Текст книги "Ароматы"
Автор книги: Джоанна Кингсли (Кингслей)
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)
Джоанна Кингсли
Ароматы
ЧАСТЬ I
Нью-Йорк
1
Осень 1983 года
– Дорогу королеве! – провозгласил звучный мужской голос.
Гости замерли в ожидании с бокалами шампанского в руках. Шелк и тафта женских платьев шелестели под дуновениями ветерка теплой октябрьской ночи над Центральным парком Нью-Йорка.
Ви Джолэй вошла на террасу, освещенную маленькими разноцветными японскими фонариками. Со всех сторон слышались похвалы и восхищение: она снова добилась успеха, выглядит ошеломляюще и ее новые духи просто божественны. «Льстивый лепет мира моды», – думала она, но в душе росло чувство торжества: на закрытых демонстрациях парфюмерных изделий в Далласе и Беверли-Хиллз новые духи были распроданы мгновенно.
Стройная, в прямом платье с обнаженным плечом из серебристого шелка, с бриллиантовыми сережками в ушах, она вся светилась и очень соответствовала своему имени – Жизнь!
Для покупателей она была мадам Джолэй, но для тех, кто знал ее близко, она – королева Ви, королева пчелиного улья [1]1
Французское vie – жизнь рифмуется с английским bee – пчела.
[Закрыть], правительница и источник жизни созданного ею волшебного королевства ароматов.
– Я признательна всем собравшимся здесь, – взволнованно зазвенел голос Ви. – Мое дело существует благодаря вашей поддержке.
– Чепуха, моя милая! – перебила ее Филиппа Райт, старый друг и покровительница Ви. – Ваше дело существует только благодаря вам, а мы – всего лишь восхищенные зрители.
Ви улыбнулась крошечной женщине, которая в свои шестьдесят лет была полна энергии и занимала пост вице-президента парфюмерной фирмы Джолэй. – Нет, не только благодаря мне. Разве вы забыли, Филиппа, что именно вы подняли меня на лестницу успеха?
Филиппа покраснела от удовольствия; публичное признание ее заслуг молодой триумфаторшей было ей приятно, но она ответила, как обычно колко и насмешливо:
– Я вас не подняла, а подпихнула, вы были впереди, а я сзади. Слава Богу, вы не оступились на лестнице, не то бы свалились мне на голову и раздавили мою субтильную особу.
Присутствующие рассмеялись, и сразу же блестящая торжественность приема сменилась теплой, едва ли не семейной атмосферой.
Майк Парнелл, личный адвокат Ви, ласково обнял Филиппу за талию. Он преклонялся перед этой женщиной, наделенной «шестым чувством» – чувством моды. Она угадывала новый стиль и умела внушить своим покупательницам, что он создан именно для них и выражает их индивидуальность.
«А Ви Джолэй, – думал Майк, – наделена этим чувством в отношении ароматов. Женщина, пользующаяся ее духами, чувствует, что, нанося капельки духов за ушами и между грудей, она утверждает свое скрытое «я», таинственное и прекрасное».
Ви обладала и особым талантом продвижения своих новых открытий. Сейчас она знакомила публику с духами «О! де Ви…» [2]2
«О! Это же – от Ви…» (фр.).
[Закрыть], устроив прием не в ресторане, а в своем пентхаузе [3]3
Надстройка на крыше многоэтажного дома, самое дорогое помещение в больших городах.
[Закрыть], что создавало особую атмосферу интимности. Интерьер пентхауза был роскошным и изысканным. Часть его занимала оранжерея с тропическими цветами и экзотическими деревьями – уголок тропиков в сердце Нью-Йорка. Обстановка носила печать тонкого вкуса и артистизма Ви Джолэй: белый мрамор, светлое дерево, большие светильники под потолком. Несколько маленьких мраморных фонтанчиков наполняли комнаты ароматом новых духов «О! де Ви…».
Гости, – богачи или знаменитости, или то и другое, – расхаживали по комнатам в изысканных туалетах от лучших модельеров.
– Враг в нашем стане! Я чувствую запах новых духов фирмы Ива Сен-Лорана, еще не поступивших в продажу! – с видом заговорщицы прошептала Ви на ухо Майку.
– Какое у вас обоняние, Ви, это просто фантастика!
– Всего-навсего профессионализм. – Ви пренебрежительно пожала плечами, и по блестящей серебрящейся глади ее платья прошла легкая рябь.
– А кто эта дама в фиолетовом? – шепотом спросил Майк.
– Вице-президент моего банка. Ей за семьдесят, но она даже не думает уходить со своего поста. Не пойму, чем она надушена, пожалуй это духи, изготовленные по индивидуальному заказу.
– Запах ужасен!
Ви засмеялась:
– У нее ослабло обоняние, поэтому она выбирает самые крепкие духи и льет их на себя, пока не почувствует запаха. Эффект получается ужасный. Она похожа на слепую женщину, одетую в платье, выбранное самостоятельно. Советчиков она не признает, а доверяет только собственным чувствам, не понимая, что одно из них ей отказало.
– Ей кажется, что ее обоняние безупречно! Безумная! – заметил Майк.
К ним подкатился круглый человечек с легким венчиком волос вокруг лысины. Он звонко чмокнул Ви в щеку, восклицая:
– Какую лососину у тебя подают, дорогая! Лучшей я не пробовал многие годы…
– Это копченый лосось из Шотландии, Мэр-рей.
– И я тоже оттуда родом, – весело подхватил толстячок. – Рыбка великолепная.
Мэррей Шварцман много лет был коммерческим директором Ви, восхищался ею и был предан ей как верный пес. Ви считала его одним из самых надежных друзей.
– Что вы думаете о расширении фирмы Джолэй? – спросил Мэррей, неожиданно посерьезнев.
– Сама не знаю. – Улыбка исчезла с лица Ви. – У моей сестры талант деловой женщины, мы никогда так не преуспевали. Вы работали со мной все эти годы, Мэррей, и знаете, как я вела дело: я знала все, что касалось Джолэй. Но теперь фирма так разрослась…
– А где же ваша сестра? – спросил Мэррей. – Разве она не появится здесь?
«Может быть, и не появится, – мрачно подумала Ви. – На похороны отца я так ее и не дождалась». Вслух же сказала сердито: – Появится как чертик из шкатулки. Как главное лицо во втором акте.
– Но вы уж не дайте ей оттеснить себя со сцены, – резко закончил Мэррей.
Он отошел от Ви, и к ней тут же устремился, восторженно простирая руки, розовощекий старый херувимчик: – Ну, сегодня вечером вы превзошли самое себя, моя прекрасная леди!
– Спасибо, Пьеро! – ответила она модному фотографу.
– Эти модели бесподобны! Я каждую их них мог бы снимать с утра до вечера! И что это за блеск вы наложили им на кожу?
Шесть манекенщиц – две негритянки, одна азиатка и три европейские женщины, – весь вечер расхаживали среди гостей, вручая им пробные флакончики «О! де Ви…» Они были одеты в платья из мерцающего шелка цвета слоновой кости, а обнаженные шеи, плечи и руки сияли тем же радужным блеском, что и донышко каждого флакона «О! де Ви…»
– Мы целый месяц вручную распыляли эмульсию «Мать жемчугов» в сотни флаконов пробных духов и сегодня обрызгали ею моделей, – сказала Ви.
– Гениально! А какое изумительное название – «Мать жемчугов»!
Ви улыбнулась. Тонкий слой «Матери жемчугов» в каждом флакончике позволил продавать духи по сто пятьдесят долларов за унцию. Поистине магический мазок!
– Название духов – тоже находка! – сказал Дон Гаррисон, банкир Ви. – Вы наживете миллионы!
Ви знала, что Дон Гаррисон не склонен к восторженности и зорко следит за состоянием ее дел. Она могла положиться на него как на скалу Гибралтара. Именно к нему она обратилась, когда Нина уехала и семья потеряла материальную опору. Ви решила начать свой бизнес, и Гаррисон рискнул дать ссуду восемнадцатилетней девушке. Чутье не обмануло его: она вернула деньги задолго до своего совершеннолетия.
– Да, название основано на игре слов. «О!» выражает тайну, экстаз, чудо. Это заклинание, магическая формула замкнутого круга. А второе значение «О де Ви» [4]4
Eau de vie (фр.) – яблочная, ягодная, пшеничная и другая водка.
[Закрыть]– буквально «вода жизни» – бодрящий, немного экзотический, очень крепкий алкогольный напиток.
– Такие тонкости мне недоступны, детка. Я владею магией финансов, а о магии слов могу только сказать, что она впечатляет даже такого прозаического человека, как я. Вы во всем – победительница, первый призер. Но где же Мартина? Ведь вы вместе подготовили этот триумф?
– Да, я жду ее с минуты на минуту, – ответила Ви не вполне уверенно, – и отошла от Дона Гаррисона, опасаясь, что он заметит ее беспокойство.
* * *
Гости уже начали расходиться. Илэйн Смоллет, секретарша Ви, работавшая у нее уже более пятнадцати лет, подбежала к ней, пробившись сквозь густую толпу. – Что мне делать с этими шутами-фотографами? – с досадой воскликнула она. – Они прикончили лососину, напились шампанского и собираются уходить!
– Задержите их, – отозвалась Ви. – Рассказывайте им басни, поите шампанским, делайте все, что угодно. Пусть подождут!
– Я говорила им, дорогая! Твердила, что необходимо снять сестер Джолэй вместе! Но половина из них молокососы в костюмах сафари, такие всегда нащелкают по нескольку кадров – и поскакали за новой добычей!
– Загипнотизируйте их! Делайте, что хотите! – раздраженно повторила Ви.
В этот момент из холла донесся шум голосов. «Слава Богу, она пришла, наконец», – подумала Ви.
– Эй, вы, парни, – весело отмахивалась от фотографов Мартина Джолэй, – дайте хоть гребешком по волосам провести!
Репортеры, не обращая внимания на ее протест, снимали кадр за кадром, в которых темные кудри и лукавые черные глаза Мартины оттеняли белокурую царственность ее сводной сестры Ви. Сестры были красивы, исключительно фотогеничны и совершенно несхожи. Мартина была ниже ростом и полнее, а ее оживление и неугомонность резко контрастировали со спокойной грацией Ви. На фотографиях они походили на снятых рядом кинозвезд противоположного типа – Лиз Тейлор и Грейс Келли. Их называли сестрами Джолэй, но это был их деловой псевдоним, и обе женщины носили другие имена.
Изумрудно-зеленое платье Мартины – модель Оскара де ла Рента – падало и клубилось пышными волнами рядом с серебряной колонной света – платьем Ви от Адольфо. Всякий раз, когда Пьеро д'Анжело снимал сестер вместе, он говорил, что «пополняет свою польскую папку», имея в виду их полярность.
Шутка Пьеро соответствовала действительности – каждая из сестер излучала свой особый магнетизм, силовые поля которого притягивали и отталкивали друг друга.
– Ну, хватит, убирайтесь, парни! – сказала Мартина, когда они снялись во всех возможных вариантах с флаконами «О! де Ви…» – Она наклонилась к Ви и прошептала: – Мне надо поговорить с тобой…
– Спасибо, – сказала Ви репортерам. – Не забудьте взять себе по пробному флакону духов. – Потом она повернулась к сестре и тихо ответила: – Встретимся в моей спальне… через пять минут…
Поднимаясь по лестнице сквозь толпу гостей, Ви гадала, почему же все-таки опоздала Мартина. Она никогда не пропускала приемов, на которых присутствовали представители прессы. С тех пор как Марти стала участвовать в бизнесе фирмы «Парфюмерия Джолэй», она шла на голову впереди Ви, стремясь расширить сферу влияния фирмы, организовать производство на современном уровне, добиться высокого рейтинга в мировой парфюмерии. Ви старалась умерить энергию Мартины и сохранить фирму, основанную ею, во владении семьи, но это ей уже не удавалось. Две трети акций было пущено в продажу, и политика Мартины получила одобрение многих влиятельных акционеров фирмы. Даже Дон Гарри-сон считал, что придется идти в предложенном ею направлении – это неизбежно. Филиппа сохраняла нейтралитет, Илэйн Смолетт обрушилась на Мартину с гневными нападками, так что Ви была вынуждена умерить ее пыл.
Ви решительно противилась полной распродаже акций, и наложенное ею вето пока что оставалось в силе. Но уже было ясно, что продажа акций укрепила кампанию, и полученный доход удачно употребили на расширение закупки сырья, – так что политика Мартины явно себя оправдывала, а позиция Ви многим представлялась чрезмерно консервативной. Все же Ви удавалось сохранять общий контроль и проводить свою линию. Как всегда, она проявляла стойкость и выдержку.
– Вот это да! – Марта вбежала в спальню и резко захлопнула за собой дверь. – Какую толпу лизоблюдов ты у себя собрала!
– И добрых друзей тоже, – резко парировала Ви.
– А, что толку от льстивой болтовни! – Марти плюхнулась на кровать, как будто она была не в изысканном вечернем платье, а в джинсах, и, растянувшись на спине и заложив руки за голову, внимательно поглядела на лицо Ви, прислонившейся к гардеробу, выполненному в георгианском стиле.
– Извини, что опоздала. Меня задержало важное дело. Очень важное. Я была на бирже. За последнюю неделю наши акции подскочили.
– Да, это «О! де Ви…» – заметила Ви. – Такой успех! Только в Далласе продано…
– Нет, дело не в этом. Конечно, выигрышный товар тоже влияет на общую ситуацию. Но, повторяю, дело не в этом. Знаешь, кто скупает наши акции?
– Мы следим за этим…
– Но у тебя нет данных за последнюю неделю, – перебила ее Марти. – Или ты не осмыслила их. Все покупатели связаны с «Мотеком». – Марти перевернулась на живот, приподнялась на локтях и уткнула лицо в ладони, наблюдая за реакцией Ви.
Ви покачала головой. Она знала, что интернациональный синдикат «Мотек» оперировал акциями многих фирм, но до сих пор не имел дел с парфюмерией. Ви была решительно настроена против такого рода вкладчиков – синдикаты были слишком сильны, принимать их в качестве партнеров было небезопасно. Она не хотела, чтобы «Мотек» или любой другой синдикат внедрился в фирму Джолэй.
– Но они не занимаются косметикой, – запротестовала она, – их никогда не интересовали ни духи, ни парфюмерные товары. С какой стати они начнут проявлять интерес к нашей фирме?
– А вот начали! – кивнула Марти. – И заинтересованы всерьез. Покупают большие пакеты акций, подготавливая почву. Совершенно явно – они хотят купить нашу фирму.
– Но мы им не позволим! – вскричала Ви.
– Почему бы! Они не поскупятся!
– Тогда фирма «Джолэй» перестанет существовать! Пока в наших руках треть акций, мы можем удержать свои позиции и не допустить ликвидации фирмы! Я могу!
Марти с ленивой улыбкой спросила:
– Ну, а если не можешь?
Ви мгновенно поняла, что имеет в виду сестра. Она может… она хочет продать свои акции.
– Подумай, Ви, сколько денег можно огрести. Можно купить полдюжины таких вот пентхаузов.
Ви гневно затрясла головой: – Ты играешь моей жизнью, моим делом, я не допущу этого!
Марти соскочила с кровати и подошла вплотную к Ви: – Мне надоело исполнять твои приказы, дорогая сестренка. Теперь распоряжаться буду я. С тех пор как я вошла в дело, все в фирме изменилось, а ты этого и не заметила. И я не допущу, чтобы ты своей дурацкой политикой разорила меня. Ты слишком старомодна, Ви, ты живешь прошлым. Но власть перейдет ко мне – вот увидишь.
Ви попятилась от угрожающей близости сестры, но голос ее остался твердым:
– Ты всегда хотела, чтобы все было по-твоему, Марти. С самого детства! – Ви подошла к двери и открыла ее. – Но тебе никогда не удавалось подчинить меня и теперь не удастся!
Ви выскочила из спальни и, захлопнув за собой дверь, побежала прочь. Потом замедлила шаг и спустилась по лестнице к своим гостям.
2
1951
Четырехлетний ребенок упирался и висел на руке отца тяжелым грузом. Арман сжал ручку дочери и потащил ее за собой.
Арман Жолонэй, или Арман Нувель, шел по улице Бруклина жарким ноябрьским вечером, ведя за руки двух маленьких дочерей. В кармане его суконного серого костюма было несколько вырезанных из газет объявлений о сдаче комнат. Мужчины в рубашках с короткими рукавами распивали пиво на крылечках своих домиков, переговариваясь с соседями; женщины в легких цветастых летних платьях прогуливались по улице с детскими колясками или выходили из бакалейных лавочек. Он подумал, что многие из них, с рядами металлических бигуди на голове, похожи на Медузу Горгону. Воздух улицы был полон сильными, раздражавшими его тонкое обоняние запахами чеснока, майорана и кислой капусты с тмином.
Он выпустил ручку старшей дочери Ви, достал из кармана носовой платок и высморкался. Ви наморщила носик.
Армана удручали не только тошнотворные запахи, но и убийственная жара. Он не знал, что осенью в Новом Свете нередко бывает период, называемый «индейским летом». В костюме с галстуком он обливался потом. Улица была завалена кучами мусора – засаленными газетами с кровавыми пятнами томатов, комками спитой кофейной гущи, банками из-под пива и сигаретными окурками. Арман осторожно обводил детей вокруг этих дурно пахнущих островков.
– Дай руку! – резко крикнул он Мартине, которая, наконец, ухитрилась вырваться и готова была пуститься наутек.
– Я хочу эту руку, – заныла она, показывая на сцепленные руки отца и Ви. «Вот зелье-девчонка…» – подумал он и подтолкнул ее к своей левой руке, которую Ви послушно отпустила. Мартина вцепилась в руку отца и показала язык сестре. Та спокойно перешла на ее место и, взяв Армана за правую руку, подняла на него светлый задумчивый взгляд.
– Понюхай, папа! – сказала она с улыбкой. – Прелесть какая!
За ветхим домом, мимо которого они проходили, жгли сухие листья, и в воздухе разливался горький, пряный запах.
– Это огонь. Он опасен, – сказал Арман. Когда-нибудь он расскажет Ви об огне, который уничтожил дело Жолонэй и погубил его будущее. Когда-нибудь – ведь пока ей только семь лет.
Мартина снова пыталась выдернуть руку. Она повисла на руке отца всей тяжестью, и Арман почувствовал усталость и раздражение.
– Вот чертовка, а, папа? – сочувственно заметила Ви, и он улыбнулся старшей дочери. Она чувствовала и отражала его настроения, словно сейсмограф; они были созвучны. Иногда Арману смутно представлялось будущее, где они будут вдвоем – король и принцесса одной крови, одного рода – без этого неугомонного черноволосого дьяволенка рядом.
– Папа, – сказала Мартина, – Ви навоняла.
– Неправда. Нельзя так говорить, – возразил он. Арман старался быть беспристрастным в своем отношении к дочерям. Ведь Мартине всего четыре года. И она не виновата, что родилась на свет. Виноват он. После смерти Анны, золотой Анны, слабодушие толкнуло его к другой женщине. Образ Анны засиял перед ним: лицо, освещенное солнцем, свежая кожа, словно сбрызнутая дождем.
– Она вонючка, и ты тоже, – завопила Мартина.
Образ Анны лопнул, как мыльный пузырь. Он рванул к себе ребенка и крепко шлепнул по ягодицам. Мартина пронзительно завопила. На него стали оборачиваться: иностранец в костюме с галстуком бьет ребенка на улице. Взгляды были недружелюбные, но какая-то пожилая женщина одобрительно кивнула – детей распускать нельзя!
Арман сердито огляделся, вынул из кармана бумажку и потащил детей дальше. Вопли Мартины сменились всхлипываниями. Остановившись у дома, выкрашенного в темно-зеленый цвет, он строго сказал девочкам: – Ведите себя здесь как следует. Не вертитесь под ногами у взрослых, как щенята.
Мартина посмотрела на него темным сумрачным взглядом – она его не простила.
– Будете умницами, куплю мороженое, – посулил он.
– Шоколадное! – потребовала Мартина, знавшая, что Ви любит ванильное.
– Какое захотите. Два брикета.
– Две формочки, – поправила его Ви. – Не брикеты, а формочки.
Она усваивает американские выражения так же легко, как утенок, вылупившийся из яйца, начинает плавать. И Мартина уже говорит, словно родилась в Америке. Сам Арман изучал английский во Франции, и его английские и американские клиенты восхищались его произношением и оборотами речи. Однажды герцогиня Виндзорская сказала, что английский месье Армана приятнее для слуха, чем пение Мориса Шевалье. Но в Америке девочки нередко поправляли его. Они легко, как свойственно детям, усвоили английский в Канаде, где все они прожили год, покинув Францию. Потом они перебрались в США. На границе чиновник иммиграционной службы допрашивал Армана, не коммунист ли он. Его поддельные документы благополучно прошли проверку, и он под чужим именем отправился с детьми в Нью-Йорк, надеясь, что тучи его судьбы рассеются и вновь засияет солнце. Но пока он тащился по грязным улочкам Бруклина, – бедного нью-йоркского предместья. В Париже к жителям таких пригородов относились с презрением. Это были «они», «другие», чужаки, не имеющие ничего общего с парижанами, – жителями города с мировой славой.
– Вы должны вести себя хорошо, – внушал он девочкам, сомневаясь, что успех зависит от их хорошего поведения. «Только без детей!» – фыркнула предыдущая хозяйка, как будто он привел целую ораву детишек. Но Арман слышал, что из души ее рвется крик: «Только не иностранцы!» Он видел ее подозрительный тревожный взгляд и понимал, что его выдают и покрой костюма, и блестящие европейские туфли, и иностранный акцент. Все это отпугивало бруклинских домохозяек, сдающих комнаты. И еще, наверное, то, что он был одиноким мужчиной с двумя детьми. Женщины понимают, что дети без женского присмотра создают домохозяйке немало хлопот.
Так что дело было не в самих детях, хотя не мешало бы им быть послушными и воспитанными. Но иные хозяйки посматривали на них благосклонно. Голубоглазая Ви со светлыми косичками, в которые она умела сама вплетать ленты, выглядела ангелочком, а чернокудрую и черноглазую Мартину женщины называли куколкой.
Они поднялись по деревянным ступенькам. Арман нажал кнопку звонка и начал нервно переминаться перед окрашенной охрой дверью.
Открыла увядшая женщина в очках в светлой оправе. Платье унылого цвета и скверного покроя висело на ней, как на вешалке.
Он показал вырезанное из газеты объявление. – Миссис Мэрфи? Я Арман Нувель, хотел бы снять у вас комнаты.
Она молчала, и он увидел, что она заглядывает ему за спину. – А это мои девочки, Ви и Мартина.
– Рада вас видеть, – пробормотала она.
Он улыбнулся, глядя в ее серые с намеком на голубой цвет, словно много раз стираная голубая тряпка, глаза.
– Заходите, пожалуйста, – сказала она апатично.
Он последовал за ней, глядя на ее безвкусные белые мягкие туфли – обувь медсестры или сиделки. «Пожалуй, на этот раз выгорит», – решил он и приободрился. Эту женщину он сумеет расположить к себе.
Находящаяся прямо напротив входной двери деревянная лестница со щербатыми ступеньками вела на второй этаж. Миссис Мэрфи повернула направо и провела Армана в гостиную.
Он вздрогнул – воспоминания четырехлетней давности ожили в памяти. Мещанская обстановка точь-в-точь соответствовала вкусу его второй жены, женщины, которая пыталась убить его дочь.
Вышитая золотой нитью салфетка с кисточками на пианино, на ней – китайские кошечки, изгибающие спину, стеклянные слоники и яркие лубочные картинки, изображавшие мадонн. По всей комнате были расставлены дешевые безделушки, гордо красующиеся на видных местах, словно бесценный антиквариат.
– Садитесь, пожалуйста, – предложила миссис Мэрфи, показывая на софу – уродливую светло-зеленую громадину, покрытую подушками с изображениями котят и щенят. Когда он сел, хозяйка опустилась на противоположный конец софы, на максимальном расстоянии от Армана. Девочки плюхнулись в кресла.
– Чем вы занимаетесь, мистер Нувель?
Арман наклонился: она говорила тихо, а он с детства страдал нервной глухотой, понимая речь собеседника, если ясно видел его лицо и мог следить за движениями губ. Женские голоса он слышал хуже, чем мужские, и английскую речь разбирал по движениям губ с напряжением.
– Духи, – ответил он. – Я парфюмер, делаю духи.
– О! – домохозяйка не догадалась, что Арман плохо слышит; когда он придвинулся, румянец бросился ей в лицо. – Я не знала, что этим занимаются мужчины.
Она вообще ничего не знала о духах. Они были так же недоступны ей, как орхидеи или шампанское. Даже их названия – «Мой грех», «Радость» и другие непонятные ей французские слова – звучали как таинственные послания из другого мира, где все богаты и элегантны.
– Во Франции все парфюмеры – мужчины.
– Вот как, – отозвалась она, чувствуя, что лицо ее охвачено жаром. – Вы из Франции!
Он кивнул.
– А где ваша жена, мать девочек?
– Умерла… – Он сложил ладони, изображая гробницу.
– О, извините…
– Ничего, – сказал он мягким, но решительным тоном, желая прекратить расспросы.
Она поняла и начала рассказывать о себе: – Я вдова. Дети взрослые, я с ними почти не вижусь…
– Это печально, – посочувствовал он, возликовав в душе. Одинокая старомодная женщина скучает без детей, заинтересовалась им – это он улавливал безошибочно. Что может быть удачнее?
– А чем вы занимаетесь, миссис Мэрфи? – спросил он вежливо. Арман слышал, что в Америке принято расспрашивать о работе.
– Я веду дом, у меня четыре жильца. Кроме того, я ухаживаю за престарелыми больными, несколько часов в день… – Она остановилась, боясь ему наскучить.
– О, какая вы добрая женщина, мадам. Ваша работа благородна, вы делаете доброе дело… – Он верно догадался по ее туфлям об ее унылой жизни при лежачих больных с искалеченными артритом суставами, возне с подкладными суднами и т. п.
– Да, наверное, вы правы, – удивленно отозвалась она.
Она сняла очки и несколько мгновений пристально смотрела на него, потом скромно опустила глаза. – Не хотите ли чашечку кофе? А детям шоколад с молоком? – спросила она с запинкой.
– О, вы слишком добры, слишком добры, – вкрадчиво прошептал Арман, вставая вслед за ней с софы. Он заметил, что движения ее некрасивы и лишены женственности. Он снова почувствовал прилив уверенности: его обаяние подействует на этот раз.
Идя на кухню, Френсис Мэрфи, удивлялась самой себе – прежде она никогда не угощала постояльцев. Но этот мужчина произвел на нее впечатление. В нем что-то было… Рот, выдающий повышенную чувственность, с тонкими длинными губами; сильные скулы; скрытый огонь во взгляде. Его близость во время разговора… Она ощущала запах лаванды, исходящий от маленького платочка в верхнем кармане его строгого европейского костюма, такого необычного и элегантного.
Дрожащими руками она поставила чайник. Если он останется, она сдаст ему комнату Юргенса… Романтическое воспоминание юности… Рассказы Юргенса о снежных пиках Альпов, золотистые волоски на его запястьях… Если этот элегантный человек поселится в комнате Юргенса, она будет заходить к нему… Френсис закрыла глаза и улыбнулась.
Когда она вошла в гостиную, Арман встал и взял поднос из ее рук. Он глядел на нее, пока она, взмахнув ресницами, не опустила глаза.
Они в молчании выпили кофе; девочки вполне прилично вели себя за столом, занятые шоколадом.
– Хотите посмотреть комнаты наверху? – решительно сказала Френсис Мэрфи.
Он улыбнулся про себя: дело сделано, комнаты за ним. Теперь еще надо попросить ее отсрочить выплату положенного двухмесячного аванса. Таких денег у него не было, а переехать надо было немедленно – пребывание в отеле съедало остатки его скудных ресурсов. И надо надежно устроить девочек, чтобы отправиться на поиски работы. Он больше не мог справляться с ними один – это были адские муки и тяжкие оковы.
– Ну что ж, малышки, – позвал он дочек, – пойдемте наверх с этой любезной леди.
Они послушно последовали за старшими. Стена вдоль лестницы была увешана выцветшими черно-белыми фотографиями безлюдных морских видов. – Это я снимала в Атлантик-Сити, – сказала Френсис, – я ездила туда с матерью, очень давно.
На лестничной площадке стояла огромная белая керамическая раковина. «Уродливая вещь», – подумал Арман, но почувствовал, что должен выразить восхищение. – Какая интересная скульптура, – сказал он.
Френсис просияла, ее щеки порозовели: – Правда? Вам нравится? Я купила ее три недели назад, как бы сделала себе подарок. А до того как я смогла ее купить, я несколько недель ходила мимо магазина, чтобы убедиться, что она не продана. Я просто в восторге от нее! Как приятно, что она вам понравилась!
«Ужасно», – подумал Арман. Комнатки на втором этаже были небольшие, но солнечные, цена – 58 долларов в месяц – вполне приемлемая. «Нечего делать, – вздохнул Арман, – придется привыкнуть к атмосфере вопиющей вульгарности».
Френсис нерешительно спросила: – Можете ли вы заплатить двухнедельный аванс, мистер Нувель?
Он заверил, что заплатит и переедет завтра же. Арман был в восторге: 29 долларов вместо 116 – двухмесячного аванса. Сияя, он распростился с хозяйкой и повел девочек к отелю.
Оставшись одна, Френсис задержала дыхание. Прекрасный принц поселится в ее доме!
Ви подняла к Арману лицо и сказала: – Ну и платье на ней, словно мешок!
– По-моему, она добрая женщина, – возразил Арман.
– Все равно, выглядит как чучело. И пахнет кислятиной.
«Да, – подумал Арман, – семилетняя девчушка имеет свои критерии, она унаследовала он меня и Анны строгий художественный вкус. Но удастся ли ему уберечь ее от вульгарной нищенской жизни?» – Что поделаешь, со многим приходится мириться, наверное, все к лучшему… – неубедительно возразил он.
– А мороженое? – Мартина дергала Армана за руку.
– Сейчас купим, ты его заслужила.
– Два!
– Ладно, два. И тебе два, Ви.
Ведя детей в аптеку и наделяя их там мороженым и содовой, Арман думал о молчаливом соглашении, которое он заключил с миссис Мэрфи. Она рассчитывает на его внимание, потом – на любовную связь. Сначала она будет скромницей, и он должен будет добиваться ее милостей. Если он будет настойчив, она неожиданно уступит, будет нежна и, может быть, даже экспансивна. И станет требовать более того, что он намерен ей дать. Он не в первый раз был действующим лицом этой комедии жизни.
С юношеских лет его волновали женщины, и они легко поддавались его чарам, находили его очаровательным и даже неотразимым. Он льстил каждой из них, а потом использовал результаты своего таланта. Но на этот раз он призывал себя к осмотрительности.
Когда на следующий день он вернулся, комнаты показались ему еще более тесными и убогими, чем накануне. «Все-таки есть где жить», – утешил он себя.
Когда год назад в Марселе он стал думать о жизни в Америке, то воображал себе большую квартиру в Манхэттене, в современном стиле, с интерьером в духе Фрэнка Ллойда Райта, с большими стеклянными панелями и светильниками дневного света под потолком, с видом на Гудзон, или хорошенький загородный коттедж с помещением для лаборатории, с цветущими деревьями в саду, с собакой, радостно встречающей его у ворот по вечерам, с конюшней для верховых прогулок Ви и Мартины.
Так воображали свою жизнь в Америке многие эмигранты: у каждого индивидуализированный вариант Великой Американской Мечты о расцвете личности благодаря таланту и трудолюбию. Но Арман был не только эмигрант – он был беглец. И хотя он был уверен в своем таланте, продемонстрировать его он не мог.
Вместо загородного коттеджа или манхэттенской квартиры он должен был поселиться с дочерьми в грязном бруклинском предместье. «Мечты окончились в тесном курятнике, – язвительно резюмировал Арман. – Пансион, убогие комнатушки с дверями в темный коридор, скрипучая лестница, уродливая раковина на площадке».
Обливаясь потом, он втащил по лестнице свой багаж. Открыв дверь в комнату Ви и Мартины, он увидел, что постели уже в беспорядке – девочки спорили, кому достанется какая кровать и кидали друг в друга подушками.
– Уйми ее, – сердито приказала Ви.
Он устал и хотел отдохнуть, но рыцарь должен был внять призыву своей принцессы. Он поглядел на две одинаково застеленные кровати под уже смятыми розовыми покрывалами. На одной лежала игрушечная панда, на другой – тигренок. Это были игрушки Мартины.
