Текст книги "Мургаш"

Автор книги: Елена Джурова

Соавторы: Добри Джуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

Много написано о героических подвигах партизан. И верно, требовались и смелость, и самоотречение, чтобы уйти в горы со старым ружьем или пистолетом, в котором три патрона, чтобы бороться с сильной и организованной властью, располагающей свежей армией и полицией, судами и администрацией.

Но что может сравниться с беспредельной преданностью, гуманизмом и величием тех обыкновенных, ничем не примечательных людей, которые, рискуя жизнью, жизнью своих детей, принимают нас, кормят и укрывают, не имея возможности сделать ни одного выстрела в тех, кто придет жечь их дома, а их самих расстреливать!

Они совершали подвиги так просто и легко, как делали обычную ежедневную работу в поле, в мастерской или на фабрике. Большая часть ятаков, особенно в начале партизанского движения, были коммунисты, в прошлом непосредственно связанные с революционным движением, и, вполне естественно, сразу же примкнувшие к партизанской борьбе против фашизма.

Большая часть этих товарищей были на ответственной партийной работе, являлись секретарями и членами комитетов. Позднее наше справедливое дело привлекло к нам и многих других честных людей, не состоявших в партии и РМС. Они шли к нам по различным причинам: одни были родственниками партизана или ятака, другие просто потому, что были добрыми, сердечными людьми и не могли отказать в помощи, третьи были возмущены зверствами фашизма. Они давали нам все от чистого сердца, делясь своим скудным имуществом. У них мы находили теплый кров и сердечную ласку зимой и летом, днем и ночью. Они укрывали нас от врага, предупреждали о намерениях полиции, указывали, как и где проводится блокада или устроена засада, словом, самоотверженно боролись за нашу сохранность. Они давали нам одежду и обувь, делились с нами последним куском хлеба…

Часто от них мы получали оружие и боеприпасы, в которых всегда ощущали острую нужду, – от кого обрез, от кого наган с толстенным барабаном, а порой и новый пистолет или винтовку, попавшие к ним неизвестно как. Эти самые дорогие для нас боевые товарищи трогательно заботились о нас.

А когда это было нужно, оказывали медицинскую помощь и лечили нас всевозможными средствами народной медицины, имевшимися в данный момент у них под рукой – горячим чаем или домашней ракией, а иногда и хирургическим вмешательством – в ход шел обычный кухонный нож.

2

Однажды, возвращаясь из Софии, Цветан принес два килограмма тола и большой гаечный ключ.

– Пригодится для диверсий и саботажа на железной дороге!

По линии София – Мездра непрерывно шли эшелоны и Германию и обратно.

Митре, который у нас считался специалистом по минно-подрывному делу, недоверчиво пожал плечами, но приказание заняться диверсионной работой исходило от окружного комитета партии и не подлежало обсуждению.

Я взял гаечный ключ и отправился к деревушке Равна, где меня должен был ждать Михал, секретарь РМС в селе Рашково.

Мы переночевали у него и на следующий вечер пошли к большому железнодорожному мосту через реку Искыр возле станции Лютиброд.

Надо было проверить, как он охраняется и что тут можно сделать гаечным ключом. Нам казалось, что им вполне можно развинтить большие стальные болты на рельсах.

Двадцать километров от Рашково до Лютиброда мы прошли легко. Шли в основном по утоптанному снегу проселка. Погода стояла холодная, но безветренная.

Подойдя к линии в сотне метров от моста, мы переждали немного в тени, а затем вышли на полотно. Двигались один за другим в нескольких метрах друг от друга. Луна пряталась за разорванные облака. Мы были уже возле моста, когда с другой его стороны послышались голоса:

– Погода портится.

– На бурю похоже. Видишь, какой ветер поднялся.

Караульный начальник пришел сменить часового, стоявшего под деревом на другом берегу.

Мы поползли обратно. Только тогда мы заметили, что ветер усилился, а небольшие тучки стали все чаще и дольше закрывать луну.

Ветер нам мешал, а темнота пришла на помощь.

Мы с Михалом посоветовались и решили разведать, где проходят под линией водосливные трубы. Там можно было и укрыться, и охраны не было.

Мы остановились возле одного водостока, осмотрели другой – места для диверсии были удобные – и решили испробовать, на что годен наш ключ.

Михал встал в сторонке, а я подполз к линии и принялся отвинчивать один болт. Нажал на ключ изо всех сил, а он – ни с места. Я попробовал снова – ни в какую! Я нажал еще раз, на моем лице выступили капли пота, ладони горели от напряжения, а болт – ни с места!

Кто-то тронул меня за плечо. Михал.

– Погоди. Дай я попробую.

Я отошел на три шага.

– Попробуй.

Он наклонился, и из его груди вырвалось тяжелое:

– Ы-ы-их!..

Послышался сухой треск, я подошел к нему.

– Что случилось?

– Ничего. Ключ соскочил.

Три раза Михал брался за гайку, и все три раза ключ срывался. Наконец он поднялся и махнул рукой:

– Не получается.

Откуда мы могли знать тогда, что гайки завинчивают ключом величиной с человеческий рост, и завинчивает их не один человек, а вдвоем!

– Не получается, – повторил Михал. – Давай лучше драпать, видишь, сколько времени прошло!

В сущности, мы свое дело уже сделали: нашли водосливы, где можно заложить взрывчатку, узнали, что мост охраняется и что нашим ключом ничего сделать нельзя.

Мы направились в обратный путь. Было уже около двух часов ночи. Нам предстояло перейти реку Искыр по большому каменному дорожному мосту. Подойдя к нему, мы заметили двух человек с винтовками. Пришлось быстро отойти в сторону и поискать брод.

В это время года глубина реки была по пояс.

– Здесь вот, кажется, помельче, – указал на одно место Михал.

Мы осмотрели реку. Нам казалось, что мы не вымокнем выше колен, и осторожно, не поднимая шума, ступая по камням, вошли в воду.

Через десять шагов вода дошла нам до пояса.

– Пистолет! – прошептал я, но Михал уже сам высоко поднял руку с пистолетом.

Прошли еще несколько шагов. Вода была уже по грудь. Только бы не поскользнуться и не намочить оружие! До Рашково еще далеко, и кто знает, не ждет ли нас в пути какая-нибудь неожиданная встреча…

Наконец река осталась позади. Мы кое-как выжали одежду и побежали, чтобы не окоченеть.

Верно, мы немножко согрелись, но свирепый ветер превратил нашу мокрую одежду в ледяную кору. Ее складки до крови натирали кожу – мы не чувствовали ничего. Но не это было самое неприятное: мы не могли положить оружие в карманы, чтобы оно не намокло, и приходилось держать пистолеты в руках. А металл на ледяном ветру жег пальцы как огонь.

Наконец во мраке встали очертания домов села Рашково.

– Пришли, – прошептал Михал и остановился перевести дух.

– Не останавливайся! – подтолкнул я его.

Я знал, что после такого утомительного перехода одна минутная остановка может человека совсем лишить сил. Михал тяжело вздохнул и снова зашагал.

Летом в это время уже светло, а сейчас был декабрь, и в селе спали все, даже собаки.

Жена Михала нас ждала. Пылала печка, фитиль на лампе был привернут. Мы остановились посреди комнаты и не могли сдвинуться с места.

– Боже, – всхлипнула женщина при виде наших лиц, в которых не было ни кровинки. – Боже, что случилось?

– Ничего, – глухо прошептал Михал. – Дай нам ракии.

После ракии женщина дала нам смальцу. До самого рассвета мы растирали себя и согревались. Потом уснули тревожным сном, какой бывает у осужденного на смерть за час до исполнения приговора.

Еще много раз я встречался с Михалом, пока однажды…

О скольких наших дорогих товарищах, вспоминая, приходится говорить «пока однажды»…

Однажды полиция связала Михалу руки и повезла его в Софию.

По дороге он принял решение: следствия не должно быть…

Поезд летел по ущелью, останавливался на станциях, и каждая остановка приближала его к Софии, к полицейскому аду.

– Можно… на минутку выйти… в клозет? – попросился Михал у полицейского.

Один из конвойных повел Михала в конец вагона. Что может сделать связанный человек?

Дойдя до площадки, Михал толкнул грудью полицейского и бросился вперед. Спустя мгновение он был уже на ступеньках вагона, а под ним в сумасшедшем беге неслась земля.

Скорее, скорее, пока не схватили!

Дверь все же отворилась, и полицейский с пистолетом в руке наклонился над Михалом.

А тот прыгнул, но не рассчитал и попал под колеса поезда.

И вот над воротами дома нашего Михала появился черный флажок – зловещий вестник смерти.

«Раз от него ничего не удалось выведать о партизанах, нам расскажет жена. Припугнем ее, сожжем дом и, если не скажет, арестуем. Не может жена ятака не знать, где скрываются партизаны…» – так решил полицейский начальник и послал в Рашково группу сыщиков и полицейских.

Начался допрос.

– Где партизаны?

– Кто убил моего мужа?

– Никто. Сам прыгнул с поезда, и его раздавило.

На этот раз полиция говорила правду.

– Скажи, где партизаны, – продолжал шпик, – тебе ничего не будет. Останешься дома со своими детьми. Ты еще молода, красива, можешь снова выйти замуж. Только одно слово! Иначе сама знаешь, что с тобой будет.

– Ничего не знаю. Михал со мной не говорил об этом.

Лицо под черным платком побелело. Только глаза горели, словно какая-то внутренняя сила непрестанно раздувала в них жар.

– Все равно все расскажешь, когда попадешь к нам, – заявил сыщик. – Знай: муж твой испугался и спрыгнул с поезда. А если ты будешь упрямиться, переломаем тебе кости. Тогда все расскажешь. Инвалидом станешь и сгниешь в тюрьме, а дом твой сожжем…

«Боже мой! – дрогнуло сердце женщины. – Неужели затем погиб Михал, чтобы я выдала его товарищей?» Сжатые губы с трудом вымолвили:

– Ничего я не знаю…

Шпик махнул рукой и посмотрел на часы. Время шло, а эта баба упорствует.

– Давай собирайся!

Женщина поднялась, сделала шаг и зашаталась.

– А дети как?

– Дети останутся здесь.

– Дети… Можно с ними проститься?

– Давай, да поскорее.

Она вышла в соседнюю комнату, прижала к груди детей, и слезы полились из глаз. Полицейский, наблюдавший эту сцену, отвернулся. Женщина как будто только этого и ждала. Она шагнула к полке и в миг скрыла за пазухой острый нож. Этого не видели ни дети, ни полицейский.

– Ну пошли! – обернулся он к ней.

Мать стиснула в последнем объятии детей и пошла. За ней следовали сыщик и полицейские, а на пороге стояли плачущие дети.

Женщина остановилась. Десять каменных ступенек вели во двор, а оттуда путь был один – в полицию.

– Иди! – прикрикнул шпик.

– Сейчас, – ответила женщина, – сейчас…

Она сделала шаг в сторону, согнулась, и никто не заметил, как в руке появился нож, который она вонзила себе в грудь. Увидели только, как она медленно опустилась на пол. Губы ее шептали какие-то предсмертные слова. Какие? Их никто не расслышал.

3

Странная вещь человеческая судьба! Пройдет человек через крутые овраги, пересечет бурные потоки и вдруг оступится на ровном месте и упадет.

Одним из лучших наших ятаков был Тодор Мельник. Десятки раз мы побывали у него. Тридцать дней провел наш помощник в полицейском застенке в мае 1944 года, все выдержал, не сказал ни слова и вернулся домой.

И вот в начале 1949 года в Новачене началась организация кооперативного хозяйства. Первым его председателем стал Тодор Мельник. Он был хорошим хозяином и верным коммунистом.

Однако во времена коллективизации болгарское село нельзя было назвать «ровным местом».

В один из весенних дней в Ботевграде должна была состояться районная партийная конференция. Открытие было назначено на вторую половину дня.

Новачене недалеко от Ботевграда. Закусив наскоро, бай Тодор послал за сестрой – она тоже была делегатом на конференции – и решил забежать в канцелярию хозяйства.

Там его ждали несколько человек. Он поговорил о одним, с другим, потом занялся документами. И никто не заметил, как все произошло. Послышался только сдавленный стон, председатель выпрямился, схватился за спину, а когда развел руки, они были в крови. Он медленно сполз на пол.

– Убили меня!

Сзади председателя с окровавленным ножом в руке стоял старик с мутным безумным взором.

– Убили меня!.. – снова простонал бай Тодор и закрыл глаза.

Все бросились к бай Тодору, пытались остановить кровь, а она лилась ручьем.

Повозка для делегатов превратилась в больничную линейку.

Ботевградские врачи остановили кровотечение, но заявили, что человек в тяжелом состоянии, неизвестно, выживет ли, надо делать переливание крови.

Люди тут же начали предлагать свою кровь. Сделали переливание. Ненадолго удалось задержать жизнь, быстро бегущую к концу.

Приехал хирург из Софии. Самый лучший, какого можно было найти. Но и он ничего не смог сделать – слишком опасной была рана.

Так ушел от нас бай Тодор Мельник в годы, когда уже не было ни полиции, ни жандармерии, когда мы были у власти, но когда еще надо было бороться с невежеством людей, которым мы хотели дать счастье…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

1

Первый день 1943 года.

В доме нас двое – я и Аксиния. Она спит в люльке и время от времени ножонками сбрасывает с себя пеленки.

По случаю праздника я надела на нее новую красную рубашечку с белыми цветочками, белые чулочки, а на голову нацепила большой белый бант.

Вот уже много дней от Добри нет вестей. Хоть бы одно словечко передал оттуда – сверху! Но у партизанской почты нет расписания. Весть может прийти сегодня, может через месяц, а может…

Кто-то легонько стучит в дверь. Открываю – Илия Дойчинов, товарищ Добри по военной службе.

– С Новым годом, Лена!

– И тебя также, Илия. Входи, садись…

– Я на минутку.

Не раздеваясь, Илия присаживается на стул. Потом подходит к люльке. Аксиния продолжает спать.

– Все от вас взяла. Похожа на обоих.

– Больше на отца.

– Да, на него больше, – соглашается Илия.

Он снова сел и подал мне сверток:

– Вот все, что смог уделить. Передай это.

Илия встал, посмотрел еще раз на ребенка и пошел к двери:

– Я еще загляну.

Ушел, не сказав ни слова о Добри.

Я раскрыла пакет. Все принесенное надо разложить ко разным местам. Неизвестно, когда в дом может нагрянуть полиция, и тогда объясняй, кто принес да зачем.

Встав на колени перед кушеткой, вынимаю содержимое. И не могу сдвинуться с места. Не в силах спрятать шерстяные чулки, сигареты, сахар, кусок соленого сала. Глаза заволакивают слезы.

Стук, стук, стук! Три удара в дверь, нажимают на щеколду. «Полиция! Илия!» Эта мысль вдруг заслоняет все остальные, я вмиг схватила раскрытый сверток и запихнула его под кушетку. Быстро поднявшись, посмотрела на открывающуюся дверь.

– Гостей с поздравлениями принимаете?

Тошко, наш Тошко!

Я подошла, чтобы его обнять и сказать: «Таких, как ты, всегда», а в это время дверь снова отворилась и на пороге показался Добри. Он постоял секунду, окинул взглядом комнату и нетвердым шагом, словно пьяный, направился к люльке. Подняв Аксинию, прижал ее к лицу и стал целовать долго, долго.

Я схватилась за руку Тошки. Боялась, что упаду.

Аксиния проснулась. Сейчас заплачет, подумала я, но она раскрыла глазки и молча смотрела на незнакомое лицо с черными усами, которые кололи ее в нос и в щеки.

Добри вытянул руки вперед, посмотрел на дочь и начал снова целовать.

Тошко вышел на улицу. Когда – я не видела. А Добри приблизился ко мне, его руки впились в мои:

– Лена, я извещу тебя, когда теперь встретимся…

Добри отпустил меня и пошел к двери.

– Добри!

Казалось, нет силы, которая бы оторвала меня от него…

– Надо идти, Лена. Жди, я тебя извещу.

Не помню, поцеловал ли он меня. Знаю только, что я сама отпустила его, сама открыла дверь. Его шаги давно смолкли, а я все стояла перед раскрытой дверью.

Плач Аксинии привел меня в чувство. Я взяла дочь на руки и сильно прижала ее к груди:

– Это же твой отец приходил, доченька!

2

Наступил сочельник. Целый день мы с мамой стряпаем – готовимся к празднику. Добри передал: ждите вечером.

Когда смерилось, пришел Нанко.

– Одевайтесь, отведу вас к тетке Райне.

Спустя немного, нагруженные узлом и корзинкой, мы вышли на улицу. Сначала Нанко, за ним я с Аксинией на руках, затем мама, а последним Стефан.

Прошли мимо рабочей больницы и свернули на тропинку к переезду через линию. Каждый, кто нас встретил бы, мог подумать только одно: семья идет в гости встречать сочельник.

– Куда, Нанко? – спросила мать.

– Увидишь.

Неожиданно перед Нанко появился какой-то мужчина. Откуда он взялся, я не могла понять. Всмотрелась – Тошко.

Я обернулась назад. Стефан отстал на несколько шагов, а вместо него за бабушкой теперь шел Добри. Рука Стефана – в кармане, рука Нанко – тоже. Я знаю, что их руки греют холодную сталь заряженных пистолетов. Вот Добри обогнал маму и пошел рядом со мной.

Страх сжал мое сердце. А Добри, словно поняв мои мысли, усмехнулся:

– Не бойся, видишь, как нас охраняют!

Впереди и позади нас идут Стефан, Тошко, Нанко. Надежные, верные товарищи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

– Ну рассказывай. Как там наши ребята?

Борис Нованский сидит в кухне тетки Райны на лавке и испытующе смотрит на меня.

Это было 4 января 1943 года. Три дня потребовалось Стефчо, чтобы найти Нованского и организовать эту встречу.

Я начал было докладывать, что мы сделали за семь месяцев, но Борис прервал меня:

– Ты немного похудел, но вид у тебя здоровый.

Я снова вернулся к своему докладу. Он не был написан на бумаге, но я точно и быстро перечислял: столько-то и столько ятаков у нас, столько-то винтовок и патронов. Между прочим, упомянул, что мы поселились у бай Марина. Борис снова прервал меня:

– Как он вас встретил? Как вела себя его жена?

Я рассказал.

– А ты знаешь, что сейчас на фронте?

Упомянув о фронте, он взглянул на часы. Как раз в это время софийское радио обычно передавало новости.

Через минуту голос диктора заполнил комнату: речи фюрера, очередная статья Геббельса, затем новости с восточного фронта. В Сталинграде не осталось ни одною целого дома, немцы заняли еще два квартала.

– Скоро перестанут занимать. «И на нашей улице будет праздник!» Сейчас эти слова повторяют во всех концах Союза.

– Ну и…

– Сверху информируют, что в ближайшее время ожидается решительный перелом в положении на фронте… В Союзе многие колхозники, ученые, писатели отдают все свои сбережения на покупку танков, орудий, самолетов. Это, братец, великий народ. Нет такой силы, которая могла бы его сломить. Поэтому-то и на нашей улице будет праздник! Ожидается невиданное наступление. И мы должны действовать.

Радио замолкло. Замолчал и Борис. Я стоял, погруженный в свои мысли. Там, в Советской стране, рабочие день и ночь стояли на трудовой вахте, советские солдаты, вооруженные самолетами, танками и катюшами, сражались с врагом, а я сейчас не там…

Голос Бориса вывел меня из задумчивости:

– Расскажи теперь о партийной работе в Новаченском районе.

Нет, я не должен быть там. Мое, наше место здесь, с партизанами, в загоне бай Марина, на Злой поляне, под Мургашем.

2

В горах поздно рассветает и рано темнеет. А в короткий январский день просто не улавливаешь, когда он начинается и когда кончается.

Мы сидим в овчарне бай Димитра. Два дня валит снег, и неизвестно, когда мы вернемся к бай Марину, откуда удобнее всего вести работу в близлежащих селах.

Решили послать бай Димитра на разведку. И вот рано утром он надел бурку и отправился выполнять задание. Мы знали, что бай Димитр должен вернуться на следующий день, но вечером он почему-то вдруг снова появился у нас. Видимо, спешил сообщить что-то важное, но что?

– Траур! Три дня траур по всей Болгарии!

Ничего не можем понять. Откуда у бай Димитра такое городское слово? Мы окружили его. Он с трудом переводил дыхание:

– С вас причитается, ребята. И я угощаю. Сталинград-то, а?..

– Говори толком, – нахмурился Митре.

– Фельдмаршал сдался со всей своей армией! Триста тридцать тысяч! В Германии траур! И в Болгарии тоже.

– Кто тебе сказал?

– Своими ушами слышал, по радио.

По партизанским законам не разрешается шуметь, но на этот раз мы все вшестером закричали «ура». Наконец-то и на нашей улице праздник!

– Спускаемся? – спросил Калин.

– Куда?

– К бай Марину.

– Нет, – отрезал Митре. – Сначала надо проверить, как там, и тогда…

В загон бай Марина мы все же вернулись, но ненадолго.

В конце февраля к нам пришел новый партизан – Илья Пешев, по кличке Пешо, наш будущий интендант. С ним пришло и радостное ощущение, что наш отряд увеличивается, что мы растем, что про нас уже не скажешь: одна ласточка не делает весны.

Однажды мимо загона прошло несколько ребят. Дети пошли в лес за подснежниками и заметили нас. Придется снова менять убежище и перебираться в овчарню бай Димитра. В эти дни наш отряд пополнился еще одним партизаном.