Текст книги "Соловей для черного принца (СИ)"

Автор книги: Екатерина Левина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 43 страниц)

– Вам не надо было вставать с постели, – сказала я, когда усадила его на скамеечку у ивы. – Наша встреча – не такое уж важное событие. А вот у вас теперь могут начаться осложнения.

– Мне гораздо приятнее и полезнее находиться тут с тобой, Роби, чем в своей постели.

– Я не врач, и не могу быть вам полезна. Давайте я отведу вас домой, где за вами будут как следует ухаживать.

Бледное лицо старичка расплылось в ухмылке, и он просипел:

– Уж лучше прямиком в ад, там я получу гораздо больше заботы, чем в своем родном доме.

– И все же я настаиваю. Утренняя прохлада и роса – не лучшее лекарство. А я хочу услышать ваш рассказ до конца, а не половину из-за преждевременной кончины рассказчика.

– Ну уж нет! Так легко мои любимые родственнички от меня не отделаются! Да и я сам не намерен лишать себя удовольствия немного помучить их своим присутствием.

– Я смотрю, у вас, мистер Лемуэл, такая теплая и дружная семья! – иронически заявила я.

– Ты как всегда зришь в корень! – он на мгновение взглянул на меня, и в его замутненном болезнью взгляде было столько невысказанного горя, что мне стало безумно жаль маленького одинокого старика. – И все же я надеюсь, что есть на свете человек, которому я небезразличен. Я не могу потерять его, Роби! Я совершил в своей жизни слишком много непростительных ошибок и боюсь, что не заслуживаю его любви и сочувствия. Но я сделаю все, что в моих силах, чтобы этот человек простил меня и понял!

Я была сбита с толку его горькими словами. С самого начала нашего знакомства я видела от этого человека только теплоту и радость. И хотя он и заявлял о своем дурном характере и неуживчивости с другими, я не верила в то, что он может быть одинок и несчастен. Но сейчас, чувствуя, как дрожит сжимавшая мою ладонь старческая рука, я поняла всю глубину его горя.

– Мистер Лемуэл, прошу вас, выслушайте меня, – мне хотелось утешить его, подбодрить, и я надеялась, что мои слова хотя бы немного уменьшат его боль. – Мы мало знаем друг о друге, но даже этих знаний мне достаточно, чтобы назвать вас своим другом! В свою очередь, я надеюсь, что и вы видите во мне друга. И, признаюсь, я счастлива, что встретила вас! Да, я ничего не знаю о вас и ваших ошибках. Но каждый из нас имеет за своими плечами целую кучу таких непростительных ошибок, такова судьба любого живого существа – и осуждать за это глупо и мелочно. Я считаю, главное не то, каким вы были когда-то, а то какой вы сейчас! Я же вижу, как вы страдаете и переживаете, как глубоки и искренни ваши чувства. Прошлое не осталось бесследным – вы изменились, и я ни сколько не сомневаюсь, что в лучшую сторону. Уверена, и тот человек, о котором вы говорили, увидев это и поняв всю степень вашего раскаяния, простит вас и полюбит всей душой.

– Если бы это было так, Роби… – он отвернулся от меня, так чтобы я не могла видеть, какое впечатление произвела на него моя речь.

Мы долго молчали. Я сидела у его ног, облокотившись о скамейку, и моя рука была стиснута в его горячих сухих ладонях. Я чувствовала, как его лихорадит, и все сильнее тревожилась.

– Вам нужно идти! – я настойчиво потрясла его. – Вы весь горите. Если протяните, то, боюсь, доставите своим родственникам намного больше радости, чем рассчитывали.

Мои слова вывели старика из оцепенения, и он попытался улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. С трудом поднявшись, он оперся о мою руку, и мы побрели в сторону Китчестера. Я не могла оставить его одного, но и приближаться к замку мне не хотелось. С каждым новым шагом мне становилось все неуютнее. Я поймала себя на том, что в нервном напряжении всматриваюсь в окна, ожидая увидеть размытый силуэт графа.

– Ты даже не представляешь, Роби, как я благодарен тебе за эти слова. Я не заслужил твоей теплоты и поддержки.

– Я уже сказала, вы стали мне другом! Вы хороший человек. Кроме того, своей прямотой и самоиронией вы напоминаете мне мою тетю. Редко можно встретить людей, которые не боятся говорить прямо и открыто, и смеяться, как бы плохо им не было на душе в этот момент.

– Не думал, что в сельской глуши еще встречаются такие привлекательные личности, и меня самого причислят к этим редким экземплярам, – сипло рассмеялся он.

– Вам обязательно надо с ней познакомиться. Скорее поправляйтесь и приезжайте к нам в Гарден-Роуз.

– Мне доставит громадное удовольствие, если ты и твоя тетя примите меня. Но еще не время. Еще слишком рано.

– Иногда, мне кажется, что вы говорите загадками и некоторые ваши фразы имеют двойной смысл. Так ли это? Или я опять иду на поводу у своего богатого воображения?

– Мы, мисс, на то и старики, чтобы мудрить и секретничать. А иных возможностей привлечь внимание молодых к нашим усохшим персонам нам не дано. Кроме того, лукавство и озорство гораздо привлекательнее святой простоты.

– И все же, в ваших словах слышится совсем иное, чем лукавство и озорство.

Мы были на полпути к замку, когда в воротах появился всадник. Он быстрой рысью преодолел подъемный мост и, пришпоривая лошадь, устремился в противоположную от нас сторону к видневшейся вдалеке деревне. Мое сердце предательски подскочило в груди и болезненно сжалось до размеров булавочной головки. Я, не отрываясь, следила за удалявшейся фигурой и всей душой жаждала, чтобы всадник с растрепанными на ветру белыми волосами обернулся и увидел меня. В то же время я была так напряжена, что готова была сорваться с места и, бросив больного старика, без оглядки ринуться прочь, как можно дальше от столь манящего своими тайнами замка и ненавистного мне, но все же непреодолимо влекущего к себе, Дамьяна.

– Ты так вздрогнула, Роби, будто увидела привидение!

– А что у вас в Китчестере приведения гораздо активнее, чем в других частях Англии? И не только бродят ночью по замку, но и выезжают верхом на прогулку для поддержания спортивной формы? – шутливо спросила я, стараясь казаться равнодушной.

Старик выразительно хмыкнул. Он остановился отдышаться. Каждый шаг давался ему с трудом. Я уже не в первый раз за это утро задалась вопросом, как в таком состоянии он еще умудряется смеяться, шутить и поддерживать разговор.

– В умах арендаторов в последнее время мальчик, бесспорно, занял почетное место виновника всех мыслимых несчастий в округе, – заметил старичок, отдышавшись.

– Даже переплюнул самого графа Китчестера?

– Легенда графа уже устарела. Людям требуются новые герои скандалов.

– А вы сами согласны с их мнением о Дамьене?

– Я никогда не буду согласен с тем, что исходит от светлых деревенских умов.

– По-моему вы слишком предвзято относитесь к здешним обитателям.

– Роби, за свой долгий век я наслушался столько белиберды, что имею право судить о степени развития интеллекта в нашем скромном обществе, – он сделал паузу, прерывисто кашлянул в носовой платок и им же вытер капельки пота, выступившие на лбу. – Поэтому, пока маразм не завладел моим мозгом, своему суждению я выражаю гораздо больше доверия, чем всем мнениям местных интеллектуалов.

– И каково же ваше авторитетное мнение о Дамьяне?

– Этот мальчишка далеко пойдет.

– До самой Австралии? – засмеялась я.

– Хе-хе, надо было сослать его туда еще в раннем возрасте. Может быть, к этому времени он уже перебесился и набрался бы уму разуму. Рудники и кандалы – хорошие учителя.

– Значит, вы все-таки считаете его преступником?

– Упаси боже! И надеюсь, мальчишка до этого не опуститься. Он вовсе не так плох, как хочет казаться.

– Разве? Не думаю, что найдется кто-то еще, кто согласится с вами.

– Узнаешь его поближе – согласишься!

– Не думаю, что…

– Ты, может, и не думаешь, а я думаю!

– Но…

– Достоинство девиц – редко думать или не думать вовсе. Поэтому судьбу их решают другие.

– Уж не хотите ли вы сказать, что решили за меня мою судьбу! – выпалила я на одном дыхании, не дав старику прервать меня.

– Я повторюсь: пути Господни неисповедимы…

Слова мистер Лемуэл произнес неразборчиво и тихо, давясь от подступившего сухого кашля. Усилия, какие употреблял он, чтобы поддерживать наш разговор, казалось, превышали его силы. Я заметила, что последние минуты дались ему особенно тяжело. Хоть он и крепился, пытаясь выглядеть бодрым, но болезнь все больше одолевала его. Тяжелая одышка и хриплый кашель, которому конца не было, совсем измотали старика.

После приступа, стараясь по возможности придать своему лицу спокойное выражение, он произнес с меньшей, однако, против прежнего твердостью:

– Если говорить о Дамьяне, то мальчику нужно время, чтобы перебеситься и привыкнуть к другой для него жизни.

– Что значит – другой?

– Там где Дамьян жил раньше вместе с матерью – он должен был делать все, чтобы выжить. Справедливость, честность, доброта и все другие красивости не слишком хорошие помощники в добыче куска хлеба и в каждодневной борьбе со смертью. Он слишком рано узнал взрослую жизнь, и не с самой ее лучшей стороны.

– Он жил в бедности, до того, как приехал к вам? – я была поражена этим открывшимся фактом, и сбита с толку, потому как, представляя заносчивое, высокомерное лицо Дамьяна, не могла поверить в это.

– Об этом поговорим потом, Роби! – осадил меня мистер Лемуэл, остановив тем самым поток одолевавших меня вопросов. – Я слишком устал, и уже не способен здраво мыслить. Вижу, вижу… хочется все узнать, но потерпи до следующей встречи.

Такая неожиданная концовка нашей беседы привела меня в полное замешательство. Кроме того, я злилась на себя за то, что не смогла скрыть от старика свой интерес к Дамьяну. Я ведь знала, что рано или поздно мистер Лемуэл заговорит о нем, и с трепетом ждала этой минуты, представляя, как буду хранить полное равнодушие и, ни капельки не волнуясь, слушать рассказ об этом неприятном, заносчивом типе.

Но теперь я поняла, что все эти мысли были попросту смешны. До сих пор предательское сердце отстукивает ритм конских копыт, а перед глазами встает беловолосый всадник, растаявший в утренней дымке. Даже те несколько секунд, когда он выехал из ворот и умчался вдаль, принесли мне мучительное волнение и тревогу. Безумно хотелось узнать о нем все, что только возможно!

Мы в молчании подошли к воротам и остановились на широком, растрескавшемся от сырости и времени подъемному мосту. Издали я не могла представить себе реальных размеров крепостной стены и ворот, но сейчас, стоя прямо перед замком, у меня захватило дух от их мощи. Неизгладимое впечатление произвели уродовавшие серый камень стен боевые шрамы, оставленные осадными орудиями. Местами эти выбоины были запорошены комьями грязи, а из трещин в каменной кладке пророс жухлый мох, отчего создавалось ощущение крайней ветхости. Прямо над нами на воротах крепился геральдический щит, заостренный сверху и с выступающими краями. С обеих сторон его поддерживали вырезанные в камне львы с веточками роз в зубастых пастях. Распустившийся бутон розы, покоившийся на двух перекрещенных знаменах, также являлся главной составляющей фамильного герба Китчестеров. Несмотря на то, что от времени цвета поблекли и потерлись, все еще можно было рассмотреть детали и прочитать заглавную надпись, выписанную строгими прямыми буквами: «Semper immota feles!».

– «Всегда непоколебимая верность!» – перевел мистер Лемуэл, заметив мой интерес.

– Это из-за Вильма Снежного и его преданности Вильгельму.

– Да, и семья никогда не нарушала своего слова. Ни один из монархов не мог усомниться в нашей верности.

Договорившись о следующей встрече и выслушав мои горячие пожелания скорейшего выздоровления, старик, опираясь на черную трость, поковылял к воротам. Но под низкими башенными сводами он остановился и обернулся ко мне. Между нами было небольшое расстояние, поэтому я отчетливо услышала его надтреснутый, каркающий голос:

– Нужно принять уроки, которые преподносит нам жизнь, и помнить их. Даже самое непроглядное настоящее может иметь светлое будущее. Обязательно что-то должно измениться в лучшую сторону, и жизнь войдет в новую колею.

Я не нашлась, что ответить на эти слова, но старичок и не ждал моего ответа. Он выдержал паузу и закончил еще более загадочно, чем начал:

– Вот увидишь, Роби, перемены не за горами…

ГЛАВА 11

– Роб, я тебя не отвлеку, если немного побуду с тобой? – спросила Сибил, отворяя изящную металлическую калитку, ведущую в сад

– Я буду только рада, если кто-то составит мне компанию, – ответила я, оборачиваясь. – Еще полчаса тишины и я начну рассказывать цветам анекдоты, чтобы хоть как-то развеять скуку.

В этот день я коротала время в саду, безжалостно выкорчевывая сорняки, и пыталась хоть немного придать нашему садику тот самый «ухоженный» вид, какой миссис Додд считала единственно правильным.

– И никаких творческих экспромтов! – комментировала Дадли Додд, накануне давая указания тетушке, как правильно обустроить сад к приезду маркизы Грэдфил. – Все клумбы должны быть геометрически одинаковы – в форме квадрата. Благородные дамы отличаются чувствительностью. Многообразие форм может навредить их восприятию. В этом случае эстетическое наслаждение садом перейдет в тягостную нервозность. Чего мы, Гризельда, естественно, не хотим. Многоуважаемая маркиза должна оставить о нас только самые благоприятные впечатления.

Мы, разумеется, согласились, что от сорняков необходимо избавиться. Однако не выразили должного желания доставить маркизе наслаждение, разбив клумбы на ровные квадраты, чем задели гордость миссис Додд и, как она после распространялась в бакалейной лавке, выказали дерзкое пренебрежение к ее чувству прекрасного.

Нам нравился наш сад. Немного запущенный: с разросшимися за клумбы цветами, с неподстриженной живой изгородью из дикой розы, густой махровой травой и тенистым лесом, подобравшимся к самому дому. В саду приятно было отдохнуть, развалившись с книгой под навесом яблонь, или прикорнуть на часок другой в кресле-качалке, как делали тетушка и Фини. И мы ни за что, не хотели портить его очарование ради маркизы. Тем более у нас не было уверенности, что эта благородная дама разделяла спартанский образ мышления миссис Додд и, так же как она, питала любовь ко всему точному и однообразному.

Я поднялась с колен и отряхнула старое платье от налипших комьев земли. Оставшаяся грязь уже настолько въелась в ткань, что очистить подол оказалось делом безнадежным.

Мы прошли по галечной дорожке к яблоням, где в их тени было расстелено покрывало, и рядом с ним стояла корзинка спелых плодов, которые я собрала чуть ранее. После непродолжительной попытки занять место на покрывале так, чтобы не заляпать его грязью, я уселась прямо на траву, решив, что нет смысла беспокоиться о чистоте задней части платья, когда передней – терять уже давно нечего.

– Еще часок, и тетя Гризельда не узнает свои живописные клумбы, – сказала я, довольно осматриваясь кругом.

– По крайней мере, благодаря тебе она увидит, какие цветы растут у нее в саду.

Я выразительно хмыкнула.

– Вряд ли тетушка отличит молочай от габрантуса! Она даже репейник принимает за декоративное растение и норовит преподнести его Дадли Додд, углядев схожесть между ними в характерной цепкости.

– Не думаю, что миссис Додд оценит такой букет, – хихикнула Сибил и потянулась к корзине с яблоками. Она выбрала самое маленькое и, достав из незаметного кармашка на поясе узкий белоснежный платочек, вытерла его.

Мы некоторое время болтали, перекидываясь шутками и похрустывая сочными яблоками. Только сейчас я заметила, что Сибил улыбается немного натянуто и, несомненно, пытается скрыть беспокойство. Я вдруг подумала, что мы уже тысячу лет не сидели вот так вдвоем, позабыв, как в один миг стать друг другу самыми родными и близкими. В последнее время мы только и делали, что перебрасывались короткими фразами и убегали по своим делам, не замечая ничего вокруг из-за собственных тревог.

Сибил бежала в Оурунсби, откуда приходила измученная постоянными упреками и капризами Виолетты. Даже замечания тети Гризельды не останавливали дебютантку. Окрыленная предстоящими развлечениями в Лондоне и мечтавшая затмить всех первых красавиц, Летти решила, что гардероб – это главное средство в достижении успеха, естественно, после идеальной внешности. Он обязан быть совершенен, выделяя ее из толпы пресных девиц и подчеркивая ослепительную красоту. Поэтому Виолетта придиралась ко всему, что, как ей казалось, не соответствовало умопомрачительному образу, который она рисовала в фантазиях.

Я же в своих думах была далеко от привычного мира: от любимой тетушки и дорогой Сибил, от уютного Сильвер-Белла и суетного Оурунсби, где правили легкомысленные мечты Виолетты. Мной полностью завладел Китчестер. Не проходило ни минуты, чтобы я не подумала о сером замке, гордо возвышающемся среди бескрайних лугов. Я совершала воображаемые экскурсии, отчего влюблялась еще больше в его древние стены. Но чаще всего я думала о старом плуте – мистере Лемуэле. Именно из-за него я много дней не находила себе места и волновалась, что не укрылось от острого взора тетушки Гризельды и вездесущего – Фини.

Уже две недели я пребывала в неизвестности о состоянии здоровья мистера Лемуэла. После той встречи, когда я оставила его больного у ворот замка, мы больше не виделись. В условленный день я прождала его до самого вечера, но он так и не появился. Не решившись пойти в Китчестер и напрямую заявить о себе, чтобы разузнать о здоровье старика, мне пришлось уйти. Но съедаемая тревожными мыслями, я каждое утро отправлялась к замку, в надежде увидеть пышущего здоровьем мистера Лемуэла, как ни в чем не бывало сидящего на скамеечке и дымящего трубкой. Но надежды мои оставались бесплодными. Я в одиночестве просиживала на берегу реки до обеда, а затем возвращалась домой, чувствуя всевозрастающее с каждым днем беспокойство. Полное бессилие из-за трусости перед родственниками отца делало беспокойство еще более острым. Я всячески пыталась скрыть тревогу, однако все в доме заметили, что со мной твориться неладное.

– Вы сегодня рано закончили. Еще только начало пятого, – сказала я, убирая крохотные часики в кармашек платья. – Неужели гардероб готов?!

– Какой там! – вздохнула Сибил. – Мы завершили только эскизы и подбор материала к выходным платьям. Там их столько, что хватит на целый батальон девиц! Не представляю, когда Виолетта успеет их все надеть.

– О, она без труда справится с этой нелегкой задачей!

– А еще надо подобрать ткань для прогулочных платьев и утренних… И самое главное, все это еще нужно сшить!

– Бедняги! Боюсь, если продолжите такими темпами, вы не успеете до весны.

– Мисс Уилоуби не унывает! Она надеется, что приезд маркизы Грэдфил благоприятно скажется на нашей работе.

– Ха, боюсь, тетя зря полагает, что при маркизе Виолетта превратиться в ангельское создание и не будет демонстрировать свой скверный характер, устраивая истерики из-за цвета и фасона.

Сибил рассеяно пожала плечами. Во время разговора лицо ее было крайне сосредоточенным, как будто выполняла сложные математические расчеты. Временами она хмурилась и беспокойно поглядывала на меня, но тут же отводила взгляд, испугавшись, что я замечу ее смятение.

– Ты хотела о чем-то поговорить? – спросила я напрямую.

– Да… то есть, нет… – она замялась, но затем быстро сказала. – Маркиза Грэдфил приезжает уже завтра! А послезавтра в Оурунсби будет вечер в ее честь. Мы приглашены. Мисс Уилоуби боится, что ты можешь уйти на целый день и забыть о вечере и обо всем на свете, как поступаешь в последнее время. И еще она горячо надеется, что всю неделю пребывания маркизы, ты будешь с нами в Оурунсби – помогать ей и миссис Тернер.

– Как, разве маркиза приезжает завтра? – недоверчиво воскликнула я. – Но ведь еще слишком рано… Или уже не рано?

С нескрываемым волнением Сибил порывисто протянула ко мне руки и сжала мои ладони. Ее лицо раскраснелось, и каждая черта выдавала ее внутреннее смятение.

– Роби, что с тобой происходит? – умоляюще произнесла она. – Ты в последнее время совсем на себя не похожа!

– Разве? Не замечала за собой никаких изменений, – я резко поднялась и, схватив полупустую корзинку, начала торопливо собирать яблоки, лежавшие в траве под деревьями.

– Ты стала угрюмой. Ни с кем не разговариваешь, постоянно молчишь и даже не слышишь, когда к тебе обращаются. Сейчас ты не та Найтингейл, которая учила меня смеяться и радоваться каждому мигу прожитой жизни…

– Все меняются! Ты тоже уже далеко не та запуганная девчонка! – фыркнула я.

– … Ты побледнела, осунулась…стала забывчивой! Мы ужасно беспокоимся за тебя!

Она замолчала, подыскивая слова, видимо, собираясь сообщить мне нечто щепетильное.

– Мисс Уилоуби… ты же знаешь ее прямолинейность, так вот… она высказала теорию, будто все, что с тобой творится, – это бесспорные признаки любовного недуга! Но, если так, ты могла бы довериться мне! Ты ведь знаешь, что я буду безумно рада за тебя.

Я слишком рассердилась из-за столь откровенного обсуждения обитателями Сильвер-Белла моих чувств, чтобы ответить подруге с достойным спокойствием. Вместо этого я дала волю своему раздражению, копившемуся во мне все эти тревожные недели.

– Подумаешь, забыла о всеми давно ожидаемой маркизе! Это ведь не значит, что у меня начался период любовного недомогания, сопровождаемый ранним склерозом. А тебе бы не следовало шпионить на Финифет и тетю. Это ведь они тебя прислали?! Сама бы ты никогда не стала вмешиваться в чужие дела. Ты слишком деликатна!

Сказав это, я тут же прикусила язык, но было уже поздно. Сибил нервно вздрогнула, уязвленная моим грубым отпором. Никогда прежде я не вела себя с ней подобным образом, и от этого мое поведение показалось мне еще более омерзительным.

– Прости, не знаю, что на меня нашло! – умоляюще попросила я и опустилась рядом с ней на покрывало, позабыв про грязное платье. – Я веду себя безобразно. Я, и вправду, в последнее время рассеяна и слишком взвинчена. Готова сорваться с цепи при малейшем всплеске раздражения.

Я пододвинулась ближе к подруге и обняла ее. Мне отчаянно хотелось поделиться с ней своими переживаниями, но я боялась, что Сибил начнет задавать вопросы, на которые мне не хотелось сейчас отвечать. А без объяснений она не поймет, что твориться у меня на душе.

– Фини пообещала испечь мои любимые земляничные вафли, если я выужу из тебя признание, – откровенно сказала Сибил. – Но я итак хорошо отъелась на ее кушаньях! А если еще буду злоупотреблять подобными взятками, то боюсь, дверные проемы придется значительно расширять… И будь уверена, я отказалась не только из-за страха перед пышными формами.

– Я знаю, Сибил! – признала я виновато. – Просто в голову лезут всякие глупости и, словно кукушата, выкидывают из родного гнезда разумные мысли.

– Я пришла сама, Роб. Возможно, я повела себя дерзко, но думаю, что поступаю правильно.

Не дождавшись моего ответа, она продолжила:

– У меня больше не осталось сил видеть тебя в таком состоянии и мучиться, не зная как поддержать тебя. Я знаю, когда придет время, ты все объяснишь, если посчитаешь нужным…

– Умоляю тебя, не говори глупостей! – перебила я ее. – Уж кому, как ни тебе, я могу довериться всей душой.

– Все же надеюсь, ты хотя бы немного облегчишь мою тревогу… Я не знаю, что думать…Я боюсь, случилось ужасное, и ты стыдишься признаться… – она испуганно посмотрела на меня. – Ты думаешь, я отвернусь от тебя?

– О чем ты, Сибил?

– Я… мне кажется…

Она запнулась, покраснев до самых волос и окончательно смутившись. Затем глубоко вздохнула и выпалила:

– Мне кажется, ты попала в непоправимую беду. Когда сердце безумно любит, оно глухо к доводам рассудка. Я пойму, Роби! Я ведь тоже люблю… Хотя я никогда не поддавалась безумству и не знаю, каково это – слепо бросаться в омут…

– Сиб, что ты такое говоришь! – ахнула я.

Ее подозрения были просто возмутительны. Я никак не ожидала такого от Сибил. И мне стало до ужаса обидно, что она подозревает меня в недостойном поведении. Я уже хотела отчитать ее за весьма нелесное обо мне мнение, когда мне пришло в голову, что угрюмая задумчивость и скрытность, свойственные мне последнее время, а также длительные прогулки, на самом деле могли послужить серьезным поводом к подобным подозрениям. Я поняла, что не могу укорять Сибил. А наоборот, должна быть благодарна ей за то, что она вовремя открыла мне глаза.

– О, Господи! Я глупая, как трухлявая пробка! – она закрыла лицо руками. – Как я могла такое подумать! Я так виновата перед тобой!

– Чушь! Я сама поставила себя в такое позорное положение. Из-за неуместного тщеславия я заставила близких усомниться во мне. Мое поведение было просто непозволительным.

– Но и я повела себя не лучшим образом!

– Ты повела себя, как настоящий друг! И, знаешь, я сейчас подумала, – все, что я скрываю, вовсе не требует такой таинственности. Мне не стоило совершать такую глупость и заходить слишком далеко в желании посекретничать.

После недолгого размышления я поведала Сибил обо всем, что произошло со мной: о частых походах к Китчестеру, о моей «влюбленности» в замок, о знакомстве с мистером Лемуэлом и его рассказах, о своей привязанности к нему и тревоге, которая не давала мне покоя в эти дни. Она молча слушала меня, напряженно склонившись и перебирая узкие стебельки травы.

Начав говорить, я уже не смогла бы остановиться, если бы не боялась дойти до излишних подробностей, неосторожно упомянув о Дамьяне. Я не осмеливалась пересказывать о нем, так как едва ли успешно скрыла бы от Сибил свое волнение. Даже самой себе я не могла откровенно признаться, какие чувства испытываю к нему. Я уверяла себя, что в основе моего интереса к нему лежит лишь девичья восторженность от лестного внимания к моей обыкновенной персоне.

Разговор этот немного успокоил меня. Я избавилась от тяготившего меня секрета, а в лице Сибил обрела собеседницу, готовую поддержать меня. Естественно, она задавала мне вопросы. Но мои ответы были так сбивчивы, что едва ли она понимала меня.

– Теперь ты знаешь, почему я схожу с ума! – воскликнула я. – Может быть, старик давно умер из-за болезни.

– Но ты и впрямь не можешь пойти к ним без приглашения, даже если цель оправдывает такой поступок. Кроме того, ты уже несколько лет живешь в Гаден-Роуз, и твой дед не выразил никакого желания встретиться с тобой.

– И это печальная истина! – усмехнулась я.

– Будет верх неприличия, если ты придешь туда, где тебе не рады, – она замялась, испугавшись, что ее слова разбередят больную рану. Но я кивнула, соглашаясь с ней.

– А знаешь, ведь мы можем узнать о твоем знакомом! – вдруг сказала она радостно.

– Я уже перебрала все способы! Я не могу идти в замок. И ты тоже.

– А нам и не надо идти. Пойдет Рэй!

– Рэй?! – переспросила я и удивилась, как же я сама не догадалась о нем.

– Я уговорю его побывать в Китчестере. Ты опишешь ему старичка, а он отправится к Билу Стоуну. Уж Бил то должен знать такого приметного, по твоим словам, человека.

– Ты права! Ох, Сибил, как же я рада, что ты выпытала из меня все секреты!

С меня словно гора с плеч свалилась. Я расцеловала Сибил и предложила сегодня же встретиться с Рэем. Надо только склонить тетушку совершить вечерний променад в другой конец деревни и нанести визит Готлибам под благовидным предлогом починки каких-нибудь испорченных ножей или железных садовых инструментов.

Но нужно еще закончить работу в саду, подготовив его к приезду маркизы Грэдфил, которая, возможно, почтит наш скромный домик своим присутствием и получит эстетическое наслаждение от созерцания ухоженных клумб. Вспомнив, что долгожданный приезд наступит уже завтра, я с удвоенной энергией принялась рыться в земле и выдергивать сорняки, злясь на острые комья, больно впивавшиеся в колени.

Сибил же опять отправилась в Оурунсби, где шла активная подготовка к встрече гостьи. И миссис Тернер привлекла к работе всех, включая и свою дочь. По словам Сибил, когда она уходила оттуда, Летти собиралась протирать фарфоровые вазы, и битый час до этого тщетно жаловалась на несправедливую долю.

На прощание, когда Сибил скрылась за узорчатой калиткой, я окликнула ее и весело сказала:

– И вовсе ты не пышечка. Ты просто расцвела и похорошела. Так что можешь смело есть свои любимые земляничные вафли!

Сибил покачала головой и лукаво ответила:

– Роби, это чистейший вздор! Я осталась такой же, как была, и ни на йоту не изменилась.

Но сама она прекрасно понимала, что это не так. Все, кто знал ее, с радостью отмечали положительные изменения в девушке и старались выказать ей свое расположение.

Особенно усердствовал в этом деле майор Коулби из троицы «утиных старичков», являвшийся в последнее время самым верным и преданным поклонником Сибил. Во время наших редких прогулок, мы не раз заставали майора и его неизменных спутников у утиного пруда, где проходили их собрания. Дружная троица, восседавшая на шаткой скамейке и горячо рассуждавшая о прелести ревматизма и романтике шпионских вылазок, при нашем появлении замолкала и, чтобы не показаться невежливыми, нам приходилось перебрасываться с ними парой фраз о погоде. Перед тем как распрощаться, мы каждый раз имели удовольствие испытывать на себе изысканную галантность майора. Его чары, не утратившие с годами свою неотразимость, должны были не только доставить нам приятное и выставить майора истинным джентльменом в наших глазах, но и пленить нежное сердце моей дорогой подруги.

Обычно к концу разговора красное морщинистое лицо майора приобретало выражение крайней умильности. Со свойственной ему пылкостью он начинал ежеминутно вскидывать руку к левой груди и тоскливо вздыхать, пеняя на щемящее, страждущее сердце. Затем старик с заискивающим поклоном поднимался со скамьи и, протянув руки в безмолвном призыве, делал скромный шаг в сторону Сибил. После чего действие переходило в торжественные расшаркивания, длившиеся порядочно долгое время. Наконец, застыв в глубочайшем поклоне над нежной ручкой объекта своего томления, майор приступал к прощальной тираде

– И где же вы, прекрасная мисс Рид, скрывались все это время? – выводил он елейным голосом. – Смею сказать вам, что вы чрезвычайно осчастливили нас, внезапно озарив своим благодатным присутствием однообразие нашего скудного времяпрепровождения. В волнении от моей нескромной дерзости, за что заранее прошу глубочайшего извинения, осмелюсь сравнить вашу очаровательную красоту с великолепием нежной розы, благоухающей изысканными ароматами. Только ее роскошные лепестки, составляющие столь совершенный в своем изяществе и простоте бутон, достойны олицетворять вашу ангельскую прелесть. И позвольте сообщить вам, что мы получили высочайшее удовольствие от вашего необыкновенно приятного во всех отношениях общества и льстим себя надеждой, что в скорейшем времени вы снизойдете до того, чтобы вновь украсить своим присутствием наше скромное собрание.