Текст книги "Зима в горах"

Автор книги: Джон Уэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Пошли, выпьем чаю.

Компания по прокату автомобилей запросила Роджера, может ли он представить свидетелей, которые подтвердили бы, что произошло, когда он ехал на их машине. Речь шла не о передаче дела в суд, поскольку никто не собирался его преследовать, а о том, чтобы дать необходимые сведения страховой компании, которая наверняка постарается увильнуть от уплаты, если можно будет доказать, что Роджер неосторожно ехал. Очень жаль, конечно, что никто не видел, как все произошло, но если две женщины, находившиеся в магазине, подтвердят, что они видели, как колесо влетело в дверь, находившуюся ярдах в шестидесяти или семидесяти от того места, где остановилась машина, этого будет вполне достаточно: всякому станет ясно, что колесо отлетело само собой. То обстоятельство, что колесо удалось поставить на место, а машину пригнать назад в гараж, доказывало, что ось не была повреждена, а колесо отскочило, видимо, потому, что ослабли болты. Тогда уладить дело со страховой компанией будет нетрудно. Роджер сообщил имена свидетельниц: миссис Арвел Джонс и миссис Йоло Джонс. Компания по прокату взялась написать им, приложив отпечатанное на машинке изложение событий и прося каждую, если изложенное соответствует ее представлению о том, как все произошло, подписать бумагу – тогда больше уже никто беспокоить их не будет.

Прошло около двух недель. Каждый день приносил свои заботы, и через какое-то время Роджер почти забыл об эпизоде с колесом – лишь время от времени он всплывал в его памяти. Бурый автобус неуклонно их преследовал. Он появлялся не на каждом рейсе, но они никогда не знали, появится он или нет. Он возникал ниоткуда – порой, когда они ехали в город, порой, когда возвращались в поселок, но всегда на две или три минуты опережая их, и за его стеклом неизменно торчала табличка: «Внерейсовый». Случалось, на нем ехал кондуктор, парень с лицом хорька в островерхой фуражке с блестящим козырьком. В других случаях шофер с лицом, как из теста, был один. Но денег за проезд они никогда не брали. Кондуктор – в тех случаях, когда он ездил, – просто сидел среди пассажиров и отвечал на их вопросы. Если его спрашивали, кто ввел такую внерейсовую службу, он неизменно отвечал: «Совет по транспорту». Иной раз пассажиры, не довольствуясь таким ответом, спрашивали, что это за Совет по транспорту, и тогда лицо его под островерхой фуражкой расплывалось в хитрой ухмылке, и он говорил: «Тот, кто раньше вас обслуживал, больше не может этим заниматься, ясно? А Совет по транспорту заботится о том, чтобы люди не оставались без обслуги и по-прежнему могли ездить, куда им надо. Вот и пустили внерейсовый».

Все это Роджер узнал из разговоров в поселке и из слегка сконфуженных признаний людей, которые хоть и симпатизировали Гэрету, но ездили бесплатно на «внерейсовом», когда представлялась возможность. Несколько раз он пытался обсудить сложившееся положение с Гэретом, но разговор получался всегда односторонний: Гэрет, точно изголодавшийся ястреб, угрюмо смотрел в пространство и помалкивал. Доходы все уменьшались, а счета за горючее и запасные части требовали оплаты.

Наконец настал день, когда Роджер получил письмо от компании по прокату автомобилей. Ни миссис Арвел Джонс, ни миссис Йоло Джонс ничего не подписали. Они просто оставили письма без ответа. Компания просила Роджера съездить к этим дамам и выяснить, почему они не ответили. Поскольку в противном случае ему самому придется возмещать убытки, – угрожающе было добавлено в письме, – компания надеется, что он посетит их при первой же возможности.

Роджер заехал к обеим женщинам в тот же день. Когда они ехали наверх, с рейсом в десять тридцать, он попросил Гэрета остановить на минуту автобус, добежал до дома миссис Арвел Джонс и постучал. Никто не откликнулся, и он бросился к домику миссис Йоло Джонс, а Гэрет ждал его в автобусе, не выключая тихо урчавшего мотора. На двери миссис Йоло Джонс был не только электрический звонок, но и молоточек. Роджер нажал на звонок и одновременно ударил в дверь молоточком, показывая тем самым, что спешит. Но никто не появился. Он предпринял новую попытку в четыре часа, когда они ехали в Лланкрвис, и в пять часов, когда они спускались в город. И оба раза ни тут, ни там никто не откликнулся. После этого он решил не просить Гэрета останавливать автобус. Он дождался, когда они приехали рейсом в пять сорок пять наверх, и затем из Лланкрвиса спустился в поселок, где жили обе женщины. Обычно в перерыве между рейсом в шесть десять, когда они приезжали наверх, и семичасовым, когда они снова ехали вниз, он отправлялся домой, немного перекусить. Но на сей раз он употребил этот час на то, чтобы посетить миссис Арвел Джонс и миссис Йоло Джонс. У него в кармане лежала копия отпечатанного на машинке текста их заявления – он рассчитывал получить обе их подписи и покончить с этим делом. Но ему снова не повезло. Когда он подходил к дому миссис Арвел Джонс, у него создалось впечатление, что там сидит большая семья: звенела посуда, что-то грохотало – то ли радио, то ли телевизор. Но к двери долгое время никто не подходил; наконец ее приоткрыл мальчик с блестящими недобрыми глазами и сказал: «Дома никого нет». Роджер только хотел спросить его, что это значит – никого нет, но мальчик резко захлопнул дверь. Роджер снова постучал, однако никто к нему не вышел. Интересно, имеет ли он право открыть дверь и войти, а потом спросить миссис Арвел Джонс. Он подергал за ручку. Дверь была заперта. Он продолжал стоять на крыльце. Возможно, мальчик хотел сказать, что дома только дети, а родителей еще нет. Мальчишка произвел на Роджера впечатление ехидного лгунишки, которому нельзя верить. Но может быть, его научили так отвечать, если в отсутствие отца и матери заглянет кто-нибудь посторонний, будь то сосед или торговец. Едва ли, конечно, и все-таки Роджер не мог быть абсолютно уверен, что это не так. Вздохнув, он решил попытать счастья позже, а сейчас направился к миссис Йоло Джонс. Он прошел по улице до домика миссис Йоло Джонс, постучал, подождал несколько минут, позвонил, снова постучал и снова позвонил, пока не уверился, что обитателей либо нет дома, либо они решили не подходить к двери. Тогда, голодный и усталый, он отправился к себе наверх, едва поспел к семичасовому рейсу и с чувством досады и ощущением пустоты в желудке покатил вниз.

В тот вечер, безмерно устав, он решил не гоняться больше за этими бабами, но назавтра предпринять более решительные шаги. Когда автобус десятичасовым рейсом возвращался в горы, Роджер сошел с него в поселке, где жили обе женщины. Плата за проезд к тому времени была уже собрана; он положил кожаную сумку возле Гэрета и сказал:

– До завтра.

Гэрет кивнул.

Роджер сошел со ступенек и постоял на тротуаре, пока автобус не исчез в темноте. Затем он направился к домику миссис Арвел Джонс. Там явно было достаточно людей, чтобы ответить на стук. Наверху светилось окно, а внизу, хотя и было темно, но, судя по долетавшим на улицу звукам, там смотрели телевизор. Роджер постучал в дверь. Последовала долгая пауза – он мог поклясться, что все это время кто-то из дома наблюдал за ним. Затем дверь открылась, на этот раз перед ним стояла небрежно одетая и нечесаная девица. Лицо у нее было явно немытое, хотя она и попыталась скрыть это под слоем косметики.

– Мамка уже спит, – выпалила она, уставившись на Роджера.

– А откуда ты знаешь, что я хотел видеть именно твою маму? – спросил он.

Она постояла с минуту молча, крепко вцепившись в ручку двери, потом повторила: «Мамка уже спит». – И захлопнула перед его носом дверь.

Роджер сдержался. Если эта женщина по каким-либо соображениям не желает впускать его в дом, тут уж ничего не поделаешь. Он станет теперь подстерегать ее из автобуса, когда они будут проезжать через поселок, и, если увидит на улице, выскочит на ходу. А пока оставалась миссис Йоло Джонс. Он двинулся дальше. Да, у нее светилось окно. Миссис Йоло Джонс была более стройной и менее бледной из двоих. Она производила впечатление чуточку более интеллигентной, а кроме того, не казалась обремененной многочисленным и дурно воспитанным потомством. Вспомнив все это, он преисполнился большей надежды и постучал вежливо и скромно.

На этот раз дверь сразу же открылась – перед Роджером стоял сухонький человечек в темном костюме, похожий на деревенского дьякона.

– Что вам угодно? – спросил или, вернее, пролаял, этот человечек. Голос у него был высокий и звонкий, и он говорил, словно выплевывая слова.

– Не могу ли я видеть миссис Йоло Джонс, – сказал Роджер. – Речь идет…

– Если у вас дело к моей жене, – сказал дьякон, – я предложил бы вам обсудить его со мной. – Он отступил на несколько шагов, и оба они оказались в маленькой, ярко освещенной гостиной, где в камине яростно пылал огонь.

– Она была свидетельницей одного происшествия, – сказал Роджер. – Я ехал…

– Извините. Она не была этому свидетельницей.

– Ну, строго говоря, я знаю, что не была: она в это время находилась в магазине, но, понимаете, колесо…

– Никакого колеса она не видела, – сказал дьякон. – Она поручила мне сказать вам, что не желает делать никаких заявлений.

– А сам я не мог бы поговорить с ней? Видите ли, я…

– Уверяю вас, в этом нет необходимости.

– Но в то утро в магазине она сказала мне…

– В магазине, – заявил дьякон весьма громко и отчетливо, – миссис Джонс была без меня. С тех пор она обсудила случившееся со мной, своим мужем, – торжественно добавил он.

– И вы сказали ей, что она ничего не видела?

– Она предпочитает не вмешиваться в это, – сказал дьякон. – А теперь прошу извинить, у меня…

– Послушайте, – сказал Роджер. Он прерывисто дышал. – Я ведь не прошу вашу жену что-то для меня делать.

– К счастью.

– Когда она находилась в магазине, колесо влетело на ступеньки и ударилось в дверь. Нет, пожалуйста, не прерывайте меня. Дверь была повреждена. И ваша жена не могла этого не видеть. Она стояла всего в нескольких футах от двери, когда… когда колесо ударило в нее. Я только хочу, чтобы она подтвердила это.

– Исключено, – сказал мистер Йоло Джонс.

– Но почему же, черт возьми, это исключено?

Мистер Йоло Джонс уставился на Роджера своими довольно выпуклыми карими глазами.

– Исключено, и все тут, – просто заявил он.

Роджер был совершенно ошарашен.

– Вы хотите сказать… – начал он и умолк, ища подходящие слова, пытаясь сформулировать свою мысль, но смешался и спросил лишь: – Вы хотите сказать, что она не станет подписывать никаких заявлений?

– Да, именно так, – подтвердил мистер Йоло Джонс.

– Но ведь это же… черт возьми, почему? Кто-нибудь пригрозил ей или что-то сказал? – Но еще произнося эти слова, Роджер уже почувствовал их нелепость. – Черт побери, ведь здесь же не Чикаго! Никаких гангстеров тут нет. Это просто смешно.

– Вы сами говорите, что это смешно, – подхватил мистер Йоло Джонс. Он произнес: «сми-ши-но». – А теперь извините меня, пожалуйста.

Роджер вышел из гостиной в холл. Мистер Йоло Джонс следовал за ним по пятам. Когда они подошли к двери на улицу, Роджер открыл ее, но, вместо того чтобы выйти, вдруг круто повернулся и встал перед мистером Йоло Джонсом в тускло освещенном проходе.

– Ну чего вы боитесь? – внезапно спросил он.

– Моя жена…

– Ваша жена тут ни при чем. Когда она была там, в магазине, ей и в голову не пришло чего-то бояться. Это вы велели ей молчать и это вы мешаете мне встретиться с ней из страха, как бы она не сказала чего-нибудь лишнего. Но почему не сказать прямо? Кто-то пытается сделать мою жизнь здесь невыносимой. И эти люди пустили слух, что не рекомендуется иметь дело со мной. Неужели это так? И что будет, если вы мне поможете? Физическая расправа? Конечно же, нет. В деревне люди запоминают лица. Нельзя ухлопать человека и исчезнуть, нырнув в проулок, здесь – нельзя. Тогда в чем же дело?

– Я ничего не намерен с вами обсуждать, – заявил мистер Йоло Джонс.

С этими словами он, словно змея, вдруг сделал бросок вперед и своими маленькими сухими ручками толкнул Роджера. Тот вылетел на крыльцо и в ту же секунду услышал, как за его спиной захлопнулась дверь.

Роджер повернулся в сторону Лланкрвиса и, не оборачиваясь, двинулся в обратный путь вверх по горе.

Порой среди всех этих событий Роджер вспоминал о Дженни. Ему больно было вспоминать о ней, и он всячески старался этого избегать. Но, видимо, она прочно вошла в его жизнь. Точно он сидел в комнате, которая своей формой напоминала букву «Г», и знал, что Дженни тоже тут сидит, в той части комнаты, что скрыта от его взора, – сидит, не двигаясь, и потому не попадает в поле его зрения. Очень часто, когда он вместе с Гэретом дожидался в автобусе на площади Карвеная, пока они двинутся в путь, у него возникало ощущение, что вот сейчас появится Дженни – серьезная, быть может, в очках, – поднимется по ступенькам и сядет к ним в автобус. Это была конечно, чистая фантазия, но он не мог от нее избавиться. Однажды он шел через площадь, и ему вдруг показалось, что Дженни зашла в магазин возле замка; он ринулся за ней, сам удивляясь своей стремительности и проворству, ноги словно несли его сами собой. Но, войдя в магазин, он обнаружил, что это была вовсе не Дженни, а какая-то девушка в плаще, похожем на тот, в котором он видел Дженни. Когда она машинально повернулась к нему, притянутая его пристальным взглядом, он увидел совсем незнакомое лицо. Роджер двинулся назад, ноги его сразу обмякли, и он с трудом передвигал их. Разочарование его было столь сильно, что это поразило его. Дженни явно нужна ему – возможно, он даже любит ее, а если нет, то наверняка полюбил бы, если бы обстоятельства позволили им соединиться. Он пытался обмануть свои чувства, думая о Райаннон, занимаясь этой своеобразной мастурбацией. Но нужна-то ему была Дженни.

В течение всего этого дня ее лицо неотступно стояло перед ним; большие темные глаза внимательно глядели на него из-под густой челки волос. К вечеру он не выдержал. Приехав в город с семичасовым рейсом, он сказал Гэрету, что не вернется к десятичасовому. Гэрет со своим обычным безразличием к делам Роджера только кивнул в ответ. Роджер быстро зашагал прочь. Избавиться от разочарования можно было только с помощью вина – во всяком случае, это была единственная, оставшаяся у него возможность. Если бы в Карвенае был публичный дом, он отправился бы туда. Но, если таковой и существовал, ему ничего не было об этом известно. Алкоголь – и притом побольше – оставался единственным утешением. Он прогонит образ Дженни волной перебродившего хмеля.

У Марио было пусто и скучно. Никого из знакомых там не оказалось, и сам Марио был в довольно мрачном настроении, открывал рот, лишь когда его о чем-то спрашивали, и яростно начищал стаканы. Роджер быстро выпил свою порцию пива и двинулся в следующую пивную, потом в следующую, потом еще в следующую. Пошел тихий, но упорный дождь, а на Роджере было лишь тонкое пальто. Таким образом, пивные, до которых было больше пяти минут хода, отпадали. Роджер обошел все заведения в центре города, опрокидывая кружку за кружкой, – и все безуспешно. Походка у него стала чуть менее твердой, но голова оставалась ясной, и мрачное настроение, равно как и неотступно преследовавшее его сознание своей ущемленности, не исчезало. Не исчез, впрочем, и образ Дженни – он стал лишь ярче и как бы объемнее. А, черт! Должно быть, он влюбился в эту женщину. Глупости, глупости, он давно прошел через это – влюбленность принадлежит поре юности, как шоколадный крем и Шопен. Тут дело обстояло куда серьезнее: перед ним было нечто подлинное, настоящее и животворное, и эта женщина могла бы принадлежать ему, но не принадлежала. А, пропади она пропадом, и пропади пропадом ее муж, этот надутый болтун, с которым она из робости и ограниченности своих взглядов не решается расстаться!

Он вышел из последней, расположенной в этом районе пивной – тесной коробки, пропитанной табачным перегаром, – и остановился под дождем. А теперь куда? Домой? О господи, нет, конечно. Он повесится там, на этом голом склоне, где гуляет ветер и где перед его глазами будут лишь псевдообставленные комнаты его псевдодома – квартиры, которую миссис Пайлон-Джонс сдает на лето отдыхающим. Он дошел до точки. И впервые понял, как люди могут умереть от того, что они несчастны и разочарованы в жизни.

Но тогда лучше уж умереть от пьянства. Оставалось одно место, куда он еще не заходил, – отель «Палас». Роджер порылся в кармане, вытащил банальный галстук и, повязывая его на ходу, под глумившимся над ним дождем направился к отелю. Это было рискованное предприятие: он ведь мог встретить там Дональда Фишера или какое-нибудь другое, не менее ядовитое насекомое, даже Туайфорда – чтоб ему сдохнуть. А впрочем, может, это не так уж и плохо. Почему бы не устроить драку с Туайфордом: нанести ему серьезное увечье, отсидеть три месяца в тюрьме – это было бы даже интересно. Во всяком случае, куда лучше этой мертвечины, этого мучительного застоя.

Нетвердо ступая, он поднялся по ступенькам «Паласа». По счастью, у него было с собой достаточно денег: в этот день он снял со счета еще пачку банкнот, и теперь его банковский счет был при последнем издыхании. Ввалившись в холл, Роджер взглянул в сторону портье. Райаннон там не было. На ее месте сидела гораздо менее привлекательная девушка. Уже повезло! Да и Дональда Фишера в баре не оказалось, как и Туайфорда или кого-либо из знакомых, – значит, еще раз повезло. Лишь несколько ничем не примечательных личностей сидели по углам. Значит, можно не разговаривать – просто пить, пить, пить, а если он переберет настолько, что не в состоянии будет добраться до дома, он подойдет к портье и попросит эту непривлекательную девушку дать ему номер.

А все-таки следовало бы открыть в Карвенае публичный дом! Странно, что такая простая и благая мысль не пришла в голову городскому совету.

В баре официантов что-то не было видно, поэтому Роджер направился к стойке и попросил двойную порцию виски. И бармен в короткой куртке, и мягкое освещение, и даже то, как стояли бутылки на полках, – все живо напомнило Роджеру тот вечер, когда он впервые встретил Дженни. Она стояла вон там, на ковре, и мужественно и безрадостно потягивала херес, с трудом вынося общество подвыпивших друзей своего мужа. Вся сцена воскресла перед ним: бледное, хмурое лицо Дженни, уверенно поблескивающие очки Туайфорда, Дональд Фишер, точно автомат, заученно склоняющий потную лысину к собеседнику. Роджеру казалось, что он слышит густой раскатистый бас Брайанта. О господи, что за компания!

Роджер выбрал свободный стул и со стаканом в руке направился к нему; в этот момент в бар вошли четверо и сели за столик неподалеку. Мягкое кресло и выпитое виски несколько ослабили напряжение, владевшее Роджером, и он принялся наблюдать за этой четверкой – тремя мужчинами и дамой. Двое мужчин были молодые и ничем не примечательные, если не считать того, с каким почтением они относились к третьему, мужчине лет сорока с небольшим. Он был худой и длинный, и все в нем было худое и длинное, включая лицо, над которым вздымался вьющийся каштановый хохолок, отчего в фас он очень походил на петуха – только нос у него был не клювообразный, а длинный и острый. Черные, близко посаженные друг к другу глаза смотрели настороженно. Однако внимание Роджера привлекла не столько внешность этого мужчины, сколько его отношение к даме. Она несомненно была его женой – ведь сразу видно, когда люди давно привыкли друг к другу, – и в то же время он был явно влюблен в нее и гордился ею. Он посадил ее на самое удобное место, подальше от сквозняка, терпеливо и внимательно выяснил, что бы ей хотелось выпить, и вообще всячески показывая, что ему приятно ухаживать за ней. Правда, Роджеру показалось, что она вовсе не нуждается в такой заботе. Это была крупная, дородная женщина, примерно тех же лет, что и муж, веселая, непритязательно красивая, со светлыми волосами, которым требовалась лишь самая скромная помощь химии, чтобы они приобрели нужный блеск, каким они и отливали сейчас под электрическим светом.

– Пусть Седрик отвезет тебя домой, радость моя, – произнес человек, похожий на петуха, – посмотришь телевизор, выпьешь чашечку чего-нибудь, а я через час вернусь. – Голос у него был приятный, но он жестко произносил согласные, как все жители Северного Уэльса. – Седрик в пять минут доставит тебя домой.

– С удовольствием, – сказал тот, кого звали Седриком. Он поднялся со стула и ждал, когда встанет дама.

– Что ж, пожалуй, я поеду, – сказала она, – если ты уверен, что недолго пробудешь здесь.

– Совсем недолго, – заверил ее супруг.

Женщина взяла свою сумочку и вместе с Седриком направилась к выходу. Пока она шла к двери, Роджер следил за ней, недоумевая, где, как ему почему-то показалось, он мог видеть это лицо.

Внезапно второй молодой человек, обменявшись несколькими словами с худым и длинным мужчиной, усиленно закивал головой, поднялся и исчез. Оставшись один, худой и длинный мужчина заказал еще порцию виски. Роджер заметил, что он не подходил к стойке, а лишь поднял палец, и официант, несколько минут назад появившийся неизвестно откуда, тотчас подскочил к нему. А когда Роджер вошел в бар, никаких официантов не было и в помине. Но даже и сейчас официант, казалось, находился здесь случайно; все попытки Роджера подозвать его или привлечь его внимание не привели ни к чему, так что под конец Роджеру пришлось самому подойти к стойке и взять себе виски. Видно, в этом отеле одних посетителей официанты обслуживают, а других – нет. А может быть, они просто игнорируют его, Роджера Фэрнивалла? Зная, что он работает с Гэретом, они, видно, считают его социальным парией, который, даже если у него есть деньги, не имеет права находиться в лучшем отеле города?

Подогреваемый виски, чувствуя, как алкоголь начинает жарким пламенем гореть у него в желудке, Роджер, точно бык, уставился на человека, похожего на петуха. Почему вдруг этого долговязого мерзавца обслуживают, точно пассажира первого класса, а с ним, ученым и джентльменом, обращаются так, точно он подстилка под ногами у официанта? Глядя на себя как бы со стороны и наблюдая за своими реакциями, что часто с ним случалось на ранней стадии опьянения, Роджер понимал, что рассуждает грубо, прямолинейно, вопреки свойственному ему такту, но что-то (виски? несложившаяся сексуальная жизнь?) побуждало его радоваться такому настроению, потому что тогда все сразу становилось очень просто. Он поерзал на стуле и позвякал льдом в стакане – у него вдруг возникло желание придвинуться к худому и длинному мужчине и потолковать с ним; скажем, спросить, чем он может объяснить то обстоятельство, что официант обслуживает только его.

Худой и длинный мужчина, казалось, не обращал на Роджера ни малейшего внимания, хотя они были единственными посетителями в баре, но, видимо, почувствовал, что вызывает раздражение. Он ничем не выдал сделанного им открытия, но вдруг повернулся лицом к Роджеру и, продолжая оставаться по ту сторону десятифутового ковра, произнес:

– Иной раз возникает целая проблема, не так ли?

– Какая проблема? – искренно удивился Роджер.

– Да чтоб тебя обслужили, – сказал длинный человек. – Никто больше не бегает ради чаевых, как это было раньше. Все распустились, все. – Он поманил официанта в белой куртке. – Надо обслужить джентльмена, Фил.

– Я ни в чем не нуждаюсь, – поспешно сказал Роджер. – Я только что сам себя обслужил.

– Ну, а я хочу выпить еще, и, по-моему, мы с вами пьем одно и то же, – сказал длинный мужчина. Он кивнул на стакан Роджера. – Это ведь у вас виски, не так ли? Так я и думал. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне? Два двойных, Фил.

У Роджера было такое чувство, точно на ноги ему, чуть повыше лодыжки, умело накинули лассо. Ему вовсе не хотелось присоединяться к этому незнакомцу и беседовать с ним. Но, вообще-то, он сам был во всем виноват. Он позволил себе увлечься мелкой и неинтересной тайной власти, которой обладал этот человек над официантом, тогда как он, Роджер, такой властью не обладал.

– Благодарю вас, – нехотя согласился Роджер.

Длинный мужчина змееподобным движением поднялся с кресла и пересел за столик Роджера.

– Вы, надеюсь, извините мою навязчивость? Когда кончается летний, сезон, здесь становится удивительно уныло. Приезжие отправляются восвояси, а местные сидят у телевизоров. Никакой жизни. – Он на секунду опустил глаза и почти тотчас же снова поднял их на Роджера. – Во всяком случае, слишком она незначительна для такого человека, как вы.

Роджер только открыл рот, чтобы ответить, но в эту минуту к ним подошел официант с двумя двойными виски.

– Запиши на мой счет, Фил, – сказал длинный мужчина.

– Да, сэр, – сказал официант.

– И налей себе и Шану по одной.

– Мы на работе, сэр.

– Ну, так запиши на мой счет и выпейте, когда будете не на работе.

– Хорошо, благодарю вас, сэр.

Фил отошел, поставив перед ними поднос с двумя стаканами, и они остались наедине.

– Простой воды или содовой? – спросил длинный мужчина.

– Благодарю вас, ни того, ни другого.

Они снова помолчали. Положив себе в стакан льда, Роджер отхлебнул глоток и заметил:

– Вы сказали, что здесь нечего делать такому человеку, как я.

– Так мне кажется, – сказал длинный мужчина.

– А что я, по-вашему, за человек?

– Ну, это вам лучше знать, – улыбнулся длинный мужчина.

И Роджер тотчас понял, с кем он говорит.

Как ни глупо, прежде всего он подумал о том, следует ли ему пить виски, которое он держал в руке, или не следует. Если он сейчас, не притронувшись к виски, поставит стакан, затем встанет и, холодно кивнув, уйдет, не покажет ли это яснее всяких слов, что он намерен и дальше сражаться на стороне Гэрета? Что он отказывается идти на компромисс, что его не запугаешь?

Нет, тут же решил он, не покажет. Дело принимало такой оборот, что подобного рода простая – не желаю-с-вами-знаться-сэр – позиция была исключена.

Поэтому он спокойно сказал:

– Меня такая жизнь вполне устраивает. Я нахожу, что здесь даже интересно.

Длинный мужчина снова посмотрел на него – метнул быстрый взгляд прямо в зрачки и тотчас отвел глаза.

– Как продвигается валлийский? – спросил он.

– О, gweddol[21]21
  Недурно (валл.).


[Закрыть].

Последовала короткая пауза, во время которой Роджер даже слышал свое дыхание.

Затем Дик Шарп сделал глоток из стакана, аккуратно поставил его и сказал:

– Все равно.

– Что – все равно?

– Вы выбрали для этого самый трудный путь.

– А я считаю этот путь легким. Во всяком случае, – как бы между прочим добавил Роджер, – он был бы легким, если бы нас оставили в покое.

– Послушайте, – сказал Дик Шарп. И вдруг пригнулся к Роджеру. – Вы ведь могли бы изучать валлийский и без всего этого… без этих треволнений и неприятностей. Если вы хотите поработать в этом районе… месяца три, полгода, я готов вам помочь. Я найду вам куда более интересную и лучше оплачиваемую работу.

– Именно это вы им всем и говорите, да? (А про себя Роджер подумал: «Значит, он не знает, что я работаю у Гэрета задаром. Это интересно».)

– Да, именно так я всем и говорю, – нимало не смущаясь, подтвердил Дик Шарп. – И все меня слушают.

– Возможно, до сих пор все слушали. Но сейчас вы наткнулись на такого, который не станет слушать.

– Но почему? – спросил Дик Шарп. В глазах его, скользнувших по Роджеру, внезапно вспыхнул огонек. – В чем дело? Скажите мне.

Роджер откинулся на спинку кресла и, прежде чем ответить, сделал большой глоток виски.

– Я ведь здесь ненадолго. И прямо могу признать, что не такая уж существенная часть моей жизни связана с этими местами.

– Значит, вы просто развлекаетесь? Убиваете время и осложняете жизнь тем, кто вынужден здесь сидеть.

– Вы прервали меня. Я вовсе не это хотел сказать. Моя жизненная позиция прямо противоположна тому, что вы говорите. Даже если это всего лишь интерлюдия в моей жизни, я хочу приносить какую-то пользу, а не просто набираться валлийского для собственных нужд.

Дик Шарп пристально смотрел на него.

– Что ж, такой человек, как вы, мог бы принести здесь немало пользы. Ведь вы образованный. Но почему именно Гэрет Джонс?

– А почему бы и нет? Я помогаю человеку продержаться в жизни.

– Прошу меня извинить, – сказал Дик Шарп, – но нам тут было бы куда легче, если бы люди вроде вас не являлись сюда и не вмешивались в наши дела.

– Вы говорите совсем как полисмен из Алабамы, – заметил Роджер, уже сам нанося удар.

– Не понимаю, что вы хотите этим сказать, да и не стремлюсь. Вы являетесь сюда и начинаете болтать о том, чтобы помочь кому-то выжить. И не даете себе труда заметить самую большую беду Северного Уэльса: мы поддерживаем жизнь в трупах и гальванизируем слишком многое, что уже мертво.

– Что же, например? – резко спросил Роджер.

– Мелкие фермы. Мелкие предприятия. Мелкие идеи. Взять хотя бы этого чертова идиота Марио с его пластическими бомбами.

– У Марио есть пластические бомбы?

– Пока еще нет, но скоро будут, если не остановить его, мой друг. Всякий раз, как я его вижу, взгляд у него становится все безумнее. В один прекрасный день он положит пластическую бомбу в чемодан и снесет кому-нибудь полголовы.

– Я не ожидал, что вы столь красноречивы, – заметил Роджер, переходя врукопашную.

– А какие у вас, собственно, основания считать меня таким или сяким?

– Не знаю. Можете назвать это наглостью интеллектуала, если хотите. Я считал, что вы просто прожженный местный делец, который спешит прибрать к рукам все, что может принести какой-то барыш, и ради этого не гнушается прибегнуть к любым средствам. Этакий мелкий жулик, работающий на задворках и использующий еще более мелких жуликов, чтобы отвинчивать гайки на колесах чужих машин. Естественно, я никак не ожидал, что у вас могут быть какие-то взгляды.

– Понятно, – сказал Дик Шарп. – Значит, так: я здесь родился, вырос и знаю тут каждый закоулок, но у меня нет ума, и я недостаточно начитан, чтобы обосновать свои действия. А вы являетесь, кидаете взгляд вокруг и с ходу можете все объяснить. Даже меня.

– Стойте, стойте, – сказал Роджер. Это начинало его занимать. – Возможно, я зря претендую на то, что кое-что понял. Но вы зря претендуете на то, что вы тут все можете, а это гораздо хуже.

– Разве я на это претендую? Только на то, что у меня современное мышление и что я хороший делец – вот и все.

– Не лицемерьте. До сих пор мы были честны друг о другом. Давайте от этого не отступать. Вы прекрасно знаете, что претендуете на большую власть – все хотите прибрать к рукам. Вы тут словно маленький Цезарь, перед вами все должно отступать. Если бы эта машина, которую я брал напрокат, перекувырнулась, спускаясь с горы, вы бы и на десять минут сна не потеряли.