Текст книги "Пепельное небо"

Автор книги: Джулиана Бэгготт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

ПРЕССИЯ
СКАЗКА

Их отводят в маленькую комнату с двумя подстилками на полу. Женщина закрывает за ними дверь. Партридж сползает по стене на подстилку, прижимая больную руку к груди.

Прессия не находит себе места, в голове звенит. Чип ей будет вырезать не пойми кто – и даже не мясник?

– Я не могу поверить, что вырезать его будешь ты, – говорит она Брэдвелу. – Ты не посмеешь, понял? Даже близко ко мне не подходи.

– Все это время они знали, где ты. Ты этого хочешь? Ты настолько любишь Купол, что тебе нравится быть их куклой?

– Я не их кукла! Ты параноик, просто псих, Брэдвел!

– Псих, который, однако, отправился искать тебя.

– Я не просила о таком одолжении.

– А твой дед просил, и теперь я ему больше ничего не должен.

Прессии кажется, что из нее вышибли весь воздух. Вот почему Брэдвел отправился искать ее… Потому что он был в долгу у деда.

– Будем считать, что долг ты отдал. Я не хочу быть ничьей обузой.

– Я не это имел в виду, – быстро отвечает Брэдвел.

– Тише вы! – кричит Партридж. – Замолчите!

Он сидит весь бледный, его трясет.

– Мне так жаль твой палец, – говорит Прессия.

– Мы все принесли жертву, – добавляет Брэдвел, – и теперь он тоже.

– Очень мило, – цедит Прессия. Она ненавидит Брэдвела. Он искал ее лишь потому, что был должен деду. Только и всего. Зачем он решил это бросить ей вот так, в лицо? – Очень чутко и отзывчиво.

– Забавно видеть тебя в униформе УСР, – замечает Брэдвел. – Ты только посмотри на эти нарукавные повязки. Ты у нас теперь офицер? Они на самом деле милые ребята. Вот уж кто действительно чуткий и отзывчивый.

– Меня похитили и заставили надеть униформу, – заявляет Прессия. – Ты думаешь, она мне нравится? – добавляет она уже менее уверенно, так как униформа ей нравится, и Брэдвел, наверное, уже догадался об этом.

– Прекратите! – не выдерживает Партридж. – Брэдвел прав, Прессия. Они заставили нас встретиться друг с другом. Кто знает, давно ли они следят за тобой? Главный вопрос: почему именно за тобой?

Прессия садится рядом с Партриджем.

– Я сама не понимаю. Это вообще ерунда какая-то.

– У меня все никак не идет из головы кое-что, что сказала Добрая Мать, – Брэдвел наклоняется к Партриджу и пристально смотрит на него. – Ты что-то скрываешь. Ты с нами не откровенен.

– Что я могу от вас скрывать? – возмущается Партридж. – Я рассказал вам все, я даже позволил отрезать себе палец! Почему бы тебе уже не успокоиться?

Прессия вспоминает о кулоне. Она проверяет карманы, и в одном из них нащупывает острые края лебедя. Она его убрала, прежде чем потерять сознание? Или кто-то нашел его у нее в кулаке и заботливо положил в карман? Она чувствует облегчение, когда понимает, что не потеряла его. Прессия достает лебедя из кармана.

– Это вы мне его оставили? Как знак?

Партридж утвердительно кивает.

Прессия вспоминает, как играла с ним в «Я помню». Она рассказала ему о пони, а Партридж – о сказке на ночь, про злого короля и королеву-лебедь. Королева-лебедь – прямо как птица на шнурке. Прессия бросает взгляд на Брэдвела.

– Может, Партридж не скрывает, а просто не знает, насколько это важно.

– Что важно? – спрашивает Брэдвел. – Хотелось бы знать!

– Расскажи нам историю про королеву-лебедь, – просит Прессия.

Партридж никому не рассказывал эту сказку с того самого дня, как он попытался рассказать ее Седжу, после Взрыва. Тогда он еще помнил смех матери, но воздух под Куполом был настолько пустым, что ему казалось, что все запахи, вкусы и воспоминания съедены этой пустотой, заполнившей его голову. Арибэль Кординг Уиллакс – постепенно исчезали любые, даже самые незначительные следы его матери. Уже через неделю после Взрыва он начал забывать звук ее голоса. Но он уверен, что если бы он услышал его вновь, хотя бы одно слово, он бы сразу все вспомнил.

– История такова. – Партридж начинает рассказывать, как рассказывал сам себе в течение многих лет. – Прежде чем стать королевой-лебедью, она была девой-лебедью, которая спасла от смерти тонущего юношу, а он украл ее крылья. Он оказался молодым, но злым принцем и силой заставил ее выйти за него замуж. Злой принц стал злым королем. Король думал, что он добрый, но ошибался. Добрый король жил в другой стране. Королева-лебедь еще не знала, что он существует. Она родила двух сыновей от злого короля. Один из них был похож на отца – такой же честолюбивый и сильный. Другой сын был похож на мать.

Партридж ощущает беспокойство и, хотя он слаб, находит в себе силы, чтобы встать. Он едва сознает себя. Он трогает все вокруг здоровой рукой – ручку тачки, пазы и трещины в стене. Внезапно он останавливается и просит у Прессии кулон. Партридж берет его, как советовала мать, когда рассказывала сказку. Он ощущает острые края лебедя и продолжает:

– Злой король положил крылья королевы-лебеди в ведро и опустил его на дно колодца. Сын, который был похож на королеву-лебедь, услышал шорох и однажды ночью спустился и нашел крылья матери. Она надела их и взяла с собой того мальчика, которого смогла, – того самого, похожего на нее, который ей не сопротивлялся, – и улетела прочь.

Партридж вновь останавливается. Он чувствует головокружение.

– Что случилось? – спрашивает Прессия.

– Продолжай, – говорит Брэдвел, – что там было дальше?

– Дай ему время, – просит Прессия, – чтобы вспомнить.

Но Партридж не забыл, он прекрасно помнит сказку.

Он остановился потому, что практически ощутил, что мать рядом.

Вместе с историей он выпустил наружу какую-то часть матери. Он прервался, чтобы осознать это, а затем чувство ушло. В такие краткие моменты он заново вспоминает, каково это – быть маленьким мальчиком. Он вспоминает свои мальчишеские руки и беспокойные ноги. Вспоминает уплотнения на голубом одеяле, под которым они сидели в домике на пляже. Вспоминает ощущение кулона, сжатого в кулаке, как большого острого зуба.

– Королева-лебедь стала крылатым вестником. Она забрала одного из сыновей с собой на землю доброго короля. Там она рассказала доброму королю, что злой король собирается захватить его земли, что он заставит огонь извергнуться из вершины горы и уничтожить все на своем пути. Все люди доброго короля будут убиты огненным шаром, и новая земля, очищенная огнем, будет принадлежать злому королю. Добрый король полюбил королеву-лебедь. Он не заставлял ее избавляться от крыльев. Здесь она могла быть и девушкой, и лебедем, как когда хотела. И потому она влюбилась в доброго короля. Он подарил ей дочь – такую же красивую, как и сама королева-лебедь. Добрый король соорудил большое озеро, чтобы потушить огненный шар, когда тот скатится с горы. Но поскольку короля отвлекала любовь, воду не успели приготовить к моменту, когда пришел огонь.

Партриджу становится плохо. Сердце бешено бьется в груди. Он никак не может отдышаться, но старается говорить спокойно. Партридж понимает, что история имеет большое значение. Почему он не рассказал им о пляже и таблетках? Он же знает, зачем это все было, так ведь? Его же мать задавала им рифмованные загадки, чтобы они могли понять, куда она спрятала подарки. Традицию заложил отец, когда они еще только встречались и были влюблены. В его семье любят загадки. Как же разгадать эту?

– И поэтому, когда огонь сошел с горы, королева-лебедь стала искать, как же спасти своих детей. Она унесла их обратно в страну злого короля и отдала свою прекрасную дочь, о которой никто не знал, в руки бесплодной женщины. Сына же она вернула в кроватку, потому что ему предстояло вырасти принцем. А потом пришло время для нее улетать к доброму королю, иначе злой король убил бы ее. Но когда она уходила от своего сына, он дотянулся до нее и схватил ее за ноги руками, испачканными сажей. Он не отпускал ее, пока она не пообещала ему, что не улетит. «Заройся под землю, – попросил сын королеву-лебедь, – чтобы я всегда тебя видел». Она согласилась. Она сказала ему: «Я сделаю тропы для тебя, чтобы ты меня нашел. Оставлю много знаков, много следов, и все они будут вести ко мне. Ты пойдешь по ним, когда вырастешь. Она бросила свои крылья и зарылась под землю. И именно из-за перепачканных рук ее сына так получилось, что у лебедя черные лапы».

Его мать была святой.

Ему нравилось так думать.

Его мать умерла святой, разве что теперь он знает, что она выжила.

Он понял это, когда отец сказал: «Все время какие-то проблемы с твоей матерью».

Он понял это, когда старуха, убитая во время Смертельного Развлечения сказала, что он разбил ее сердце.

Именно сейчас он осознал: лебедь оказалась не просто лебедью.

Этот тайный медальон – «мой феникс».

Партридж повторяет:

– Сына она вернула в кроватку, потому что ему предстояло вырасти принцем.

Для чего были эти голубые таблетки? Почему она заставляла его есть их даже тогда, когда от них становилось только хуже? «Не надо таблеток, – он помнит, как плакал, – не надо, пожалуйста». Но она не слушала его. Он принимал их каждые три часа. Она будила его среди ночи. Зачем она давала ему таблетки, сделавшие его более устойчивым? Неужели она хотела спасти его? Знала ли она, что однажды он станет улучшенной версией самого себя – сверхвидом – и хотела сделать его бесполезным? Как таблетки повысили его устойчивость к изменениям в его поведенческом индексе? Почему в нем и только в нем?

Если она не была святой, то кем же она была?

Предательницей?

Партридж снова повторяет:

– И именно поэтому у лебедя черные лапы.

На этот раз это звучит как вопрос.

Прессия не уверена, что поняла все, что услышала. Это же просто сказка! Что она хочет увидеть в ней? Нет, какая-то бессмыслица.

Партридж смотрит на Брэдвела:

– Ты думаешь что-то о моей матери.

– Арибэль Кординг Уиллакс, – произносит Брэдвел, будто бы поражен ее именем.

– Просто скажи уже! – кричит Партридж.

– Что сказать? – спрашивает Брэдвел, и на этот раз Прессия на стороне Партриджа. Брэдвел – вот кто что-то скрывает, как сказала бы Добрая Мать. Вовсе не Партридж.

– Ты что-то знаешь, – заявляет Прессия. – Теперь ты собираешься издеваться над нами? Чтобы мы тебя умоляли на коленях?

Брэдвел качает головой:

– Лебедь с черными лапами – это японская сказка. Я был воспитан на подобных вещах. И в настоящей японской сказке все по-другому. Второго короля там нет. И третьего ребенка – прекрасной дочери – тоже нет. Нет огненного шара, катящегося с горы. И под конец лебедь использует свои крылья, чтобы улететь прочь. Не зарывается под землю.

– Ну и что? – спрашивает Партридж.

– Это не просто сказочка на ночь! Твоя мать зашифровала в ней послание для тебя. Ты должен его разгадать.

Прессия чувствует покалывание в руке, под головой куклы. Она потирает ее пальцами, чтобы успокоить нервы. Она очень хочет, но одновременно боится узнать, что же означает история. Почему? Она сама не знает.

– Я не могу понять, – говорит Партридж, но есть в этой истории что-то такое, что Прессия ощущает где-то глубоко внутри, на уровне подсознания. Это история о разлуке и потере.

– Нет, можешь! – настаивает Брэдвел.

Прессия вспоминает, как Партридж рассказывал ей об этой сказке. Она говорит:

– Ты думал, что твой отец и есть злой король, который украл ее крылья. Ты же сам мне так сказал.

Ее голова тяжелеет, сердце готово вырваться из груди. Это еще не все, она уверена, что видит только вершину айсберга.

– Я думал, что ей могла нравиться эта история по личным причинам, – говорит Партридж. – Мои родители не особо ладили.

– И? – тянет Брэдвел.

– Это ты мне скажи, – бурчит Партридж. – Я думаю, ты, как всегда, уже обо всем догадался.

– У твоей матери было два сына, – быстро начинает Брэдвел. – Потом она взяла тебя с собой в Японию, когда ты был ребенком, и влюбилась там в доброго короля, и родила от него. Кто был добрым королем? Я не знаю. Но он был хорошо осведомлен, это точно.

Прессия бросает взгляд на Партриджа, который застыл на месте – от страха или от злости? Брэдвел выглядит очень взволнованным, полностью поглощенным тем, что говорит. Он смотрит то на Прессию, то на Партриджа, и Прессия не понимает, что происходит в его голове в этот момент. Почему он настолько взвинчен?

– Ну же, Прессия, – почти умоляет Брэдвел, – ты не просто девочка, прячущая свою куклу. Ты же уже поняла, уже все знаешь!

– Девочка? Только что я была долгом, который ты отдал. – Прессия прикасается к кукле. – Не нужно мне говорить, кто я.

Но в то время, как она произносит это, ей становится интересно, а вдруг она все еще девочка? Всего несколько дней назад она собиралась прожить свою жизнь в шкафу около парикмахерской. Она была готова сдаться и выкинуть из головы все вырезки из журналов и мечту о Прежних Временах и Куполе.

– Ты никогда не была для меня долгом. Послушай меня, – начинает оправдываться Брэдвел.

– Давай вернемся к истории, – советует ему Прессия.

– Скажи нам, что ты на самом деле думаешь, – просит Партридж.

– Хорошо, – сдается Брэдвел. – Вот как я все понимаю. Человек, от которого родила твоя мать, был в курсе всего, что делали японцы – или что пытались предотвратить. Радиационная устойчивость. Твоя мать передавала ему информацию, и я согласен с ее решением. В Японии были очень хорошие ребята, я так думаю. Мои родители были того же мнения. – Он делает паузу. – Я едва помню их лица…

Брэдвел бросает взгляд на Партриджа:

– Почему тебя больше не кодировали? Почему не довели дело до конца?

– Они пытались, но я был устойчив к кодированию. Оно не работало со мной, – отрезает Партридж.

– Как твой папочка отреагировал на все это?

– Не называй его так!

– Бьюсь об заклад, он просто рвал и метал!

– Послушай, я ненавижу отца больше всех на свете. Но я его сын. И только я имею право ненавидеть его так сильно.

Становится очень тихо.

Партридж произносит:

– Я ненавижу его снисходительность, его сдержанность. Я ненавижу его за то, что он никогда не смеется громко и не плачет. Ненавижу его лицемерие. Ненавижу то, как он постоянно покачивает головой, будто не одобряет то, что я делаю. Ненавижу то, как он смотрит на меня, будто я не стою ни гроша. – Партридж обводит взглядом комнату. – Был ли он счастлив, видя результаты моего кодирования? Думаю, вряд ли.

– Почему же? – спрашивает Брэдвел.

– Потому что он думал, что на них повлияла мать.

– Он недооценил ее, – говорит Брэдвел. – Я думаю, она знала все об операции «Феникс», как и человек, подаривший ей этот кулон. Ей нужно было знать, что в голове у ее мужа и его людей – массовое уничтожение, выживание под Куполом, в конце концов, регенерация земли и появление сверхвидов. Возможно, она передала другой стороне информацию о том, что он задумал. Королева-лебедь стала крылатым вестником, так было в сказке? Они пытались предотвратить исполнение плана, спасти некоторых людей. Но в какой-то момент твоя мать поняла, что у них не хватит времени… Я не думаю, что Уиллакс беспокоился, жива она или нет, один раз он уже оставил ее умирать. Жалеет ли он, что не убил ее? Неужели это все месть? Может быть, он использует своего единственного сына, чтобы убедиться, что его жена мертва? Или все-таки то, что она жива, означает, что она что-то знает, и ему нужна эта информация.

– Ты его совсем не знаешь, – говорит Партридж, но его голос слаб и звучит так, словно он не уверен в своей правоте.

Брэдвел смотрит в пол и качает головой.

– Посмотри, что он сделал с нами, Партридж. Мы – те, кто имеет право его ненавидеть так, как не можешь даже ты.

Прессия смотрит на голову куклы, как на напоминание о детстве, которого у нее не было.

– Какое отношение все это имеет ко мне? – спрашивает она.

В голове нет ясных мыслей, лишь гул. Она понимает, что ее жизнь вот-вот изменится, но она не знает как. Она смотрит на бахрому кукольных ресниц, на маленькое отверстие в губах. Щеки Прессии пылают. Все вокруг нее уже догадались, но не хотят говорить. Может, она и сама уже поняла? Все сказано там, в сказке на ночь, но она не может разглядеть этого.

– Почему и УСР, и Купол хотят, чтобы я нашла Партриджа? Откуда они вообще узнали о моем существовании?

Партридж нервно засовывает руки в карманы и упирается взглядом в пол.

Наверное, он уже все понял. Скорее всего, он умнее, чем думает Брэдвел.

– Ты – та самая девочка, – шепчет Брэдвел, – из сказки. Ты дочка доброго короля.

Прессия резко переводит взгляд на Партриджа.

– Ты и Партридж… – продолжает шептать Брэдвел.

– Значит, ты – мой брат? – спрашивает Прессия. – Моя мама и твоя мама…

– Это одна и та же женщина, – заканчивает за нее Партридж.

Прессия явственно слышит стук своего сердца. Вот и все.

Ее мать – королева-лебедь. И она может быть жива.

ПРЕССИЯ
ЧИП

Все, о чем может думать Прессия, – это что все ее детство, которое придумал дед, оказалось неправдой. Да и дед ли он ей? Гигантская диснеевская мышь в белых перчатках, пони на день рождения, торт-мороженое, чашка-карусель, золотые рыбки на итальянском фестивале, венчание родителей под белым шатром… Было ли хоть что-нибудь из этого правдой?

Но рыб-то она помнит! И не из дедушкиных историй, не в полиэтиленовом пакетике на фестивале. Бак с рыбами и бумажник с кисточкой существовали, как и что-то урчащее отопительное под столом, пальто отца. Она сидела на его плечах, нагибаясь под цветущими ветками. Она знала, что это был отец. Но женщина, чьи волосы она расчесывала, от которой так вкусно пахло, – была ли это ее мать? Или ее мать – женщина в компьютере, поющая о девушке на крыльце и мальчике, который хочет с ней сбежать? Была ли это ее мать? Она, наверное, записала песню для Прессии, потому что знала, что не будет с ней, потому что должна была вернуться в свою настоящую семью, к законным сыновьям. Кто-то исполнительно каждый день проигрывал эту песню для Прессии, даже когда Прессия выросла и она ей надоела. Бесплодная женщина, вот как сказал Партридж.

Это все не сказка. Это реальность. Песня звучит у Прессии в голове – Земля Обетованная, и звуки гитары, и как парень собирается умчаться с девушкой в автомобиле.

Замок на двери щелкает, и дверь распахивается. Это женщина с метлой-копьем. Она принесла большую бутылку спирта и стопку аккуратно сложенных тряпок, марлю и еще кожаных повязок для остановки кровотечения, такую же они использовали для перевязки мизинца Партриджа. Виднеются завернутые в ткань ножи. Брэдвел берет все это, и, не говоря ни слова, женщина выходит, снова заперев дверь на несколько оборотов ключа.

Прессия закрывает глаза, пытаясь прийти в себя.

– Ты уже решилась? – тихо спрашивает ее Брэдвел.

– Я была бы рада, если бы это сделал кто-нибудь другой. Я не хочу быть тебе должна.

– Прессия, – шепчет Брэдвел, – твой дедушка здесь не причем, я сам пришел за тобой. Я просто выпалил не то, сам не знаю почему. Но это не все…

Прессия останавливает его:

– Давай быстрее покончим с этим.

Она не желает сейчас слушать никакие истории, тем более те, в которых Брэдвел будет пытаться оправдываться.

Прессия ложится животом прямо на пол, подложив куртку под голову. Колокольчик, который она нашла в парикмахерской, чудом остался в кармане. Она забыла о нем и сейчас рада ему – как напоминанию о том, сколько всего она пережила. Прессия кладет голову куклы под подбородок и закрывает глаза. Пол пахнет грязью, пылью и немного нефтью.

Брэдвел разводит ее волосы по обе стороны, обнажая затылок и шею. Прессию очень удивляет его прикосновение – легкое, почти невесомое.

Затем она слышит шепот:

– Все будет хорошо, я буду очень осторожен.

– Хватит болтать, – говорит Прессия, – давай уже, делай.

– О господи, ты что, собираешься резать ее вот этим? – возмущается Партридж. Перед глазами Прессии лежат мясные ножи. – Ты промыл все это спиртом? Инструменты должны быть чистыми!

Вот как себя ведут старшие братья? Носятся вокруг? Беспокоятся?

– Уйди с глаз долой, – бурчит Брэдвел.

– Уж поверь мне, я и не хочу на это смотреть, – отвечает Партридж.

Она слышит шаги Партриджа, которые, однако, не отходят далеко. Он стоит где-то поблизости. Прессия вдруг понимает, что он тоже пытается все это осознать. Образ матери изменился. Она была святой и в то же время имела ребенка от другого мужчины? Интересно, как он пытается ужиться с новым образом матери? Легче думать о Партридже, чем о себе, но мысли не остановить. Почему дед не сказал ей правду? Почему лгал все эти годы? Но в то же время она сама знает ответ на этот вопрос. Наверное, он нашел маленькую девочку и взял к себе.

Если у них с Партриджем одна мать, а Партридж светлокожий, значит, и ее мать тоже светлокожая – ее мать, которая отправилась в Японию, чтобы стать предательницей, шпионкой, продающей секреты! Значит, ее мать и есть та женщина на пляже с фотографии Партриджа и та женщина с монитора компьютера, поющая ей колыбельную. Неужели она записала ее, потому что знала, что оставит дочь? Волосы матери на фотографии треплет ветер, щеки загорелые, улыбка одновременно счастливая и печальная. Тогда кто же ее мать, которую она всегда себе представляла – молодая и красивая японка, погибшая в аэропорту?

Ее отец, должно быть, был японцем – тем самым добрым королем из сказки. А кто тогда мужчина, о котором она думала, как об отце – светловолосый, косолапый, играющий в футбол на лужайке средней школы? Может быть, он был кем-то, кого дед когда-то любил? Его погибшим сыном?

Все это она должна будет рассказать маме, если увидит ее живьем – всю свою жизнь до того момента, как обрела ее вновь. Желание не пропало, только теперь добавилась еще и надежда, что она действительно увидит маму.

Но стоит ли верить, что мать может быть жива? Дед был единственным, кому Прессия верила, и все же он лгал ей все эти годы. Если она не может доверять ему, то кому она вообще тогда может верить?

Брэдвел протирает ее шею спиртом. Спиртом или просто жидкостью? Холодно, и кожа в мгновение покрывается мурашками.

– Чипы – это плохая идея, – заявляет Брэдвел. – Мои родители достаточно хорошо разбирались в теории заговора и не желали, чтобы за мной следили. Они не хотели иметь сверхвозможности, чтобы знать, кто где находится в данный момент. Слишком много власти. Этот чип делает вас мишенью.

– Стой, – шепчет Прессия. Она еще не готова.

Брэдвел отодвигается.

Прессия встает на колени.

– Что случилось? – спрашивает Брэдвел.

– Партридж, – зовет тихо Прессия.

– Да?

Она даже не знает, что хочет спросить. Голова просто разрывается от количества вопросов.

– Что ты хочешь спросить? – говорит Партридж. – Я отвечу на любой вопрос. Все что угодно!

Его голос кажется бестелесным, будто он звучит во сне, а не принадлежит реальному человеку, будто существует лишь в воспоминании. Партридж помнит их мать. Была ли Прессия слишком маленькой, чтобы помнить ее? Воспоминания – они как вода, – говорил дед. Сейчас это все обрело смысл. Или же она не помнит ее, потому что в ее жизни было слишком мало матери? Была ли ее мать королевой-лебедью, которая отдала свою дочь на воспитание бездетной женщине?

– Ты помнишь меня? Мы когда-нибудь встречались детьми?

Партридж сперва молчит. Может быть, на него тоже нахлынули воспоминания, или он пытается придумать для нее какую-нибудь историю, как сделал дед. Разве он не хочет наполнить ее пустое детство, стать настоящей семьей? Она бы хотела это сделать для него. Наконец он говорит:

– Нет. Я тебя не помню. – И затем быстро добавляет: – Но это ничего не значит! Мы были слишком маленькими.

– Ты помнишь маму беременной мною?

Партридж качает головой и проводит рукой по волосам.

– Нет, не помню.

Прессию переполняют вопросы. Как пахла мама? Как звучал ее голос? Похожа ли я на нее? Или я другая? Полюбит ли она меня? Любила ли она меня когда-нибудь? Неужели она вот так просто рассталась со мной?

– Как меня зовут? – шепчет девушка. – Не Прессия же. Я была подобрана дедушкой, и он, скорее всего, даже не знал меня. Его фамилия Бэлз. Это не моя фамилия. И не Уиллакс тоже.

– Я не знаю, как тебя зовут, – признается Партридж.

– Значит, у меня нет имени.

Брэдвел говорит:

– У тебя есть имя. И кто-то его знает. Мы найдем его.

– Седж, – шепчет Партридж, и его глаза увлажняются. – Вот бы вы с ним встретились. Ты бы ему понравилась.

Седж – это его погибший брат. Ее покойный единоутробный брат. Мир дает и вновь отбирает с бешеной скоростью.

– Мне очень жаль.

– Нет, все уже в порядке, – говорит Партридж.

Прессия не может скучать по Седжу, но все же скучает. У нее был другой брат. У нее была еще одна связь в этом мире. И она порвалась.

Прессия откашливается. Она не хочет начинать сейчас плакать, сейчас надо быть сильной.

– Почему у тебя нет чипа, Партридж? – спрашивает она. – Они же нацепили на тебя ярлык.

– Брэдвел прав: с чипом ты становишься отличной мишенью. Мой отец не хотел, чтобы его сыновья были мишенью.

– Они прицепили устройства слежения на открытку, а может быть, и куда-нибудь еще, – говорит Брэдвел. – Мы сожгли вещи Партриджа.

– Но вы также прицепили один из «жучков» к крысоподобной твари, – заявляет Прессия.

– Откуда ты узнала?

– Догадалась.

Откладывать больше не имеет смысла. Прессии хочется покончить с этим раз и навсегда. Она снова ложится на живот.

– Я готова.

Брэдвел низко наклоняется над ней, Прессии кажется, что он хочет что-то прошептать ей на ухо. Она поворачивает голову и кладет щеку на руку. Но Брэдвел не произносит ни слова. Он просто убирает ее волосы за ухо. И снова его жест оказывается настолько нежным, деликатным и легким, что удивительно, что на это способны его большие руки. Брэдвел всего лишь ребенок. Просто ребенок, который сам себя воспитывал. Он здоровый, сильный и злой, но в то же время нежный. И сильно нервничает, насколько можно судить по бешеному трепету крыльев у него за спиной.

– Я не хочу этого делать, Прессия. Мне жаль, что я должен.

– Ничего страшного, – шепчет она, – давай уже.

Слеза соскальзывает у нее по переносице.

Брэдвел снова протирает шею, и Прессия ощущает прикосновение его пальцев на коже. Его руки трясутся. Он, должно быть, бодрился, потому что он берет ее за шею и замирает.

– Партридж, ты мне нужен, – тихо зовет он.

Партридж подходит ближе.

– Держи ее крепко, – приказывает Брэдвел, – вот здесь.

Какой-то момент Партридж колеблется, а потом Прессия чувствует его руки, держащие ее голову.

– Крепче, – произносит Брэдвел, – чтобы она не двигалась.

Руки Партридж сдавливают голову, как тиски.

Прессия ощущает, как Брэдвел упирается коленом ей в спину. А потом она снова чувствует его руку, он прижимает ее шею пальцами, на этот раз очень крепко, и между ними в нее входит острый, как скальпель, нож.

Прессия испускает такой страшный крик, какого она еще не слышала. Боль ощущается, как будто внутри поселился зверь. Скальпель врезается глубже. Прессия больше уже не может кричать, потому что закончилось дыхание. Она непроизвольно пытается сбросить Брэдвела со спины. И хотя Прессия чувствует, что зверь боли снова возвращается и она превращается в животное, она знала, что сейчас нельзя двигать головой.

– Стой, – произносит Партридж.

Непонятно, к кому он обращается – к Прессии или к Брэдвелу. Что-то пошло не так? Ее вообще может парализовать. Все здесь понимают это. Она чувствует, как щекочущие струйки крови текут по обеим сторонам шеи. Дышать тяжело. Ее собственная кровь брызгами алеет на полу, и видно, как она стекается в лужицу. Прессия готовится к новой порции боли. Ее тело охватывает глубокий внутренний жар. Она вспоминает жар от взрыва, волны тепла, которые исходили от него. Она помнит это ощущение – остаться одной во всем мире, неуправляемым ребенком. На самом ли деле она это помнит? Или помнит, как пыталась это вспомнить? Она явственно видит японку – молодую и красивую – ее мать, которая погибла и сейчас погибла снова, потому что не была ее матерью. Она ей чужая, лицо, не говорящее ни о чем. Ее кожа плавилась. Она лежала среди тел, багажа и перевернутых металлических тележек на колесах. Воздух был полон пыли, и волны пепла нахлынули вновь. А потом появилась рука, взявшая ее за руку, и стук сердца отдавался в ушах. Она закрывала и открывала глаза. Когда-то у нее была игрушка, где были наборы для бинокля, и, нажимая на кнопку, ты каждый раз получал новую картинку. Она то открывала глаза, то закрывала, надеясь увидеть новый вид.

Но раз за разом видела лишь грязный пол и чувствовала сильную боль, грязный пол и снова боль.

Она спрашивает:

– Партридж, а мама пела колыбельные?

– Да, – отвечает он тихо, – пела.

Это уже что-то. Вот с этого и можно начать.