Текст книги "Под защитой камня"

Автор книги: Джин Мари Антинен Ауэл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 61 страниц)

Эйла мельком отметила, что Джондалар о чем-то разговаривает со своей матерью. Сделав глоток вина, она с интересом посмотрела на чашку. Видимо, ее выточили из полого бизоньего рога, скорее всего из той части, что ближе к острому концу, учитывая маленький размер. Приподняв сосуд, она взглянула на донышко; донную часть вырезали из дерева, и она плотно обхватывала скругленный конец чаши, крепко удерживая его. На боку виднелась какая-то резьба, и при внимательном рассмотрении Эйла с удивлением обнаружила, что это было вырезанное искусным мастером прекрасное изображение лошади.

Поставив чашку, она взглянула на низкий стол, вокруг которого они сидели. Ремни связывали вместе раму с ножками из гнутого дерева, и на них лежала топкая известняковая плита. Ее поверхность также покрывала циновка, только более топкого плетения с разнообразными узорами, в которых угадывались очертания животных и геометрических символов, выделенных разными оттенками серого и рыжеватого цветов. Вокруг стола лежали сделанные из разных материалов подушки. Кожаные сиденья были похожего рыжеватого оттенка.

На этом каменном столе стояло два каменных светильника. Первый был прекрасно вырезан в форме плоской чаши с декоративной ручкой, второй являлся грубым подобием первого, выдолбленным на скорую руку из куска известняка. Горящие фитили питались жидким салом – животным жиром, растопленным в кипящей воде, – налитым в углубления. В наскоро сделанном светильнике горело два фитиля, а в красивом – три. Все фитили испускали одинаковое количество света. Наверное, грубый светильник служит лишь временным устройством для освещения сумрачного жилья, пристроившегося к скальному своду.

Внутреннее пространство дома, разделенное подвижными перегородками на четыре помещения, выглядело чистым и аккуратным и освещалось еще несколькими каменными светильниками. Для большинства разделительных перегородок использовалась цветная и красиво украшенная недубленая кожа, закрепленная на деревянных рамах. А несколько полупрозрачных ширм, как решила Эйла, вероятно, изготовили из внутренностей больших животных, обработав и высушив их в растянутом состоянии.

В левом конце, возле задней скальной стены, скрытой за кожаными панелями, стояла особенно красивая ширма, сделанная из полупрозрачной кожи – такой светлый материал срезали с внутренней поверхности еще не выделанных, но высушенных шкур. Помимо изображения лошади, эту ширму украшали какие-то загадочные узоры, состоящие из черточек, точек и квадратиков, нарисованные черной краской и разнообразными оттенками желтого и красного цветов. Эйле вспомнилось, что Мамут Львиного стойбища пользовался подобной ширмой во время ритуалов, хотя на ней были только рисунки черного цвета. Его ритуальная ширма была сделана из кожи нижнего слоя шкуры белого мамонта и считалась главной святыней очага Мамонта.

На полу перед этой разрисованной ширмой лежала сероватая шкура, в которой Эйла сразу узнала лошадиную шкуру с теплым подшерстком, выраставшим у этих животных перед холодным сезоном. Сзади лошадиную ширму красиво подсвечивал какой-то огонь, вероятно, исходивший из стенной ниши.

Вправо от ширмы вдоль стены тянулись ряды полок, сделанные из более тонких известняковых плит – по сравнению с половыми – и заполненные предметами домашнего обихода и разнообразной утварью. На полу, под нижним рядом полок, где наклон стены был больше всего, также виднелись неясные очертания каких-то предметов. Эйла поняла хозяйственное назначение многих из этих вещей, но некоторые из них были вырезаны и расписаны с таким мастерством, что сами по себе просто украшали жилище.

Дальше за полками, отступая от скальной стены, виднелась кожаная перегородка, образующая угол этого помещения и начало следующей комнаты. Эти перегородки лишь намечали некие границы комнат, и через проход между ними Эйла увидела платформу, накрытую мягкими меховыми шкурами. Видимо, чье-то спальное место. Другое спальное место находилось за перегородками, отделявшими его от комнаты, в которой они сидели, и от первой спальной комнаты.

Занавешенный входной проем находился в передней стене – напротив задней, которой служил свод пещеры; между натянутыми на рамы кожаными панелями в стороне от спальных комнат виднелось четвертое помещение, где Мартона готовила им еду. От входа в сторону кухонного помещения вдоль стены тянулись деревянные полки особой конструкции, не требующей никаких дополнительных креплений, где были красиво расставлены корзины и миски, искусно отделанные резьбой, узорным плетением или расписанные геометрическими символами и реалистичными изображениями животных. Возле стены на полу стояли большие, закрытые крышками сосуды, а в открытых корзинах хранились овощи, фрукты, крупы и сушеное мясо.

В общем-то, прямоугольное в плане жилище имело четыре слегка наклонных наружных стены, а его внутренние комнаты немного различались по форме и размерам. Они слегка изгибались, примерно повторяя контуры этого жилого пространства под нависающей скальной стеной и учитывая соседство других строений.

– Ты сделала какую-то перестановку, мама? – спросил Джондалар. – Мне помнится, здесь было не так просторно.

– Конечно, стало просторнее, Джондалар. Нас же оставалось здесь только трое. Там спит Фолара, – сказала Мартона, показав на дальнюю спальню. Мы с Вилломаром спим во второй отгороженной комнате. – Она кивнула в сторону спальни, примыкающей к скале. – А вы с Эйлой можете расположиться в этой общей комнате. Если захотите, мы потом отодвинем стол к стене и освободим место для спальной платформы.

Эйле этот дом показался очень просторным. Здесь было значительно больше места, чем в семейных жилых очагах длинного полуподземного жилища Львиного стойбища, хотя, конечно, дом был не настолько большим, как ее собственная пещерка, в которой она одна жила в долине. Впрочем, Мамутои в отличие от Зеландонии не использовали в конструкции своих жилищ природные каменные формации; жилище Львиного стойбища сооружалось из имеющихся материалов.

Ее внимание привлекла ближайшая, отделяющая общую комнату от кухни перегородка. Она изгибалась посередине, очевидно, состояла из двух как-то соединенных между собой полупрозрачных частей. Вертикальные стороны рамы были укреплены шестами, а в верхних и нижних краях обоих полотнищ имелись кольца, сделанные из разрезанного поперек бизоньего рога. Эти кольца служили своеобразными петлями, которые могли двигаться по верхней и нижней поперечине рамы, позволяя раздвигать эти полотнища. "Надо же, – подумала Эйла, – может, и остальные перегородки сделаны таким же образом".

Она заинтересованно заглянула на кухню, решив ознакомиться с ее обстановкой. Мартона стояла на коленях на циновке возле очажного круга, выложенного подобранными по размеру камнями; плиты пола вокруг очага были чисто выметены. Дальше, в более темном углу, освещенном одним светильником, виднелись очередные полки с чашками, тарелками и прочей утварью. Эйла заметила запасы сушеных трав и овощей и разглядела край стойки, на поперечинах которой они висели. На рабочем возвышении около очага стояли миски, суповые корзины и большое костяное блюдо с нарезанными ломтями свежего мяса.

Эйле хотелось бы предложить свою помощь, но она не знала пока, где что лежит и что Мартона готовит. Понятно, что сейчас от ее помощи будет только вред. Уж лучше повременить с этим.

Мартона насадила мясо на четыре заостренных деревянных шампура и положила их над горячими углями между двумя вертикально стоящими камнями со специально вырубленными углублениями для одновременного размещения нескольких шампуров. Затем, вооружившись черпаком, вырезанным из козлиного рога, она зачерпнула какой-то отвар из плотно сплетенного сосуда и налила его в деревянные миски. Удобными щипцами, изготовленными из специально выгнутых палок, она выудила из этой суповой корзины отдавшие свое тепло кухонные камни и добавила вместо них новую раскаленную пару из очага, а потом принесла миски с похлебкой Эйле и Джондалару.

Увидев аппетитные луковички и другие корнеплоды, плавающие в наваристом бульоне, Эйла поняла, как сильно проголодалась, но не спешила приниматься за еду, решив посмотреть, как будет есть Джондалар. Он вытащил свой маленький столовый нож – острую кремневую пластину, вставленную в рукоятку из оленьего рога, – и подцепил им какой-то корнеплод. Отправив его в рот, он пожевал его и запил бульоном из миски. Достав свой столовый ножик, Эйла последовала его примеру.

Этот вкусный и ароматный суп приготовили на мясном бульоне, но мяса в нем не было, только овощи и необычный букет приправ. С удивлением Эйла отметила, что не может определить их по вкусу, хотя почти всегда узнавала все ингредиенты, добавляемые в еду. Вскоре им принесли зажаренное на шампурах мясо. Оно также имело необычный и очень приятный вкус. Эйле хотелось расспросить Мартону о приправах, но она сдержалась.

– А почему ты не поешь с нами, мама? Все так вкусно, – сказал Джондалар, насаживая на ножик очередной овощ.

– Мы с Фоларой недавно поели. Я приготовила еды с запасом, поджидая Вилломара. И видите, как кстати она оказалась. – Мартона улыбнулась. – Мне пришлось лишь разогреть суп да зажарить мясо зубра. Я заранее вымочила его в вине.

"Вот откуда этот странный привкус, – подумала Эйла, делая очередной глоток кисловатого красного напитка. – Похоже, его добавили даже в суп".

– Когда должен вернуться Вилломар? – спросил Джондалар. – Мне не терпится увидеть его.

– Скоро, – сказала Мартона. – Он отправился по торговым делам к Великому Океану, чтобы пополнить запасы соли и приобрести другие полезные вещи, но ему же известно, когда мы уходим на Летний Сход. И он наверняка вернется пораньше, если не будет особых задержек, хотя я уже пару дней, как поджидаю его.

– Ладуни из племени Лосадунаи рассказал мне, что они торгуют с одной Пещерой, которая добывает соль из горы. Они называют се Соляной горой, – сказал Джондалар.

– Целая гора соли? Надо же, Джондалар, а я и не знала, что в горах можно раздобыть соль. У тебя, наверное, накопилось множество диковинных историй, да только никто не сможет распознать, что в них правда, а что вымысел, – заметила Мартона.

Джондалар усмехнулся, но у Эйлы возникло явное ощущение того, что его мать сомневается в услышанном, хотя и не говорит об этом открыто.

– Сам я не видел ее, но склонен верить словам Ладуни, – сказал он. – У них было много соли, а живут они очень далеко от соленых вод. Если бы им приходилось выменивать ее на ценные вещи или отправляться за ней в дальние края, то, по-моему, они не стали бы пользоваться ею с такой расточительностью.

Джондалар вдруг широко улыбнулся, словно вспомнил что-то забавное.

– Кстати, о дальних краях, я должен передать тебе привет, мама, от одного знакомого тебе человека, встретившегося нам во время нашего Путешествия.

– От Даланара или от Джерики? – спросила она.

– И от них, разумеется, тоже. Они придут на Летний Сход. Даланар хочет уговорить кого-нибудь из учеников Зеландони вступить в их племя. В Первой Пещере Ланзадонии уже много народа. И я не удивлюсь, если им вскоре понадобится основать Вторую Пещеру, – сказал Джондалар.

– Думаю, он с легкостью найдет желающих, – заметила Мартона. – Очень заманчивое предложение. Ведь любой служитель Великой Матери окажется у них единственным, а значит, Верховным Ланзадонии.

– Но поскольку у них пока нет своей жрицы, Даланар хочет, чтобы Джоплая и Экозар прошли Брачный ритуал на Летнем празднике Зеландонии, – продолжал Джондалар.

Легкое облачко пробежало по лицу Мартоны.

– Твоя сводная сестра такая красивая молодая женщина, хотя ее красота и непривычна для нас. Молодые парни просто не сводят с нее глаз, когда она появляется на наших Сходах. Захочет ли она соединиться с Экозаром, когда может выбрать любого другого приглянувшегося ей мужчину?

– Нет, ей не нужен никто другой, – сказала Эйла. Мартона взглянула на нее и увидела пылкий оборонительный взгляд. Она слегка покраснела и отвела глаза. – И еще она говорила мне, что ей никогда не найти того, кто любил бы ее больше Экозара.

– Ты права, Эйла, – сказала Мартона, помолчала немного и, взглянув прямо ей в глаза, добавила: – Есть несколько мужчин, с которыми она не может соединиться. – Взгляд пожилой женщины скользнул по ее сыну. – Но они с Экозаром совсем… разные. Джоплая потрясающе красива, а он… в общем-то, не красавец. Однако внешность далеко не главное; порой она вовсе не имеет значения. А Экозар, видимо, добрый и внимательный мужчина.

Эйла поняла, о чем умолчала Мартона, сразу догадавшаяся, почему Джоплая сделала такой выбор; ведь "сводная сестра" Джондалара, дочь очага Даланара, любила мужчину, с которым ей не суждено соединиться. Ко всем остальным она относилась равнодушно, поэтому выбрала того, в чьей любви была уверена. И еще Эйла поняла, что легкое возражение Мартоны объяснялось ее личным восприятием красоты, а не статусных различий, как она боялась. Мать Джондалара любила все красивое, и ей казалось, что красивой женщине пристало соединиться с таким же мужчиной, но она понимала, что важнее все-таки внутренняя красота.

Джондалар, казалось, вовсе не заметил легкого напряжения, возникшего между двумя женщинами, он слишком увлеченно вспоминал о том, что его просили передать его матери, вспоминал ту женщину, о которой она ему никогда не рассказывала.

– Привет тебе просили передать не Ланзадонии. Путешествуя, мы столкнулись с одним племенем, и нам пришлось провести у них много времени, хотя мне совсем не хотелось там задерживаться… Но это уже другая история. Когда мы с ними прощались, их жрица сказала: "Когда увидишь Мартону, скажи, что Бодоа передает ей сердечный привет".

Упомянув это, вероятно, подзабытое уже имя, Джондалар надеялся увидеть удивленную реакцию своей сдержанной и властной матери. Ему хотелось, разумеется, разбавить их добродушную беседу веселой шуткой, но он совершенно не ожидал того, к чему привели его слова на самом деле.

Глаза Мартоны широко раскрылись, а сама она сильно побледнела.

– Бодоа! О, Великая Мать! Бодоа? – Она прижала руки к груди, словно ей вдруг стало нечем дышать.

– Мама! С тобой все в порядке? – встревожено спросил Джондалар, вскакивая и склоняясь над ней. – Извини. Я не думал, что это так потрясет тебя. Может, позвать Зеландони?

– Нет, нет, все в порядке, – медленно сказала Мартона, переводя дух. – Я очень удивилась. Просто не ожидала, что мне еще придется услышать это имя. Я даже не знала, жива ли она. А ты… близко с ней познакомился?

– Она сказала, что вы с ней вместе могли бы стать женами Джоконана, но я подумал, что она, вероятно, преувеличивает или просто память подводит ее, – сказал Джондалар. – Ведь тогда ты, наверное, рассказала бы мне о ней? – Эйла бросила на него насмешливый взгляд. Она не знала, что он не поверил словам Ш'Армуны.

– Это слишком тяжелые воспоминания, Джондалар. Бодоа была мне как сестра. Я была бы счастлива разделить очаг с ней и Джоконаном, по наш Зеландони выступил против этого. Он сказал, что они обещали ее дяде, что она вернется в родное племя после обучения. Ты говоришь, она стала служительницей? Значит, может, это было к лучшему, но тогда она ушла от нас в расстроенных чувствах. Я умоляла ее подождать смены сезона, перед тем как пересекать ледник, но она даже слушать не стала. Как хорошо, что она благополучно переправилась, и мне очень приятно, что она передала мне сердечный привет. Как ты думаешь, она говорила искренне?

– Да, в этом я уверен, мама. Но ей не суждено было вернуться в свой дом, – сказал Джондалар. – Ее дядя уже покинул этот мир, и ее мать также. Она стала Ш'Армуной, но поддалась гневу и злоупотребила своим призванием. Она помогла дурной женщине стать вождем, хотя не представляла, какое зло может принести Аттароа. Сейчас Ш'Армуна расплачивается за это. По-моему, она глубже осознала свое призвание, помогая своей Пещере пережить ужасное время, хотя ей, возможно, придется быть вождем, как и тебе, мама, пока она не воспитает достойную смену. Бодоа – замечательная женщина, кроме того, она изобрела способ превращения глины в камень.

– Глины в камень? Джондалар, а ты, случайно, не стал странствующим Сказителем? – спросила Мартона. – Даже я не знаю, можно ли тебе верить, ведь ты рассказываешь совершенно невероятные истории!

– Поверь мне. Я говорю правду, – сказал Джондалар со всей серьезностью и без малейшей усмешки. – Я не стал странствующим Сказителем и не собираюсь ходить по Пещерам, приукрашивая реальные истории и предания, чтобы сделать их более интересными, но я побывал в разных краях и узнал много нового. – Он мельком глянул на Эйлу. – Ты поверила бы тому, что люди могут ездить на спинах лошадей или дружить с волком, если бы не увидела это своими глазами? У меня много в запасе таких историй, которым ты с трудом сможешь поверить, и я еще покажу тебе такое, что ты не поверишь собственным глазам.

– Ладно, Джондалар. Ты убедил меня. Я не буду больше сомневаться в твоих словах… даже если сочту, что им трудно поверить, – сказала она, и Эйла впервые увидела ее обаятельную озорную улыбку. Эта женщина вдруг мгновенно помолодела, и Эйла поняла, от кого Джондалар унаследовал свою улыбку.

Взяв свою чашку, Мартона медленно потягивала вино, давая им возможность закончить обед. Когда они доели, она убрала их миски и шампуры, дала им влажный мягкий кусок кожи, чтобы они протерли свои столовые ножи, перед тем как убрать их, и подлила в их чашки еще вина.

– Тебя так долго не было с нами, Джондалар, – сказала она сыну. Эйла почувствовала, что она очень тщательно подбирает слова. – Я понимаю, что у тебя наверняка накопилось множество историй о твоем Путешествии. И у тебя, Эйла, также, – сказала она, бросив взгляд на молодую женщину. – Видимо, понадобится много времени, чтобы поведать обо всех ваших приключениях. Я надеюсь, вы поживете у меня… какое-то время. – Она выразительно взглянула на Джондалара. – Вы можете оставаться здесь хоть навсегда, но, возможно, вскоре вам покажется, что у нас немного тесновато. Наверное, вам захочется построить свой собственный дом… поблизости… со временем.

Джондалар усмехнулся.

– Да, мама, мы построим. Не беспокойся. Я не собираюсь вновь уходить отсюда. Эта Пещера – мой дом. Я хочу здесь жить, мы оба хотим, если никто не будет возражать. Именно это ты, наверное, хотела услышать? Мы с Эйлой пока еще не прошли Брачный ритуал, но мы пройдем. Я уже поговорил с Зеландони – она заходила сюда, пока ты ходила за вином. Мы особенно ждали возвращения сюда, чтобы Зеландони соединила нас, связала наш семейный узел во время Брачного ритуала на Летнем Сходе. Я ужасно устал от странствий, – с горячностью добавил он.

Мартона радостно улыбнулась.

– Так приятно будет увидеть ребенка, рожденного у твоего очага, Джондалар, возможно даже, он будет от твоего духа, – сказала она.

Он с улыбкой посмотрел на Эйлу.

– Возможно, – сказал он.

Мартона надеялась, что он подразумевал очевидное, но не стала уточнять. Он сам должен рассказать обо всем. Ей лишь хотелось, чтобы он не был таким уклончивым и осознал, каким важным событием для нее будет появление детей у очага ее сына.

– И возможно, тебе будет приятно узнать, – продолжил Джондалар, – что Тонолан оставил, по крайней мере, одного ребенка своего духа, если и не своего очага, уж в одной Пещере точно, а может, и больше. Он понравился женщине по имени Филония из племени Лосадунаи, где мы с ним гостили, и вскоре она обнаружила, что Великая Мать благословила ее новой жизнью. Сейчас она живет со своей семьей, и у нее двое детей. Ладуни сказал мне, что, когда стало известно о ее беременности, все мужчины их племени обратили на нее особое внимание. Она сделала свой выбор, но назвала своего первенца, свою дочь, Тонолией. Я видел эту девочку. Она очень похожа на Фолару в детстве.

Очень жаль, что они далеко живут, да к тому же за ледником. Их так просто не навестишь, хотя, когда я возвращался из Путешествия, мне казалось, что от них до дома уже сравнительно близко. – Он задумчиво помолчал. – Меня никогда особо не привлекали чересчур длинные путешествия. И я никогда не забрался бы в такую даль, если бы не Тонолан… – Вдруг он заметил, как изменилось лицо его матери, и улыбка его растаяла, когда он сообразил, с кем он говорит.

– Тонолан родился у очага Вилломара, – заметила Мартона, – причем я уверена, что он сын именно его духа. Он всегда был непоседой, с самого детства. Он все еще путешествует?

Эйла вновь отметила, как осторожно Мартона задает вопросы, скорее она даже не спрашивала, а уточняла ситуацию. И тут ей вдруг стали понятны причины того, почему Джондалара обычно слегка беспокоило откровенное и непосредственное любопытство Мамутои. Это племя, называвшее себя Охотниками на Мамонтов, удочерило ее, и она старательно пыталась изучить его привычки, которые, однако, отличались от привычек людей племени Джондалара. Хотя Клан называл всех похожих на нее людей Другими, Зеландонии отличались от Мамутои, и различия между ними не ограничивались только языком. Ей придется осознать и принять эти различия, если она хочет жить с ними.

Джондалар тяжело вздохнул, понимая, что настало время рассказать матери о брате. Он подошел к ней и взял ее руки в своп.

– Мне очень жаль, мама. Тонолан теперь путешествует в другом мире.

В ясном, прямом взгляде Мартоны отразилась вся глубина внезапного горя, порожденного потерей ее младшего сына; плечи ее поникли, словно придавленные тяжелой ношей. Прежде ей уже приходилось терять своих любимых, но она никогда еще не теряла ребенка. Очевидно, матери тяжелее всего пережить потерю выращенного ею ребенка, у которого впереди могла бы быть еще целая жизнь. Закрыв глаза, она попыталась овладеть своими чувствами, расправила плечи и взглянула на вернувшегося к ней сына.

– Ты был с ним, Джондалар?

– Да, – сказал он, оживляя воспоминания и вновь испытывая боль утраты. – Нам встретился пещерный лев… Тонолан бросился за ним в ущелье… Я пытался остановить его, но он не послушал меня.

Джондалар старался сдерживать свои чувства, и Эйла вспомнила тот давний вечер в ее долине, когда он лежал, охваченный горем, а она успокаивала его, укачивая, как ребенка. Тогда она еще не знала даже его языка, но, чтобы разделить горе, слова не нужны. Эйла встала и коснулась его плеча, давая ему понять, что мысленно она с ним, но, не мешая переживаниям матери и сына. Сочувствие Эйлы не сможет помочь Мартоне пережить потерю. Он вздохнул.

– У меня есть кое-что для тебя, мама, – сказал он, вставая и подходя к дорожному тюку. Он вытащил какой-то пакет, затем подумал немного и вытащил другой. – Тонолан нашел и полюбил одну женщину. Ее племя называется Шарамудои. Они живут в конце реки Великой Матери, где эта река настолько широка, что становится понятно, почему ее назвали рекой Великой Матери. Шарамудои, в сущности, делятся на два родственных племени: Шамудои живут в долине и охотятся на горных серн, а Рамудои живут у воды и охотятся на огромных речных осетров. Зимой Рамудои приходят к Шамудои, всех их объединяют родственные или семейные связи. Их можно было бы назвать разными племенами, но среди них так много близких родственников, что они считаются половинами одного целого племени. – Джондалар вдруг осознал, как трудно объяснить такое оригинальное и сложное общественное устройство. – Любовь Тонолана была так велика, что он захотел остаться с ними. Он стал членом Шамудои, когда соединился с Джетамио.

– Какое красивое имя, – сказала Мартона.

– Она сама была очень красива. Тебе бы она понравилась.

– Была?

– Она умерла, рожая ребенка, который мог бы стать сыном его очага. Тонолан не смог смириться с ее утратой. По-моему, он хотел последовать за ней в другой мир.

– Он всегда так радовался жизни, был таким беспечным…

– Я знаю, но, когда умерла Джетамио, он изменился. Он потерял все веселье и беспечность, осталось одно безрассудство. Он не в силах был больше жить среди Шарамудои. Я уговаривал его пойти вместе со мной домой, но он настоял, чтобы мы отправились дальше на восток. Я не мог бросить его. Рамудои дали нам одну из своих лодок – они делают отличные лодки, – и мы пошли вниз по течению, но потеряли все в обширной дельте, что завершает реку Великой Матери, где она впадает в море Беран. Я был ранен, а Тонолан едва не погиб в зыбучих песках, но нас спасли люди племени Мамутои.

– Там ты и встретил Эйлу?

Джондалар взглянул на Эйлу и перевел взгляд на мать.

– Нет, – сказал он, немного помедлив. – Когда мы покинули Ивовое стойбище Мамутои, Тонолан решил, что надо идти на север и принять участие в охоте на мамонтов во время их Летнего Схода, но, мне кажется, охота мало волновала его. Он просто хотел продолжать путешествовать. – Джондалар закрыл глаза и вновь тяжело вздохнул. – Мы охотились на оленя, – продолжил он свой рассказ, – но не знали, что его также преследует львица. Она набросилась на него в тот самый момент, когда мы метнули свои копья. Наши копья первыми попали в оленя, но львица добила его. Тонолан решил забрать свою добычу. Я посоветовал ему не связываться с львицей, оставить ее в покое, но он настаивал и продолжал преследовать львицу до самого логова. Мы подождали немного, и когда львица вышла оттуда, Тонолан решил спуститься в ущелье и взять часть туши. Но оказалось, что у львицы был дружок, и он не собирался так просто расстаться с этим оленем. Лев убил его, а меня очень сильно покалечил.

Мартона озабоченно нахмурилась:

– Тебя покалечил лев?

– Если бы не Эйла, то я отправился бы вслед за Тоноланом, – сказал Джондалар. – Она спасла мне жизнь. Она прогнала льва и залечила к тому же мои раны. Она целительница.

Мартона взглянула на Эйлу, потом удивленно обратно на Джондалара.

– Она прогнала льва?

– Мне помогла Уинни, и я ничем не смогла бы помочь, если бы там оказался любой другой лев, – попыталась объяснить Эйла.

Джондалар понял недоумение своей матери. И он знал, что пояснение Эйлы не уменьшило недоверия Мартоны.

– Ты видела, как Волк и лошади слушают ее…

– Не хочешь же ты сказать мне…

– Эйла, расскажи ей сама, – предложил Джондалар.

– На них напал лев, которого я нашла, когда он был совсем маленьким, – начала Эйла. – Его потоптали олени, и его мать бросила его умирать. Он действительно едва не умер. А я как раз гналась за теми оленями, чтобы забрать того, кто попадется в выкопанную мной ловушку. Я заполучила одного оленя и, возвращаясь к себе в долину, нашла этого львиного детеныша и также захватила его с собой. Уинни это совсем не понравилось, львиный запах испугал ее, но мне удалось доставить и оленя, и львенка в мою пещеру. Я ухаживала за ним, и вскоре раны его зажили, но он не мог еще самостоятельно обеспечивать себя, поэтому мне пришлось заменить ему мать. Уинни также привыкла заботиться о нем. – Эйла улыбнулась своим воспоминаниям. – Они вместе так забавно играли, когда он был маленьким.

Внимательно слушая молодую женщину, Мартона наконец кое-что поняла.

– Значит, именно так ты и подружилась с животными? – сказала она. – И с волком. И с лошадьми?

Теперь настала очередь Эйлы удивляться. Никто прежде так быстро не приходил к такому выводу. Она очень обрадовалась сообразительности Мартоны и широко улыбнулась.

– Ну да! Конечно! Именно это я и пыталась объяснить всем! Если взять маленького зверька, кормить его, растить как собственного ребенка, то он привяжется к тебе, а ты к нему. Лев, убивший Тонолана и покалечивший Джондалара, был тем львом, которого я вырастила. Он был мне словно сын.

– Но к тому времени он уже стал взрослым львом, так ведь? Ведь он жил вместе с львицей. Как же тебе удалось отогнать его от Джондалара? – спросила Мартона. Во взгляде ее сквозило недоверие.

– Прежде мы с ним вместе охотились. Когда он был маленьким, я делилась с ним моей добычей, а когда он подрос, я приучила его делиться со мной. Он привык делать то, что я просила. Я была для него как мать. Львы обычно слушаются своих матерей, – сказала Эйла.

– Я тоже этого не понимал, – поддержал ее Джондалар, заметив реакцию своей матери. – Таких больших львов мне еще не приходилось видеть, но Эйла остановила его как раз в тот момент, когда он собирался наброситься на меня второй раз. А потом мне удалось дважды посмотреть, как она ездит на его спине. Все Мамутои, пришедшие на Летний Сход, видели, как она ездит на том льве. Но мне все равно с трудом верится в это, хотя я видел все своими глазами.

– Мне жаль только, что я не успела спасти Тонолана, – сказала Эйла. – Я услышала крик какого-то мужчины, но к тому времени, когда я подъехала к ним, Тонолан уже умер.

Слова Эйлы напомнили Мартоне о ее горе, и каждый из них ненадолго погрузился в собственные переживания, но Мартоне хотелось узнать подробности.

– Я рада, что Тонолан успел найти свою любовь, – сказала она.

Джондалар взял первый пакет, вынутый из дорожного тюка.

– В тот день, когда Тонолан и Джетамио прошли Брачный ритуал, он сказал мне, что ты, мама, поняла, что он никогда не вернется, но он заставил меня пообещать, что когда-нибудь я обязательно вернусь домой. И он просил, чтобы по возвращении я подарил тебе что-нибудь красивое, как обычно делал Вилломар. Когда на обратном пути мы с Эйлой гостили у Шарамудои, Рошарио вручила мне подарок для тебя… мать Джетамио рано умерла, и ее заменила Рошарио. Она сказала, что это было любимое украшение Джетамио, – сказал Джондалар, передавая пакет матери.

Джондалар разрезал веревку, что стягивала кожаный сверток. Сначала Мартона подумала, что подарком была именно эта мягкая и прекрасно выделанная шкура серны, но, развернув ее, она восхищенно вздохнула при виде прекрасного ожерелья. Оно было сделано из зубов серны, изящных и подобранных по размеру белых клыков молодых животных, с просверленными у корней дырочками, которые симметрично располагались по окружности и отделялись друг от друга позвонками маленького осетра, а в центре поблескивала радужная перламутровая подвеска, выточенная в форме лодочки.

– Оно представляет сущность племени, в которое вступил Тонолан, все племя Шарамудои, обе ветви. Зубы серны говорят о долинных Шамудои, а позвонки осетра – о речных Рамудои, а эта перламутровая лодочка объединяет их. Рошарио хотелось подарить тебе что-то принадлежавшее женщине, избранной Тоноланом, – пояснил Джондалар.

Мартона разглядывала этот прекрасный подарок, не обращая внимания на сбегающие по ее щекам слезы.

– Джондалар, а почему он думал, будто я знала, что он никогда не вернется? – спросила она.

– Он вспоминал, что, провожая его, ты сказала ему "Счастливого Путешествия", а не "До свидания".