Текст книги "Воины"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Джеймс Роллинс,Робин Хобб,Диана Гэблдон,Дэвид Марк Вебер,Роберт Сильверберг,Тэд Уильямс,Питер Сойер Бигл,Дэвид Моррелл,Кэрри Вон,Лоуренс Блок
сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 54 страниц)

«Но это и неплохо, – подумал мастер-сержант. – Тут озеро Видару с его гидрогенераторами, а у этих людей даже нет электричества! А это означает, что здесь не имеется никакого излучения, которое способны засечь шонгайрийцы».

Последние два месяца Бачевски с его американцами и румынами пользовался радушием сельчан. Как и предупреждал Бесараб, их приставили к работе, готовиться к наступлению зимы. Помимо прочего, салат казался мастер-сержанту таким вкусным еще и потому, что недолго ему его осталось есть. Поставок из Калифорнии не предвиделось.

– На то должны быть какие-то причины, мой Стивен, – произнес Бесараб. – И я боюсь, они нам в любом случае не понравятся.

– Мирча, мне не понравилась ни одна вещь, которую эти ублюдки сделали с самого первого дня, черт подери!

Бесараб приподнял бровь, и Бачевски и сам немного удивился той острой, как клинок, ненависти, что сделала хриплым его голос. Иногда эта ненависть застигала его врасплох. Когда воспоминание о Триш и девочках снова выныривало из глубины, оскалив клыки, чтобы напомнить ему о потере, боли и терзаниях.

«Ну как тут не озвереть, если самое лучшее, что я могу придумать – так это что люди, которых я любил, быть может, умерли, не успев осознать, что умирают?»

– Мне они тоже любви не внушили, – сказал, немного помолчав, Бесараб. – На самом деле, это было... трудно – помнить, что нам нельзя принять бой с ними.

Бачевски понимающе кивнул. Бесараб с самого начала ясно дал понять, что лучший способ защитить мирных жителей, за которых они отвечают, – это избегать всяческих контактов с врагом, залечь на дно. И он был прав. Однако же это не могло изменить основного, прирожденного свойства его характера, – такого же, как и у Бачевски, стремления идти навстречу угрозе. Стремления отыскать и уничтожить врага, а не прятаться от него.

Но это шло под заголовком «Плохие идеи». Гонцы Бесараба установили связь с еще несколькими небольшими анклавами на юге Румынии и на севере Болгарии, и в настоящий момент эти анклавы волновало, как им обороняться не только от шонгайрийцев, но и от людей. После первоначальных бомбардировок и беспорядочных боев первых недель захватчики явно решили отступить с враждебно настроенных балканских земель и заняться захватом более равнинных областей планеты. Наверняка в этом никто не был уверен, поскольку всепланетная сеть связи рухнула, но это казалось разумным. Как указал «мозговой трест» и лице Трумэн и Шерман, почти наверняка грузоподъемное и любой межзвездной экспедиции ограничена, в том числе и в том, что касается перевозки личного состава, потому имеет смысл не растягивать позиции сверх необходимого, забираясь в горы над нищими, малоплодородными горными долинами.

Люди-беженцы представляли собой угрозу совсем иного рода, и Бачевски был счастлив, что им не приходится иметь с нею де на... пока что. Голод, неблагоприятные погодные условия и болезни убили самое меньшее половину мирных жителей, бежавших из своих домов, а те, кто остался, с приближением зимы делались от отчаяния все более безрассудны. Некоторым анклавам уже приходилось сражаться, зачастую безжалостно, со своими же соплеменниками, чтобы сохранить запасы, необходимые им самим для выживания.

То, что инопланетяне вынудили людей убивать друг друга ради выживания, сильнее всего возбуждало в Стивене Бачевски ненависть.

– Я был бы просто без памяти счастлив, если бы можно было пойти отпинать их по тощим задницам, – сказал он Бесарабу. – Но пока они не суют рыла в наш район...

Мастер-сержант пожал плечами, и Бесараб кивнул. А потом негромко рассмеялся.

– Что такое? – поинтересовался Бачевски, приподняв бровь.

– Да просто мы с тобой настолько похожи! – Бесараб качнул головой. Отрицай, если хочешь, мой Стивен, но в душе ты славянин!

– Я? В душе? Бачевски рассмеялся, посмотрев на свои черные как смоль руки. – Я же уже тебе говорил! Если кто-то из моих предков и бывал в Европе, он туда попал из Африки, а не из степей!

– А! – Бесараб погрозил ему пальцем. – Это ты так говоришь, но я-то знаю! Бачевски! Это что – африканская фамилия?

– Нет, это, должно быть, фамилия хозяина моего пра-пра-пра-деда или пра-пра-прабабки.

– Чепуха! Славяне в Америке девятнадцатого века были слишком бедны, чтобы владеть кем бы то ни было! Нет, нет. Уж поверь мне это в крови. Где-то среди твоих предков был – как вы там, американцы, выражаетесь? – славянин в стоге сена!

Бачевски снова рассмеялся. Он и вправду снова научился смеяться по крайней мере иногда, – и они с Бесарабом уже и раньше говорили на эту тему. Но затем лицо румына посерьезнело, и он, перегнувшись через стол, коснулся руки Бачевски.

– Где бы ты ни родился, мой Стивен, – негромко произнес он, – теперь ты валах. Ты это заслужил.

Бачевски отмахнулся, но не мог отрицать, что на душе у него потеплело. Он знал, что Бесараб говорит совершенно искренне, так же как и знал, что заслужил место его заместителя, обучая местных сельчан и наводя дисциплину. Бесараб как-то ухитрился запасти впечатляющее количество стрелкового оружия и пехотного оружия поддержки, но как бы смертоносны ни были Таке Братиану и прочие члены изначальной группы Бесараба сами по себе, совершенно ясно было, что никто из них понятия не имел, как следует обучать штатских. Стивен Бачевски же, напротив, много лет обучал изнеженных штатских американцев, делая из них морских пехотинцев. По сравнению с этим обучение выносливых, закаленных горами румынских крестьян был просто плевым делом.

«Я просто надеюсь, что никому из них это обучение не пригодится», – подумал мастер-сержант и снова помрачнел.

Ибо это снова вернуло их к изначальной теме разговора.

– Мне это не нравится, Мирча, – повторил он. – У них нет совершенно никаких причин устраивать базу и этих гребаных горах. Разве что произошло что-то такое, о чем мы с гобой не знаем.

– Согласен, согласен, – кивнул Бесараб, снова поиграл запиской, потом пожал плечами. – Рано или поздно они пойдут на какую-то форму урегулирования – если только не собираются просто перебить нас всех.

Кислая мина явственно показывала, что румын думает о собственных рассуждениях, но он решительно продолжил:

– Народу этой земли уже доводилось пережить завоеван не. Несомненно, он может это сделать и еще раз, а если бы эти шонгайрийцы собирались просто всех перебить, а не завоеван., они бы начали с того, что уничтожили из космоса все до единого хоть сколько-то крупные города. Но я не позволю подчинить им мой народ, не сохранив самые лучшие условия, каких только мы можем добиться. А если они докажут мне, что я ошибаюсь, если они продемонстрируют, что обосновались здесь ради уничтожения, а не ради завоевания, они заплатят куда дороже, чем им когда либо приходило в голову, прежде чем станут править этими горами.

Несколько мгновений в комнате царила холодная, опасная тишина. Затем Бесараб встряхнулся.

– Итак, нету особого смысла строить гипотезы, пока у нас нет информации из первых рук. Потому, я полагаю, мы должны поближе взглянуть на эту новую базу, прикинуть, что у них может быть на уме. – Он постучал пальцем по записке. – Согласно вот атому, они почти достроили ее, прежде чем Илиеску заметил ее наличие. Потому, возможно, будет лучше, если мы с Таке проверим ее лично.

Бачевски открыл было рот, собираясь возразить, и закрыл обратно. Он поймал себя на том, что ему всегда делается не но себе, когда Бесараб уходил шастать по горам, исчезая с его глаз. В глубине души мастер-сержант обижался, что Бесарабу даже в голову не пришло пригласить его поучаствовать в этом небольшом путешествии. Но, хоть ему и неприятно было признавать это, он, по правде говоря, был бы, вероятно, в этом предприятии скорее помехой, чем подспорьем.

А Бесараб с Таке Братиану, похоже, оба видели, как коты, и двигались, как скользящие по ветру листья. Бачевски далеко было до их умения бесшумно двигаться по ночному лесу, и он это знал... как бы ему ни было неприятно признавать, что кто-то хоть в чем-то его превосходит.

– Пойдем сегодня ночью, – решил Бесараб. – А пока я буду отсутствовать, ты приглядишь тут за порядком вместо меня, мой африканский славянин, хорошо?

– Пригляжу, – согласился Бачевски.

XIII

Полковник Харах не любил деревья.

Так было не всегда. По правде говоря, на самом деле он их любил – до того, как империя вторглась на эту треклятую планету, крепких слов на нее не хватает. Теперь полковник от всей души предпочитал ровные пустые пространства – и лучше всего, чтобы вокруг была голая, изрытая обстрелом земля, где не спрятаться ни гаришу, ни одному из местных «кроликов». На всякой другой местности, похоже, самопроизвольно зарождались человеки... и такое впечатление, что оружие было у них у всех.

Полковник не нуждался в докладе командира базы Шайрез, чтобы знать, что человеки – чокнутые, все до единого! Конечно, приятно было получить подтверждение своего мнения, и полковник просто пришел в восторг, узнав, что умозаключения командира базы заставили командующего флотом Тхикайра изменить свои планы. Как только последний мерзкий людь будет стерт с лица земли, эта планета вполне может превратиться в чудное место для жизни.

При этих мыслях полковник, сидевший перед голографической картой местности в своем командирском гравиплане, скривился.

«На самом деле, Харах, в глубине души ты восхищаешься этими существами, ведь правда? – подумал он. – В конце концов, мы убили тысячи человеков за каждого потерянного шонгайрийца, а у них до сих пор хватает мужества абсолютно безумного, полностью противоречащего здравому смыслу, ошеломляюще нелепого мужества – выступать против нас. Будь у них хоть вполовину столько же мозгов, сколько есть характера, они признали бы наше верховенство и подчинились нам еще несколько месяцев назад! Но нет же! Они просто не могут этого сделать, верно?»

Харах зарычал, вспомнив те тридцать пять процентов изначального состава полка, которые он потерял во время подчинения того, что некогда было городом Цинциннати. Командир дивизии Тесук отправился туда с тремя полками. А вернулся с одним неполным. И им в конечном итоге все равно пришлось разбомбить половину города с орбиты. В той человековской стране, которая называлась «Соединенные Штаты», оружия, похоже, было больше, чем самих человеков!

По крайней мере, приобретенный опыт заставил командование понять, что обосновываться надо на открытой местности, где можно организовать эффективное наблюдение за территорией, а по всякому подобию организованного сопротивления в более сложных местностях просто наносить кинетические удары.

Несмотря на это, никто не был в восторге от идеи добывать подопытных субъектов для Шайрез в местах, где постоянно происходили столкновения с человеками. Во-первых, потому, что человеков в таких местах осталось мало, а те, кого еще не перебили, научились дьявольски хорошо прятаться. Даже просто отыскать их и то уже было достаточно трудно, даже если не принимать во внимание второе соображение – что эти самые выжившие научились необычайно искусно устраивать засады на любого, кто отправлялся их искать.

Конечно, мест, где стычек не было вообще, имелось не так много, в силу сумасшедшего упрямства человеков. Однако в гористой части местности, которую человеки называли «Балканы», их, похоже, было куда меньше, чем в других местах, в основном потому, что здешние края были малонаселенными и вообще паршивыми, и в штабе решили, что проще будет оставить здешних человеков вариться в собственном соку, чем тратить силы и гоняться тут за ними.

«А еще, – угрюмо подумал полковник, – штаб так решил потому, что всякий раз, когда мы кого-нибудь посылали сюда, нашим надирали задницу. Вот так».

По чести говоря, наихудшие потери они понесли в первые несколько недель, пока не осознали, какое это неблагодарное занятие – гоняться за человеками на выбранной ими территории.

«Вот именно для этого, – мрачно подумал Харах, – боги и создали огневую поддержку».

«Ну, – напомнил он себе, когда его гравипланы и автомобили приблизились к исходным рубежам атаки, – по крайней мере, спутники точно сообщили нам, где эти человеки находятся. И их тоже оставили в покое. Это стадо еще не отбраковывали. И не только потому, что они должны быть жирными, довольными и глупыми по сравнению с теми жалкими джермахками, которых мы пытались выкурить из щелей, но еще и потому, что мы многому научились за последние несколько месяцев».

Уголки губ полковника приподнялись в охотничьей ухмылке, обнажая клыки.

Стивен Бачевски выругался, безмолвно и яростно.

Солнце едва поднялось над самым краем горизонта и слепило ему глаза, пока он изучал шонгайрийцев в бинокль и размышлял, на кой черт они сюда приперлись. В горах так долго было тихо – и что заставило теперь инопланетян припереться прямиком к их деревням?

«И какого черта они это сделали ровно тогда, когда Мирча ушел?» – возмущенно вопросил внутренний голос.

Им, мягко выражаясь, повезло, что их секреты засекли приближающиеся беспилотники так рано, учитывая то, насколько близко инопланетяне подобрались к ним на этот раз. Им едва-едва хватило времени пустить в ход старомодные, приводящиеся в действие вручную сирены. И хорошо, что окрестности настолько плотно заросли лесом, что действия с воздуха не имели смысла. Если шонгайрийцы пришли за ними, им придется подойти по земле.

И, похоже, ровно это у них и было на уме. Значительное количество колесных бронетранспортеров и несколько танков собрались в низине у южной части озера, примерно в километре от плотины Георгиу-Деж, а еще один небольшой отряд танков прошел прямо по озеру в сопровождении дюжины больших орбитальных шаттлов, и Бачевски это совершенно не понравилось.

Местные жители рассыпались по изрезанным отрогам горного хребта, тянувшегося с востока на запад вдоль юго восточного берега озера. Местами хребет поднимался до грех тысяч двухсот футов, а деревни прятались под прикрытием густого леса примерно на уровне тысячи восьмисот футов. Бачевски считал, что они хорошо спрятаны, но шонгайрийцы явно знали их местонахождение и, судя по всему, намеревались зажать сельчан между отрядом, движущимся по озеру, и второй группой, идущей по глубокой долине между их хребтом и соседним, расположенным южнее.

Это было вполне ясно. А вот что не было ясно среди многого прочего, так это способны ли шонгайрийские приборы обнаружения засечь отдельных людей, уходящих по густому лесу на пересеченной местности. Мастер-сержант надеялся, что ответ на этот вопрос будет «не очень», но твердо рассчитывать на это не мог.

– Дайте сигнал к отходу, – велел он Елизавете Кантакузин. Эти типы направляются прямиком к деревням. Думаю, к тому моменту, как они туда доберутся, нам лучше быть где-нибудь подальше.

– Хорошо, Стивен.

Голос учительницы звучал куда спокойнее, чем Бачевски себя сейчас чувствовал. Она кивнула и исчезла, отправившись передавать его распоряжение ожидающим гонцам. Мастер-сержант знал, что приказы будут переданы в считаные секунды и их люди отступят на позицию, которую Рамирес с его дозволения окрестил «Бастонь».

«Это изначально была армейская пляска, – подумал Бачевски, и в тот раз она получилась отменно. Думаю, пора проверить, как справилась с делом «Зеленая машина».

Значки на карте переместились, и полковник Харах выругался.

«Похоже, мы двигались недостаточно близко следом за беспилотниками», – раздраженно подумал он.

Штаб вынужден был учесть странную способность человеков чувствовать беспилотники еще до появления в поле зрения, и план операции был построен с поправкой на этот факт; предполагалось, что поправка будет вполне достаточной. К несчастью, вышло все не так, и приборы обнаружения уже потеряли разрешающую способность, когда человеки быстро двинулись прочь среди этих проклятых деревьев.

– Они движутся вдоль гребня, – произнес полковник по внутренней связи. – Направляются на запад, к вон тем более высоким горам. Второй батальон, заходите выше по озеру, попробуйте выйти им во фланг. Первый батальон, поднимаемся по долине вверх.

Бачевски снова негромко выругался: неприятная вибрация беспилотника не отставала. Очевидно, чертова штуковина могла отслеживать происходящее под покровом леса лучше, чем он надеялся. С другой стороны, они, похоже, идут низко, над самыми вершинами деревьев, и если они...

– Дайнтхар их побери!

По небу покатились четыре грязных огненных шара, а четыре беспилотника Хараха с неба исчезли.

«Проклятье! Третья преисподняя Дайнтхара, откуда у деревенщины в этих треклятых горах взялись ракеты «земля—воздух»?!»

Тяжело дыша, Бачевски оскалился на бегу. Команды противовоздушной обороны Макомб сняли ближайшие беспилотники. Мастер-сержант все еще чувствовал вибрацию, исходящую от других аппаратов, но если эти ублюдки станут держаться достаточно высоко, чтобы оказаться вне зоны досягаемости «Гремлинов», возможно, тогда и чувствительность их приборов обнаружения тоже станет паршивой.

Харах попытался обуздать гнев, но его просто мутило от того, как эти треклятые человеки умудрились изгадить ему простейшую операцию. Им не полагалось иметь здесь ни ракет «земля—воздух», ни тяжелого оружия. Ровно по этой причине они отправились за образцами для командира базы Шайрез именно сюда. Но человеки по-прежнему отказывались сотрудничать!

Полковник подумал, не связаться ли ему со штабом. Потери техники за время этого проклятого вторжения уже приобрели астрономические масштабы, и он сомневался, что в штабе его поблагодарят, если он потеряет еще что-нибудь, гоняясь за человеками, которые, как предполагалось, должны были быть безоружной деревенщиной, забившейся в убежища в горах. Но им псе равно надо было где-то да раздобыть требуемые образцы, а эти конкретные человеки были более-менее в зоне его досягаемости.

– Видимо, мы не сможем держать беспилотники настолько близко к ним, как планировалось, – сказал Харах своим командирам батальонов. – Пускайте разведчиков. И вели те им смотреть в оба!

Выслушав подтверждения того, что приказы поняты, полковник стал наблюдать, как значки, отмечающие его войска, смыкаются вокруг темной зоны с расплывчатыми краями точнее, беспилотники теперь не могли определить местонахождение человеков.

«Может, мы их и не видим отчетливо, – с гневом подумал Харах, – но даже если и так, им не особо осталось, куда деваться!»

Бачевски был очень рад тому, что тяжелый труд закалил беженцев с равнин. Им удавалось не отставать от местных жителей, а без этого они ничего не смогли бы сделать вообще. Несколько детей помладше начали слабеть, конечно, и у Бачевски заныло сердце от того, что от них требовали так много и так безжалостно. Но дети постарше держались наравне со взрослыми, а взрослых было достаточно, чтобы нести малышей по очереди.

Незаживающая рана, оставшаяся в сердце у Бачевски после гибели Шаньи и Ивонны, требовала подхватить кого-нибудь из этих крохотных человечков и уносить чужого ребенка в безопасное место, куда он не смог укрыть собственных детей.

Но у него были свои обязанности, и мастер-сержант переключил внимание на них.

Бачевски остановился рядом с узкой тропкой, тяжело дыша и глядя, как мимо спешат последние беженцы. Следом прошло тыловое охранение, а потом разведчики, выполнявшие роль слухачей. В их числе был Роберт Цзу.

– Все... очень похоже на то... как вы с Мирчей рассчитали... старшой, – выдохнул рядовой. Он умолк на мгновение, восстанавливая дыхание, потом резко кивнул. – Они поднимаются по противопожарным просекам с обеих сторон от хребта. Думаю, они уже одолели полпути.

– Хорошо, – отозвался Бачевски.

– Фаркалаш!

Услышав столь ужасное ругательство, водитель полковничьего гравиплана оглянулся, но рычание оскалившего клыки Хараха заставило его поспешно повернуться обратно к пульту управления. Полковник пожалел, что не в состоянии с такой же легкостью избавиться от этих Дайнтхаром проклятых человеков!

«Не надо было мне посылать эти машины так близко к ним! – сказал себе полковник сквозь вскипевшую ярость. – Следовало уже давно отправить пехоту идти пешком! Конечно, человеки не хуже меня понимали, что здесь очень мало путей, которыми могут пройти машины!»

Харах рыкнул – но он понимал, почему совершил эту ошибку. Человеки двигались быстрее, чем, как он полагал, они были способны, и Харах хотел воспользоваться преимуществом в скорости, которые давали ему машины. И именно поэтому человеки уничтожили еще шесть гравипланов и одиннадцать колесных бронетранспортеров... не говоря уже о сотне с лишним солдат, находившихся в транспортерах.

«И неизвестно, сколько еще сюрпризов они заготовили на всех местах, достаточно широких для прохода машин!»

– Пехоте выйти из машин, – ровным тоном произнес полковник по внутренней связи. – Разведывательное построение. Машинам оставаться на месте, пока саперы не проверят дорогу на предмет взрывчатки.

Бачевски разочарованно скривился. Судя по дыму, поднимающемуся над лесом, он вывел из строя по крайней мере несколько машин чужаков. К несчастью, он не знал, сколько именно.

«Ну да сколько бы их ни оказалось, они теперь поймут намек и двинутся от этого места пешком... если они только не полные и законченные идиоты. А я почему-то сомневаюсь, что они идиоты. Черт побери».

Ну, по крайней мере, он замедлил их продвижение. Значит, это даст мирным жителям немного времени, чтобы перевести дух. А теперь пора выиграть для них еще немного.

Харах прижал уши к голове, но, по крайней мере, на этот раз это не было неожиданностью. Залп стрелкового оружия из-за деревьев был неизбежен с того самого момента, как он приказал своей пехоте покинуть машины.

Автоматы грохотали, и Бачевски от души пожалел, что им пришлось избавиться от всех раций. Его люди знали эту местность досконально, знали все наилучшие позиции для обороны, но шонгайрийцы обладали более мощным оружием поддержки, да и средства связи у них были гораздо лучше. И, добавляя к ущербу оскорбление, некоторые их пехотинцы пользовались захваченными ракетами и гранатометами, чтобы усилить собственную огневую мощь.

От мастер-сержанта не ускользнула горькая ирония сложившейся ситуации. На этот раз его отряд находился на коротком конце «асимметричных боевых действий», и было это тошно до не могу. С другой стороны, Бачевски на собственном горьком опыте знал, насколько эффективны могут быть партизаны в подобной местности.

Когда Харах просмотрел последние дополнения к местонахождению цели, в его рычании к досаде добавилось удовлетворение.

Продвижение шло куда медленнее, чем он рассчитывал, и утро перетекло во вторую половину дня, но, похоже, у человеков наконец закончились ракеты. Это означало, что он может подогнать свои беспилотники достаточно близко, чтобы стало видно, что за чертовщина происходит, и его темп наступления начал возрастать.

И это было чертовски хорошо, поскольку он уже потерял двадцать процентов своих войск.

«Ну что ж, может, потери и велики, но их я тоже заставил заплатить!» – сурово подумал Харах. Оценка потерь противника в реальном времени была, как известно, весьма недостоверной, но даже по самым пессимистическим оценкам полковника, человеки потеряли к нынешнему моменту свыше сорока бойцов.

Это были хорошие новости. Плохие новости заключались в том, что человеки, похоже, были на удивление хорошо обеспечены оружием пехоты, а командир их дрался не менее умно, чем любой другой людь, о котором Хараху доводилось слышать. Шонгайрийцы значительно превосходили его в живой и огневой силе, но он очень успешно огрызался. На самом деле потери Хараха, невзирая на гравипланы и минометы, были самое меньшее в шесть-семь раз больше, чем у человеков. Кроме того, этот командир превосходно знал местность и безжалостно использовал свое превосходство, и пехота Хараха столько раз напарывалась на спрятанную взрывчатку, что всякий на их месте начал бы осторожничать.

«Во что бы мы ни сунули нос, – подумал полковник, – это что угодно, но только не обычная группа сельских жителей. Кто-то потратил массу времени на рекогносцировку этих треклятых гор. Они дерутся на позициях, которые были заранее выбраны для обстрела. И эта взрывчатка... кто-то чертовски тщательно выбрал места, где ее заложить. Кто бы это ни был, он знал, что делает, и явно не один месяц готовил позиции».

Полковник невольно на миг ощутил уважение к своему человековскому оппоненту. Не то чтобы это в конечном итоге что-то меняло. Съемка с беспилотников была все еще куда менее подробной, чем хотелось бы полковнику, но ясно было, что убегающие сельчане в конечном итоге идут в тупик.

Бачевски начал приходить в отчаяние.

Утром, вначале, у него было сто солдат и сто пятьдесят ополченцев из числа местных жителей. Мастер-сержант знал, что каждый командир в подобном бою склонен переоценивать свои потери, но он сильно бы удивился, если не потерял к нынешнему моменту самое меньшее четверть своих людей.

Это уже само по себе было достаточно скверно, но худшее было впереди.

Позиция «Бастонь» никогда не была рассчитана па то, чтобы выдержать полномасштабную атаку шонгайрийцев. Она на самом деле задумывалась как место отступления и случае нападения людей, охотящихся за сделанными на зиму запасами сельчан. Это означало, что «Бастонь», невзирая на название, была всего лишь укрепленным складом, а не какой-нибудь там последней цитаделью. Мастер-сержант подготовил ее оборону насколько мог, поему и в голову никогда бы не пришло пытаться удержать ее в схватке с сотнями шонгайрийских пехотинцев, пользующихся поддержкой танков и минометов.

«Хватит пинать себя! – прорычал внутренний голос. Строить укрепления, которые ты мог бы удерживать при подобном нападении, никогда не имело смысла. Ну продержался бы ты сколько-то, и дальше что? Они в конечном итоге просто обрушили бы тебе на голову чертов кинетический удар, только и всего».

Бачевски знал, что это правда, но правдой было и то, что единственный путь к отходу с этой позиции проходил по такому крутому склону, что был почти непреодолим. «Бастонь» была рассчитана па то, чтобы устоять против любого вероятного нападения людей, а без хранящихся здесь припасов шансы членов их анклава пережить наступающую зиму были, мягко говоря, минимальными. Так что они с Мирчей сделали ставку на это убежище, укрепили его, насколько было возможно... и теперь оно превратилось в ловушку для множества их людей, которым было не под силу отсюда выбраться.

Бачевски посмотрел на затянутый дымом лес; от этого дыма заходящее солнце сделалось кроваво-красным. Он знал, что его людям некуда бежать. Они достигли своего последнего рубежа, и мастер-сержанту сейчас требовалась каждая унция дисциплины, какой он научился за свою жизнь, чтобы совладать с отчаянием.

«Прости, Мирча, – подумал мастер-сержант. – Я облажался. Теперь нам всем кранты. Я только рад, что ты все-таки не успел вернуться вовремя».

На скулах Бачевски заиграли желваки. Он схватил за плечо Марию Авереску, одного из своих гонцов.

– Мне нужно, чтобы вы нашли Ганни Мейерса, – сказал он на румынском, которым в конце концов начал овладевать.

– Он мертв, старшой, – сурово откликнулась Мария, и у Бачевски заныло под ложечкой.

– А сержант Рамирес?

– Думаю, он тоже. Я знаю, что ему попали вот сюда, – Авереску ткнула пальцем себе в середину груди.

– Тогда найдите сержанта Ионеску. Скажите ему... – Бачевски сделал глубокий вдох. – Скажите, что я хочу, чтобы он со своими людьми вывели отсюда столько детей, сколько сумеют. Скажите, что мы отвоюем для них столько времени, сколько сумеем. Ясно?

– Да, старшой! – мрачное лицо Авереску побледнело, но она решительно кивнула.

– Отлично. Иди!

Он отпустил ее плечо. Женщина стрелой метнулась сквозь дым, а Бачевски двинулся к командному пункту.

Разведчики шонгайрийцев осознали, что продвижение человеков замедлилось еще больше. Болезненный опыт заставлял их относиться к переменам с большим подозрением, и они пробирались вперед крайне осторожно.

И они были правы, что осторожничали.

«Бастонь» была построена вокруг глубокой пещеры, представлявшей из себя защищенный и легко маскируемый склад для припасов на зиму и корма для домашней скотины. Однако же маскировка была не единственной ее защитой.

Услышав взрывы, Бачевски свирепо оскалился. Он все еще сожалел, что у него не было мин получше – он отдал бы левую руку за пару клетей с «клейморами», но румынские противопехотные мины, которые Бесараб ухитрился где-то раздобыть, все же были лучше, чем ничего. Минный пояс был не настолько широк, как хотелось бы мастер-сержанту, но шонгайрийцы явно не осознали, куда зашли, и Бачевски слушал их пронзительные крики с кровожадным удовлетворением.

«Может, я их и не остановлю, но заплатить заставлю по полной. А может быть – может быть, – Ионеску все-таки удастся вывести хоть кого-то из ребятишек».

Бачевски не позволил себе подумать о том, как эти дети будут бороться за жизнь подступающей зимой, не имея ни пищи, ни крыши над головой. Он просто не мог.

– Гонец!

– Да, старшой!

– Найди капрала Гутьерреса, – велел Бачевски юноше. Передай ему, что пора сплясать.

Шонгайрийцы остановились вдоль края минного поля. Мины здесь были поставлены неглубоко, а пара стодвадцатимиллиметровых минометов, раздобытых где-то все тем же Бесарабом, обрушила на противника свой смертоносный огонь. Даже теперь мало кому из шонгайрийцев доводилось сталкиваться с человеческой артиллерией, и тридцатипятифунтовые фугасные авиабомбы стали для них сокрушительным опытом.

Командир полка Харах скривился, когда сеть связи внезапно захлестнула волна сообщений об артобстреле. Даже после неприятного сюрприза в виде зенитных ракет такого он не предвидел.

И без того существенные цифры потерь среди его передовых отрядов пехоты взлетели еще выше, и полковник прорычал в рацию своему командиру оружия поддержки:

– Найдите эти проклятые минометы и уничтожьте их! Немедленно!

Пехота Хараха принялась отступать, и тут к артобстрелу и минным полям добавился автоматный огонь. Но эго были те, кто выжил, и они усвоили уроки, давшиеся им дорогой ценой, и их младшие офицеры начали пробираться вперед, выискивая проходы.

Три тяжелых миномета, установленных на небронированных автомобилях, с трудом пробирались по узкой тропе следом за ними, пытаясь определить местонахождение человековских минометов. Но густой лес и пересеченная местность не позволяли четко засечь радаром, откуда ведется огонь. В конце концов, отчаявшись обнаружить реальное местонахождение минометных гнезд, они открыли огонь по площадям.

Шонгайрийские минометы были более мощными, и раскаленные добела вспышки принялись рушиться на местность за передовыми позициями Бачевски, и мастер-сержант услышал у себя за спиной крики.