Текст книги "Мир от Гарпа"
Автор книги: Джон Ирвинг
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)
16. Первое убийство
«Я вас не понимаю! – писал Гарпу его издатель Джон Вулф. – Что значит: это только первая глава? Разве такое можно продолжать? Хватит того, что вы написали. Повесть зашла в тупик!»
«У нее есть продолжение, – отвечал Гарп. – Вы скоро в этом убедитесь».
– Не желаю ни в чем убеждаться, – заявил Вулф по телефону. – Прошу вас, бросьте свою затею. Ну хоть на время. Поезжайте отдохнуть. Это пойдет вам на пользу, да и Хелен, думаю, тоже. Возьмите с собой Данкена.
Но Гарп стоял на своем – «Мир от Бензенхейвера» непременно будет романом. Более того, он предложил Вулфу продать первую главу какому-нибудь журналу.
– Продать? – изумленно переспросил он.
– Продать! – подтвердил Гарп. – Тем самым вы сделаете рекламу будущей повести.
Так было с двумя его первыми книгами, главы из которых сначала появились на страницах журналов. Однако на этот раз Вулф был решительно против: предложенная глава, во-первых, совершенно непригодна для печати, а во-вторых, принесет будущему роману такую дурную славу, что издать его захочет только безумец. Он уверял, что у Гарпа есть «пусть не очень значительная, но вполне солидная репутация», что два его первых романа получили достойные рецензии, что у него уже появились влиятельные почитатели и даже своя «пусть не очень значительная, но вполне солидная аудитория».
– Солидная репутация. Я это ненавижу! – заорал Гарп, хотя не мог не знать, что Вулф предпочитает именно таких писателей.
– Я хочу быть богатым, на солидную репутацию мне наплевать, – бросил он издателю. Но кто в мире может всерьез пренебречь солидной репутацией?
Гарп искренне верил, что большие деньги помогут ему оградить себя от ужасов реальной жизни. Он рисовал в воображении неприступную крепость, где все они: он, Данкен, Хелен и ожидаемый младенец – будут защищены от суеты и тревог того мира, который он называл «чуждым».
– О чем вы думаете? – спросил его Вулф.
То же спрашивала у него Хелен. И Дженни Филдз. Дженни понравилась первая глава «Мира от Бензенхейвера». Она находила, что повесть не лишена достоинств: интересные герои, довольно выразительно описана вся гнусность похоти. Похвала Дженни беспокоила его куда больше, чем критика Вулфа. Гарп довольно пренебрежительно относился к литературным суждениям матери.
– Боже мой, ты только вспомни ее книгу, – часто говорил он Хелен, но она, верная своему слову, держалась в стороне от этих споров. Она не станет читать новую повесть Гарпа, ни одной страницы.
– Почему он вдруг захотел разбогатеть? – спрашивал у Хелен Джон Вулф. – Что с ним происходит?
– Не знаю, – пожимала она плечами. – Кажется, он верит, что деньги нас защитят.
– От чего? – недоумевая Вулф. – Или от кого?
– Вам придется подождать, пока я закончу книгу, – объявил Гарп издателю. – Бизнес есть бизнес. Эту книгу я пишу ради денег и хочу, чтобы вы не ждали от нее ничего другого. Мне все равно, нравится она вам или нет. Я прошу вас об одном: ее надо хорошо продать.
– Я не бульварный издатель, – ответил Джон Вулф, – да и вы, по-моему, не бульварный писатель. Жаль, что мне приходится об этом напоминать.
Слова Гарпа сильно его задели. Он сердился на то, что Гарп взялся судить о бизнесе, в чем он, Джон Вулф, смыслил куда больше. Но он помнил, какую трагедию пережил Гарп. Знал, что он хороший писатель и лучшие его книги еще впереди. И не хотел терять его.
– Бизнес есть бизнес, – повторил Гарп. – Вы считаете мою книгу бульварной? Что ж, тем легче будет ее продать.
– Это не главное, – грустно усмехнулся Вулф. – Никому не известно, почему одни книги раскупаются, а другие нет.
– Знакомая песня, – огрызнулся Гарп.
– Я не заслужил, чтобы вы так со мной разговаривали, – заметил Джон Вулф. – Я ваш друг!
Гарп знал: это действительно так. Он повесил трубку, перестал отвечать на письма и закончил «Мир от Бензенхейвера» за две недели до того, как Хелен с помощью только одной Дженни произвела на свет третьего ребенка – девочку, тем самым избавив их от необходимости подыскивать мужское имя, которое не имело бы ни малейшего сходства с именем Уолт.
Дочку назвали Дженни. Дженни Гарп – так звалась бы и Дженни Филдз, имей Гарп законного отца. Дженни была счастлива, что внучка унаследовала ее имя.
– Вы будете нас путать, – сказала она.
– Но я-то всегда звал тебя мамой, – успокоил ее Гарп. Он не стал напоминать матери, как однажды ее именем назвали фасон платья. И почти год нью-йоркские модницы щеголяли в белых платьях медицинских сестер с ярко-красным сердечком, вышитым на левом кармашке. «Дженни Филдз» – было написано на сердечке.
Когда родилась дочь, Хелен была счастлива. Ее переполняла благодарность: первый раз после смерти Уолта она почувствовала, что нестерпимая боль утраты отступила от сердца.
«Мир от Бензенхейвера», спасший Гарпа от тех же мук, находился теперь в Нью-Йорке у Джона Вулфа. Издатель вновь и вновь перечитывал роман. Ему удалось пристроить первую главу в порнографический журнал столь похабного свойства, что, по его убеждению, Гарпу ничего не останется, как поверить в бесславный конец своего детища. Журнал назывался «Промежности», и помещенные в нем фотографии в точности соответствовали названию. История Гарпа о жестоком изнасиловании и страшной мести была проиллюстрирована множеством снимков «влажных открытых бобрих», о которых Гарп слышал еще от приятелей-борцов, когда учился в «Академии Стиринга».
Гарп набросился на издателя с яростными упреками: конечно же, он нарочно отдал его главу в самый низкопробный журнал и даже не попытался пристроить ее получше.
Честный Вулф уверял, что обошел все редакции в городе и всюду получал от ворот поворот. Только порножурнал, последний в списке, по достоинству оценил сочинение Гарпа. Да разве где-нибудь еще найдешь место для дикого, невиданного насилия, расцвеченного бессмысленной мишурой секса?
– Но моя книга будет совсем о другом, – возмутился Гарп. – Вы в этом убедитесь.
Как бы там ни было, он живо интересовался судьбой первой главы «Мира от Бензенхейвера», напечатанной в «Промежностях». Но вскоре обнаружилось, что ее появления никто не заметил. Публика, покупавшая журнал, предпочитала разглядывать скабрезные картинки и вряд ли когда-нибудь утруждала себя чтением.
«Может, они все-таки что-то читают в этом журнале после сеанса самообслуживания с помощью этих картинок? – писал издателю Гарп. – Интересно, как я читаюсь в минуты расслабления и, возможно, полного одиночества (самое подходящее состояние для чтения)? Но в то же время читатель, наверное, страдает от комплекса вины, испытывает чувство униженности и особой ранимости (а это не самое лучшее состояние, чтобы полежать с книжкой). Во всяком случае, писать в таком состоянии трудно».
«Мир от Бензенхейвера» повествовал о тщетном стремлении Дорси Стэндиша защитить жену и ребенка от чудовищной жестокости мира. Арден Бензенхейвер вынужден уйти в отставку – его оригинальные идеи в конце концов навлекают на него гнев вышестоящих инстанций. И Стэндиши нанимают его в телохранители; он живет у них в доме на положении вооруженного «доброго дядюшки». Его все любят, но Хоуп в конце концов отказывается от его услуг. Хотя именно ей довелось испытать страшное прикосновение реальности, она боится жизни гораздо меньше мужа. Повинуясь требованию Хоуп, Бензенхейвер покидает дом Стэндишей, однако Дорси, подобно ангелу-хранителю, продолжает опекать старого полицейского. Он поручает Бензенхейверу охранять единственного сына Ники, и полицейский всюду неотступно следует за мальчиком.
Но Бензенхейвер не годится в сторожевые псы; терзаемый страшными воспоминаниями, он перестает замечать происходящее вокруг, и Стэндиши понимают – он не столько защитник, сколько угроза.
Гарп говорит про него: «Изгой, балансирующий на грани света и тьмы; отставной блюститель закона, гибнущий у края кромешной тьмы».
Хоуп хочет второго ребенка, надеясь, что это вылечит мужа от страхов. Ребенок родился, но воображение Стэндиша, кажется, обречено создавать все более страшных параноидальных монстров. Едва поверив в безопасность жены и детей, Дорси начинает подозревать Хоуп в измене. Его преследует мысль: лучше бы ее опять изнасиловали, это причинило бы ему меньше боли. И он начинает сомневаться в своей любви к Хоуп, в самом себе. Его мучает совесть, но он просит Бензенхейвера следить за женой, чтобы удостовериться в ее измене. Арден Бензенхейвер, однако, отказывается выполнять сумасбродные приказания Дорси. Его наняли для охраны семьи от опасностей внешнего мира, а не для того, чтобы отнимать у человека право свободно распоряжаться своей судьбой. Отказ Бензенхейвера повергает Дорси Стэндиша в отчаяние. Однажды ночью, бросив дом и детей на произвол судьбы, он уходит шпионить за женой. В его отсутствие младший сын умирает, подавившись жевательной резинкой.
Чувство вины огромно. Оно вопиет со страниц романа. Виновен Дорси. Сознание своей вины терзает Хоуп. Да, она бегала к любовнику! (Хотя кто вправе бросить в нее камень?) Бензенхейвера, раздираемого муками совести, поражает инсульт. Полупарализованный, он снова поселяется у Стэндишей; Дорси возлагает на себя ответственность за его судьбу. Хоуп хочет еще ребенка, но события страшной ночи отняли у Стэндиша способность к воспроизводству. Он согласен: пусть Хоуп идет к любовнику, но только чтобы забеременеть. (Как ни смешно, из всей книги лишь этот отрывок показался Дженни Филдз надуманным.)
«Вновь пытаясь управлять ходом событий, – писал Гарп, – Дорси Стэндиш превращает человеческую жизнь в лабораторный эксперимент».
Хоуп не хочет быть подопытным кроликом. Либо у нее есть любовник, либо нет. Требуя, чтобы жена встречалась с любовником оплодотворения ради, Дорси пытается взять под контроль места их встреч, число и продолжительность свиданий. Подозревая, что Хоуп поддерживает с любовником не только «дозволенную», но и тайную связь, Стэндиш рассказывает одряхлевшему Бензенхейверу о появлении в округе сексуального маньяка, насильника и похитителя детей, которого разыскивает полиция.
Но это не все. Чтобы застать жену на месте преступления, Дорси приходит домой в неурочное время, когда его меньше всего ожидают, и сам становится жертвой вооруженного паралитика.
Арден Бензенхейвер оказывается на удивление подвижным и ловким, несмотря на увечье; к тому же он не забыл и свои оригинальные методы поиска преступников: бесшумно подкатив в инвалидной коляске к просторному гардеробу Хоуп, где прятался среди ее туфель Дорси (он подслушивал телефонные разговоры жены с любовником), Бензенхейвер всадил в его голову заряд крупной дроби с расстояния шести футов[44]44
Шесть футов – Примерно 1,8 м.
[Закрыть]. Дорси Стэндиш, разумеется, это заслужил.
Рана смертельна, Ардена Бензенхейвера, окончательно свихнувшегося, увозят. Хоуп от своего любовника беременна.
После рождения ребенка царившее в семье все эти годы напряжение спадает, и Ники, двенадцатилетний подросток, впервые за долгие годы дышит свободно. Иррациональные страхи Дорси Стэндиша наконец перестают омрачать существование семьи. Хоуп и дети обретают новую жизнь.
Старик Бензенхейвер еще цепко держится за жизнь. Он живет в доме для престарелых преступников-психопатов, целыми днями сидит в своем кресле, и его воображение рисует ему все новые и новые сцены ужасов. В конце концов он все-таки обрел покой. Хоуп с детьми частенько навещают безумного старика не столько по доброте душевной (а они, бесспорно, добрые люди), сколько для того, чтобы лишний раз убедиться, какое счастье обладать устойчивой психикой. Бредовые речи старика Хоуп слушает терпеливо, порой они кажутся ей комичными, и она благодарит судьбу, что после всех кошмаров она и ее дети здоровы и веселы.
Этот странный дом для престарелых преступников удивительно похож на больницу Дженни Филдз для женщин с душевными травмами на берегу бухты Догз-хед.
Беда нового романа Гарпа заключалась не в том, что он был превратно понят, – в нем недоставало тепла, сентиментальности и чувственных наслаждений, в чем так нуждается человечество. Дорси Стэндишу неуютно в этом мире, он слишком любит жену и детей и потому так уязвим. Он и Бензенхейвер плохо приспособлены к жизни на этой грешной земле, где людей подстерегает столько опасностей.
Хоуп и – надеется читатель – ее дети имеют лучшие шансы. Сквозь весь роман подспудно проходит мысль, что женщина более стойко выносит несчастья и ей не так отравляет жизнь тревога за близких. В романе Хоуп – борец-победитель в мире слабых мужчин.
Джон Вулф сидел в Нью-Йорке, читал и перечитывал роман и надеялся, что грубая животная образность и яркие характеры спасут роман от участи обычной «мыльной оперы». «А впрочем, – думал иногда издатель, – почему бы и нет? Если назвать его по-другому, ну скажем, «Тревоги и надежды», да соответственно отредактировать, может получиться потрясающий телесериал для детей дошкольного возраста, инвалидов и пенсионеров». Но мало-помалу Вулф все больше убеждался, что «Мир от Бензенхейвера», несмотря на «грубую животную образность», в общем мелодрама, из тех, на которые дети до 16-ти не допускаются.
Пройдет время, и Гарп сам признает, что «Мир от Бензенхейвера» – его худшая работа. «Этот треклятый мир не оценил по достоинству два моих предыдущих романа, – писал он Джону Вулфу. – Значит, мир у меня в долгу. Опубликуем этот роман – и мы квиты». Так, видно, оно всегда и бывает, думал Гарп.
Джона Вулфа волновал более практический вопрос – окупится ли издание книги? Когда он не был уверен в книге, он прибегал к одному методу, который никогда его не подводил. Все завидовали числу книг, которым он безошибочно предсказал успех. Если он говорил, что книга пойдет, какой бы она ни была – хорошей, плохой или ни то ни се, – успех ей был обеспечен. Разумеется, многие книги завоевывали популярность и без его предсказания, но если уж он сулил книге будущее, она наверняка шла нарасхват.
Как ему это удавалось, было загадкой. А началось все с романа Дженни Филдз; с тех пор каждые год-два он публиковал под свою ответственность какую-нибудь странную, необычную книгу и никогда не оказывался в проигрыше.
В издательстве работала одна женщина; как-то она сказала Вулфу, что в жизни ей ни разу не попадалась книга, которая на второй-третьей странице не вогнала бы ее в сон. Вулф, истинный любитель книг, воспринял эти слова как вызов себе. Это было много лет назад. Каких только книг не давал он ей читать все эти годы – результат был один: прочитав пяток страниц, она засыпала.
– Просто я не люблю читать, – говорила она Вулфу, но он не сдавался.
В издательстве никто, кроме него, и не думал давать ей книг. По правде говоря, ее вообще никто никогда ни о чем не спрашивал. Завалы книг во всех закутках издательства волновали ее не больше, чем волнует пепельница человека, не выкурившего в жизни ни одной сигареты. Женщина работала в издательстве уборщицей. Днем она вытряхивала корзины для бумаг. Вечером, когда сотрудники расходились, убирала кабинеты. По понедельникам пылесосила дорожки в коридоре. По вторникам протирала стеклянные шкафы, по средам – столы секретарш. По четвергам она мыла и чистила туалеты. По пятницам опрыскивала комнаты освежителем воздуха, чтобы «издательство, – как она объясняла Вулфу, – за выходные пропиталось приятным запахом на всю неделю». Джон Вулф знал уборщицу многие годы и ни разу не видел, чтобы она заинтересовалась хоть одной книгой.
С того дня, когда Вулф случайно узнал о ее нелюбви к чтению, он стал давать ей книги – и сомнительные, на его взгляд, и бесспорные. Но ее неприязнь к книгам оставалась неколебимой. И вот, когда он почти махнул на нее рукой, в издательстве появилась Дженни Филдз со своей рукописью «Одержимая сексом». И Вулф дал читать ее уборщице.
Уборщица проглотила рукопись за одну ночь, спросила Вулфа, когда выйдет книга, потому что очень хотела бы ее иметь, чтобы прочитать еще раз.
После этого Вулф и стал безошибочно предсказывать книгам успех. Пусть большинство книг она отвергала, но уж если какая ей нравилась, можно было не сомневаться – эту книгу будут читать.
«Мир от Бензенхейвера» он дал уборщице по привычке. Уехав на выходные в свой загородный дом, Вулф неожиданно вспомнил об этом и решил позвонить ей. Предупредить, чтобы она и не бралась за чтение нового романа Гарпа. Одна первая глава чего стоит – ему не хотелось оскорблять чувства женщины, которая была чьей-то бабушкой и, конечно, чьей-то мамой. Кстати, она и не догадывалась, что Вулф прибавил ей жалованье за чтение всего этого бумагомарательства. Он один в издательстве знал, какую завидную зарплату получает эта уборщица. Сама она наивно полагала, что все усердные уборщицы хорошо зарабатывают.
Звали ее Джилси Слоупер, и Вулф был немало удивлен, обнаружив, что в телефонном справочнике Нью-Йорка нет ни одной Слоупер. Возможно, она и телефон любит не больше чем книги. Не найдя номера, издатель решил в понедельник первым делом принести извинение Джилси.
Весь унылый уик-енд Вулф обдумывал до мелочей предстоящий разговор с Гарпом, подыскивая слова, способные убедить писателя, что в его собственных интересах, как, впрочем, и в интересах издательства, «Мир от Бензенхейвера» не издавать.
Это был трудный уик-енд. Вулф любил Гарпа, верил в него, знал, что у Гарпа нет друзей, которые могли бы предостеречь от опрометчивого шага, – главное, для чего друзья нужны. Элис Флетчер? Но она боготворит Гарпа. Без ума от каждого слова своего кумира. Элис не скажет ему правды. Роберта Малдун? Вулф был совершенно уверен, что ее литературный вкус, если он вообще у нее есть, столь же зелен и нелеп, как и ее вновь испеченная женственность. Хелен? Она отказалась читать новый роман мужа. Что касается Дженни Филдз, она обнаружила весьма сомнительный вкус, критикуя его лучшие вещи. Беда заключалась в том, что, по ее мнению, значимость романа определяется его содержанием. Книга, посвященная серьезному предмету, – вот настоящая литература. А новый его роман описывал глупые мужские страхи, из-за которых женщине приходится столько страдать. Стиль и слог для Дженни ровным счетом ничего не значили.
Но было и еще одно соображение. Если роман «Мир от Бензенхейвера» нравится и Дженни Филдз, значит, он хотя бы не пройдет незамеченным, а возможно, и вызовет жаркие споры. Джон Вулф и Гарп понимали, однако, что общественное лицо Дженни Филдз сформировалось в результате всеобщего непонимания ее истинного характера.
Вулф думал и думал весь уик-енд и, конечно, забыл в понедельник с утра принести извинения Джилси Слоупер. Она сама неожиданно явилась к нему в кабинет, с покрасневшими глазами, дергаясь всем телом и зажав в огрубевших светло-шоколадных руках пухлую рукопись романа Гарпа.
– Господи! – только и смогла выговорить она, потрясая страницами и вращая воспаленными глазами.
– А-а, Джилси, – смутился Вулф. – Ради Бога, простите меня!
– Господи! – завопила уборщица. – Никогда в жизни у меня не было такого чертова выходного. Не ела, не спала, даже на кладбище не съездила помянуть родню и друзей.
Вулф внутренне согласился, что это несколько необычно для Джилси, но ничего не сказал.
– Он псих! – заявила Джилси. – Никто в своем уме такого не напишет.
– Мне не следовало давать вам эту книгу, Джилси, – вздохнул Вулф, – особенно первую главу.
– Первая как раз не такая плохая, – сказала Джилси. – Меня доконала девятнадцатая. Господи! – прохрипела она.
– Вы прочли девятнадцать глав? – не веря своим ушам, перепросил Джон Вулф.
– Там их и было девятнадцать! Господи Иисусе, а что, есть еще глава?
– Нет, нет, – поспешил успокоить ее издатель. – На этом роман кончается, Джилси. Больше ничего нет.
– Слава тебе, Господи, – Джилси облегченно вздохнула, – а то ведь и продолжать-то уже нечего. Старика упекли в дурдом, туда ему и дорога, а мужу этому, тоже сдвинутому, башку отстрелили. Начисто отстрелили! А что, скажите на милость, с такой дурной башкой делать?
Вулф был ошарашен.
– Вы все это прочитали? – сказал он.
– Господи! – не слыша его вопроса, визжала Джилси. – Как будто это его изнасиловали: пишет себе и пишет. Я знаете что скажу, мужики все одинаковы, сначала изнасилуют тебя до смерти, и тут же орут как бешеные, если ты сама кому дашь. А какое их собачье дело?
– Ничего не понимаю, – развел руками Вулф. – Вам что, понравилась книга?
– Понравилась?! Разве такое кому может понравиться?
– Но ведь вы же ее прочитали. Почему? – у Вулфа дрогнул голос.
– Господи! – Джилси возвела глаза к небу, словно жалея издателя за то, что он так непроходимо глуп. – Я иногда думаю, может, вы вообще ничего не смыслите в своих книжках. – Она сокрушенно покачала головой. – И еще думаю, чего это вы делаете книжки, а я мою сортиры? Но я уж лучше буду сортиры мыть, чем читать всякую дрянь. Господи! – снова раскудахталась она.
– Послушайте, Джилси, если книга вам так не понравилась, зачем же было читать? – спросил Вулф, все еще не оправившись от удивления.
– Затем – зачем вообще читают, – невозмутимо ответила Джилси. – Надо же знать, что будет дальше.
Вулф уставился на уборщицу.
– В одних книжках совсем ничего не случается, – принялась терпеливо растолковывать ему Джилси. – В других все знаешь наперед, так что и читать неинтересно. А эта – черт-те какая: вроде знаешь, чего будет, да попадаешь пальцем в небо, – добавила она со знанием дела.
– Значит, вы прочли ее из любопытства? – спросил Вулф.
– Конечно. Зачем еще книжки читают? – Джилси плюхнула на стол издателя толстенную растрепанную рукопись и начала рывками разматывать длиннющий шнур от пылесоса, каждый понедельник опоясывающий ее мощный торс.
– Когда вы ее издадите? – Джилси ткнула в рукопись пальцем. – Я хотела бы, чтобы она была у меня дома. Если можно.
– Вам нужна эта книжка? – удивился Джон Вулф.
– Если это не трудно, – ответила Джилси.
– Но теперь-то вы знаете, что было дальше. Зачем вам это читать еще раз?
– Ну… – Джилси явно смутилась. Джон Вулф никогда еще не видел ее смущенной, только сонной. – Ну… может, я кому дам ее почитать. Может, кому-нибудь захочу напомнить, какие все мужики твари.
– А вы-то будете ее перечитывать? – спросил Вулф.
– Ну… не всю, конечно. Не всю сразу. И не завтра. – На лице уборщицы снова появилось смущение. Я… я… – сконфуженно проговорила она, – там есть куски, какие я не прочь прочитать еще разок.
– Зачем? – спросил Джон Вулф.
– Господи! – Джилси устало вздохнула. Казалось, у нее лопнуло терпение. – В ней все правда, – и в ее мурлыкающем голосе Вулфу почудился крик гагары над гладью ночного озера.
– В ней все правда, – машинально повторил он.
– Господи, вы что, не знали этого? – спросила Джилси. – Уж если вы не разбираетесь, какая книжка про жизнь, а какая нет, нам надо и впрямь поменяться местами, – пропела Джилси и засмеялась, сжимая в руках толстую трехпалую вилку пылесоса. – Только боюсь, мистер Вулф, вы и в сортирах-то не шибко разбираетесь, – пошутила она и, пройдя через весь кабинет, заглянула в корзину для бумаг. – Да и в мусорных ящиках гоже. Сразу чувствуется, когда в книжке все правда. Читаешь и говоришь: да, так эти идиоты и ведут себя. Ясно, что такая книжка про жизнь.
Нагнувшись над корзиной, Джилси извлекла клочок бумаги, одиноко лежавший на самом дне, и сунула его в карман передника. Этот скомканный листок был первой и единственной страницей письма к Гарпу, над составлением которого так долго бился издатель.
Много месяцев спустя, когда «Мир от Бензенхейвера» готовился к печати, Гарп пожаловался Вулфу, что некому посвятить новый роман. Посвящать его памяти Уолта Гарп не хотел. Он ненавидел посмертные посвящения. «Грешно наживать капитал на личной трагедии, – говорил он. – Пусть те, кто хочет показаться читателю серьезней, чем есть на самом деле, пишут такие посвящения».
Посвятить книгу матери Гарп тоже не мог. Он приходил в бешенство при мысли о том, что все, кому не лень, козыряют именем Дженни Филдз.
О посвящении Хелен не могло быть и речи, а Данкену посвящать стыдно. Разве можно ставить имя сына на книге, которую он не позволит ему прочесть? Ведь Данкен совсем еще ребенок. Гарп с легким отвращением сознавал, что пишет книги, которые нельзя показывать собственным детям. Посвятить «Мир от Бензенхейвера» Элис и Гарри Флетчерам? Но им прохода не будет от сплетен. Одной Элис? Тоже нельзя! Гарри может обидеться.
– Только не мне, – взмолился Джон Вулф. – Во всяком случае, не этот роман.
– Я и не собирался, – соврал Гарп.
– А может, Роберте Малдун? – предложил издатель.
– Какое отношение к роману имеет Роберта? – спросил Гарп, хотя прекрасно знал, что Роберта от этого предложения не отказалась бы. Боже, как смешно написать книгу, которую некому посвятить! Почти все под тем или иным предлогом отказываются от посвящения.
– Может, посвятить ее джеймсианкам? – горько пошутил Гарп.
– Не лезьте на рожон, – сказал Вулф. – Это просто глупо.
Гарп помрачнел.
«А миссис Ральф? – подумал он. Впрочем, он даже не знает ее настоящего имени. Можно, конечно, посвятить роман отцу Хелен, Эрни Холму, но Эрни этого не поймет, да и вряд ли ему понравится такая книга. Гарп втайне надеялся, что старик не станет ее читать. Боже, как смешно – написать книгу и бояться, что кто-то ее прочтет!
А что, если… посвятить ее Толстому Персику? Майклу Милтону? Балдежке?
Гарп сдался. Никого больше он придумать не мог.
– Я знаю кому! – вдруг сказал Вулф. – Надо только спросить ее согласия.
– Очень весело, – заметил Гарп.
Джон Вулф думал о Джилси Слоупер. Не будь ее, «Мир от Бензенхейвера» так и не увидел бы света.
– Это удивительная женщина, – пояснил он. – Ей очень понравился роман. Она сказала, в нем все правда.
Гарп заинтересовался.
– Я дал ей рукопись на выходные, – продолжал Вулф, – и она прочла ее всю за один присест.
– Зачем вам понадобилось давать ей мою рукопись? – удивился Гарп.
– Я подумал, она самый подходящий читатель, – сказал Джон Вулф. – У хорошего издателя всегда есть свои профессиональные тайны.
– Ладно, – согласился Гарп. – Без посвящения роман будет выглядеть голо. Скажите ей, я буду очень признателен. Вы с ней близкие друзья? – спросил он после недолгого молчания.
В ответ Вулф подмигнул писателю, и тот понимающе кивнул.
– Что это вдруг? – Джилси подозрительно посмотрела на Вулфа. – Почему это он хочет посвятить мне этакую страсть?
– Я рассказал ему, как вы отнеслись к его книге, и он заметил, что именно для таких людей он и писал.
– Именно для таких? – округлила глаза Джилси. – Совсем свихнутый.
– Да нет. Но, кроме вас, ему некому посвятить этот роман, – признался Вулф.
– Я, выходит, буду вроде свидетеля на свадьбе? – спросила Джилси Слоупер.
– Вроде того, – согласился Вулф.
– Эго не будет означать, что я одобряю такие книги? – насторожилась Джилси.
– Ни в коем случае.
Джилси все еще сомневалась.
– Никто не станет винить вас в том, что написано в этой книге, Джилси. Ведь вы этого боитесь?
– Ну ладно, – согласилась уборщица.
Джон Вулф показал ей, где будет написано ее имя, и дал посмотреть посвящения в других книгах. Все они понравились Джилси, и она кивнула с явным удовольствием.
– Только вот что, – Джилси взглянула на издателя. – Мне ведь не надо с ним встречаться или чего-нибудь там еще?
– Господи, конечно нет, – сказал Вулф, и Джилси успокоилась.
Последний мастерский штрих, и «Мир от Бензенхейвера» отправится в таинственный сумрак, где, подобно звездам, сияют какое-то время и популярные, и серьезные книги. Джон Вулф был умный и циничный издатель. Он лучше других знал, как подать биографию автора, чтобы оголтелые сплетники, зовущиеся читателями, благосклонно отнеслись к новой книге.
Годы спустя Хелен заметит, что успех романа был создан суперобложкой. Обычно Гарп сам оформлял обложки, но аннотация новой книги вышла у него слишком занудной и мрачной. И Вулфу пришлось спасать дело. Он начал без обиняков.
«Мир от Бензенхейвера», – говорилось в аннотации, – это история человека, который, страшась несчастий, грозящих любимым людям якобы на каждом шагу, создает столь гнетущую атмосферу, что несчастья из фантома превращаются в реальность и действительно обрушиваются на его семью. Автор романа Т. С. Гарп – единственный сын известной феминистки Дженни Филдз». Джона Вулфа пробрала легкая дрожь, когда он прочитал эти слова, напечатанные на суперобложке. Он прекрасно понимал, что Гарп никогда бы не согласился упомянуть имя матери на обложке своего романа.
«Т. С. Гарп не только сын, но и отец», – кричала обложка. Джон Вулф покачал головой. Ему стало стыдно при виде этой, им самим написанной дряни. «Отец, недавно переживший трагическую смерть пятилетнего сына. Из боли и потрясения и родился этот выстраданный роман…» И прочая, и прочая.
Из всех причин, побуждающих человека к чтению, праздное любопытство к частной жизни писателя, по мнению Гарпа, было самой ничтожной. Он часто говорил, что больше всего ненавидит вопрос, насколько достоверны его произведения, насколько правдиво отразился в них его личный опыт. «Правдиво» не в том смысле, в каком поняла его роман Джилси Слоупер, а в смысле соответствия событиям его личной жизни. Отвечая на этот вопрос, Гарп с великим терпением объяснял, что выискивать в романе биографические факты, даже если они вплетены в его ткань, – глупейшее занятие. Он всегда говорил, что художественное произведение строится на достоверном вымысле; все его события и персонажи, прежде чем попасть на страницы романа, должны пройти самый строгий отбор. Воспоминания и записки живущих и живших когда-то людей – собрание болячек, украшающих наши ничтожные жизни, – вряд ли могут служить канвой для романа или повести. «Вымысел должен быть умнее жизни», – писал Гарп. И он с презрением относился к неимоверному количеству бед и страданий, наполняющих романы иных писателей, чьи книги тем выше ценятся, чем больше было в их жизни заметных событий. Он писал: для романа нет хуже материала, чем реальные происшествия, критерием отбора не может служить утверждение «так оно действительно было». «Все, абсолютно все когда-нибудь случалось», – кипятился Гарп. Для него единственный критерий отбора – в этот момент может произойти только это событие, и никакое другое.
– Расскажите мне какой-нибудь эпизод из вашей жизни, – как-то сказал Гарп журналистке, бравшей у него интервью, – и я перескажу его куда интереснее.
Журналистка смотрела на него с явным недоверием. Она была в разводе и одна растила четырех маленьких детей. Старший умирал от рака. Гарп видел в ее глазах страдание и понимал, какую страшную роль оно играет в жизни этой женщины.
– Если это печальная история, – мягко произнес он, – пусть очень печальная, я придумаю еще более печальную.