Текст книги "Пепельное небо"

Автор книги: Джулиана Бэгготт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц)

ПАРТРИДЖ
ЧЕРЕП

Здесь и сейчас, бездыханный. Звезды словно маленькие дырочки, почти не видные из-за пыльного воздуха. Но это не дырочки. И это не потолок кафетерия, украшенный по случаю вечера танцев. Небо над головой бесконечно. У него нет границ.

Детство? Дом?

Нет.

Дом – большое пространство, полное воздуха. Высокие потолки. Белое на белом. Всегда слышно гудение пылесоса. Женщина в тренировочных штанах водит пылесосом туда-сюда, пытаясь очистить ковер. Это не его мать. Но мама всегда где-то рядом. Она ходит по дому. Жестикулирует, когда говорит. Усталая, смотрит из окна. Она говорит, не рассказывай отцу. Она говорит, пусть это будет только наша с тобой тайна. Дай, я расскажу тебе снова.

История всегда одна и та же. Королева-лебедь. Прежде чем стать королевой, она была принцессой-лебедь, которая спасла тонущего юношу, оказавшегося злым принцем. Он украл ее крылья и заставил выйти за него замуж. А потом он стал злым королем.

Почему он был злой?

Он думал, что он был хорошим, но совершил ошибку. Но был и добрый принц. Он жил в другой стране. Королева-лебедь еще не знала, что он существует. От злого короля у нее родились двое сыновей.

Один был злым, а другой – добрым?

Нет, они просто были разными. Один был похож на отца, сильный и амбициозный. Другой был похож на мать.

Чем похож?

Я не знаю. Слушай внимательно, это важно.

Но у мальчика – который похож на нее – у него были крылья?

Нет, но его отец спрятал крылья его матери в ведре на дне колодца. И однажды мальчик, похожий на свою мать, услышал шуршание из этого колодца. Ночью он спустился на самое дно и нашел крылья своей матери. Она надела их и улетела, взяв с собой одного сына – того, который был на нее похож, не сопротивлялся ей.

Партридж помнит, как мама рассказывала ему это сказку на берегу. Вокруг ее плеч было обмотано полотенце, и оно топорщилось у нее на спине, словно два крыла.

У них был второй дом на побережье. Там и была сделана фотография, которую он нашел в Архиве личных потерь. Они никогда не ездили туда с наступлением холодов – только в этот раз. Должно быть, солнце было теплым, потому что он помнит, что обгорел, а губы его потрескались. У них был грипп – не такой свирепый, из-за которого их могли отправить в укрытие, а что-то вроде желудочного. Мама взяла голубое одеяло из льна и завернула Партриджа в него. Она тоже болела. Они лежали на диванах, и их выворачивало в белые ведра. Мама клала влажную ткань на его лоб. И говорила с мальчиком про королеву-лебедь и новую землю, где они нашли доброго короля.

Злой король – это мой отец?

Это просто сказка. Но пообещай, что никогда не расскажешь ее своему отцу. Он не любит сказки.

Партридж не может поднять голову. Его как будто пришпилили к земле, а воспоминания кружатся вокруг его мозга. И вдруг все прекращается. Его разум снова просыпается. В затылке чувствуется острая боль. Сердце стучит так громко, словно это комбайны в полях за Академией. Он видел, как работают комбайны, когда в выходные Гастингс уезжал домой.

Где Лида сейчас? Слышит ли она комбайны? Помнит ли она, как целовала его?

Он помнит, и это его удивляет.

Он поцеловал ее в ответ, и она, смутившись, отстранилась.

Его кожи касается ветер. Настоящий ветер. Ветер скользит над его головой и треплет волосы. Темный воздух как будто перемешивают невидимые вентиляторы. Он вспоминает об острых как лезвие лопастях. Как ему это удалось?

ПРЕССИЯ
СЕРЫЕ ГЛАЗА

Чистый неуверенно поднимается на ноги. Вокруг него лишь ряды сожженных, разрушенных изнутри остовов домов, Бутовые поля с их струйками дыма и снова разрушенные здания. Он смотрит в небо, словно пытается таким образом сориентироваться. Наконец парень перебрасывает ремень сумки через плечо и обматывает шарф вокруг шеи и подбородка. Он бросает взгляд в сторону Бутовых полей и отправляется прямиком к ним.

Прессия поправляет шерстяной носок на руке-кукле, оттягивает рукава свитера вниз и выходит из переулка.

– Туда нельзя! – кричит она. – У тебя не выйдет.

Чистый резко оборачивается, но тут его испуганный взгляд останавливается на хрупкой фигурке девушки, и он, очевидно, успокаивается, что она не группи, и не зверь, и даже не солдат УСР, Хотя она сомневается, что он знает, как называются все эти вещи. Чего можно бояться там, откуда он пришел? Именинных тортов, собак в темных очках и новых автомобилей с красными лентами? Неужели он знает, что такое страх?

Лицо парня ясное, кожа гладкая, глаза светло-серые. Прессия не может поверить, что она смотрит на Чистого – настоящего, живого Чистого во плоти.

 
Раз, два, три, четыре, пять,
Чистый к нам пришел опять!
Шесть, семь, восемь, девять, десять,
Мы должны его повесить!
Из кишок сплетем кушак,
Из волос сплетем канат,
Мыло сварим из костей,
Мыться позовем друзей!
 

Это первое, что вспоминается Прессии. Дети все время пели эту песню, но никто никогда не думал, что они увидят настоящего Чистого. Никогда. Прессия чувствует что-то легкое, воздушное и трепетное внутри своей груди, запертое в легких, как Фридл в клетке или как самодельные бабочки в ее сумке.

– Мне нужно попасть на Ломбард-стрит, – говорит Чистый, немного задыхаясь. Отличается ли его голос от наших? Более ясный, приятный? Неужели это тот самый голос человека, который не дышал пеплом в течение многих лет?

– Если быть точным, дом десять дробь пятьдесят четыре, Ломбард-стрит. Там длинный ряд домов с резными воротами.

– Не стоит стоять тут у всех на виду, – произносит Прессия. – Это опасно.

– Я заметил.

Чистый делает шаг к ней, а затем останавливается. Одна сторона его лица слегка вымазана пеплом.

– Я не знаю, могу ли я доверять тебе, – говорит он. Вполне справедливые сомнения. Его здорово поколотили группи, неудивительно, что он нервничает.

Прессия выставляет вперед ногу, ту самую, без башмака.

– Я бросила башмак, чтобы отвлечь группи, они собирались убить тебя. Я уже спасла тебя один раз.

Чистый осматривается и подходит к Прессии.

– Спасибо, – благодарит он и улыбается.

Зубы у него ровные и белоснежные, как будто он вырос на парном молоке. Его лицо вблизи выглядит еще более поразительно из-за своего совершенства. Трудно сказать, сколько ему лет. Он кажется старше, чем Прессия, но в то же время ее ровесником. Прессия не хочет пялиться на чужака и опускает взгляд на землю.

– Они бы разорвали меня на части. Надеюсь, что я стою потерянного башмака.

– А я надеюсь, что мой башмак не потерялся, – говорит Прессия, отворачиваясь от него немного, так, чтобы он не видел обожженную сторону лица.

Чистый начинает теребить ремешки своей сумки.

– Я помогу тебе найти башмак, если ты поможешь мне найти улицу Ломбард.

– Это не так-то просто – найти здесь какую-нибудь улицу. Мы по ним не ходим.

– Куда ты бросила башмак? В каком направлении? – спрашивает Чистый, возвращаясь на улицу.

– Не стоит, – говорит Прессия, хотя башмак ей очень нужен, ведь это подарок деда, может быть, последний подарок от него. Она слышит шум грузовика на востоке, а затем еще одного в противоположном направлении. И еще одного где-то неподалеку, или это просто эхо? Чистого не должны увидеть здесь. Это небезопасно.

– Забудь про него.

Но парень уже на середине улицы.

– Куда именно? – громко спрашивает он и широко расправляет руки, указывая в противоположных направлениях, как будто собирается стать живой мишенью.

– В бочку для мазута, – быстро отвечает Прессия, просто пытаясь поторопить его.

Чистый оглядывается и, увидев бочку, бежит к ней. Он обходит вокруг бака и наклоняется. Когда он появляется вновь, в руке у него башмак. Он держит его высоко над головой, как приз.

– Стой, – шепчет Прессия, желая вернуться в тень.

Чистый подбегает к ней и опускается на колено.

– Вот, давай свою ногу.

– Я сама справлюсь, – смущенно шепчет Прессия.

Ее щеки заливает краской. Она одновременно смущена и зла на него. Что он о себе возомнил? Он Чистый, рос в целости и сохранности, все ему легко давалось. Она может надеть свой башмак сама. Она же не ребенок. Прессия наклоняется, выхватывает из рук Чистого башмак и надевает его.

– Ну что, наш договор в силе? Я помог тебе найти башмак, а ты поможешь мне найти Ломбард-стрит или то, что когда-то было Ломбард-стрит.

Прессии становится страшно. Совершенно ясно, что он – Чистый и что находиться рядом с ним слишком опасно для нее. Новость о его появлении будет неумолимо распространяться, и когда люди обнаружат, что Чистый действительно среди них, он точно станет мишенью – с разведенными руками или нет. Для некоторых он может оказаться даже кем-то вроде козла отпущения. Он олицетворяет собой всех людей из Купола, богатых и счастливых, кто бросил их на страдания и смерть. Другие захотят схватить его, чтобы потребовать выкуп. И УСР захочет его поймать, чтобы вызнать секреты или использовать его в качестве приманки.

И у нее есть свои причины интересоваться им, не так ли? «Если есть выход, значит, есть и вход», – так сказала старуха, и, возможно, она права. Чистый может оказаться полезен для Прессии. Возможно, он знает способы, как повлиять на УСР, и ей не придется сдаваться им в штаб-квартиру? Возможно, даже получится договориться с ним о лечении деда.

Прессия поправляет рукава. Но, наверное, Купол будет искать его? Что делать, если они захотят его вернуть?

– У тебя есть чип? – спрашивает она.

Чистый потирает затылок.

– Нет, – качает он головой, – мне его не вживили в детстве. Я чист, как и в тот день, когда родился. Можешь проверить, если хочешь.

Чип всегда оставляет след в виде бугорка, как шрам.

Прессия качает головой.

– А у тебя?

– Есть, но он не работает. Просто мертвый чип, – отвечает она. Прессия носит длинные волосы, чтобы скрывать небольшой шрам. – Чипы все равно здесь не работают. Странно, все хорошие родители вживили их своим детям.

– Ты хочешь сказать, мои родители были плохими? – спрашивает Чистый с долей иронии.

– Я вообще ничего не знаю о твоих родителях.

– Тем не менее чипа у меня нет. Ты это хотела узнать? Ты вообще собираешься помогать мне? – неожиданно сердито восклицает парень.

Прессия не знает почему, но ей нравится мысль, что она может раздражать Чистого. Это дает ей определенное преимущество перед ним.

Она кивает.

– Нам придется воспользоваться старыми картами, и я знаю кое-кого, кто сможет нам помочь. Я как раз шла к нему, могу взять тебя с собой.

– Хорошо, – соглашается Чистый, – куда идти?

Он поворачивается и направляется в сторону улицы. Но не успевает он сделать и двух шагов, как Прессия хватает его за куртку.

– Подожди, – шепчет она, – я не собираюсь разгуливать с тобой в таком виде.

– А что со мной не так? – удивляется Чистый.

Прессия смотрит на него с недоверием:

– Ты слишком заметен.

Чистый опускает руки в карманы.

– Так это очевидно.

– Конечно, это очевидно.

С минуту они стоят молча.

– Что это было, то, что напало на меня?

– Группи. И довольно большие. Здесь все так или иначе деформированы или сплавлены. Мы все не такие, какими были раньше.

– А ты?

Прессия отворачивается и продолжает.

– Кожа людей часто усеяна чем-то. Стеклом, острым или нет, в зависимости от того, как оно вошло в кожу. Задубелой пластмассой, затрудняющей движение. Ржавым металлом.

– Прямо как Железный человек, – замечает Чистый.

– Кто?

– Персонаж книги и старого фильма, – поясняет он.

– У нас тут такого нет. Мало что сохранилось.

– Ну да, – соглашается Чистый. – А что это за пение?

Она старается не думать об этом, но Чистый прав – поющие голоса с Веселья разносятся ветром повсюду. Прессия пожимает плечами и произносит:

– Может быть, свадьбу играют.

Она сама не знает, зачем соврала. Пели ли люди на свадьбах – таких как венчание ее родителей под белыми шатрами? А под Куполом, интересно, поют?

– Остерегайся грузовиков УСР.

Чистый улыбается.

– Что тут смешного?

– То, что они реальны. В Куполе мы знаем, что оно существуют, это УСР. То, что они начинали как Управление по спасению и розыску, как гражданское ополчение, а затем стали своего рода фашистским режимом. Управление… чего оно сейчас?

– Священной Революции, – резко отвечает Прессия. Ей не нравится, что Чистому все это кажется забавным.

– Да, точно, – восклицает он, – именно так!

– Ты думаешь, что это забавно? – возмущается Прессия. – Они убьют тебя. Они будут мучить тебя, засунут пистолет в горло и застрелят тебя. Это ты понимаешь?

Кажется, что он соглашается, но затем внезапно говорит:

– Я уверен, что ты меня ненавидишь. Я бы не стал винить тебя. С исторической точки зрения…

Прессия качает головой:

– Пожалуйста, не надо коллективных извинений. Твои муки совести ничего не исправят. Ты попал внутрь, я – нет. Вот и все.

Она засовывает руку в карман и нащупывает жесткие края колокольчика. Ей хочется убедить саму себя, добавить что-то вроде: «Мы были детьми, когда это случилось. Что мы могли поделать? Что мог вообще кто-нибудь поделать?» Но она решает, что не стоит. Его вина дает ей некоторое преимущество. И правда в том, что он действительно в каком-то смысле виноват. Как он попал под Купол? Какие привилегии позволили ему сделать это? Она достаточно вынесла из лекций Брэдвела, чтобы понять, какие подлые решения были приняты. Почему бы и не обвинить этого Чистого?

– Надень капюшон и намотай шарф на лицо, – просит его Прессия.

– Я постараюсь слиться с толпой.

Чистый быстро оборачивает шарф вокруг шеи, закрывая лицо, и поднимает капюшон.

– Нормально? – спрашивает он.

Вообще-то нет. Что-то в его серых глазах выдает его с головой. И с этим ничего нельзя поделать, сколько ни заматывайся в шарф. Поймет ли кто-нибудь, взглянув на него, что перед ним Чистый? Прессия уверена, что она бы поняла. Его взгляд светится надеждой, как ни у кого здесь, но все же в глубине таится какая-то печаль. Иногда кажется, что он вовсе и не Чистый.

– Дело не только в твоем лице, – произносит Прессия.

– А в чем же? – спрашивает парень.

Прессия качает головой, чтобы волосы упали на сторону лица, которая в шрамах.

– Ни в чем, – быстро отвечает она. И тут, неожиданно для себя, спрашивает: – Зачем ты сюда пришел?

– Дом, – отвечает Чистый. – Я хочу отыскать свой дом.

Почему-то это приводит Прессию в ярость. Она натягивает свитер на подбородок.

– Дом, – язвительно повторяет она, – здесь, за пределами Купола, на Ломбард-стрит?

– Да.

Но он же оставил это место! Он покинул свой дом. Он не заслуживает того, чтобы обрести его вновь. Прессия решает сменить тему.

– Придется срезать путь через Бутовые поля. По-другому никак, – говорит она, стараясь не смотреть на Чистого. Она поправляет носок и натягивает пониже рукава. – Нам могут попасться звери или холемы, которые попытаются убить нас, но, по крайней мере, это лучше, чем идти по открытой улице, где полным-полно тех, кто мечтает схватить тебя. К тому же это быстрее.

– Схватить меня?

– Люди уже знают, что ты здесь. Ходят слухи. И если кто-нибудь из этих группи не был слишком пьян, чтобы разглядеть тебя, они растрезвонят об этом повсюду. Нужно двигаться быстро и тихо, чтобы не выдать себя, и нам придется…

– Как тебя зовут? – перебивает ее Чистый.

– Что?

Он вытягивает руку большим пальцем вверх прямо перед собой, направив прямо на Прессию.

– Что ты делаешь?

– В смысле? – Он снова протягивает ей руку. – Я знакомлюсь с тобой. Меня зовут Партридж.

– Я Прессия, – отвечает она и шлепает его по руке. – Перестань тыкать в меня.

Партридж смущается и засовывает руку в карман пальто.

– Если в этой сумке есть что-то ценное, лучше засунь ее за пазуху.

Прессия сдвигается с места и начинает шагать по направлению к Бутовым полям, Партридж следует за ней. По пути она наставляет его:

– Держись подальше от дыма из-под земли. Шагай плавно. Говорят, что холемы чувствуют вибрацию. Если тебя схватят, не кричи. Не произноси ни слова. Я буду присматривать за тобой.

Ходить по Бутовым полям – это целое искусство. Нужно умело держать равновесие, ступая очень плавно и мягко. Прессия в совершенстве освоила эти навыки, пока рылась в развалинах в поисках деталей.

Они медленно перебираются через каменные глыбы, Партридж идет позади. Прессия все время опасается увидеть глаза среди камней. Ей одновременно приходится высматривать холемов, избегать дыма их костров, прокладывать маршрут и все время оглядываться, цел ли Чистый. Еще она прислушивается к двигателям грузовиков УСР. Совсем не хочется добраться до другой стороны и попасть под свет фар. Прессия понимает, что, став проводницей Партриджа, она теперь представляет для него определенную ценность. Прессия не хочет рассказывать ему слишком много, потому что ей нужно, чтобы Партридж полагался на нее, нуждался в ней и, может быть, даже оказался в долгу.

Все это время, пока Прессия осторожно обходит холемов и их костры, оглядываясь на Чистого с его болтающимся на ветру капюшоном, она думает о Брэдвеле. Что он подумает о ней, когда она приведет к двери его дома Чистого? Наверное, он впечатлится. Хотя вряд ли, не похоже, что его можно чем-то впечатлить. Главное, что он посвятил свою жизнь разгадке тайн прошлого, и есть надежда, что у него найдутся достоверные старые карты и что он поймет, как по ним сориентироваться сейчас. Какая польза от названий улиц для города, который потерял все, в том числе большинство улиц?

Внезапно она слышит крик. Обернувшись, Прессия с ужасом видит, что Чистый лежит на земле и одна его нога уже затянута в щебень.

– Прессия! – кричит он.

Гортанные звуки зверей окружают их.

– Зачем ты начал кричать? – кричит она в ответ, понимая, что сейчас тоже ведет себя шумно, но не в состоянии остановиться. – Я же предупреждала тебя, что ни в коем случае нельзя кричать!

Прессия оглядывается кругом. Из дымящихся отверстий уже показались головы. Звери поняли, что добыча у них в лапах. Каждый хочет отхватить лакомый кусочек. Даже среди них есть свои изгои – существа настолько сплавленные, сожженные или поцарапанные, что невозможно определить, что это за существо. В них не осталось ничего человеческого.

Прессия быстро начинает швырять камни – благо их тут много – в головы зверей. Они ныряют и появляются вновь.

– Он сильнее тебя! – кричит она Партриджу. – Даже не пытайся удержаться. Лучше приготовься спуститься вниз и бороться с ним. Схвати по камню в каждую руку и бей его! Я прикрою тебя.

Она надеется, что у него получится, хотя сомневается, что таким вещам учат под Куполом. От кого им там защищаться? Но она не виновата в этом; если он не справится, она не пойдет за ним. Там уже никто их не спасет от зверей. Они соберутся большой голодной стаей у отверстия, чтобы убить их обоих, как только они застрянут.

Партридж с ужасом смотрит на Прессию.

– Давай! – кричит она.

Он мотает головой.

– Я не буду драться на их условиях! – выкрикивает он.

– У тебя нет выбора!

Но тут Партридж вцепляется в камни, прорываясь вперед, сантиметр за сантиметром. Он хватается за ближайший камень, но тот внезапно поддается, и существо, затягивающее Чистого – вероятно, холем, – рывком утягивает его вниз. Партридж как будто соскальзывает по ступенькам лестницы, но ему все же удается удержаться другой рукой, и, хотя холем повис на его ноге, парень пинает его со всей силы другой ногой. Согнув руки, он подтягивает ноги к груди и вытаскивает холема из отверстия. Прессия никогда не видела ничего подобного.

Холем – существо размером с небольшого медведя, с закаленной броней из камня и с грудью колесом – встает, сгорбившись. Его лицо все изрыто – рубец глаза, маленькое темное отверстие для рта. Холем. Привыкший к темноте и узким пространствам, он нелепо и ошеломленно озирается по сторонам. Спустя мгновение он ползет в сторону Партриджа. Прессия продолжает бросать камень за камнем в зверей, чтобы они знали: она и Партридж не просто беззащитные жертвы. Они будут бороться. Ей удается ранить двух зверей. Один из них, с кошачьей головой, испускает вой и исчезает насовсем. Другой зверь очень крупный и мохнатый. Он принимает удар, сгинается и отходит назад, к обломкам.

В это время Партридж быстрым движением стаскивает с себя рюкзак и начинает рьяно рыться в нем. Почему его руки так быстро двигаются? Как такое возможно? И все же он очень неуклюжий. Если бы он двигался чуть медленнее, то нашел бы все гораздо быстрее. Его руки бесплодно шарят в рюкзаке, и это дает холему время для внезапной атаки. Массивный камень ударяет Партриджа в грудь и опрокидывает его на щебень. Холем вышибает воздух из Чистого, и он лежит не дыша. Но Прессия замечает, что он успел вытащить из сумки нож с деревянной ручкой.

Она продолжает бросаться камнями в зверей.

– Найди в нем что-нибудь человеческое! – кричит Прессия Партриджу. – Ты можешь убить холема, если найдешь ту его часть, которая еще жива и пульсирует!

Холем уже поднимает тяжелый камень, готовый размозжить череп Чистого, но тот внезапно с удивительной силой отпихивает его прочь, и холем тяжело приземляется на спину. Слышится звук удара камня о камень. На груди чудовища обнажается бледно-розовая кожа. Холем барахтается на спине, словно жук, его маленькие инкрустированные каменные руки и ноги молотят по земле.

Партридж быстро подбегает к нему и втыкает нож на всю глубину, прямо в розовую сердцевину, проколов живот между каменными плитами. Холем издает гулкий стон, как будто его голос отражается эхом в собственной каменистой оболочке. Темная, пепельная кровь выплескивается из раны. Чистый орудует лезвием взад и вперед, будто режет буханку хлеба, после чего вытаскивает нож и вытирает его о камни.

Неприятный запах крови холема разносится ветром кругом. Звери, испугавшись, быстро отступают в дымные отверстия.

Прессия едва дышит. Партридж смотрит на неподвижного холема. Нож дрожит в его руке, взгляд остекленел. Чистый весь перепачкан пылью и сажей, из носа течет кровь. Он автоматически вытирает ее тыльной стороной ладони и смотрит на красный след, оставшийся на руке.

– Партридж, – шепчет Прессия. Ей странно произносить его имя, будто затрагиваешь что-то личное. Но она зовет его снова: – Партридж, с тобой все в порядке?

Чистый набрасывает капюшон на голову и садится на камни, пытаясь перевести дыхание.

– Извини, – бормочет он, обхватив рукой сумку.

– За что ты извиняешься? – недоуменно спрашивает Прессия.

– Я закричал. А ты велела мне не делать этого.

Он пытается большим пальцем оттереть копоть на руке, потом смотрит на него.

– Грязь, – произносит Чистый странным спокойным голосом.

– Ну и что?

– Он грязный…