Текст книги "Соловей для черного принца (СИ)"

Автор книги: Екатерина Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 43 страниц)

– Леми, поднимайтесь на башню. Все! Все поднимайтесь!

Что я им скажу, когда они придут?! Что испугалась шагов? Что меня вдруг одолели какие-то смутные предчувствия? Но ведь человек так и не появился. Если он ничего не имел за душой, он бы вышел. Он бы вышел!

Мне казалось, что прошла целая вечность, прежде чем я услышала у входа на площадку шумные, веселые голоса. Дети гурьбой вывалились из проема и тут же разбежались в разные стороны, встав у края и осматривая открывшийся вид.

– Вы…вы никого не видели, когда поднимались? – осторожно спросила я Леми.

– Нет, леди… А здесь здорово! Отец не разрешает сюда подниматься. Да и никому не разрешают. Но с вами то можно! Ведь можно же? И нас не наругают?

– Нет, не наругают, – поспешно сказала я, занятая своими мыслями. Мальчишка говорит, что никого не видел. Но человек был! Кто-то же поднимался по лестнице. Куда он делся? Не растворился же в воздухе. И тут я подумала о каморке. Ну конечно, каморка! Он скрылся там. Вряд ли сейчас он рискнет выходить из башни. Мы можем заметить его. Значит, он будет сидеть там до тех пор, пока я не уйду. А мне хотелось этого больше всего на свете.

– Ну что, – сказала я громко, обращаясь к детям, – предлагаю совершить набег на кухню в Китчестере. В такой промозглый день, наверняка, хочется чего-нибудь вкусного. Миссис Гривз найдет, чем вас угостить!

Детские личики засветились широкими улыбками, и ребятня восторженно загалдела, предвкушая самое упоительное приключение, какое они когда-либо могли себе вообразить.

– Но нам туда нельзя… – послышался тоненький голосок. – Ужасный граф украдет нас!

– Пусть только попробует! Мы с Леми надаем ему таких тумаков, что он навек отучиться пакостить! – весело сказала я. Меня переполняло чувство облегчения.

Выходя с площадки, я невольно взглянула на покосившую дверь. И запнулась, чуть не упав. Меня пробрал холод. Все мои страхи оправдались! За дверью кто-то прятался! В щелях меж кривых досок явственно виднелись очертания человека. Он притаился. Следит сейчас за мной. Я как завороженная смотрела на дверь. А что если подойти и распахнуть. Вот так просто – взять и распахнуть. Кто бы там ни был – я должна знать, кто это! Бояться мне нечего, он не посмеет ничего сделать, когда тут целая ватага детей. Бояться нечего…Я сделала шаг, другой…

– Леди, леди – ворвался в мое сознание звонкий голос Леми Стоуна, – чего вы там возитесь? Вы же обещали отвести нас на кухню и угостить чем-нибудь…вкусню-ю-ющим, помните?

Я нехотя оторвала взгляд от двери и начала спускаться, улыбаясь.

– Помню, помню. Будет тебе что-нибудь вкусню-ю-ющее!

ГЛАВА 24

Со временем страх, испытанный мною в сторожевой башне сгладился. Через день после этого случая Дамьян уехал на неделю по делам. А мне открылась неприятная истина – после его отъезда никто не беспокоил меня по ночам. Я старалась отнестись к этому спокойно и не раз напоминала себе, что именно от него и можно было ожидать запугиваний.

Однако, поняв, что виновником моих страхов оказался все-таки Дамьян, я как будто вздохнула с облегчением. Теперь все встало на свои места, все стало понятным и объяснимым. Чем же еще развлекаться ему, как не запугиванием маленьких птичек? Для него это была очередная игра. Еще один способ обезоружить меня, подорвав волю и заставив бояться. Я представила, как он веселился там, на башне, чувствуя мою панику, слыша мой полный страха голос, наблюдая за мной из-за двери каморки. Нет уж! Я не позволю запугивать меня! Я укоряла себя за слабость, что позволила страху завладеть мной, за безмерную глупость, что, потакая беспочвенным, вздорным мыслям, уверилась, будто меня хотят убить. Что за нелепость!

Сначала от безделья, а потом увлекшись, я начала ходить в теплицы. Правда, я больше мешалась под ногами, чем работала, но люди меня терпели. А мне нравилось возиться с землей, пропалывать ровные гряды, перебирать зрелые овощи и раскладывать в низкие квадратные ящики для отправки в города. Первое время работники смотрели на меня косо, будучи уверенными, что для «леди из замка» это всего лишь забава, и я сбегу, когда мне надоест «пачкать ручки». Когда же бегство не состоялось, а я наоборот приходила с завидным постоянством, люди стали относиться ко мне серьезно и даже с некоторой теплотой приняли в свои ряды.

Дамьяна здесь уважали. Не раз я слышала, как работники отзывались о нем с искренним почтением. Общаясь с ними, я поняла, что они не просто рады работать у Китчестеров, где наемникам платят чуть больше, чем на фермах в деревнях, но и гордились своим местом здесь. Гордились работать именно у такого хозяина, как Дамьян Клифер. Он все знал, все умел, без труда решал любую возникшую проблему, не зазнавался, как другие господа, и даже гнул спину вместе со всеми, как обычный наемник! Но главное – хоть и был строг… уж что-что, а в строгости ему не откажешь, мог выпороть, если считал нужным… но все делал по справедливости!

Разумеется, никто не забывал о его прежних, да и нынешних «делишках». Порой я слышала, как люди перешептывались, обсуждая его выходки, и все же мне казалось, что они закрывали на них глаза и даже многое прощали, и лишь за то, что он умелый хозяин.

Я же, как заправский шпион, слушала, подслушивала, задавала вопросы и впитывала всю полученную о Дамьяне информацию. Мне хотелось знать о нем все: хорошее и плохое; все, чем могли поделиться эти люди. Я не боялась, что узнаю о новых скандалах или очередных проступках. К стыду своему, я пошла на поводу у своего сердца. Мне как будто стало все равно, какие еще недостатки я открою в нем. Зато с какой радостью я внимала похвалы ему!

Граф Китчестер неодобрительно смотрел на мое увлечение. Первые дни он, как и работники в теплицах, считал, что я потакаю своей прихоти, и в скором времени мне надоест, словно деревенщине, возиться с землей. Однако, поняв всю серьезность, с какой я отнеслась к работе, старик не на шутку встревожился. Он с негодованием воспринял то, что я сдружилась с людьми, и что еще хуже держу себя с ними на равных.

– Пойми ты, упрямая девчонка, Китчестеры скорее жабу проглотят, чем позволят себе якшаться с подобными людьми! – увещевал меня дед, когда мы собрались за обедом.

Я только что вернулась из теплиц и, боясь опоздать к столу, не стала переодеваться. На подоле юбки, там, где не закрывал кожаный фартук, темнели пятна грязи. Я постаралась очистить их перед тем, как войти в гостиную, но грязь не поддавалась. И напрасно провоевав с ней пару минут, я решила оставить все как есть.

Увидев такое непотребство в моей одежде, оскорбившее ее взор, леди Редлифф буквально изошлась ядом. Уничижительным тоном она прочитала лекцию о не имевших манер и достоинства неблагодарных выскочках, от которых можно ждать любого бесстыдства, потому как воспитанные в грязи деревенских коттеджей, они, подобно свинье, везде выискивают свою излюбленную среду. С тем самым достоинством, об отсутствии которого сетовала старуха, я проигнорировала ее тираду. Зато на слова графа ответила с не меньшей страстью, чем только что вещала Элеонора.

– Сожалею, но я не гурман, чтобы каждый раз глотать жабу, когда мне захочется поговорить с тем, кто не имеет столь ценного качества – быть Китчестером.

– Ты сама Китчестер! – чуть ли не подскочив на стуле, гаркнул старик. – А мы не роемся в земле, подобно…

– Ну, договаривайте, граф. Леди Редлифф была гораздо откровеннее и только что назвала вещи своими именами.

Старик, набычившись, сжал зубы, и все присутствующие услышали остервенелый скрежет.

Чуть позже Эллен, уже несколько дней выходившая из своей комнаты, призналась, что еще никогда не видела, чтобы граф Китчестер сдерживал свою неукротимую ярость.

– Ты ему, несомненно, дорога, Найтингейл! – подытожила она.

Мы гуляли в саду, и зашли в беседку, где просидели, наслаждаясь приятным теньком, около получаса. Длительный постельный режим пошел Эллен на пользу. Лицо ее округлилось, нос и подбородок не казались болезненно острыми, глаза больше не походили на две темневших впадины, а на щеках появился легкий здоровый румянец. В поведении ее не было ничего странного, она была вполне нормальной, здравомыслящей женщиной, какой я знала ее вплоть до того трагического дня в часовне.

– Временами, я не уверена, что дед питает ко мне какие-то родственные чувства, – сказала я в ответ. – Мне кажется, я нужна ему для своих непонятных мне пока целей.

– Цель у него одна, ты же знаешь. И все же, к другим он не так терпим. Наверняка дядя боится, что ты до сих пор раздумываешь, и если он будет несдержан, то ты так и не согласишься.

– Но я так и так не соглашусь, – спокойно возразила я.

Эллен промолчала, но через какое-то время тихо без всякого выражения сказала:

– Его это не остановит.

Вскоре женщина почувствовала усталость и легкий озноб, означавший, что пора вернуться в постель и согреться травяным отваром. Недомогания все так же беспокоили ее, однако были не так часты и значительны, как должны быть при ее слабом здоровье.

– Я не против, что ты ходишь в оранжереи, – вдруг призналась она, когда мы брели обратно. – Конечно, я многого не одобряю. Юным леди, да еще из такой семьи как наша, не подобает заводить предосудительные знакомства, какие могут печально повлиять на ее репутацию. Но… сам факт твоей помощи Дамьяну достоин похвалы. Я уверена, он это оценит.

– Я хожу туда не ради Дамьяна, – не сдержалась и огрызнулась я. Меня неприятно удивило и расстроило отношение Эллен к простым людям. Впрочем, разве можно было требовать от нее, воспитанной в высокомерии и гордости Китчестеров, чего-то другого?!

– Разве? А мне еще в самом начале казалось, что между вами вспыхнули некие…чувства, – осторожно заметила она.

– Нет!

Но излишняя эмоциональность выдала меня и Эллен ласково улыбнулась мне всепонимающей улыбкой.

В скором времени дед сменил гнев на милость. Потому как даже в таком незначительном факте, как прополка грядок в теплицах, усмотрел выгоду для себя. Теперь старик был рад и не скрывал, что надеется, будто я, занявшись тем самым «делом!», которое вытащит Китчестер из выгребной ямы, уже не так-то легко смогу отказаться от наследства.

Время шло. Я гостила в замке больше трех недель, но о том, чтобы покинуть его, не было и речи. Моя все еще ненасытившаяся приключениями душа никак не желала возвращаться в тихий Сильвер-Белл, где нет скопища «драконов» и потому не будет ставших такими увлекательными словесных поединков, вкуса маленьких побед, волнения и, конечно же, Дамьяна.

Иногда, впрочем, я ощущала нечто вроде неловкости, вспоминая, наш маленький уютный домик, но я ведь не собиралась нарушать данного тетушке слово. Мой дом – Сильвер-Белл! И как бы восторженно я не относилась к замку, он никогда не займет места в моем сердце. Просто… как можно было не гордиться родственными узами с замком Китчестер-Холл!

Чаще всего я находилась в обществе графа, поскольку ему, по его словам, никогда не наскучит моя компания, что, принимая во внимание его равнодушное отношение к другим, кроме Дамьяна, было весьма примечательным.

Иногда у меня создавалось впечатление, что леди Редлифф относится ко мне с симпатией.

– Это так. Ты дочь Эдварда и она приняла тебя с самого начала, – сказал дед, когда я поделилась с ним своими ощущениями. – Просто старая змеюка лишится сна, если хоть на миг спрячет свои ядовитые клыки. Наплюй на нее, пусть себе изводится. Она будет доставать всех даже на краю могилы. Такая уж она уродилась – стервятница.

Однако это впечатление рассеивалось, когда я понимала, что в очередной раз ее симпатия ко мне вызвана исключительно местью Дамьяну, которому она непрерывно и неутомимо указывала «кто здесь наследник». А если что и устраивало ее во мне лично, так это досадные недостатки, каких было предостаточно. Они тешили ее самолюбие не меньше, чем месть жабенышу. Элеонора всячески пыталась давить на меня, попрекать и «тыкать» моей никчемностью и все потому, что чувствовала во мне отсутствие благоговения к ней, и это задевало ее.

…День выдался пасмурным и холодным. Серая полупрозрачная дымка скрывала солнце и бледный матовый свет его заливал все вокруг. Дождя не было, но от унылой погоды можно было впасть в меланхолию. И все же, отправляясь на прогулку в полдень, я с самого начала чувствовала радостный подъем. Как будто сердце чего-то ждало и замирало в предвкушении. Оно и, правда, ждало. Сегодня приезжал Дамьян.

Я вышла из замка, отправляясь побродить по окрестностям и, в конце концов, забралась на сторожевую башню, желая испытать себя. И хотя, поднимаясь, я ощущала, слабость в коленях, все же тот немой ужас, что испытала я, когда кто-то крался здесь за мной, почти позабылся. Да, фантазия моя поистине безгранична! Я посмеялась над собой и своими страхами.

Оказавшись наверху, я с умиротворением, словно избавившись от тягостного наваждения, вздохнула. На этот вздох в небе отозвалась пронзительным криком птица. Я задрала голову. Она парила прямо надо мной, низко, будто не осилив высь. Бурая, с пестринками на светлой груди хищная птица. Маховые перья разошлись, и ее широкие крылья стали похожи на человеческие руки с растопыренными пальцами. Будто почувствовав мой взгляд, она вновь вскрикнула, тонко и надрывно. И в этом пронзающем небо звуке мне почудилось самое настоящее одиночество.

А чуть погодя я увидела Дамьяна. Он лавировал между домиками, остроконечными заборчиками чуть выше колен и розовыми кустами, обступившими со всех сторон, и целенаправленно двигался ко мне. Меня покоробила мысль дожидаться его здесь наверху, – вновь слышать, как раздаются на лестнице шаги, как жалобно скрепит настил; а потому я немедля спустилась вниз.

– Соскучилась, соловей? – весело спросил он.

– Полагаю, ты и сам в это не веришь!

Он улыбался, как будто был ужасно рад нашей встрече. Я почувствовала себя безрассудно счастливой, потому что поняла, он пошел искать меня, сразу же, как приехал. И не успела я опомниться, как мы уже шли вдоль крепостных стен.

– Почему же, верю, очень даже… Я и сам скучал по тебе, Найтингейл.

– Скучал по мне? – промямлила я.

– Кто же еще способен так усердно демонстрировать благоразумие и неустанно отвергать меня. Всю эту долгую неделю мне так не хватало наших прений, что жажда их толкнула меня на столь непристойный поступок, как скучать по тебе.

Я была сбита с толку искренностью прозвучавшей в его голосе и сердечной шутливостью. Но мне хватило сил не растаять и лукаво заметить:

– Даже не знаю: благодарить ли тебя за комплимент или извиниться за то, что втянула тебя в такое искушение.

– Поступай, как всегда – или почти как всегда, – говори то, что думаешь

– Тогда я помолчу.

Дамьян хмыкнул. Но решил помолчать вместе со мной. В молчании мы вышли из замка, и я непроизвольно оглянулась в ту сторону, где у речки нависал бревенчатый мостик. Дамьян понял меня без слов, и мы направились туда.

– Не следует гулять в одиночестве, – сказал он, когда мы подходили к ивам. – Иногда можно наткнуться на не слишком приятную встречу. Особенно здесь у реки и оврагов.

– Твои дружки промышляют? – вырвалось у меня.

– Угу, и они тоже.

– Тогда мне и тебя следует опасаться.

– Непременно!

Я искоса взглянула на него, Дамьян не сдерживал улыбки.

– А я люблю одиночество. И прогулки в одиночестве. Это прекрасная возможность разобрать бардак в голове, расставить все по полочкам, хорошенько поразмышлять и…

– …подготовиться к битве!

– Да… – я кивнула, он сказал именно то, что я хотела выразить. – Да, именно так – подготовиться к битве. Не важно с кем и когда. Главное быть всегда во всеоружии.

И я вдруг поняла, что мне доставляет огромное удовольствие вот так идти рядом с ним, ощущать запах лошади и дорожной пыли, исходивший от него, и болтать ни о чем. И, никогда бы не подумала, что могу сказать такое, от него исходила какая-то спокойная искренность, словно он оставил всякое притворство и издёвки. Его глаза лучились тихой, непритворной радостью.

В тот момент мне было безразлично даже то, что Дамьян вел со мной игру, пытаясь испугать и внушить вздорные страхи. Для чего ему это? Надеется, что я струшу и сбегу из замка? Но сейчас я не думала об этом, мне было абсолютно все равно. Никогда еще я не ощущала такой легкости, такой свободы с ним. И мне совершенно не хотелось бороться со своими чувствами!

Мы шли вдоль речки по осыпавшемуся комьями глиняному берегу. И разговаривали. Обо всем. Я чувствовала себя легкомысленной, перешедшей все мыслимые границы допустимого, беспечной девчонкой. На жалкие, неуловимые попискивания, какие издавало мое здравомыслие, отброшенное куда-то далеко за пределы внимания, не отзывалась ни одна частичка моей души.

Дамьян вел по берегу, подавал руку, когда ямы или ветвистые коряги преграждали нам путь, и я без трепета и смущения, как будто делаю это тысячу раз на дню, прикасалась к нему. Один раз он внезапно замер и, приложив палец к губам, издал тихое «тс-с-с», а затем указал на воду, где у самого берега, спрятавшись под плоским листом плавуна, чуть топырившимся острой горкой, торчала из воды мордочка выдры. Стараясь не спугнуть ее, он медленно наклонился, выискал маленький катышек глины и бросил его, аккуратненько рядом с листом. Выдра вздрогнула и тут же с всплеском нырнула в воду, показав нам на прощание лоснящийся хвост.

И, конечно же, не могло быть такого, чтобы мы не заговорили о Китчестере.

– Он будто Кносский лабиринт, – сказала я. – Стоит только ступить в темный проход, как начинаешь блуждать по множеству коридорчиков, переходов, лестниц…И повсюду прошлое…

– Оно то и убивает Китчестер!

– Мне казалось, тебе нравится, что в замке с такой тщательностью хранят дух времен.

– Вот именно, слишком тщательно, – мрачно отозвался Дамьян. – Эта тщательность уже давно стала больным наваждением. Можно хранить прошлое, но не превращать его в погибель.

– Погибель для чего? Для Китчестера?

– Скажи на милость, зачем нужны гниющие гобелены? – воскликнул он, не скрывая горечи. – Разве ты не замечала изъеденных прелью дыр, пятен плесени и…да мало еще чего на особенно древних обивках? Вечная сырость, прелость, гниль – все это сжирает и замок, и нас вместе с ним. То же самое с мебелью! Нет, не со всей, большинство еще пригодна. Но есть, например, кресла, которые давно пора сжечь! Но нет же! Вместо этого кладут горы подушек, чтобы развёдшаяся там из-за сырости живность не отравляла восхищенные взоры!

– Зачем ты это сказал! Теперь я не смогу спокойно смотреть на гору подушек.

– Не беспокойся, старики еще не совсем впали в маразм. Они не используют эту мебель. Ею только создают общий вид и тот самый дух, какой так дорог им. Для этих же целей они не ремонтируют сгнившие полы, лестницы, деревянную обшивку стен…

– Но как же им это делать, если нет денег!

– Все у них есть, Найтингейл! Этот старик далеко не дурак, но тот еще лентяй и хитрец. Он, как и все Китчестеры, ничего не делает сам и за свой счет. Все заботы перекладывает на чужие плечи. В данном случае на мои!

– А когда-то хотел переложить на плечи сына, – задумавшись над его словами, заметила я. – Но тот захотел жить своей жизнью, а не ходить в прислугах у отца.

– Ему нравиться гордиться замком, демонстрировать свое преклонение перед ним. Но он ничего, ничего не желает делать, чтобы сохранить его. Одни никчемные разговоры, да надежды, что кто-то придет, да все сделает. Ты видела документы?

– Еще нет. Только завтра дед начнет знакомить меня с ними.

– Обрати внимания на суммы с аренд и суммы, что тратятся на замок. Граф может позволить тратить больше на уход и ремонт, хотя бы поверхностный. Из-за этого они не стали бы жить впроголодь. Но старику нет никакого дела – залатали ли дыры на лестницах, очищают ли от копоти стены, вытрясают ли грязь и личинок из ковров, гобеленов и мебели… На моей памяти в замке ни разу не было масштабной уборки – а ведь именно эта грязь и убивает замок. Да этим пластам грязи столько же лет, сколько и Китчестеру! Сомневаюсь, что предкам графа было больше дела до элементарного ухода за замком. Они также неприкосновенно хранили прошлое!

– Поэтому старик и приютил тебя. Он сам признавался мне, что видит в тебе единственного, кто сможет возродить Китчестер.

– Он видит во мне собачку, Найтингейл. Собачку, которая ради косточки, готова вертеться, кусая свой собственный хвост, и прыгать через голову.

– А косточка – это Китчестер? – поддела я его против воли, хотя сама была озадачена тем неподдельным сожалением, сквозившим в его словах.

Он как будто открывался передо мной, хотел, чтобы я поняла, что по-настоящему твориться в его душе. Но уже в следующий миг Дамьян отвел глаза! Его лицо окаменело. Как будто ему неловко, как будто донельзя стыдно, за то, что он впервые в жизни с кем-то разделил свои переживания. И искренность, слишком скоротечную, сменила обычная для него насмешливость.

На следующий день я, в самом деле, обратила внимания на подсчеты в расходно-приходных книгах. Судя по цифрам, граф Китчестер несомненно мог позволить себе более основательную заботу о замке. Однако когда я поинтересовалась, почему никакие работы не велись и не ведутся, он сослался на отсутствие солидных средств, которые требуются для серьезного ремонта.

– А латать дырки – что? Пустая забава! Только денежку терять, а заплатка через день другой в негодность придет. И потом, кто ж гнильё латает – менять надо подчистую. А на такое дело – финансов нет. Вот и приходиться перебиваться.

Похоже, Дамьян безошибочно распознал стариковскую суть. Граф одним властным жестом отверг все мои дальнейшие попытки поговорить на эту тему. А после, поняв, что я не приняла его объяснения и сдерживаю негодование, сварливо прокаркал:

– Ох, несносная девчонка, и все-то тебе интересно, и все-то тебе надо знать!

– Я только выполняю ваше же приказание – знакомлюсь со всем, что хоть как-то влияет на жизнь замка. Вы же сами настаивали, чтобы я училась вести дела. А этот вопрос непосредственно относится к числу важнейших дел.

Старик крякнул и, не удостоив меня ответом, начал писать краткие заметки на полях, при этом сердито окуная перо в чернильницу и оставляя на бумаге безобразные кляксы.

Мне ничего не оставалось, как забыть об этом нежелательном для деда разговоре и вернуться к изучению документов. Тем более что граф намеревался промучить меня до самого ужина, заставив изучить практически все хоть сколько-нибудь значимые бумаги. Отчеты, выписки, арендные договора, несколько бухгалтерских книг с записями за последние годы – внушительными стопками громоздились передо мной, закрывая старика, сидевшего в кресле с другой стороны стола. К вечеру глаза слезились от напряжения, а в голове стоял винегрет из цифр, сложения, вычитания и прочих математических премудростей. Столь изрядная мыслительная нагрузка, да еще сопровождаемая разъяснениями и наставлениями, совершенно вымотала меня.

К тому же, за ужином леди Редлифф пребывала в озабоченном настроении, что являлось для нее вполне естественным состоянием, и изощрялась в придирках к мистеру Уолтеру. Тот в свою очередь был настолько любезен, что умудрялся пропускать мимо ушей все те упреки, какими сыпала старуха, и без тени тревоги на озаренном лице декламировал что-то страстное говяжьему студню, временами подозрительно вздрагивавшему.

От нудного ворчания Элеоноры разболелась голова. Я извинилась и, объяснив, что мне нездоровиться, уже надеялась покинуть столь приятное общество и подняться к себе. Но неожиданно, все очень обеспокоились. Жаннин тут же вызвалась сходить на кухню и приготовить травяной отвар, который успокоит и «мигрень как рукой снимет». Я не успела возразить, а она уже вышла за дверь. Свою лепту в тревогу обо мне внес и полковник Редлифф, без лишних слов, опрокинув в мой бокал содержимое своего. При этом он с усилием соорудил на своем лице вымученное выражение, которое по его задумкам означало «подбадривание» и пробубнил, указывая на бренди в моем бокале:

– Отва-ар! Тьфу, одно расстройство кишечное! Вот, где ценность то… лекарственная…

Твердо, но вежливо, чтобы не расстроить чуткого полковника, я отказалась от бодрящего лекарства, пояснив, что мой слабый организм не приспособлен к столь действенному лечению.

Через полчаса после того, как я зашла в свою комнату, в дверь постучали и, не дожидаясь приглашения, появилась Жаннин. Под мышкой, прижав к груди, она несла грелку, а следовавшая за ней Марта Стоун – поднос с отваром.

– Так, это сразу же выпить! Корень валерианы, мелиса и мед – волшебное средство от любого беспокойства. Будешь спать как убитая!..Пей! Марта, держи грелку! Положи ее под подушку, чтобы голова мисс Сноу была в тепле… И поленья подкинь…Жуть, как холодно! Ну, все, теперь можешь идти…Боже, какая глупая девица!

Я оставила это заявление без комментариев…Боль в голове усилилась и пульсирующими молоточками стучала в висках. Под требовательным взором Жаннин я выпила отвар до капельки.

– Теперь ложись. Знаю я, что это такое, когда голова разламывается на части! Через несколько минуток забудешь о своей мигрени. Ну, все… если больше ничего не нужно, пожелаю спокойной ночи. Спокойной ночи, дорогая.

– Спокойной ночи, – ответила я.

Выходя, она еще раз нежно улыбнулась.

– Добрых тебе снов.

– Добрых… – повторила я. Дверь закрылась. Была какая-то деланность в поведении Жаннин. Уж слишком она хотела казаться сердечной.

Вся беда в том, решила я, что я привыкла ощущать себя помехой в Китчестере, и поэтому не могу поверить в искренность и дружелюбное отношение к себе.

Вынув из-под подушки грелку, я забралась в постель. И как только нырнула в роскошную пуховую перину, тут же провалилась в глубокий сон.