Текст книги "Отпечатки"

Автор книги: Джозеф Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Ну слава тебе господи, подумал Джейми, когда такси все-таки свернуло за угол, о котором Джейми говорил и говорил: наконец-то я его вижу – вон оно, посмотрите – прямо впереди, видите? Большое квадратное кирпичное здание, видите? Да?

– Чтоб мне лопнуть, – изрек водитель такси. – Вот так дела. Знаете что? Я тут много лет езжу, а поворотика этого в глаза не видал. Потрясающий город. Потрясающий. Правда? Лондон. А? Потрясающий город. Каждый день что-нибудь новое. Знаете, сколько лет я уже в этом деле?

– Да, – очень устало ответил Джейми. – В Рождество будет двадцать два. Вы уже говорили. Просто подъедьте как можно ближе, хорошо? К главным дверям, вон туда.

– Двадцать два года на Рождество, да. Уже говорил? Не помню. Голова дырявая. Ну что – здесь подойдет? А я не знал, что он тут есть, этот поворотик. Каждый день в этом деле узнаешь что-нибудь новенькое.

Ну почему, с изрядной долей горечи подумал Джейми, ты последние двадцать минут любезно меня уверял, что прекрасно знаешь, о чем я говорю, и пожалуйста, просто откиньтесь на сиденье и не волнуйтесь, будем на месте через пару минут? Было бы еще не так плохо, если б остаток поездки пролетел как сон, но нет, о господи, нет. Ну и задница, господи боже. Потому что обычно я, знаете ли, просто обожаю лондонские такси – ну, знаете, как вся эта система работает – вроде конвейера, вроде того. Запрыгиваешь, выпрыгиваешь, и дело с концом. Что может быть эффективнее? (Каролина – она всегда говорила, что такси – это деньги на ветер. Если у тебя в карманах бренчит столько лишней налички, Джейми, начинала она, я тебе говорю, лучше вложи ее в большую закладную, чтоб у нас появился хоть крошечный шанс выбраться из этой тесной дыры, в которой ты заставляешь нас жить. Но нет. Джейми – это было бы слишком благоразумно, правда, Джейми? Лучше ты будешь рассекать на такси каждый божий день, пока мне приходится забирать Бенни из школы на автобусе. Боже мой, Джейми – было бы полегче, если б у нас, по крайней мере, была машина!.. Вот вам Каролина. Как заведенная.) Но что до меня, я всегда считал, что они, такси, стоят потраченных денег, потому что они экономят вам время, понимаете: в конечном итоге они экономят именно это – время. Сейчас это не так уж и важно, надо признать. Время – это, в общем, единственное, что у меня осталось. Целые акры времени. Или осталось бы – единственное, что осталось бы, если б не Лукас. Можно сказать, самое близкое к вере в Бога.

Ну ладно – выскакиваю я, значит, на улицу, пытаюсь подозвать такси, и еще за барахлом, наваленным на тротуар, надо следить, и я все обдумываю два вопроса (ну, может быть, три, если «Ну почему, почему никогда не поймать такси, когда оно по-настоящему нужно?» считается. Три, если этот считается). Но главным образом я думал: боже правый, везет, как утопленнику – похоже, дождь начинается. И во что превратится мой плед, и пластинки, и небрежно увязанная стопка книг в бумажных переплетах? Потому что у меня не было времени, сами понимаете, упаковать все как следует; я не хотел, чтобы Бенни, ну вроде как – видел, как я это делаю. Я подумал, это может его расстроить. Меня бы точно вывело из строя. Так что я просто сгреб в кучу несколько сумок и пару коробок и более или менее смылся. Да. А второе, о чем я думал: печально, а? Вы только посмотрите на эту жалкую кучку вещей. Десять лет брака, а показывать нечего. Или девять. Может, и девять. В общем – неслабый стаж для брака.

Первые два такси, которые удалось поймать, мне, разумеется, пришлось отпустить – на обоих была эта чертова наклейка, как она меня бесит, самодовольно лыбилась на заднем сиденье: Спасибо, Что Вы, Блядь, Не Курите (потому что, понимаете, если вы заядлый курильщик, как я, вы учитесь всегда обращать внимание на важные вещи, вот такие, например; и то же самое – когда бронируешь столик в ресторане. Театры и кино, без разговоров, категорически и определенно под запретом. Так вот. И не надо доставать меня сами-знаете-чем, потому что я изо всех сил стараюсь, честное слово, выкинуть это из головы. Я хочу сказать, боже, какой кошмар: милый Лукас предлагает мне гавань, убежище, приют, но запрещено мое единственное утешение – моя страсть, моя слабость… о боже, моя жизнь, не будем отрицать очевидного. Что, во имя Христа, я должен делать? Не знаю. Не знаю. Говорю же, я изо всех сил стараюсь выкинуть это из головы.

Ладно. Третье такси, которое подъехало – то, на котором я остановился, то, в котором сижу и из которого в эту самую минуту с огромным удовольствием вылезаю (цифра на счетчике, о боже, она ослепляет, натурально, – в основном за двадцатиминутный тур по достопримечательностям Лондона: ну и приключение, блин). О боже, как бы то ни было, это такси, этот водитель – ему, похоже, было совершенно все равно, что я делаю и чего не делаю. Конечно, он наблюдал за мной с напускным равнодушием, пока я запихивал и уминал свое барахло в багажник; просто сидел, прислонив к рулю раскрытую на скачках «Ивнинг стандарт», и лениво и задумчиво грыз ноготь большого пальца. В общем, я наконец все утрамбовал – кое-как, конечно, едва осталось место для меня самого – и теперь хотел, о боже, лишь быть там, поскольку, если честно, после того как я только что выстоял очередные десять раундов с Каролиной (не один прощальный выстрел, а целая увертюра «1812 год»), у меня не было настроения, поверьте, для… и еще это бесконечное ожидание в строительном обществе, о боже, да, еще и это. Не знаю, верно ли то же для вас (в смысле, возможно, дело во мне? Может так быть? О боже, пожалуйста, не говори, что во мне), но я всегда застреваю в очереди за женщинами, которым надо, чтобы вся их кредитная история была выложена перед ними, роскошно подсвеченная, а когда они наконец получают желаемое, мне приходится общаться с некой далекой банковской кассиршей, которая не предложит мне подождать минуточку, сэр, а просто немедленно начнет набирать свой последний роман – и, господи, не смей заглядывать к ней, приятель, пока глава не закончится или, может – ну не знаю – пока у нее не забрезжит подозрение, что вот-вот прорвется побочная сюжетная линия (проснется – народится), и только в этот миг, она, быть может, решит, что настала пора ненадолго оторваться от утонченного искусства и сунуть мне мои проклятые пятьдесят фунтов, козломордая вонючая старая сука.

И всю дорогу сюда в такси – о господи, проклятый водитель! Эрн, так этого гада зовут. Откуда я знаю? Да потому что он, блин, мне сказал. Он сообщил мне свой возраст, сколько лет он уже доводит пассажиров до грани безумия (в Рождество двадцать два стукнет, верно? Этот факт будет преследовать меня до самой смерти) и даже то, что его младшенький обзавелся небольшой конторой по прокату автомобилей в самолучшей части Флориды и что будущей весной он и его хозяйка Вера отправятся туда на неповторимые три недели отпуска по системе «все включено», в том числе неограниченные поездки в Диснейленд и неизменная любезность их младшенького (которого – ох ты ж господи, да с какой стати я это помню? – зовут Стэнли). Второй его сын, Джейк, очень неплохо справляется, спасибо, в одной крупной фирме в Сити – в школе он был самым усердным, всегда сидел, уткнув нос в книгу (уж не знаю, в кого он такой уродился, но уж точно не в Эрна), и скоро его примут в стажеры, что очень для него хорошо. Всех их – включая Джанет, среднюю, – ожидает роскошный обед в день, когда придут результаты, у Марио, рядом с Олд-Кент-роуд, потому что он по доброте душевной тебе говорит, приятель, – даже и не думай обо всех этих пидорских забегаловках в Уэст-Энде, там тебя никогда не накормят полноценным обедом из трех блюд, как у Марио, и всего-то за двенадцать с половиной фунтов на человека за все, здорово, правда? К тому же он знает старого Марио – да и отца его, если честно, знал, – поэтому им всегда предлагают, о господи – ебаные мятные шоколадки, и если я хочу себя побаловать, то надо лишь отправиться туда и шепнуть его имя Марио, а уж тот обо мне позаботится – кстати, а имя-то свое он уже говорил? Да, говорил – говорил: тебя зовут Эрн, Эрн, о господи, помоги мне, – твое имя – гребаный Эрн.

И когда я объяснил ему как можно яснее – стараясь не нанести при этом смертельную обиду (поскольку я не мог рисковать, ясное дело, быть немедленно вышвырнутым посреди Доков со всеми своими сумками и коробками) – что, к его сведению, я на самом деле не заинтересован в беседе, он лишь сгорбился и начал бесконечный пронзительный и жалобный монолог – и мне пришлось спасаться мыслью о том, что уже недалеко осталось, не может быть, чтобы далеко (хотя, о боже, я уверен, что по этой улице мы уже проезжали), и ради Христа, Джейми, ты уж постарайся, удержи остатки самообладания, прикури очередную сигарету и сосредоточься на хорошем и приятном – мое прекрасное новое жилище в Печатне Лукаса, например (если мне судьбой предназначено когда-нибудь вновь увидеть это место), и как здорово было бы попросту нагнуться и всадить чертову вилку прямо в жирный и глупый Эрнов загривок.

– Врачи… – затянул он. – Что они понимают? Ась? Каждую неделю новые указания. Читаешь газету и не знаешь, что думать. Алкоголь вреден…. алкоголь не вреден… сахар вреден… сахар не вреден… яйца, и вот еще: молочное. Молочное вредно… молочное не вредно… потом они говорят, что говядина вредна… а баранина не вредна…

Теперь я наверняка знал, что мы уже проезжали мимо этого проклятого розового многоквартирника, вон того – может, даже дважды. И на этот раз я так взбеленился, что даже заорал: «Вон там! Прямо за углом! Перекресток. Поворачивай налево на перекрестке!»

Такси даже не притормозило; оно радостно прошелестело мимо.

– Чуть подальше, может, развернемся, – уверил меня водитель. – Да. А потом они передумывают и говорят, что баранина вредна… и белый хлеб – они говорили, что он вреден… а теперь говорят, что не вреден… в общем, я чего хочу сказать, хочу сказать – что вообще тут думать? В смысле – по правде: все это дерьмо – оно здорово выводит из себя, верно? Свихнуться можно. Здесь нельзя повернуть налево, папаша. Я привык, что можно. А потом они закрыли поворот нафиг. Проектировщики дорог… да что они смыслят? А? Делают дорогу односторонней… а в следующий раз она уже двусторонняя… открывают тебе замечательное кольцо… а потом выясняется, что ее вообще закрыли… Денек бы хоть такси поводили, а потом планировали бы дороги. Они ничего не смыслят, планировщики эти. Совсем как наше чертово правительство…

– О боже. О боже…

– Обещают подбросить деньжат Государственной службе здравоохранения… а потом не подбрасывают. Моя Вера ждет операции на желудке с позапрошлой Пасхи. Потом говорят, что дадут больше денег на образование… и не дают… а потом читаешь, как они обещают вложить все эти деньги в общественный транспорт… но не вкладывают… вот почему люди все больше ездят на такси, если хотите знать мое мнение: возни меньше.

Такси наконец остановилось. Водитель просто сидел, укутанный аурой сосредоточенного безразличия, балансирующего на грани абсолютно поразительного. Джейми низко наклонился, чтоб удобнее было разгружать барахло (но все равно умудрился хорошенько приложиться головой – и, поскольку он еще был наполовину слеп и слаб от вспышки боли и последующей ноющей муки, каким-то образом, блядь, умудрился треснуться еще раз).

– Не выношу эти дурацкие бумажные деньги… – презрительно проныл таксист, когда Джейми протянул ему львиную долю вырванных этим утром у строительного общества отступных. – В смысле – издевательство, правда? Если заглянуть в суть дела. А вот когда дело доходит до войны – о да: на это у них всегда найдутся деньги, правда? Посмотрите, до чего дошло – у американцев теперь есть умные ракеты. Думаю, у нас они тоже есть…

Джейми уже выгрузил остатки пожитков – и, боже, он так, оххх – так страстно жаждал избавиться наконец от этого клятого Эрна, навсегда, навсегда, безопасно свернуться в материнском лоне. Однако еще ждал сдачи (хоть дурацкими бумажными деньгами, хоть нет). И пока он лихорадочно пересчитывал свои бесконечные сумки и коробки в ожидании неизвестно сколь малой величины, кою водитель соизволит дать ему на чай, Джейми неожиданно обнаружил огромный, квадратный, очень заметный знак на стене Печатни, довольно высоко, слева от дверей. «Преступившие границу будут преследоваться по закону», гласил он (вот, собственно, и все) – сия надпись была довольно искусно вырезана на основательной толстой плите – наверняка, некий сланец, заключил Джейми. Всякие вульгарные маленькие буквы-наклейки или готовые знаки недостойны Лукаса. И все же странно, поскольку прежде, одержимо слоняясь в тени здания, Джейми ни разу этой надписи не замечал; видимо, новая, предположил он. И, господи боже, знаете, – они были повсюду, подобные знаки. Джейми хорошо помнил их с детства. Они тщательно утверждались как одна из немногих надежных вещей: если ты забредал в такое место, что распаляло воображение юноши (горячило кровь) – неодолимо притягательную грань темнейшей и блестящей зелени, столь быстро переходящей в дремучий, угольно-черный лес, например, или, может, пахнущую дизелем паутину подъездных железнодорожных путей, резких и лязгающих, – там непременно стоял знак, символ запрета с вытянутой рукой, ладонью к тебе. Джейми тогда считал, что более или менее понимает значение слова «преступивший», поскольку оно ведь из какой-то старой молитвы или вроде того, да? грубо говоря, можно считать, что оно обозначало некоего удачливого и, несомненно, взрослого человека, который делал все, что ему заблагорассудится. Однако он будет «преследоваться по закону» – забавно: одному богу известно, откуда ему в голову пришла эта мысль (он ведь был совсем ребенком) – но он был совершенно уверен, что это каким-то образом неизбежно ведет к смерти от электрического разряда. И потому он никогда, за все свое детство ни разу и не подумал нарушить ясно очерченные границы подобного знака хотя бы на дюйм, свято веря, что, если когда-нибудь в приступе сумасшествия он до комка в горле набрался бы смелости хотя бы возмечтать о подобном действии… что ж, тогда его следующий шаг непременно гарантировал бы гром, а затем шипение обжигающей, ослепляющей молнии, и все, что осталось бы от Джейми, дабы отметить его первый и последний акт преступления на земле, – это лениво дымящаяся, обугленная, коническая кучка пепла.

Детские глупости, естественно, – но Джейми тем не менее признал, что от этого знака здесь ему стало слегка не по себе, даже если предостережению и не удалось, как, несомненно, удалось бы в те далекие давние годы, перепугать его до смерти (заставить побледнеть и задрожать).

– Пол-лимона за штуку? За эти умные ракеты? Ничего удивительного. Так, погодите, – вы мне сколько дали – тридцать, верно?

И тут Джейми разглядел группку людей, наполовину скрытых в тени больших двойных дверей, возле одной распахнутой створки. И конечно же они смотрели, да? Ну конечно, смотрели.

– Лимон?.. Два лимона?.. Не удивлюсь. Ну ладно – значит, я должен вам два – а может, скажем, что мы в расчете, а? Три лимона?.. Пять лимонов?.. Я хочу сказать – кто считает? Потому что говорю вам, дружище, – с этими умными ракетами может быть сколько угодно.

Джейми отмахнулся. Он окончательно забыл, сколько денег ему должны, а может, и не должны – так что давай, валяй, чертов Эрн: прикарманивай свои пять лимонов или о чем ты бормочешь, – и, пожалуйста, уговори свое черное урчащее такси совершить свой знаменитый ловкий разворот, а затем обещай мне, что мигом свалишь отсюда прямиком в ад.

– Это ж надо! – услышал Джейми женский голос, когда побрел, довольно неуклюже, да, потому что нес слишком много вещей для одного захода, и немедленно пожалел, что напряг ноющие красно-белые пальцы немного сильнее, чтобы управиться с еще одним здоровым баулом. Люди, подумал он, с кучей барахла в руках (на рождественских распродажах, например, или в аэропортах – о боже, ужасный стресс и в лучшие времена), всегда казались Джейми какими-то… глупыми. Для него люди, которые суетились, выглядели не только взволнованными, но и приниженными – а люди, погребенные под горами громоздкого багажа, – попросту тупыми. Поэтому – помня об этом – Джейми был, конечно, весьма недоволен тем, что сам оказался таким (суетится, унижается, стеснен, туп – совершенно необъяснимо в этом конкретном случае, поскольку он прекрасно знал, что группа людей стоит там, прохлаждается и смотрит). Точнее, трое – вполне достаточно, как по-вашему? Мужчина, женщина, которая говорила, и сбоку еще одна – женщина, вернее, девушка. Иисусе – вот это красотка – абсолютно сногсшибательная красотка. И не спрашивайте Джейми, как выглядела та женщина, которая говорила (и, ох черт, она опять говорит, уже что-то другое: скоро придется уделить ей чуточку внимания), потому что, если честно, он был полностью загипнотизирован той, другой, понимаете – женщиной, девушкой, – которая улыбалась ему так, ох – сияюще, а волосы ее были длинны и блестящи, и, знаете ли, такое нечасто увидишь днем – такие высокие каблуки, острые носы и в целом очень, гм – волнующие туфли. Не увидишь в наши дни, в наш век. Да и в жизни Джейми не увидишь. О господи – да вообще нигде и никогда не увидишь, если как на духу. Те немногие женщины, которых Джейми знал, – жены, в основном, – тяготели к домашнему; домашнему, да – а иногда просто чокнутому. – Еще один новичок – что за день сегодня, – пропела женщина, – не та, при виде которой останавливалось сердце, нет: другая, первая. Которая, как Джейми теперь увидел – когда попросту уронил свое барахло прямо в дверях, и оно опрокинулось и расползлось (по правде говоря, понятия не имею, на черта я вообще его тащил – это же просто мусор, мусор и больше толком ничего), – с лица была не так уж плоха: в таком немного цыганском и, может, богемно-художественном роде (вероятно, все дело в волосах и сережках)… но будем честны, совсем не того класса, что та, другая, вторая, которая по-прежнему стояла – какие ноги и все такое, – и улыбалась, да: улыбалась, и, похоже, прямо ему.

– Привет, – сказал Джейми, постаравшись поздороваться со всеми сразу, но немедленно ощутив, как слова его сменили траекторию и, словно какая-нибудь умная ракета, попали прямо в цель – в Мисс Вселенную.

– Меня зовут Джуди, – сказала первая. – Добро пожаловать в прибежище. Тебе понравится. Нам всем нравится. Это Тедди – мой, гм – ты кто, Тедди? Мой партнер, а? Друг? Любовник? Ты кем хочешь быть?

Тедди поскреб под весьма пышной бородой (в которой, почудилось Джейми, имелись все цвета и оттенки, мелькали тут и там время от времени: черный, какой-то ржаво-коричневый, седой – и даже изредка маленькие пучки блондинистых волос, точно вам говорю, если, конечно, мерцающее молочное зимнее солнце не сыграло шутку, как это за ним водится).

– Всем вместе, надеюсь, – улыбнулся Тедди. А затем протянул руку Джейми и, глядя в глаза, очень серьезно произнес: – Лиллихлам.

Джейми моргнул.

– Правда? – спросил он. (Потому что я не совсем уверен, что я, гм… но что бы он ни сказал – не это, не это ведь? – «правда», сказать, по правде, – не ответ.)

Джуди засмеялась:

– Это его фамилия. У него на ней бзик. Его зовут Тедди Лиллихлам, правда, дорогой? Теперь, когда наш новый друг в курсе, ты можешь аккуратно упаковать и уложить свой скелет обратно в шкаф.

– Я Джейми, – произнес Джейми. – Джейми Мил. Привет, Джуди. Привет, Тедди. – По крайней мере, у него теперь был неплохой повод направить все свое внимание на (о да – еще бы) на ту, вторую.

– У меня… – начал Тедди, – нет никакого бзика, Джуди… просто я считаю, что лучше первым делом прояснить этот вопрос, вот и все. Обойтись без недоразумений – а потом можно и к делу. Я вообще-то этого в виду не имел, но как бы то ни было.

– Я – Фрэнки, – сообщило видение. Прелестный голос – довольно низкий, совершенно прелестный.

– Не слушай его, – веселилась Джуди. – У него бзик. Тедди, может, пособишь Джейми с его манатками?

– Привет, Фрэнки, – благоговейно произнес Джейми. – Ты что – тоже тут живешь?

– О да, – радостно ответила она. – Я член нашей славной маленькой шайки. Я с Джоном – ты должен с ним познакомиться. Он будет с минуты на минуту. Выскочил на секундочку за машиной. Я уверена, ты его полюбишь – его все любят.

Джейми энергично закивал – как будто она поведала ему потрясающе интересную, переворачивающую все с ног на голову информацию (в некотором смысле, так оно и было, конечно: она живет здесь – ура! И еще есть Джон. Но ведь его не может не быть, правда? Всегда, следует признать, есть какой-то Джон. И, по опыту Джейми, очень часто такой Джон, которого все любят).

– Я так понимаю, – сказал Тедди, – ты в дальней части второго этажа, да? Самая последняя комната. Мы живем чуть ниже. Восточная сторона – всего пара ступенек вниз. Если что понадобится или…

– О да, – вмешалась Джуди. – Все, что угодно – просто приходи и проси. Обещаешь? Мы серьезно. Даже и не думай, что не хочешь – ну, знаешь, как люди обычно думают, – вторгаться или вроде того, потому что, если честно, не знаю, как это звучит, – какими мы все тебе кажемся, – но мы не такие, правда, Тедди? Фрэнки? Мы все здесь не такие. Мы все, ну – вместе, понимаешь. И ты станешь таким же, вот увидишь. Все дело в Лукасе – из-за него на всем такой… отпечаток.

Тедди улыбнулся:

– Все за одного… в таком вот стиле. В общем – добро пожаловать, Джейми. Ты, наверное, хочешь разобраться с вещами? Просто скажи мне, что взять.

– Ой, вот он! – вскрикнула Фрэнки. – Джон приехал.

Джейми повернулся на скрежет подъезжающего автомобиля – и ох! О боже мой, что за… о господи, вы только посмотрите. Прекрасно. Потрясающе. Такая синяя, что почти черная – и, Иисусе, такая блестящая. У Джейми сейчас не было машины (о чем Каролина редко забывала ему напомнить), но когда-то была – неоднократно бывшая в употреблении «БМВ», в отличном состоянии (почти ни хрена, правда, за нее не выручил, когда продавал), – но с самого детства он мечтал, жаждал – даже возбуждался от одной злорадной мысли о дне, когда ему достанется такая машина. Хотя бы прикоснуться и… вдохнуть ее. О боже, только посмотрите на эту чертову машину, да посмотрите же! Господь всемогущий – она даже прекраснее Фрэнки.

– Она… сногсшибательна, – прошептал Джейми. – Это «бентли», да? Нет, это не «бентли». «Бристоль»?[22]22
  «Бристоль» – марка эксклюзивных британских автомобилей, выпускающихся с 1945 г.


[Закрыть] Это «бристоль»? Она… само совершенство.

– Милая, правда? – восторженно спросила Фрэнки. – Джонова радость и гордость. Иногда мне кажется, что Джон любит ее больше меня.

И Джейми кивнул – потому что да, он понимал – иногда это почти одно и то же: разрываться между двумя красавицами. Но Джону не о чем волноваться, не так ли? Да, не о чем. Потому что Джон имеет обеих. Правда? О боже: надеюсь, я полажу с этим Джоном, кем бы он ни был.

– На самом деле, – тараторила Фрэнки, на ходу покачиваясь на своих обалденных каблуках, – это «алвис».[23]23
  «Алвис» – марка эксклюзивных британских автомобилей, выпускавшихся с 1919-го по 1967 г.


[Закрыть] Тысяча девятьсот пятьдесят какого-то года, точно не знаю. Пошли, познакомишься с Джоном – но обещай, Джейми. Обещай, что не будешь слишком много говорить о машине, или я тебя предупреждаю – мы тут всю ночь просидим.

Джейми последовал за ней (боже, какие формы), жадно пожирая глазами соблазнительные изгибы этой стройной темно-синей красавицы (боже, какие формы). Он не слишком хотел разглядывать водителя, но ведь все равно придется, рано или поздно.

– Джон, – радостно закудахтала Фрэнки, прыгая по булыжникам мостовой на другую сторону машины и открывая дверь. – Это Джейми. Новичок. Он по уши влюбился в твою машину, но обещай, пожалуйста, о ней не говорить. За углом не было этого кошмарного бродяги, правда?

Джон засмеялся и протянул руку в окно.

– Я не видел, Фрэнки. Вряд ли. Кстати, меня зовут Джон Баррингтон. Рад знакомству. Фрэнки немного расстроена – правда, Фрэнки? – из-за этого бродяги, который имеет обыкновение болтаться поблизости, время от времени. По-моему, вполне безобидный. Хотя смотреть на него не слишком приятно, это правда.

Фрэнки изобразила дрожь отвращения.

– Он страшный. Мерзкий.

– Странно, что, – вставила Джуди, – он ведь никогда не просит денег. Я временами сама ему даю. Жалко его.

– Бррр! – поежилась Фрэнки. – Я ему никогда ничего не дам. Он так на меня смотрит…

– Ну ладно, в общем, – с улыбкой заключил Джон. – Извини, что не выхожу из машины, Джейми, старина. Мы сегодня вечером немного опоздаем. Я бы оставил свою колымагу здесь, но Лукас против. Ну-с – добро пожаловать в клуб. Может, после обеда поболтаем – хорошо? – Джон скользнул руками вверх-вниз по рулю. – Она красавица, правда?

Джейми коротко глянул на Фрэнки – короткая юбка высоко задралась, когда та скользнула в машину рядом с Джоном, – и сказал: «да». Затем его взгляд пал на длинный, приземистый нос великолепного «алвиса» и: «да», он сказал, «да, о да». А потом, совершенно неожиданно, машина сорвалась с места и аккуратно вписалась в тот маленький тесный поворот, который этот вонючий козел Эрн обнаружил только сегодня – а ведь он, со стоном вспомнил Джейми, двадцать два года в этом деле, будет на Рождество (верите ли?).

Теперь Джейми осознал, что рядом стоит Джуди.

– Это, – сказала она, – был Джон. – Ты удивился?

– Я, гм, – это ты о чем? В смысле, его?..

– Возраст, да. Удивлен? Ты удивился? Я удивилась – мы ведь удивились, да, Тедди? Когда они впервые приехали. Толком никто не знает, сколько ему лет на самом деле – думаю, почти семьдесят, хотя морщин у него совсем немного, не поспоришь…

– О нет… – вставил Тедди. – О нет-нет-нет – вряд ли он так стар. Наверняка нет. Около шестидесяти пяти, я бы сказал. Он отличный парень, наш Джон. И очень большая шишка. Мы без него не справились бы, это точно. Да, без Джона бы ничего не вышло.

– О господи, я знаю, Тедди, – конечно, я знаю. Я же ничего против него не имею. Я нежно его люблю – как и все мы. Просто – ну… ты понимаешь. Фрэнки всего-то лет двадцать. Милая крошка, во многих отношениях. Не то что бы это было неслыханно или как-то так. Но все же – старине Джону, по-моему, здорово повезло.

– Он этого заслуживает, – сказал Тедди. – А тебе, моя бедная старушка, – тебе некуда деваться от меня.

– Дорогой Тедди, – засмеялась Джуди. И поцеловала его в щеку. – Понимаешь, Джейми, Джон – он ужасно богат. Не так богат, как Лукас, конечно, – но все же очень состоятелен. Он не работает, ничего подобного – просто почему-то у него куча денег. И Фрэнки, конечно, – она тебе понравилась? Правда же, она милая? В смысле, милый человечек? Она тоже нигде не работает. Вполне естественно. Нам же, увы, приходится, да, Тедди?

– У нее есть, гм, – профессия, – уточнил Тедди. – Она ведь актриса? Кажется, кто-то мне говорил.

– Ну, – сказала Джуди. – Вообще-то скорее танцовщица. Бог ее знает, какого сорта. Думаю, что-то ближе к эротике. Кстати, Тедди – актер. И очень талантливый. А ты чем занимаешься, Джейми? Чем-нибудь захватывающим?

Джейми засмеялся.

– Да ничем особенным, если честно, – довольно уныло признался он. (И, господи боже, вы знаете: это правда.)

– Ну, – вставил Тедди. – Актер… сейчас я скорее перебиваюсь за кадром. На коммерческом радио. Иногда голос ставлю. Но ни «Эн-би-си», ни «Би-би-си» меня не прельщают, скажем так.

– Не глупи, Тедди – ты совершенно замечательный актер, и прекрасно это знаешь. Понимаешь, в чем дело, Джейми – в последнее время что-то не подворачивалось хорошей роли. Но скоро – попомни мои слова – его имя прогремит повсюду, как должно. Ладно – здесь мы все вкладываем то, что умеем. Я так думаю, ты уже знаешь. Тедди иногда устраивает восхитительные чтения вслух после ужина – правда, Тедди? Век бы его слушала. И он ставит пьесу на Рождество – событие года. Что это будет на сей раз, Тедди? Ты уже решил?

– Пока не знаю. Может, Агата Кристи. Пойдет неплохо. Или что-нибудь из Шоу?..

– Шоу – это замечательно. Только не «Пигмалион» – от этой «Моей прекрасной леди» уже тошнит до смерти. А в свободное время Тедди сам делает вино – мы уже много галлонов прикончили, правда, сладкий? Кроме Лукаса, конечно. Он вино не пьет. Он пьет джин и какой-то странный чай, представляешь? В одном стакане. В этом весь Лукас.

– Ну, – сказал Тедди, – конечно, Лукас его не пьет: оно и не предназначалось для Лукаса.

– Именно. Оно несколько… ординарное, – предположила Джуди. – Вероятно, Лукас считает его довольно вульгарным. Ну – наверное, оно и впрямь довольно вульгарное, как по-твоему, Тедди?

– О да, – жизнерадостно отозвался Тедди. – Премерзкое. Зато дешевое. В смысле, в производстве. Что до Джуди, то она редко лентяйничает – правда, любовь моя? Немного, гм, – сложно определить, чем именно занимается Джуди…

– Совсем несложно, – возразила она. – Я сексолог, Джейми. Проще некуда. Сейчас у меня, правда, совсем мало клиентов – поэтому я подрабатываю у «Самаритян».[24]24
  «Самаритяне» (осн. 1953) – благотворительное общество помощи людям, попавшим в беду и замышляющим самоубийство.


[Закрыть] Иногда это так выматывает, знаешь ли… И если у кого-то в Печатне проблемы, я, конечно…

– Бывают вечера, – сказал Тедди, – когда она совсем без сил.

– Бывает… Многие пациенты ушли, понимаете, когда я временно отошла от дел. Мы путешествовали, не так чтобы мало, правда, Тедди? А потом я подхватила эту, ох – свирепую дизентерию… несколько месяцев не могла вылечиться. Врачи одно время очень волновались.

– О боже, – произнес Джейми. – Где подхватила?

– Гм? В заднице, где же еще! А ты думал – где? Ладно – пойдем, Тедди: пусть Джейми спокойно разберет вещи и устроится. А потом за ужином познакомишься со всей бандой. Вероятно, сегодня готовит новый повар – оно и к лучшему. Бедняга Майк только и умел, что отвратительно потушить мясо и навалить на гарнир совершенно кошмарного пюре – правда, оно было ужасным, Тедди? Это пюре? Ты уже видел Майка, Джейми? Ах нет, конечно, нет – ты же только что приехал. Ну, он приятный человек – правда, Тедди? И Уна. Милая пара. Он просто совершенно невыносимо готовит, вот и все.

– Я видел его замену, совсем мельком, – сообщил Джейми. – Его зовут Бочка.

– Неужели? – воскликнула Джуди. – Бочка! Как мило. А он – ну?..

Джейми покачал головой.

– Нет, – ответил он. – Нет. Лукас называл его Глистой.

– О, как же это похоже на Лукаса! – засмеялась Джуди. – И задумалась. – Милый Лукас, – сказала она. – Милый, милый Лукас!

Они втроем поднялись по ступенькам к дверям Печатни и принялись нагружаться сумками и коробками Джейми.

– А Джон… – сказал Джейми. – Когда вы сказали, что без него бы не справились – что он, гм, – вносит в, гм, – сообщество? (И что, размышлял он, во имя Христа, внесу я?)

– О, ну, – фыркнула Джуди, – я думала, это совершенно очевидно: деньги. Я же говорю, у него их горы. Люди, у которых есть деньги, дают деньги – еще есть Кимми, – но голытьба вроде нас денег давать не должна. Ну – много не должна. Обязательно взгляни на их этаж – на комнаты Джона и Фрэнки. Они поистине великолепны. Сразу видно, кто там живет. Просто потрясающе, чего можно добиться с командой ведущих дизайнеров, армией чернорабочих и ебаным богатством.