Текст книги "Мургаш"

Автор книги: Елена Джурова

Соавторы: Добри Джуров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 28 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

1

Шел третий месяц нашей партизанской жизни. Время проходило однообразно: раз в месяц встреча с софийскими курьерами, каждую ночь встречи с партийными и ремсистскими работниками из окрестных сел, поиски продуктов и оружия, устройство землянки для зимовки.

Ботунец и Столник – родные села Митре и Цветана – стали нашей первой и надежной базой.

28 августа в селе Ботунец проводилась ярмарка. Там обычно собиралось много народу. В этот день Цветан и я должны были встретиться с товарищем из Софии, а вечером предстояла встреча с другим человеком возле столникского дорожного сторожевого домика.

Накануне, 27 августа, Митре вечером ходил в Сеславцы. Там у него был знакомый, некто Милан, работавший пекарем. Митре считал, что через него мы могли бы снабжаться хлебом, и договорился с пекарем, что готовый хлеб из печи будет попадать прямо в сумки связных и помощников.

Хорошо, что Митре не сказал, кто будет приходить за хлебом, потому что не прошло и часа, как пекарь, опасаясь наказания за помощь партизанам, побежал в общинное управление и рассказал, что к нему приходил какой-то партизан и, угрожая пистолетом, взял несколько буханок хлеба.

Зазвонили телефоны, и на следующий же день из Софии в село прибыло около сорока полицейских, чтобы устроить облаву. Были мобилизованы и два лесника из Ботунца, которые должны были показать места, где могут скрываться партизаны.

Пока делались эти приготовления, пока грузовики везли поднятых по тревоге полицейских, мы с Тоне, одетые туристами, с пистолетами в карманах курток спускались с гор.

День был очень жаркий, и я, подойдя к водопаду на речке Сперла, предложил Тоне выкупаться. От небольшого омута веяло прохладой и свежестью, а мы обливались потом. За спинами у нас висели ранцы, куртки, а подбитые железными подковками ботинки были непомерно тяжелы. Предложение было заманчиво, вокруг никого, и Тоне согласился.

Мы разделись. Мой спутник направился к водопаду и намылился, а я прошел вверх по течению по левому берегу и там присел по нужде. Вдруг вблизи послышались шаги.

Я обернулся. В двадцати шагах от меня к другому берегу спускались с десяток полицейских. Они шли усталые, с распахнутыми куртками, с фуражками в руках и небрежно закинутыми за плечо винтовками.

«Что теперь?» Честно говоря, я испугался так, как никогда в жизни. К тому же я был в таком неудобном положении. Что можно было придумать? Я осмотрелся. Ранец и одежда с пистолетами находились в нескольких шагах от меня.

Звать Тоне не имело смысла. Что мог он сделать, голый, намыленный? Я, не вставая с корточек, передвинулся на несколько шагов, чтобы пистолеты и гранаты в случае надобности были у меня под рукой. Если полицейские начнут стрелять, я брошу в них пару гранат, а потом будет видно, что делать дальше.

Они приблизились. Не знаю, надо ли человеку в таком положении здороваться, но я сказал «Добрый день». Они рассмеялись и деликатно отвернулись. Я осмотрелся еще раз и увидел: за ними идет наш ятак, лесник бай Пешо. Его лицо исказилось от ужаса, и, пройдя мимо меня, он руками за спиной стал подавать мне знаки, чтобы я бежал поскорее. В это время унтер повернулся ко мне:

– Вы кто такие?

– Из Софии. Ходили в монастырь Святой Марии, солнце напекло – и вот решили искупаться.

– К вам просьба. За нами идет еще одна группа. Скажите им, что мы ждем их возле колодца.

– Будет сделано, господин начальник.

Полицейские ушли. Я наскоро оделся и приготовил пистолет. Тоне в это время продолжал мыться.

– Тоне, полиция!

– Не болтай, какая еще тут полиция?

– Первая группа только что прошла, сейчас придет вторая!

Тоне продолжал думать, что я шучу, но все же посмотрел вверх по течению реки. Повернулся и я. Батюшки! Оттуда и впрямь шло отделение полицейских – человек пятнадцать.

– Ха, сейчас я посмотрю, что ты будешь делать! – рассмеялся я, хотя мне было не до смеха. – Ты одевайся, а я их заговорю.

Когда полицейские приблизились, я сделал два шага вперед:

– Добрый день, господин начальник. Сейчас только прошли ваши коллеги, и они поручили мне передать вам, что будут ждать возле колодца. И просили поторопиться.

– А вы кто?

– Из Софии, туристы.

– А что здесь делаете?

– Ходили в монастырь Святой Марии и вот решили выкупаться.

За этой колонной шел другой наш ятак – бай Рашо. Отойдя от нас шага на два-три, он остановился и повернулся:

– Ребята, а сигарет у вас нет? Умираю курить хочется.

– Есть, пожалуйста.

Бай Рашо подошел к нам, взял сигарету и шепотом спросил:

– Вы что здесь делаете?

– А вы что делаете?

– Вас ищем. – Он в двух словах рассказал нам о предательстве пекаря и закончил: – Бегите!

– Вы сами бегите, – засмеялись мы, но добавили уже серьезно: – Возвращай их скорее в село, а то у нас вечером встреча с нашими людьми из Софии.

– Неужели пойдете? – схватился за голову наш ятак.

– А как же иначе? Они ведь придут из такого далека…

Этот случай с купаньем теперь выглядит смешно, но он мог кончиться весьма трагически и поэтому послужил поводом к составлению строгих партизанских правил. Там были и такие пункты: никогда не расставайся со своим оружием; ложась спать, никогда не раздевайся; никогда не спи, если нет охраны.

2

Через Болгарию все чаще и чаще пролетали англо-американские самолеты, направлявшиеся бомбить нефтепромыслы и перерабатывающие заводы в Румынии. Зенитная артиллерия противовоздушной обороны обстреливала их, но едва ли кто из наших правителей серьезно верил, что когда-нибудь летающие крепости сбросят свой груз на нашу столицу.

Болгария объявила Америке и Англии войну, помогала немцам продуктами, предоставляла свои базы. Впоследствии она заплатила за это огромными разрушениями, тысячами убитых и раненых, расстройством экономики страны.

С помощью лесников Рашо и Пешо мы достали кирку, лопату и топор и решили приступить к устройству зимнего укрытия. Землянка должна была служить и главным продовольственным складом. У нас уже образовались приличные запасы продуктов на зиму, расходовать которые пока было категорически запрещено. Как порой ни хотелось есть, никто не смел посягнуть на эти запасы, потому что зима была не за горами.

Место для землянки выбирали долго и придирчиво. Наконец остановились на крутом склоне горы Готен, целиком заросшей деревьями и кустарником. В сотне шагов от базы протекала речка Сперла. Воду надо было иметь поблизости. Здесь редко проходили люди, место было укромное, дикое, и только случайность могла нас выдать.

Работа продвигалась медленно. Позднее, когда нас стало восемь человек, мы довольно быстро закончили устройство своей землянки.

Те же Рашо и Пешо позаботились об отоплении, и вскоре в углу возле двери появилась железная печка.

Вырытый грунт, а его было немало, так как землянка имела размеры десять на три метра, а высотой была в рост человека, мы утоптали вокруг, засыпали прошлогодними листьями, а для полной маскировки посадили молодые деревья.

Только не довелось нам жить в этой землянке…

Нет ничего приятнее сентябрьских вечеров в Софии, теплых, наполненных ароматом цветов.

Но мы с Тодором Дачевым не замечали цветов, не радовались дыханию легкого ветерка, несшего прохладу и свежесть. Я уже два дня в Софии. Моя задача – найти помощника, человека, который не был бы под подозрением полиции, половину времени проводил бы в горах, а когда нужно, возвращался в город.

Я поговорил с Тодором, и в ответ он предложил:

– А я гожусь?

– Ты?

– Да…

Я смотрю на него.

– Думаешь, не подхожу?

Я обнимаю его за плечи:

– Конечно подходишь, браток. Да еще как!

О лучшем помощнике нельзя и мечтать. Я рассказал ему, что он должен приготовить для нас, и мы договорились девятнадцатого ночью идти вместе на Мургаш. И еще я попросил его устроить мне встречу с Леной.

3

С Леной мы должны были встретиться вечером у Редута. Это была улочка с низкими, одноэтажными домиками. Вот мелькнул силуэт. Но это была не Лена, а ее мать. Она шла быстро, не оглядываясь. Что случилось?

– Где Лена?

Теща взяла меня за руку:

– Поздравляю тебя с дочкой… Лена в родильном доме. А тебе… – Она замолчала на миг и посмотрела мне-в глаза: – А тебе – смертный приговор…

Впрочем, до моего сознания дошло лишь одно слово – дочка! После смерти первой дочери нашей заветной мечтой было иметь снова девочку и назвать ее опять Аксинией.

Гошо Пешков и еще несколько человек приговорены к пожизненному заключению. Остальным дали меньше. Из двадцати трех обвиняемых десять были оправданы. Я был приговорен к смерти, остальные товарищи осуждены на разные сроки тюремного заключения.

Это была настоящая победа. Полиции не удалось раскрыть организации, ни один не был повешен, несколько наших активных товарищей были выпущены на свободу. Это была большая победа! В своих показаниях арестованным удалось скрыть около ста имен. Несмотря на нечеловеческие мучения, никто не рассказал о припрятанном оружии и боеприпасах. Так, спасая организацию, люди спасли и свою жизнь.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Арестован Пешкин Гошо!

Такие известия приходили все чаще и чаще – задержан один, другой… А порой приходили и более страшные вести – на улице сыщик убил такого-то, после ареста расстреляли другого…

Мне хотелось увидеть Пешку, расспросить о подробностях ареста мужа, успокоить, насколько возможно. Но этого нельзя было сделать.

Как-то в начале августа у ворот фабрики меня остановил вахтер:

– Тебя спрашивают двое.

Напротив стояли двое мужчин. Увидев, что я разговариваю с вахтером, сразу же направились ко мне:

– Вы Елена, жена Добри Джурова?

Я кивнула головой.

– Где ваш муж?

– Интернирован.

– А почему вы живете на улице Петрохана?

– Переехала к тетке, так дешевле. А почему вы спрашиваете?

Незнакомцы переглянулись. Я была на последней месяце беременности. Это, по-видимому, решило дело.

– Так просто, для справки. – И они удалились.

Я переехала к тетке Марии по желанию Добри. В квартиру на улице Петрохана, несмотря на предупреждения, постоянно заходили друзья и знакомые.

Полиция установила наблюдение и за моим новым жильем. Перед домом все время стояли два шпика, а как только я выходила, один шел следом за мной, второй оставался дежурить около дома. Тетя как-то заметила, что нам не стоит запирать двери – никакой вор не сможет забраться.

Сыщики то и дело наведывались к нам с обыском – обходили комнаты, открывали шкаф, заглядывали во все углы.

Стефан рано уходил на работу и не запирал дверей. Это стало известно нашим «сторожам», и они, входя к нам, даже перестали стучаться. Перестала и я вставать с постели во время их визитов.

Однажды пришли двое пожилых людей – муж и жена.

– Мы родители Бочо Атанасова. Его скоро будут судить. Он нам говорил о вас, и наш адвокат хочет повидаться с вами.

Я наскоро оделась и пошла в контору Теофила Стоянова. Он приветливо встретил меня, долго жал мне руки и усадил на мягкий стул.

– Госпожа Джурова, прежде всего хочу сообщить вам радостную весть. Через своего шурина я узнал, что ваш муж жив, здоров и находится в безопасности. Недавно он благополучно перешел турецкую границу и сейчас находится в Царьграде. Так что не волнуйтесь, увидев его первым в списке обвиняемых.

Действительно ли у него были такие сведения или он просто хотел меня успокоить, не знаю, но я только опустила голову, стараясь ничем не выдать, что встречалась с мужем в Софии.

– А теперь должен вам сообщить, что вы назначены свидетелем обвинения. Дело касается серебряной монетки, которую вам муж прислал с Бочо.

Я подняла глаза.

– Это ведь не был пароль?

– Конечно не был.

– И вы не связывали Бочо ни с кем, не так ли?

– Разумеется.

Теофил облегченно вздохнул:

– Приятно работать с таким свидетелем.

В разговоре Теофил сообщил мне, что согласно обвинительному акту я связала Бочо со Стефаном Досевым и Дико Диковым. Я же не знала ни того ни другого. И все же в этот день вечером поторопилась встретиться с Пешо Майной.

– В полиции что-то перепутали. Тебя считают Стефаном Досевым, а другого товарища – Дико Диковым, – сказала я ему.

Ни один мускул не дрогнул на лице Пешо. После этого мы поговорили на другую тему, и в конце, прежде чем попрощаться, он сказал:

– Будь спокойна. Я перехожу на нелегальное положение. Предупрежу и другого товарища.

Он улыбнулся и ушел.

Снова я встретилась с ним только после победы.

Спустя несколько дней после посещения Теофила Стоянова мне вручили повестку на имя «супруги Добри Маринова Джурова».

В день суда я пришла в школу офицеров запаса, где проходил процесс. Там было еще несколько жен подсудимых. Мы прождали больше часа, пока не открылась дверь и пожилой рассыльный не выкрикнул:

– Свидетелям войти в зал!

Нас было около пятидесяти человек, в том числе два священника. Мы вошли и остановились, чтобы принести присягу. Председатель проверил нас поименно и затем сказал:

– Священникам и супруге Добри Джурова отойти в сторону. Они освобождаются от присяги.

Как духовные лица, священники не должны присягать. Почему меня не привели к присяге, до сих пор не могу понять.

После присяги нас удалили из зала заседаний, чтобы мы не слышали показаний подсудимых.

И только на другой день меня вызвали на заседание суда.

– Пусть войдет супруга Добри Маринова Джурова.

Когда я остановилась перед скамьей свидетелей, прокурор поспешил меня предупредить:

– Вас не приводили к присяге, но за дачу неверных показаний будете отвечать по всей строгости закона.

Я промолчала. Адвокат посоветовал мне как можно короче отвечать на задаваемые вопросы.

– Где ваш муж?

– Вам это лучше знать. Его арестовали, и сейчас он в лагере.

– В том-то и дело, что там его нет, – возразил председатель суда. – С кем вы связали Бочо Атанасова, когда он принес вам монету?

– Ни с кем.

– А почему он вам принес монету?

Я ответила, что, видимо, муж, боясь потерять, решил переслать ее мне. Прокурор и председатель молча переглянулись. Видимо, мой ответ совпал с показаниями Бочо, и они решили, что я им больше не нужна.

Я села на свободное место и начала ждать окончания процесса. Все свидетели показывали, что известные им подсудимые никогда не занимались коммунистической деятельностью, а если что и случалось, то только в ранней молодости, сейчас же они стали серьезными и добронамеренными гражданами. Самое тяжелое положение было у Добри. У него не было ни адвоката, ни свидетелей.

Назначенные судом защитники только и делали, что подчеркивали, будто Добри использовал наивность их подзащитных, чтобы вовлечь в опасную антигосударственную деятельность. Я хорошо понимала, что Добри надежно защищен Мургашем и товарищами, и все-таки мне было страшно за него.

Наконец наступила роковая минута чтения приговора. Рассыльный открыл дверь совещательной комнаты и во весь голос крикнул:

– Встать!

Зал замер. Председатель долго перебирал бумаги в нанке, затем поднял голову и, не глядя в протокол, заговорил:

– Софийский военно-полевой суд в составе… рассмотрев во имя его величества царя…

Закончив вступительную часть, он, так же не глядя в папку, произнес:

– Добри Маринов Добрев Джуров приговаривается к смертной казни через повешение и покрытию судебных издержек в сумме…

Это был единственный смертный приговор. Близкие подсудимых торопились сказать своим несколько слов, прежде чем их отведут в тюрьму. Я стояла совсем одна. Потом медленно пошла к выходу. Прошла через ворота, машинально подав часовому пропуск. Затем отправилась по бульвару Черный верх. Шла я посредине улицы. Мне не хватало воздуха, я едва переводила дыхание. Вдруг позади послышались торопливые шаги. Кто-то догонял меня.

Кто же это мог быть? Что еще им надо от меня?

Я продолжала идти не оборачиваясь и не уменьшая шага, словно отсрочка в несколько секунд принесла бы мне облегчение.

Шаги гулко отдавались в моих ушах. Все ближе и ближе. За мной уже слышалось тяжелое дыхание запыхавшегося человека, я уже хотела обернуться, чтобы взглянуть в глаза неизвестной опасности, когда послышался приглушенный шепот:

– Иди не оглядываясь. Твое положение очень серьезно. Тебя не посадили на скамью подсудимых только потому, что ты на последних днях беременности. Но могут арестовать и выслать. Скорее прими меры…

Шаги стали удаляться, затихать, но я узнала голос говорившего. Это был Никола Цачев.

Удары следовали один за другим. Что же теперь делать? Я почувствовала, что мне плохо, что я теряю сознание и вот-вот упаду на землю, но, собрав последние силы, продолжала идти.

В дверях меня встретила мама. В ее глазах блеснула смутная, далекая надежда:

– Ну как?

– К смерти…

Обессилев, я оперлась на дверь, и мать повела меня к постели.

– Ты не бойся. Он ведь далеко, и у них руки коротки, чтобы поймать его.

Милая мама! Она сумела найти для меня слова утешения. На следующий день родилась наша Аксиния.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Первую винтовку мы принесли из Софии. Митре взял ее в руки, долго гладил, как ребенка, затем нахмурил брови:

– Это на пять-то человек!

– У отца Коле есть одна, – заметил Тошко (он получил партизанскую кличку Стефчо).

– Какого Коле?

– Одного моего друга из Чурека.

– Тогда иди за ней, – коротко распорядился Цветан.

В Чурек пошли втроем. Мы с бай Стояном должны были назваться гостями Тошко. Еще никто не знал, что он ушел к партизанам. Не знала об этом и его мать, встретившая нас сердечно и сразу же усадившая за стол. Больше всего в этом доме мне понравилась печеная тыква – сладкая, чуть подгоревшая с краев.

Тошко несколько раз выходил из дому и наконец принес ответ отца Коле:

– Просит за нее восемьсот левов.

Мы переглянулись. Таких денег у нас не было, да, если бы и были, нам не хотелось платить такую большую сумму.

– Бери винтовку, – решил я. – Обещай ему деньги, потом будет видно, что делать.

Итак, у нас стало две винтовки. А отряд увеличился еще на одного человека. Пришел Калин, так же, как и я, приговоренный царским судом к смерти. Землемер по профессии, художник и поэт по призванию, он мечтал стать архитектором. Калин часами мог смотреть на вечерний закат, заслушивался пением птиц и любил вслух мечтать о чудесных зданиях, которые он когда-нибудь будет проектировать и строить.

2

Нас уже девять. Из Локорского партийного комитета к нам прислали еще одного товарища. А вот бай Стояну после Бакьово не повезло. Не прошло и месяца после его прихода в горы, как он был арестован и после короткого следствия посажен в скопскую тюрьму. Увиделись мы с ним только после 9 сентября.

Из Бакьово пришли к нам еще два партизана – Евденко и Николай. Цветан ходил в это село, чтобы связаться с военным центром, а вернулся с новыми людьми, взрывчаткой, капсюлями и инструментом для диверсионной работы на железной дороге.

В этот же вечер мы провели в нашей еще не совсем отстроенной землянке партийное собрание. Цветан передал указание центра о назначении его командиром отряда, Митре – заместителем, а меня – комиссаром. Собрание выбрало меня и партийным секретарем, а также приняло решение, закончив оборудование землянки, собрать продукты на всю зиму. Девять человек – это уже целый отряд, и одним ранцем продуктов, собранных у родных и знакомых, не прокормишься.

Работа спорится, когда работает восемнадцать рук. Вскоре землянка была полностью закончена. В одном углу ее мы устроили склад. Там уже было триста килограммов кукурузной муки, шестьсот килограммов картошки, капуста, тыква, лук, морковь – все, чем могли нас снабдить ботунские и чепинские огороды.

Овощи мы собирали по возможности на огородах, удаленных от земель буховчан, где находилась наша землянка. Правда, носить их было тяжело, но зато, если бы крестьяне и заметили пропажу, никому в голову не пришло бы обвинить нас.

3

Беда никогда не приходит одна. Сначала исчез бай Стоян. Затем полиция обнаружила землянку в Диком лесу – пропали все запасы, собранные с таким трудом.

Мы редко находились в землянке. В эти месяцы нашей главной задачей была организация в селах партийных и ремсистских групп и создание надежной сети помощников.

В то время нашими главными опорными пунктами служили Ботунец, Столник и Чурек – родные места Цветана, Митре и Стефчо. Надо было также постоянно искать новых людей, квартиры, села. Нас было девять человек, но мы надеялись, что в самом скором времени численность отряда вырастет до сорока – пятидесяти человек.

Как-то в ноябре у одного буховчанина пропала корова. Он отправился в горы искать ее и принялся заглядывать в каждую ложбинку, в самую лесную чащобу. И вдруг в сотне метров перед собой у реки увидел двух незнакомцев, вооруженных пистолетами и ножами. Оторопел наш земляк, присел, чтобы его не заметили, забыл и о корове. Вернувшись домой, стал размышлять: «Кто же все-таки эти люди? Может, контрабандисты… Они-то, видно, и поймали корову и зарезали ее…»

В те времена главным товаром для контрабанды в селах возле Софии был табак. Приходили люди из Родоп с несколькими мешками контрабандного, безакцизного табака и продавали его крестьянам. Акцизные власти время от времени устраивали на контрабандистов облавы.

Так вот, вернулся наш буховчанин домой без коровы и стал думать, что же делать. Решил рассказать о виденном одному своему родственнику, а тот на другой день пошел в общинное управление и сообщил там, что возле истоков Сперлы скрываются какие-то вооруженные люди.

По тревоге была поднята новоселская полиция, и к пяти часам вечера полицейские подошли к нашей базе. В землянке в то время был один Митре. Он только что вышел оттуда и сразу услышал приглушенный разговор. В пятидесяти шагах стояли двое полицейских и смотрели на тропинку, ведущую к нашему убежищу. За ними, осматриваясь, стояли еще человек десять.

Раздумывать было некогда. Митре разрядил свой пистолет в толпу. Поднялась суматоха, послышались испуганные вопли. Двое свалились на землю, а остальные бросились без оглядки вниз по крутому склону.

Митре сделал еще несколько выстрелов по бегущим и поспешил скрыться в лесу.

Хотя возле землянки все стихло, полицейские долго еще осыпали ее градом пуль. Наконец решив, что все преступники перебиты, самый отважный просунул голову в дверь. В темноте он разглядел нары, тыкву и капусту в углу, мешки с кукурузой и картошкой.

На одну телегу погрузили раненых, на другую – все наши продовольственные запасы.

Так мы остались без землянки и без продуктов. Собравшись снова вместе, решили искать новое место для зимней базы.

4

Новое место называлось Злая поляна. Думаю, что мы несправедливы, повторяя до сих пор это название: это место надо было бы окрестить Доброй поляной. Едва ли во всем горном массиве можно было найти более скрытое и труднодоступное место, чем наш новый бивак.

Окруженная со всех сторон вековыми буками, заросшая высокой густой травой, Злая поляна омывалась водами реки Метликовица, исток которой находился в пятидесяти шагах от базы. Здесь образовалось небольшое озерцо, на дне которого непрерывно били ключи. В любую стужу оно не замерзало, летом вода была очень холодной, а зимой казалась нам подогретой. Мы организовали там нашу постоянную баню.

Решено было как можно скорее вырыть новую землянку. Друзья дали нам кирки и лопаты, и всю работу можно было закончить за несколько дней.

Однако Цветану и Митре пришлось пойти в софийские села, а мне и Стефчо – на встречу с секретарем Ботевградского партийного района, который хотел связать нас с селами, расположенными на другом склоне Мургаша. На Злой поляне остались бай Стоян, Калин, Евденко и Николай.

5

– Убежали!

– Кто?

– Евденко и Николай.

Нахмурившись, бай Стоян и Калин вкратце рассказали:

– Кончились продукты. Мы пошли в Чурек, где должны были встретиться с посланными туда раньше Евденко и Николаем. Пришли на место встречи – их нет. Пришли вторично, как было договорено, – снова их нет. Испугались и сбежали, видно. А что еще?

Вскоре пришли Митре и Цветан. Собрался весь наш отряд – шесть человек. А две недели назад нас было девять. Одного поймала полиция и бросила в тюрьму, а двое других… Самое же плохое, что с ними пропала половина нашего основного вооружения – одна винтовка и несколько ручных гранат. Оружие надо было добыть любой ценой. Только это не буховская картошка – залезай в огород и копай как крот.

– Придется Лазару еще раз сходить к Васо в Ботевград, – сказал Цветан. – Он ведь обещал достать винтовку.

– Обещал, – угрюмо ответил я.

6

Декабрь. Снег уже прочно закрепился на горных вершинах. Оставаться зимовать в горах нам было тяжело да и не имело смысла. Нашей главной задачей оставалась работа в селах, а пробиваться туда по метровым снежным сугробам, оставляя за собой следы, видимые каждому, значило самим вгонять волка в овчарню. Поэтому, направляясь во второй раз в село Новачене, я должен был не только найти оружие, но и решить вопрос с зимовкой.

В этом селе помимо Васо мы могли рассчитывать на помощь еще двух жителей. Поскольку мы взяли на правило не заходить в один дом дважды, на этот раз отправились не к Васо, а к другому товарищу, знакомому нам по Сентябрьскому восстанию. Увидев нас в дверях своего дома, он побелел от испуга:

– У меня нельзя остановиться. За мной следят.

Мы с Митре переглянулись.

– Я вас отведу в овчарню, устраивайтесь пока там, а вечером что-нибудь придумаем, – сказал он.

Мы подошли к овчарне, толкнули дверь в комнату – заперта. Осмотрелись. Единственное укрытое место – пристройка для свиней. Это был низенький сарайчик, где взрослый человек не мог даже встать во весь рост, а кругом лежали кучи навоза. Как мы провели время до вечера, не расскажешь. Но вот на тропинке показался какой-то человек лет сорока, в бараньей шапке. Подойдя к свинарнику, остановился, снял шапку и вытер рукой мокрый лоб. Затем осмотрелся и тихонько позвал:

– Ребята, это я, дядя Антон.

Мы вспомнили, что хозяина нашей третьей квартиры в селе звали Антон, но, выходя из свинарника, все же держали пистолеты наготове. А пришедший, словно и не замечая пистолетов, бросился к нам:

– Пойдемте скорее. Вы промерзли, наверно?

Оказывается, вечером к Антону пришел секретарь местной ремсистской организации Тодор Доков:

– Бай Антон, партизаны!

– Где?

– За селом, в свинарнике. Надо их приютить.

Антон пошел к жене:

– Моно, тут люди пришли… Им негде устроиться. Я приведу их к нам, ладно?

– Приведи, Антон.

– Ты с ребятишками прибери в комнате, где сушим табак. Там их и устроим на ночь.

На другой день Антон разбудил нас рано:

– Надо уходить, ребята. В этой сумке еда. Идите в карьер напротив, там укромное место. А как стемнеет – дорогу ко мне знаете.

В этот день акцизные власти должны были произвести в доме Антона проверку количества собранного табака. На следующий день после проверки мы уже могли оставаться в доме Антона.

Здесь мы провели несколько дней. За это время встретились с Васо и решили вопрос о зимней квартире. А кроме того, Васо принес нам две винтовки.

– Найдем и еще, – добавил он. – Когда придете снова, вооружим всех, да и для новеньких, какие придут к вам, кое-что найдется.

В этот же вечер мы, сгибаясь под тяжестью ранцев и бережно неся винтовки, возвратились на Злую поляну.