Текст книги "Грязная игра (ЛП)"

Автор книги: Джим Батчер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Огр? – спросила Эшер.

– Нет, не огр, – тут же ответил я. – Он один из Лесных людей.

Возможно, дженосква зарычал чуть громче. Звук был такой низкий, что трудно было сказать наверняка.

– И в чём разница? – поинтересовалась Эшер.

– Я как-то видел, как один из Лесный людей сражался с двадцатью вурдалаками в честном бою, – ответил я. – Так вот, бой и близко не был честным. Если бы он довёл дело до конца, ни один из них бы не выжил.

Дженосква резко выдохнул воздух через нос. Звук был... просто мерзкий, пропитанный яростью, жгучей, лютой ненавистью.

Я вытянул перед руки, ладонями кверху. Я редко встречал такую силу, физическую, и не только, какую демонстрировал Река в Плечах, Лесной человек, несколько раз встречавшийся на моём пути. Поэтому мне очень хотелось по возможности наладить отношения.

– Прости за то, что я тут наговорил. Мне казалось, Никодимус прячет тут кого-то вроде тролля. Не думал, что это будет один из лесных людей. Я как-то пересекался по работе с Рекой в Плечах. Может, ты слышал о...

Я даже не понял, что произошло. Полагаю, дженосква кинулся на меня и атаковал. В одну секунду я пытался установить какое-то взаимопонимание, а в следующую уже кувырком летел через весь цех в дюжине футов от земли. Передо мной промелькнул стол для переговоров, потом окна, потолок... и недоверчивое лицо Джордана, уставившегося на меня с мостков. А затем я впечатался в кирпичную стену, череп отозвался вспышкой белого света. Я даже не заметил, как упал и шмякнулся об пол... или просто этого не помню.

Я помню, как поднялся, готовый сражаться. Дженосква прошёл над столом – просто перешагнул его – и сократил дистанцию в три огромных, по-кошачьи бесшумных прыжка, двигаясь с лёгкостью танцора, несмотря на то, что весил фунтов восемьсот, как минимум.

Я швырнул в него заряд Зимы, но он лишь презрительно махнул рукой и, брызжа слюной, прорычал заклинание. Лёд, который должен был накрыть его, просто... стёк на пол у его ног. Пол погасил мою магию так же эффективно, как громоотвод принимает на себя молнию.

У меня было где-то полсекунды, чтобы осознать, что мой лучший удар отскочил от него, причинив не больше вреда, чем если бы я запустил в него поролоновой подушкой. А затем он снова ударил меня.

Я перевернулся в воздухе. И снова врезался в стену. Не успел я упасть, он уже был тут как тут...  и его гигантские руки всадили ржавый старый гвоздь мне в левую грудную мышцу.

Стоило стальному гвоздю прорваться сквозь кожу, моя связь с мантией Зимнего рыцаря разрушилась, и это снова был лишь старый добрый я, без наворотов.

Это подразумевало боль.

Целую уйму боли.

Мантия заглушала боль в сломанной руке и в других местах, и стоило мне потерять связь с ней, на мозг сразу обрушилось множество мучительных ощущений. Я закричал и забился, обеими руками перехватывая запястье дженосквы и пытаясь отпихнуть от себя его руку вместе с гвоздём. Это было всё равно, что пытаться опрокинуть здание. Я не смог даже привлечь его внимание к своим усилиям, хотя бы покачнув его руку, не говоря уже о том, чтобы сдвинуть её.

Он нависал надо мной, огромный, серый, вонючий, пихая свою противную рожу прямо мне в лицо и тяжело дыша через рот. Пахло оттуда кровью и гнилым мясом. Когда он заговорил, его голос прозвучал удивительно ровным, глубоким басом.

– Считай это дружеским предупреждением, – сказал он, с резким, каким-то неприятным, акцентом. – Я не один из этих хнычущих лесных людей. Ещё раз заговоришь обо мне и об этом жующем цветочки и сношающемся с сурками Рекой в Плечах в одном предложении, и я сожру твои потроха прямо у тебя на глазах.

– Фуф, – сказал я. Комната вращалась, словно в каком-то паршиво снятом кино про пьянку. – Кхм.

Очевидно, гвоздь отобрал часть силы и у серёжки Мэб. Кто-то вбил мне по свае в каждый висок, и внезапно я уже не мог дышать.

Дженосква резко отступил от меня, будто я был чем-то, недостойным его внимания. Он повернулся к остальным, а я отчаянно вцепился в торчащий из груди гвоздь.

– Вы, – обратился он к людям, сидящим за столом. – Делайте, что говорит Никодимус. Или я вам головы поотрываю.

Он согнул свои огромные руки, и я вдруг заметил, что они заканчивались отвратительными грязными когтями.

– Я был здесь почти два дня, и никто из вас даже не увидел меня. Вчера следовал за некоторыми из вас по всему городу. Никто не увидел меня. Не станете делать свою работу – и куда бы вы ни убежали, от меня вам не спрятаться.

Сидящие за столом уставились на него, потрясённые и притихшие, и я понял, что мои попытки переплюнуть Никодимуса и подорвать его авторитет в команде только что накрылись медным тазом.

Дженоскве, видимо, понравилось произведённое впечатление. Он подошел к загону и выхватил оттуда козу, так невозмутимо, словно это была закуска в баре, а не проворное животное, отчаянно пытающееся избежать своей участи. Затем одной рукой сломал ей шею и исчез, даже ещё более внезапно, чем появился.

Через секунду Кэррин уже была около меня, хватая гвоздь своими маленькими, но сильными руками... но чёрт побери, это было просто слишком больно. Я начал терять сознание.

– Что ж, нам пора подкрепиться, – смутно услышал я голос Никодимуса.

Ухожу, ухожу.

Ушел.

Глава 23

Давненько я не бывал в этом местечке.

Это был ровный пустой пол какого-то огромного открытого, неосвещенного пространства. Звуки в нем не отдавались эхом, словно тут просто не было стен, чтобы отражаться. Я стоял в круге света, хотя и мог разглядеть над собой никаких ламп.

Хотя в одиночестве я стоял тут впервые.

– Эй! – крикнул я в темноту пустого пространства. – Не похоже, чтобы мое собственное подсознание могло взять и исчезнуть, знаешь ли! Если ты хочешь мне что-то поведать, тебе лучше поторопиться! Я занят!

– Да, да, – ответил голос из темноты. – Я уже иду. Не выпрыгивай из штанов.

Шуршащие шаги и затем... появился я.

Хорошо, технически, это был не совсем я. Это был мой двойник, мысленное изображение меня, которое уже показывалось мне пару раз в прошлом, и, пожалуй, я не стал бы об этом рассказывать всяким психиатрическим докам, которые составляют всякие обязательные освидетельствования. Называйте его моим подсознанием, моим вторым «я», голосом моего внутреннего подлеца, как угодно. Он был частью меня, показывающейся не слишком часто.

Он был одет в чёрное. Сшитая на заказ чёрная рубашка, чёрные брюки, дорогие чёрные туфли. У него даже была бородка.

Эй, я никогда не говорил, что мой внутренний мир ужасно сложен.

В дополнение к его обычному наряду на левой стороне груди была приколота брошь – снежинка, отлитая из серебра с такой точностью и подробностью, что можно было разглядеть кристаллическую структуру её поверхности. Впечатляюще. Я не знал точно, какого чёрта это значило, но учитывая, как прошёл мой день, резонно полагал, что ничего хорошего.

С ним был кто-то ещё.

Это была небольшая фигурка, укутанная во что-то, похожее на мягкое чёрное овечье одеяло. Она двигалась медленно, сгорбившись, словно испытывая ужасную боль, с трудом опираясь на руку моего двойника.

– Эм, – сказал я. – Что?

Мой двойник усмехнулся:

– Почему ты никогда не имеешь ни малейшего понятия, что происходит внутри твоей собственной головы? Ты ведь заметил эту тенденцию? Это не мешает тебе?

– Я стараюсь не зацикливаться на этом, – ответил я.

Он усмехнулся.

– Адские колокола, так это правда. Нам надо поговорить.

– Почему ты просто не можешь посылать мне сны, как подсознания всех остальных?

– Я пытался, – сказал он голосом, который был подозрительно похож на мультяшного лося Бульвинкля. – Но кое-кто был слишком занят, не зацикливаясь.

Я вздернул брови.

– Постой-ка. Тот... тот сон с Мёрфи? Это всё ты?

– Все эти сны присылал я, болван, – сказал мой двойник. – И я клянусь, чувак, ты, должно быть, самый забитый человек на всей планете.

– Что? Может быть, ты не заметил, но я не тот парень, которого можно запугать.

– Да не в смысле «запуганный», ты осёл. А в смысле «скованный». В плане секса. Да что с тобой не так?

Я обиженно моргнул:

– Что?

– У тебя всё было отлично со Сьюзан, – продолжил он. – А Анастасия... Вот это я понимаю! Тут есть что сказать по части опыта.

Я почувствовал, что краснею, и напомнил себе, что разговариваю с собой.

– И что?

– И что насчет того, что ты пропустил, тупица? – спросил он. – У тебя в голове была тень долбанного ангела, который мог показать тебе любой сексуальный опыт, какой ты можешь себе только представить, но использовал ли ты это? Нет. Мэб буквально подсылала к тебе девушек. Ты мог буквально сделать один звонок и получить полдюжины горячих сексуальных девушек сидхе, играющих в родео в любое время по твоему желанию, но вместо этого ты скачешь через клетки с заключёнными демонами. Проклятье, Ханна Эшер вполне бы с тобой занялась, если б ты захотел.

– Это паркур, – сказал я, защищаясь. – И только потому, что я не прыгаю в кровать с каждым, у кого есть вагина, это не значит, что я подавлен. Мне не нужен просто секс.

– А почему нет? – раздраженно спросил мой двойник. – Вперед к полигамии! Испей из чаши жизни!  Carpe femme! Ради всего святого, трахнись.

Я вздохнул. Точно. Моему внутреннему фрейдистскому «ид» не надо было задумываться о долгосрочных последствиях. «Ид» было бессознательным, примитивным, ведомым животными инстинктами. На секунду я задумался, не были ли «ид» и «идиот» однокоренными словами.

– Ты не получишь этого, – сказал я. – Должно быть что-то большее, чем физическое влечение. Должны быть уважение и привязанность.

– Ну конечно, – ответил он абсолютно кислым тоном. – Тогда почему ты всё ещё не трахнул Мёрфи?

– Потому что, – сказал я, начиная волноваться, – мы не... мы не должны... есть много всякого... Слушай, отвали.

– Ха! – сказал мой двойник. – Ты до усрачки боишься близости с кем бы то ни было. Боишься, что тебе причинят боль и бросят. Опять.

– Вот и нет, – сказал я.

 – Ох, умоляю,  – сказал он.  – У меня ж прямой доступ к твоим мозгам.  У меня все твои страхи на Blu-Ray записаны. – Он закатил глаза. – Думаешь, она не испытывает ничего подобного?

– Мёрфи ничего не боится.

– Два бывших мужа, и последний женился на ее младшей сестре. Он даже, возможно, послал ей открытку со словами: "Ты мне нравишься, но ты слишком успешна. И стара." А ты долбанный чародей, живущий столетиями. Разумеется, она переживает на тему влечения к тебе.

Я нахмурился.

– Я... Ты серьёзно так думаешь?

– Нет, болван. Ты серьёзно так думаешь.

Я фыркнул.

– Ну, хорошо, парень. Раз уж ты такой умный, то что мне делать?

– Если у тебя есть кто-то по-настоящему важный тебе, мужик, иди и возьми её, – сказал моё "я". – Вы оба можете завтра умереть. Вы же буквально идёте в царство долбанной смерти, с ума сойти. Какого чёрта ты ждёшь?

– Э-э...

– Позволь мне ответить за тебя, – сказал он. – Молли.

Я моргнул.

– Ох, нет. Молли всего лишь ребёнок.

– Она была всего лишь ребёнком, – сказал мой двойник. – Ей уже за двадцать, если ты вдруг забыл. Она не настолько уж и моложе тебя, и в пропорции эта дистанция сокращается. И она тебе нравится, ты ей доверяешь, и у вас двоих дохрена общего. Тогда трахни её.

– Чувак, нет, – сказал я. – Этого никогда не будет.

– Да почему нет?

– Это будет серьёзным нарушением доверия.

– Потому что она твоя ученица? – спросил он. – А вот и нет. Больше нет. Адские колокола, мужик, если задуматься, она же теперь практически твой босс. Ну, или, по крайней мере, тебе она больше не подчиняется.

– Я не буду это обсуждать, – сказал я.

– Подавление и отрицание, – едко сказал мой двойник. – Обратись к психотерапевту.

Фигура рядом с ним издала мягкий звук.

– Правильно, – сказал двойник. – У нас не так много времени. Мёрфи уже вытаскивает гвоздь.

– Времени для чего? – спросил я. – И кто это такой?

– Серьёзно? А не хочешь хоть немного прислушаться к своей интуиции?

Я нахмурился, глядя на другую фигуру, затем мои глаза расширились:

– Постой, это... это паразит?

Фигура вздрогнула и издала страдальческий стон.

– Нет, – сказал мой двойник. – Это то, что Мэб и Альфред зовут паразитом.

Я моргнул несколько раз.

– Что?

– Слушай, мужик, – сказал второй я – Ты должен решить эту проблему. Подумай, окей? Я не могу просто поговорить с тобой. Этот полусон – лучшее, что я могу, но ты должен пойти мне навстречу.

Я нахмурился.

– Постой. Ты говоришь, что паразит – на самом деле не паразит. Но это значит...

– Колесо сдвинулось, – сказал мой двойник тоном спортивного комментатора. – Жирный, ленивый старый хомяк, кажется, совершенно забыл, как это делать, но он вроде как двигается. Падают хлопья ржавчины. Паутины медленно рвутся.

– Да пошёл ты, – раздражённо сказал я. – Ты не показывался с тех самых пор, как...

Я умолк и молчал довольно долго.

– А, – сказал он, тыкая в меня пальцем и подпрыгивая на мысках своих ботинок. – Ах-хах! Ах-ха-ха-ха-ха-хах, забрезжил свет!

– С тех пор, как я коснулся монеты Ласкиэль, – тихо выдохнул я.

– Двигайся дальше, – призвал меня двойник. – Что случилось потом?

– Прикосновение к монете поместило мне к голову копию Ласкиэль, – сказал я. – Как отпечаток в глине, такой же формы, что и оригинал. Она пыталась склонить меня принять настоящую Ласкиэль, но я отверг её.

Мой двойник покрутил запястьем в жесте «продолжай движение».

– И тогда?

– И тогда отпечаток начал изменяться, – сказал я. – Ласкиэль неизменна, но её отпечаток был сделан из меня. Глиняная форма. Если изменилась глина, изменится и отпечаток.

– И?

– И я дал ей имя, – сказал я. – Я назвал её Лаш. Она стала независимой личностью со своими собственными правами. И мы как-то не очень ладили до тех пор... – я сглотнул. – До той психической атаки. Плохой. Она встала на её пути. Это её уничтожило.

– Да, – тихо сказал мой двойник. – Но... послушай, то, что она сделала, было актом любви. И ты был довольно близок с ней, когда это случилось, разделяя одно мысленное пространство. Забавно –  ведь ты нервничаешь, когда только думаешь о том, чтобы жить с женщиной, но присутствие одной буквально у тебя в голове проблемой не было.

– Что ты имеешь в виду?

– Господи, это ты должен быть тут разумом, – сказал мой двойник. – Думай же! – Он уставился на меня долгим взглядом, пытаясь вдохновить на понимание.

Мой желудок упал в какую-то невообразимую пропасть в то же время, как отвисла моя челюсть.

– Нет. Это не... это невозможно.

– Когда мамочка и папочка любят друг друга очень сильно, – сказал мой двойник голосом маленького ребёнка. – И живут вместе, и обнимаются, и целуются, и у них бывает близость...

– Я... – мне стало как-то нехорошо. – Ты говоришь... Я беременный?

Мой двойник воздел руки:

– Наконец-то! До него дошло.

За годы и годы бытия чародеем, я имел дело с понятиями, формулами и мысленными формами, которые варьировались от странных до вызывающих безумие. Ничто из них никоим образом не подготовило мою голову к тому, чтобы осознать это. Вообще. Никак.

– Как это... Да это даже... Какого чёрта, мужик? – возмутился я.

– Духовная сущность, – спокойно ответил мой двойник. – Родилась от тебя и Лаш. Когда она пожертвовала собой ради тебя, это был акт бескорыстной любви, а любовь – это фундаментальная сила творения. Само собой, что акт любви является актом творения. Ты помнишь это, правда? После её смерти? Когда ты всё ещё мог играть ту музыку, что она подарила тебе, даже когда её не стало? Ты мог слышать эхо её голоса?

– Да, – ответил я, чувствуя себя ошеломлённым.

– Это потому, что часть её осталась, – сказал он. – Сотворённая из неё – и из тебя.

И очень аккуратно он раскутал чёрное одеяло.

Она выглядела, как девочка двенадцати лет, переживающая последние недели детства перед тем, как безумная волна гормональных изменений закрутит её в водовороте стремительных изменений, которые приведут её в отрочество. Её волосы были тёмными, как у меня, но её глаза были прозрачно-зелёно-голубыми, какие часто бывали у Лаш. Черты её лица были смутно мне знакомы, и чисто инстинктивно я понял, что оно состоит из черт людей, которые окружали меня в жизни. У неё был упрямый, квадратный подбородок Кэррин Мёрфи, круглые щечки, как у Ивы, линия губ Сьюзан Родригез. Её нос принадлежал моей первой любви, Элейн Меллори, волосы – моей первой ученице, Ким Делэйн. Я знал это, потому что это были мои воспоминания, здесь, прямо передо мной.

Её глаза беспокойно метались, и она дрожала так сильно, что едва ли устояла бы на ногах. Её ресницы покрылись инеем, и прямо на моих глазах он начал расползаться ещё и по щекам.

– Она духовная сущность, – выдохнул я. – О, Господи. Она дух интеллекта.

– Вот, что случается, когда смертные сливаются с духами, – подтвердил мой двойник, уже не с таким жаром.

– Но Мэб назвала её паразитом, – сказал я.

– Многие люди так шутят, говоря о таких, как она.

– Мэб назвала её чудовищем. Сказала, что она навредит всем, кто мне близок.

– Она дух интеллекта, совсем как Боб, – сказал двойник. – Зачатая от духа падшего ангела и разума одного из самых сильных чародеев Белого Совета. Она родится со знаниями и силой, и совершенно не будет знать, что с ними делать. Многие сказали бы, что это чудовищно.

– Аргх, – сказал я и схватился за голову. Теперь я понял. Мэб не соврала. Не совсем. Чёрт, да она же сказала мне, что паразит сделан из моей сущности. Моей души. Из... меня. Дух интеллекта рос, а у моей головы весьма ограниченное пространство. Он рос на протяжении многих лет, медленно расширяясь, оказывая всё большее физическое и психологическое давление на меня – выражающееся во всё увеличивающейся интенсивности моих мигреней всё это время.

Если бы я понял, что происходит, я бы мог что-то сделать раньше и, возможно, проще. Теперь же... Я опоздал и, кажется, это будут очень, очень трудные роды. И если я не получу помощь, подобно женщине, рожающей в одиночестве, у меня возникнут осложнения. Были высоки шансы, что моя голова не выдержит давления от того, как резко сущность вырвется из меня, в борьбе за пространство, которого стало слишком мало, просто руководствуясь инстинктом выживания. Это может свести меня с ума, или вовсе убить наповал.

Если это случится, появится новорождённый дух интеллекта, совершенно одинокий и сбитый с толку в мире, которого он не понимает, но о котором у него много совершенно разной информации. Духи вроде Боба любят притворяться, что они абсолютно рациональны, но на самом деле у них есть эмоции и привязанности. Новый дух захочет завязать знакомства. И попытается это сделать с людьми, которые наиболее важны для меня.

Я вздрогнул, представив, как у маленькой Мэгги появляется очень, очень опасный воображаемый друг.

– Видишь? – спросил я своего двойника. – Ты видишь? Вот почему не надо заниматься сексом с кем попало всё время!

– Ты мозг, – сказал он. – Разберись с этим.

Огни замерцали, и он посмотрел вверх и по сторонам.

– Чёрт, гвоздь выходит.

Он был прав. Я почувствовал слабый укол в груди и затухающий отзвук агонии в голове. Иней продолжал покрывать девочку, и она вздохнула, её колени подогнулись.

Мой двойник и я успели наклониться и поймать её до того, как она упала.

Я взял её на руки. Она почти ничего не весила. Она не выглядела опасной. Она выглядела просто как маленькая девочка.

Её глаза распахнулись.

– Извини, – она запнулась. – Прости. Но это больно и я н-н-н-не могу говорить с тобой.

Я обменялся взглядом со своим двойником.

– Всё хорошо, – сказал я. – Всё хорошо. Я позабочусь об этом. Всё будет в порядке.

Она легонько вздохнула, и её глаза закрылись. Изморозь покрывала её слой за слоем, пока заклинание серьги Мэб повергало её в сон и тишину, успокаивая её – на текущий момент – и превращая её в красивую белоснежную статую.

Я даже не знал о её существовании – и она была полностью на моей ответственности.

Если я не справлюсь с этим, она убьёт меня при рождении.

Я бережно передал её своему двойнику.

– Ладно, я понял.

Он очень аккуратно взял её на руки и кивнул мне:

– Я знаю, она странная. Но она всё ещё твоё дитя, – его тёмные глаза сверкнули. – Защити потомство.

Главный первобытный инстинкт.

Я уничтожил целый народ, защищая своего физического ребенка. Я искал причину, почему. Это стремление также было частью меня.

Я сделал глубокий вдох и кивнул ему.

– Я в деле.

Он укутал девочку в одеяло и развернулся, бережно унося её с собой во тьму. Он забрал с собой свет, и меня вновь поглотила тьма.

– Эй, – резко позвал меня мой двойник, с расстояния.

– Что?

– Не забывай сон! – сказал он. – Не забывай, как он закончился!

– В каком смысле? – спросил я.

– Ты чёртов идиот! – прорычал мой двойник.

А потом пропал вместе со всем остальным.