Текст книги "Соловей для черного принца (СИ)"
Автор книги: Екатерина Левина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 43 страниц)
Почему дед так упорно выгораживает его? Похоже, старика больше волнует благополучие Дамьяна, чем мое, его недавно обретенной внучки? Или же он тревожиться за Китчестер? И все же, что бы дед ни говорил, я не была уверена, что в башне меня поджидал именно Дамьян.
В комнату после робкого стука вошли служанки. Одна принесла душистый куриный бульон и горячие гренки. Другая несла постельное белье. Пока они перестилали кровать, дед молчал, отойдя к окну и заложив руки за спину. Похоже, он хотел еще поговорить, но, ожидая, пока мы останемся одни, передумал. Однако, прощаясь, беспокойно сказал, нервно подергивая редкую растительность на дряблом подбородке.
– Как бы то ни было, ты подверглась опасности. Роби, девочка моя, если с тобой что-то случиться… – Он не договорил, его лицо исказилось, будто от боли. – Это урок всем нам. В дальнейшем тебе надо быть осторожной…Последствия такого рода приключений могут быть самыми неожиданными.
Вскоре появилась Жаннин с печатью тревоги и озабоченностью на лице. Убедившись, что гневная физиономия графа, с выступившей от переизбытка эмоций, испариной не мелькает в пределах видимости, она зашла в комнату и, поставив поднос со склянками и стаканом с мутной жидкостью, стала по-хозяйски переправлять только что заправленную постель.
– Как ты себя чувствуешь, Найтингейл? – спросила она после ловких манипуляций с одеялом и подушками. – Господи, мы все испереживались! Я просто глазам не поверила, когда прибежала вслед за слугами, увидела тебя, насмерть вцепившуюся в веревку. На какое-то мгновение я подумала, жива ли ты?
– Я живучая, – сказала я, заглядывая ей в глаза, – со мной не так-то легко справиться.
– Это утешает, – ответила Жаннин, наклоняясь и небрежно одергивая свисавшие концы простыни. – Только, когда Дамьян нёс тебя на руках, мы так не думали. Когда ты оказалась под одеялами и начала стонать и метаться, выдавая нам в бреду какую-то детективную историю про убийства, Джессика, помню, предложила послать за викарием, но Элеонора окатила ее таким злым взглядом, что твоя страсть к детективам могла быть вот-вот удовлетворена.
– О, даже не вериться, что леди Редлифф заступилась за меня!
– Ага, и мне с трудом. Но мы же одна семья! Эллен вон тоже озаботилась и принесла для тебя кучу лекарств и мазь. И кстати, я была права, мой мальчик все-таки увлекся тобой. Как я и предсказывала! Он так перепугался за тебя, что у меня сразу отпали все сомнения!
Она умильно посмотрела на меня, а затем открыла баночку со зловонной мазью и кивком головы велела мне лечь, чтобы смазать рубцы. Я послушно растянулась на кровати, оголив спину.
– Жаннин, а что, по-вашему, случилось со мной? – напрямик спросила я ее, следя за ней поверх задранной мне на голову ночной рубашки.
– Э-э, – на мгновение замялась она. – Мы ждем, когда ты сама все расскажешь. Однако граф Китчестер уверен, что над тобой жестоко подшутили.
– А это так?
– Откуда я знаю, Найтингейл?! Ты так спрашиваешь, как будто я там была…Спроси у Дамьяна, возможно, он ответит тебе более определенно.
– Вы думаете, что на меня напал ваш сын?
– Господи, да ничего я не думаю! Хотя это в его духе. Я не удивлюсь, если это правда. Только не пойму, зачем ты пошла через башни, я ведь тебя предупреждала еще в день приезда, что ходить там опасно. Да и потом, какие неотложные дела могут быть ночью?
А какие у тебя были дела, Жаннин? Я чуть было не ляпнула это вслух, но вовремя сдержалась, понимая, что все равно не услышу правды.
– Я и сама не пойму, зачем. Наверное, была в беспамятстве, – сказала я, наблюдая за ней. Но ничего подозрительного на ее благодушном лице не наблюдалось.
– Между прочим, Дамьян приказал не отлучаться от тебя, и я клятвенно пообещала смотреть за тобой, пока его не будет. Мало ли что с тобой опять случится. Ты такая непоседа!
Она как-то хлипко вздохнула, будто пытаясь загладить прозвучавшую в ее голосе насмешку.
– Он куда-то уехал? – спросила я вдруг осипшим голосом.
– Еще ночью. Сразу же, как убедился, что с тобой все в порядке. Правда, сначала они с графом полаялись. Тот обвинял его. А мы слышали, как Дамьян выкрикнул: «Мне и это записать на свой счет?!». А старик ответил: «А на чей же?»…
– А что Дамьян?
– Не знаю, – Жаннин пожала плечами, ее как будто не интересовал этот вопрос. – Дальше он говорил тихо. Слышно было только старика, он орал, что Дамьян «перешел все границы»… Ну, вот и все! Еще пару деньков и твои раны заживут. Скоро и не вспомнишь о них. А теперь ложись, я укрою тебя и подоткну одеяло, чтобы было удобно. Не хочу, чтобы что-то тревожило твой сон.
От такой безграничной заботы я переполнилась чувствами, и у меня с еще большим рвением, чем прежде, зачесались руки, совершить нечто непозволительное с суетившейся надо мной, как наседка над цыпленком, миссис Клифер.
– Я принесла тебе особый отвар, он хорош после нервных потрясений.
– Спасибо, вы так заботитесь обо мне.
– Тогда выпей. Сама не поверишь, как быстро тебе полегчает.
Я взяла у нее стакан двумя руками, придерживая за изогнутую ручку серебряного подстаканника, и прижала к груди, согреваясь его приятной теплотой. Пряный аромат трав щекотал нос. Я поднесла стакан к губам. Но отпить так и не решилась.
– Не могу я сейчас ничего пить, – вырвалось у меня, – я слишком устала.
– Надо выпить. Вот увидишь, как боль сразу уменьшится.
– Потом, – вяло сказала я и поставила стакан на столик. Жаннин обреченно вздохнула.
– Хорошо, выпьешь потом.
Я сделала вид, что засыпаю, хотя через полуприкрытые веки продолжала следить за ее лицом. Жаннин молча смотрела на меня. Я же застыла, притворившись спящей. Ее лицо в этот раз ничего не выражало. Наконец она тихо вышла из комнаты. После долгого прислушивания, я вскочила, не обращая внимания на боль, и повернула в замке ключ.
Когда я осталась одна, я поняла, что, и впрямь засыпаю. Мысли путались, сказывалась нервное напряжение, не отпускавшее меня.
Во время разговора или решение пришло только что, но я вдруг осознала, что не могу уехать из Китчестера. Я должна остаться и выяснить – верны ли мои самые страшные подозрения? Или же опровергнуть их! Я думала о Дамьяне. И именно из-за него я должна узнать правду. Что бы ни случилось, я не могу бежать отсюда сломя голову, и потом всю жизнь обвинять себя в трусости
Взяв стакан, я подошла к окну и выплеснула его содержимое. Темные капли потекли по серым камням замка. А я вернулась в постель, и аккуратно завернувшись в одеяло, задремала.
ГЛАВА 26
Граф Китчестер проявил поистине колоссальное беспокойство, продемонстрировав всему семейству дедовскую любовь, и продержал меня в постели целых три дня. Сам он почти всегда находился возле меня и выглядел гораздо счастливее, чем когда-либо, услаждая мой слух воспоминаниями о своей разгульной молодости. Похоже, ему до такой степени пришлась по душе его новая забава – опекать меня, точно беспомощное дитя, – что я вынуждена была усомниться в том, что он действительно хочет моего выздоровления.
Все в доме волновались за меня. Иногда я ловила себя на мысли, что отношение ко мне как-то изменилось. Будто бы я перестала быть только гостем и стала полноправным членом семьи. Даже леди Редлифф оставила свои неугомонные нападки на меня и один раз в день удостаивала меня чести лицезреть свою особу, восседавшую на краешке кресла. Она садилась в одной и той же позе – левую руку манерно держала на коленях, ладонью вверх, а правой, придерживала шляпку на голове, словно опасаясь, что я ненароком чихну, и головной убор под натиском столь грозного оскорбления свершит акт позорного бегства со своего благородного поля боя.
Когда же в страждущем порыве я все же однажды неумышленно чихнула, Элеонора, услышав недопустимые в порядочном обществе звуки, вытянулась штакетиной, каждой мышцей своего старого тела выражая протест к столь непростительной неловкости. Однако, к моему несказанному удивлению, смолчала, значащим взглядом дав понять, что делает это исключительно из чувства расположения ко мне.
Ее внезапное расположение зашло так далеко, что она потрудилась вызвать доктора. И все эти дни меня навещал крепкий коротышка из Эмбер-Виладж с круглой головой, блестевшей лысым черепом, и, будто в комплект ей, круглым саквояжем, блестевшим натертой кожей и громыхавшим медицинскими инструментами, наверняка, созданными для пыточных экзекуций, а не для такого благородного дела, как спасение человеческой жизни.
Впрочем, спасением доктор Тодд не занимался, а отбывал свой рабочий вызов, разглагольствуя о сокрушительном наступлении шарлатанов, торговавших диковинными, но, воистину, вредоносными «пилюлями от всех болезней», бесчестно обворовывая порядочный люд. Сам доктор Тодд, в отличие от них, получал деньги честным путем, хотя его практика была не более полезна для больного, чем диковинные пилюли его несметных противников. Поэтому на его посещения, я и граф смотрели, скорее как на увеселительное мероприятие.
А вот мази Эллен, в отличие от докторских примочек, очень даже помогли. Жаннин регулярно смазывала мне спину, и уже к моему выходу из заточения, рубцы стали практически незаметны. Но от таблеток, которые Эллен принесла в огромном количестве, я решительно отказалась. Мне необходимо быть начеку, а не приглушать разум непонятными лекарствами.
За это время Дамьян так и не появился. Граф был спокоен на его счет и не уставал повторять, что «собака всегда возвращается домой, как бы ее не тянуло в лес». Я же была рада, что его нет, потому как в эти дни, обессиленная и физически, и душевно, я не могла бы скрывать своих чувств. И, боюсь, совершила бы немало опрометчивых поступков, о которых потом сожалела бы.
Наконец, отлежавшись и, получив графское напутствие не лепить из мухи слона, я вышла на свет божий и тут же закрутилась в водовороте суеты. И суета эта была связано не с Китчестером и таинственным незнакомцем, шаставшим по темным коридорам и грезившим избавиться от моего надоедливого существования, а с тихими и мирными (если можно так сказать о тетушке и Финифет) обитателями Сильвер-Белла.
Ранним утром того достопамятного дня, когда дед соблаговолил отменить постельный режим и разрешил мне покинуть комнату, чтобы размять ноги и вдохнуть свежего воздуха, я получила письмо от тети Гризельды. Очень интригующее письмо! С четырьмя восклицательными знаками, двумя многоточиями и одним грандиозным намеком на таинственное, но судя по эмоциям, лившимся через край письма, знаменательное событие.
Честно сказать, я не предала особой важности ее намеку. Тетя, если ей сильно требовалась, могла с большим искусством напустить таинственности на самые незначительные вещи. А так как приближались долгожданные августовские гуляния, с многолюдными ярмарками и азартными конкурсами, где мерялись всем, чем щедро наградила матушка природа – от самого крупного овоща, до самой изощренной поросли на лице, – то поводов к загадочным намекам с каждым днем становилось все больше. Однако тетушкина просьба «принарядиться» и официальная карточка с приглашением на ужин, не только поставили меня в тупик, но и вызвали обостренную деятельность воображения.
Надо сказать, что ни тетя Гризельда, ни кто-либо из Сильвер-Белла не знал, о том, что случилось со мной. И у меня не было никакого желания делиться с ними. Иначе выгребная яма, в которой, по словам графа, находился Китчестер, покажется ему райскими кущами по сравнению с тем местом, куда вгонит его разрушительный гнев тети Гризельды.
В Гарден-Роуз я, как и полагается, прибыла в коляске, а не верхом, хотя у меня мелькнула такая шальная мысль при виде тосковавшей все эти дни без прогулок Дамми. Чтобы хоть как-то скрасить ее тоску я стащила несколько наливных яблок из тех запасов, что хранились на столе в потертой шляпе кучера. Кто-то до меня (только один вездесущий проныра мог засунуть сюда свой веснушчатый нос) уже успел унюхать заполнивший всю конюшню медовый аромат яблок и, судя по надкусанным огрызкам, валявшимся в опилках на полу, оприходовал уже немалую их часть.
Финифет встретила меня с глубокомысленным лицом. Еле сдерживаемый поток слов просился наружу, но, не доверяя языку, она держалась почти на пределе своих возможностей, с рвением закусив губу, чтобы не разболтать мне все секреты. И я сразу поняла – к тетушкиному намеку надо отнестись серьезно.
Никогда еще меня не встречали в Сильвер-Белле столь официально. С натянутой улыбкой, предназначенной скорее суровой Дадли Додд, чем любимой племяннице, тетя поздоровалась со мной и, не обняв, и даже не протянув руки, села обратно в кресло, примостившись на самый-самый краешек. Так чинно не сидела сама леди Редлифф у моей постели. Это обстоятельство заставило меня напрячь свой наблюдательный аппарат, и я заметила поистине странные вещи.
Стол был накрыт лучшей скатертью, отделанной кружевами и вышитой фиалками. На нем, расставленный в строгом порядке, красовался праздничный сервиз – особый сервиз, который доставался только по самым знаменательным датам, а все остальное время стоял на полочках серванта, протираемый каждый день от пыли и тщательно осматриваемый на наличие трещин. Никаких клубочков, рулонов или обрезков ткани, книг и прочих бытовых мелочей в комнате не наблюдалась. Повсюду царила строгость.
Фини так и не появилась в гостиной, а хлопотала на кухне. Тетя Гризельда напряженно молчала, нервно сцепив руки. Она непрерывно бросала тревожные взгляды на фарфоровые часы с кудрявыми пастушками в розовых платьицах, а затем переводила на окна, за которыми виднелась уличная калитка. Не было никаких сомнений, что к ужину ожидались гости. Причем настолько значительные, что тетя лишилась своей обычной невозмутимости.
Сибил появилась в тот момент, когда я уже пребывала в не меньшей, чем тетя, тревоге, гадая, что же это за важная птица, поставившая на уши весь дом. Однако, увидев подругу, на меня снизошло озарение.
Более нервного создания я не видела. Непослушными пальцами Сибил теребила кружевную косынку, накинутую на плечи, и беспрестанно одергивала бледно-желтое кисейное платье с рукавами-фонариками и полукружием крохотных бантиков на лифе. Заколотую на затылке косу, украшала желтая лента, завязанная скромным бантом. Несмотря на бледность, Сибил была очень хорошенькой. В огромных сияющих глазах плескался океан счастья.
– Сибил! Я так рада за тебя! – воскликнула я, вскочив и подбежав к ней. Крайне взволнованная, она бросилась мне на шею и призналась, что считает себя счастливейшим существом на земле. Поздравления я принесла с таким жаром и восторгом, что едва ли их можно передать словами. И хотя Сибил попыталась унять мой пыл, пробормотав, что я поздравляю преждевременно, все же не могла сдержать переполнявших ее чувств.
– Ты правильно догадалась, Роби… – подала голос тетушка, наблюдая за нами. Только интонация ее была отнюдь не радостная, а наоборот какой-то вымученной.
– Мы ждем Готлибов? – уточнила я на всякий случай.
– Мне пришлось пригласить их. Мистер Готлиб намекнул, что ему надо обсудить со мной одно «дельце», – дала пространный ответ тетя. В этот раз ее голос была недалек от замогильного.
– Но почему с вами? – удивленно спросила я, начиная понимать причину ее растерянности.
– Я не знаю, – беспомощно отозвалась тетя. Наверное, впервые в жизни мисс Уилоуби демонстрировала такую непростительную слабость.
Готлибы задержались почти на четверть часа от назначенного времени. Когда же они соизволили явиться, то нечто весьма неотложное задержало Финифет на кухне, поэтому она была вынуждена открыть дверь с большой заминкой, а после с медлительностью, внезапно возникшей в ней, проводила гостей в комнату. Под недовольные жалобы мистера Готлиба о нерасторопности служанки, Фини удалилась, стрельнув в тетю Гризельду торжествующим взглядом.
Оба родителя молчаливого Рэя, стоявшего позади них, отличались крупным телом и громким голосом. Их появление внесло в дом шумное и суетливое оживление. Миссис Готлиб, перенесшая тяжелую болезнь, из-за чего Сибил проводила долгие дни, ухаживая за больной, вовсе не имела на лице признаков недавнего недуга, а выглядела пышущей здоровьем и весьма окрыленной тем достойным угощением, какое уже успела унюхать.
Отец Рэя с окладистой бородой и тяжелым цепким взглядом был столь же говорлив, сколь его сын молчалив. Сразу же после обмена любезностями, мистер Готлиб завел речь о строительстве второй кузни, которое проходило также успешно, как и строительство библейского ковчега. Он возомнил, что кузня эта сыграет не менее грандиозную роль в его бизнесе и обретет важность не только для уилтширцев, но и для всех англичан, а может быть и всего человечества, чем черт не шутит!
Однако тетушка пребывала в уверенности, что, несмотря на хвалебные гимны кузнечному ремеслу, гости предпочитают сразу перейти к более насущным делам, чем посвящать нас в премудрости своей профессии на голодный желудок. Поэтому она предложила пройти к столу, что и было принято под шумное одобрение.
За столом влюбленные украдкой переглядывались. Хотя взгляды Рэя, сидевшего с таким видом, словно у него во рту взорвалась желчная жаба, я скорее угадывала, чем замечала. Парень низко навис над тарелкой, не зная, как приспособить свои громадные руки, чтобы на фоне белоснежной скатерти они не выглядели такими грязно-красными из-за огрубевших мозолей. Он нервно прятал то одну, то другую руку под стол, почти ничего не брал с блюд, и было заметно, что ему совсем не до еды и пища, жестким комом, встала ему поперек горла.
После разговоров о ковке лопат для мистера Бредли и обрешетки на окна мистеру Претчу для защиты от дурных соседских коз, которые повадились лазить на кухню, чтобы полакомиться вымоченными в капустном рассоле яблоками из бадьи, мистер Готлиб проникся прелестью момента и решил, что это самое подходящее время для обсуждения «дельца».
– Милейшая мисс Уилоуби! – напыщенно произнес он, поднимаясь и не замечая, как тяжело задышала тетя. – Я не силен в словах… Говорю – как рублю с плеча: прямо, кратко, по существу. Я не ветряная мельница – без толку молоть не стану! Так что не гневитесь, если чем не угожу.
– Ну, что вы, мистер Готлиб, разве я когда…
– Сразу видно, вы женщина разумная. Так что мы с вами столкуемся!
– Столкуемся?
– Ни для кого не секрет, что мой сын и ваша…э-э…подопечная испытывают привязанность. Я бы даже сказал – привязанность, проверенную временем.
– Но был ее ужасный дядя! – вставила, повизгивая, миссис Готлиб. – Вы же помните его, Гризельда? Трудный был человек, ой, трудный! Если бы все осталось по-прежнему, нашему мальчику пришлось бы отказаться от своих юношеских порывов.
Я взглянула на Сибил – она была чуть бледнее вареной свеклы у себя в тарелке.
– Но сейчас препятствий никаких нет, милейшая мисс Уилоуби, поэтому я смею надеяться, что вы с одобрением отнесетесь к этой…затее и благословите их брак.
Тетя уже давно оставила попытки скрыть свои чувства. Она в упор смотрела на довольного собой мужчину и постукивала ногтем указательного пальца по рифленому краешку тарелки.
– А как же Тильда?! – наконец, громко выразила она донимавшую ее тревогу.
– А что Тильда? Вы так много сделали для девочки, что мы, да и не только мы, вся деревня, считает, что вы ей гораздо ближе, чем ее родная тетка, не правда ли, дорогая Нел?
– Чистая правда!
Слова, не знавшего чуткости, кузнеца глубоко ранили подругу. До сих пор она не смирилась с тем, что тетка не смягчилась к ней. В надежде, что однажды ее простят (никто так и не понял, в чем она провинилась) и откроют дверь Равен-Хауса, она все еще ходила к старому дому, хотя уже не так часто, как раньше.
– И подумайте, милейшая Гризельда, разве я могу просить благословления для сына у сумасшедшей?
– Она не сумасшедшая, – прошептала Сибил с дрожью в голосе.
– Сумасшедшая, девочка! – отрезал мужчина, сурово вперив в нее глаза. – И мы запрещаем тебе всякие попытки наладить контакт с ней!
– Вы не можете запрещать ей, милейший мистер Готлиб, – подозрительно мягко отозвалась тетя. – Пока что она еще моя подопечная, как вы только что сами сказали.
– Ну разумеется, миле…дорогая мисс Уилоуби. Так вы благословляете?
– Ее выбор я благословлю от всего сердца.
– Тогда все решено! – облегченно воскликнул мистер Готлиб, как будто бы совершил самую трудную в своей жизни сделку. Похоже, у него были сомнения на счет тети Гризельды. И сомнения, как оказалось, ненапрасные. Поскольку тетя вдруг встала из-за стола и, извинившись, сообщила, что ей нужно срочно переговорить с мисс Рид наедине.
– Вы чем-то недовольны? – сразу ощетинился кузнец.
– О, ни в коем случае.
Они удалились из комнаты, и над столом повисла гнетущая тишина. Исподтишка я глянула на Рэя. Он уставился в тарелку и сосредоточенно водил по ней вилкой. Только рука была так напряжена и с такой силой сжимались пальцы, что острым зубьям ничего не стоило оставить на хрупком фарфоре глубокие борозды.
Когда вернулись тетя и Сибил, мистер Готлиб немедленно потребовал открыть ему результат их обсуждения. С непроницаемым лицом тетушка сообщила:
– Моя подопечная подтвердила, что она добровольно принимает предложение вашего сына, Рэя Готлиба. А я со своей стороны благословляю ее на этот…ответственный шаг.
Ночевать я осталась у тети, о чем еще утром было оговорено с графом Китчестером. Старику не нравилось мое решение, но он вынужден был согласиться.
Все в этот вечер были настроены на разный лад. Сибил что-то напевала под нос, наматывая на катушки разноцветные нитки мулине. Ощущение тихой радости и любви придавало приятное оживление ее лицу, и она выглядела красавицей. Фини, как всегда бурчала, но уже была увлечена свадебным меню и решительно заявила, что не позволит грубым кузнецам, не видевшим в жизни ничего кроме молота, готовить угощение.
– Как представлю, во что они превратят такую чуткую вещь, как воздушный бисквит, так сердце кровью обливается! Дудки! Пусть едят свои отбивные, а мы уж в грязь лицом не ударим!
Тетя же не велась на уговоры экономки обсудить меню и уже составить план приготовлений, который потом еще тысячу раз подвергнется жесточайшей критике и переписи. Она утопала в кресле и задумчиво следила за пляшущим огнем в камине. Когда через полчаса Сибил, сладко потягиваясь и позевывая, поднялась к себе в комнату, тетя сурово воскликнула:
– Ох, как я волнуюсь за девочку! Не будет она счастлива в этом доме!
– Она любит Рэя, – сказала я. – Ради него она готова терпеть все, даже тиранию Готлибов.
– Ты знаешь, насколько я далека от романтики. Мне она всегда была чужда…ну, почти всегда. Я смотрю на этот брак с практической стороны – нашу Сибил там попросту заклюют. Теперь я жалею, что так необдуманно дала согласие.
– Разве вы могли отказать? – спросила я с сомнением.
– Конечно, нет. Я не деспот какой! Но я не имею никакого официального права на девочку! Как же я могу благословлять их?!
– Но кто же, как не вы, тетя? Вот уже несколько лет Сибил живет здесь под вашей опекой. То, что юридически ваш статус опекунши нигде не зафиксирован – не меняет сути дела. И мистер Готлиб прав – Тильда Пешенс, возможно, уже давно выжила из ума. Кто ее видел в последнее время?…Никто. Мы совсем не знаем, что случилось с ней. Только со слов ее служанки. Но ведь и служанка не отрицает, что тетка Сибил не в своем уме. Вряд ли она выйдет из своего добровольного заточения за тем, чтобы расстроить свадьбу племянницы.
На лице тети появилась слабая улыбка. Я знала, что она согласна со мной и что она переживает вовсе не из-за Тильды Пешенс. Ее тревожило будущее девушки в доме Готлибов.
Ночью я долго не могла уснуть и все размышляла о Сибил и Рэе. Будет ли подруга счастлива с человеком, который так подчинен воле отца? Для Сибил это будет все равно, что возвращением в былые времена, когда она находилась под давлением Пешенсов.
Утром мы обе вышли в сад. Я намерена была поговорить с ней.
Роса стояла обильная. Воздух, густой, водянистый, был пропитан дождем. Мы, держа в руках корзинки для яблок и цветов, углубились в заросший изумрудной зеленью сад. Носы туфель тут же промокли от росы и покрылись темными пятнами.
– Роби, почему мне так повезло? – не удержалась и воскликнула Сибил, когда мы принялись срезать цветы. – Я никогда не думала, что буду так счастлива! Как бы мне хотелось, чтобы ты ощущала то же самое!
– Если Господь смилостивиться и ниспошлет на одну маленькую деревеньку столько своей дефицитной благодати, что нам хватит ее на двоих, тогда, может быть, я и испытаю то чувство, что сейчас владеет тобой.
Она пропустила мою иронию и продолжала с тихим восторгом мечтать о том времени, когда станет миссис Рэй Готлиб. И все же я уловила затаенную печаль, когда она говорила о родителях жениха. Как бы она не была ослеплена любовью, Сибил ясно понимала, что жизнь в доме мужа будет далеко не безоблачной. Я не стала ходить вокруг да около и откровенно поделилась с ней своими соображениями. Но, проявив несвойственное ей упрямство, девушка и слышать ничего не хотела, сообщив, что с милым Рэем ей не страшны никакие трудности.
– Я готова работать в их доме от зари до зари! Лишь бы его семья приняла меня, а он сам не мог бы сказать обо мне ничего дурного. Я не подведу его!
– Но ты же так хотела заниматься любимым делом! Как же твои замечательные эскизы?
– О, я не брошу шить. Об этом не беспокойся, – произнесла она чуть взволнованным голосом. – У них большая семья, и я не буду сидеть сложа руки.
Я не верила своим ушам. Такая покорность была совершенно в духе той Сибил, задавленной и запуганной, что жила под гнетом своего дяди. Как будто бы любовь к Рэю полностью лишила ее чувства собственного достоинства. В ответ на мое возмущение она лишь спокойно улыбнулась.
– Когда любишь, то свои собственные желания и устремления не имеют значения. Только то, что важно для любимого.
– Сибил, то, что ты говоришь, похоже на рабскую преданность, а не взаимную любовь.
– Возможно…но не это ли любовь, когда ты полностью отдаешься человеку – и душой, и разумом? Не это ли счастье – быть допущенной к его сердцу, разделять с ним его заботы, и быть единственной подругой в его радостях и бедах до самой своей смерти! Не удовольствие ли – преданно заботиться и служить любимому мужу, оберегая каждый его день, каждый час и минуту его жизни? Вечную благодарность должна питать девушка, отмеченная таким благословением.
– А что же твои радости и беды? Мне претят глупые предрассудки, будто семья состоит только из мужа, а жена – какой-то бесполезный, бессловесный и совершенно ничтожный придаток, обязанный, как ты говоришь, до самой смерти служить мужу! Я жду, что мой избранник будет считаться не только с моим мнением и желаниями, но и ценить мой ум, мои чувства и поступки. А не лошадиную покорность! И моя личная свобода будет для него так же важна, как и собственная. По мне, любовь основывается на взаимности, а не на подчинении.
– Да…наверное, так и должно быть. Но я не читала так много книг, как ты, не получила образования, как у тебя, и потому слишком невежественна, чтобы судить о таких вещах. Я живу так, как подсказывает мне сердце. А оно… не совсем принимает твои современные взгляды… И поверь мне, Рэй уважает и любит меня, но он никогда не встанет против воли отца. Для него это также немыслимо, как зимой знойный полдень.
Вот так с присущей ей чуткостью и мягкостью Сибил дала понять мне, чтобы я не вмешивалась в ее дела, и что она приняла решение и не отступится.
Свадьбу решено было играть в середине октября. Как раз к этому сроку мистер Готлиб обязался уладить все вопросы по назначению Рэя младшим компаньоном. Он все еще лелеял мысль воспользоваться свадьбой сына в деловых интересах и пригласить возможных клиентов и людей со связями. Поэтому щепетильному и гонявшемуся за солидностью кузнецу хотелось, чтобы венчание прошло в главном соборе Солсбери. Но тетя осталась глуха к его намекам и непонятно откуда взявшейся уверенности, что она может оплатить такие расходы.
– Наверняка граф Китчестер не откажется от приглашения, – осторожно высказался мистер Готлиб, и мы вмиг поняли, откуда дует ветер такой нахальной уверенности. – А знатному гостю негоже ютиться в той развалюхе, что стоит у нас на центральной площади!
– А с чего бы ему принять его? – жестко спросила тетя. – Я не герцогиня Йоркская, чтобы мои приглашения не могли отклонить.
– Но, милейшая Гризельда, вы же воспитали его внучку, – сладко проговорил мистер Готлиб. – Весь Гарден-Роуз только и трещит о том, что мисс Сноу пользуется большой благосклонностью графа и его гостеприимством. Он должен быть вам весьма признателен.
– Это не повод клянчить у него деньги на оплату ваших амбициозных нужд! – не церемонясь, рявкнула тетя, не стесняясь смутить кузнеца. Его торгашеские планы уже начинали злить ее.
Мистер Готлиб был весьма догадливым человеком, хоть и провел всю свою жизнь в убийственной жаре кузницы, где даже жестяное ведро с водой для питья нагревалось в считанные минуты, что уж говорить о слабых мужицких мозгах. Поэтому он оставил эту болезненную для обоих тему и безнадежно вздохнул, простившись с мечтами о титулованном госте, и возможном, если он сумел бы себя правильно подать, а он бы сумел, попечителе его бизнеса.
После обеда за мной прибыл экипаж. Тетя провожала меня в подавленном состоянии. Ее совсем не радовало то, с какой стороны показали себя Готлибы. И хотя она всю свою жизнь прожила с ними бок о бок, их истинное лицо открылось ей только сейчас. Нет, тетя ни в коем случае не была против Рэя, ей нравился этот «большой тихоня», тем более ее подопечная испытывала к нему теплые чувства, как говорила тетушка. Она питала надежды, что семейная жизнь изменит парня и он не останется таким тюфяком навечно.
В дороге кучер, не умолкая, делился радостными новостями. Его дочь та самая, что замужем за фермером из Хэмптшира на днях родила сына. Ребенок, как и следовало, вылитый ангелочек! Правда, сам новоявленный дед еще не видел внука, но посыльный мальчишка детально описал малыша и при этом клялся и божился, что прирастет к колючему чертополоху, если только ляпнет хоть слово неправды. Мистер Дамьян же был так добр, что предложил кучеру съездить в Хэмптшир – проведать дочь и внука. И обещался сам уладить этот вопрос с милордом.
– Мистер Дамьян? Но ведь его нет в Китчестер, – поразилась я. И следом подумала, что, если кучер не залил за воротник на больших радостях и действительно общался с Дамьяном, то еще более удивительно, что тот выразил заботу о слуге да к тому же вызвался похлопотать за него!
– Он приехал в обед, мисс. Я как раз собирался за вами, а тут они подкатили…
