Текст книги "Соловей для черного принца (СИ)"
Автор книги: Екатерина Левина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 43 страниц)
ГЛАВА 15
В тот момент я совсем не почувствовала изумления. Как будто бы сердце уже знало, что я непременно увижу его сегодня.
Он стоял под теми же ивами, что и граф в первый день нашего знакомства. Длинные ветви, ниспадающие до самой земли, почти полностью скрывали его от наших глаз. Но вот Дамьян вышел из-под навеса и подошел к нам, по пути сорвав один из крохотных розовых цветочков, в обилии росших на берегу. На его узком обветренном лице кривилась насмешка, но глаза весело сияли черными угольками. Он подошел ко мне, очень близко, так что мне пришлось сделать шаг назад, но он удержал меня и, протянув руку с цветком, воткнул его в застежку плаща на груди. Затем откровенно смерил меня взглядом.
– Скромный знак моего восхищения, – прокомментировал он, ухмыляясь.
– Нескромно преподнесенный, – буркнула я, отступая, как можно дальше от него и прячась за ствол дерева, будто ища укрытия.
– Все такая же злючка!
– Все такой же нахал!
– Хватит выяснять отношения! – зычно пророкотал дед, сидя с наидовольнейшим видом и улыбаясь так широко, что взору нашему открылись дыры на месте коренных зубов. – Как малые дети, черт меня раздери!
– Так что, соловей, каков твой ответ? – снова задал мне вопрос Дамьян. Его глаза буквально впивались в меня и, хотя в этот раз в них не было и тени насмешки, где-то на самом дне таился огонек злорадного наслаждения. Чтобы скрыть смущение, я принялась теребить розовый цветок. Но пауза затянулась, и мне надо было уже что-то ответить, а я никак не могла совладать с собой и опасалась, что мой голос будет предательски дрожать.
Все это время я чувствовала его пронизывающий взгляд и это показалось мне оскорбительным. Ни один мужчина не разглядывал меня подобным образом. Я внезапно вспомнила, что на улице ветер и волосы выбились непослушными прядями из-под шляпки, а подол платья и плащ забрызганы грязью. Но откуда такая забота о собственной внешности? Этот вопрос я постоянно задавала себе потом и отвечала на него однозначно: во всем виноват этот пристальный, явно оценивавший меня, и, причем бесстыдно, взгляд.
Когда же я собралась ответить, дед опередил меня. За мгновение до этого он застыл, в его глазах мелькнуло выражение крайней досады, и в ту же секунду лицо исказилось гневом.
– Ты лучше сам скажи, какого дьявола ты сюда притащился? – вскричал он. – Ты же должен быть в Лондоне! И долго ты тут шпионишь и вынюхиваешь?! Ты что следил за мной?
Так вот из-за чего рассвирепел старик. Ему не понравилось, что Дамьян услышал наш разговор. А дед, похоже, не хотел раньше времени оглашать свои планы относительно меня. Видя, что Дамьян молчит, и в упор смотрит на меня, игнорируя старика, граф взревел:
– Тебе эта девка напела про Найтингейл? Эта вертихвостка тебе все рассказала!
– Не кипятись, старик, – голос Дамьяна был мягким, будто бы он разговаривал с капризным ребенком. – Я приехал вчера поздно вечером. Все что запланировал, сделал. Даже нашел знающих людей, готовых за приемлемую плату работать у нас… И да, мне рассказала о вчерашнем визите Джесс. Но кроме нее были еще благожелатели, которые поспешили поделиться новостями.
– Тысячи мокрых куриц! Ничего нельзя сделать по-своему в этом доме, – старик немного утихомирился, но все еще раздраженно посматривал на Дамьяна. Затем, прищурившись, приказал:
– Проводи Найтингейл! Дорога плохая, грязь, трясины. Я буду волноваться за внучку. А ты ей поможешь, где руку подашь…
– Где через лужу перенесу, – осклабился Дамьян. От его вида я вздрогнула всем телом, хотя на самом деле вся горела, словно от печного жара.
– Премного благодарна за заботу, – как можно тверже сказала я. – Я не настолько беспомощна, чтобы утонуть в луже или заблудиться в трех соснах.
– Ну, ну… – ввернул Дамьян и, поймав мой гневный взгляд, повторил еще более идевательским тоном, – ну, ну… Или, может быть, птичка-невеличка боится за сохранность своих мягоньких перышек?
– Вы немного не в себе, мистер Клифер? Похоже, вам мерещатся лошади, раз вы то и дело нукаете. Я вам настойчиво советую вернуться в дом, лечь в постель и выпить теплой полынной настойки. Бред как рукой снимет.
Дед взорвался раскатистым смехом. А лицо Дамьяна приняло угрожающее выражение, хотя в уголках глаз затаились смешинки.
– Что получил! – не унимался старик. – Ну и характер!
Я была ужасно довольна собой, хотя понимала, что мне не уйти от расправы и рано или поздно с меня возьмут плату за мои слова. Но сейчас я ликовала.
– А вам, граф Китчестер, я дам ответ через несколько дней. Мне нужно время подумать.
На этой триумфальной для себя ноте я гордо кивнула каждому из мужчин и торжественно покинула место встречи.
Я прошла совсем чуть-чуть, когда услышала за спиной шаги. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, кто преследует меня. Я не стала оборачиваться или прибавлять шаг. Я не намерена была доставлять ему еще большее удовольствие, показывая вновь охватившее меня смятение. Он догнал меня и, приноровившись к моим шагам, пошел рядом. Я демонстративно не заметила его и молча продолжала идти, уставившись под ноги. Сердце бешено прыгало, готовое вырваться из плена груди и, шлепнувшись в траву перед нами, разбиться вдребезги. Я чувствовала себя неуверенно и боялась любым движением или нервным жестом выдать свое состояние.
И все же мой взгляд так и тянулся к нему. С прошлого лета он не сильно изменился, но мне хотелось как следует рассмотреть его, изучить каждую новую черточку на его лице. Поэтому я украдкой посматривала на него.
Несмотря на то, что Дамьян был уже давно не мальчишка, он все так же имел вид отпетого хулигана. Худощавый, с взъерошенными волосами, неровными прядями спускавшимися на воротник куртки, с обветренным лицом и самодовольными черными глазами. Его нельзя было назвать красивым, а наглое выражение лица и язвительный взгляд, в котором отчетливо сквозила спесь, не делали его более привлекательным. И все же он притягивал к себе, как притягивает нечто опасное и неизведанное. Такого не пропустишь в толпе.
На нем была толстая твидовая куртка с широкими отворотами и грубыми деревянными пуговицами, надетая поверх светлой шерстяной рубашки. Из голенища правого сапога торчала рукоять хлыста, видимо, он прискакал сюда на лошади. Но ни я, ни дед не слышали топота и лошадиного ржания.
Разглядывая его, я поняла, что во мне возникли противоречивые чувства. С одной стороны у меня была неприязнь к нему, но в то же время резкие линии его лица интриговали меня, как художника. У меня чесались руки, так хотелось взять угольный карандаш, чтобы перенести то впечатление, которое вызывал во мне Дамьян, на бумагу. Мне было интересно, смогу ли я написать его. Но тут он прервал мои размышления.
– Мои поздравления, ты обрела новую, любящую семью! Старик в последнее время вел себя странно, но я не сразу понял в чем, точнее, в ком дело.
Проигнорировав его сарказм, я спросила о графе:
– А что странного в его поведении? – заметив, что Дамьян не торопиться отвечать я добавила. – Я ведь мало знаю его.
– Граф вернулся к делам, начал интересоваться владениями, следить за счетами.
– Но он же обязан этим заниматься! – изумилась я.
– Раньше! Он занимался этим раньше. До того, как… – Дамьян резко замолчал, неоконченная фраза повисла в воздухе. Впрочем, ее и не надо было завершать, я прекрасно поняла, что он имел ввиду: до того как в Китчестере появился он.
– Теперь у меня есть дед, – зачем-то сообщила я, нарушив воцарившееся молчание.
Он кивнул в сторону замка и, не скрывая презрения, сказал:
– И еще несколько довольно неприятных родственничков и груда камней.
Я ожидала, что он сейчас обвинит меня в том, что я встала между ним и Китчестером. Но он только еле заметно улыбался и наблюдал, как его высокие сапоги сбивают с травы ажурные невесомые плетения, усыпанные прозрачными каплями. Рваная паутинка цеплялась за сапоги и, схлестываясь травой, оставалась висеть на острых стеблях серыми клочьями.
– А ты себя тоже относишь к неприятным родственничкам?
Дамьян ответил не сразу. Некоторое время он смотрел вдаль, в сторону Китчестера, будто ждал, что замок подскажет ему нужные слова. Его губы все также кривились в подобии улыбки, но появилась какая-то грусть, затаившаяся в каждой черточке его лица
– Возможно, даже к самому худшему из всех! – наконец ответил он, и мне послышалась в его словах горечь.
Я хотела выяснить, что это значит, но он оставил мой вопрос без внимания:
– Как тебе старик? Я никогда не видел его таким довольным. Уже начала вить из него веревки или еще только раздумываешь с чего бы начать?
– Я полюбила его, – честно сказала я, ни капельки не обидевшись на его слова. Он обернулся ко мне, и меня пронзил острый, как бритва, взгляд, полоснувший по мне.
– Ты полюбила его… – он сделал паузу, и жесткие складки пролегли у рта. – Знаешь, кто он?! Старик, погрязший с головой в собственном одиночестве, но вот у него появляется маленький любимец – птичка, которая день изо дня поет сидя в клетке, и своими песнями скрашивает ему оставшиеся часы. Он обожает ее, он чистит ей клетку, сыплет самые вкусные зернышки, поит ключевой водицей и сулит все блага мира. Но все же она только птичка, любимица, которую нужно держать под замком, чтобы она однажды не упорхнула…
– Ты жесток.
– Он вовсе не такой безобидный, каким прикидывается.
– Я никогда бы не назвала его безобидным! – почти шепотом сказала я. – Он похож на раненного зверя, который мечется в поисках спасения и готов на все, чтобы получить лишнюю минутку жизни.
– Согласен, – Дамьян пристально посмотрел на меня, будто увидел во мне нечто удивительное. Под его изучающим и впервые серьезным взглядом я чувствовала себя неуютно.
– Ты должна знать, Лемуэл из той породы зверей, которые, если уж вцепились в кого-то челюстями, ни за что не отпустят жертву. Он выгрызет ее до последней косточки.
– А ты? Разве ты не такой? – воскликнула я. – Вы друг друга стоите!
Я зябко поежилась, когда раздался его хриплый смех, заглушаемый налетевшим порывом ветра. Плотнее запахнув плащ, я обхватила себя руками, пытаясь согреться. Тусклое утреннее солнце, висевшее над макушками деревьев, еле проглядывало из-за серой слоящейся массы. Небо на наших глазах старилось и снова затягивалось тяжелыми тучами.
– Осторожно, я ведь могу оскорбиться и потребовать расплату за столь неосмотрительные слова, – внезапно Дамьян сделал один большой шаг и остановился, преградив мне дорогу. От неожиданности я врезалась в него, но тут же отступила. У него была неприятная манера, если он хотел смутить человека, он смотрел на него не моргая. Вот и сейчас он уставился на меня своими угольными глазами, в непроглядной глубине которых полыхало неукротимое яростное пламя. Казалось, он готов был спалить меня заживо, если бы я хоть на миг отвела взгляд.
– Ты сильно рискуешь, мое золотко, – тон его был обманчиво бесстрастным, и я не на шутку испугалась, вспомнив, все рассказы о его преступных похождениях.
– Еще скажи, что ты слишком много мне позволяешь. И ни один человек кроме меня не осмеливался язвить тебе, – я выпятила подбородок и нагло ухмыльнулась, понимая, что, скорее всего, выгляжу жалко, пытаясь спастись, уколов его самолюбие.
– И в чем же твоя исключительность, позволь узнать?
С облегчением я увидела, как его губы дрогнули, сдерживая улыбку.
– Разве ты не знаешь? Я не боюсь захлебнуться в твоей ответной желчи!
– Ты заноза, – не понятно к чему вдруг произнес он и расхохотался, пропуская меня.
– Ты примешь его приглашение? – спросил Дамьян через некоторое время.
– Я не собираюсь притворяться, будто раздумываю над этим. Да, приму, потому что всю жизнь ждала этого.
Ему понравилась моя откровенность, но он и сейчас не оставил свои насмешки.
– Возможно, тебе придется не по душе то, что ты там встретишь. Серая птичка не приживется в стае акул, изголодавшихся по свежей, не отравленной интригами и ядом крови.
Я безнадежно взмахнула рукой, пытаясь оградиться от его язвительных слов.
– Да, это вполне возможно. Вчера нас едва ли встретили тепло, но я начинаю узнавать кое-что о Китчестерах и понимать, что значит – жить в таком месте. Впрочем, то, что я уже знаю, не вызвало у меня радости. Я не хочу быть одной из них.
Он мне слегка улыбнулся, и его лицо ненадолго осветилось теплотой, такой редкой для него.
– Вспомни, Лемуэл назвал тебя «настоящим Китчестером». В тебе есть несгибаемое упрямство и их бесценная гордость, которой они кичатся на каждом шагу. Ты больше Китчестер, чем думаешь.
Я рассердилась, не желая этого признавать. Мне не хотелось представлять себя обладательницей каких-то мифических фамильных черт, и знать, что мой характер весьма предсказуем, потому что об этом позаботились мои предки.
– Хоть это и банально, но мне хотелось бы считать, что я все-таки сама по себе. И сама…
Но договорить мне не удалось.
Перед нами раскинулся овраг, тот самый, который мне пришлось обходить по дороге сюда. Мы заметили его только тогда, когда подошли вплотную к обрыву. Дамьян вовремя отступил назад, я же не успела среагировать и мои ноги заскользили вниз по твердой мокрой глине. Пытаясь сохранить равновесие, я ухватилась за локоть Дамьяна. Но вместо того, чтобы удержать меня, он сделал шаг вперед и, оттолкнувшись, заскользил вниз вместе со мной. Нам еще повезло, что мы не упали, а только проехались по глине, оставив позади глубокую борозду.
Когда мы оказались внизу, я вдруг осознала, что стою с крепко зажмуренными глазами, все еще вцепившись в его руку, которая теперь оказалась на моей талии и прижимала меня к нему. Он же напряженно посмеивался, уткнувшись носом мне в шею, и его теплое дыхание опаляло кожу. Я подскочила, словно ужаленная ядовитой змеей, и отпрыгнула в сторону, с чавканьем приземлившись на размытый речной водой дерн.
– Зачем ты это сделал? Мы же могли упасть и кубарем скатиться вниз!
Волна бессильного возмущения охватила меня, только оно помогло преодолеть охватившее меня волнение. Я прекрасно понимала, что вовсе не эта, по сути невинная, выходка, так подействовала на меня. Кожа на шее до сих пор хранила тепло его дыхания, и я никак не могла отвлечься от этого ощущения.
– Я твердо стою на ногах, соловей, – и тут же добавил с самодовольным смешком, – Не удержался, надо же тебя немного встряхнуть. Я даже отсюда слышу, как стучит твое сердечко. Признайся, тебе понравилось.
Последние слова он произнес двусмысленным тоном, явно имея в виду не наше скольжение по склону. В первое мгновение я растерялась, не зная, как реагировать на подобное заявление.
– Я что, такой страшный? Ты отскочила от меня, как от насильника. Боишься, что я прямо тут же накинусь на тебя?
Я одарила его любезной улыбкой
– Не рассчитывай, что я брошусь от тебя с воплями ужаса. Ты еще не настолько чудовищен.
Уголки его губ слегка приподнялись.
– А может я только этого и хочу, чтобы ты боялась меня? – он резко замолчал, не отрывая жадного взгляда от моего лица. Его губы скривились в безобразной издевке.
– Или мне действительно сделать это? Мы здесь одни, никто не откликнется на твои крики, – его масленый голос запорхал вокруг меня. – Скажи мне, ты уже целовалась? Или ты до сих пор целомудренна и невинна, как неоперившийся птенчик…
Я с трудом удержалась от оплеухи. Ее сладостный звук уже слышался мне, но гордость не позволила дать Дамьяну лишний повод позубоскалить. Поэтому я коротко бросила ему:
– Тоже мне Казанова.
Впервые, возможно, он потерял дар речи. Я ощущала его растерянность и могла поклясться, что сейчас он придумывает для меня самые изощренные способы мщения. Он уже начал свою игру, наслаждаясь моим девичьем смятением, и не готов был вот так закончить ее.
– Казанова?! – в его голосе со всей ясностью прозвучала требовательность, слишком ярая, слишком испугавшая меня – Я единственным, кто будет целовать тебя. Ты меня поняла, золотко мое? Я единственный, кто будет владеть тобой!
– Я не тюк с шерстью, чтобы мной владеть! – воскликнула я.
– Нет, ты гораздо более драгоценная вещь, – его газа сузились, выражение лица стало зловещим. – Нет, ты бесценна… Я буду тобой владеть, как самым величайшим сокровищем.
От этой бесстыдной прямолинейности я разозлилась еще сильнее. Как он красуется, как он самоуверен! Не думая о последствиях, я выпалила первое, что пришло мне в голову.
– Что за детские выходки! Тебе давно пора оставить свои издевки и вести себя, как подобает настоящему мужчине, а не уличному хулигану. Или ты способен только вредить и лгать, доставляя окружающим людям одни неприятности?! Ты зазнавшийся, самодовольный индюк!
Бросив ему в лицо слова, я молниеносно развернулась, чтобы не видеть его бурной реакции, и начала карабкаться вверх по склону, откуда мы только что спустились. Так, трусливо поджав хвост, улепетывает дворовая псина, сжавшись всем тельцем в ожидании летящего вслед за ней камня. Вот и я боялась оглянуться, с каждым ударом сердца ожидая мстительного нападения. Но секунды проносились, а сзади была тишина – безмолвная, но почти физически ощутимая от звенящего в воздухе напряжения. Я уже трижды обругала себя, жалея, что позволила слабости взять верх и не встретила его ответ с достойным хладнокровием.
Как назло овражный склон никак не желал поддаваться моим усилиям. Каждый шаг я делала с трудом из-за налипших на ботинки тяжелых комьев глины. Увесистый груз мешал мне принять устойчивое положение, и я опасалась, что в следующий раз непременно потеряю равновесие. Так и случилось. Сделав очередной неуверенный шаг, я почувствовала, как ботинок начинает скользить. Судорожно вытянув вперед руку, я схватилась за хилый кустик в безнадежной попытке устоять на ногах. И в ту же секунду вырвавшиеся на свободу корни окатили меня фонтаном земляных брызг, и я, больно приземлившись на мягкое место, съехала вниз.
Нет, земля не разверзлась подо мной, чтобы поглотить меня и скрыть от невольного свидетеля мой мучительный стыд. Даже падение в навозную кучу, мне показалось в этот момент таким незначительно-мелким событием, по сравнению со случившимся сейчас.
Я так и сидела не шелохнувшись, желая только одного, исчезнуть, раствориться в этой склизкой грязи. Звук шагов нарушил оцепеневшую тишину. Дамьян обошел меня и встал передо мной. Невидящим взглядом я уставилась на его сапоги. В отличие от моих ботинок они не были покрыты толстым слоем глины, лишь темно-бурые пятна с прилипшими к ним разорванными травинками красовались на квадратных носах. «Это несправедливо, несправедливо…». В отчаянии я закрыла лицо грязными ладонями, чтобы не видеть тускло поблескивающих мокрых сапог. Я знала, что этот беспомощный жест не спасет меня от Дамьяна, и с ужасом ждала его жестокого, безжалостного смеха.
Но он не засмеялся. Вместо этого Дамьян склонился надо мной и рывком поднял на ноги. Я все еще держала ладони у лица, они были настолько одеревеневшими, что я не в силах была разжать их. Когда он принялся отряхивать с одежды грязь, волны ледяной неловкости окатили меня с ног до головы, остужая пылавшие от стыда щеки. Уже в сотый раз я воззвала к своей хваленой гордости, пытаясь вернуть утраченное самообладание. Однако его быстрые прикосновения, еще больше усугубляли мое и без того жалкое состояние. О чем Дамьян, разумеется, знал, и я предположила, что он таким образом мстит мне.
Стоя в оцепенении, я молила, чтобы он ушел, оставил меня одну. Но уже в следующий миг Дамьян без усилий отвел мои онемевшие руки от лица. Я не смела взглянуть на него и поспешно опустила глаза. Но он не позволил. Сжав холодными пальцами мой подбородок, Дамьян требовательно запрокинул мою голову, заставив посмотреть на него. Вместо омерзения, которого я страшилась, на его лице сияла широкая мальчишеская улыбка. Ветер трепал белые волосы, захлестывая спутанные пряди на глаза.
– Я похожа на огородное чучело, – пролепетала я и обрадовалась, услышав, что голос прозвучал не так жалко.
– Еще как! – согласился со мной Дамьян, и водрузил обратно на макушку шляпку, съехавшую на самое ухо. При этом несколько креповых незабудок, любовно пришитых тетей Гризельдой, отвалились и остались у него в ладонях, размокшими, оборванными лоскутами. Крашеная материя от сырости полиняла, испачкав его пальцы голубой краской. Заметив это, Дамьян выругался и со всего размаха зашвырнул крохотные лоскутики в грязь. А затем рассмеялся, увидев мой жалобный взгляд, которым я проводила злосчастные цветы. Я тоже слегка улыбнулась, наблюдая за ним. Былая уверенность возвращалась ко мне. Еще немного и я смогу без стыда и смущения смотреть ему в глаза.
– Мое поведение было ужасным, – сказала я уже более окрепшим голосом.
– Отвратительным до самой печенки! Хотя временами все девственницы страдают помутнением рассудка!
Я открыла было рот, чтобы ответить на его оскорбление, но Дамьян опередил меня:
– Я шокирован тобой, сведен с ума, ошеломлен, возможно даже, убит наповал… Какие еще досчтоинства ты собираешься мне продемонстрировать? Хотя лучшего эффекта, чем сейчас, тебе уже врядли удастся достичь.
Внезапно, Дамьян поднял меня на руки и зашагал через овраг. Он уверенно двигался вперед по упругим кочкам и сухим прогалинам, которые каким-то чутьем находил в вязкой жиже из гниющего осота и речного ила. Его руки держали меня крепко и легко, будто я махонькая девчушка, или сам он – мифический Геракл. Подойдя к склону, он не опустил меня, а все с той же уверенностью начал взбираться вверх по скользкой глине. Пару раз мы чуть не скатились вниз, но Дамьян чудом удерживал равновесие.
Когда мы очутились наверху, я попыталась высвободиться. Но он и глазом не моргнул на мою просьбу опустить меня.
– Ты помнишь, как мы расстались прошлым летом, Найтингейл? – вместо этого спросил он, шагая вперед. Дамьян редко произносил мое имя и, наверное, от этого мне почудилось, что он выдавил его из себя, заставив язык и рот с трудом произносить каждую букву.
Мне его вопрос показался до абсурдности глупым. Как я могла забыть об этом? Часы, недели, месяцы я переживала весь наш разговор заново.
– Ну, не совсем чтобы очень… – пробормотала я. – Помню, мы немного повздорили.
– Значит повздорили? – Дамьян нисколечко не поверил в мою дырявую память. – А вот я помню все, что сказал тебе тогда. Тебе интересно, зачем я сегодня пришел? Я пришел из-за тебя, соловей. Я должен был… удостовериться в себе. Узнать, до сих пор ли я болен тобой!
Я боялась отвечать, вдруг ляпну что-нибудь не то и своим глупым ответом испорчу это тревожное мгновение откровенности. Дамьян продолжал идти, все также крепко, без признаков усталости, сжимая меня в своих руках.
– Ты ведь знаешь, что своим появлением сильно мешаешь мне?
– Неужели? – голос меня подвел и у меня вырвался только тихий шепот.
– Пока тебя не было, старик жил только одним – Китчестером. Я воспользовался этим. Изучил каждый камень, каждую травинку и песчинку, чтобы знать, что может принести пользу замку, а старику долгожданное удовлетворение. Мне же – сам Китчестер! Я хотел, – он рассмеялся, но в смехе не было радости, только мучительная тоска, – нет, я хочу владеть им. Но объявилась ты и все разрушила. С самого твоего появления я стал наблюдать за тобой, восприняв тебя как явного врага. Я не дурак, соловей. Жизнь вбила в меня столько опыта, что еще несколько подобных уроков и я просто задохнусь в нем. Но благодаря этому, я умею предугадывать и опережать события. Так и с тобой – я знал, что рано или поздно ты захочешь заполнить чистую страницу под заглавием «Китчестеры». А придя к графу, ты завоюешь его. И тогда для меня будет все потеряно.
– Ты ошибаешься! – я удивилась, что голос мой не сорвался, хотя я была напряжена до предела. – Я не собираюсь никого завоевывать, я хочу только узнать его ближе. И мне ничего не надо от графа Китчестера.
– Глупая! Ты уже завоевала его. Даже если ты ничего не хочешь от него, кроме дедовской любви, он все равно сделает по-своему – выбросит одного любимца и пригреет другого.
– Но я сама не пойду на это! – я чувствовала, что уже не могу сдерживаться и перехожу на крик. – Ты же слышал наш разговор! Ты же все слышал!
– Да, слышал, но твои слова ничего не значат для него.
– Также как и для тебя, Дамьян! – мне безумно захотелось, чтобы он верил мне, чтобы никогда не смотрел на меня как на врага. – Все, что я говорила деду, все правда. Я не хочу быть твоим врагом!
Дамьян остановился и неуклюже, как-то грубо, поставил меня на землю, оказавшись у меня за спиной. Его прерывистое, разгоряченное от быстрой ходьбы дыхание снова опалило меня. Невольно я прижала ладонь к шее, растирая, то место, где его дыхание щекотало кожу. Услышав его смешок, я отдернула руку и стиснула у груди ткань плаща. Он же с каким-то злорадным глумлением зашептал мне в ухо:
– Найтингейл… Я верю тебе, и можешь избавить меня от этого умоляющего взгляда. Он тебе не идет. Ты же смелая, безрассудная пташка! Но я хочу, чтобы ты знала – хочешь, не хочешь, а ты мой враг. Ты мой самый заклятый враг, Найтингейл. Самый неумолимый и беспощадный, потому как ты уничтожила, раздавила меня, завладела моим сердцем и выпила всю мою душу без остатка. Ты обнажила мои слабости, вывернула наизнанку все мое существо, оставив меня оголенным и беззащитным. Не проходит и дня, чтобы я не проклинал тебя, потому что мне это не нравится, соловей. Мне не нравится, что кто-то владеет мной. И я не успокоюсь, пока мы не поменяемся ролями. Я охочусь за тобой, мое золотко, и как бы ты ни убегала от меня, как бы ни спасалась, я полностью подчиню тебя, ты будешь умолять о пощаде, я завладею тобой. Ты моя! Моя…
Я стояла ни живая ни мертвая, не чувствуя под ногами твердой земли, не чувствуя бившего по моим щекам колючего ветра. Только одна мысль раненым зверем билась в голове: «Безумен, безумен!». Она пульсировала, застилая пеленой глаза и вселяя слепой ужас. В панике я вырвалась из его хищных объятий и бросилась бежать – бежать со всех ног, не оглядываясь, не разбирая дороги, бежать куда угодно, лишь бы подальше от него. В сердце родился страх, что он бросится за мной, будет преследовать меня, пока не догонит. Но только свистящий ветер гнался за мной попятам. Он подгонял меня, окутывал вихрями, будто, перепутав меня с беззаботным зонтиком, хотел подхватить в свои воздушные лапы, оторвать от земли и умчать вдаль.
Мне казалось, что бежала я долго. Только когда острая боль пронзила бок и запульсировала, мешая движению, я замедлила бег и обернулась – погони не было. Я пошла медленнее, пытаясь восстановить дыхание, ноги не слушались, и я часто спотыкалась. Ветер все-таки сорвал с меня шляпку и разметал волосы. Представив себя: укутанная в плащ, грязная с ног до головы, с лохматыми спутанными волосами и раскрасневшимися щеками, – я истерически рассмеялась. Что скажет тетя Гризельда! Но с каким-то тревожным безразличием я отмахнулась от этой мысли. Сейчас я была настолько вымотана и опустошена, что просто не в состоянии была ни о чем думать. Мне хотелось только одного – зарыться в плед и уснуть.
Слава богу, Сильвер-Белл стоял на самом краю деревни, и мне не пришлось никого пугать своим видом. Надеясь незаметно подняться к себе, я сняла грязные ботинки у двери и засунула их за горшки с геранью, затем на цыпочках прошмыгнула в холл и, стараясь не скрипеть половицами, стала подниматься по лестнице. Вдруг из кухни появилась Фини, неся в руках поднос, уставленный блюдцами с пирожками, сахарницей и чашками. Она напевала песенку, и у нее было прекрасное настроение, что с ней крайне редко случалось по утрам. Я затаилась, перестав дышать и молясь, чтобы она не подняла глаза. Но было уже поздно, Финифет заметила меня, оповестив об этом звоном громыхающего железа, разбитого стекла и душераздирающим возгласом:
– Роби! Ты ли это?! – она прострела ко мне руки, и я могу поклясться, они дрогнули.
Из гостиной послышались оханья и торопливые шаги. Дверь распахнулась, хлопнув об стену и выпустив встревоженную тетушку. Не замечая меня, тетя уставилась на пол, где в живописном беспорядке валялся ее завтрак вперемешку с осколками фарфора. Уже собираясь устроить экономке хорошую трепку, она, однако, обратила внимание, что руки Финифет неестественно вытянуты, а глаза как-то уж слишком усердно косятся в сторону лестницы и при этом рьяно ей подмигивают. Поддавшись беззвучному внушению, тетя Гризельда обратила свой взор на лестницу. В отличие от Фини она не стала устраивать представлений, а только сдержанно кивнула, оглядев мои всклоченные космы и ошметки грязи на плаще.
– Ты совершенно измотана. Иди-ка наверх. Я пока сделаю молоко с медом. А Финифет принесет тебе горячей воды. Смой с себя всю эту грязь, переоденься, а потом мы поговорим.
Я с облегчением отправилась наверх, но тут из-за спины тети появились Сибил и Виолетта. Зная, что утром я встречусь с графом, Летти пришла к нам, чтобы сразу же, как я появлюсь, услышать мой рассказ. При виде меня, она не стесняясь воскликнула:
– Роби, ну ты и кикимора! – она скривила губы, и, не обращая внимания на попытки Сибил остановить ее, весело произнесла. – Тебя что, тащили волоком по земле?
– Можно сказать и так, – произнесла я, нехотя отвечая на ее глупое высказывание. Мне было неприятно, что она так потешилась, увидев мое состояние. Летти рвалась сказать что-то еще, но тетя цыкнула на нее и отправила девушек в гостиную.
Наконец, я поднялась к себе в комнату, где разделась, сбросив грязную одежду в кучу, и устало опустилась в сидячую ванну, с блаженством ощутив, как холод промозглого утра покидает мое тело. В горячую воду Финифет намешала сухой горчицы – это было ее фирменным средством от простуды, – и я хорошо пропарилась, пропитавшись терпким горьковатым запахом. Бессонная ночь и тревоги сегодняшнего утра давали о себе знать – веки отяжелели, и я с трудом заставила себя вылезти из ванны. Засыпая на ходу, я добралась до кровати и провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
