Текст книги "Зима в горах"

Автор книги: Джон Уэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 31 страниц)

– Никак вам не дает покоя эта машина, – заметил Дик Шрап, отпивая из стакана.

– Но послушайте, ведь именно вы стояли за всем этим, как и в тот раз, когда мне облили краской дверь. И все по одной лишь причине: вы считаете, что Гэрет Джонс не имеет права существовать.

– Да, – сказал Дик Шарп. И откинулся на спинку кресла. – Считаю, что не имеет.

– Ну, а я считаю иначе. Видите, как все просто.

– О нет, вовсе не просто, мой друг. Существуют ведь определенные законы.

Роджер коротко рассмеялся.

– Вот уж не думал, что услышу от вас о законах.

– Осторожно, это уже клевета.

– Не валяйте дурака.

Они скрестили взгляды, на этот раз не скрывая вражды друг к другу.

– Когда я говорю, что существуют определенные законы, – сказал Дик Шарп, и его курчавый каштановый хохолок, вздрогнув, повис, как петушиный гребень, – я имею в виду настоящие законы, а не те, что записаны в сводах.

– Можете мне об этом не говорить. Законы экономики – единственные, которые приемлют люди вроде вас…

– Видели вы когда-нибудь, как еж попадает под машину? – спросил Дик Шарп.

– О, я так и знал, что вы вылезете с каким-нибудь этаким доводом. Вы думаете, это оправдывает ваши…

– Так вот еж, – продолжал Дик Шарп, перебивая Роджера, – нарушил закон, сев посреди дороги, где ходят машины. Не тот закон, какой вы признаете, а тот, какой признаю я. Он свернулся клубком, когда увидел приближавшуюся машину, верно? И если бы вместо машины была лошадь, она копытом отбросила бы его с дороги. Но то была не лошадь. За это время были изобретены машины, не так ли?

– Прекрасно. Можете не говорить мне азбучных истин. Вы – машина, а Гэрет – еж, и он должен осознать то, что вы изобретены и существуете.

– Что ж, можно и так повернуть. Только он вовсе не обязан это осознавать. В то же время, если он этого не осознает, ничто не убережет его, и он будет раздавлен.

– Так, – сказал Роджер. – А вы при этом выходите чистеньким из воды, верно? Вы можете сломать Гэрета или любого другого мелкого собственника, вы можете применить любые самые безжалостные методы, вплоть до насилия, и при этом не будете считать себя виноватым, потому что не вы повинны в этом, а Закон.

– Вы тут столько всего наговорили, мистер, что я должен был бы чувствовать себя очень не в своей тарелке. Но почему-то это меня не трогает. Если бы вы больше разбирались в том, о чем идет у нас речь, вы могли бы действительно вступить со мной в схватку и задеть меня за живое. А так контакта не получается. Одно мне ясно: сами вы никогда не занимались бизнесом.

– И это все, конечно, объясняет, не так ли?

– Не все, но многое. Вы обозвали меня душегубом и прожженным дельцом. Так вы себе меня представляете. Что ж, скажу вам, кто я на самом деле. Начинал я очень скромно. Никакого капитала. Был обычным трудягой. Но потом выделился, поработал тут, поработал там, и через некоторое время уже несколько ребят работали на меня. Знаете ли вы, каково это – начинать дело без капитала? Это все равно, что устроить зоосад без клеток. Ничто не стоит на месте, ничто не ждет. И на все нужны деньги – и притом быстро, не так ли? А конкуренты твои – ребята, чьи отцы уже процветали, да и деды тоже, – вот так-то! И у них есть акции, и ценные бумаги, и деньги в банке, и времени сколько угодно. А у тебя ничего этого нет. Ты засыпаешь одну яму с помощью земли, взятой из другой, а потом вырываешь третью, чтобы заполнить вторую, иначе ты упадешь в нее. Я быстро делаю деньги. Приходится. Меня считают богатым – местные жители, те, с кем я вырос. Ну, а я не богат. Я могу завтра стать банкротом. Я зарабатываю уйму денег, но все эти деньги уходят. Я пускаю их в оборот, как только они поступают ко мне, потому что вынужден расширять дело. Возьмем, к примеру, эту историю с автобусами. Я потратил больше того, что мог, скупая автобусы у мелких владельцев. Все они получили хорошую плату. Человека два или три немного потянули, не решаясь продать свои машины, – мне пришлось их подтолкнуть. Располагай я капиталом, я мог бы позволить себе такую роскошь – вести себя как джентльмен и не нажимать. Но у меня нет капитала. Вложения не окупались, а деньги мне были нужны. Поэтому я вынужден был накинуть на всех этих мелких собственников мешок. И все они оказались в нем. Все, кроме Гэрета Джонса, моего бывшего одноклассника. Понимаете, мы вместе носили бутерброды в школу, когда учились в Лланкрвисе, потому что слишком далеко было ходить домой в гору и спускаться обратно, а в школе обедов тогда не было. И я каждый день отдавал ему часть своих бутербродов, потому что слишком уж мало ему давали из дома.

– И вы считаете, что теперь он должен отдать вам свой автобус за пару тех самых бутербродов?

– Да вы прекрасно, черт возьми, знаете, что я считаю. У Гэрета Джонса нет никаких оснований иметь зуб против меня.

– Никаких оснований? Вот как! Просто вы пытаетесь лишить его средств к существованию – только и всего.

– О, я не просто пытаюсь, мой английский друг, – снисходительно заметил Дик Шарп. – Я это делаю. Деньги мне нужны ровно через три месяца, и я готов потратить сейчас еще немного, чтобы к определенному моменту капитал уже обернулся и я имел нужную сумму.

– Не задумываясь над тем, справедливо вы поступаете или нет.

– Справедливости не существует, – сказал Дик Шарп. – Едва ли можно считать справедливым, когда машина переезжает ежа.

Он смотрел на Роджера с доброжелательным интересом, словно ожидал, что тот на это скажет. Но Роджер в этот момент поверх его плеча увидел приближавшегося к ним человека. Это был тот самый блондин, который докучал Райаннон во время ее дежурства. Пока молодой человек, покачивая на ходу плечами, шел к ним, Роджер понял, что это любимое дитя Дика Шарпа и его дебелой блондинки жены. Светлая шевелюра у баловня судьбы была явно от матери, агрессивность – от отца, а эгоизм выработался за годы родительской опеки.

Не обращая ни малейшего внимания на Роджера, он стал в небрежную позу перед отцом и спросил:

– Готов в путь, пап?

– Более или менее, – ответил Дик Шарп, отодвигая кресло и вставая.

– Тот человек только что звонил, – сказал Шарп-fils[22]22
  Сын (франц.).


[Закрыть].

– Звонил, да? Все в порядке?

– В норме.

И они направились к выходу. Роджер с ненавистью посмотрел им вслед. Во время разговора с Диком Шарпом были моменты, когда он начинал чувствовать даже какую-то приязнь к нему или по крайней мере начинал понимать его точку зрения и, хотя был в корне с ним несогласен, все-таки делал какие-то скидки. Но когда он увидел Дика Шарпа с этим мерзким малым, его сынком, все сразу переменилось. Дик Шарп и те из его сверстников, которые исповедуют такие же взгляды, способны превратить мир в хромированную пустыню, а потом передать эту пустыню в наследство своим отвратительным потомкам. В общем-го ведь Дик Шарп добивался создания такого мира, где молодчикам вроде его сына никогда не придется стать людьми.

Роджер поднялся и направился к выходу из отеля. Снаружи с легким шуршаньем падал дождь. Было уже поздно. Вечер кончился. Может быть, стоит взять такси до Лланкрвиса?

Нет, он пойдет пешком. Ему надо устать, иначе это длинное настороженное лицо, увенчанное петушиным гребнем, непременно встанет между ним и его сном. А ему надо как следует отдохнуть. Что-то непохоже было, чтобы жизнь его пошла легче.

Путь ему предстоял не близкий, и к тому времени, когда Роджер достиг самой крутой части подъема, перед Лланкрвисом, он почувствовал, что его ждет крепкий сон. Ни Дик Шарп, ни Дженни, сколько бы их образы ни маячили перед ним, не способны были удержать его от погружения в забытье.

Ночь стояла холодная и бурная, но дождь по крайней мере прекратился. Решение прошагать пешком эти четыре мили до дома было мудрым – тревога его на время улеглась. Что это там впереди? Его тревога. Почему горит столько огней? Его тревога… Улеглась… Что там, какая новая опасность, что грозит нарушить его покой, который так ему необходим?

Домик миссис Пайлон-Джонс был ярко освещен, точно для буйной вечеринки. От каждого окна по земле тянулась желтая полоса. Последние пятьдесят ярдов, несмотря на крутой подъем, Роджер проделал почти бегом. Коричневая дверь была закрыта; он уже знал, что зеленая дверь тоже закрыта, но знал он и то, что это скорее всего объясняется нежеланием впускать холодный воздух с улицы. Дом не спал и, объятый тревогой, ждал его.

А когда он подошел ближе, то сам все увидел. В фасадном окне квартиры, которую миссис Пайлон-Джонс сдавала на лето отдыхающим, зияла огромная звездообразная дыра. В его фасадном окне.

Роджер подошел к зеленой двери и открыл ее. В коридоре, равно как и во всех комнатах его квартиры, горел свет. И у него были гости. Миссис Пайлон-Джонс стояла посреди его гостиной, нервно сплетая и расплетая пальцы и то и дело поглядывая на разбитое стекло. Возле нее стоял сосед – мистер Кледвин Джонс. Вихор мистера Джонса осуждающе торчал надо лбом, а в его глазах, устремленных сквозь стекла очков на Роджера, читалось удовлетворение, какое может доставить законопослушному гражданину возможность исправить вопиющее зло, и решимость извлечь из этого максимум удовольствия.

– Наконец-то явились, – сказал он.

Роджер собирался обратиться к этой паре по-валлийски, но мистер Кледвин Джонс явно счел, что английский язык больше подойдет для выражения холодной враждебности.

– Когда это случилось, я тут же побежала за мистером Кледвином Джонсом, – сказала миссис Пайлон-Джонс. – Я была так перепугана. Я просто не могла оставаться здесь одна. У меня шок – вот что. Шок. – Она явно очень старалась для большей убедительности выжать из глаз несколько слезинок, но они упорно оставались сухими. Однако отчаяние ее было подлинным.

– Когда случилось – что? – спросил Роджер. – Может, мы все-таки присядем? – добавил он.

– Как что случилось? – с возмущением произнес мистер Кледвин Джонс. – Да вот это. – И он судорожным движением показал на разбитое стекло. – Все ваши милые дружки наделали. Пока вы где-то развлекались.

Роджер устало опустился на стул.

– Послушайте, не будем начинать в таком тоне, – взмолился он. – Кто-то действительно разбил окно, но это вовсе не мои милые дружки. Произошло это действительно в мое отсутствие, но я вовсе не развлекался. Не надо так уж стараться в чем-то меня обвинить.

– Вам придется съехать отсюда, мистер Фэрнивалл, – поспешно заявила миссис Пайлон-Джонс. Она стояла чуть позади коренастой фигуры мистера Кледвина Джонса и, обращаясь к Роджеру, словно выглядывала из-за ствола дерева. – Мне надо было предложить вам съехать еще тогда, когда облили дверь краской. Мне следовало знать, что меня ждет.

– Ну, так выкладывайте. Что же вас ждет?

– А то, что ваши милые дружки, – вставил мистер Кледвин Джонс, не желая отказываться от этого термина, – нанесли нам еще один визит.

– Очевидно, высчитаете, – сказал Роджер, – что окно разбил какой-то тип, который недолюбливает меня. – О господи, если бы только он мог сейчас лечь в постель. Если бы он не был так измотан – измотан отказом Райаннон, измотан вечным присутствием угрозы со стороны Дика Шарпа, измотан этими подъемами и спусками, измотан валлийским, измотан своими усилиями овладеть этим языком.

– Эти вандалы, – заявил мистер Кледвин Джонс, и отчетливо, по слогам выговаривая каждую букву, повторил: – эти ван-да-лы, взявшие себе за правило совершать набеги на наш поселок, возможно, и не ваши дружки. Но это, если угодно, ваши друзья в более глубоком смысле слова.

– Нет, сэр, мне это вовсе не угодно.

– Они здесь потому, что вы здесь. Они совершают эти… – он широко повел рукой, – эти бесчинства из-за какой-то вражды с вами. Никто не помнит, чтобы такое бывало в Лланкрвисе.

– Вам придется завтра же съехать, – прочирикала миссис Пайлон-Джонс, выглядывая из-за его спины.

– Да не глупите вы, – прикрикнул на нее Роджер. – Ну, как я могу завтра съехать? До следующего уик-энда у меня не будет времени ни подыскать что-то другое, ни вывезти вещи.

– Это справедливо, – тоном судьи изрек мистер Кледвин Джонс, поворачиваясь к миссис Пайлон-Джонс и кивая, отчего величественно качнулся вихор у него надо лбом.

– Ну, тогда в воскресенье, – сказала миссис Пайлон-Джонс, быстро-быстро сплетая и расплетая пальчики. – Я не могу держать его ни на один день дольше воскресенья. Я слишком нервная. У меня был шок, правда, шок.

– Мы дали показания полисмену, – сказал мистер Кледвин Джонс. – Он и с вас хочет снять показания. Он совсем недавно ушел. И велел вам зайти в полицейский участок в Карвенае завтра утром, и не позже.

– С удовольствием. Хотя сказать мне ему нечего.

– Вы в этом уверены? – спросил мистер Кледвин Джоне, бросив на Роджера взгляд, исполненный величайшей подозрительности.

– Безусловно. Ну, откуда мне знать, какому хулигану могло прийти в голову…

– Вот орудие, с помощью которого это было совершено, – внезапно объявил мистер Кледвин Джонс. Он вынул из-за спины руку и протянул бильярдный шар.

– Ну и что? Что такого особенного в бильярдном шаре? На нем, что, выгравировано чье-то имя и номер страховки?

– Он влетел в это окно меньше часа назад, – сказал мистер Кледвин Джонс.

– Да не держите вы его у меня перед носом, – сказал Роджер. – Уж очень у вас дурацкий получается вид. Так и кажется, что сейчас изо рта у вас вылетит мыльный пузырь с надписью: «Может, это освежит вашу память».

– Нечего меня оскорблять.

– А не кажется ли вам, что это вы меня оскорбляете?

– Да нет уж, не кажется, – сказала миссис Пайлон-Джонс. – Никто ведь не звал вас сюда.

– Но… – Роджер на секунду лишился дара речи. – Разве я должен был дожидаться приглашения? Разве в Северном Уэльсе мало приезжих?

– Сейчас не сезон, – поспешно и уже примирительным тоном заявила миссис Пайлон-Джонс. Казалось, она хотела разрядить ситуацию, логически и необидно для Роджера объяснив, почему ему не следовало приезжать в Лланкрвис.

– Если вы уедете, – сказал мистер Кледвин Джонс, – эти вспышки ван-дал-изма прекратятся, и мы сможем вернуться к нормальной жизни.

Роджер хотел было открыть рот и спросить, к какой нормальной жизни вернется Гэрет Джонс, если его последняя моральная и физическая опора и поддержка убежит со страху. Но, взглянув на эту пару, стоявшую с замкнутыми, осуждающими лицами, он ничего не сказал. К чему пускать слова на ветер? Миссис Пайлон-Джонс хотела побыстрее увидеть его спину, и ничто больше ее не интересовало. Что же до мистера Кледвина Джонса, то ему расправа Дика Шарпа с Гэретом покажется делом несущественным и уж никак не касающимся этого деловитого, пронырливого англосакса, этого тупицы и болвана.

Посмотрев на дело вот так, их глазами, Роджер решил выйти из положения с максимальным достоинством и юмором.

– Миссис Джонс, – сказал он. – Я крайне сожалею, что мое присутствие в вашем доме причинило вам столько неприятностей. Я избавлю вас от себя при первой же возможности. Сейчас у нас четверг… Уславливаемся, что я освобожу квартиру в воскресенье?

Она кивнула как-то по-птичьи, сжав свои вспухшие лапки.

– Плату за квартиру я вам уже внес. И, конечно, я заплачу за новое стекло. И еще, – Роджер с любезной улыбкой повернулся к мистеру Кледвину Джонсу, – мне очень жаль, мистер Джонс, что вам пришлось подниматься среди ночи, но я надеюсь, что вы по крайней мере сохраните на память о перенесенных волнениях этот бильярдный шар.

Это была маленькая, мелкая, недостойная победа, но все-таки победа. Он проводил их до зеленой двери и тут же лег в постель. Пусть возвращаются хулиганы Дика Шарпа, пусть они разобьют все стекла этого чертова дома, лишь бы ему дали спать, спать, спать.

Наступило воскресенье. Сидя за завтраком, Роджер ожидал, что миссис Пайлон-Джонс вот-вот с визгом ворвется к нему и потребует, чтобы он немедленно съехал. Но вместо этого она не покидала своей половины и давила на него молчанием сквозь занавешенную дверь. Он посидел перед электрическим камином еще около часу, буквально кожей чувствуя, как ей хочется поскорее от него избавиться, и сила ее желания была такова, что он наконец поднялся и направился к двери. Застегнув плащ, он вышел на улицу без всяких определенных намерений – просто чтобы уйти от этого гипноза.

Снаружи мир тонул в белом тумане. Он стлался длинными полосами вдоль стен, образовывал застывшие озерца в каждой выемке, а на голых склонах медленно клубился, вспугнутый овцами. Воздух был сырой и холодный. И Роджер чувствовал себя нагим и беспомощным.

Он направился к перекрестку в центре поселка. Неподалеку от него возвышался высокий стройный силуэт часовни – сейчас жесткие очертания его были слегка сглажены туманом. Вокруг не было ни души. Примерно через полчаса паства соберется у этой часовни, постоит несколько минут, дрожа от холода и обсуждая местные новости, а потом войдет внутрь, чтобы приобщиться к той силе, которая создала их из праха. Впервые Роджеру захотелось присоединиться к ним – просто для того, чтобы постоять на людях и вместе с ними принять участие в чем-то таком, что хотя бы на время поднимет их и его вместе с ними над острыми зазубринами личных забот. А потом он представил себе, как они уставятся на него поверх своих молитвенников: слишком долго он прожил среди них чужаком, так какое он имеет теперь право вдруг открыто продемонстрировать, что хочет быть с ними. А у священника была собственная маленькая машина, и он никогда не ездил на автобусе.

Роджер, не останавливаясь, прошел мимо часовни. И тут он увидел Райаннон, приближавшуюся к нему из тумана. На ней было зеленое замшевое пальто. Куда это она направляется?

Он остановился, поджидая, пока она поравняется о ним. Она его не видела и спокойно продолжала свой путь. Когда она подошла ближе, он заметил, что шея у нее закутана пухлым шерстяным шарфом теплого красного тона, а щеки порозовели от холодного воздуха. И он вдруг понял, что перед ним, в конце концов, всего лишь деревенская девушка.

– Куда это вы направляетесь? – спросил он ее.

– Никуда. Отец попросил меня пойти с ним в часовню. А я сказала, что у меня болит голова, мне хочется прогуляться и я встречусь с ним перед началом службы.

– И вы собираетесь выполнить свое обещание?

– Не думаю, – безразличным тоном сказала она.

Кто-то – возможно, служка или церковный староста – открыл боковую дверь в часовне, поглядел на них с минуту и снова тихо прикрыл дверь.

– А вы? – спросила она. – Я думала, что вы отдыхаете по воскресеньям: ведь вам приходится каждое утро так рано вставать, чтобы успеть к первому рейсу.

– Меня выкинули из моей конуры, – бесцветным голосом сказал он.

– Что? Миссис Пайлон-Джонс отказала вам в квартире?

– Да. – И он рассказал ей об эпизоде с бильярдным шаром. Пока он рассказывал, они продолжали идти по дороге и вдруг обнаружили, что ушли далеко. Это получилось не намеренно, без всякого плана с их стороны – просто они шли рядом. Все объяснялось, конечно, тем, что слишком холодно было стоять на месте – да, только этим.

Когда Роджер закончил свой рассказ, красивые глаза Райаннон широко раскрылись от удивления.

– А в чем все-таки, по-вашему, дело?

Он передернул плечами.

– Кто-то хочет, чтобы я отсюда убрался.

– Это что же – Дик Шарп?

Вопрос вырвался у нее сам собой – естественно и просто. Однако Роджеру все казалось непростым, и потому он незаметно исподтишка взглянул на нее.

– Вы тоже об этом слышали?

– Все об этом слышали, – небрежно бросила она.

Он позавидовал ее спокойствию. Должно быть, оно объяснялось тем, что ее это действительно не касалось. Одной ногой она действительно стояла в более широком мире, хотя бы благодаря этим счастливцам бизнесменам, с которыми она летала на Мальорку. Потаскушка! В самом деле? Этого он никогда не узнает. Она ему не расскажет, да и какое право он имеет знать?

– Что же теперь вы будете делать? – спросила она.

– Понятия не имею. Никто в Лланкрвисе не возьмет меня к себе на квартиру. А если кто и отважится, то его станут так же изводить, а может быть, и хуже. И меня снова выкинут на улицу. Так что лучше ни на кого не навлекать неприятностей.

Они достигли того места, где на дорогу, по которой они шли, круто сбегала вниз тропинка, вившаяся меж отвесных склонов. Райаннон свернула на нее и стала подниматься в гору.

– Куда вы меня ведете?

– Хочу кое-что вам показать, – сказала она. Лицо у нее было сосредоточенно серьезное, словно она подавляла в себе волнение или внезапно на что-то решилась.

Покажи, Райаннон, покажи! Ты такая красивая, такая женственная и такая уверенная в себе, и ты одержала столь абсолютную победу в своем мире. От тебя я все приму и ни о чем тебя не спрошу.

Они лезли вверх по откосу, а затем тропинка повернула и стала полого огибать плечо горы. Здесь была последняя терраса, где стояли домики, казавшиеся сейчас из-за тумана глухими квадратами без окон и дверей. Тут поселок кончался и начинались отдельные, редко разбросанные коттеджи. Куда она его ведет? На уединенную тропинку в горы? Ах, Райаннон! Если бы можно было оказаться вдвоем с тобой в какой-нибудь впадине, наполненной светящимся туманом! Лежать обнаженными на влажном вереске!

Тропинка, словно червь, ползла по крутому склону. Она осторожно заворачивала, пока не вывела их к обрыву; внизу под ними лежала долина, где росли маленькие сучковатые дубы. Деревья стояли почти голые, лишь отдельные ветви были еще одеты бурой листвой. Из буро-серых зарослей то тут, то там вздымались к небу островерхие скалы. И над всем этим мягкой пеленою стлался туман. От такой красоты у Роджера захватило дух, хотелось громко выразить свой восторг, но таинственность пейзажа принуждала к молчанию. Здесь было царство друидов.

Роджер никак не мог понять, зачем Райаннон привела его сюда; но тут он заметил, что она стоит и выжидающе смотрит на него. Он не обнаружил пока ничего, что требовало бы какой-то реакции с его стороны, если не считать волшебства долины, раскинувшейся у их ног, а Райаннон, конечно, привела его сюда не затем, чтобы любоваться красивым видом. Неподалеку от них стояла маленькая заброшенная часовня, которую он заметил еще раньше, во время своих одиноких прогулок по горам. Ее окружала кирпичная ограда с железными крестами и чугунной кованой калиткой. Ограда, кресты и калитка были в хорошем состоянии. Что ж до часовни, то он ни разу по-настоящему не рассматривал ее.

– Ну и что же дальше? – спросил он.

Вместо ответа она щелкнула засовом калитки. Роджер поднялся следом за ней на две ступеньки и вошел в крошечный мощеный дворик, существовавший лишь для того, чтобы часовня, будучи храмом, не стояла на голой земле. Дворик был выложен каменными плитами, хоть и сильно потрескавшимися, но плотно пригнанными друг к другу. Райаннон, шедшая впереди, завернула за угол часовни. Роджер не сразу последовал за ней, а остановился и заглянул в затянутое паутиной окно. Внутри был большой голый зал, где раньше, очевидно, стояли скамьи и кафедра, а в противоположном конце виднелась дверь, которая, должно быть, вела в заваленную церковной утварью ризницу. Сейчас там, где раньше молились, все было расчищено, прибрано и выглядело, как жилое помещение. У стены стояла большая широкая кушетка; пузатая чугунная печка с длинной трубой, возможно, находилась здесь еще в те времена, когда часовня была часовней, тем не менее она придавала залу вид студии на Монмартре. У дальней стены, там, где было меньше сырости, стояло несколько холстов в подрамниках.

– Ей-богу, да ведь тут студия! – пробормотал он, чувствуя, как в нем нарастает волнение.

В эту минуту Райаннон появилась из-за угла, огорченно покачивая головой.

– Не могу найти.

– Что?

– Ключ. Я думала, они его где-нибудь тут оставили.

– Кто?

– Да люди, глупенький! – Она приподнялась на цыпочки, чтобы заглянуть в окно. – Впрочем, что толку смотреть, если мы не можем туда проникнуть.

Ему понравилось это «мы».

– Но кому это принадлежит? И чьи тут полотна?

– Одной фрейлейн. – Райаннон издала короткий смешок. – Она сейчас в Марокко.

Роджер выждал, потом спросил:

– И это все, что вы мне скажете?

– Сейчас – да. – Она намеренно злила его. – Раз мы не можем проникнуть туда, нет смысла вдаваться в подробности.

– Проникнуть туда? – переспросил Роджер. – И в этом вся проблема?

– В этом первая часть проблемы.

Роджер мгновенно принял решение. Он быстро обошел здание, проверяя, не стеклянная ли сзади дверь. Но нет, задняя дверь оказалась из прочного дерева. Значит, придется воспользоваться одним из окон. Он обошел часовню с той стороны, которая не видна была с дороги, и, подтянувшись, залез на выступ окна. Вот тут можно кое-что сделать. Верхняя половина окна была достаточно широкой, чтобы в нее мог пролезть не слишком полный человек; Роджер увидел шпингалет, от которого его отделяло обычное стекло в свинцовой раме. Действуя быстро и решительно, не давая себе времени на раздумья, которые потом оправдали бы его бездействие, он спрыгнул на землю, поискал подходящий камень, нашел и снова залез на выступ.

Два-три удара острым концом камня – и в раме образовалось пустое пространство, так что он мог просунуть внутрь руку. Роджер опустил шпингалет, и окно распахнулось наружу. Он услышал шаги Райаннон, огибавшей здание, и, не желая предстать перед ней в отнюдь не выгодном виде, когда ноги его будут болтаться в воздухе, просунул голову и плечи в образовавшееся отверстие, раза два-три оттолкнулся изо всей силы ногами и упал на руки на подоконник, по дороге больно ударившись коленями о металлическую раму. Секунду помедлив, чтобы прийти в себя, он еще раз напряг мышцы ног и приземлился на деревянном полу среди пыли и разбитого стекла. Он сразу вскочил, похлопал друг о дружку ладонями – никаких порезов, даже никаких серьезных ссадин – и решительно направился к главному входу в часовню. Дверь он открыл без труда: как оказалось, в нее был вделан современный французский замок, который явно смазывали и держали в порядке. Затем Роджер выглянул в сгустившийся туман и тихо позвал:

– Райаннон! Входите в мои владения!

Она появилась из-за угла часовни.

– Быстро сработано. А я-то рассчитывала увидеть, как вы будете пролезать в окно.

– Я постарался побыстрее с этим справиться, чтобы вы меня не застали врасплох. В моем возрасте надо думать о достоинстве.

Произнося эти слова, он отступил от двери, чтобы пропустить ее. Она вошла, по дороге задев его своим замшевым пальто по руке, и при слове «достоинство» бросила на него быстрый, насмешливый и в то же время товарищески добродушный взгляд.

– Да, – сказал он, последовав за нею и останавливаясь возле нее посредине помещения на голом полу, – вот это сюрприз.

– А разве вы не знали о существовании этого места?

– Я видел часовню только снаружи. Мне казалось, что это обычная пустая часовня. Я понятия не имел, что она так обставлена. А кто эта фрейлейн? У нее есть какое-нибудь имя?

– Часовня многие годы пустовала, – сказала Райаннон. Думая о чем-то своем, она оглядывала голый прямоугольник комнаты, словно это была пещера, населенная духами. – Здесь отправляли службу вплоть до… ну, словом, приблизительно до того времени, когда я родилась.

«Значит, года до сорок восьмого», – подумал Роджер.

– Потом тот старикан, который главным образом заботился о том, чтобы часовня была действующей, – по-моему, его отец построил ее, – умер, а остальные – их к тому времени осталось человек пять-шесть – решили закрыть часовню и лучше ходить в поселок. Они заперли ее, и многие годы она стояла без дела. Мальчишки выбили окна, шифер слетал с крыши, но все это вполне естественно. Мы с Дилвином когда-то играли тут. Он иногда говорил мне: «Давай залезем внутрь». А мне не хотелось. Я боялась лезть в часовню. Мне казалось, что господь тотчас покарает меня и я умру или со мной что-то случится. – Она рассмеялась коротким отрывистым смешком. – А потом мистер Робертсон начал приходить сюда с фрейлейн.

Роджер не прерывал ее.

– Сначала они встречались в гостинице. Она жила в их семье en pair[23]23
  Как своя (франц.).


[Закрыть], и он сошелся с ней. У него уйма денег. Он судовладелец. Ему принадлежит пассажирская линия «Голубая лента» или что-то в этом роде – этакое претенциозное название. Контора у него в Ливерпуле. Ну, а эту девушку зовут фрейлейн Инге. Она распоряжалась мистером Робертсоном и его чековой книжкой как хотела. К тому времени она, должно быть, уже перестала жить в их семье, но отнюдь не исчезла со сцены. Ей не нравился Ливерпуль, а мистер Робертсон не хотел селить ее в Лондоне, потому что это слишком далеко. Видимо, ему хотелось, чтобы она была у него на глазах. Ну и вот, он стал приезжать с ней сюда на уик-энды. Случалось, он возвращался в понедельник в Ливерпуль, а она оставалась в Карвенае или где-нибудь поблизости. Бродила по горам с этюдником и рисовала. Говорила, что она художница и умеет видеть горы. По-моему, это не так уж трудно. Под конец его осенила счастливая мысль. Он купил ей эту часовню и переоборудовал ее под студию. Вот только беда в том, что она не желала проводить тут зиму. Да и в Ливерпуле тоже. По последним слухам, она уговорила его отпускать ее на зиму в Марокко. Кстати, у него там тоже есть контора.

Роджер попытался представить себе Инге. Перед ним возникли длинные светлые волосы и своевольный, довольно тонкий рот. А мистер Робертсон, наверное, лысый и курит сигары. Роджер подошел к стене и перевернул несколько холстов. Сплошь абстрактные картины – бессмысленные, пестрые и плоские.

– А горы она так и не написала?

– Нет, она только смотрела на них.

Роджер снова повернул холсты к стене.

– Что же, мне повезло: хорошо, что она сумела заставить мистера Робертсона оборудовать ей это гнездышко. Но скажите, он никого не присылает сюда для инспекции?

– Ключ находится на почте. Но они никогда сюда не приходят.

Роджер нагнулся и открыл дверцу печки. В ней было полно золы, среди которой торчало несколько кусочков шлака. Фрейлейн Инге не потрудилась даже вычистить печку, истопив ее перед отъездом.

– Похоже, что она в порядке.

– Должна быть в порядке, – сказала Райаннон. – Фрейлейн терпеть не может, когда что-нибудь не работает.

Роджер почувствовал, что это замечание имеет свою историю, но он никогда о ней не узнает, а впрочем, у него и не было желания узнавать. Пусть мистер Робертсон и Инге наслаждаются марокканским солнцем, а он тем временем обретет пристанище в этой пустой часовне – их любовном гнездышке, среди эрзац-абстракций. И привела его сюда Райаннон – его добрый ангел.

– Как, по-вашему, что произойдет, если я сюда перееду?

Она пожала плечами.

– А что может произойти?

– Ну… с точки зрения буквы закона я совершу преступление. А найдутся люди, которым будет очень на руку, если меня отправят в тюрьму.