Текст книги "Воины"

Автор книги: Джордж Р.Р. Мартин

Соавторы: Джеймс Роллинс,Робин Хобб,Диана Гэблдон,Дэвид Марк Вебер,Роберт Сильверберг,Тэд Уильямс,Питер Сойер Бигл,Дэвид Моррелл,Кэрри Вон,Лоуренс Блок
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 54 страниц)

Должно быть, после этого падения все его волшебство вылетело у него из задницы, потому что тут мы снова принялись палить, и на этот раз он собрал все наши пули до единой, и, не успел развеяться дым, как он был мертвее предвыборных обещаний.

Прочие апачи как-то замялись, и, хоть они и отважные бойцы, а могу поручиться, что кое-кто из них все-таки обосрался.

Те апачи, что были верхом, остановили лошадей и поскакали назад, пока не очутились на холме, а бегущие индейцы попадали на землю и остались лежать. Мы пальнули еще несколько раз, ни в кого не попали, а потом я вспомнил, что я тут за старшего. И говорю:

– Не стрелять! Берегите патроны!

Бывший Домашний Негр подполз ко мне и говорит:

– Ну мы им задали жару!

– Ничего мы им пока не задали, – говорю я. – Это же воины апачей. Они в трусости не замечены.

– Может, полковник Хэтч услышал стрельбу? – говорит он.

– Да нет, они же далеко успели уехать. Они рассчитывают, что мы нарубим дров, оставим их тут и вернемся в форт. Так что они нас, наверно, пока не хватились и ничего не услышали.

– Вот жопа! – сказал Бывший Домашний Негр.

Я подумал, что, наверное, можно просто сесть и седло и ускакать прочь. Лошадей у нас было больше, чем у ниx, но если трое конных апачей за нами погонятся, нам все равно придется несладко. А так у нас было отличное место для обороны: в тени, у воды... Так что я решил, что лучше всего нам будет окопаться тут. И вдруг тот белый, которого огрели по голове дубимом, принялся стонать. И, как будто этого было недостаточно, марочка храбрецов вскочила из травы и бросилась в его сторону. Мы стали стрелять, но наши однозарядные винтовки перезаряжаются медленнее, чем бегают индейцы. Они нырнули в высокую траву, куда упал белый, и мы увидели, как его нога вскинулась, точно змея, и упала снова. В следующую секунду послышались крики.

Он все кричал и кричал. Райс подполз ко мне и говорит:

– Я так больше не могу. Я пойду туда и заберу его.

– Никуда ты не пойдешь, – говорю. – Я пойду.

– А почему ты? – спрашивает Райс.

– Потому что я за старшего.

– И я с тобой, – говорит Бывший Домашний Негр.

– Нет уж, – говорю. – Коли меня пришибут, за старшего останешься ты. Так сказал полковник Хэтч. Как я туда подберусь, откройте стрельбу, чтобы апачи были заняты, как медведь с пчелиным ульем.

– Черт, да ведь их даже не видно, а всадники удрали за холм!

– Ну, палите туда, где они могут быть, главное, мне в задницу не угодите!

Я оставил винтовку на земле, проверил, заряжен ли пистолет, сунул его обратно в кобуру, взял в зубы нож и пополз налево, вдоль берега ручья, пока не добрался до высокой травы. По траве я старался ползти помедленней, чтобы казалось, будто она колышется от ветра – ветер очень кстати разгулялся, и это помогало мне подкрадываться незамеченным.

Чем ближе я подползал к тому месту, куда упал белый и куда нырнули следом за ним апачи, тем ужаснее становились его вопли. И теперь был, наверно, футах в трех от него. Я раздвинул траву, чтобы поглядеть, и вижу, что он лежит на боку, глотка у него перерезана и сам он мертвее мертвого.

А чуть подальше лежат в траве двое апачей, и один из них орет, как будто он белый и его пытают. «Ну ничего ж себе!» – думаю. Это меня впечатлило.

И тут апачи увидели меня. Как вскочат, как кинутся на меня, и я тоже вскочил, выхватил нож из зубов, и один из них врезался в меня, точно пушечное ядро, и мы покатились по земле.

Тут грянул выстрел, и второй апач вроде как заплясал, сделал шага четыре и рухнул наземь, держась за горло. Кровь хлестала из него, как вода из только что пробившегося родника. А мы со вторым индейцем катались по траве. Он попытался выпалить в меня из пистолета, да промахнулся: только волосы мне подпалил и голова разболелась, да в левом ухе зазвенело.

Катались мы, катались, наконец я очутился сверху и попытался пырнуть его ножом. Он перехватил мою руку. Я левой рукой прижимал к земле его руку с пистолетом, а он своей левой держал мою руку с ножом.

– Ублюдок! – говорю я ему, как будто думал, что это заденет его за живое и он меня отпустит. Он не отпускал. Мы еще повалялись по траве, наконец он сумел высвободить свой пистолет и приставил его к моей башке, да у него пуля в стволе застряла, и меня только обожгло малость. Ну, тут-то уж я принялся обзывать его по-всякому. Я вскинул ноги, обвил их вокруг его шеи, повалил его на землю, проворно вскочил между его ногами и вспорол ему пах и брюхо, но он все еще был жив.

Я воткнул нож ему в глотку. Он поглядел на меня этак разочарованно, как будто только что вспомнил, что забыл котелок на плите, да и помер.

Я подполз к белому и перевалил его на спину. Ему отрезали яйца, вспороли живот и перерезали глотку. Было ясно, что он уже не встанет.

Я благополучно вернулся на берег, апачи в меня всего несколько раз выстрелили. Обратно яполз куда резвее. Так что меня только опалило пулей, которая порвала мне штаны на заднице.

Приполз я на берег и спрашиваю:

– Кто из вас стрелял в того апача?

– Я, наверно, – говорит Бывший Домашний Негр.

– Слушай сюда, – говорю, – я хочу, чтобы ты больше не называл себя Бывшим Домашним Негром. И чтоб никто тебя больше так не звал. Ты теперь солдат-бизон, и хороший солдат к тому же!

Вce слышали?

Наши люди растянулись вдоль берега, но они слышали меня и хмыкнули в ответ.

– Этого человека зовут Каллен. Его звать Каллен, или рядовой Каллен, или как там еще его фамилия. Только так его и звать. Слыхал, Каллен? Ты – солдат, и притом один из лучших.

– Ага, хорошо, – ответил Каллен. Он был куда меньше взбудоражен этим, чем я. – А вот что меня тревожит, так это то, что солнце клонится к западу.

– И не только это, – сказал Билл, подползший к нам. – Там, за холмом, дымится что-то. И сдается мне, что там не обед готовят.

Я прикинул, что дым идет оттуда, откуда прибежал этот белый, и горят, должно быть, останки его спутников, или то, что осталось от его повозки, или еще что-нибудь. Должно быть, конные апачи вернулись туда либо чтобы прикончить пленных и сжечь их заживо, либо чтобы спалить повозку. Апачи – известные поджигатели, до всех нас им добраться не удавалось, так они с горя жгли то, что могли.

Солнце спускалось все ниже, и я начал волноваться. Я прошел вдоль цепи своих людей и решил не расставлять их слишком далеко друг от друга, однако же и в кучу не сбиваться. Я расставил нас на расстоянии шести футов друг от друга, а двоих отправил назад в качестве дозорных. Учитывая, что нас и так было не густо, цепь вышла недлинная, а из двоих дозорных цепи и вовсе не получилось – так, пара звеньев.

Сгущались сумерки. Рядом со мной заблеяла здоровенная лягуха. Сверчки трещали как сумасшедшие. Над головой, на черном, как грехи наши, небе высыпали звезды и проступил чересчур яркий месяц.

Миновала пара часов. Я подошел к Каллену и велел ему глядеть в оба, потому что я собираюсь пройти вдоль цепи и сходить к дозорным, убедиться, что никто не спит и не балуется со своим дружком. Я оставил винтовку, расстегнул кобуру и пошел проверять.

С Биллом все было в порядке, но когда я подошел к Райсу, он лежал, уткнувшись лицом в землю. Я схватил его за шиворот, встряхнул – и голова у него едва не отвалилась. Ему перерезали глотку. Я развернулся, выхватив пистолет. Никого.

Меня охватило жуткое предчувствие. Я пошел дальше вдоль цепи. Все парни были мертвы. Апачи подкрадывались к ним по очереди и проделывал и это так ловко, что даже лошади ничего не заметили.

Я пошел к дозорным – с ними все было в порядке. Я им говорю:

– Идемте-ка лучше со мной, парни.

Мы торопливо возвращались к Каллену и Биллу. Не успели мы пройти и нескольких шагов, как в ночи полыхнул выстрел. Я увидел силуэт апача, который ухватился за грудь и рухнул навзничь. Мы подбежал и к ним и увидели, что у Каллена в руках револьвер, а Билл держит в руках винтовку и озирается по сторонам.

– Где они все? Черт побери, где же они?!

– Все остальные мертвы, – говорю я.

– Призраки! – говорит Билл. – Это призраки!

– Да нет, – говорю, – просто ловко умеют подкрадываться. В конце концов, они этим живут.

Теперь я уже испытывал то, что можно назвать чертовски серьезными опасениями. Похоже, что я просчитался. Я-то думал, что мы тут будем в безопасности, а вышло так, что апачи подобрались к нам, перерезали троих и даже ни разу не пернули при этом.

– Думаю, нам лучше взять лошадей и убраться отсюда подобру-поздорову, – говорю я.

Мы пошли к лошадям, но Сатана, как только я его отвязал, встал на дыбы, ломанулся в лес и умчался прочь.

– Вот жопа! – говорю.

– Ничего, – говорит Каллен, – поедем вдвоем на одной.

Парни принялись было отвязывать своих лошадей, и гут раздался боевой клич и на спину одной из лошадей прыгнул апач. Он соскочил на землю, на ноги, и в руке у него оказался один из наших же топоров. Он вонзил топор в голову ближайшему солдату, парню, чье имя я позабыл – лет-го мне уже немало, да и не так уж хорошо мы были с ним знакомы. Поднялся переполох, словно стаю перепелок вспугнули. Ничего общего с организованным отступлепнем. Тут уж каждый был сам за себя. Мы с Калленом и Биллом ломанулись вверх по склону, просто потому, что смотрели в ту сторону. Лес остался позади, месяц светил ярко, и, оглядываясь назад, я видел апача с ножом в зубах, который гнался за нами. Он избирался на холм так стремительно, что почти бежал на четвереньках.

Я припал на колено, прицелился и подстрелил его. Он кубарем покатился вниз с холма. Самое ужасное, что мы слышали, как внизу, в лесу, рубят и расстреливают других наших, как они кричат и молят о пощаде, но мы понимали, что назад возвращаться бесполезно. Нас было слишком мало, и они были хитрее нас.

Тут нам повезло. На холме стоял наш бедный старый мул, по-прежнему запряженный в волокушу с наваленными на нее дровами. Он немного отошел в сторону, но далеко не ушел.

Билл обрубил постромки, срезал тюк со спины мула, вскочил на него и втянул следом за собой Каллена. Это, конечно, было неуважением по отношению ко мне, как старшему, но, по чести говоря, лучшего я и не заслуживал.

Я ухватил мула за хвост, и мы бросились прочь, они – верхом, а я – бегом. Одной рукой я сжимал винтовку, второй держался за хвост мула, от души надеясь, что он не пернет, не обосрется и не попытается меня лягнуть. Это была старинная индейская уловка, которой мы научились в кавалерии. Можно бежать и рядом с лошадью, но тогда надо, чтобы было за что держаться. Конечно, если лошадь или мул вздумает пойти галопом, дело кончится тем, что ты наглотаешься травы, но, когда на лошади сидит всадник, а кто-то еще бежит рядом, лошадь тянет его, как на буксире, и это позволяет бежать с приличной скоростью, большими прыжками, и даже не особо уставать, если только у тебя ноги сильные.

Когда я наконец решился оглянуться, то увидел, что апачи приближаются, и не сказать, чтобы не спеша, как на воскресной прогулке. Все они были верхом. Наши лошади тоже были с ними. Кроме Сатаны. Этот урод не дал мне сесть на него, но и никому другому он тоже не дался, что внушило мне определенное уважение к этому уроду.

В ночи прогремел выстрел. Поначалу ничего не случилось, но потом Билл сполз с мула, точно оплывшая свечка. Пуля пролетела над плечом Каллена и попала Биллу в затылок. Мы не стали останавливаться, чтобы осмотреть его раны. Каллен сдвинулся вперед, подхватил поводья, чуть придержал мула и протянул руку. Я ухватился за нее, и он помог мне вскочить на мула. Многие думают, будто мулы не умеют быстро бегать. В это и впрямь трудно поверить, но они умеют, да еще как! Правда, галоп у них такой, что все кишки вытрясает, но скачут они резво. К тому же они долго не выдыхаются, и вдобавок они втрое умнее лошади.

Вот чего у них нету, так это запасных ног, на случай, если вдруг попадут копытом в нору. Именно это с нами и случилось. Ну мы и летели! Я получил представление, что почувствовал тот апач, когда лошадь под ним внезапно рухнула. Мы с Калленом покатились по земле – ну, и мулу оно тоже на пользу не пошло.

Бедный старый мул пытался подняться на ноги, но не мог. Он упал так, что оказался спиной к апачам, а мы растянулись на земле. Мы подползли к мулу так, чтобы оказаться между его ногами, я застрелил его из пистолета, и мы превратили его в укрепление. На нас надвигались апачи. Я взял винтовку, положил ее на бок мула, аккуратно прицелился – и один из них рухнул. Я выстрелил снова – и еще один покатился по земле. Каллен выскочил из-за мула, схватил свою оброненную винтовку и уполз обратно. Он тоже выстрелил пару раз, но ему повезло меньше, чем мне. Апачи отступили, на некотором расстоянии от нас засели, укрывшись за своими лошадьми, и принялись палить по нам в упор.

Мул был еще теплый, и от него воняло. Пули с чавканьем вонзались в его тело, насквозь его не пробила ни одна, но наружу вырывались газы из его брюха. Я так прикинул, что рано или поздно индейцы нас окружат, и кончится дело тем, что к утру наши скальпы будут висеть у них в вигвамах. Поразмыслив об этом, я предложил Каллену пристрелить его, если до этого дойдет.

– Да лучше уж я тебя пристрелю, а потом и сам застрелюсь, – говорит он.

– Ну, стало быть, договорились, – отвечаю я.

Ночь была светлая, и им нас было хорошо видно, но и нам их тоже. Земля тут была плоская, так что им трудновато было бы подобраться к нам так, чтобы мы не заметили, но они все равно могли бы окружить нас, потому как их было больше. Апачей сделалось куда больше, чем мы видели днем. К ним подошли подкрепления. Они сползались, как все равно муравьи.

Лошади у апачей выдохлись, а напоить их было негде, так что они перерезали лошадям глотки и запалили костер. Через некоторое время мы почуяли запах жареной конины. Убитые лошади образовали круг, в котором индейцы могли укрыться, а из их нежных потрохов вышел превосходный поздний ужин.

– Совершенно никакого уважения к казенной собственности! – заметил Каллен.

Я достал нож, перерезал мулу глотку. Он еще не застыл, наружу вытекло достаточно крови, так что мы прижались губами к разрезу и высосали, сколько могли. На вкус кровь оказалась лучше, чем и думал, и нам с нее малость полегчало, но все равно нас было только двое, так что мы не стали трудиться разводить костер и жарить потроха.

Нам было слышно, как они хохочут и режут мясо, и, думаю, у них был при себе мескаль [14]14
  Водка из агавы.


[Закрыть], потому что через некоторое время они принялись распевать песню белых «У Мэри был барашек», и распевали они ее часа два подряд без перерыва.

– Черт бы побрал этих миссионеров, – говорю я.

Через некоторое время один из них взобрался на дохлую лошадь, спустил свои штаны и повернулся к нам задницей. Задница в лунном свете выглядела мертвенно-белой, не менее белой, чем у любого ирландца. Я прицелился в него, но почему-то не смог спустить курок. Как-то все-таки неправильно было стрелять в пьяницу, который показывает жопу. Потом он развернулся и принялся ссать, делая при этом такие движения бедрами, как будто имеет свою скво. И еще громко ржал. Ну, с меня хватило. Пристрелил я этого сукина сына. Целился я ему в хер, но попал, по-моему, все-таки в брюхо. Он свалился вниз, пара апачей выбежали из круга, чтобы забрать его, и Каллен подстрелил одного из них, а оставшийся перепрыгнул через конские туши и исчез за ними.

– Мало того что они нас убить собираются, – говорит Каллен, – так они над нами еще и издеваются!

Мы еще немного полежали так. Каллен говорит:

– Наверно, надо помолиться об избавлении...

– Угу, молись в одну руку, сри в другую и погляди, какая наполнится первой!

– Что-то не хочется мне молиться, – говорит он. – И срать тоже. По крайней мере сейчас. А помнишь, как мы с тобой познакомились? Я тогда...

– Помню, – говорю я.

Ну, в общем, ждали мы, ждали, пока нас окружат, но, как и говорил полковник Хэтч, с апачами никогда не угадаешь. Мы пролежали там всю ночь, но так ничего и не случилось. Стыдно признаться, под утро я задремал, а когда я проснулся, был уже ясный день, и никто не перерезал нам глотки и не тронул наших скальпов.

Каллен сидел, скрестив ноги, и смотрел в сторону апачей. Я говорю:

– Черт, Каллен! Ты извини. Я тут заснул.

– Да ничего. Они ушли.

Я сел и огляделся. Лошади были на месте, над ними жужжали тучи мух, несколько здоровенных птиц выклевывали глаза нашему мулу и уже примеривались к нам. Я шуганул их и говорю:

– Чтоб мне пропасть! Просто взяли и исчезли, что твой бродячий цирк!

– Ага. Просто как-то в голове не укладывается. Мы же были вот они, как на блюдечке. Я так понимаю, они решили, что потеряли уже достаточно людей из-за пары солдат-бизонов. А может, и впрямь птица какая над ними пролетела, как и говорил полковник Хэтч, пролетела и сказала – мол, валите домой, парни.

– А я так понимаю, что они просто были слишком пьяны, чтобы продолжать охоту, проснулись с жуткого бодуна и убрались куда-нибудь в тенек отсыпаться.

– Ну, может, и так, – согласился Каллен. А потом спрашивает: – Слышь, а ты это серьезно, насчет того, что я один из лучших солдат и все такое?

– Ну ты же знаешь, что да.

Ну, ты, конечно, не полковник, но все-таки я это ценю. Потому что прямо сейчас мне совсем не кажется, что я один из лучших.

– Мы сделали все, что могли. Это Хэтч напортачил. Не следовало ему так разделять отряд.

– Не думаю, что он будет того же мнения, – говорит Каллен.

– Думаю, что нет, – говорю я.

Мы нарезали кусков мяса из туши мула, развели костерок и на били себе брюхо, а потом пошли прочь. Жара была страшная, а мы все шли и шли. Когда стемнело, я занервничал: думаю, вдруг апачи вернутся? Вдруг окажется, что они просто играют с нами, как кошка с мышью? Но апачи так и не появились, и мы по очереди стали спать на жесткой земле.

На следующее утро снова было жарко. Мы пошли дальше. Спинa у меня ныла, я еле волочил свою задницу, а ног вообще не чувствовал. Я жалел, что мы не захватили с собой мяса. Я был такой голодный, что мне мерещилось, будто по земле скачут кукурузные лепешки. И когда мне уже стали мерещиться озера с прохладной водой и толпы солдат, пляшущих в обнимку друг с другом, я увидел нечто более материальное.

Сатану.

Я говорю Каллену:

– Эй, ты видишь большую вороную лошадь?

– Сатану-то?

– Ну да, его.

– Ну да, вижу.

– А пляшущих солдатиков не видишь?

– Не-а.

– А лошадь все равно видишь?

– Ага. И он выглядит бодрым и отдохнувшим. Я так понимаю, что он нашел источник и нажрался травы, сукин сын.

Сатана трусил себе рысцой и отнюдь не выглядел одиноким и заброшенным. Увидев нас, он остановился. Я хотел было свистнуть ему, но во рту у меня так пересохло, что я мог бы с тем же успехом пытаться посвистеть жопой.

Я положил винтовку на землю и пошел к нему навстречу, держа руку так, словно в ней что-то вкусненькое. Не думаю, что он на это купился, однако же он опустил голову и подпустил меня к себе. Седла на нем не было: мы расседлали их перед тем, как пошли рубить дрова, – но узда была на месте. Я взял его под уздцы, запрыгнул ему на спину – и тут он взбрыкнул. Я слетел с него и тяжело рухнул на землю. Голова у меня шла кругом. Когда я пришел в себя, то обнаружил, что этот чертов ублюдок тычется в меня мордой.

Я встал, взял его под уздцы и подвел к Каллену, который стоял, опираясь на винтовку.

– Знаешь, – сказал он, – по-моему, в глубине души ты ему нравишься.

Мы вдвоем доехали на Сатане до форта. Когда в форте увидели нас, все разразились радостными воплями. Полковник Хэтч выбежал нам на встречу, пожал нам руки, даже обнял на радостях.

– Мы нашли то, что осталось от ваших ребят, нынче утром, и зрелище было неприглядное. У них у всех были выколоты глаза, отрезаны яйца и все такое. Мы думали, что и вы двое погибли вместе с остальными. Лежите где-нибудь посреди прерии с муравьями в глазницах. Мы разозлились и принялись выслеживать этих апачей – и что бы вы думали? Они возвращались обратно, нам навстречу! Началась стычка, мы оттеснили их в сторону Пекоса. Одного мы убили, но остальным удалось уйти. Мы приехали буквально за несколько минут до вас.

– Кабы вы ехали по прямой, – говорит Каллен, – вы бы нас заметили. Но мы убили куда больше одного!

– Это хорошо, – говорит Хэтч, – и мы рады будем послушать вашу историю, как только вы напьетесь и наедитесь. Может, даже глоток виски для вас найдется. Хотя, конечно, готовить придется Бывшему Домашнему Негру, больше-то никто из нас готовить не умеет.

– Это все замечательно, – говорю я, – только мой камрад, он не Бывший Домашний Негр. Он рядовой Каллен.

Полковник Хэтч вылупился на меня и говорит:

– Ах вот как?

– Да, сэр, вот так, даже если американской армии это и не по нутру.

Черт побери, – говорит Хэтч, – ну, будь по-вашему!

А дальше почти и рассказывать-то нечего. Ну, рассказали мы, как все было, провели расследование, и провалиться мне на этом месте, если нас не представили к медалям. Самих-то медалей мы так и не дождались, потому как они не спешили раздавать награды черномазым. Ну и, откровенно говоря, думается мне, что мы их и не заслужили, этих медалей, потому как мы разбежались, точно девчонки под дождем, бросив своих. Но на это мы особо не напирали, когда рассказывали. Это могло бы подпортить историю, и к тому же, сдается мне, выбора у нас особого не было. Мы проявили ровно столько храбрости, сколько может проявить человек, не подставляясь дуриком.

Короче, нас представили к награде, а это что-нибудь да значит. Со временем Каллен был отмечен как один из лучших солдат. А это уж не то же самое, что я ему сказал. Он сделался сержантом,

и хороший бы сержант из него вышел, да он пристрастился к выпивке, подпалил дохлую свинью, и за это его лишили нашивок и ему пришлось даже некоторое время провести в кутузке. Но это уж другая история.

Самому мне в кавалерии очень нравилось, и я оставался там, пока не вышел мой срок, и я собирался заново подписать контракт, и подписал бы, кабы не те китаянки, про которых я вам рассказывал. Но опять же это другая история. Это случилось со мной в 1870 году, в жарких прериях западного Техаса. Да, кстати. Когда я ушел из армии, Сатану мне разрешили взять с собой. Я к нему привык, полюбил его. Это был лучший конь, каким я когда-либо владел, и мы с ним вроде как жили душа в душу до 1872 года, когда мне пришлось пристрелить его, чтобы накормить собаку и женщин,у которых я любил больше.