Текст книги "Зима в горах"

Автор книги: Джон Уэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 31 страниц)

Он храбро сел рядом с Гэретом, тот повернул к нему свой крючковатый нос и посмотрел на него из глубины запавших глаз.

– Можно с вами поговорить?

– Валяйте.

– Выпьем для начала?

Гэрет покачал головой.

– Мне в десять надо ехать наверх, а я свое уже принял. А то ведь могут проверить: взять пробу на опьянение, об этом нельзя забывать.

– Так вот я хочу вас кое о чем спросить, – сказал Роджер. – Вопрос у меня такой: не нужен ли вам помощник?

– Помощник? – словно эхо, повторил Гэрет, как если бы никогда прежде не слышал этого слова.

– Бесплатно, – поспешил добавить Роджер.

Гэрет долгое время молчал, потом наконец спросил:

– А кому это надо знать?

– Мне. Видите ли, сейчас я вам все объясню. Я пробуду здесь несколько недель, а может быть, и месяцев – я изучаю валлийский. Для самообразования. Понимаете, это моя профессия – языки. И мне необходимо знать валлийский. Поэтому я получил на работе отпуск и приехал сюда. У меня есть немного денег, на которые я собираюсь жить. И работать ради жалованья мне не нужно. Но мне нужно все время быть среди людей, которые говорят по-валлийски. Понимаете? – Он сам чувствовал, что фальшивит, лицемерит, если не просто врет, давая такое упрощенное объяснение подлинных причин, которые руководили им. Но, собственно, почему Гэрета должны интересовать детали? Не надо тянуть, иначе он просто перестанет слушать. – Вот я и подумал, не могли ли бы вы… ну, словом, воспользоваться моими услугами? Взять меня во временном качестве, – добавил он, смутно чувствуя, что немного жаргона трудовой биржи не помешает.

Гэрет долго в упор смотрел на него, давая понять, что эта наспех сколоченная история не произвела на него впечатления. Наконец он произнес:

– И как же вы хотите мне помогать?

– Да как угодно. Чтоб вам легче было управляться с автобусом.

Гэрет взял со стола пустую кружку, внимательно обследовал ее и поставил на место.

– Я привык все делать сам.

– Бывают же времена, – осторожно заметил Роджер, – когда человеку нужна помощь.

– Для начала, – сказал Гэрет, – мне надо узнать побольше о вас. Я ведь не знаю, ни кто вы, ни что вы.

– По профессии, – поспешно начал Роджер, – я филолог. Я изучаю языки. Написал работу о превращении «умляутных вариантов» в «умляутные аллофоны» в скандинавских языках. Я не женат – не потому, что не хотел жениться, а потому, что всю жизнь жил с братом. Он был больной и не мог сам заботиться о себе, а родители наши умерли. Я не мог покинуть его и не мог найти девушку, которая согласилась бы выйти за меня замуж и жить вместе с ним. Потом брат мой умер, это произошло всего три недели назад, я запер нашу квартиру в Лондоне и приехал сюда. Я работаю в университете – там мне дали отпуск на семестр, но, если я захочу продлить его на полгода, мне разрешат. Особой нужды во мне там нет. Может статься, что меня вообще назад не возьмут, но, если я хорошо овладею валлийским, я смогу получить работу в другом месте. Вот вам мое curriculum vitae[12]12
  Краткая биография (лат.).


[Закрыть].

Гэрет внимательно выслушал его.

– А в этом вашем курюкуле вы имели когда-нибудь дело с автобусами?

– Нет.

– А с работой в гараже?

– Нет.

– А есть у вас удостоверение, разрешающее работать шофером на машине?

– Вы же понимаете, что нет, иначе я бы сказал.

Гэрет передернул широкими плечами под кожаной курткой.

– Что-то непохоже, чтобы от вас было много толку в обслуживании автобуса, а?

Роджер вспыхнул от злости.

– Я же готов учиться и готов работать бесплатно. А вам нужна помощь – хотя бы моральная.

– Нет, не нужна, – упрямо сказал Гэрет. – Я пока еще не собираюсь просить о помощи.

– Вам бы, конечно, хотелось, чтоб было так, верно? Из гордости. Потому что, если вы попросите о помощи, значит, вы проиграли. А вы знаете, куда такая позиция заводит людей? Когда человек наконец решается попросить о помощи, бывает уже поздно, и он летит в пропасть.

– А вы, оказывается, немало на этот счет знаете.

– Я знаю то, что видно любому, у кого есть глаза. Я еще прошлым вечером заметил, что выдержка ваша очень и очень на исходе. Если Дик Шарп… – Роджер запнулся. Он не собирался называть этого имени.

– Ну, конечно, Дик Шарп, – сказал Гэрет. – Я все ждал, когда вы произнесете это имя.

– А почему бы мне, собственно, его не произнести? Каждый знает, что от него все ваши беды.

– Я этого никогда не говорил.

– Вы сказали гораздо больше. Я сам слышал, как вы говорили, что убьете его.

– У меня есть на то свои причины.

– Послушайте, мы говорим как взрослые люди или играем в какую-то дурацкую игру? Если мне хочется помочь вам и я готов выполнять любую, самую скромную, работу без всякого вознаграждения, почему вы возражаете? Что, от меня дурно пахнет или еще что-нибудь?

– Очень возможно, мистер, – сказал Гэрет. На его лице нельзя было прочесть ничего. – Очень возможно, что от вас попахивает Диком Шарпом.

Только тут Роджер понял.

– О господи, – тихо произнес он.

– Этот джентльмен во многих местах оставляет свой запах, – сказал Гэрет. – Как лисица, забравшаяся на ферму.

– Значит, вы считаете, что я saboteur[13]13
  Саботажник (франц.).


[Закрыть], – все так же тихо сказал Роджер.

– Я не могу этого считать, потому как не знаю этого слова.

– Это значит чей-то тайный агент. Он делает вид, будто работает на вас, а сам изнутри подрывает ваше дело.

– И вы думаете, – спросил вдруг горбун, и голос его стал звонким от гнева, – что в запасе у Дика Шарпа нет такого грязного трюка?

– Я не знаю, какие трюки у него в запасе.

– Конечно, вы этого не знаете, да и многого другого тоже. У Дика Шарпа всюду свои люди – до самого Честера. Если понадобится, он может нанять людей даже из Ливерпуля, ирландцев, кого угодно. Местных-то мы всех знаем, знаем, кто чего стоит. Но ведь Дик Шарп может в любую минуту пригнать сюда чужака.

– А я как раз чужак, – медленно произнес Роджер, – и, значит, меня пригнал сюда Дик Шарп?

– Соображайте уж сами, – сказал Гэрет. – А мне пора на десятичасовой рейс. – Он продвинулся по скамейке до края стола и встал. Но не уходил, глядя ироническими, пронзительными глазами сверху вниз на Роджера.

– Гэрет, – сказал Роджер. Момент был решающий, и он намеренно назвал горбуна по имени, чего до сих пор не делал. – Я не состою на жалованье у Дика Шарпа. Если же вы все-таки считаете, что он платит мне, то у вас на редкость плохая разведка, и к тому же вы чертовски непроницательны.

– Ну и дальше что? – спросил Гэрет. Его потертая кожаная куртка блестела под электрическим светом, словно потный лоб.

– А дальше – до свидания. Люди непроницательные не могут сражаться с такими умными бестиями, как Дик Шарп.

Горбун пригнулся к самому лицу Роджера.

– Вот теперь я знаю, что вы работаете на Дика Шарпа. Он подослал вас, чтобы запугать меня. Чтобы я начал тревожиться и потерял веру в себя.

– Валяйте, валяйте, – сказал Роджер. – Верьте любой глупости, какая вам по душе. Я сдаюсь.

Гэрет направился к двери, по пути кивнув на прощанье хозяину. Он открыл было ее, но тут же отпустил – дверь закачалась на петлях, а он стоял и смотрел на нее, точно хотел пронзить взглядом. Потом повернулся и снова подошел к Роджеру.

– Если завтра утром в полдевятого придете на площадь, – сказал он, – я познакомлю вас с расписанием.

– Приду, – сказал Роджер.

– Я буду вас ждать, – сказал Гэрет. Затем он несколько раз кивнул и ушел.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Кожаная лямка была очень тонкая. Она врезалась Роджеру в плечо: накануне вечером, раздеваясь, он обнаружил на коже красную полосу. Сегодня он надел сумку на другое плечо, но это было неудобно: ему приходилось отсчитывать монеты и давать сдачу левой рукой. День подходил к концу – они ехали десятичасовым рейсом в Лланкрвис, – и Роджер изрядно устал. Единственное спасение, решил он, приобрести одну из этих дурацких кожаных курток, чтобы не натирало плечи.

Раздумывая об этом, Роджер следил за руками Гэрета, легко лежавшими на большом колесе руля, – последнюю четверть мили он особенно осторожно вел автобус. Большинство пассажиров уже сошло. Оставалось человек пять-шесть, которые ехали до конца – до верхнего края Лланкрвиса, откуда начиналась дорога, открытая всем ветрам. По-видимому, эти люди жили либо на окраине поселка, либо в коттеджах, разбросанных по склону горы. Среди них была и красавица брюнетка, работавшая портье в отеле «Палас»; она сидела выпрямившись, одна на заднем сиденье. Роджер удивился, когда на площади она вошла в автобус, и уж совсем был поражен, когда она взяла билет до конца. Возможно, она ехала навестить кого-то в этом отсыревшем медвежьем углу, на краю света, где по дороге видишь лишь мокрую черепицу да застывшие, тупые взгляды овец? Но кого такая девушка могла навещать? Неужели она живет в Лланкрвисе? Нет, не может этого быть! Беря деньги за билет, Роджер с таким нескрываемым интересом уставился на нее, что она вспыхнула и отвернулась к окну. На ней было зеленое замшевое пальто, которое, должно быть, стоило уйму денег. Конечно, у девушки с такой внешностью есть богатые покровители или друзья. Продвигаясь по автобусу, Роджер то и дело посматривал на нее, потом мысли его перескочили на то, что у него стерто плечо и, следовательно, придется покупать эту дурацкую куртку.

Глупо, конечно, тратиться на куртку, если Гэрет не собирается держать его. Но что, собственно, Гэрет теряет, ведь он только выигрывает от того, что Роджер ездит с ним и собирает деньги! (Билетов у них не было. За незначительным исключением, все пассажиры ехали до одной и той же остановки, платили, сколько требуется, за проезд и без напоминаний сходили в нужном месте.) Однако Гэрет до сих пор хранил молчание. Начиная со вчерашнего утра Роджер ездил со всеми рейсами, кроме рейса в 8.15 из Лланкрвиса в Карвенай. Ему пришлось пропустить этот рейс, потому что он все еще жил в отеле «Палас»; этим же объяснялось и то, что вчера вечером в половине одиннадцатого он вынужден был протопать пешком четыре мили до города. Похоже, что сегодня ему предстояло повторить этот путь.

Гэрет плавно затормозил, машина вздрогнула и стала; пассажиры, всю дорогу громко переговаривавшиеся, сразу умолкли и гуськом потянулись к выходу – все, за исключением одной женщины лет пятидесяти, в которой Роджер признал миссис Аркрайт, ту самую, что разглагольствовала в трактире по поводу своего Хьюберта и своего намерения вернуться в Болтон.

– Я их спросила: и не стыдно им, – говорила миссис Аркрайт кому-то, стоявшему позади нее, – не стыдно им, что беззащитная женщина таскает такие тяжести, от которых лошадь сдохнет.

Она обращалась к какому-то мужчине, а тот лишь покорно кивал в знак согласия. «О чем это она толкует», – подумал Роджер и тут же забыл про нее: глядя прямо перед собой, по проходу шла красавица брюнетка в замшевом пальто; казалось, она намеренно не смотрела в сторону Роджера, точно знала, какие низменные мыслишки бродят у него в голове.

Девушка вышла из автобуса и исчезла в сгущавшихся сумерках. Одна? Такая девушка пойдет по безлюдной горе без всякой защиты? У Роджера мелькнула было мысль, что мужчина средних лет вполне мог бы развлечения ради пристать к ней с определенными намерениями, но тут голос Гэрета вернул его к действительности.

– Миссис Аркрайт снова села на своего конька.

– Вы имеете в виду эту женщину, которая была тогда в трактире?

– Ну да, англичанку, – снисходительно пояснил Гэрет.

– А что у нее за конек?

– Мусорные баки, – сказал Гэрет.

Роджер ждал развития темы, но, похоже, ждать было нечего. Они стояли возле автобуса; мотор, остывая, несколько раз тихонько вздохнул с присвистом, точно животное, погружающееся в сон после долгого трудового дня. Было темно и довольно холодно, и постель Роджера находилась в четырех милях отсюда.

– Ну что ж, – произнес он и умолк.

Гэрет стоял в густых сумерках, точно дольмен. Казалось, в мире везде было темно, но здесь, у западного края земли, еще лежал отсвет от длинных золотых и серебряных полос, бороздивших мрачное пурпурное море. Роджер видел лишь темный силуэт Гэрета и не мог сказать, какое у горбуна лицо.

– Деньги я возьму с собой, – сказал Гэрет.

Роджер снял с плеча кожаную сумку и протянул ему.

– Придете завтра? – спросил Гэрет.

– Если я вам нужен.

– Вы быстро учитесь. Скоро будете настоящим помощником, если останетесь, не правда ли?

– Значит, я вам все-таки нужен?

– Да, нужны, – без особого энтузиазма сказал Гэрет, – если, конечно, не найдете себе ничего поинтереснее.

– Мне это помогает изучать валлийский, – сказал Роджер. И, не простившись, двинулся вниз по темному склону.

– Пошли уже?

– Мне ведь предстоит неблизкий путь.

– Я уже думал об этом. Кажется, я смогу устроить вас здесь, наверху.

Роджер остановился.

– А когда вы узнаете точно?

– Это у миссис Пайлон-Джонс. Она живет в первом доме направо, сразу после дорожного знака, ограничивающего скорость до тридцати миль в час. Мы можем зайти к ней завтра утром.

– Как вы сказали, ее зовут?

– Миссис Пайлон-Джонс. Муж ее затеял настоящую войну с электрической компанией, чтобы они не смели ставить высоковольтную мачту на его поле. Три года день и ночь с ними сражался, проиграл дело, и в тот день, когда явился грузовик с первыми секциями мачты, слег в больницу. Домой он уже больше не вернулся. После этого жена его стала сдавать комнаты. Вообще-то она сдает отдыхающим. На лето.

Такой длинной речи Гэрет еще не произносил. Роджер почувствовал, что на это надо как-то откликнуться, показать свое отношение, но не мог решить, в какую форму облечь свой ответ.

– Значит, миссис Пайлон-Джонс?.. – задумчиво повторил он.

– Она вас возьмет. Помещение у нее пустует уже три недели.

– Но, конечно, за более низкую плату, сейчас ведь не сезон, – заметил Роджер.

– Тут уж условия диктует клиент, – сказал Гэрет и мрачно хмыкнул. Порыв ветра унес в горы и его слова и этот смешок.

– Что это за девушка в замшевом пальто ехала с нами? – спросил Роджер.

– Райаннон Джонс.

– Она ведь работает в «Паласе», правда?

– Принимает гостей, – коротко ответил Гэрет.

– Должно быть, сегодня у нее свободный вечер, – заметил Роджер.

– Она ночует дома, когда ей это удобно.

От Роджера не ускользнул намек.

– Ну, у такой девушки, – сразу становясь на ее защиту, сказал он, – всегда найдется, чем занять свободное время.

– Хм, – молвил Гэрет.

В наступившей тишине оба слышали, как остывающий радиатор легонько потрескивает, словно напоминая о себе.

– Ну, до свидания, – сказал Роджер.

– До свидания, – сказал Гэрет. Он постоял, глядя вслед Роджеру, двинувшемуся в свой дальний путь, и крикнул: – Может, кто-нибудь попадется по дороге и подвезет вас!

– Конечно, – бросил через плечо Роджер. – И, может, наконец перестанет лить как из ведра.

Гэрет снова хмыкнул. Потом повернулся и направился к себе домой. А Роджер начал быстро спускаться вниз. На горизонте догорали последние слитки золота. Откуда-то с невидимого поля донеслось блеяние овцы. Он вдруг вспомнил, что не знает, где живет Гэрет.

Чтобы согреться, Роджер стал думать о Райаннон.

На следующее утро было очень ветрено. Стоя на площади, Роджер припомнил, как в свое время на таком ветру у девушек задирались юбки, обнажая аппетитные колени и ляжки. А теперь неумолимая мода повелевала выставлять колени и ляжки для всеобщего обозрения, точно окорока в витрине, ветру же оставалось лишь проделывать бессмысленные выкрутасы с клочками рваной бумаги. Роджер стоял возле статуи сэра Неизвестно-Как-Его со снисходительно-величавым бронзовым лицом и осматривался. Несколько автобусов компании «Дженерал» стояли поблизости, выжидая, когда наступит время, чтобы развезти по разным важным учреждениям и магазинам груз машинисток и продавцов. Там, где обычно останавливался ярко-желтый автобус Гэрета, было пусто, но Гэрет наверняка уже катил по дороге в город.

На исхлестанном ветром тротуаре показался Мэдог, быстрым шагом направлявшийся к себе на работу. Его грузная фигура двигалась удивительно легко.

– Приветствую вас, – сказал он, останавливаясь. Контора агента по продаже недвижимости, где он работал, может и подождать, пока он минуты две будет бить баклуши.

– Привет. Ну, как поживают могикане?

– Чероки, – поправил Мэдог. – Я вчера вечером написал целую главу. – И он прочел десять-двенадцать строк высоким звонким голосом.

Роджер внимательно слушал, изо всех сил стараясь уловить смысл, но ему нелегко было развязать сложный узел валлийских конструкций.

– Ничего не понял, – с сожалением сказал он, когда Мэдог умолк.

– Не волнуйтесь, дружище. Вы скоро сумеете прочесть это в переводе.

– Вот как? Интересно, как это будет звучать по-английски.

– Не по-английски, – сказал Мэдог. – По-французски.

Ветер снова тяжко вздохнул; клочки бумаги закружились вокруг бронзовых конечностей сэра Неизвестно-Как-Его. Мэдог, облаченный в синий деловой костюм, выглядел загадочно, как человек в маске.

– По-французски? – переспросил Роджер. Он положительно не знал, что сказать дальше. – Новая культурная сила? Ось Париж – Карвенай?

– Не Париж, – сказал Мэдог, – Квебек. Теперь вам ясно?

– Ну… не вполне…

– Когда-нибудь я вам расскажу, – пообещал Мэдог. – А сейчас опаздываю на службу.

И он пошел дальше, но без спешки. Глядя на него, никак нельзя было сказать, что он опаздывает на службу. Скорее всего, он просто решил ничего не рассказывать Роджеру о своей сделке с Квебеком, пока как следует не продумает все.

Роджер окинул взглядом площадь. Айво и Гито как раз направлялись в кафе. Айво увидел, что он смотрит на них, и помахал рукой. Иронически или дружески? В лучшем случае лишь наполовину дружески. Ну, еще бы: с точки зрения Айво, Роджер вел себя странно. Странно и подозрительно.

А ведь на самом-то деле все так ясно. Неужели он, Роджер, действительно похож на человека, которого мог нанять Дик Шарп, чтобы подорвать дело Гэрета изнутри? Стал бы Дик Шарп нанимать для этого столь явного чужака, англичанина, да к тому же из буржуазной среды? Или может быть, он вовсе не похож на англичанина и буржуа? На кого же он в таком случае похож?

Ярко-желтая глыба выползла на площадь – прямоугольник из стекла и металла, вместилище лланкрвисских дум и чувств. Вот сейчас ежедневная порция лланкрвисской крови вольется в кровеносную систему Карвеная. Гэрет мимолетно улыбнулся Роджеру, круто развернул автобус и остановился у статуи сэра Неизвестно-Как-Его. Пассажиры начали выходить. Роджеру приятно было, что он уже знал кое-кого из них. Тут был, к примеру, мистер Кледвин Джонс, дородный, сосредоточенный, в темном костюме, как и подобает человеку, который ведет протоколы общества Чего-То-Там и без которого гражданам просто не обойтись. Тут был широкоплечий молодой человек с огромными кулачищами, который сидел, насупившись, в углу трактира в тот ураганный мокрый вечер, когда он потерпел крах с Беверли. (Неужели она в самом деле существует? И ходит по той же планете?) Тут была – о великий боже! – Райаннон в своем замшевом пальто. Роджер заметил еще в отеле, что ее нет на дежурстве. Следом за ней из автобуса вышел человек, которого он тоже видел в тот вечер в трактире, чернявый, застенчивый, настороженный парень, который сидел тогда у стойки и молчал. Когда Райаннон сошла с автобуса, глядя, точно королева, прямо перед собой, этот парень двинулся за ней, держась так близко, словно боялся хоть на шаг отстать от ее тени; темные глаза его неотрывно смотрели ей в спину.

Но вот они скрылись из виду. Теперь, выключив мотор, из автобуса появился Гэрет, его крупное уродливое тело заполнило собой дверной проем.

– Уже явились на работу, да? Ну, делать пока нечего, теперь в десять тридцать поедем назад. А сейчас выпьем-ка по чашечке чайку.

Они вместе перешли через площадь. В кафе Айво и Гито сидели за столиком, крытым формикой, в окружении картонных шкафов. На стене устарелый календарь прославлял запыленные женские формы. Сигаретный дым уплывал вверх, и чайник поблескивал под голой лампочкой тусклым серебром.

– Под-креп-ляемся, – произнес Айво, постукивая по толстой белой глине своей чашки. – Полбутылочки бы бренди сюда влить, да только вот доктора предупреждали меня насчет высокого давления. Хотим обстряпать одно дельце с самым большим скрягой в Уэльсе, дружище.

– Уж больно много претендентов на это звание, – сказал Гэрет, опускаясь на шаткий стул.

– Да, но это Пятипроцентный Джонс, – заметил Гито.

– Тогда, значит, твердый орешек, – согласился Гэрет.

Роджер слушал, потягивая темный переслащенный чай.

– Знаешь, что он сейчас скупает? – спросил Айво. – Фонари. – Он сдвинул на затылок свою вязаную шапочку и отчаянно заскреб в голове. – Старые газовые фонари. Он считает, что на них будет страсть какой спрос. Для садов. Совсем как на фонари от экипажей. И вот у него уже десятки таких фонарей лежат на специальном складе. – Он перегнулся через стол, приблизив лицо к собеседникам. – Знаешь, что он проделал на той неделе? Померла у него старуха бабка. Похороны он заказал Кооперативному бюро. Сам явился в черном сюртуке и в полосатых брюках. И, знаешь, что потом выкинул? Сел в свою машину – и прямиком в Кооперативное бюро. Они как раз закрывали свою лавочку и надевали пальто. Ну, он не выпустил их, пока не получил бумаги на свою долю в дивидендах и тут же отвез ее домой, чтоб пришить к делу. Даже за похороны собственной бабки решил получить дивиденд. Бизнес все-таки бизнес, живой ты или мертвый.

Эта история была целиком придумана? Или только приукрашена? У Роджера не было ответа на этот вопрос: мрачная усмешка Гэрета, как и расплывшееся в улыбке лицо Гито, ничего ему не прояснили. Но так или иначе, ему приятно было, что Айво и Гито дружелюбно встретили его и готовы поддерживать с ним беседу. Хотя Айво и не обращался прямо к нему, но за время своего рассказа про Пятипроцентного Джонса и Кооперативное похоронное бюро он не раз поглядывал в его сторону. Роджер решил прощупать почву дальше. А ну, посмотрим, отказался ли Айво от своих идиотских подозрений насчет того, что он платный агент Дика Шарпа. Сейчас увидим.

– А кто этот Пятипроцентный Джонс? – небрежно спросил он с таким видом, словно имел неоспоримое право вмешаться в их беседу.

Ни малейшей досады. Айво даже ухом не повел, будто и не слышал Роджера. Он продолжал говорить, обращаясь к Гэрету, – тем же тоном, так же весело вел он свой рассказ, только теперь уже на валлийском языке.

Роджер невольно восхитился ловкостью этого задиры. Деликатно, без малейшего намека на скандал, Айво дал ему понять, что не желает иметь с ним дело. Гито тоже перешел на валлийский, а вслед за ними – и Гэрет, хотя он-то едва ли понял подоплеку этой перемены. Спокойно, серьезно беседовали они на своем непроницаемо-непонятном языке.

Это уже было прямое оскорбление. Роджер сознавал, что надо реагировать, и не мог: он не чувствовал себя оскорбленным. Их гордость импонировала ему. Это соответствовало его представлению о том, как они должны себя вести. Все обреченные на вымирание этнические группы должны быть гордыми – слишком было бы ужасно, если бы они занялись приспособленчеством и как бы извинялись за то, что еще существуют. Поэтому его гордость не страдала. В конце-то концов, не такие уж крепкие узы связывали его с ними. Скажем, если бы приезжего антрополога оскорбил туземец, находящийся на уровне развития каменного века, это оскорбление антрополог занес бы в блокнот – и только.

Вскоре Айво достал большие стальные часы, посмотрел на них и произнес что-то, видимо означавшее: «Вот-те на!» Они с Гито встали, распрощались с Гэретом и даже дружески кивнули Роджеру.

– Pob hwyl, – бросил Роджер через плечо. – Желаю удачи. – Он сказал это нарочно, чтобы показать, будто достаточно знает по-валлийски и понял, о чем они тут говорили, но просто предпочел молчать.

– Лихо вы преуспели, – с самым серьезным видом произнес Айво. – Теперь вас в любой день могут взять в учителя.

Парочка дружно протиснулась в дверь и вышла на площадь. Заметил ли Гэрет, как Айво поставил Роджера на место? Может быть, и нет. Выражение лица у него было просто деловое и озабоченное.

– Я уже повидал миссис Пайлон-Джонс, – сказал он. – Она будет дома, когда мы приедем с рейсом в десять тридцать. Я сведу вас к ней.

Гэрет сказал, что познакомит Роджера с расписанием. Но, видимо, это был эвфемизм, означавший, что он берет его на работу. Концерн Гэрета не принадлежал к числу тех, что печатают свои расписания в типографии. Насколько Роджер понимал, у Гэрета не было даже листка с расписанием, отпечатанным на машинке. Просто надо запомнить то, что Гэрет скажет ему.

– Мы должны считаться с тем, чего хотят люди, не так ли? – (Филолог Роджер отметил про себя это «не так ли», которое было точным эквивалентом французского «n’est-се pas»; раз местные жители употребляют это выражение, говоря по-английски, значит, оно существует и в валлийском языке, надо только его выследить.) – Так вот, утром вы везем вниз тех, кто едет на работу, а также детишек в школу. Потом в десять тридцать едем наверх; обычно пассажиров тут бывает мало, разве что несколько женщин, которые спозаранку отправились за покупками, но мы все равно должны ехать наверх, потому что в одиннадцать надо везти народ вниз: в это время все женщины едут в магазины. Потом в двенадцать мы доставляем их назад, чтоб они успели приготовить обед. Потом снова едем вниз в двенадцать тридцать, после чего мы свободны до четырех пятнадцати, когда снова надо ехать наверх (отвозить детишек из школы), потом снова вниз в пять часов и наверх – в пять сорок пять (этот рейс очень полный, все едут с работы). В семь часов едем вниз (Роджеру тут стало стыдно: именно этот рейс он тогда сорвал) и стоим там до десяти вечера, а потом снова едем наверх.

Все это Гэрет изложил Роджеру в кафе на площади, пока они сидели над пустыми чашками и ждали десяти тридцати, чтобы двинуться в путь. Слушая эти прозаические подробности, Роджер чувствовал, как внутри у него все поет, точно он вдохнул кислорода. Значит, Гэрет принял его. Вчера за весь долгий день Гэрет так и не удосужился познакомить его с расписанием в целом – только в конце каждого рейса говорил, когда будет следующий. А теперь они стали напарниками по работе.

В полупустом автобусе они с грохотом прикатили в Лланкрвис, и Гэрет предложил Роджеру отвести его к миссис Пайлон-Джонс.

Предоставив автобусу отдавать тепло своего мотора чистому утреннему воздуху, они спустились немного по откосу. Парадная дверь домика миссис Пайлон-Джонс была выкрашена в коричневый цвет – эта дверь вела в ее половину, а боковая, зеленая, – в ту часть домика, которую она сдавала отдыхающим. Домик был переделан после смерти мистера Пайлон-Джонса с таким расчетом, чтобы приезжающие могли пользоваться двумя комнатами с кухонькой и ванной, с отдельным входом, с видом на Ирландское море и с газовым счетчиком, приводимым в действие при помощи монет. Все было в полном порядке; это стоило миссис Пайлон-Джонс немалой суммы из старательно накопленных сбережений покойного супруга, но лето прошло, и теперь помещение пустовало. Все это Гэрет рассказал Роджеру, пока они приближались к коричневой двери. Когда Гэрет постучал, миссис Пайлон-Джонс тотчас открыла дверь, как будто стояла за ней и смотрела на них сквозь щелку почтового ящика. Она была похожа на дикую куропатку, какие водятся на вересковых пустошах, – такая же маленькая, невзрачная, быстрая и зоркая.

Они обменялись церемонными поклонами, затем миссис Пайлон-Джонс шагнула за порог, извлекла откуда-то ключ и ввела их в дом, но только уже через зеленую дверь. Квартирка, сдававшаяся на лето, была чистенькая и безликая, обставленная мебелью, на которой не лежало отпечатка индивидуального вкуса, – такую обычно приобретают на распродаже, чтобы обставить подобного рода жилье. Сразу чувствовалось, что это не чей-то дом, а просто жилище или обиталище определенного биологического вида, которое никогда не превратится даже в подобие домашнего очага. Тем не менее, не успев переступить порог, Роджер понял, что снимет эту квартиру.

– В сезон я беру пять гиней в неделю, – сказала миссис Пайлон-Джонс, остановившись сразу за дверью.

– Но ведь сейчас не сезон, – заметил Гэрет.

– Я, конечно, немножко спущу, – сказала миссис Пайлон-Джонс.

– Думаю, что я мог бы платить фунта три, – сказал Роджер.

– И двух хватит, – сказал Гэрет.

– Нет, на два я не согласна, – мягко, но поспешно возразила миссис Пайлон-Джонс. – Два фунта не покроют ни износа, ни амортизации.

– Он ведь дома-то почти не будет сидеть, – заметил Гэрет.

– Хорошо, пусть три фунта, – сказал Роджер.

– Но вам же придется платить еще и за отопление, – предупредил его Гэрет.

– И за свет, – пробормотала миссис Пайлон-Джонс.

– Я редко буду сидеть дома, – улыбнулся Роджер. На том и порешили.

В ту ночь, одинокий и несчастный, он лежал на кровати, которую миссис Пайлон-Джонс сдавала отдыхающим, и прислушивался к ветру, гулявшему по голой горе. Ветер насмехался над ним, шурша тощей травой и взъерошивая шерсть на спящих овцах. «Уже больше полжизни прошло», – вздыхал он в замочной скважине и в печной трубе.

Во сне Роджер увидел Марго. Она по-прежнему казалась ему прекрасной, с этими ее гладко зачесанными рыжими волосами и задорными зелеными глазами. У людей не бывает зеленых глаз. Он это знал. И тем не менее глаза Марго всегда казались ему цвета недоступных изумрудов.

Недоступных? Но она же стала доступна ему, он долго и честно ее добивался, она полюбила его, отдалась ему во всей своей женственности, они лежали рядом нагие и смеялись, и дурили, и вздыхали, и снова смеялись. Она пылала, и трепетала, и принадлежала ему. А потом возникла эта непреодолимая преграда. И сейчас, тяжело ворочаясь на кровати миссис Пайлон-Джонс, он снова пережил все это во сне.

«Но ведь есть же больницы, куда кладут таких, как Джеффри».

«Джеффри – это не кто-нибудь, это Джеффри, моя плоть и кровь. И я не отдам его никуда».

«В таком случае либо он, либо я. Мне этого не вынести».

«Ты привыкнешь. Я ведь привык».

«Ты же сам говоришь, что он твоя плоть и кровь».

«Но и ты тоже. Он моя плоть и кровь, потому что он мой брат, а ты потому, что мы любим друг друга».

«Да, я это уже не раз слышала. – Глаза у нее стали жесткими и яркими, как изумруды. – Два начала образуют единую плоть».

«Ты считаешь, что это не так?»

«Ну, а что толку, если я считаю, что так? – Она резко повернулась к нему лицом. – А пойдут дети? Я рожу тебе детей, и им придется расти в одном доме с этим?»

«Как ты можешь называть Джеффри этим? Джеффри – он просто Джеффри, не надо преувеличивать. Он же не противен, не мерзок».

«Ну, а у меня он вызывает омерзение. Он мне противен, потому что он такой жалкий. Зачем ему жизнь, почему он не умирает?»

Тут мирное течение сна нарушилось. Ими овладела страсть – они бросились друг на друга, стали кусаться. Марго еле выдохнула: «Подожди, дай раздеться», но, пока они срывали с себя одежду, между ними вдруг возникла стена из плексигласа, толстого и холодного. Голые, они кинулись к ней, прижались к плексигласу, пытаясь почувствовать друг друга сквозь его неумолимую гладкость. Соски Марго расплющились. Роджер чувствовал, как в нем нарастает желание, но все было ни к чему – между ними был плексиглас. И откуда-то сзади донесся голос Джеффри: «Я умираю, Роджер. Я умираю».