Текст книги "Мир от Гарпа"

Автор книги: Джон Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

В аэропорту у Гарпа попросили документ, подтверждающий личность. И, разумеется, заинтересовались инициалами Т. С. Кассирша явно была далека от литературы и не знала, кто такой Т. С. Гарп.

Он объяснил ей, что Т. означает Тилле, С. – Сара.

– Тилле Сара Гарп? – уточнила кассирша, молодая женщина, которая откровенно не одобряла более чем легкомысленный наряд Гарпа. – Никакой ручной клади? – переспросила она.

– Никакой, – подтвердил он.

– А где ваше пальто? – спросила в свою очередь стюардесса, снисходительно глядя на него.

– У меня нет пальто, – ответил Гарп. Услыхав его голос, стюардесса вздрогнула. – Нет сумок и нечего вешать, – сказал он, улыбаясь.

Единственное, что у него было, – чудовищные груди, сооруженные Робертой; он неуверенно шагал по проходу, опустив плечи и сгорбившись, чтобы уменьшить их пышность. Что ему плохо удавалось.

Как только Гарп выбрал себе место, рядом уселся какой-то тип. Гарп смотрел в окно: к самолету все еще спешили пассажиры. Среди них была похожая на призрак девушка с грязными белокурыми волосами. У нее тоже не было пальто. Только огромная сумка, в которую вполне поместится бомба. И Гарп вдруг остро ощутил присутствие «Прибоя». Он посмотрел в сторону прохода – интересно, куда сядет девушка, но увидел перед собой только похотливое лицо мужчины, сидевшего рядом.

– Может, когда мы взлетим, заказать тебе выпивку? – со значением спросил мужчина. Его маленькие прищуренные глазки не отрывались от золотого зигзага на бирюзовом костюме Гарпа.

В нем вдруг все возмутилось. Какая кругом несправедливость! Он не виноват, что так дико выглядит. Как бы ему хотелось сейчас спокойно поговорить – всего лишь поговорить – с этой умной, миловидной женщиной Сэлли Девлин, потерпевшей поражение на выборах в губернаторы. Он сказал бы ей, что она слишком хороша для такой дерьмовой работы.

– Костюмчик у тебя что надо, – сказал, прижимаясь к Гарпу, его сосед.

– Катись ты в задницу, – ответил Гарп. Все-таки он был сыном женщины, которая ранила скальпелем пристававшего к ней в кинотеатре солдата. Как это было давно!

Мужчина хотел было вскочить, но не смог: держали привязные ремни. Он беспомощно смотрел на Гарпа. Тот склонился над его попавшими в западню ляжками, задыхаясь от запаха духов, которыми обильно полила его Роберта; он дотянулся до замка на привязных ремнях и с резким щелчком освободил пленника. Затем угрожающе пророкотал в пылающее ухо перепуганного малого:

– Когда будем в воздухе, красавчик, запрись в уборной и не высовывайся!

Мужчина ушел подальше от нелюбезного Гарпа, и место у прохода оказалось свободным. Гарп с вызовом смотрел на пустое сиденье. Пусть только еще какой мужчина попробует подсесть к нему. И в этот миг к нему подошла особа, мгновенно исцелившая его от излишней заносчивости.

Она была тоненькая, с огромной сумкой. Руки такие худые, что, казалось, сквозь кожу просвечивают косточки. Девушка не спросила разрешения сесть, она просто села. Значит, у сегодняшнего «Прибоя» вид совсем юной девушки, подумал Гарп. Она опустила руку в сумку, он схватил ее и положил на колени. Рука была слабенькой, и ни ружья, ни бомбы. Только листок бумаги и карандаш с резинкой на конце, обкусанной до жестяного ободка.

– Простите, – сказал Гарп. Ну раз не террористка, то он знает, кто она и что. «Почему в моей жизни столько людей, у которых проблема с речью? – написал он однажды. – Или я, как писатель, замечаю вокруг все погубленные голоса?»

Замарашка, оказавшаяся весьма мирным существом, что-то долго писала…

– Да, да, – сказал он, позевывая. – Вы – джеймсианка.

Девушка прикусила губу, яростно затрясла головой и сунула ему в руки записку:

«Меня зовут Эллен Джеймс. Я не джеймсианка».

– Так вы та самая Эллен Джеймс? – переспросил он, хотя в этом не было необходимости: он понял это, едва взглянув на нее, не мог не понять. Возраст подходящий, не так давно эту одиннадцатилетнюю девочку изнасиловали и вырезали язык. Грязно-кофейные глаза при близком рассмотрении оказались не грязными, а просто воспаленными, может, от бессонницы. Нижняя ее губка, шершавая, обкусанная, как резинка на карандаше.

А она уже писала дальше.

«Я из Иллинойса. Мои родители погибли в автомобильной катастрофе, совсем недавно. Я приехала на Восточное побережье к вашей матери. Послала ей письмо, и она мне ответила. Правда! Такое чудесное письмо. И пригласила меня пожить с ней. И еще посоветовала прочитать все ваши книги».

Гарп переворачивал эти маленькие листочки почтовой бумаги, кивал, улыбался.

«Но вашу мать убили!»

Эллен Джеймс достала из огромной сумки большой коричневый носовой платок и громко высморкалась.

«Я поехала с группой женщин в Нью-Йорк. Хотела с ними пожить. Я знаю много таких групп, а больше никого не знаю. Я получаю от них сотни рождественских поздравлений», – написала она и дала Гарпу прочитать.

– Да, да, конечно, получаете, – подбодрил он ее.

«Я пошла на похороны. Пошла потому, что знала – там я увижу вас. Знала, что вы обязательно придете», – написала ока и улыбнулась ему. Потом спрятала лицо в свой грязный носовой платок.

– Вы хотели видеть меня? – удивился Гарп.

Она кивнула. Затем вытащила из сумки зачитанный до дыр экземпляр его книги «Мир от Бензенхейвера».

«Лучшая книга об изнасиловании, лучше этой книги нет», – написала Эллен Джеймс. И Гарп вздрогнул.

«Знаете, сколько раз я ее читала?» – написала она.

Он посмотрел в ее заплаканные, восторженные глаза и тоже молча покачал головой. Она коснулась его лица – руки у нее были, как у ребенка – и растопырила пальцы, чтобы он сосчитал. Все пальцы одной маленькой руки и почти все другой. Она прочитала его ужасную книгу восемь раз.

– Восемь раз… – ахнул Гарп.

Она кивнула и улыбнулась ему. Потом откинулась на сиденье. Как будто жизнь ее получила завершающий штрих: она летит в Бостон и сидит рядом если не с той женщиной, о какой мечтала всю дорогу от Иллинойса, то по крайней мере с ее единственным сыном, и этого достаточно.

– Вы учились в колледже? – спросил ее Гарп.

Эллен подняла один палец, и лицо у нее стало несчастное.

– Один год? – перевел Гарп. – Вам там не понравилось? Или не получилось?

Она старательно закивала.

– А кем вы хотите стать? – спросил он и чуть было не прибавил: когда станете взрослой.

Она указала на него и покраснела. Потом дотронулась до его непристойной груди.

– Писателем? – догадался Гарп.

Она радостно закивала, он понимал ее так легко, словно читал по лицу. У Гарпа перехватило дыхание. Он когда-то читал про обреченных детей, у которых нет и никогда не было антител, они лишены врожденного иммунитета. Эллен Джеймс одна из них. Если они живут не под стеклянным колпаком, они умирают от первой же простуды. А Эллен лишилась своего стеклянного колпака.

– Ваши родители погибли? – спросил Гарп. Она кивнула и снова прикусила нижнюю изжеванную губу. – И у вас больше никого нет? – спросил он. Она отрицательно покачала головой.

Он знал, как поступила бы мать. Был уверен, что Хелен согласится с его решением, да и Роберта всегда поможет. И все те женщины, пережившие каждая свою трагедию и исцеленные Дженни, позаботятся о ней.

– Ладно, считай, что у тебя теперь есть семья, – сказал Гарп. И протянул Эллен руку.

Эллен Джеймс закрыла глаза, как будто от радости ей стало плохо. Стюардесса попросила ее пристегнуться, но Эллен ничего не слышала. Гарп сам застегнул на ней ремни. Весь короткий полет до Бостона девушка изливала ему душу.

«Я ненавижу всех джеймсианок, – писала она. – Я бы никогда не сделала с собой такого». – Она открыла рот и показала его широкую пустоту. Гарп содрогнулся.

«Я хочу говорить, я хочу так много сказать», – писала Эллен.

Гарп заметил, что большой и указательный пальцы правой пишущей руки были чуть не в два раза больше тех же пальцев на левой. Он никогда не видел таких развитых пишущих мускулов. Никаких преград для писательства, подумал он.

«Слова приходят и приходят», – написала она и взглянула на него. Она ждала от него одобрения каждой своей строке. Он кивал и она продолжала писать. Рассказала обо всей своей жизни. В колледже она больше всех любила преподавателя английской литературы. У матери была экзема. У отца «форд-мустанг», который он слишком быстро водил.

«Я хочу прочитать все книги», – писала она. Гарп сказал ей, что Хелен тоже большая охотница читать. Он уверен, что они с Хелен понравятся друг другу. Эллен Джеймс была счастлива.

«Кто был вашим любимым писателем в детстве?»

– Джозеф Конрад, – ответил Гарп. Она вздохом выразила свое одобрение.

«А моим Джейн Остин».

– Прекрасно, – похвалил Гарп.

В аэропорту Логан она буквально спала на ходу; Гарп провел ее по проходу и прислонил к стойке, пока заполнял бумаги, чтобы взять автомобиль.

– Т. С.? – переспросил служащий. Одна из грудей Гарпа сбилась чуть не под мышку, и служащий растерялся: вдруг это бирюзовое тело развалится у него на глазах.

Эллен Джеймс спала, свернувшись, как котенок, на заднем сиденье автомобиля, несущегося по темной дороге на север, к Стирингу. Колено ее было ободрано, заметил Гарп в зеркальце, и она сосала во сне большой палец.

Похороны Дженни Филдз оказались в общем не такими плохими; Гарп получил от матери некое важное послание; и вот теперь едет в машине, опекая слабое человеческое существо. Вот когда он понял, в чем главный талант матери: Дженни Филдз всегда поступала справедливо. Когда-нибудь, надеялся Гарп, этот кусок его жизни станет перепревшим писательским материалом, но это сугубо личное дело. А самое главное – в ту ночь после похорон в машине, несущейся в Стиринг, прислушиваясь к сонному дыханию настоящей Эллен Джеймс, Т. С. Гарп принял знаменательное решение – он будет во всем следовать примеру матери.

Как бы она была рада, узнай при жизни об этом решении сына.

«Смерть, по-видимому, не любит ждать, пока человек к ней подготовится, – писал Гарп. – Смерть капризна, ей нравится своим приходом набросить на жизнь флер драматизма».

И вот Гарп, в кои-то веки забыв все свои дурные предчувствия и перестав чуять присутствие «Прибоя» (во всяком случае, с той минуты, как приземлились в Бостоне), вошел наконец в дом Эрни Холма, своего тестя, неся на руках спящую Эллен Джеймс. Должно быть, ей было лет девятнадцать, но она была легче, чем Данкен.

В полумраке гостиной, к удивлению Гарпа, перед телевизором в одиночестве сидел директор Боджер, лицо у него было серое и печальное. Его не шокировало появление Гарпа, одетого, как проститутка. Но он с ужасом уставился на спящую Эллен.

– Она…?

– Она спит, – сказал Гарп. – А где все остальные? – И тут Гарп явно услышал шаги «Прибоя» по холодному полу тихого дома. «Прибой» давно уже воплотился для него в огромную, бутылочного цвета жабу.

– Я звонил вам, – сказал Боджер. – Эрни…

– Сердце? – догадался Гарп.

– Да, – сказал Боджер. – Хелен наверху. Ей что-то дали, и она уснула. А я решил дождаться вас – знаете, вдруг дети проснутся, что-нибудь попросят, они могут ее разбудить… Примите мои соболезнования, Гарп. Такие вещи время от времени происходят, и всегда неожиданно, или кажется, что неожиданно.

Гарп знал, что Боджер тоже любил его мать. Он был уже очень стар и собирался на пенсию.

Гарп положил спящую Эллен на софу и выключил бледный экран, который бросал мертвенный отсвет на лицо спящей девушки.

– Во сне? – спросил Гарп, стягивая с головы парик. – Вы нашли его здесь?

Бедный директор занервничал.

– Нет, наверху, в постели, – ответил он. – Я его позвал снизу, но сразу понял – надо идти наверх. Пришлось привести его немного в порядок, и уж потом звать кого-нибудь.

– Привести в порядок? – переспросил Гарп. Он расстегнул молнию на своем кошмарном бирюзовом костюме и теперь силился извлечь наружу подкладные груди. Должно быть, старый директор решил, что знаменитый писатель теперь нарочно переодевается в дорогу.

– Только, пожалуйста, никогда не говорите об этом Хелен, – попросил его Боджер.

– О чем не говорить?

Из-под оттопыривающегося жилета Боджер вытащил затрепанный замусоленный журнал. Это был тот порнографический журнал, в котором Джону Вулфу удалось опубликовать первую главу «Мира от Бензенхейвера».

– Сердце его остановилось, когда он смотрел вот это, – сказал Боджер.

Взяв журнал из рук Боджера, Гарп вообразил сцену смерти старого Холма. Сердце его остановилось, когда он мастурбировал, глядя на скабрезные картинки. В те далекие годы учения в Стиринге среди борцов ходила шутка – если умирать, то только так. Именно так и ушел из жизни старый тренер, а добряк Боджер натянул на него трусы и спрятал журнал от дочери.

– Врачу, который удостоверил смерть, мне пришлось сообщить об этом, – сказал Боджер.

Гарп вспомнил, как мать ненавидела похоть. Она бы сказала сейчас: вот похоть одолела и погубила еще одного хорошего человека! Эрни был так одинок всю жизнь, и сердце у Гарпа зашлось от жалости.

– Ваша матушка, – вздохнув и покачав головой, сказал Боджер, стоя на крыльце в холодном свете электрической лампы, одиноко горевшей во тьме огромного школьного двора, – ваша матушка была удивительной женщиной. Настоящим борцом, – говорил старый Боджер с гордостью. – У меня до сиу пор хранится несколько ее записок к Стюарту Перси.

– Вы к ней всегда хорошо относились, – сказал Гарп.

– Она стоила сотен Стюартов Перси, – проговорил Боджер.

– Да, стоила, – согласился Гарп.

– Знаете, он ведь тоже умер, – сказал Боджер.

– Толстый Персик? – переспросил Гарп.

– Вчера, – сказал Боджер. – Долго болел. Знаете, как это бывает.

– Не знаю, – ответил Гарп. Он никогда об этом не думал.

– Обычная история – рак, – печально пояснил Боджер. – Он уже давно болел.

– Очень жаль, – сказал Гарп. Он подумал о Пушинке и, конечно, о Куши. И о своем давнем враге Балдежке; он до сих пор вспоминал во сне вкус его уха.

– У стирингской церкви завтра будет хлопотный день, – сказал Боджер. – Хелен вам объяснит, она в курсе. Стюарта будут отпевать утром, Эрни позже, днем. А насчет Дженни вы знаете?

– Нет, не знаю.

– О мемориале.

– Боже! – удивился Гарп. – Мемориал? Здесь?

– У нас в школе теперь учатся девушки, – сказал Боджер. – Вернее, молодые женщины, – добавил он, тряся головой. – Ничего не понимают, они совсем юные. Мне они кажутся маленькими девочками.

– Старшеклассницы? – спросил Гарп.

– Да, старшеклассницы. Они проголосовали за то, чтобы назвать изолятор ее именем.

– Изолятор? – переспросил Гарп.

– Ну да, он ведь никак не называется, – сказал Боджер. – А большинство наших зданий имеют название.

– Изолятор имени Дженни Филдз, – произнес ошеломленно Гарп.

– Красиво, не правда ли? – спросил Боджер; он не был уверен, что Гарп согласится, но тот не возражал.

За всю долгую ночь малышка Дженни проснулась всего один раз; пока Гарп вставал с постели, расставаясь с теплой, крепко спящей Хелен, Эллен Джеймс нашла в темноте плачущего ребенка и поставила подогревать бутылочку. Тихое воркование, издаваемое ее безъязыким ртом, походило, как ни странно, на «гулиньки» младенцев. Эллен работала в яслях в Иллинойсе, написала она Гарпу в самолете, знает о малышах все и даже умеет издавать такие же звуки, как они.

Гарп улыбнулся, глядя на нее, и снова пошел спать.

Утром он рассказал Хелен об Эллен Джеймс, повспоминали об Эрни.

– Хорошо, что он умер во сне, – сказала Хелен. – Когда я думаю о твоей матери…

– Да, да, – сказал Гарп.

Данкен познакомился с Эллен Джеймс. Одноглазый и безъязыкая, подумал Гарп, это теперь моя семья.

Позвонила Роберта, рассказала, как ее арестовали, а Данкен, самое болтливое существо в доме, поведал ей об инфаркте и смерти Эрни.

На кухне в корзине для мусора Хелен нашла бирюзовый спортивный костюм и огромный, тяжеленный бюстгальтер; представив себе в нем мужа, Хелен рассмеялась. Резиновые сапоги цвета бордо оказались ей впору, но она все-таки выбросила их. Эллен Джеймс понравился зеленый шарфик; шарфик ей подарили, и Хелен тут же повела ее в магазин купить одежду. Данкен попросил парик и, получив его, все утро разгуливал в нем, действуя Гарпу на нервы.

Позвонил Боджер, спросил, не надо ли чем помочь.

Новый администратор школы Стиринга остановил Гарпа для конфиденциального разговора. Он сказал, что Эрни жил в служебном доме и хорошо бы поскорее забрать его вещи, но, конечно, когда у Хелен выберется свободная минута. Гарп знал, что родовой дом семейства Стирингов, принадлежащий Мидж Стиринг Перси, несколько лет назад был подарен школе, в честь чего даже устроили торжественную церемонию. И Гарп сказал, что Хелен потребуется на сборы ровно столько времени, сколько потребовалось Мидж.

– Нам придется продать эту обузу, – доверительно сказал Гарпу администратор. – Ведь если смотреть правде в глаза, это всего-навсего старая хибара.

Дом Стирингов в памяти Гарпа не был хибарой.

– Но этот дом – сама история, – ответил Гарп. – Вам наверняка хотелось его заполучить. И, в конце концов, это дар.

– Но он в ужасном состоянии, один водопровод чего стоит.

По-видимому, он хотел намекнуть, что дряхлые Мидж и Стюарт сами довели дом до такого состояния.

– Может, это и очаровательный старый дом, – сказал молодой человек, – но надо думать о будущем. Нельзя бросать на ветер деньги, отпущенные на строительство. Истории здесь и без того хватает. Нам нужны новые учебные здания. А это – рухлядь. Что с ней ни делай – все равно останется коттеджем для одной семьи.

Гарп рассказал Хелен, что дом Стирингов будет продан, и она расплакалась. Она очень горевала об отце и Дженни, а тут еще самый замечательный дом их детства оказался никому не нужен. Гарпу предстояло еще договориться с органистом, чтобы для Эрни и Стюарта Перси звучала на похоронах разная музыка. Это было важно для Хелен, Гарпу же ее поручение казалось бессмыслицей, но она так страдала, что Гарп не стал ей возражать.

Гарп шел к церкви, наступая на длинные подколотые булавками брюки от темного в полоску костюма Джона Вулфа: он так и не отдал костюм в переделку настоящему портному. Стирингская церковь – приземистое строение в стиле Тюдоров – была так плотно обвита плющом, что, казалось, с трудом пробившись из земной толщи, теперь силится разорвать путы густо переплетенных стеблей.

Гарп заглянул в душное, затхлое помещение церкви. И над его головой проплыла, как дым, первая волна мрачной органной музыки. Он был уверен, что придет до начала службы, но, к своему ужасу, увидел, что похороны Толстого Персика уже начались. Он никого не узнавал. Публика собралась особенная – древние старцы и старухи, посещающие любые похороны как бы из двойного сострадания – оплакать усопшего и свой собственный близкий конец. Эта смерть, думал Гарп, собрала довольно много народу, потому что Мидж была урожденная Стиринг, ведь у Стюарта Перси друзей почти не было. На скамьях рябило от вдов; их маленькие черные шляпки с вуалями казались темной паутиной, опустившейся на головы старух.

– Хорошо, что вы сюда заглянули, приятель, – сказал Гарпу человек в черном. Почти никем не замеченный, он проскользнул было на заднюю скамью, надеясь тихонько переждать это тяжкое испытание, а затем поговорить с органистом. – Нам не хватает рук, – продолжал мужчина, и Гарп узнал шофера автобуса-катафалка из похоронного бюро.

– Я не из похоронной команды, – прошептал ему Гарп.

– Все равно придется помочь, – сказал шофер, – иначе нам его отсюда не вытащить. Крупный мужчина.

От шофера пахло сигарами; Гарп оглядел потрескавшиеся от солнца скамьи и понял: шофер прав. Мужские головы – а их было раз два и обчелся – подмигивали ему сединами и лысинами; он насчитал тринадцать или четырнадцать костылей и два кресла-каталки.

Шофер взял покорившегося судьбе Гарпа под руку.

– Говорили, что мужчин будет больше, – пожаловался тот, – но, как видите, молодые и здоровые не пришли.

И проводил Гарпа вперед, к скамье, стоящей через проход от семейной скамьи Перси. Гарп хотел опуститься на скамью и чуть не подпрыгнул от изумления: на ней лежал, вытянувшись во всю длину, старик. Гарпа позвали взмахом руки на скамью Перси, и он неожиданно сел рядом с Мидж, не преминув осведомиться, не ожидает ли распростертый на скамье старик своей очереди.

– Это дядюшка Харрис Стэнфул, – прошептала Мидж, кивнув в сторону спящего, который издали и в самом деле походил на покойника.

– Дядюшка Хорас Солтер, мама, – сказал мужчина, сидящий по другую сторону от Мидж. В человеке с апоплексическим румянцем Гарп узнал Стьюи-второго – самого старшего отпрыска Перси, единственного оставшегося в живых его сына. Он имел какое-то отношение к питтсбургской алюминиевой компании. Последний раз Стьюи-второй видел Гарпа, когда тому было пять лет, и сейчас смотрел на него, как будто видел впервые. Как и Мидж, которая давно никого не узнавала. Сморщенная, седая, с коричневыми пигментными пятнами на лице, по виду и размеру похожими на земляной орех, с трясущейся головой, она напоминала цыпленка, высматривающего, что бы такое склевать.

Гарп прикинул, что гроб понесут Стьюи-второй, шофер катафалка и он. Его взяло сомнение, справятся ли они. «Как скверно, когда тебя так не любят!» – подумал он, глядя на серый ковчег, который был гробом Стюарта Перси, к счастью, закрытым.

– Извините, молодой человек, – прошептала Мидж Гарпу. – Никак не припомню вашего имени, – сказала она тоном, взывающим о снисхождении к старости.

– Э-э… – сказал Гарп. Перебирая имена от Смита до Джонса, он споткнулся на имени, которое у него и вырвалось: – Смёнз, – сказал он, к своему собственному удивлению и к удивлению Мидж.

Стьюи-второй и бровью не повел.

– Мистер Смёнз? – переспросила Мидж.

– Да, Смёнз, – повторил Гарп. – Смёнз, выпуск шестьдесят первого. Мистер Перси преподавал нам историю. «Как я сражался на Тихом океане».

– О да, конечно, мистер Смёнз! Как мило, что вы пришли, – поблагодарила Мидж.

– Я с большим сожалением узнал об этом, – сказал «мистер Смёнз».

– Как и все мы, – ответила Мидж, оглядев украдкой полупустую церковь. По ее лицу пробежало что-то вроде судороги, отчего обвислая кожа на щеках издала тихий, шуршащий звук.

– Мама, не надо, – сказал Стьюи-второй.

– Да, да, Стюарт, – закивала она. И повернулась к «мистеру Смёнзу». – Жаль, что не все наши дети здесь присутствуют.

Гарпу было известно, что сердце Рэндольфа (Мямлика) остановилось, что Уильям погиб на вьетнамской войне, что Куши умерла родами. Гарп знал приблизительно, где сейчас пребывает Пушинка. К его радости, на семейной скамье ее не было.

Гарп сидел рядом с этими жалкими остатками семейства Перси, и ему вдруг припомнился один далекий день из прошлого.

– А куда мы уйдем после смерти? – спросила однажды Куши Перси у матери. Толстый Персик рыгнул и вышел из кухни. Там были все их дети и Гарп тоже – в великолепной провинциальной кухне огромного, удивительного дома Стирингов.

– После смерти мы все отправимся в огромный дом, похожий на этот, – сказала детям, включая малыша Гарпа, Мидж Стиринг Перси.

– Но только еще больше, – серьезно сказал Стьюи-второй.

– Да, конечно, – с заметной тревогой добавил Уильям.

Мямлик не понял, о чем идет речь. Пушинка еще не умела говорить. Куши сказала, что она в это не верит. И теперь один Бог знает, куда она ушла.

Гарп стал думать о большом, великолепном фамильном гнезде Стирингов. И понял, что хочет его купить.

– Мистер Смёнз, – слегка подтолкнула его Мидж.

– Да? – отозвался Гарп.

– Приятель, пора, – прошептал шофер катафалка.

Стьюи-второй, важно шагая рядом, мрачно смотрел на огромный гроб, в котором покоился прах его отца.

– Нужно четверых, – сказал шофер. – Меньше нельзя.

– Я понесу сзади один, – сказал Гарп.

– Мистер Смёнз по виду очень сильный, – сказала Мидж. – Не очень большой, но сильный.

– Мама… – предупреждающе сказал Стьюи-второй.

– Да, да, Стюарт, – откликнулась она.

– Нужно четверых. Троих мало, – стоял на своем шофер.

Гарп не соглашался. Он мог бы один поднять гроб.

– Вы вдвоем – спереди, я – сзади, – говорил он. – Раз, два взяли – и вперед.

Присутствующие зашептались, смущенные явной неподъемностью гроба. Но Гарп верил в себя. В гробу всего только смерть; конечно, тяжеловато, он знает тяжесть смерти – он потерял мать, Эрни Холма, маленького Уолта, его гроб был самый тяжелый. А сколько они весят все вместе? Так что серый огромный гроб с Толстым Персиком он и один поднимет.

И тут четвертым вызвался директор школы Боджер.

– Никогда бы не подумал, что вы придете сюда, – прошептал Боджер Гарпу.

– Вы знаете мистера Смёнза? – спросила директора миссис Мидж.

– Смёнз, выпуск шестьдесят первого, – уточнил Гарп.

– Да, да, конечно, Смёнз, – забормотал Боджер. И поднял свой угол гроба вместе с Гарпом и остальными.

Вот так и был препровожден Толстый Персик в другую жизнь. В другой, огромный дом, сулящий надежду.

На неверных ногах, прихрамывая, брели участники похорон к машинам, которые повезут их на стирингское кладбище. Боджер и Гарп плелись в хвосте. Когда вокруг никого не осталось, Боджер пригласил Гарпа в закусочную Бастера на чашку кофе. Боджер, по-видимому, решил, что у Гарпа новые привычки: по вечерам скрывает свой пол, а днем меняет имя.

– Ах, Смёнз, – сказал Боджер, – может, теперь ваша жизнь наладится и вы будете богатым и счастливым.

– Хотя бы богатым, – заметил Гарп.

Он начисто забыл попросить органиста играть для Эрни Холма другую музыку. Впрочем, музыки он не слышал, а потому и не узнал бы, та же это музыка или другая. Хелен же на похоронах Стюарта Перси не было, а значит, и она не заметит разницы. Так же как и Эрни, Гарп был в этом уверен.

– Почему бы вам не пожить у нас немного? – спросил Гарпа Боджер. Вытерев сильной, короткой и толстой рукой запотевшее стекло в окне кафе, директор махнул рукой в сторону «Академии Стиринга». – Не самое плохое место на земле, а?

– Единственное знакомое место, – неопределенно ответил Гарп.

Гарп помнил: когда-то его мать выбрала именно Стиринг – по крайней мере затем, чтобы вырастить сына. А у Дженни Филдз были безошибочные инстинкты. Он допил кофе и с чувством пожал Боджеру руку. Сегодня предстояли еще одни похороны. А после них они с Хелен решат, что делать дальше.