Текст книги "Отпечатки"

Автор книги: Джозеф Коннолли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

– Да, но… послушай, Лукас – не думай, что я… В смысле, это офигенно круто, то, что ты предлагаешь, и… ну ладно – в чем твоя выгода? То есть – чего ты хочешь?

– Ну, – начал Лукас. – Если вдуматься, все очень просто. Всего, что ты сам захочешь дать. Внести вклад. Дизайн интерьеров – очень полезно. Мастерство твоего друга на кухне – бесценно, уверяю тебя. Небольшая уборка, быть может…

Пол повернулся и уставился на него: в первый раз по-настоящему заглянул Лукасу в глаза. И не увидел в них ничего, от чего мог бы отпрянуть.

– И… все? Ты не хочешь ничего… другого?

– Я хочу, – ровно ответил Лукас, – лишь того, что ты сам готов отдать. Ничего более.

Да, подумал Пол: да. И сейчас он думал то же самое: потому как да – именно так все и вышло, именно так. Но я же не могу втиснуть это Бочке в башку – а что касается Тычка, о боже, о боже: и думать нечего. Понимаете – тонкости будут упущены, если я попытаюсь произнести это вслух. Так что лучше не устраивать неразберихи. А сейчас пора сделать так, чтобы все завертелось, как, блин, обычно.

– Ну так что, Бочка, – как насчет нам с тобой пойти и к ним стукнуться, а? К этому Киллери или как там его. Типа разобраться.

Бочка кивнул:

– Хорошо… но слышь, Пол, когда мы уже барахло двинем, а? Ты говорил, совсем скоро.

– О нет, только ты не начинай! Мы только-только избавились от нытья проклятого Крошки Дэви, а теперь ты пищишь.

– Да я просто, ну – хочу разжиться парой монет, вот и все.

– Мы все хотим, Бочка – все хотим, правда? У меня что, из ушей деньги сыплются? А? Поверь мне, сынок: я над этим работаю. А сейчас идем к Киллери. Ясно?

– Да, – ответил Бочка. – Да. Слышь, тут все как-то чуток странно, а, Пол?

– Да, – ответил Пол. – Да, странно. Не переживай. Я скоро во всем разберусь. Выясню, в чем тут дело…

– Не надо, Пол, – умоляю тебя.

Пол засмеялся, хлопнул старого приятеля по плечу и толкнул через коридор к подножию лестницы.

– Альфи… – продолжал он.

Оба стояли перед тем, что Пол, следуя инструкциям Элис, – если только он не вывернул все наизнанку, – распознал как дверь Киллери. Ну и что – может, ему еще раз постучать? Я вам говорю – эти комнаты, лофты или как их там предпочитает называть Лукас, такие огроменные, что внутри, может, просто не слышно (или, может, один из этих самых Киллери еще только на половине долгого пути к двери).

И пока они там стояли, как два простофили, Пол и Бочка (причем Бочке, как не без оснований казалось Полу, сама эта идея осточертевала все больше: дергался он), они вовсю обсуждали девчонку, которая только что попалась им на глаза, – прошли мимо нее в коридоре. Черт, начал Бочка – все еще чуя шлейф аромата ее духов – черт возьми, Пол… ты эту соску видел? Я тебе говорю – я и думать не думал, что здесь найдется что-то такое. Я почему-то думал – ну не знаю… наверное, я прикидывал, тут все чудаки или неудачники, вроде того. Но боже, она – у нее все, что нужно, у нее-то все удачно, к гадалке не ходи. У меня внутри так все и сжалось, блин, Пол, да что там – такие ноги, меня чуть пополам не разорвало. Да, сказал Пол – да, она ничего. А Бочка давай глаза пучить, как рыба, и, задыхаясь, сказал: ничего?! Ничего?! Да ты что такое несешь – ничего?! Она в сотни раз лучше, чем просто ничего, сынок – она охеренно, потрясающе, невероятно отпадна, во как. А ты видел, как она нам улыбнулась? Как она улыбнулась нам краешком рта? А? Я ей, небось, понравился. Как по-твоему, она греет по ночам постель Лукасу? Потому что Элис – она ужасно похожа на мою старую училку географии, эта Элис, но девчонка – совсем другой коленкор. Я тебе скажу, кого она мне чуток напомнила, Пол, – твою Соню. Ну, по крайней мере лицом – и волосы такие же, и вообще; ну то есть, пойми меня правильно, Пол, но все же – признайся, сынок. Хорошая девчонка, эта Соня, я ничего не говорю – но она не похожа на твоих обычных стриптизерш. А? Это все, что я хочу сказать, кореш. В смысле… хорошенькая, спору нет – но не с разворота журнала, верно? И Пол сказал: нет – нет, не с разворота. И Бочка продолжил: ладно – к разговору о Соне, она будет тут с нами жить или как? И Пол ответил: нет – нет, Бочка, не будет. И Бочка спросил: но ты ведь рассказал ей, правда? Ну – где собираешься болтаться. Но Пол только покачал головой и ответил: нет, вообще-то нет. И Бочка сказал: но она же психовать будет, а? Вернется от матери и увидит, что ты собрал манатки и смылся – она ж обидится? И будет права. Ты бы звякнул ей, сынок. И Пол сказал: слушай, хватит, Бочка, ясно? Не твое собачье дело. И Бочка сказал: да я ж просто посоветовал, Пол, вот и все… И Пол сказал: больше не надо, хорошо? (Господи – эти люди когда-нибудь вообще откроют эту треклятую дверь или как? Надо бы нам, пожалуй, – что? Попробовать открыть дверь? Посмотрим, что из этого выйдет.)

Пол взялся за дверную ручку и осторожно надавил. Дверь открылась легко, он подержал ее полуоткрытой, ожидая реакции (голоса, шума – чего угодно: ему такое не впервой, знаете ли), но когда ничего не последовало, он распахнул дверь настежь и озадаченно, в некоторой даже растерянности уставился не на очередную деревянную взлетную полосу, залитую светом, как на съемочной площадке, – проклятущие огромные окна, они здесь, кажется, повсюду. Вместо этого он увидел нечто вроде маленького, довольно незамысловатого и бурого, ну – как же это называется? Вестибюль почти подходит; небольшая такая прихожая, в ней – вешалка и подставка для зонтов, посередине – зеркало в раме, и все это увенчано изобильно резным таким фронтоном, живо напомнившем Полу бабушкин шкаф. Дубовый, решил Пол, годов в 1870–1880-х, примерно так. На крючках висели толстые твидовые пальто и шоколадного цвета фетровые шляпы, под ними пристроилось несколько тростей и зонтов с изогнутыми ручками, а с ними толпа прогулочных палок – их оказалось на удивление много, а одна, как только что заметил Пол, была из слоновой кости с отлично отполированным серебряным набалдашником – совсем как у Фреда Астера в, господи, – скольких из этих его потрясающих фильмов? (Стиль? По мне, так Фред один его выдумал, если хотите знать мое мнение.)

– Ау?.. – раздался наконец голос откуда-то издалека. – Кто здесь? Кто-то пришел?.. Проходите! Проходите!

Пол высматривал дверь. Бочка шел прямо за ним, толкаясь и хрипло повторяя ему в ухо: чё происходит, а? Чё происходит? Чё происходит? И так без конца, и Пол был не только взбешен, но и на мгновение поставлен в тупик, потому что, понимаете, – этой маленькой прихожей здесь по всем параметрам просто не должно быть, понятно (это не такое здание), но на деле я стою прямо посреди нее, ну – значит, тут должна быть еще какая-то дверь, которая ведет в, бог его знает, – в гостиную, что ли: в какую-то залу. (Христос всемогущий, Бочка, заткнись хоть на одну разнесчастную секунду, хорошо? Ничего, блин, не происходит. Так что умолкни нахер и не доставай меня.)

А потом он увидел проем. Он увидел проем и едва не подумал: забавно… и в этот самый миг услышал, как кто-то подошел совсем близко – наверно, как раз по ту сторону, гм… да что же это такое? Темень тут кошмарная, почти ничего не видно. А потом он коснулся этой штуки – какой-то экран, плоскость – липовая стенка из картона, как на студиях («Пайнвуд»,[14]14
  «Пайнвуд студиос» (осн. 1934) – крупная британская киностудия, расположенная в 20 км от Лондона, где снимались, помимо прочего, некоторые фильмы о Джеймсе Бонде.


[Закрыть] может, или другая какая, одна из них). А к тому времени, когда мужчина появился из проема, чтобы поприветствовать их – невысокий парень: широченная улыбка под забавными рыжеватыми усиками, – Пол успел заметить, что они всего футов восемь или девять высотой, эти ширмы или что это (потому как их тут полно, теперь я их вижу – все стоят под разными углами, друг друга слегка перекрывают; боже – вы только посмотрите: у них у всех к низу колесики приделаны). Где-то высоко, в милях от пола должен быть грандиозный сводчатый потолок – как везде в этом здании. Так почему я его не вижу?

– Привет-привет. Заходите. Прошу прощения – вы стучали? Вечно мы не слышим, когда стучат. Особенно если радио играет. Мы, в общем-то, со стуком не особо заморачиваемся. Вы новички, верно? Знаете – мы все здесь невероятно дружелюбны. Открыты. Заходите без разговоров. Так повсюду в Печатне. Хотите чего-нибудь – хотите повидаться с кем-нибудь, например, – и просто заходите. Прошу прощения, гм, – заболтался. Кстати, меня зовут Майк. Заходите, заходите. А вас как зовут?

– Пол, – сказал Пол. – Я Пол – а это Бочка. Приятно познакомиться.

– Взаимно. Проходите, оба. Проходите и поздоровайтесь с Уной.

Пол с радостью поступил, как было велено. Все трое поминутно сталкивались, сопровождая это полузадушенными извинениями – или нередко лишь кашлем или чахлыми смешками, поскольку маленькая и тесная прихожая вела в очень узкий коридор – который, судя по всему, тоже был построен из этих странных старых ширм, – и пока Пол отмечал приглушенные охристые обои с цветочками и очень блестящие, коричневые, как патока, деревянные стенные панели (по всему низу, аккурат над колесиками), и даже – о да, вы гляньте, – рейку для картин, на которой висела старая хромолитография (угадайте, кого) Уинстона Черчилля при полном, блин, параде (в резной ореховой рамочке и на цепочке)… пока Пол дивился на все эти сюрпризы – которые ему нравились, взаправду нравились – он одновременно ломал голову над тем, как, блин, так получилось, что здесь так чертовски темно. А потом, довольно неожиданно (по мнению Бочки, давно было пора) они оба очутились почти в самом центре уютной тесной гостиной, каких давно уже не бывает – примерно четырнадцать на двенадцать, прикинул Пол, и все, – а на маленькой бежевой софе, обитой, похоже, мокетом с ледериновым узором,[15]15
  Мокет – мебельный плюш с шерстяным ворсом на хлопчатобумажной основе. Ледерин – материал на тканевой основе с нитроцеллюлозным покрытием.


[Закрыть] довольно ловко примостилась, очевидно, эта самая Уна. И, слава богу, она оказалась неожиданно нормальной (потому что, скажу я вам, будь она одета в ночнушку, пожарную каску, одной рукой держи щит с возлюбленным нашим флагом, а другой воинственно потрясай трезубцем, Пол, если честно, не слишком бы удивился – потому что, слышь: уж не знаю, заметил ли Бочка, но здесь как будто петля во времени, как будто в проклятое Средневековье забрел, или вроде того).

– Что за место! – восклицал Пол голосом, полным редкой и невинной радости, которая искренне обуревала его. – Но как получилось, что здесь так темно, Майк? Здорово, Уна, – как дела, подруга? Все в порядке?

– Это Пол, – сообщил ей Майк.

Уна засмеялась и сказала:

– Привет, Пол, – спасибо, в порядке, а у тебя как?

И Пол все кивал и твердил «Да, да» в ответ, но чтоб его черти взяли, если он понимал, что вызвало у Уны этот сальный смешок. Впрочем, не важно; нормальный смешок – немного грязный, но это как раз неплохо.

– А это, – улыбаясь, продолжал Майк, – Бочка. Бочка, это моя жена Уна. Обожаю гостей.

– Почему тебя зовут Бочкой? – поинтересовалась Уна. – Тебя всегда так звали? Потому что ты ведь не такой, а? Не толстый.

– Ну да… – начал Бочка. Он думал было затянуть обычную песню про «Ну, знаете, забавно, но в школе меня обычно называли…», но потом решил: да какого черта? А? В чем, блин, тут выгода? А?

– Это место! – снова начал Пол, широко раскрыв глаза и впитывая окружающее.

– Нравится? – спросил Майк. – Я знаю, некоторые люди считают его довольно, ох, – странным. И правильно делают, разумеется. Мы такие и есть. Нам так нравится. Свет – ты спрашивал про то, что здесь относительно темно, да? Если посмотришь поверх этих наших самодельных стен, – увидишь. Видишь их? Очень эффективные. И к тому же скрадывают высоту.

Теперь, когда глаза Пола вполне привыкли к мягкому и вообще-то весьма уютному полумраку, он сумел – раз уж Майк их упомянул, – вроде как различить что-то, да – что-то вроде офигенно огромной колонии летучих мышей-вампиров, висящих высоко в стропилах примерно в полумиле от пола. Майк скромно смотрел в пол (теперь, когда его блестящая уловка выплыла наружу), но рот его, тем не менее, перекосило ничем иным как гордостью вперемешку с очевидным возбуждением при мысли о том, что Пол, быть может, тот самый человек, который сумеет искренне и глубоко оценить все то, что Майк тут сделал.

– Светомаскировочные шторы, – просто сказал он.

Пол еще раз посмотрел на них, после чего опустил взгляд и взглянул Майку в глаза.

– Да ты смеешься… – осторожно сказал он. – Светомаскировочные шторы? Да нет – ты меня разыгрываешь, верно?

– Боже. – Уна хихикнула. – Если ты думаешь, что это странно… Иисусе.

– Настоящие, честное слово, – сказал Майк. – То, что доктор прописал. Их до сих пор продают в таких здоровых рулонах, надо только места знать. К сожалению, некоторые чуть-чуть побурели. Что ж – им шестьдесят лет с гаком, в конце-то концов.

– Как и почти всему здесь… – сказала Уна таким тоном, что Пол обернулся. Все еще довольно озорным, довольно вызывающим был он, ее голос, но не знаю… по-моему, она говорила чуток печально.

– Может, присядете? – предложил Майк, вытаскивая пару стульев с прямыми спинками из-за тяжелого квадратного обеденного стола с витыми ножками и толстыми перекрестьями распорок. – Это что-то вроде… полагаю, миссии. Просто мы решили, что в мире времен Второй мировой – ну ладно, в Англии, – несмотря на все опасности и лишения, было намного лучше жить. Тогда были ценности, понимаете? И каждый знал свое место в обществе. Тогда было чувство семьи.

– Просто… – вставила Уна. – Майк, может, заваришь нам чаю?

– Просто, да, – согласился он. – Чай. Хорошая мысль. Чаю, Пол? Бочка? Да? Великолепно. И поэтому я – мы – начали, гм, – ну, в общем, воссоздавать его. Насколько это в наших силах. Я собирал все эти вещи, ох, – уже многие, многие годы. Десятилетия. Раньше их везде было полно, знаете ли. Когда-то. И очень дешево.

– Да, – пробормотал Бочка. – Неудивительно.

– Но теперь они довольно редки – ну, некоторые, – словно защищаясь, добавил Майк.

– Да, – согласился Пол. – Прекрасный пример – стул, на котором я сижу. Фиксированная цена, ага? Одобрен правительством. Приятный запах воска и все прочее.

Майк и Уна пораженно уставились на него, а затем друг на друга.

– Верно, – согласился Майк довольно громко, довольный до того, что пока не находил слов, дабы это выразить. – У них у всех оригинальные ярлыки внизу сохранились, можете посмотреть.

– Волшебно, – подтвердил Пол. – Верю на слово. Да, кстати, – я сам увлекаюсь дизайном. Прочитал пару-тройку книг, так, нахватался по чуть-чуть там и сям. И – вы уж не теребите бедолагу Бочку, ладно? В душе он парень неплохой, но не отличит комод Людовика Пятнадцатого от ящика для чая, да, Бочка? Прошу прощения за мой как его там…

Бочка скорчил рожу и шмыгнул носом.

– По мне, стул есть стул. У тебя часом не найдется сигаретки, Майк? У меня как раз кончились. Ну да, я знаю, это против правил и так далее, но мне позарез нужна пара затяжек, чесслово.

Майк нервно глянул на Уну, она задержала его взгляд на какую-то секунду, затем расширила глаза. Майк заметно расслабился (теперь, когда она все одобрила) и весьма заговорщицки сообщил Бочке:

– У нас где-то лежат «Вудбайнс».[16]16
  «Вудбайнс» – марка дешевых сигарет, популярных среди британских солдат.


[Закрыть]

– Да ну? – удивился Бочка. – Не знал, что их еще выпускают. Погодите, они разве не военных времен? Их давно уже нету.

Майк и Уна дружно засмеялись над подобной нелепицей.

– Нет-нет, – уверил его Майк, роясь в среднем ящике почти черного буфета якобы времен Якова I. А затем, предлагая им закурить, он довольно извиняющимся тоном добавил: – Ну, сама пачка – да. Подлинная, года 1940-го, может, – но сигареты внутри свежие. Ну – относительно. Не то что бы мы их сами курили. Это вроде как реквизит. К тому же – нам не нравится, если честно… нарушать какие бы то ни было, гм, предложения Лукаса о том, как мы все должны себя здесь вести. Он был так добр к нам – нам кажется, это неправильно, понимаете, – ну, идти против него в мелочах. Когда он так много дает.

– Думаете? – уточнил Бочка, вытягивая эту чертову крошечную сигаретку из болотной выдвижной пачки на десяток, – и быстро ее зажег, прежде чем Майк, господи всемогущий, ну не знаю – успел вообразить себе Пресвятую Деву Лукаса или еще чего в этом роде, и предложить ему «Вудбайнс» с видом обреченной жертвы (говорю вам – он вот-вот самобичеванием займется).

– Даже наши светомаскировочные шторы, если честно, – поблажка со стороны Лукаса, потому что нигде больше нет штор, таково правило. Нам он сделал послабление, потому что снаружи их совсем не видно, понимаете? Окна просто темные, как и все остальные. Нам повезло, да.

Бочка кивнул:

– А я-то хотел розовые в клеточку и с оборочками занавесочки в будуаре – конец, значит, моим планам, да?

– Ха! Не обращайте на него внимания, – засмеялся Пол. – Он не виноват, что такой безнадежный невежда. Ты ведь невежда, а, Бочка? Ничего не поделаешь, ты ни черта не знаешь вообще ни о чем. Сказать тебе, чё я думаю, Майк, – я думаю, ты стоящую вещь тут учинил, парень. Блеск. А стенки эти – вы что, их поставили, потому что в те дни комнаты были маленькие, да?

– В точку. Лукас не потерпел бы никаких настоящих перестроек здесь, и я полностью его понимаю. Но таких особнячков тридцатых годов, какой мы стремились воссоздать – штук шесть напихать можно в то пространство, что он нам отвел. Большую часть мы вообще не используем, ужасное расточительство, я считаю, но что поделаешь. И вся обстановка, разумеется, – она вся масштабирована. Иначе совсем бы потерялась. Однако место – подлинное расположение, – напирал Майк, и сияние подлинного энтузиазма гордо мерцало в его широко открытых глазах, – расположение Печатни, конечно, превосходно, совершенно – абсолютно аутентично – потому что… Не знаю, заметили ли вы, но здания по бокам – справа и слева, ага? – современные, знаете ли. Совсем недавно построенные. Они, конечно, в стиле, это правда, – но воздвигли их в конце восьмидесятых. Я интересовался. – Тут его голос упал и скис. – Квартиры на заказ для тогдашних яппи. – Но едва сей неаппетитный кусочек, слава богу, был извлечен из окружающего варева богатства и красоты, Майк смог продолжать с удовольствием. – Я вообще-то к тому, что оригинальные склады вокруг нас – они две ночи подряд держались в самом разгаре немецкой бомбежки Лондона. Весна сорок первого, насколько я могу судить. Это здание, говорю вам, – оно все знает о войне, уж вы мне поверьте. Жило во время войны, понимаете? И выжило. Мы должны… уважать его, я бы так сказал.

Ну-ну, думал Бочка: да куда же это я задевал бич? Пожалуй, одолжу его нашему новому другу (говорю вам, этот наверняка кончит тем, что на кресте, нафиг, повиснет. И будет счастлив). И еще – вот уж не знаю, один господь ведает, за каким чертом Пол все трындит об этой ерунде. Я сперва думал, что он издевается, а он-то не прикалывается, теперь я вижу. Всерьез говорит, придурок. Ладно – вот вы мне скажите: что, блин, такого умного в том, чтобы убрать свет черными тряпками и жить в обувной коробке, набитой какой-то дрянью всех цветов на свете, от блевотины до дерьма? Нафига это все, а? Потому как если это искусство, засуньте его себе в задницу. И я сижу здесь, только чтоб разузнать об этой кретинской готовке, которую Пол на меня повесил. Не то чтобы я против малехо покопаться на кухне – если честно, мне нравится. И да – у меня ничё так себе получается, это правда. Но жрать за одним столом как одна большая счастливая семья – боже упаси. В смысле – все это немного похоже на… о черт: я чё, снова в школе? Ну ладно. По крайней мере, у нас есть крыша над головой: уже что-то. Потому что это правда, что Пол говорил тогда про Крошку Дэви, – он нам мешать начинал, Дэви этот. Я только надеюсь, что Пол не забудет, зачем мы здесь, вот и все: нам надо бы делом заняться, и поскорее. Бабла срубить. Да вы только посмотрите на него – охает да ахает, себя не помня… о чем это они там сейчас болтают? А, ну да, – о каких-то зубчатых каминных изразцах цвета грязи; да мы бы с вами кувалду бы к такой штуковине применили, едва, блин, завидев. Я словно в гребаные «Антикварные гастроли»[17]17
  «Антикварные гастроли» – популярная телепрограмма «Би-би-си-2» (с 1982): антиквары-профессионалы разъезжают по стране и оценивают старинные предметы, картины и т. п.


[Закрыть] попал, или вроде того. А эта малышка Уна – посмотрите на нее. Сколько ей лет, интересно? Тридцать? Максимум тридцатник – еще относительно ничего: вы гляньте, какие клевые буфера. И какого черта она заперлась с ебаным проповедником в этой Комнате ужасов,[18]18
  Комната ужасов – зал в Музее восковых фигур мадам Тюссо в Лондоне, где выставлены фигуры известных преступников, воссозданы сцены убийств и т. п.


[Закрыть] а? Не нравится мне это место – полным-полно психов. Ладно – пора это дело прекратить. Потому как они уже перешли к линолеуму, боже правый, и, похоже, мне не удастся вставить словечко и убраться отсюда живым. Я вам говорю, мужики, – я сейчас нафиг в кому впаду.

– Майк, – сказал Бочка и слегка закашлялся, чтобы тот заметил, – расскажи мне про кухню, ага? Я даже не знаю, куда идти-то.

Майк неохотно оторвался от восторженного рассказа Полу о безмерном блаженстве, что охватило его в тот прекрасный день, когда он обнаружил грязную, крошечную, всеми забытую подсобку в живописно-декорационной мастерской, расположенной в конце георгианской террасы рынка «Спитлфилдз» – ее собирались перестраивать, – и как он раскопал там катушки настоящих обойных бордюров шириной целых двенадцать дюймов трех оттенков имбирного цвета, которые вы сейчас вокруг и наблюдаете, – все выпущены задолго до того, как карточная система подобные вещи прикончила.

– Ах да, конечно – конечно, – сказал Майк. – Мне тут одна птичка напела, что я скоро избавлюсь от поварского колпака и фартука. Боже, как я тебе благодарен. Как и, – насмешливо продолжал он, самоуничижительно и с приличествующим случаю укором, – все наши соседи, в чем я ничуть не сомневаюсь. Мое картофельное пюре, если честно, крайне редко бывало на высоте. Не так ли, Уна?

– Ну да… – пробормотал Бочка. – Я же говорю – я не буду ничего особенного стряпать. Простая пища. Это мой стиль.

– Прекрасно, – восхитился Майк. – Просто прекрасно. А Лукас говорил тебе о…

– О требухе? Да, печенки не будет. Записал. Еще что-нибудь мне надо знать?

– Да нет. Вообще-то все проще простого. Знаешь что – давай, может, мы встретимся там, внизу, допустим в… Допустим, в шесть? Да, в шесть – в самый раз. Это в цокольном этаже. Стены толстые, как в Тауэре. Громадные контрфорсы, целая куча. Едим мы тоже там. При свечах, правда, Уна?

Уна вздохнула.

– Да, – подтвердила она. – Конечно, да.

– Это совершенно волшебно, – заключил Майк. – Такие старые сосновые длинные узкие обеденные столы – думаю, Пол, тебе понравится: середина викторианской эпохи, я бы сказал… разумеется, не мой период. И мы иногда вроде как сдвигаем их вместе, а потом Лукас всегда говорит нам пару слов, прежде чем мы, гм, – короче говоря, преломим хлеб.

– Что говорит? – перебил Бочка. – Типа, как он хочет купить всему миру «Коку»?[19]19
  Строчка из рекламной песни «Кока-Колы» (1971), слегка перелицованного хита английской группы «Нью Сикерс»: «Хочу купить всему миру дом и обставить его с любовью, // Развести яблоневые деревья, пчел медоносных и белоснежных горлиц. // Хочу научить весь мир петь в совершенной гармонии, // Хочу купить всему миру „Коку“ и составить ему компанию».


[Закрыть]

– Ха! – фыркнула Уна, явно развеселившись.

– Мы, – довольно сухо отрезал Майк, – не совсем такие.

– Ладно, – произнес Бочка. – Приятно знать. В шесть, ага. Пол, ты идешь или как?

– Скоро – я тебя позже нагоню, хорошо? Только погляжу на эти графинчики. Бакелитовые,[20]20
  Бакелит – синтетическая смола производства одноименной фирмы.


[Закрыть] да? Какая прелесть, – восторгался Пол. – К ним даже ложечки прилагаются.

Майк кивал, не скрывая восторга.

– Синие и зеленые крапинки особенно необычны, – говорил он. – Коричневые встречаются намного чаще. В Стоуке[21]21
  Стоук – один из шести городов, составляющих Стоук-он-Трент, с XVII в. известный своими гончарными изделиями, художественной керамикой, фарфором и т. д.


[Закрыть] была одна очень известная фабрика: эти, я совершенно уверен, родом оттуда.

Бочка почему-то разок покосился на Уну – та бессмысленно разглядывала то, что в нормальном доме представляло бы собой оштукатуренный потолок, но здесь было парящей, призрачной пустотой, мрачно украшенной вздымающимися грозовыми облаками выцветшей тонкой фланели. Затем Бочка повернулся, стукаясь локтями и коленями, протиснулся по лабиринту вонючих перегородок, ругаясь, словно безумец, проснувшийся от ночного кошмара, и нащупал дорогу обратно в двадцать первый век.

(Ага. И даже чаем не напоили).