Текст книги "Мир от Гарпа"
Автор книги: Джон Ирвинг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 37 страниц)
– Боже правый! – воскликнула Дженни Филдз, которой не очень нравилось, когда к ней прикасаются. Но она была медсестрой и сердцем почувствовала, что девочка нуждается в утешении. Она не отстранила ее, хотя точно знала, что она ей не мать. Дженни Филдз считала, что стать матерью вполне достаточно один раз. Она сдержанно похлопала девочку по плечу и умоляюще посмотрела на тренера, который только что нашел очки.
– И, конечно, не ваша мама, – вежливо сказала ему Дженни, потому что он взглянул на нее с той же мгновенной радостью, какую она только что видела в лице его хорошенькой дочки.
Эрни подумал о том, что сходство не исчерпывается белым платьем и вторжением спортивного зала в жизнь двух медсестер. Правда, в Дженни не было той миловидности, какой отличалась сбежавшая жена, и, конечно, за прошедшие пятнадцать лет она вряд ли превратилась бы просто в приятную, неброской внешности женщину. Дженни, однако, понравилась ему, и он улыбнулся ей своей неуверенной, чуть виноватой улыбкой, которая была хорошо знакома его подопечным, проигравшим схватку.
– Моя дочь приняла вас за свою мать, – сказал Эрни. – Она очень давно ее не видела.
«Не сомневаюсь», – подумала Дженни Филдз. При этих словах отца девочка вся сжалась и высвободилась из объятий.
– Это не мама, Хелен, – сказал Эрни Холм дочери, которая отошла в глубь зала и снова прислонилась к стене. Она была замкнутой девочкой и не привыкла обнаруживать свои чувства ни перед кем, даже перед отцом.
– А вы что, тоже приняли меня за жену? – спросила Дженни, потому что на какое-то мгновение именно так ей и показалось. Интересно, сколько же времени отсутствует миссис Холм?
– Да, тоже обознался, но только на миг, – вежливо сказал Эрни. У него была застенчивая улыбка, и улыбался он не слишком часто.
Хелен забилась в угол зала и смотрела оттуда на Дженни яростными глазами, как будто та нарочно поставила ее в столь затруднительное положение. Девочка растрогала Дженни: Гарп уже давно так не обнимал ее, а любая мать, даже такая, как Дженни, нет-нет и затоскует о чистой детской любви.
– Как тебя зовут? – спросила она девочку. – Меня зовут Дженни Филдз.
Хелен, несомненно, знала ее имя, потому что обе они были самые рьяные читательницы в Стиринге. Кроме того, Хелен ни перед кем никогда не обнаруживала чувств, которые предназначались только матери. И хотя она обняла Дженни по недоразумению, ей уже трудно было справиться со своими чувствами. У нее была такая же застенчивая улыбка, как у отца; и она посмотрела на Дженни с благодарностью. Как ни странно, она была не прочь снова броситься Дженни на шею, но сдержала себя: в зал в этот миг вернулись борцы – одни утолили жажду у фонтанчика с питьевой водой, другие только ополоснули рот – пить им было нельзя, они сгоняли вес.
– На сегодня все, – сказал Эрни Холм, выпроваживая их из зала. – Вполне достаточно. Пойдите теперь сделайте несколько кругов по беговой дорожке!
Послушно, и даже с облегчением, они столпились в дверях красного зала, разбирая свои шлемы, резиновые костюмы для сбрасывания веса, накрученные на катушки ленты. Эрни Холм ждал, когда мальчики покинут зал, а его дочь и Дженни ждали от него самого объяснений. Он понимал, что объяснение предстоит, а легче всего он чувствовал себя именно в этом зале. И он решил, что прямо сейчас, здесь расскажет эпизод из своей жизни, трудный эпизод, пока не имеющий конца, женщине, которую он почти не знает. Когда борцы покинули зал и помчались на стадион, Эрни начал свою повесть одинокого отца и коротко рассказал, как их бросила медицинская сестра, как они жили на Среднем Западе, откуда недавно приехали. Дженни оценила его рассказ, ведь она еще ни разу не видела одинокого отца, воспитывающего дочь; и, хотя ее подмывало поведать Эрни историю своей жизни, она ограничилась лишь кратким вариантом: отец Гарпа был солдатом, до свадьбы ли, когда идет война? И хотя она явно кое о чем умалчивала, рассказ понравился Хелен и Эрни, которые еще не встречали в Стиринге столь искреннего и понимающего собеседника.
Такая внезапная и необъяснимая близость может возникнуть только в определенной обстановке – например, в теплом спортивном зале, где пол и стены устланы мягкими красными матами.
Конечно, Хелен на всю жизнь сохранит в памяти это первое объятие, и, как бы ни менялось в дальнейшем ее отношение к Дженни и Дженни к ней, с того самого дня в красном спортивном зале Дженни Филдз будет ей близка почти как мать. Ничего подобного ни к одной женщине Хелен ни прежде, ни потом не испытывала. Дженни тоже всегда будет помнить дочерние объятия Хелен и даже напишет в автобиографии, чем отличаются дочерние объятия от сыновних. К пониманию этого она, как ни странно, пришла, опираясь на один-единственный случай, имевший место в тот декабрьский день в огромном спортивном комплексе имени Майлза Сибрука.
Если Эрни Холм почувствовал в тот день какое-то влечение к Дженни Филдз или хоть на секунду предположил, что она станет для него спутницей жизни, ему можно только посочувствовать, потому что у Дженни Филдз сходных чувств и мыслей не возникло; она лишь подумала, что Эрни – хороший, добрый человек и что, возможно, он станет ей добрым другом, первым в ее жизни.
Должно быть, Эрни и Хелен очень удивились, когда Дженни попросила разрешения побыть одной в этом зале. Они не могли понять зачем. И тогда Эрни вдруг спросил о цели ее прихода.
– Хочу записать сына в секцию вольной борьбы, – быстро сказала Дженни. Она надеялась, что сын одобрит ее выбор.
– Хорошо, – сказал Эрни. – Только не забудьте погасить свет и выключить обогреватели, когда будете уходить. Дверь запрется сама, ее нужно просто захлопнуть.
Оставшись одна, Дженни выключила свет и обогреватели. Гудение их скоро прекратилось. В темном зале, куда слабый свет проникал в чуть приоткрытую дверь, было очень тепло и тихо, она сняла туфли и стала ходить по мягким матам взад и вперед. «Почему в этом зале, который создан для ожесточенной борьбы, я чувствую себя как у Христа за пазухой? Неужели из-за Эрни?» – подумала она и тотчас же забыла о нем. Для нее он был просто невысокий мускулистый аккуратный человек в очках – и больше ничего. Если Дженни и думала о мужчинах, а это бывало редко, более сносными ей казались именно невысокие и мускулистые. Она вообще предпочитала людей мускулистых – и мужчин и женщин: в них чувствовалась сила. И люди в очках ей тоже нравились, как нравятся человеку, не знающему, что такое очки. Но больше всего ее поразил этот зал – красный спортивный зал, очень большой, но уютный, и к тому же, как ей показалось, надежно защищающий от боли. Тут она – бух! – упала на колени, просто для того, чтобы почувствовать, как откликнутся на ее тяжесть маты. Она сделала кувырок и разорвала платье. Затем села на пол и увидела в освещенном дверном проеме силуэт плотного подростка. Это был Карлайл, тот самый, который совсем недавно расстался со своим обедом в коридоре. Он сменил экипировку и вернулся за новой порцией нагоняя; в полутьме зала он старался разглядеть светившуюся белизной медсестру, которая сидела на четвереньках поверх красных матов, как медведица в берлоге.
– Извините, мэм, – сказал он. – Я пришел узнать, что еще я должен сделать.
– Ну, это не по моей части, – сказала Дженни. – Поди немного побегай.
– Хорошо, мэм, – сказал Карлайл и удалился.
Она захлопнула за собой дверь и обнаружила, что туфли остались в зале. Сторож никак не мог найти ключ от зала и предложил ей надеть кеды одного из старшеклассников, которые нашел в шкафу забытых вещей. И Дженни устало побрела по подмерзшей слякоти к изолятору, думая о том, что ее первое путешествие в страну спорта, пожалуй, не пройдет для нее бесследно.
Лежа на кровати, Гарп безостановочно кашлял.
– Вольная борьба? – прохрипел он. – Ну, ты даешь, мам. Ты, видно, хочешь, чтоб меня там убили.
– Я уверена, тебе очень понравится тренер, – сказала Дженни. – Я разговаривала с ним, он очень милый человек. Я и с дочкой его познакомилась.
– О Господи, – застонал Гарп, – она что, тоже занимается борьбой?
– Нет, она любит читать, – с одобрением заметила Дженни.
– Очень интересно, – сказал Гарп. – А ты не боишься сводить меня с тренерской дочкой, вдруг я в нее влюблюсь? Ты хочешь этого, да?
Дженни такое даже в голову не могло прийти. Она думала только о спортивном зале и об Эрни Холме. К Хелен у нее возникло почти материнское чувство, и, когда ее сын-грубиян намекнул на сводничество да еще прибавил, что может влюбиться, Дженни забеспокоилась. Она как-то упустила из виду, что сын ее скоро начнет думать о девочках. Это ее озадачило, но она сказала только:
– Не забывай, тебе всего пятнадцать лет.
– А сколько лет дочке? – спросил Гарп. – И как ее зовут?
– Хелен, – ответила Дженни. – Ей тоже пятнадцать. Она носит очки, – коварно добавила Дженни, хотя самой ей очки понравились. Может, и Гарпу понравятся? – Они приехали из Айовы, – сказала Дженни и вдруг укорила себя за коварство, да ведь она ведет себя не лучше расфуфыренных особ, чьи сыновья учатся в «Академии».
– Надо же, вольная борьба, – опять заныл Гарп, и она вдруг почувствовала большое облегчение оттого, что он перестал говорить о Хелен. Дженни и сама не ожидала, что возможность первого чувства у Гарпа вызовет в ней такой протест. Девочка красивая, хотя не очень яркая, размышляла она. Но ведь мальчишкам нравятся только яркие девочки. Интересно, хотелось бы мне, чтобы Гарп увлекся неотразимой красавицей?
К неотразимым Дженни относила Куши Перси – слишком уж вызывающая, если судить по губам, слишком вальяжная и ленивая. И не слишком ли рано так развилась и оформилась эта пятнадцатилетняя девочка из выводка Перси? Дженни тут же устыдилась и укорила себя за слово «выводок».
День выдался не из легких. Первый раз она не могла заснуть, озабоченная не кашлем сына; кашель казался мелочью в сравнении с более серьезными опасностями, которые подстерегали его впереди. И как раз теперь, когда можно было свободно вздохнуть! Нужно с кем-то поговорить о переходном возрасте мальчиков, может, даже с Эрни Холмом; он вроде бы заслуживает доверия.
Дженни Филдз не ошиблась в выборе, борьба доставляла Гарпу огромное наслаждение. Да и Эрни ему понравился. На тренировках он работал много и с удовольствием, упорно разучивая приемы. Поначалу ему здорово доставалось от ребят его весовой категории. Гарп без конца терпел поражения, но не жаловался и не ныл; он-таки нашел свой вид спорта да к тому же и замечательный способ отдыхать. Он отдавал борьбе все силы, пока сочинительство не одержало верх и над борьбой. Ему нравилось, что борешься в одиночку, что нельзя переступать за круг, нарисованный на матах, нравилась изматывающая общефизическая подготовка и вечный страх набрать лишний вес. В первый год занятий борьбой Дженни с облегчением отметила, что Гарп даже не вспоминал о Хелен, которая продолжала сидеть в зале в очках и сером спортивном костюме, уткнув нос в книгу. Она лишь изредка отрывалась от чтения, когда кто-то слишком уж громко вскрикивал от боли или шлепался на покрытый матами пол.
Хелен принесла в школьный изолятор туфли, оставленные Дженни в зале, доставив ей несколько неприятных минут. Она не могла пригласить Хелен войти. И хотя на какой-то миг они ощутили страшную близость, но Гарп был дома, а Дженни не хотела их знакомить. Кроме того, сын был простужен.
Как-то Гарп сидел рядом с Хелен в спортивном зале. Он чувствовал себя неловко оттого, что сильно вспотел и на шее у него прыщ. Стекла ее очков запотели, и ему показалось, что она ничего не видит.
– Как ты много читаешь, – сказал Гарп.
– Меньше, чем твоя мама, – ответила Хелен не глядя.
Месяца два спустя Гарп опять подсел к Хелен.
– Так и глаза можно испортить, если читать в этой жаре, – сказал он.
Хелен подняла глаза. На этот раз стекла были совсем прозрачные, а глаза за увеличивающими линзами казались такими огромными, что он испугался.
– Они уже испорчены, – сказала она, – с рождения.
Гарпу глаза показались красивыми, и он не нашелся, что ответить.
С наступлением тепла тренировки в зале прекратились, и он записался в легкоатлетическую команду, куда без всякого энтузиазма записывался каждую весну. После занятий вольной борьбой он был в хорошей форме и без труда пробегал милю[14]14
Миля – Примерно 1,6 км.
[Закрыть]. На школьных соревнованиях у него был третий результат. Но никаких шансов улучшить время не было – он не чувствовал конца дистанции. («Я уже тогда был писателем, хотя и не знал об этом», – напишет он через несколько лет.) Кроме того, он метал копье.
Площадка для метания копья была сразу за футбольным полем; здесь они тренировались – метали копья в лягушек. Стадион имени Сибрука находился выше по течению реки Стиринг, вода в этом месте была пресная и водилось много лягушек. Сколько здесь было потеряно копий и загублено лягушачьих жизней! Весна – плохое время года, думал Гарп, тоскуя по занятиям вольной борьбой и чувствуя какое-то томительное беспокойство. Уж если нельзя заниматься борьбой, думал он, то хоть скорей бы лето пришло – можно бегать на длинные дистанции по тропе до бухты Догз-хед.
Однажды на стадионе он увидел Хелен Холм. Она сидела в самом верхнем ряду и читала книгу. Гарп поднимался к ней, постукивая копьем о ступеньки, чтобы не напугать ее внезапным появлением. Хелен нисколько не испугалась. Она уже несколько недель наблюдала за Гарпом и другими метателями.
– Много сегодня погубил лягушек? – спросила его Хелен. – А еще за кем охотишься?
«С самого начала мне было ясно, за словом в карман она не полезет», – писал Гарп.
– Ты столько читаешь, что обязательно будешь писательницей, – сказал Гарп. Он старался держаться свободно и раскованно и в то же время виновато прикрывал ногой кончик копья.
– Нет, мне это не грозит, – сказала Хелен. Она ни минуты в этом не сомневалась.
– Тогда выйдешь замуж за писателя, – сказал Гарп.
Она подняла на него глаза. Лицо ее было серьезно, новые солнцезащитные очки больше шли ее широкоскулому лицу, чем те, сползавшие на кончик носа, которые она носила раньше.
– Если я когда-нибудь выйду замуж, то только за писателя, – сказала Хелен. – Но, скорее всего, я никогда ни за кого не выйду.
Сказав про писателя, Гарп пошутил, но, услышав этот серьезный ответ, ощутил неловкость.
– И уж тем более за борца, – сказал он.
– Это исключено, – ответила Хелен. Наверно, Гарп не смог скрыть разочарования, потому что она тут же добавила: – Разве что при этом он будет еще и писателем.
– Но писателем в первую очередь, – подсказал Гарп.
– Да, настоящим писателем, – загадочно сказала Хелен, явно желая объяснить, что это значит. Но Гарп не решился продолжить этот разговор, и она снова уткнулась в книгу.
Он долго спускался вниз, волоча за собой копье. «Неужели она вечно будет ходить в этом сером спортивном костюме?» – подумалось Гарпу. Впоследствии он писал, что впервые обнаружил у себя дар воображения, когда пытался представить Хелен без костюма. «Она все время носила этот проклятый серый костюм, – писал он. – Я его возненавидел, и мне очень захотелось увидеть ее без этих отрепьев. Выход оставался один».
Воображение подсказало Гарпу, что без костюма она очень красива; и ни в одном из его произведений нет ни единой строчки, свидетельствующей, что впоследствии ему пришлось в этом разочароваться.
Именно в тот день на пустом стадионе, держа копье с запекшейся лягушачьей кровью, Гарп впервые заглянул в себя и решил, что непременно станет писателем. Настоящим писателем, как сказала Хелен.
4. Окончание школы
Учась в школе, Гарп все годы писал по рассказу в месяц, но показал Хелен только один рассказ за год до окончания Стиринга. Просидев в спортивном зале первый год в качестве невольного зрителя, Хелен уехала учиться в Талбот, в школу для девочек, и Гарп лишь изредка видел ее по выходным дням. Иногда она приходила в спорткомплекс посмотреть соревнования по вольной борьбе. Однажды после соревнований Гарп попросил ее подождать, пока примет душ; он хотел ей кое-что дать, но для этого нужно было заглянуть в раздевалку, в его шкафчик.
– Ты что, хочешь подарить мне свои старые налокотники? – спросила Хелен.
Она больше не появлялась в тренировочном зале, даже когда приезжала на каникулы. Теперь она носила зеленые гольфы и серую фланелевую юбку в складку; обычно ее свитер – темных неброских тонов – гармонировал с гольфами, а каштановые волосы почти всегда были зачесаны наверх и заплетены в косу или уложены в замысловатую прическу. У нее был широкий рот и тонкие губы, которые она никогда не красила. Она была вся душистая, как цветок. Он это знал, хотя ни разу даже не притронулся к ней. И другие тоже, в этом он был уверен. Высокая и стройная, точно молодое деревцо, Хелен была выше Гарпа дюйма на два[15]15
Два дюйма – Около 5 см.
[Закрыть]; от худобы на лице резко, как после болезни, обозначились скулы; большие, яркие, золотисто-карие глаза мягко смотрели сквозь толстые стекла очков.
– Это твои старые спортивные кроссовки, да? – спросила Хелен, глядя на заклеенный вдоль и поперек пакет внушительных размеров.
– Нет, мне бы хотелось, чтобы ты это прочитала.
– У меня есть что читать.
– Это мой рассказ.
– Твой?
– Да, но вовсе не обязательно читать его сейчас, – сказал Гарп. – Можешь взять пакет с собой в школу. А оттуда напиши мне письмо.
– Мне и так приходится много писать, – ответила Хелен. – Все время сдаю письменные работы.
– Тогда обсудим, – сказал Гарп. – Ты ведь приедешь на Пасху?
– Приеду, но я уже приглашена.
– Ничего себе, – присвистнул Гарп; он протянул руку за пакетом, но она еще крепче сжала его, да так, что побелели костяшки на длинных тонких пальцах.
Гарп закончил сезон предпоследнего года с двенадцатью победами и одним поражением, проиграв только в финале чемпионата Новой Англии. В последний, четвертый год в школе он выиграет все призы и почетные звания, станет капитаном команды, получит звание «сильнейшего борца» и завоюет титул чемпиона. Этот год ознаменует собой начало почти двадцатилетнего периода побед команды Стиринга, тренируемой Эрни Холмом. В Новой Англии Эрни добился успеха, который он назвал успехом штата Айова. А к первому своему чемпиону, открывшему список звезд Стиринга, Эрни навсегда сохранит особую любовь. С его смертью вольная борьба в школе заметно пойдет на убыль.
К сожалению, ко всем победам Гарпа Хелен была равнодушна. Она радовалась победам отцовских воспитанников, потому что им радовался отец. Но в тот, последний год в школе, когда Гарп возглавил команду Стиринга, она не удосужилась посмотреть ни одного состязания. Хелен вернула ему рассказ по почте из Талбота, сопроводив следующим письмом:
«Дорогой Гарп,
в твоем рассказе, несомненно, что-то есть, но я думаю, что сейчас ты больше борец, чем писатель. Видно, что ты работаешь над языком и внимательно всматриваешься в людские характеры, однако сюжет надуманный, а конец по-детски наивен. Тем не менее очень тронута, что ты мне его показал.
Твоя Хелен».
На своем писательском веку Гарп получит много критических отзывов, но ни один из них не будет иметь такого значения, как это письмо. Хелен, надо признать, была даже слишком снисходительна. В рассказе Гарпа говорилось о двух юных влюбленных, которых убивает на кладбище отец девушки, приняв их за грабителей. Естественно, их хоронят рядом. Потом кто-то ограбил вдруг обе могилы, куда-то исчез отец, а грабитель вообще так и остался за кадром.
Дженни призналась Гарпу, что его первая проба пера не внушает ей особых надежд. Но Гарпа вдруг поддержал учитель английского, который, за неимением никого другого, считался в Стиринге большим знатоком литературного мастерства. Это был щуплый человечек, немножко заика, по имени Тинч. У него дурно пахло изо рта, чем он всегда напоминал Гарпу старого пса Балдежку. Но все сказанные им слова были хоть и зловонны, но исполнены доброты. Он хвалил Гарпа за воображение, учил старым добрым правилам грамматики и изящному слогу. Мальчики, учившиеся в Стиринге вместе с Гарпом, прозвали его Вонючкой и почти каждый день напоминали о его беде, оставляя на учительской кафедре флакончик со средством против дурного запаха и регулярно бросая в почтовый ящик зубные щетки.
Как-то, получив очередной пакетик с мятными таблетками, приклеенный скотчем к литературной карте Англии, Тинч обратился к ученикам с вопросом, правда ли, что у него изо рта так уж дурно пахнет. Класс замер, словно воды в рот набрал, и тогда Тинч обратился к Гарпу, своему любимцу, пользующемуся его полным доверием.
– Скажите, Гарп, у меня и вправду п-п-плохо п-п-пахнет изо рта? – спросил он без обиняков.
Гарп был известен незапятнанной честностью, борцовскими качествами и превосходными сочинениями. По другим предметам он успевал так себе или даже совсем слабо. С ранних лет, вспоминал Гарп, он стремился достичь совершенства в чем-то одном и не разбрасывался. Результаты различных тестов на одаренность показали, что у него не было врожденных талантов ни в чем. Это не удивило Гарпа, он, как и мать, был уверен: ни в чем нельзя достигнуть успеха, уповая лишь на природу. Когда один из критиков, рецензируя второй роман Гарпа, упомянул о его прирожденном таланте писателя, в Гарпе вдруг взыграло желание поиздеваться. Он отправил рецензию в Принстон, штат Нью-Джерси, психологам, проводившим тесты, и попросил проверить те давние результаты. Затем послал результат рецензенту, сопроводив запиской: «Большое спасибо, но никаких прирожденных талантов во мне нет». По мнению Гарпа, он мог быть с равным успехом прирожденным медбратом или прирожденным башенным стрелком.
– Г-Г-Гарп, – проговорил, заикаясь, мистер Тинч, наклонившись к мальчику, который ноздрями чувствовал ужасный запах, сквозь зловонные пары которого проступали слова «почетная грамота за сочинения». Гарп был уверен, что получит эту грамоту. Единственным судьей, конечно, будет Тинч. Если к тому же удастся выдержать экзамен по математике за третий год обучения (у него на днях переэкзаменовка), то школу он окончит вполне прилично, и Дженни будет счастлива.
– Что, у меня в самом деле п-п-плохо пахнет изо рта? – спросил Тинч.
– «Хорошо» и «плохо» – понятия относительные, – промямлил Гарп.
– Я спрашиваю ваше личное м-м-мнение, – сказал Тинч.
– Мое мнение? Ни у одного учителя во всей школе не пахнет изо рта так хорошо, как у вас, – не моргнув глазом, выпалил Гарп и посмотрел через весь класс на Бенни Поттера из Нью-Йорка, который был прирожденным ослом, что было очевидно даже Гарпу. Он долго и пристально глядел на Бенни, пока у того с лица не исчезла ухмылка, ибо взгляд Гарпа говорил: попробуй пикни, сверну шею.
– Спасибо, Г-Г-Гарп, – поблагодарил Тинч. И Гарп получил грамоту, несмотря на то что к последнему сочинению присовокупил записку:
«Мистер Тинч, я соврал в классе, мне просто не хотелось, чтобы эти ослы над Вами смеялись. Но должен Вам сказать, что изо рта у Вас и в самом деле неважно пахнет. Извините. Т. С. Гарп».
– Знаете ч-ч-что… – начал Тинч, когда они вдвоем обсуждали очередной рассказ Гарпа.
– Что? – спросил Гарп.
– Ничего не могу поделать с этим п-п-проклятым запахом изо рта, – проговорил Тинч. – Наверное, п-п-пора умирать, – подмигнул он Гарпу. – Г-г-гнию изнутри!
Шутка шуткой, но Гарп еще несколько лет после школы справлялся о здоровье Тинча и каждый раз с облегчением узнавал, что никакой неизлечимой хвори у старика нет.
Тинч умер ночью на школьном дворе, и его смерть никоим образом не была связана с дурным запахом изо рта. Однажды морозной ночью он возвращался с вечеринки учителей, где, по утверждению многих, хватил лишнего; поскользнувшись на льду, он упал, ударился головой о мерзлую землю и потерял сознание. Под утро его обнаружил ночной сторож – Тинч замерз.
К сожалению, первым рассказал об этом Гарпу балда Бенни Поттер. Гарп встретил его в Нью-Йорке, где Поттер что-то делал в каком-то журнале. Невысокое мнение Гарпа о Поттере усугублялось невысоким мнением о журналах вообще и убеждением, что Поттер всю жизнь завидовал его литературным и спортивным успехам.
«Поттер – один из тех горемык, у которых в письменном столе пылится полдюжины романов, – писал Гарп. – Их беда в том, что они боятся отдать свои писания на людской суд».
Правда, в школьные годы Гарп тоже никому не показывал свои рассказы; исключением были Дженни и Тинч. Да еще дал один рассказ Хелен Холм. Но потом зарекся показывать ей свою писанину, пока не создаст что-нибудь действительно стоящее и ей не за что будет критиковать его.
– Слыхал? – спросил Гарпа Бенни Поттер, когда они встретились в Нью-Йорке.
– О чем? – не понял Гарп.
– Наш Вонючка откинул копыта, – сказал Бенни. – З-з-замерз до смерти.
– Что, что ты сказал? – спросил Гарп.
– Старый Вонючка замерз, – повторил Поттер; Гарп это прозвище терпеть не мог. – Назюзюкался и поплелся домой через школьный двор. Поскользнулся, упал и разбил башку. К утру там же и окочурился.
– Будет трепаться, – сказал Гарп.
– Ей-богу, Гарп, не вру, – сказал Бенни. – Холод был собачий, пятнадцать[16]16
Примерно -10 °C.
[Закрыть] ниже нуля. Хотя, – добавил он, – с таким вонючим котлом внутри замерзнуть довольно п-п-проблематично.
Они встретились в баре вполне приличного отеля в середине шестидесятых, где-то между Парк-авеню и Третьей-стрит. Бывая в Нью-Йорке, Гарп никогда не знал, где он окажется в следующую минуту. Договорившись пообедать с кем-то из приятелей, он по дороге встретил Поттера, который и затащил его в этот бар.
Подхватив под мышки, Гарп поднял его и посадил на стойку бара.
– Ну и гнус же ты, – сквозь зубы процедил Гарп.
– Ты всегда меня ненавидел, – обиделся Бенни.
Гарп толкнул Поттера, и полы его пиджака окунулись в мойку бара.
– Пусти! – крикнул Бенни. – Ты, вечный холуй у старого Вонючки!
Гарп так тряхнул однокашника, что в мойке оказался и его зад. Там отмокали стаканы, было полно воды; и поэтому вода плеснула на стойку.
– Пожалуйста, сойдите со стойки, – сказал бармен, обращаясь к Бенни.
– Ты что, не видишь, идиот, что меня оскорбили действием? – заорал Бенни.
А Гарп уже шел к выходу. И бармену ничего не оставалось, как извлечь Поттера из мойки и поставить на пол.
– Вот сукин сын, вся задница мокрая! – не унимался Бенни.
– Прошу вас не выражаться, сэр, – предупредил бармен.
– Ах, сволочь, и бумажник весь мокрый, – Бенни пытался выжать воду из брюк.
– Гарп, – заорал Бенни, но Гарпа уже и след простыл.
– Эх, Гарп, у тебя всегда было плохо с юмором! – прокричал он вдогонку.
Действительно, у Гарпа в школьные годы с юмором было плохо, особенно если дело касалось борьбы или его рассказов.
– Откуда ты знаешь, что станешь писателем? – спросила как-то Куши Перси.
Шел последний год пребывания Гарпа в школе. Они брели по берегу реки, удаляясь от города, к месту, хорошо известному Куши. Она приехала на выходные из школы для девочек, которая называлась «Диббс». Это была уже пятая подготовительная школа, где училась Куши. Сначала ее отправили в Талбот, в один класс с Хелен, но у нее начались нелады с дисциплиной, и родителей попросили подыскать ей другую школу. Нелады с дисциплиной возникали и в трех других школах. Среди мальчиков из Стиринга школа «Диббс» была очень популярна, даже, можно сказать, знаменита своими девочками, которые не ладили с дисциплиной.
Был прилив, Гарп следил за тем, как восьмивесельная лодка выходила на воду; за ней летела чайка. Куши Перси взяла Гарпа за руку. Она знала немало способов узнать, нравится она мальчику или нет. Многие мальчишки из «Академии» не прочь были обнять или ущипнуть Куши, но старались, чтобы никто не заметил. Гарпу, как оказалось, это было все равно. Он крепко держал ее за руку. Конечно, они росли вместе, но по-настоящему никогда не дружили, она это точно знала. Но даже если Гарпу было от нее нужно то же, что и всем, думала Куши, он хоть не старался этого скрывать. И Куши это было приятно.
– Я думала, ты хочешь стать борцом.
– Я и так борец, – сказал Гарп, – но я хочу стать писателем.
– И жениться на Хелен Холм, – насмешливо проговорила Куши.
– Очень может быть, – сказал Гарп, и его ладонь в ее руке дрогнула. Куши знала, что Хелен Холм – еще одна тема разговора, где юмор не допускался, и потому следовало быть осторожной.
Навстречу по тропинке шли несколько мальчишек из школы; миновав их, один обернулся и крикнул: «Куда путь держите, а, Гарп?»
Куши сжала его руку.
– Не обращай внимания, – сказала она.
– Я и не обращаю, – ответил Гарп.
– О чем ты собираешься писать? – спросила Куши.
– Понятия не имею.
Он не знал даже, пойдет ли учиться дальше. Им, как борцом, заинтересовались колледжи на Среднем Западе, и Эрни Холм послал туда несколько писем. Два колледжа пригласили Гарпа для личного знакомства, и он поехал. Встретившись со студентами в спортивном зале, он понял, что не уступает им в мастерстве, но проигрывает в напористости и воле к победе. Их желание одолеть его было сильнее, чем его стремление победить. В одном колледже он даже получил осторожное предложение: ему дадут небольшой задаток, но стипендия гарантируется всего на год. Ничего неожиданного, ведь он из Новой Англии. Эрни Холм сказал, когда он вернулся: «Там спорт – совсем другое дело. Я вот что хочу сказать, сынок, у тебя есть способности и хорошая подготовка, это говорю я, твой тренер. Но тебе не хватает спортивного азарта. Ты должен гореть, рваться в бой».
Гарп посоветовался с Тинчем, куда бы ему пойти учиться, чтобы стать писателем, но тот, по обыкновению, смешался. «Наверное, в какой-нибудь хороший колледж, – сказал он. – Но раз ты хочешь писать, ты будешь п-п-писателем, где бы ни учился».
– Ты хорошо сложен, – шепнула ему Куши, и он снова сжал ее руку.
– И ты тоже, – сказал в ответ Гарп.
На самом деле фигура у нее была на любителя. Небольшого роста, но вполне сформировавшаяся Куши напоминала маленький, тугой махровый цветок. Зря ее назвали Кушман, думал Гарп, ей больше подошло бы имя Кушен, кушетная подушечка. В детстве он так и называл ее. Куши нравилась Гарпу. И сейчас он пригласил ее погулять. Куши сказала, что знает одно место.
– Куда ты меня ведешь? – спросил Гарп.
– Привет! Это ты меня ведешь. Я только показываю дорогу. К тому самому месту.
Они свернули с тропинки, где начиналась излучина, называемая Слепой кишкой. Когда-то здесь завяз корабль, но от него давно ничего не осталось. На берегу же еще сохранились зримые следы истории. Именно здесь Эверет Стиринг поставил свои знаменитые пушки для отражения англичан: три чугунных жерла и по сей день мирно ржавели на бетонных плитах, глядя в мутные воды Стиринга. Когда-то они поворачивались, но отцы города еще в прошлом столетии постановили их закрепить, и они погрузились в сон до скончания века. Рядом с жерлами возвышались пирамиды из ядер, скрепленных цементом. Ядра давно разъела рыжая ржавчина с зеленоватым налетом, как будто их сняли с корабля, который сто лет покоился на морском дне. На бетонной площадке, где стояли пушки, валялись банки из-под пива, разбитые бутылки – обычный мусор, который оставляют после себя подростки. Поросший травой берег, спускающийся к спокойной и пустынной реке, был основательно вытоптан, словно там только что прошла отара овец. Но Гарп знал: траву топчут ботинки школьников, которые приходят сюда со своими подружками. Выбор места оригинальностью не отличался, но это было так похоже на Куши.