Текст книги "Ароматы"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
– Что ты знаешь о моей жене? – возразил Арман.
Пламя ненависти взметнулось в душе Одили, когда она услышала слова «моя жена». В этот миг она поклялась отомстить всем – умершей женщине, мужу, их ребенку. Он оскорблял ее с момента замужества, твердила она себе, пренебрегал ею как женщиной. Она ввела его в свой дом, дала работу, а он думает лишь об умершей жене. Потребность ненавидеть вошла в кровь Одили, и ее ненависть легко перебросилась с безмолвного полумертвого паралитика в кресле на колесах на живое чудовище, разбившее ее надежды на любовь и нежность, которых она заслуживала. Одиль превратилась в богиню мщения: если муж не любит ее, она заставит его страдать. В душе Одили не было доброты или великодушия, которые могли бы успокоить разбушевавшиеся в ней страсти – она потворствовала им, и вскоре они уже вышли из-под контроля рассудка. У нее крепла безумная мысль: если Арман не любит ее, она заставит его страдать, убив его дочь. Она еще не знала, как это сделает, но думала об этом непрестанно. Из мыслей об отмщении родился замысел убийства.
Арман начал раздавать покупателям в аптеке пробные флакончики туалетной воды «Зазу». Он вручал их бесплатно, и жители городка принимали их удивленно и подозрительно. Одиль, узнав об этом, накричала на Армана, – убеждение, что любой товар стоит денег, было у нее в крови. Покупатели, получившие «Зазу» в подарок, приходили снова и платили деньги, унося несколько флаконов с полюбившейся им душистой водой. Теперь Арман часами сидел в своей лаборатории, производя эссенцию и разливая по флаконам туалетную воду. Духов он делать не стал – они были бы слишком дороги для покупателей, но мечтал добавить к производству туалетной воды мужской одеколон того же запаха. Для этого нужен был помощник – Одиль не согласилась бы ему помогать, – и он вышел в субботу вечером из лаборатории, обдумывая, как бы убедить Одиль нанять ему подручного, надеясь прельстить ее перспективой роста доходов.
Он медленно шел по улице, луна освещала деревья, уже пожелтевшие и теряющие листья. В небе буквой «V» летел караван гусей. «Ви, моя Ви, – подумал Арман, – нам тоже надо улететь отсюда! От этой ужасной жизни, которую она ведет по его вине… Взлететь над крышами городка, взявшись за руки. Ви – в длинном платье и с короной на голове… Как летят над крышами Витебска счастливые люди на картинах Марка Шагала, которые он видел в Париже». Караван гусей в вечернем небе исчез, Арман очнулся и выбранил себя за пустые мечты.
Подойдя к дому, он услышал за дверью детский плач и ворвался в маленькую комнату, где спал вместе с Ви. Она сидела в уголке, сжавшись в комочек, с испуганными глазами. Он встал на колени рядом с ней, убеждая ее рассказать, что случилось, но она не отвечала. Наконец она вытянула из-за спины ручонку и молча показала ему – от кисти до локтя тянулся широкий кровоподтек.
Когда он схватил и крепко обнял ее, она выскользнула из его рук и сказала: – Иди к бэби, папа. Она плачет и плачет.
Тогда Арман осознал, что плач, который он услышал на улице, не прекращался. Думая о Ви, он забыл о другом ребенке. Схватив Ви на руки, он вбежал в спальню Одили. Ребенок лежал на полу на животике в луже рвоты, плача и захлебываясь. Он опустил Ви на пол, схватил Мартину и понес ее в ванну, чтобы обмыть. Ви шла за ним, поглаживая спинку сестренки и приговаривая: – Не плачь, не плачь, маленькая куколка!
Внизу хлопнула дверь, и Ви застыла с гримасой страха, исказившей ее личико.
– Одиль? – позвал он.
Не услышав ответа, он спустился с лестницы, прижимая к себе обеих девочек. Одиль шла через холл, опустив голову, и бросила ему на ходу: – Мой отец умер. – Она прошла мимо Армана, толкнув его, и захлопнула за собой дверь в спальню. Он постучал, но она не ответила. Тогда он отвел детей в свою крошечную комнату и устроил Мартине постель на полу – с кровати она могла упасть ночью. Ви так ничего ему и не рассказала о том, как была поранена рука.
Теперь Арман знал, что он должен спасаться бегством, чтобы не погубить дочь, – даже обеих девочек, потому что Одили нельзя было доверить даже ее собственного ребенка, – ее сознание явно помутилось. Но сможет ли он справиться с грудным малышом?
Ви уже была довольно самостоятельна, но Мартина пока еще оставалась беспомощной крошкой.
План бегства казался неосуществимым. Арман мог бежать с Ви, но как оставить в руках полубезумной матери другую дочь? Если он сбежит, Одиль может выместить на ребенке свою ярость.
Арман не смог ничего решить.
В воскресенье утром Одиль взяла детей на прогулку за город, на обрывистый берег реки. Она шла с мрачным видом, неся на руках довольно уже тяжелого десятимесячного ребенка. Оставив коляску на дороге, она свернула на узкую тропинку, вьющуюся вдоль самого края обрыва. Ви шла впереди. Когда они дошли до самой высокой точки обрывистого берега, Одиль положила малышку на землю и велела Ви подойти к самому краю. Девочка попятилась, Одиль резко толкнула ее вниз. Услышав пронзительный крик, она удовлетворенно улыбнулась, взяла Мартину и отправилась обратно.
Всю ночь Армана мучила бессонница; лишь на рассвете он заснул и проспал глубоким сном до самого полудня. Когда он проснулся, в доме никого не было. Одиль с детьми не вернулась к завтраку, и Армана охватили мрачные предчувствия. Его била нервная дрожь, необъяснимая тоска сжимала грудь.
Около трех часов он услышал шаги у входа в дом; вошла Одиль с ребенком на руках.
– Где Ви? – закричал Арман.
Одиль торжествующе посмотрела на него: – Шляется где-то. Я ее позвала, а она убежала.
– Где вы были? – воскликнул он.
– Гуляли. Была такая хорошая прогулка, а этот маленький дьяволенок удрал. Я искала ее, но она не отозвалась. Бэби проголодалась, и я пошла домой, – голос выдавал ее – она лгала.
– Где? Где ты ее оставила?
– Пойду накормлю малышку, – равнодушно отозвалась Одиль.
Арман подскочил к ней, схватил за плечи и встряхнул, как мешок, он готов был убить ее. В эту минуту раздался стук в дверь.
Арман увидел на руках высокого мужчины Ви в порванном платьице, всю в кровавых ссадинах.
– Боже мой! – закричал Арман, выхватывая у него девочку.
Мужчина вошел вслед за ним в дом, взволнованно рассказывая: – Нашел у реки, могла утонуть. С самого крутого обрыва упала… Как только не разбилась. Просто чудо.
– Подождите минуту! – взмолился Арман. Он принес из ванны тазик теплой воды и губку, снял с Ви порванное платье, и, обтерев губкой грязь и кровь, увидел, что глубоких ран нет, – только множество царапин.
В это время в комнату вошла Одиль, и Ви пронзительно закричала.
– Она снова здесь? – жестко сказала жена. Увидев ее разъяренный взгляд, Арман все понял.
Он снова стал беглецом, но теперь с двумя детьми на руках. Много дней в голове его звучали дикие вопли Одили: «Нацист! Убийца! Я отомщу тебе, чудовище! Я выдам тебя подпольщикам, они убьют тебя! И твою девчонку с кровью предателя в жилах!» Крича это, Одиль вне себя от ярости, выхватила из коляски Мартину и швырнула ее Арману, который едва успел схватить ее за ножку: «И эта тоже с отравленной кровью, я выносила в своем чреве чудовище! Я им все расскажу! Тебя замучают до смерти, выпустят из тебя кровь, как из свиньи!» Одиль с воплем выбежала на улицу, а Арман быстро вынул все ценные вещи из сейфа, бросил в сумку детскую одежду, схватил на руки обеих девочек и вышел черным ходом.
Он снова бежал и скрывался, потому что Одиль могла выполнить свои угрозы, и если бы даже обнаружили ее сумасшествие, то все равно его могли арестовать за похищение детей.
Четырехлетняя Ви научилась нянчить Мартину, кормила ее, мыла и убаюкивала. Иногда Арман оставлял ее одну с ребенком, когда уходил на работу или раздобывал продукты для обеда.
Почти год они блуждали, ночуя в пещерах или в шалашах, сооружаемых Арманом. Наконец в Марселе он случайно познакомился с торговцем коврами, быстроглазым худым Массудом, который, как оказалось, торговал и фальшивыми документами.
Паспорт стоил Арману всех оставшихся у него драгоценностей; он сохранил только обручальное кольцо Анны, брошь, подаренную ей к помолвке, и тетрадь в черном кожаном переплете. Через месяц Массуд вручил ему документы, и через два дня они уже плыли через Атлантический океан в новый мир, где предстояло все забыть и все начать сначала.
ЧАСТЬ III
Нью-Йорк
1
1952–1954
В восемь лет Ви Нувель – такую фамилию она теперь носила – казалось, что она всю свою жизнь нянчила младшую сестренку. В пещерах, шалашах и лачугах, где они укрывались, она кормила, умывала, укрывала на ночь одеяльцем эту живую куклу. Все это ей надоело; когда они добрались до Канады, Ви попросила отца завести для Мартины няньку. Он сказал, что постарается это сделать, но никак не мог никого найти.
Только в Бруклине он выполнил свое обещание, но няни, появлявшиеся в доме миссис Мэрфи, не могли справиться с Мартиной и мгновенно исчезали. Ви даже не успевала запомнить их имена. Немного помогала миссис Мэрфи – она оставалась с ними по вечерам, если отец уходил, но старалась поскорей уложить их в постель и уйти в свою комнату. Ви оставалась с сестрой, и ей с большим трудом удавалось угомонить Мартину. В пять лет та уже была не милой куколкой, а сущим чертенком.
Зажигая свет в ванной, Ви пожелала, чтобы Мартина исчезла из дома вместе с перепуганными нянями. Выбранив себя за эту мысль, девочка, сидя на стульчаке, думала, как бы ей снова полюбить младшую сестру, как в те дни, когда та была совсем маленькой. Выйдя из ванной, Ви заметила под дверью отца полоску света, подошла на цыпочках и заглянула в щель. Отец сидел за столом в своем поношенном халате. Перед ним стояли пустая бутылка и стакан. Руки его лежали на столе, он смотрел в большую раскрытую книгу. Дверь скрипнула, Арман вздрогнул, схватил книгу и прижал ее к себе, словно кто-то хотел ее отнять. Увидел Ви, он облегченно вздохнул и положил книгу на стол.
– А, это ты, малышка… Что случилось?
– Мартина снова плакала во сне и разбудила меня.
– Отчего же она плакала?
Ви подошла к столу.
– Наверное, ей приснилось что-то страшное…
Арман нахмурился, и Ви поспешно кинулась на защиту сестренки: – Она же маленькая, папа, поэтому и капризничает.
Арман откинулся на спинку кресла, вытянув ноги; Ви залезла к нему на колени и прижалась головой к плечу.
– А что это за книга?
– Секрет. – Он улыбнулся. – Это волшебная книга, в ней рассказывается, как делать золото. Ви изумленно раскрыла глаза.
– Золото, – повторил он. – Жидкое золото. Из цветочных масел, всяких специй, даже животных – бывают у них такие пахучие железы. И я заточаю это волшебное золото в маленькой бутылочке.
– И что за волшебство от него?
– Обыкновенное волшебство – сбываются все мечты. Капля жидкого золота превращает дурнушку в красавицу. А красавица – какой была твоя мать и какой будешь ты – станет королевой.
– И король женится на ней?
– Да. Она будет царить в его сердце. Куда она ни ступит, везде будут красота и любовь.
Ви посмотрела на книгу:
– И все это здесь, в книге?
Арман показал ей на раскрытую страницу.
– Да, вот в этих магических словах и цифрах – тайна волшебной жидкости. Они называются формулами. По одной из них я сделал духи «Душа», это было давным-давно.
– Сделай духи для меня!
– Когда-нибудь… – сказал он мечтательно. – Я создам аромат – легкий как твои волосы и глубокий как твои глаза. Для твоей матери я сделал аромат «Грация», он был немного похож на нее. Но никакой аромат не был по-настоящему похож на нее. Она была, – голос его дрогнул, – ангел…
– Не плачь, папа, – сказала Ви, гладя его по щеке. – Плакать стыдно.
– Не буду, моя маленькая Ви. Но запомни – ты никому не должна говорить об этой книге. Обещаешь?
– Да, папа.
Он повернул голову к двери, за которой спала Мартина.
– Обещай мне, Ви, что никто не узнает.
– Я обещаю, папа, – серьезно сказала девочка.
– Вот и хорошо. – Он поцеловал ее в щечку. – А теперь – марш в кровать. Тебе завтра в школу.
Натянув до плеч одеяло, Ви лежала с открытыми глазами. Она чувствовала, что произошло что-то важное. Вздохнув, она уткнулась щекой в подушку, взглянула на спящую Мартину. «Когда-нибудь, – подумала она, – я заставлю ее полюбить меня. Все меня полюбят, потому что у меня будет волшебное средство».
Арман Нувель проснулся среди ночи и снова принялся перебирать в уме проекты, идеи, мысли, пытаясь найти или возродить в своей памяти какую-нибудь новую вдохновляющую идею из прошлого. Его душа жаждала возвращения к любимому делу, но никакой возможности не представлялось. День за днем он обходил в поисках работы маленькие конторы, темные унылые склады, убогие лаборатории, везде требовались рекомендации, информация о прежней работе. В одном месте ему предложили место агента по продаже парфюмерных товаров маленьким парикмахерским, но он отказался. Ни одно из этих мест не устроило бы его, такую работу мог исполнять мальчик без квалификации и опыта.
Но месяц истекал, а квартирная плата не была уплачена. Мадам Мэрфи сказала, что может подождать, но вскоре надо было платить и за следующий месяц. Арман перестал платить мадам Мэрфи за то, что она сидела по вечерам с девочками, и она стала невнимательна к Ви и Мартине.
Было два пути – подделать бумаги о прежней работе или согласиться на любое предложенное место. «Решай, мой зайчик! – говорило улыбающееся лицо Анны на фотографии. – Что ты тянешь, дурачок?»
Уж она-то выбрала бы свободу. Ведь бежала она без оглядки из Парижа в поля, благоухающие цветами лаванды! Зачем он не оставил ее в Грасе, на просторе полей! Но тогда бы не родилась Ви… как бы то ни было, Анна до конца оставалась свободным существом. Ее дух не признавал оков. Если бы она была жива, то велела бы ему хранить верность своему призванию, оставаться свободным художником, не зарывать в землю свой талант.
«Да, моя дорогая, ты велишь мне всегда быть свободным, – думал он, – но как я смогу? Вдохновение ушло, я устал, сдался».
«Но ты не должен сдаваться!»
Он услышал ее голос совершенно ясно: «Не схожу ли я с ума? Нет, это мое воображение играет со мной в опасные игры, оно всегда было чрезмерным…»
Арман осознавал, что должен бороться, хотя потерпел поражение решительно во всем: нет работы, нет денег, нет идей новых духов, даже нет няни, чтобы ухаживать за Ви и Мартиной.
Он перепробовал десяток женщин, и каждая хотела спать с ним, со всеми он быстро расставался, сменяя простыни на постели, чтобы забыть их запах. Ни одна не подошла. Он нравился женщинам, некоторые говорили, что влюблены в него, но он относился к ним равнодушно, словно к бифштексу, который без особых эмоций быстро съедаешь, если голоден. Арман закрыл книгу в кожаном переплете и решил, если он за неделю ничего не найдет, то согласится быть агентом по продаже парикмахерских товаров и удовольствуется этой участью. Он спрятал книгу в коробку, положил ее в чемодан, запер его и отнес в чулан. Потом умылся, освежив лицо после бессонной ночи, побрился, приготовил завтрак и разбудил девочек.
Как всегда, он проводил их в школу и отправился на метро в Манхэттен, в контору, где ему назначили встречу по поводу работы.
Через два часа Арман вернулся домой преображенным, не чувствуя, что не спал ночь. Его переполняло ликование, он не мог дождаться, пока придет из школы Ви: ему нужно было с кем-то поделиться. Сбежав по лестнице, он обнял и поцеловал в обе щеки Фрэнсис Мэрфи и сообщил, что с завтрашнего дня будет работать помощником заведующего лабораторией, изготовляющей эссенции для душистого мыла, пенных составов для ванны и стиральных порошков и жидкостей. Она порозовела от смущения и опустила ресницы. Он снова взбежал наверх в свою комнату, схватил с тумбочки фотографию Анны и поцеловал ее. «Может быть, – подумал он, – магия книги в черном переплете подействовала».
Через неделю он потерял работу из-за своего проклятого упрямства.
– Эта смесь пахнет гнилью. Я не могу с ней работать, ее запах ужасен, – сказал он заведующему лабораторией.
– Вас наняли не для того, чтобы выслушивать ваше мнение. Делайте то, что вам приказано.
– Тогда я ухожу, – ответил Арман, снимая клеенчатый фартук.
Дома его радостно встретила Ви, играющая на крыльце с двумя котятами. – Ой, как ты рано, папа!
– Зайди в дом, здесь холодно, – сказал он, вспоминая, как неделю назад радостно рассказывал о своей новой интересной работе. Нет, пусть она пока не знает, почему он рано вернулся домой.
– Нет, папа, я здесь играю в школу. Здесь лучше, чем в комнате. Я – учительница, а Джуэл и Тигр – ученики. Как ты думаешь, кто из них будет лучшим в классе? Наверное, я выберу Джуэла.
– Ну, поиграй еще минут пять, не больше, а не то простудишься – Арман вспомнил, что первым другом маленькой дочки был котенок по имени Ми в доме эксцентричной мадам Клузе и как Ви плакала, требуя забрать его с собой, когда они уезжали из Каркассона.
Когда Ви вернулась в дом, Арман сидел за столом и, жмурясь, глядел на какое-то письмо. Обычно он вынимал из почтового ящика только счета.
– Это из школы, – недовольно сказал он Ви. – твоя учительница хочет поговорить со мной.
Ви увидела на листке в печатном тексте свое имя, вписанное от руки, – Вивьенн Нувель, имя своей учительницы – мисс Майелсон и дату – пятница, восемь часов вечера. Стандартное приглашение родителей для беседы с преподавателем.
– Ты пойдешь, папа? – Ви с надеждой взглянула на отца.
– Нет, я не могу.
Она глубоко вздохнула, но подавила жалобу и кротко спросила.
– Ты из-за своей работы не можешь? Но я попрошу учительницу назначить другое время.
– Нет, не из-за работы, – ответил он коротко. – С работы я ушел.
– Тогда почему же ты не хочешь пойти?! – она подбежала и дернула его за рукав; глазенки горели возмущением.
– Я плохо разбираюсь в этом, Ви, я не знаком с американским образованием. Лучше попросим миссис Мэрфи встретиться с твоей учительницей.
– Но она же не моя мама! – воскликнула Ви, щеки ее пылали гневным румянцем. Она выбежала из комнаты, Арман кинулся за ней. Он извинялся, но она отвернулась от него и глядела в окно. Когда он третий раз повторил, что обязательно пойдет в школу, девочка равнодушно сказала: – Как хочешь. Мне теперь все равно.
Ви знала, что никогда не простит его. Из-за него она почувствовала себя изгоем, не такой как все, и ненавидела его за то, что он иностранец.
Учительница, строгая маленькая женщина, плоская как линейка, сказала Арману, что его дочь прекрасно учится, но плохо контактирует с другими детьми. Он попросил объяснить, что это значит. Мисс Майелсон попыталась: – Она не живет жизнью класса, у нее не наладились социальные общения со сверстниками.
Отец хмуро молчал, и мисс Майелсон объяснила ему, как не знакомому с профессиональной терминологией иностранцу, простыми словами: – Ваша дочь не сходится с другими детьми. У нее нет друзей.
Он печально опустил голову, зная, что у нее не могло быть друзей в детстве, потому что она не общалась с другими детьми, и у нее нет опыта общения со сверстниками. К тому же она унаследовала его гордый, замкнутый характер и темперамент артиста. Он видел свою Ви одинокой, гениальной принцессой, стоящей выше других людей и ни в ком не нуждающейся… Но пока она была ребенком с отчаянной жаждой любви и общения. Не умея взывать о них, она была очень одинока, так же как Мартина. Но младшая дочь хищно вцеплялась в тех, кто был ей нужен, в то время как Ви принимала свое одиночество с печальным стоицизмом.
Арман начал продавать красители для волос, лак для ногтей, кремы, обслуживая парфюмерные магазины Бруклина и Квинса. Сначала он работал сразу для трех фирм, потом был принят к Аламоду, несмотря на свой акцент. Его английское произношение в Париже очаровывало покупателей, но в Нью-Йорке 1953 года звучало как сигнал опасности. Маккартизм был в разгаре, и предубеждение против иностранцев было связано с антикоммунистической кампанией. Покупатель, услышав Армана, способен был заявить. «Вы ведь иностранец, не так ли? Я у иностранцев ничего не покупаю. Красные нам в Америке не нужны»
Арман мог бы улыбнуться иронии судьбы, после обвинений в нацизме он стал жертвой антикоммунистических настроений. Но утешения это не давало, так или иначе он снова попал в атмосферу охоты на ведьм, и к нему вернулись прежние страхи. По ночам ему снились кошмарные сны, а днем он впадал в какое-то оцепенение: с трудом говоря, он молча протягивал покупателям флаконы и рекламные листки. Некоторые постоянные покупатели, принимая его состояние за последствия легкого инсульта, отнеслись к нему сочувственно.
Арман был угнетен сложившейся ситуацией и ощущал ее как продолжение нескончаемой цепи ненависти и насилия, начавшейся во время войны: в Германии нацисты убивали евреев, во Франции участники Сопротивления преследовали и убивали коллаборационистов, в Америке маккартисты создали атмосферу преследований и ненависти.
Много недель Арман почти не спал, едва прикасался к еде, не слышал милой болтовни Ви.
Он вновь ожил после окончания судебного процесса между сенатором Маккарти и американской армией, против которой последний выдвинул дикие обвинения. Арман следил за судебным процессом по телевизору в гостиной у миссис Мэрфи, восхищаясь твердой позицией судьи, умом и выдержкой обвинителя со стороны армии Джоэ Велча и поражаясь бешеным, но безрезультатным выпадам сенатора Маккарти и его советника Роя Кона. Исход суда восстановил доверие Армана к американской демократии, и он подписал документы о натурализации. Вскоре они должны были стать полноправными американскими гражданами. Жизнь казалась ему светлее, вновь появилась вера в свои силы, и он предложил свои услуги большой парфюмерной фирме Маргарет Пирсо, собиравшейся расширять свою деятельность. Через полторы недели пришло письмо от вице-президента фирмы по сбыту Сеймура Леви, выражавшего намерение связаться с ним в ближайшее время.
Целый месяц прошел в ожидании. Как-то в мае, возвращаясь с работы, Арман увидел Френсис Мэрфи, выбежавшую ему навстречу и радостно сообщившую, что звонил мистер Леви и назначил встречу в офисе фирмы Маргарет Пирсон на завтра в три часа дня.
– Я сказала, что вы обязательно будете, – я правильно сделала?
Он весело поцеловал ее и сейчас же позвонил Аламоду, сказав, что завтра не сможет выйти на работу, так как должен вырвать зуб. Купив новую рубашку и надев еще приличный костюм, он утром отправился в Манхэттен на Пятую Авеню, где находился офис Маргарет Пирсон. Он решился войти в здание без двух минут три, поднялся на лифте и вошел в офис шесть минут четвертого. Арману не пришлось ждать в приемной, секретарь тотчас же провел его к мистеру Леви.
– Нувель? – рявкнул Леви, едва он вошел в кабинет. – Ну, выкладывайте, что у вас за душой.
Секретарь неслышно закрыл за собой дверь, Арман опустился в кожаное кресло напротив Леви, глубоко вздохнул и ответил: – Об ароматах я знаю все.
– Ну что ж, для начала неплохо, – одобрительно улыбнулся мистер Леви. Это был совершенно лысый человек среднего роста, лет за сорок. Своим слабостям он явно потворствовал – у него было мясистое румяное лицо человека, любящего вкусно поесть и выпить, но его выражение не было добродушным, и маленькие острые глазки мгновенно и беспощадно сверлили собеседника. Арман сразу почувствовал в нем ум, высокомерие и нетерпеливость.
– Где вы работали?
– Во Франции.
– В Грасе или в Париже?
– В обоих местах.
– На кого?
– На себя. – Этот ответ в их быстрой словесной дуэли вырвался у Армана и вернулся к нему, словно бумеранг, сокрушительно ударивший в грудь – Нет, я хотел сказать, – быстро справился он, – что работал в лабораториях крупных парфюмерных фирм.
– Рекомендации у вас есть?
– Затерялись во время войны. Ну, вы знаете, как это бывало.
– Да, знаю, – нетерпеливо прервал его Леви. Он достал из нагрудного кармана две сигары. – Курите?
– Нет, спасибо.
Леви встал – он оказался ниже ростом, чем думал Арман, – снял целлофановую обертку с сигары, обрезал и бросил в корзину кончик и закурил. Стоя спиной к Арману и глядя в окно на город, сказал:
– Итак, вы знаете запахи. Ароматы фирмы «Пирсон» – классика Америки. Американская женщина покорена нами. «Пылающий лед» – наша вершина, но есть еще «Персик Мельба», «Полночное солнце», «Белая жара». Моя идея – соединение тональностей лака для ногтей и аромата духов. И Я горжусь своим детищем.
Он повернулся к Арману, держа сигару во рту, руки в карманах, и стал мерить шагами комнату.
– Мой стиль работы – наметить путь и не отклоняться с него, иначе затолкают. Мне некогда просиживать задницу. Что вы скажете об этом, Нувель? – он пронзительно взглянул на Армана.
– Надо подумать.
Леви хохотнул и снова сел в свое вращающееся кресло, откинув голову на спинку сиденья.
– Вы удивляетесь, почему я так с вами говорю, не правда ли? Я объясню. Каждый приходит ко мне, приготовив свои блестящие проекты, рассчитывая поразить меня и моментально получить место. Но я не даю ему выложить свой тщательно обдуманный и приукрашенный план, я рассказываю о работе фирмы и о том, что ей требуется. И я наблюдаю, как меня слушают. Так я поступил и с вами, Нувель. Так я могу узнать и понять вас. Потом я думаю и решаю. Конечно, не всех можно раскусить сразу. – Он глубоко затянулся. – С вами я, пожалуй, еще не совсем разобрался, Нувель. Что-то не ухватил. Остаются неясности. Но у нас есть время. – Он уронил пепел с сигары на ковер и рассеянно посмотрел на него. – Мы хотим сделать ставку на что-то новое. Классическая французская парфюмерия загнала нас в тупик. Вернее, она сама зашла в тупик, достигла предела. Таких высот, которые сейчас недостижимы, поэтому надо идти в другом направлении. Вы француз и понимаете, чего достигли Герлэн, Пату, Ленвен. А помните Жолонэя? Это вершина пирамиды, высочайший уровень. Умный как дьявол, он сделал ставку на редкость и изысканность и выиграл – такое было время Его духи словно Кохинор – величайший среди алмазов мира. Кохинор ароматов.
– Знаю. Я работал на него до войны.
– Черт возьми, неужели? – Глаза Леви загорелись интересом.
– Да. За салоном была лаборатория. Там мы сделали «Душу».
– О, подлинная классика! Если бы его фирма существовала после войны, вы стали бы там миллионером и не просили у меня работы. А что произошло со стариком Жолонэем?
– Умер, – почти беззвучно ответил Арман.
– Умер. Ах, да, вспоминаю, говорили, что он стал нацистом. Человека не угадаешь – в прекраснейшей розе скрывается червяк. Но я потрясен, Нувель, тем, что вы работали у Жолонэя.
Они оба помолчали, каждый по-своему думая о таланте и мастерстве Армана.
Леви заговорил снова. – Здесь мы не можем делать ставку на изысканность. Основой производства должен быть одеколон, а не духи, да и то никогда нельзя поручиться, что товар будет распродан. Одеколон должен дать основной тон аромата, повторяющийся в душистом мыле, пудре, дезодорантах, пенах и кристаллах для ванн. Мы создадим аромат «женщины, приверженной фирме Пирсон». Он должен будет соответствовать нашему лаку для ногтей «Полночное солнце» – темно-красному с фиолетовым отливом и создавать образ решительной, смелой женщины, такой, что всегда сумеет заполучить мужчину. Что вы об этом скажете, Нувель?
Арман подумал несколько секунд, хотя Леви глядел на него с нетерпением.
– Ну?
– Я предложил бы корицу, а главной нотой сделал бы жасмин, взяв за основу пряные запахи.
– Тропический сад, аромат пряный и крепкий. – Леви подошел к креслу Армана. – Поломайте-ка голову!
– Что? – нервно спросил Арман.
– Поломаем голову над названием. «Бали хай» – песня об Индонезии? Не пойдет – придется платить парням, которые написали песню. «Солнечный остров»? Тоже не то.
Арман не успевал следить за быстрыми скачками мысли собеседника.
– «Риск» – вот как мы назовем этот аромат! В таком названии есть сила, угроза, вызов. Но мы это еще обсудим, а сейчас Джози отведет вас к Берту Мангелло. Он заведующий лабораторией запахов, вы должны встретиться с ним сегодня. О, вместе с ним вы сочините превосходную музыку ароматов, – сердечно смеясь, Леви сел за письменный стол и кивком попрощался с Арманом.
Арман вышел из кабинета Леви словно во сне, до конца не веря своей удаче. Он будет работать над ароматом «Риск». Какое счастье, что он упомянул о своей работе у Жолонэя. После этого Леви стал относиться к нему как к ровне. Ему откроется другая жизнь, жизнь богатой прославленной фирмы изысканные приемы, элегантные женщины, знаменитые люди. Он вернется в свой прежний мир.
Берт Мангелло, худой и высокий, в белом халате, черноглазый, с изогнутым римским носом, заговорил с Арманом почтительно и любезно, очевидно, считая, что его кандидатура одобрена Леви и им придется работать вместе.
– Извините меня, наша лаборатория находится в Бронксе, и мистер Леви вызвал меня в Манхэттен только для знакомства с вами. Лабораторию вам, наверное, лучше посетить завтра утром.
Лаборатория была изумительна. В распоряжении исследователей было более двухсот ингредиентов запахов, ряды пустых флаконов ждали результатов работы, фарфоровые чашки и мензурки тонкого стекла выстроились на новеньких полках, а пустые книжные стеллажи ожидали будущих брошюр и журнальных статей о новых ароматах. Всюду была безупречная чистота.
– Прекрасно, – сказал Арман. – Все это прекрасно.
– Мистер Леви высокого мнения о вас, – сказал Берт Мангелло. – Он бы желал, чтобы вы начали работу немедленно, но, сами знаете, полагается пройти всю эту бюрократическую волокиту. Ну, анкеты и прочее. К сожалению, иногда это тянется довольно долго.
Через неделю Арман позвонил Леви и попросил передать, что звонил Нувель. Ответного звонка не было. Он позвонил Берту Мангелло – того не оказалось на месте. Он начал звонить по обоим номерам каждый день – безрезультатно. Наконец, Берт Мангелло сжалился над ним и подошел к телефону.
– Сожалею, мистер Нувель, – сказал он. – Вы не подошли.
– Почему?
– Не имею возможности ответить вам. До свидания.
Арман сжимал в руке замолкшую трубку. Он уже догадался об исходе дела, когда они перестали подходить к телефону. Но почему? Наверное, Леви узнал о его прошлом? Этот человек хитер, как лисица.
– Я не получил работу, – сказал он, вешая телефонную трубку, подошедшей Френсис Мэрфи.
– Бедняжка, может быть, это потому, что натурализация еще не окончательно оформлена.
«Если бы только поэтому», – подумал Арман. Но он знал, что дело в другом. Приговор был окончательный и обжалованию не подлежал. Круг замкнулся. Арман оказался в тупике.
