Текст книги "Зима в горах"

Автор книги: Джон Уэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 31 страниц)

– Идите сюда, дети, надевайте пальто.

– Пожалуй, надо показать им, где у нас тут укромный уголочек. Пусть зайдут на дорожку.

– Да, конечно. О, как забавно. Это бывшая ризница?

– Тебе нужно заглянуть сюда, Мэри?

И так далее, и тому подобное.

Прежде чем уйти, Роджер особенно тщательно набил печурку углем до отказа. Она должна стоять на страже его крова хранительницей жизни и тепла в те долгие часы, когда его здесь не будет. Потому что… Потому что… потому что сегодня вечером он привезет сюда Дженни. Пока он сознавал это только умом, и мысль не будоражила кровь. Ничего – всему свое время, это еще придет. Во всяком случае, его функции на первых порах ограничены. Первая помощь, перевязка ран. Но сначала нужно доставить два маленьких, потрясенных необычностью происходящего существа в знакомое им, надежное убежище.

– Вы довольны, что едете к маминым… к вашему дедушке и бабушке?

– Конечно, – уверенно отвечала Мэри. – Там нас будут очень вкусно кормить. И мы увидим поезда.

– Можно подумать, что я совсем заморила вас голодом, – с шутливой обидой воскликнула Дженни.

– Бабуля дает нам жареную картошку, когда ни попросишь.

– Конечно, у бабули достаточно свободного времени, чтобы жарить вам картошку.

– А дедушка сделал игрушечный поезд, – сказал Робин. – Вот такой длинный. – Он широко раскинул руки. – И прямо за домом у него большой пруд, и там плавают утки. И у них разноцветные шеи.

– Он хочет сказать, что они у них переливаются, – пояснила Мэри.

– Когда они вертят головой, шеи у них делаются разноцветными. А потом они встают в воде и поднимают вверх хвостики.

– Ну пошли, – сказала Дженни, застегивая на Робине пальто.

Голубая малолитражка ждала возле часовни. Чемоданы были уложены в багажник на крыше кузова.

– Ужас, сколько вещей приходится брать с собой из-за ребятишек. Словно мы уезжаем в Китай на целый год.

– А ты бы хотела поехать в Китай, мама? – спросила Мэри.

– Хотела бы, – сказала Дженни.

– Может быть, сначала поведу машину я, а вы потом? – спросил Роджер. – Там дальше дорога вам лучше известна.

– Отлично. – Она протянула ему ключи.

Все забрались в машину – ребятишки, прижимая к груди свои сокровища.

– Можно я посижу у тебя на коленях, мамочка?

– Сейчас нет. А там видно будет. Нельзя же сразу взгромождаться на колени.

Роджер включил послушный маленький двигатель и вывел похожую на спичечную коробку машину на дорогу.

– Нантвич, принимай гостей, – сказал он.

Дженни молчала, съежившись в углу. Часа полтора он вел машину, не тревожа Дженни вопросами. Потом стал подумывать, что, может быть, следует осторожно нарушить ее молчание, изменить ход мыслей.

– Чем занимается ваш отец? – спросил он.

– Теперь он на пенсии.

– А чем занимался раньше?

– Он землемер.

Эта тема была, по-видимому, исчерпана. Роджер искоса метнул взгляд на Дженни. Лицо ее было сумрачно, замкнуто, встревожено.

– Что-нибудь неладно? Я хочу сказать, помимо того, что вообще все неладно?

Она подарила его улыбкой, которая тут же погасла.

– Я бы не сказала, что все неладно, Роджер. Это далеко не так. Когда я выползу из этой клейкой трясины, в которой увязла, вы увидите, как я преисполнюсь благодарности.

– Не об этом речь, – сказал он. – Вы, конечно, не можете сразу всплыть на поверхность после такой передряги, даже если это по существу не катастрофа, а благо.

– А я все жду, когда будет благо, которое бы не выглядело как катастрофа, – возразила она.

– О, – произнес он, стараясь, чтобы его голос звучал как можно небрежней, – такое тоже случается иногда.

Некоторое время они молчали, потом Дженни неуверенно заговорила:

– Есть одно обстоятельство, которое очень смущает меня, Роджер. Вот сейчас.

– Давайте выкладывайте, что это такое, – сказал он, искусно входя в длинный, крутой вираж, не снижая скорости.

– Я не хочу брать вас с собой к моим родителям.

– Не хотите, и не надо, – сказал он.

– Вы понимаете, я должна держаться весело. Значит, придется притворяться, фальшивить. И нагромоздить кучу лжи, чтобы объяснить, почему я оставляю у них детей.

– А почему бы, между прочим, не рассказать им все, как оно есть, напрямик?

– Да потому, что я не могу. Мне нужно сначала немного прийти в себя и собраться с духом, чтобы хватило решимости спокойно сообщить им, что я ухожу от Джеральда. Они учинят мне настоящий допрос с пристрастием, а сейчас я его просто не выдержу.

– Понимаю. Глупо было даже предлагать. Невозможно брать все барьеры сразу, без передышки.

– Ну вот, вы же понимаете, правда?

– Да, дорогая.

– И мне придется ужасно лицемерить, – сказала она. – Я просто умру, если вы будете все это слышать. Помимо того, что не так-то просто объяснить ваше присутствие.

– Ну, это совсем несложно.

– Да, конечно, но это будет еще новое нагромождение лжи. А мне хочется все же по возможности меньше лгать.

– Ну, понятно, излишняя расточительность тут ни к чему. – Он переключил скорость: дорога пошла в гору.

– А я боялась заговорить с вами об этом, – сказала она. – Я знаю, что должна была предупредить вас, прежде чем мы отправимся, но боялась, что вы откажетесь поехать со мной, если я скажу, что мне бы не хотелось приглашать вас в дом, а вы были мне необходимы, и я не могла вынести…

– О, Дженни, – сказал он и обхватил рукой ее вздрагивающие плечи. – Я здесь и всегда буду здесь, если только я вам нужен.

– Маме холодно? – прозвучал голос Мэри у них за спиной.

– Да, – сказал Роджер, – маме холодно, и я стараюсь ее согреть.

– Герцогине тоже холодно.

– А ты на что? Согрей герцогиню.

– И мне холодно, – захныкала Мэри.

– Возьми меня на колени, мамочка, – сказал Робин и весьма решительно начал протискиваться между передними сиденьями.

Роджер свернул к обочине, чтобы распутать этот клубок противоречий и рассортировать своих пассажиров. В конце концов было решено, что они проедут еще немного, посадив обоих ребят на колени к матери, а потом Роджер и Дженни поменяются местами, а Мэри и Робин снова отправятся на заднее сиденье.

Весь остальной путь был проделан спокойно, без всяких приключений, и вскоре после полудня они въехали в Нантвич.

– Высадите меня где-нибудь, – сказал Роджер.

– Но… Что же вы будете делать?

– Вы мне только скажите, в какое время и на каком углу я должен вас ждать, и перенесите свои заботы на другое. Для меня тут найдется куча всяких дел. Прогуляюсь по городу, ознакомлюсь с ним. Я люблю эти маленькие чеширские городки, они всегда мне нравились.

Подыскав удобное место для встречи, они условились, что Роджер вернется сюда к шести часам и Дженни заедет за ним, чтобы отправиться обратно. Она остановила машину, и Роджер вышел.

– Желаю удачи, – сказал он.

– О господи, – сказала она. – Как все это ужасно.

– Может быть, есть все же какие-то проблески света в этом мраке? – спросил он, наклоняясь к ней, прежде чем захлопнуть дверцу машины.

– Единственный проблеск света – это вы, – сказала она. – Я, кажется, уже начинаю доверять вам. Но боюсь, как бы не переусердствовать.

Роджер молча кивнул, показывая, что все понимает. Потом выпрямился и похлопал на прощанье по крышке малолитражки, когда она тронулась с места. Мгновение спустя он остался один. Густо падал мокрый снег. Надо было куда-нибудь укрыться. Поглядев по сторонам, он увидел большую, ярко освещенную, переполненную народом пивную через дорогу на углу и внезапно понял, что больше всего на свете ему сейчас необходимо выпить.

– Прогулка по городу была интересной? – сказала Дженни.

– Я сидел в пивной, пока меня оттуда не выставили. После этого в моем распоряжении оставалось еще три часа. К этому времени снег перестал валить, и я побродил по улицам, стараясь дышать поглубже, чтобы алкоголь немного выветрился.

– Судя по всему вы весело провели денек.

– Очень весело. А вы?

– О, у меня все в порядке.

Стемнело, они выехали на главное шоссе. Удобно устроившись на переднем сиденье, вытянув ноги, пристегнувшись ремнем, Роджер смотрел, как ложится под колеса дорога, и чувствовал, что внешние обстоятельства направляют в новое русло поток его мыслей. Утром, когда они ехали в Нантвич, держа путь к родительскому дому Дженни, и на заднем сиденье болтали дети, а к крыше автомобиля были прикручены их пожитки, как-то само собой получалось, что все его мысли были заняты Дженни и ее судьбой, а теперь, когда они возвращались в Карвенай, позывные в его мозгу зазвучали уже на другой, ставшей для него привычной за последние три месяца волне. Ему казалось вполне естественным, что теперь он думал и говорил о Гэрете и Дике Шарпе, о миссис Пайлон-Джонс, об Айво и Гито. Все это пока что было пустым звуком для Дженни. Но другая сторона его жизни была ей уже отчасти знакома. Она, например, знала Мэдога и, прожив в этих краях не один год, подсознательно научилась понимать этих людей и их обычаи, в то время как он еще недавно бродил среди них, словно пришелец с другой планеты. Она, к слову сказать, раскусила бы Райаннон с первого взгляда. Да, если на то пошло, и Марио. И миссис Кледвин Джонс. И тех двух женщин, которые отказались выступить свидетельницами.

– Теперь я намерен говорить, – сказал он, – долго говорить, не закрывая рта.

– О себе самом, я надеюсь, – сказала она, глядя прямо перед собой сквозь очки в темной оправе на бегущую навстречу дорогу.

– Да, о себе и о том, что происходило со мной с тех пор, как я приехал сюда прошлой осенью. Жизнь моя сплелась с судьбой людей, которые в обычных обстоятельствах остались бы мне очень далеки. Все это было крайне поучительно для меня, а порой и не так просто. С главными персонажами вам придется встретиться в ближайшие дни, а с некоторыми – даже в ближайшие часы, поэтому я хочу рассказать вам про каждого.

Он говорил, она слушала. Роджер испытывал огромное облегчение и чувство довольства. Такая целебная сила часто заключена в словах, они так помогают все упорядочить, поставить на место! Всецело отдаваясь своему повествованию, Роджер говорил интересно, увлекательно; одного за другим он выводил на сцену своих персонажей и заставлял их жить и действовать сообразно характеру каждого. Рассказывая, он сам как бы стоял в стороне и со стороны оценивал происходящее. Слова облекали опыт в форму, удобную для размышлений над ним, и отодвигали на необходимую для обозрения дистанцию. Как грубо должна вторгаться действительность в восприятие животных – безъязыкие, они обречены постигать опыт мгновенно, по мере его получения!

Он говорил, пока не объяснил, как ему казалось, всего. Когда он умолк, Дженни уже вела машину по мосту перед въездом в Лланголлен, и, подводя черту под своим повествованием, он сказал:

– Мне пора сменить вас за баранкой. Я знаю здесь один неплохой бар. Выпьем виски, и дальше машину поведу я.

После небольшой остановки и порции виски, приятным теплом разлившегося по жилам, Роджер почувствовал себя спокойнее, увереннее. Машина хорошо слушалась руля; мало нагруженная, она шла легко, дорога была знакома и в этот поздний непогожий час почти пустынна. Жизненная ситуация, которой они теперь были связаны, незримо замыкала их внутри себя, как тесная металлическая коробка автомобиля. Окружающий их со всех сторон густой мрак снаружи, два луча фар, скользящие впереди, словно два гигантских щупальца, теплый воздух из обогревателя, приятно овевающий ноги, сознание, что какие-то проблемы пока отодвинулись в сторону, а нужно решать то, что сейчас непосредственно важно, – все это способствовало приподнятому настроению Роджера, приятному сознанию собственной значимости, уверенности, что они поступают правильно и делают самое главное и неотложное.

Как ни странно, вопрос его дальнейших взаимоотношений с Дженни в более серьезном и глубоком смысле их будущей совместной – или не совместной – судьбы не слишком занимал сейчас Роджера. Пока для него было достаточно того, что они вместе.

– Нам надо заглянуть к Гэрету, – сказал он. – Это необходимо сделать, прежде чем мы поедем ко мне.

– Хорошо, – покорно согласилась Дженни.

Роджер вел машину, наслаждаясь своим уменьем, плавно закладывая виражи, переключать скорости с четкостью хорошо отрегулированного автомата и притормаживать с безошибочным чувством дистанции. Он мог все, он был Король Роджер. Лишь на одно мгновение, когда красный глаз светофора задержал их на перекрестке улиц какого-то маленького городка, его немыслимый подъем духа ослабел: вглядываясь в полумрак слабо освещенной улицы, Роджер почувствовал вдруг, что он достиг того предела усталости, когда она уже перестает ощущаться, и что его состояние эйфории держится на страшном напряжении, в котором он пребывает с самого утра, а где-то внутри еще гнездятся и страх, и отчаяние, и те двое – молчаливые, похожие на крыс, и рассекающий воздух гаечный ключ… Квадратные каменные кулаки Йорверта принесли ему избавление, но напряжение не прошло, и натянутые нервы были на пределе. Однако, как только свет переключился с красного на желтый и с желтого на зеленый, руки Роджера сами собой легли на баранку, и он тронул машину с места. Дженни сидела рядом, он еще был в состоянии вести машину, а раз так, значит, он ее поведет.

В пяти милях от Карвеная он свернул с шоссе на узкую дорогу, зигзагообразно петлявшую по темному склону горы. Ему хотелось сократить расстояние и немножко поднять свой авторитет в собственных глазах: он уже знал окрестности города лучше, чем Дженни.

Этой дорогой они спустились с гор прямо в Лланкрвис.

– Теперь мы поедем к Гэрету? – спросила Дженни.

– Сначала мне нужно заглянуть в часовню, – сказал Роджер, – посмотреть, что там с печкой. – Он хотел сказать „домой“, но слово „часовня“ как-то само собой подвернулось на язык. Это, что ни говори, еще не совсем дом; еще вчера, до всех этих внезапных перемен в его жизни часовня была для него домом, но теперь все изменилось, слово „дом“ приобрело другое, более глубокое значение: часовня должна была стать домом для них обоих.

Дженни ждала в машине, не выключая мотора и обогревателя, а он быстро прошел в часовню, разжег огонь в печке. Еще немного, и она бы затухла совсем. Он подбросил в нее брикетных „орешков“ и три паркетные планки. Теперь она будет жарко пылать еще час.

– А сейчас, – сказал он, садясь за баранку, – к Гэрету. Было уже почти десять часов – время позднее.

Они проехали через поселок, за последним домом поднялись круто в гору, и Роджер остановил машину там, где мощенная щебнем дорога кончалась. Он заглушил двигатель, и гулкая ночная тишина гор звоном отдалась у них в ушах.

– Где же его дом? – спросила Дженни, открывая дверцу машины.

– Нужно немного пройти, – сказал Роджер.

Они заперли машину и зашагали по неровной дороге. Возле ограды Гэрета Роджер заметил какой-то темный предмет – неподвижное черное пятно на черном фоне ночи. Контуры предмета напоминали машину, и на секунду Роджеру показалось, что она даже как будто ему знакома. Но раздумывать было некогда, ему предстоял сейчас чрезвычайно важный шаг: две стороны его жизни, те, что были в ней самыми главными, но существовали раздельно друг от друга, надо было ввести в соприкосновение.

Пропуская Дженни в калитку, он сказал:

– Вон его домик. У подножия этого огромного отвала.

– Видите, Гэрет уже дома, – сказала она деловито. – В окнах огонь.

Роджер понял, что она старается замаскировать свое волнение, и на секунду ободряюще обнял ее за плечи.

– Они примут меня? – шепнула Дженни.

Роджер решил, что с ней нужно сейчас говорить в ее собственной манере – сухо и напрямик, – этим ее лучше подбодришь, вдохнешь в нее уверенность в себе.

– Они примут вас в той же мере, в какой приняли меня. Как далеко будет простираться их дружелюбие, мне с точностью неизвестно. Но съесть вас они, во всяком случае, не съедят.

– Пусть попробуют, у них будет такая горечь во рту, что не обрадуются, – сказала она. – Горечь, кислятина и вся эта невообразимая мерзость последних дней.

Он оставил это без ответа. Они подошли к двери и постучали. Стук прозвучал в тишине, словно выстрел.

Гэрет отворил дверь. Он был без пиджака, одна рука в лубке, в лицо им из-за его спины пахнуло гостеприимным теплом и светом. От лубка и бинта его правая рука казалась огромной, как у пугала.

– Я рад, что вы пришли, Роджер, – сказал он. – Избавили кое-кого от необходимости ехать разыскивать вас.

– Я привел к вам своего друга, – сказал Роджер.

Гэрет отступил в сторону.

– Прошу. Входите.

Роджер и Дженни вошли. Мать сидела на своем обычном месте. Рядом с ней на деревянном стуле, принесенном из кухни, сидел Айво; его вязаная шерстяная шапка торчала из кармана. Массивный торс Гито выпрямился в старом потертом кресле Гэрета при появлении новых лиц.

– Это Роджер Фэрнивалл, мать, – сказал Гэрет. – И с ним молодая дама.

Все взгляды были устремлены на Дженни, даже слепая повернулась в ее сторону. Дженни степенно прошла через всю комнату, наклонилась и взяла руку матери.

– Меня зовут Дженни Грейфилд, – сказала она. – Очень рада познакомиться с вами, миссис Джонс.

Все чувства Роджера пришли в волнение, когда он услышал, что Дженни, представляясь матери, назвала не фамилию мужа, а другую – по-видимому свою девичью, фамилию. Он внезапно как бы воочию увидел всю полноту ее отречения от Джеральда Туайфорда, ее отказ принадлежать ему и его среде.

– Милости просим, – сказала мать. – Час поздний и холодно, и путь к нам сюда, в горы, долгий вам держать приходится.

– Ничего, – беспечно сказала Дженни, – я ведь с Роджером, он не даст меня в обиду.

Все трое мужчин, как по команде, покосились на Роджера. Он почувствовал себя псом, который с костью в зубах проходит мимо других псов. Но почти тут же опустился условный занавес приличия, и лица снова стали непроницаемыми.

Роджер заметил, что ярче всех загорелись глаза у Айво. И у Роджера впервые зародилась мысль, что в сексуальном отношении нервный, напористый Айво из породы хищников.

Мысль мелькнула и пропала, отложившись где-то в глубине сознания. Действительность не оставляла времени для размышлений.

– Очень рад видеть вас снова дома, Гэрет, – сказал Роджер. – Я боялся, как бы вас не задержали в больнице.

– Я и так долго там проторчал, – сказал Гэрет. – Как только я туда попал, мне наложили эту штуку, – он поглядел на гипс, – а потом пришлось просто ждать. Отобрали штаны и нипочем не желали выпустить, пока не придет доктор, а он пришел только сегодня в одиннадцать часов утра. Так что я там больше двенадцати часов проторчал.

– Очень хорошо, что они проявили такую заботу о вас.

Гэрет криво усмехнулся.

– Окажись там кто-нибудь, крикни мне: „Оглянись!“ – мы бы еще посмотрели, о ком пришлось бы проявлять заботу.

– А тем временем, – задумчиво сказал Роджер, – они получили по заслугам, но пока что их чаша весов перевесила. – Он осторожно пощупал свои помятые ребра.

– Перевесила? – резко переспросил Айво.

– Так ведь пока Гэрет не сможет снова сесть за баранку, автобус будет стоять в гараже. А сколько это продлится?

– Недели четыре, самое малое, – сказал Гэрет. В глубине черных глазниц его ввалившиеся глаза были почти не видны; лицо от усталости и напряжения стало похоже на маску.

– Ну так вот.

– Почему вы и ваша дама не присядете? – спросил Айво. Он держался решительно, деловито, явно взяв на себя роль председателя на этом маленьком собрании. – Мы тоже не теряли времени даром, и у нас есть кое-какие идеи, с которыми вам, может быть, небезынтересно будет познакомиться.

– Разумеется, мне интересно, – сухо сказал Роджер.

– Мы видели Йорверта, – сказал Гито. – Вам здорово повезло. А возможно, теперь повезет и нам. Жизнь повернется по-другому.

– Было бы неплохо, – сказал Роджер, думая о Дженни.

– Мы тут держали военный совет, – продолжал Гито. Он говорил мягко, почти заискивающе, быть может, ему хотелось загладить впечатление от резкого тона Айво. Он беспокойно ерзал на стуле, как видно, ему было неловко сидеть в присутствии Дженни, но быть галантным до конца и встать мешала застенчивость, и поэтому он просто сполз на самый краешек стула. Поблескивая огромным лысым черепом, он поворачивал свое широкое лицо то к Роджеру, то к Дженни, словно ища у них поддержки.

– И пива больше нет, – сказал Гэрет, пошарив за стулом. – Мы уже собирались расходиться, ну и, понятно, допили все.

– Неважно, не беспокойтесь, – сказал Роджер. Они с Дженни кое-как примостились, где пришлось, и теперь ему хотелось только одного – чтобы его наконец ввели в курс дел.

– Я уезжал на целый день. Что тут у вас произошло?

– Мы разобрались в положении вещей, – сказал Айво, – и выработали план действий. Самое главное, что все сейчас оборачивается в нашу пользу, так ведь? Когда Дик Шарп направил своих молодчиков, чтобы они вывели из строя автобус, и они напали на вас, а накануне вечером на Гэрета напали, понятное дело, тоже они, – так вот, когда Дик Шарп это сделал, он малость хватил через край, и если мы сейчас накроем его с поличным, пока он не ушел в кусты, ему крышка.

– Крышка ему тогда – произнес Гито своим тонким фальцетом. И снова Роджер невольно отметил про себя, как бывало уже не раз, что у этого здоровенного детины с мощной грудной клеткой удивительно тонкий писклявый голос, в то время как у маленького, подвижного, нервного человечка голос такой громкий, зычный, что ему не нужно даже его повышать, он и так звучит во всех углах комнаты.

– Не подлежит сомнению, что он нарушил закон, – произнес Айво, с наслаждением смакуя эти торжественно звучащие слова. – Он стал на путь преступления. Пока он только старался вытеснить Гэрета, не совершая ничего противозаконного, юридически он был вправе так поступать. Автобусные линии еще никем не монополизированы, не так ли? Имеешь лицензию и страховку – езди себе, где хочешь, лишь бы были пассажиры. Но так просто у него ничего не получалось. Вытеснить Гэрета он не смог.

Мать неожиданно зашевелилась в своем кресле и произнесла громко и твердо:

– И мы знаем, кому за это надо сказать спасибо.

– Да, мы знаем, кому за это надо сказать спасибо, – подхватил Айво. – И если мы сейчас упустим случай, когда Дик Шарп, можно сказать, пойман с поличным, и не возьмемся за дело все сообща, значит, мы предадим не только Гэрета, но и Роджера.

– И самих себя, – сказал Гито, отхлебнув из кружки.

– Этим лихим молодчикам сегодня утром удалось улизнуть, – продолжал Айво. – Никому, видно, не пришло в голову, что их следовало бы задержать и препроводить в полицию.

– У меня мелькнула эта мысль, – сказал Роджер, – но я был слишком…

– Ну, а Йорверту это, конечно, совсем ни к чему, – сказал Айво. – Он считает, что хороший удар в челюсть лучше разрешает любую проблему, чем всякие там полицейские участки, магистраты и суды. Если бы этих молодчиков притянули к суду, ему бы пришлось давать свидетельские показания, а я не думаю, чтобы нашему Йорверту это пришлось по вкусу.

Он обвел глазами своих слушателей. До чего же ему нравится такая роль, подумал Роджер. Анализировать, суммировать, проявлять остроту и ясность своего ума. Ему бы адвокатом быть. Но тут же родилась совсем иная мысль: адвокатов много, а таких, как Айво, мало.

– Мы встретили Йорверта в городе, – сказал Айво, и он все нам рассказал. И между прочим, одну очень важную деталь, верно? Один из этих молодчиков – шофер автобуса. Значит, теперь он выходит из игры. Он сюда больше носа не сунет. Во-первых, потому, что ему слишком крепко досталось, и он сейчас не сможет приступить к работе, а главное, потому что он побоится показать здесь свою мерзкую харю. Его накрыли с поличным, и самое лучшее для него – смотаться из наших мест куда-нибудь подальше.

– Да он все равно не здешний, – задумчиво промолвил Гэрет. – Дик Шарп умеет раздобывать их отовсюду.

– Так что поначалу, – продолжал Айво, – мы уже подумали было, что автобус больше тут не появится. Дику Шарпу, видать, придется подыскивать себе нового шофера, а не каждому-то охота…

Он снова обвел всех глазами, наслаждаясь сознательно сделанной паузой.

– Да только нам довелось услышать, что болтает его сыночек, – неуместно поторопился Гито.

– Верно, – сказал Айво. – Мы в обед зашли на этот раз выпить пива не к Марио, а к Рыбаку и слышали, как этот малый, этот прыщавый сыночек Дика Шарпа, вонючая задница, разглагольствовал там у стойки. На весь бар слышно было.

– Ты, кажется забыл, Айво, что я здесь, – сказала мать.

– Опечатка, миссис Джонс. Сорвалось с языка, прошу прощения. Ну, словом, этот красавчик был в салуне пьяный вдрызг. До того, прошу прощения, похабно упился, что совсем потерял рассудок. В общем-то, вся эта чушь, которую он там нес, нас никак не касалась, но кое-что узнать было невредно. Он, между прочим, все время твердил, что скоро они нас прикончат.

– Ты хочешь сказать, прикончат меня, – вставил Гэрет.

– Нет, Гэрет, нас. Тут мы все связаны одной веревочкой, друг. – Айво взял свою пустую кружку, поглядел на нее и поставил обратно. – Так вот он заявил, что этот их пиратский автобус завтра утром выедет на линию и будет выезжать каждое утро. Гэрет, дескать, не сможет водить машину еще месяц, а за это время они разделаются с ним раз и навсегда. Так что и духу его здесь не будет, сказал он и повторял снова и снова.

Роджеру казалось, что он слышит этот противный, липкий голос, повторяющий с издевкой; „И духу его здесь не будет, и духу его здесь не будет“.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказал он.

– Правильно, это мы еще посмотрим, – сказал Айво. – А теперь слушайте, что мы надумали. Мы подготовили маленький сюрприз в двух актах для того, кто поведет ихний автобус. Верно я говорю?

– Маленький разрыв сердца в двух частях, – восторженно присовокупил Гито и стукнул кулаком по ручке ободранного кресла.

– Акт первый, – сказал Айво, ухмыляясь и переводя взгляд с одного лица на другое. Мы собираемся прокатиться на его автобусе вместе с ним.

– Прокатиться вместе с ним? – как эхо отозвался Роджер.

– Да, в качестве пассажиров, – ухмыльнулся Айво.

– Но он же никогда не остановит для вас автобус. Как только увидит, что вы стоите тут же…

– А вот мы и хотим, чтобы нам немножко помогли, – сказал Айво. Он внезапно, подчеркнуто театрально, повернулся к Дженни. Теперь все его внимание было сосредоточено на ней. – Мисс… Простите, я не совсем расслышал ваше имя… мисс…

– Дженни, – сказала она. Было ясно, что ей готовится испытание, и Роджер, наблюдая за происходящим, надеялся, что врожденная воинственность ее северных предков заставит Дженни без колебания принять вызов.

– Дженни, – повторил Айво. Теперь голос его звучал мягко, почти ласково, но в бархатистых его звуках притаилась легкая усмешка. – Нам всем дьявольски повезло, что Роджер привел вас сегодня сюда. Я позволю себе сказать даже больше. Не просто повезло. Это прямо как… прямо как что-то свыше.

Он не спускал с Дженни глаз. Роджер придвинулся ближе. Когда Айво разговаривал с женщиной, тут было чему поучиться.

– Что-то свыше? – холодно переспросила Дженни.

– Ведь это разрешает нашу проблему, – сказал Айво. – Теперь вопрос только в том, сумеем ли мы уговорить вас подняться в восемь часов утра.

– А это так уж нужно? – спросила Дженни.

– Это очень нужно. Но мы не хотим требовать невозможного. Далеко ли отсюда будете вы завтра в восемь часов утра?

– Я буду у Роджера, – сказала Дженни.

Говоря это, она спокойно встретила взгляд Айво, голос ее звучал буднично, бесстрастно. Роджер чуть не захлопал в ладоши. Она выбила шпагу из рук Айво, лишила его возможности делать прозрачные намеки, она просто выложила карты на стол и заставила противника играть в открытую.

Айво был слишком умен, чтобы не понять этого, и сразу перешел в прямую атаку.

– Отлично. Тогда примерно без десяти восемь я заеду за вами на грузовике, И за вами тоже, Роджер.

Роджер молча кивнул.

– Надеюсь, вы к тому времени уже проснетесь, – не удержался Айво.

– Я проснусь, Айво. Вот уже три месяца, как я проделываю это изо дня в день каждое утро. Не думаете же вы, что теперь я могу подложить вам свинью?

Айво покорно принял заслуженный укор. Поначалу он долго не доверял Роджеру, даже предостерегал против него, и теперь Роджер в свою очередь имел право слегка его уколоть.

– Нет, конечно. Значит, план таков. Около восьми часов утра мы сажаем вас в грузовик, заблаговременно спускаемся вниз – так, чтобы не напороться на этого говнюка, прошу прощения, миссис Джонс, на этого бандита, – и занимаем удобную позицию где-нибудь на полпути, у остановки автобуса.

Он умолк, и в наступившей тишине Дженни спросила:

– Я жду, когда вы мне объясните, почему вам кажется, что меня послало сюда само провидение.

– Именно это я и собирался сделать, – сказал Айво. – Я сказал „у остановки автобуса“, но, конечно, имел в виду просто такое место, где, как повелось, обычно собираются пассажиры. На сельских дорогах не существует постоянных автобусных остановок. Там просто неширокий перекресток, от шоссе ответвляется проселок, и на проселке пять-шесть домов. Место холмистое, шоссе в ложбине, будет где укрыться. Я хочу сказать – тем из нас, чей вид может насторожить шофера, если он окажется из местных.

– Понимаю. Значит, я стою и делаю знак шоферу, чтобы он меня посадил, а когда автобус остановится…

– А когда он остановится, – удовлетворенно улыбаясь в предвосхищении этой минуты, сказал Айво, – тогда мы все выскакиваем и забираемся в него вместе с вами. Я, Гэрет, Роджер. Мы не делаем ничего – объясняем, куда нам надо, оплачиваем проезд, если шофер этого потребует. Ему уже, конечно, будет не по себе, но поделать он ничего не сможет.

– Вы, я и Гэрет, – повторил Роджер. – А Гито? Что же он?

– Что будет делать Гито, – сказал Айво, это уже акт второй нашего маленького сюрприза. Пожалуй, пока я лучше об этом умолчу.

– А почему, собственно, это лучше? – без обиняков спросила Дженни.

– Потому что, – невозмутимо ответил Айво, – сюрпризы только тогда хороши и забавны, когда они действительно сюрпризы. А вы и Роджер, если к восьми часам утра вы успеете уже встать, одеться, умыться, попить и поесть, заслуживаете того, чтобы этот маленький спектакль вас позабавил.

Роджер готов был оставить последнее слово за Айво, дать ему положить заключительный штрих на эту нарисованную им картину. Ведь Айво так отдался этой своей затее, в то время как все помыслы Роджера были сейчас направлены на другое.

– Ну что ж, – сказал он, – если мы должны пораньше приниматься за дело, пора нам всем немножко отдохнуть.

Квадратная, массивная фигура Гито поднялась с кресла; одновременно с ним вскочил на ноги и Айво.

Гэрет, не промолвивший почти ни слова за весь вечер, казалось, вдруг почувствовал необходимость проявить себя в роли хозяина, пока гости еще не покинули его дом.

– Обождите, выпейте по чашке горячего чая на дорогу, – сказал он и проворно шагнул на своих ногах-коротышках к кухонной двери. – Чайник горячий. Закипит в одну минуту.