Текст книги "Заговор"

Автор книги: Джонатан Рабб

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 33 страниц)

Джонатан Рабб
«Заговор»

От автора

Маме и папе посвящается

Первая книга в долгу перед многими, но вот кому я обязан прежде всего:

Робу Розновски, Робу Тейту и Дэну Илишу за их проникновенное понимание первых набросков, но более – за их дружбу;

Питеру Шпиглеру и Марку Вайгелю, чьи познания в том, как работают рынки, бесценны;

Робу Каули и Байрону Холлинсхеду, чью мудрость советов может затмить лишь их ободряющая поддержка;

Дагу Герцу, который указал рукописи дорогу прямиком в «Уильям Моррис»;

Матту Бьейлеру из «Уильям Моррис», чьи увлеченность, весомость суждений и опытность обратили приобщение автора-новичка к издательскому миру в сущее удовольствие;

Кристин Кайзер из «Краун», которая превратила в наслаждение и процесс редактирования, и мое обучение мастерству написания художественной прозы;

профессорам Принстонского университета Энтони Графтону и Теодору Раббу, которые удостоили ученого взгляда опус «О господстве»;

таким персонам, как Макиавелли, Гоббс, Гегель и Милль, – истинным вдохновителям.

И конечно же, моей семье – они знают за что.

Пролог

Трое управляют да один их блюдет – вот и получается четверо воров.

Старинная английская пословица

Сова Минервы расправляет крылья в сумерки.

Г. В. Ф. Гегель

Летом 1531 года солдаты Медичи, состоявшие на службе у Папы Климента VII, замучили до смерти неприметного швейцарского монаха Евсевия Эйзенрейха. А не открыл Эйзенрейх того, где находится некий манускрипт, простая рукопись.

Папа так и не нашел ее.

Блюститель

Волчий Лог, Монтана. 1998 год

Пелена лунного света, просочившись сквозь деревья, оттенила подлесок и жутким сиянием выбелила руки и ноги трех стремительных фигур. В чересполосице света они двигались быстро, юрко, беззвучно. Кусачий холод ночного воздуха впивался в кожу немногих неприкрытых мест на лицах, но времени думать о таких пустяках не было. Дорога. Выбраться на дорогу.Упругие молодые тела, закаленные часами обучения и упражнений, постигли науку отрешения от горячечного напряжения, уже охватившего все члены. После двухнедельных заморозков усыпанные сушняком лесные проходы превратились в затвердевшую массу из земли и корней, ступать по которой было не так-то легко, но и при этом беглецы показывали превосходное время. Еще минут десять, и они прорвутся.

Никто из троих, однако, толком не осознавал, что будет дальше, после дороги. Знали только, что окажутся одни, за оградой, далеко-далеко от почти идиллического мира, в каком они обитали последние восемь лет: места, где маленькие мальчики и девочки учились быть первыми во всем, одолевать самих себя, неизменно довольные тем, что составляют часть единого целого. Изолированные и окруженные такими же «равнообещающими», взращиваемые для некоей цели, некоей судьбы. Вот чему учил их старец, вот во что они сами верили. Воспоминания о жизни до Монтаны: о семьях, друзьях, местах – улетучились давным-давно. Все и вся им нужное всегда было здесь. У них не было причин заглядывать куда-то еще.

Причин не было до тех пор, пока троица не начала замечать кое-что за пределами отработанных команд, за пределами потребности в довольстве. Просто-напросто они, наверное, выросли. Маленькие девочки выросли и стали женщинами. Какова бы ни была причина, но они поняли, чего ожидает от них старец, чего он ожидает от всех. И это смутило, напугало их. Не желая больше принимать все беспрекословно, они повели между собой разговоры. Стали задавать вопросы.

– Не ваше дело спрашивать, – сказал он им тогда. – Ваше дело действовать. Это понятно?

– Мы не понимаем, – ответили они.

Наказание было скорым и суровым. «Доброе напоминание» – так он тогда это назвал. Но не дни без еды, не дни затворничества и побоев заставили их усомниться в мире, какой они знали с давних пор. Ни даже вовсе не прикрытый намек, что от них так или иначе избавятся, если у них опять пробудятся сомнения. Не ваше дело спрашивать… Ваше дело действовать– такой тогда он дал им ответ. Обособленность, донага обнаженная в единой фразе. А они все же пытались понять. Разве обособленность была всегдашним наказом? Разве в это учил он их верить? Нет. Они понимали: в этом не было ни вызова, ни побуждения к совершенству. Грубая угроза, и ничего больше.

И тогда они решили бежать.

Ушли сразу после полуночи. Каждая молча и неторопливо выбиралась из своего барака, пока все трое не сошлись возле ворот. Самая младшая, четырнадцати лет, сущий гений во всякой электронике, взяла на себя заботу о проволочных обманках: указание на ложное направление могло дать им достаточно времени, чтобы, перебравшись через ограду, укрыться среди деревьев. Тем не менее был момент, когда они едва не запаниковали: всего ярдах в двадцати от них появился охранник, именно тогда, когда два тонюсеньких световых лучика разъединились. Все девушки замерли, уткнувшись носом в прилизанную траву, но охранник проследовал мимо, не заметив трех распростершихся в тени фигур. Явно пригодились надежно укрывшие их черные рейтузы, свитера и капюшоны.

Первые минуты в лесу дались сравнительно легко. Несколько раз обдирали коленки, попав в незамеченные рытвины на земле, ветки со всех сторон впивались, царапая, в нежные щеки, зато они двигались – извилистая шеренга из трех человек уходила все дальше, пробиваясь сквозь яростно хлеставшую массу. Перемежающийся лунный свет помогал замечать рытвины, однако из-за него становилось легче заметить все. Один охранник на дальней границе лагеря – и, понимали беглянки, у них мало шансов на то, чтобы проскочить. Они то уповали на кромешную тьму ночи, а то и на плотную облачность как на прикрытие. Тут не повезло. Хорошо хоть дорога шла под уклон, помогая ускорять шаг.

Когда вышли на небольшую прогалину, последняя в троице услышала раньше остальных сначала отдаленный, а потом все более назойливый звук погони. На миг ей подумалось, что это эхо, однако модуляция отзвуков была неровной, а темп их нарастал с каждым шагом. Предупреждать остальных не имело смысла. Сами все слышали. Все трое как одна ускорили ход, дав больше воли рукам и ногам, хотя колени сводило от нагрузки. Внезапно вспыхнувшие лучи света заскользили вокруг по стволам деревьев; инстинкт подсказал девушкам пригнуться к самой земле, пробиваясь сквозь грязные ветки, нещадно хлещущие по лицам.

– Врассыпную, – шепнула шедшая впереди девушка, достаточно громко, чтобы остальные услышали ее.

Они уже обсуждали это несколько недель назад, поняли, что одной из них необходимо прорваться, объяснить, что творится в лагере. Лучшее средство для этого – в одиночку, раздельно. Они разбегались по очереди, не нашлось времени даже бросить друг на друга прощальный взгляд, не было даже места такой мысли. Дорога. Добраться до дороги.Спустя мгновения поверху прокатилась первая волна ружейной пальбы.

* * *

Согбенная фигура пристально вглядывалась в ночное небо, обхватив себя руками в попытке хоть немного согреться. Наброшенная на старческие плечи тоненькая безрукавка – вот и все, что попалось под руку, когда пришло сообщение. И все же почему-то ему нравился холод, возможно, как наказание за его промах. Репутацию ограждения юные леди подорвали, как он и предсказывал. Команда уже сжимает кольцо, а он чувствует одну лишь утрату. Надеялся, что они постигнут. Ему всегда не нравилось, когда судьба время от времени заставляла его устраивать охоту на то, что он считал своим. Трое мальчишек в Аризоне. Двое в Пенсильвании. А теперь эти. И главное, в такой решающий момент. Интересно, а был ли иной выход? Глупышки. Так и не сумели понять. Или, может, это он не сумел пробудить в них тягу к возможным свершениям?

Сквозь треск зажатого в старческой руке передатчика донесся голос:

– Двоих обложили. Нам стрелять на поражение?

Старец медленно поднес передатчик ко рту.

– Вам надлежит остановить их. Вам надлежит вернуть их обратно. – Произнесено четко, педантично, без всякого следа эмоций. – Способ не имеет значения.

Жертве всегда должно быть уготовано место.Эти слова, которые он прочел так давно и правоту которых принимал безоговорочно, вновь всплыли в памяти. Вот только почему-то их непреложность никак не объясняла, отчего, в конце концов, именно наделенные самыми выдающимися способностями, подающие самые большие надежды всегда причиняли огорчение. Судьба, похоже, дразнила его за каждым поворотом.

Раздалось несколько выстрелов – сердитые прочерки в молчаливом небе. Он подождал, устремив взгляд на отдаленные деревья, на широкий простор, скрытый во тьме. Мгновение спустя – тишина. Кончено. Он кивнул и обернулся к дому, услышав, как щелкнул выключатель. В одной из гостевых комнат первого этажа зажегся свет. А он надеялся не разбудить никого из приезжих. Надеялся, что сегодняшний мелкий ночной эпизод никого из них не потревожит. Не важно. Эти всегда понимали. Эти никогда не огорчали. Поймут и на сей раз.

* * *

Первая пуля ударила в дерево не дальше чем в пяти футах, кора полетела во все стороны, один кусочек скользнул по бедру, когда она со всего маху плюхалась на землю. Мгновение спустя ее настиг второй залп: пули, казалось, пролетели в дюймах от головы. Все внутри уговаривало ее заорать, завизжать, горло перехватило так, что едва хватало на глоток воздуха, грудь коробил гнетущий страх. Она собралась бежать, но новые пули попали в соседнее дерево. Дорога. Добраться до дороги.Девушка пыталась втолковать себе, что ее обучали всему этому, что она ночи проводила на морозе, готовясь к таким вот случаям, однако теперь, когда собственная жизнь повисла на волоске, лежала недвижимо, будто окоченела, не в силах ни двигаться, ни соображать. Дорога представлялась каким-то обволакивающим убежищем посреди окружавшего безумия.

Грохнул новый залп. На сей раз вместе с ним слева от нее раздался сдавленный вскрик. Она обернулась и через мгновение увидела, как из-за дерева показалась шатающаяся фигура. Там, расставив руки и широко раскрыв глаза, стояла самая младшая из трех, на лице ее застыла странная улыбка. Она, казалось, оцепенела, выглядела почти умиротворенной, слегка покачиваясь при каждом шаге. От нее невозможно было оторвать глаза: лунный свет рассекал ей, медленно взбиравшейся по склону, торс, по всему телу струилась кровь. Она потянулась к ветке, чтобы схватиться за нее, и в этот миг хрупкое тельце окончательно изрешетил град пуль, едва не оторвав его от земли, прежде чем швырнуть на бугор у основания дерева. Только руки ее, тонкие тростиночки, оплетшие ствол, сохраняли видимость чего-то присущего человеку.

Лучи всех фонариков, казалось, сошлись в одной точке на безжизненной массе, тут же наверху склона замелькали фигуры, спешащие вниз, к убитой жертве. Несколько секунд девушка, ставшая свидетельницей смертельной охоты, неотрывно смотрела на труп подруги, не в силах отвести глаза. Наконец, когда уже, казалось, прошла вечность, она вскочила и стала продираться сквозь быстро уходившие вниз деревья и кусты, глубоко впиваясь пальцами в землю, чтобы сохранить равновесие. Она не думала о лучах света, которые почти сразу же заплясали вокруг нее: перед глазами стояло лишь смутное очертание границы, дорога за которой притягивала ее все ближе и ближе.

Первая пуля пронзила ей предплечье, мгновенный шок остановил боль, которая – секунду спустя – волной вздыбилась от живота и прошла по всем мускулам, обжигая их огнем. Вторая впилась в бедро, будто невидимой подсечкой сбив девушку с ног, она рухнула, больно ударившись спиной и головой о крепкую, как камень, землю, покатилась через корни и сучья, пока не ткнулась грудью в ствол дерева.

А потом – тишина.

Она лежала совершенно недвижимо, улавливая беготню позади себя, глаза же были обращены на полоску дороги в каких-то пятнадцати футах от нее. Дорога.Проблеск света показался впереди. «Фонарики сверху» – первое, что пришло ей на ум. Собрав остаток сил, она приподнялась и повернулась лицом к своим преследователям, ожидая почувствовать на лице слепящие вспышки лучей. Вместо этого различила лишь сплошную темень. Не поняв, на миг растерялась, а потом повернулась обратно. Свет на дороге. Свет от машины. Боль в ноге теперь пульсировала по всему левому боку, но она все же, превозмогая себя, поползла по земле. Поросшая травой обочина пролегала сразу за линией деревьев, всего в нескольких футах. Глянув вправо, она увидела вдали светящиеся кружочки фар: машина была не более чем в четверти мили от нее. Девушка попыталась встать, но ноги не слушались.

Пули прошили ей спину и припечатали к обочине. Довольно странно, но девушка не чувствовала их, напротив, пули, казалось, сняли боль со всего тела, трава, ставшая теплой, манила к себе, а огни баюкали, омывая мягкой лаской. Все невесомо, недвижимо.

Никаких ощущений, если не считать сладковатого привкуса крови на губах.

* * *

– И вы не смогли ничего сделать? – вопрошал старец. – Водитель подъехал до того, как вы туда добрались? Вы никак не могли забрать тело?

– Никак.

– Понимаю. – Старец поправил подушку за спиной и, взяв со столика у кровати стакан, отпил глоток воды. – А две другие?

– Обеспечено.

Старец кивнул.

– Вы говорите, она была мертва?

– Да.

– Но не тогда, когда водитель подъехал?

– Я сказал, что не могу утверждать…

– Да-да, – перебил старец, и в его тоне впервые послышались недовольные нотки. – Вы сказали, что не можете утверждать, что шестнадцатилетняя девушка, которой вы только что несколько раз прострелили спину, была мертва.

– Если она не умерла до того, как тот подъехал, то скончалась через минуту. Самое большее.

– Чудесно.

– Совершенная случайность, что машина оказалась…

– Не пытайтесь оправдать свое неумение. Вы позволили ей приблизиться к дороге. Случайность или нет, но машина оказалась там. А это означает, что приятель нашей юной леди сейчас в больнице, морге либо в полицейском участке. Под бдительным оком одного из наших местных правоохранительных специалистов. Не совсем то, о чем я вас просил. – Молчание. – Вы уйдете отсюда немедленно. Вы все. Оружие, одежда. Вы отвечаете за то, чтобы позаботились о месторасположении. Никаких грузовиков. Я не желаю ничего, что могло бы привести их сюда. Это понятно?

– Да.

– Сами вы удалитесь, пока я вас не позову. Это так же понятно?

– Да.

– Хорошо. – Старец откинулся на подушку, короткой тирадой завершая разговор: – Ваши ошибки, разумеется, не из тех, что невозможно исправить. Трудно – да, но не невозможно. – Он кивнул. – И все же с теми двумя вы все проделали хорошо. – Тот, что помоложе, коротко поклонился. – Это, возможно, кое-чего стоит.

Минуту спустя старец лежал один в темноте, веки его отяжелели, хотя сну никак не удавалось сомкнуть их. «Случайность, – подумал он. – Всего лишь случайность». Сколько раз ему доводилось слышать это? И снова судьба пустила в ход свой козырь.

Засыпая, он знал: этот у нее – последний.

Часть первая

Глава 1

Власть крепко держится тех, кто, сознавая присущий ей раздор, способен обратить сей раздор в силу, дарующую господство.

«О господстве», глава 1

– Провалившийся путч в Иордании. Во время маленькой войны Буша. – Сидевший за столом Артур Притчард поднял голову. – Кто его пас, прежде чем хоть кто-то из нас заметил его приближение? – Длинное лицо и кустистые брови делали Артура поразительно похожим на сердитого аиста, готового долбануть длинным клювом.

– Путч?.. – переспросил сидевший напротив мужчина, внезапно сообразив, о ком говорил Притчард. – Нет, Артур, нет! Ты же знаешь, это невозможно.

Притчард склонил голову, придав этому жесту изысканность, свойственную выходцу из Новой Англии.

– Верно. И все-таки… – Он сделал паузу: это была излюбленная тактика.

Продукт подобающей школы, подобающего университета, подобающих клубов, Притчард отнюдь не стал тем тупоумным респектабельным англосаксом, какого силились вылепить из него его семейство и друзья. Дожив до сорока и убедившись, что впереди если что и светит, так только еще тридцать лет в почтенной бостонской фирме «Дигби энд Комбс», он оборвал корни и пошел на службу к государству. Вашингтон. Город, всегда вызывавший у него восхищение. Власть? Он часто задавался этим вопросом. Если так, то его блистательный взлет дал ему больше, чем он мог себе представить.

Одолел даже шок 1974-го. [1]1
  То есть последствия отставки президента Ричарда Никсона после уотергейтского скандала. – Здесь и далее примеч. перев.


[Закрыть]Каким-то образом ему удалось удержаться в стороне от драки, а когда все опять вернулось на круги своя, ему предложили совершенно необычный пост.

Комитет по надзору. Туманное определение для порождения трумэновской мысли, обретшей структурную плоть во времена – как ни странно – развода военных по разным учреждениям. Тайная контора внутри госслужб, надзиравшая за тем, чтобы «правила исполнялись». Трумэн, понятное дело, дал комитету значительную свободу в толковании этих правил – и в защите их «всеми необходимыми средствами». За годы его существования возникало несметное количество трудныхзаданий, носивших клеймо КПН, и с каждым новым достижением комитет вбирал в себя (не упуская ни крошки из того, что шло в руки) все, помогавшее наращивать и крепить рычаги влияния и власти. В семидесятые и восьмидесятые, во время баталий за власть, когда ЦРУ и СНБ [2]2
  Совет национальной безопасности, текущей работой которого руководит советник президента США по национальной безопасности.


[Закрыть]тягались за статус возлюбленного дитяти, КПН втихую утвердился как наиболее опытный и сведущий из трех: Никарагуа, Пномпень, Ирак. Творя все это, он обособился. Над схваткой. Автономен. На деле лишь горстка людей в Вашингтоне осознавала возможности комитета. Артур Притчард был одним из них, поэтому папка, содержавшая Монтанское досье, лежала у него на столе.

– Она идеал, – продолжал Артур, глядя в окно на сумеречный Вашингтон. Книжные полки от пола до потолка, дубовые панели, старинная мебель – все это служило добавлением к создаваемому Притчардом образу. Столб света от единственной лампы падал на почти пустой стол. – Динамика ей известна, мотивы знакомы. – Он откинулся в кресле, чтобы понежиться в последних лучах заходящего солнца. – Откуда колебания?

Боб Стайн шевельнулся в кресле, вцепившись толстыми молочно-белыми пальцами в зеленую кожу обивки. Лицо его, как и все тело, походило на грушу, и сходство довершал клок коротко остриженных волос на макушке. Боб чувствовал себя в своей тарелке, лишь уткнувшись в компьютер или спутниковые распечатки: за этим он усердствовал часами, ублажая себя диетической колой и воздушными сырными шариками. Сложив руки на коленях, он ответил:

– Видишь ли, я не меньше других хочу в этом разобраться, но только она не…

– Да? – спросил Притчард.

– Просто я не думаю, что она… еще на что-то способна. Вот и все.

– Способна? – Притчард повернулся и улыбнулся. – Сигануть через несколько валунов? Разве не это нам предстоит прежде всего проделать в Монтане?

– Мы влезли туда, – напомнил Стайн, – чтобы запечатлеть на фото почтенного сенатора Шентена с кое-какими людьми, с кем он по идее никак не должен бы якшаться. Выяснить у сенатора, с чего бы это он, поборник и столп Новых правых, провел встречу с господами Вотапеком, Тигом и Седжвиком, а потом посмотреть, куда дело повернется.

– Общий шмон, – подал голос третий, удобно раскинувшийся на диване, стоящем возле стены, и деловито распрямлявший скрепку для бумаг.

Питающий слабость к рубахам-ковбойкам и коротким сальным галстукам линялых оттенков, Гейлин О'Коннелл был одним из проницательнейших аналитиков в КПН. Человек-танк: шестифутовое тело носило не меньше двухсот двадцати фунтов костяка и мышц, большая часть которых год от года все сильнее норовила обратиться в желе.

Когда-то он был оперработником и в СНБ, и в комитете, с Притчардом работал со времен Уотергейта: разобрался с кое-какими «жареными» делами, грозившими правительству крайне серьезными неприятностями. Откомандировали его краткосрочно, да срок растянулся на двадцать с лишним лет, пятнадцать из которых он провел на оперативной работе, в поле, как выражаются посвященные. Вдвоем с Притчардом они создали вышколенное ядро агентов, мужчин и женщин, искушенных в том, как выходить сухими из воды и невредимыми из огня.

Но выходить в одиночку. Такая цель ставилась с самого начала. В поле работали солисты: пара слов по телефону, команда из компьютера – никому не позволялось даже знать, из какого здания поступали приказы. Один-единственный незнакомый властный голос. О'Коннелл частенько с иронией думал о том, что в комитете не нашлось места для командных игроков. Впрочем, они с Притчардом давным-давно осознали, что такая установка жизненно для целостности КПН, и долгие часы проводили, налаживая инфраструктуру, которая поддерживала неукоснительную оперативную самодостаточность.

Ничего удивительного, что с годами эти двое очень сблизились. Ведь именно Притчард наконец-то убедил О'Коннелла отказаться от брюк из полиэстера, но, несмотря на все усилия, ничего не смог поделать с его галстуками.

– Мелкая операция ради того, чтобы убедиться, что деньги политиков только на вид остаются чистыми. – Ирландский акцент в речи О'Коннелла нельзя было спутать ни с чем.

– Вот именно, – откликнулся Стайн. – Мы их проследили, застукали вместе и принялись задавать вопросы. И тут, мама родная, появляется мертвая девчушка. Наверное, это звучит несколько странно, только не думаю, что мы можем пройти мимо этого, учитывая прошлое Антона Вотапека. Я говорил вам: его надо было брать сразу, как только мы его засекли.

– Брать его? – скептически переспросил Притчард. – За что? За то, что произошло почти тридцать лет назад и что никому так и не удалось доказать? Кучка детишек отправляется покуролесить в лесах штата Нью-Йорк во время лета любви [3]3
  Так газеты именовали лето 1967 г., когда в Монтерее состоялся фестиваль поп-музыки.


[Закрыть]… и ты полагаешь, тут есть связь с этим?

– Темпстеновский проект был в шестьдесят девятом, а не в лето любви, – поправил Стайн.

– Дело не в дате, – встрял О'Коннелл. – Боб, он прав. Девица объявилась на крохотной полоске Монтанского шоссе, меньше чем в миле от места, за которым мы наблюдали почти неделю. По причинам, не имеющим ничегообщего с девочками-подростками. Ни-че-го. Ее изрешетили пулями, и тут появляется на машине какой-то неизвестный, тормозит, берет ее на руки и успевает расслышать, как она выдавливает из себя одно слово, прежде чем испустить дух. Однослово. – О'Коннелл швырнул скрепку на кофейный столик. – Где тут связь?

– Ладно, – возразил Стайн, – но тогда почему никаких записей? Семи часов после несчастного случая не прошло, а полицейские рапорты с больничными записями пропали, подобравший ее малый как в воду канул. Девчушки как и не было вовсе: ни прошлого, ни семьи, ни даже сведений о состоянии зубов. Если бы мы не проводили шмон, вообще никаких следов не осталось бы. Говорю вам: довольно фатально это, учитывая прошлое Вотапека.

–  ПрошлоеВотапека, – повторил Притчард. – Чудесно. И поэтому ты полагаешь, что наш сенатор-консерватор со своими подручными убивает молоденьких девушек. – Он повернулся к Стайну: – Что бы ни было в прошлом, Боб, я считаю, в это трудно поверить.

– Почему же тогда рапорты с записями пропали?

– Можем спросить у Шентена, – улыбнулся О'Коннелл: – «Простите, сенатор, но, похоже, в вашем владении мы нашли мертвую девицу. Что вы на это скажете?» – Он покачал головой и снова взялся за скрепку. – Перво-наперво, нас там вообще не должно было быть. Пришлось бы…

– Спору нет, – признал Стайн. – Только у нас все же есть досье на тех, кто там был: Вотапек, Тиг и Седжвик. Если ничего другого не остается, стоило бы посмотреть, нет ли связи между их прибытием и девчушкой.

– И само собой, предсмертным словом. – О'Коннелл качнул головой. – Прозвучавшим как… что за слово, Боб?

– Честно говоря, – Стайн заколебался, – звуковые и визуальные помехи были сильные. Наши ребята находились за сотню ярдов от точки…

– Хватит оправдываться, так что она сказала?

– Скорее всего – Энрейх.

–  Энрейх, – выдохнул О'Коннелл. – Вот это подспорье так подспорье! Он… или она… может быть кем угодно. А может, это и не человек вовсе.

– У нас на это есть что-нибудь? – спросил Притчард.

– Бывший диссидент из ГДР Ульф Петер Энрейх пропал весной шестьдесят третьего, – ответил Стайн. – Тело было опознано в семьдесят четвертом. Мы все еще сохраняем имя: может что-то всплыть. Но Гейл прав. Помимо этого – тупик.

– Как вам известно, джентльмены, я тупиков не люблю. – Притчард взял папку в руки и откинулся в кресле.

– Можно прижать Тига с Седжвиком, – предложил Стайн. – Посмотреть, где…

– Из-за девицы? – зарычал О'Коннелл. – Откуда, черт побери, ты это взял? Мы даже представления не имеем, как этих мужиковувязать со Шентеном, не говоря уж – друг с другом. А Вотапек – тут увязка чисто теоретическая. Боб, ты, может, удивишься, но примыкать к консерваторам еще не значит быть полоумным заговорщиком.

– Ну да, консерватор – это попросту тип с неверно избранной перспективой.

– Что бы ни утверждал наш молодой Мао, – продолжал О'Коннелл, – нам известно только то, что они посещали сенатора с определенной периодичностью. Раз в августе, дважды в октябре и вот сейчас, две ночи назад. Не будем забывать: это была мелкаяоперация. Щелкнуть несколько фотографий, задать несколько вопросов. – Он обернулся к Стайну: – Зачем понадобилось прикрытие, Боб? Возможно, шериф подрабатывает на стороне. Что-то вышло из-под контроля, и он не захотел, чтобы кто-то об этом узнал. Могли фильм телевизионный снимать. Что, впрочем, не требует особого внимания со стороны комитета. Виноват, ребята, но в данный момент наша недавно усопшая юная подруга…

– Это тупик, – перебил Притчард и швырнул папку на стол. – Что, похоже, возвращает нас к моему ранее высказанному предложению.

Некоторое время О'Коннелл молчал.

– Я полагал, мы сошлись на том…

– Чтобы оставить ее в покое? – подхватил Притчард. – У нее есть время оправиться.

–  Оправиться? – Ирландец, казалось, никак не мог подыскать слова, затем, будто разъясняя азы, он заговорил: – Сейчас она участвует в исследовании, Артур. В госдепе…

– И уж точно, с ума сходит от скуки.

– Что, вероятно, для нее большой шаг вперед. – О'Коннелл подождал ответа, когда же его не последовало, напомнил Притчарду: – Госдеп внеюрисдикции комитета. Даже если хочется, ты ее пальцем не можешь тронуть.

– Мы оба знаем, что это неправда. – Притчард встал и направился к бару. – Ну, перевернет она несколько камешков. Крылья свои опробует. Возможно, это самое для нее лучшее.

– Артур, ты что, не слушал меня? – О'Коннелл разгорячился не на шутку. – Пустить ее снова в поле, каким бы простым ни было задание…

– Она идеал. Ее работа в Иордании считается хрестоматийной.

–  Былаидеалом, Артур. Была. – Гейлин смотрел, как Притчард отпил из стакана. – Или ты забыл, на кого она была похожа послеАммана? – Он подождал, пока взгляды их встретятся. – Это не тема для обсуждения. Мы оставляем ее в покое, Артур. Мы даем ей жить своей жизнью.

– В общем-то… у нее уже есть кое-какая информация.

– Что?! – Это уже взорвался Стайн. – Все это сугубо доверительно…

– Не волнуйся, Боб, – продолжил Притчард, избегая взгляда О'Коннелла. – У нее абсолютный минимум. Названия организаций, разные игроки… ах да, еще это, с Энрейхом. Не получится ничего другого, так хоть, может, ей удастся выяснить, как это стыкуется. И все – через ее контакты по исследованию, и, значит, с нашей конторой это никак не связывается.

– Если меня что и беспокоит, так вовсе не наша контора! – вспылил О'Коннелл.

– Отчет звучит как рутинный подбор фактов по Новым правым, – продолжал Притчард, – никаких упоминаний о Шентене, нашей операции, о девушке…

–  Что?! – О'Коннелл изо всех сил пытался умерить ярость. – Оставь ее душевное состояние, ты что, ввел ее вслепую?

– Доклад сведен воедино, так что она будет считать, что проводит общую корректировку данных досье. Не волнуйся, здесь совершенно не о чем беспокоиться.

О'Коннелл долго буравил глазами старого приятеля, потом сказал:

– Положим, я на все сто согласен, что Боб раздувает эту штуку до предела, но все же мы имеем дело с крупными игроками, Артур. Одно дело – якшаться с ними, но если убийство все же связано с этими людьми, если эти люди способны на такое, мы обязаны спросить: почему? А иначе швырнем ее в заваруху, которая окажется гораздо опаснее, чем Амман.

– Вот именно поэтому она и идеал. – Притчард заговорил более строго. – Если выяснится, что все свелось к погоне за дикими гусями, значит, мы потратили на нее совсем немного времени и спасли куда больше своего, не развернув целую операцию. Если же нет… она знает, как о себе позаботиться.

– Тут есть о чем спорить.

Они уставились друг на друга, потом Притчард отвернулся к окну. Розовые и красные лучи пронзали облака, омывая потоком света купол Капитолия.

– Знаешь, люблю я этот вид. Настаивал на этом кабинете. Лучшее, что мне удалось. – Льдинка лопнула в стакане, и по стеклу потек ручеек виски. Артур обернулся. – Вам придется довериться мне, джентльмены. Узнать меня немного лучше, чем до сих пор. – Он сделал большой глоток. – Я буду неотступно следить за ней – вытаскивать, когда придется туго. Есть шансы, что этого не случится, но все мы заодно. Досье на наш прославленный квартет всегда могли бы быть более пухлыми. – Притчард опустил стакан. – Учитывая природу того, что уже удалось выявить, кое-что вот-вот…

– Объявится? – О'Коннелл слишком часто слышал эти слова прежде.

Притчард улыбнулся:

– Вот именно. И когда это произойдет, мы ее отзовем. Вполне честно? Слушайте, мяч уже в игре. Если тут что-то есть, все, что ей потребуется, – это вызвать изумление. Сколь тяжек окажется труд?

* * *

С дорожной сумкой в одной руке, кейсом в другой и сумочкой через плечо Сара Трент выглядела как адвокат, совершающий еженедельную поездку в Нью-Йорк. Тяжелое зимнее пальто игриво распахивалось чуть выше колен, являя миру пару весьма стройных ног. При своих пяти футах и семи дюймах, стройном, спортивном сложении Сара привыкла, что на нее оглядываются. Она улыбалась, ее глубоко посаженные карие глаза сияли, пока она пробиралась по платформе к вагону для некурящих. Для послеполуденного четверга метролайнер, скоростной поезд Вашингтон – Нью-Йорк, оказался на удивление пустым, и Сара поняла, что ей удастся занять два кресла, вытянуть ноги и с комфортом домчаться до Нью-Йорка за три часа.

Поезд самолету она предпочла по одной простой причине: копание в бумагах требует времени, двух дней не хватило, чтобы перелопатить все материалы, попавшие на ее рабочий стол. Исследовательская корректировка данных. Сопроводиловка гласила: «Требуется исчерпывающая информация для новой системы. Место у нас есть – нужно его заполнить». Типично бюрократическое рассуждение.

И вот, выбрав пару кресел в середине вагона, Сара кинула сумку и кейс к окну, сама же плюхнулась в кресло у прохода. Расстегнув пальто, потянулась за кейсом.