Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)

– Нет, не мистер Ханиуэлл. Гилберт понятия не имел, кто такой Бизли, пока мы не оказались на борту, – сообщил Табби.

Старик фыркнул. Он уже изрядно устал от наших сомнении. Сент-Ив заверил его, что мы полностью уверены в мистере Ханиуэлле, хотя взгляд профессора говорил об обратном. Слегка кренясь, говоря фигурально, мы разошлись по своим каютам, чтобы отбыть ко сну.

Мое временное жилье мне понравилось – очень удобное, элегантно отделанное, как и картохранилище, с маленьким книжным шкафом красного дерева, уставленным соответственно выглядевшими томами, некоторые из них были впечатляюще пыльными и древними. Я выбрал увесистый фолиант об океанских рыбах, проиллюстрированный плавниками, видами чешуи и скелетами, точно промеренными и убедительно описанными, и наслаждался им не меньше минуты, прежде чем провалиться в бездны сна.

ЧАСТЬ 2
КРОВЬ И ХАОС
ГЛАВА 4
УТРЕННИЙ ТУМАН

Ранним утром меня грубо разбудил человек, державший пистолет, дуло которого покачивалось всего в паре футов от моего лба.

– Давай наружу, приятель, – велел он мне и показал пистолетом направление. Слышался гул корабельных машин, и чувствовалось, что мы движемся, хотя нас могли нести и волны, а за окном не было ничего, кроме тумана. Без сомнения, дневной свет пробивался, но мир за бортом оставался невидим. Утро наступало быстро.

Я выбрался из конки в ночной рубашке, отупевший со сна. Снова прозвенел корабельный водовод, посылая предупреждение в тумане. Всего минуту назад я не ведал об этом. Человек с пистолетом показался мне знакомым: я видел его работающим на палубе, когда мы снимались с якоря, – мужчина с густыми, как у моржа, усами, в тельняшке и поношенной фетровой шляпе, через весь лоб шел рваный шрам, глаз был полузакрыт из-за того же рубца.

– Уверен, тебе понадобятся штаны, – сказал он.

Конечно, как бы ни сложилась моя судьба! Я натянул штаны прямо под ночную рубашку, надел ботинки, и тут тип со шрамом потерял терпение и снова показал мне на трап. Мы вышли наружу в утренний туман, море было едва различимо, волны слабо бились в борт корабля. На палубе я увидел Сент-Ива и Хасбро под конвоем троих головорезов, вооруженных до зубов, – среди них стоял и Бизли с пистолетом за поясом, спасибо усердному мистеру Ханиуэллу. Бизли сжимал в руке журнал капитана Соуни. Я занял свое место среди друзей, начал было разговор с ними, но получил предупреждение от этого негодяя: заткнуться самому или он заткнет меня пулей, в чем я не сомневался. Затем на палубу выгнали Табби с сэром Гилбертом, чье лицо было искажено стыдом.

По мне, здесь нечего было стыдиться. Ханиуэлл прислал на судно шайку пиратов. Полностью отсутствовали члены команды, которых я запомнил во время плавания по Темзе – люди, которых старик Гилберт лично знал. Где они? Мертвыми лежат в койках? Заперты в трюме? Выброшены за борт? Разглядывая пиратов, я узнал двоих, несмотря на балаклавы, скрывавшие их лица: это они возились с дохлой коровой. Без сомнения, целью шайки был орнитологический дневник. Если бы у них не вышло сейчас, они осуществили бы еще более тонкий план, выкрав журнал у нас в открытом море. Дядюшка Гилберт поломал их расчеты в Пеннифилдз, и теперь мы оказались в этом опасном проливе.

В тумане показался небольшой просвет, и невдалеке по правому борту я увидел мыс Лизард. Я знал его очертания, поскольку два года назад на яхте кузена плавал в Байонну. Может, я и ошибался насчет нашего точного местоположения, но был уверен – мы еще в проливе, если по правому борту есть земля.

– Привяжи толстяков к перилам, – отдал приказ Бизли. – Билли сказал, что окажет им честь и прикончит их сам. Остальным, везучим ублюдкам, придется для этого поплавать.

Очевидно, я относился к везучим ублюдкам, если утопление можно счесть везением. Я не был настолько хорошим пловцом, чтобы выжить в холодных водах пролива, а если учесть всё еще туманное утро, шансы привлечь внимание моряков с проходящего судна равнялись нулю, разве что случится чудо. Потом я заметил над нами пирата на вращающейся платформе. Он стоял позади чего-то похожего на батарею из дюжины ружей, уложенных бок о бок и закрепленных на каком-то шарнире. Прежде я такой штуки не видел, но знал, что Гилберт Фробишер увлекается не только птицами, но и оружием, и это был, скорее всего, новомодный образец – видимо, разновидность пулемета. Старик предвидел необходимость отбиваться от пиратов, но предпринять ничего не успел.

Два головореза с пистолетами поманили Фробишеров к перилам, держась от них на расстоянии. Табби был в опасном состоянии, я хорошо видел это отсюда. Он не собирался умирать кротко, и старик Гилберт, оправившийся от потрясения и поглядывавший на негодяев словно кобра, тоже. Я взвесил и свои шансы оказать сопротивление и нашел их самоубийственными. Но неужели я позволю Табби Фробишеру, одному из лучших моих друзей, быть размазанным по перилам из пулемета? Нет, никогда. Всё равно я покойник в любом случае. Если Табби начнет, я сразу присоединюсь. И к черту последствия. Сент-Ив выглядел напрягшимся и готовым, и я мимолетно подумал, удержат ли его мысли об Элис и детях. Сам я думал о Дороти и был счастлив, что она ничего не знает, а еще мне чертовски хотелось оказаться не в ночной рубашке.

– Ну, молитесь, черви сухопутные! – крикнул Бизли, охрипнув от мерзкого возбуждения. Глаза пиратов, взбудораженных предстоящим зрелищем применения нового оружия, застыли на обоих Фробишерах. Я заставил себя смотреть – отвести взгляд значило уменьшить шансы быть полезным своим друзьям, но мои мысли крутились вокруг вопроса о координатах острова. Не блеф ли это, думал я, устроенный, чтобы заставить старика выдать местонахождение острова?

Именно тогда я увидел странное подобие человека, перелезавшее через перила платформы с бутылкой в руке, явно появившееся из моря, хотя при этом сухое, как опилки. Козлиная борода, одет в шерстяное исподнее и шерстяные чулки. Рубаха заляпана чем-то вроде последствий жестокой рвоты, глаза красные, грязные седые волосы уныло свисают на плечи. Одному богу известно, кто это был такой. Может, старик Океан? Я не сводил с него глаз и задержал дыхание, когда он поднял бутылку – полную – и обрушил ее на голову головореза, стоявшего возле пулемета, обрушил с такой силой, будто хотел попасть по чему-то находившемуся очень далеко. Жестокость удара взорвала бутылку на пиратском затылке с мощью достаточной, чтобы повалить негодяя во весь рост на оружие, а затем на палубу, где тот остался недвижим.

В щеку мне впился осколок стекла, но ни удара, ни брызг вина или рома я не ощутил. Пираты обернулись к пришельцу и застыли в минутном бездействии, а тот – наш безумный спаситель – поднялся у оружия и развернул его в сторону Бизли и двух негодяев, стоявших рядом с ним. Троица дернулась и, приседая, кинулась врассыпную. Вероятно, если бы они бросились к перилам возле Табби и Гилберта, то могли бы спастись, по крайней мере прожить еще какое-то время, но они были слишком ошарашены видом оружия. Я увидел, как Табби душит в сгибе руки ближайшего головореза, а потом швыряет его в море через перила – тому сильно повезло, потому что в этот миг прозвучала серия выстрелов из стволов орудия. Бизли просто разорвало в кровавые клочья, как и пирата, бежавшего к корме. Третий трижды дернулся под ударами пуль, но ему всё же удалось прыгнуть за борт. Кто-то вцепился в мою руку и поволок меня вниз, и я уже почти вырвался, когда понял, что это Сент-Ив. Мои друзья собрались у края камбуза, Табби тащил туда же дядюшку. Прогремела еще одна очередь, потом стрельба прекратилась, однако мы остались на месте, вслушиваясь в оглушительную тишину, прерываемую чьими-то криками из воды и жуткими стонами пирата, лежавшего на палубе с полуоторванной ногой.

Время ползло со сверхъестественной медлительностью, хотя кровь, затекавшая за воротник моей ночной рубашки, нараставшая боль в щеке и звон в ушах были абсолютно реальны. Седоволосый призрак отошел от пулемета и сплюнул. Он кивнул дяде Гилберту – не приветственно, а как бы желая сказать: «Видишь, чем кончаются игры в пиратов?..»

И хотя незадачливый судовладелец стоял меньше чем в двух футах от меня, его голос с трудом пробивался к моему слуху.

– Это же капитан Дин, господи, – проговорил он.

Таково было мое вынужденно краткое знакомство с безумным капитаном Дином. А мгновение спустя я осознал, что помогаю тащить в трюм раненого пирата – вернее, тащили мы втроем: я и Хасбро держали его здоровую ногу и голову, а Сент-Ив поддерживал простреленную конечность, из которой лилась кровь. Госпиталем была каюта с операционным столом и парой шкафов: в одном оказалось полным-полно медикаментов, во втором – хирургических инструментов, хотя хирурга у нас не было, если не считать Хасбро. Я знал, что у Хасбро есть навыки по этой части, но насколько основательные, представления не имел. Мне было поручено держать потерявшего сознание человека, лежавшего плашмя на столе, чтобы он не дернулся, пока Хасбро ампутировал ему ногу, рассекая плоть, аккуратно спиливая уже сломанную кость и затем сшивая всё, будто портной, с помощью Сент-Ива; оба работали искусно и неутомимо, а я исходил потом, сдерживая тошноту от вони крови, пока не рухнул, прежде чем дело было сделано.

Очнулся я лежа в той же каюте, глядя в потолок, и увидел стакан с бренди – его подносил мне моряк в красной хлопковой рубахе и мятом котелке с закрученными полями, потерявшими цвет от жирной грязи. Он оказался Фиббсом, старшим механиком, посланным сюда приказом мистера Фробишера убедиться, что я жив. Раненый пират по-прежнему лежал на столе, и пол под ним был залит кровью. Я видел, как поднимается и опускается его грудь. Отрезанная нога исчезла.

Когда я вливал в себя бренди, прозвонил корабельный колокол, и мне ничего не оставалось, кроме как, поблагодарив Фиббса, отправиться на верхнюю палубу, но в куда лучшем состоянии, чем утром. Несколько матросов, освобожденных из своих узилищ, уже успели отдраить доски, смыв кровь водой и песком, а теперь стояли возле перил левого борта, глядя вдаль. Туман рассеялся, оставив лишь легкую дымку, словно от проплывшего облака, и потому был отлично виден небольшой шлюп с прямым парусным вооружением, покачивавшийся на волнах. Спущенная с него лодка – ее как раз поднимали на борт на моих глазах, подобрала двоих пиратов, которым повезло остаться в живых и теперь хотелось поскорее оказаться в относительной безопасности. Трое мертвецов плыли в сорока или пятидесяти футах от «Нэнси Доусон», в половине этого расстояния – отрезанная нога. На носу шлюпа высился негодяй Билли Стоддард, глядевший на нас яростно, как сатана. Я насчитал шесть пушек, по два человека у каждой. Скорее всего, выпущенные из них снаряды не смогли бы нас утопить благодаря нашему стальному корпусу, но прошить каюты, перебить команду или разнести пулемет капитана Дина – без труда. И нам нечем было бы им ответить, а решись они ворваться на наше судно, когда вернется туман…

Однако, чтобы атаковать нас, им нужно было подойти поближе, для чего требовался соответствующий ветер, в нашем же распоряжении находились несколько тонн угля и лопата кочегара. Мы могли поступить как угодно. Расстояние между нами и шлюпом начало увеличиваться – мы удалялись от пиратов, запустив двигатель. Кстати, на шлюпе, похоже, были рады избавиться от нас. «Оставь сражения для другого дня», – подумал я. Поединков с меня хватило, если по правде, в этот ли день, в другой ли. Сэр Гилберт сидел в палубном кресле, стараясь бодриться, но выглядел на десять лет старше, чем вчера вечером, когда излагал нам историю журнала капитана Соуни. Он явно не капитан Ахав, влекущий свое отмщение через семь морей. Единственной его целью было выудить шар серой амбры, и он радовался тому, что снова движется на запад.

– Это картечница Норденфельда[69]69
  Крупнокалиберная многоствольная митральеза противопехотного назначения. В XIX веке была эффективна и в борьбе с торпедными катерами. Боепитание – винтовочными и крупнокалиберными патронами. Вытеснена пулеметом Максима.


[Закрыть], вот что это, – втолковывал нам слегка нетрезвый капитан Дин, когда мы поглощали то, что дядя Гилберт назвал легким полуденным перекусом: поджаренный сыр, чтобы разжечь аппетит, говядина в красном вине с полосками бекона, омары, запеченные в сыре и грибах, и кровяной пудинг, который мне не хотелось бы сейчас видеть. Кок на деревянной ноге, старый шотландец, которого звали совершенно невероятно – Лазарус Маклин, в юности бывший парусным мастером, пока ему не оторвало ядром ногу, щедро сдабривал всё маслом.

Пробило час пополудни. Мы давно потеряли землю из виду, над нами синело небо, качало умеренно, палубы привели в порядок, если не считать дыр, пробитых в разных местах пресловутой картечницей Норденфельда, чудом нынешнего вооружения. Наверняка плотник скоро со всем управится. Закусывая, мы видели, как он стучит молотком и пилит.

Капитан Дин и Гилберт Фробишер поделили между собой комические и трагические маски. Капитан очнулся утром в своей каюте, обнаружил, что заперт, выбрался через иллюминатор и поспешил нам на помощь. Мерзавец Бизли нашел свой конец, чему поспособствовала картечница Норденфельда. Капитан Дин стал героем дня, а факт его вчерашнего запоя обернулся решительной добродетелью. Дядюшка Гилберт, напротив, выглядел мрачным. Журнал был утрачен; хорошо, если уничтожен. Возможно, так и случилось. Бизли мог швырнуть его через планширь в предсмертных судорогах – в таком случае журнал лежит на дне океана и ущерб невелик. Или один из уцелевших пиратов подхватил его, и тогда… Координаты острова надежно запрятаны в голове Гилберта Фробишера. А что теперь скрыто в голове Билли Стоддарда, остается тайной.

Капитан Дин смешал себе новый бокал фруктового шраба с ромом, вполне приятного летнего напитка, хотя свой я разводил водой, собираясь остаться трезвым, по крайней мере этим вечером. Капитан же преступно вольничал с ромом и становился всё речистее с каждым стаканом, лицо его пылало румянцем, черты расплывались.

– Пулемету сущий пустяк высадить три сотни зарядов за три минуты, – говорил он. – Точно, джентльмены, и он может продолжать палить, если патронов довольно и стволы не плавятся. На ближней дистанции…

Туг плотник и его подручный стихли, и мы услышали вопли одноногого пирата, очнувшегося и увидевшего, что ему выпало. Через несколько мгновений он благодетельно умолк.

Капитан Дин покачал головой. Не было особой необходимости вынуждать его к продолжению рассказа, потому что мы видели, что его орудие может натворить на ближней дистанции.

– Кок может свидетельствовать против него, если он не умрет, – сказал дядя Гилберт, имея в виду пирата. – Лазарус Маклин является свидетелем всего этого.

Мы вместе встали из-за стола; остатки кровяного пудинга побудили нас выйти на воздух.

Прогулки по верхней палубе занимали большую часть моего времени, пока тянулись эти приятные, похожие друг на друга дни. Я с головой погрузился в изучение головоногих и был приятно удивлен, когда узнал, что мы уже достигли тропических широт. В ту первую темную ночь одноногий пират умер от своей жуткой раны, несмотря на неусыпную заботу Хасбро. Он так больше и не приходил в сознание. Мы завернули бедного ублюдка, по выражению дядюшки Гилберта, в простыню, привязали к ноге чугунную болванку, прочитали над ним молитву и через шпигат отправили в воду. Старик порадовал нас известием, что наш остров уже близко – завтра вечером мы окажемся подле него, и наше путешествие можно будет считать наполовину состоявшимся.

Во время последнего перехода к северо-западу от Эспаньолы я проснулся задолго до рассвета и в одиночестве вышел на теплый ночной воздух. Серебряная луна вставала над горизонтом, небо мерцало мириадами звезд. И, к моему огромному изумлению, темный океан тоже то и дело вспыхивал огнями, будто Нептун включал тысячи маленьких движущихся ламп. Я замер, онемев, у перил и смотрел на воду, пока мы медленно проплывали сквозь огромную стаю светящихся кальмаров. Скоро они остались позади, а я вернулся к себе в каюту в странно грустном настроении, отчаянно желая, чтобы Дороти оказалась рядом со мной.

ГЛАВА 5
ДУХ ОСТРОВА

Темный вулканический дым вставал над горизонтом – он был виден на синем небе задолго до того, как показался его источник – небольшой, одиноко стоящий остров. Угольно-черный, круто вздымающийся ввысь восточный берег был похож на исполинскую чашу, сплошь заросшую буйной зеленью джунглей. На закате мы обошли остров кругом и бросили якорь с подветренной стороны, в тени горы, благодарные за вечернюю прохладу. Воздух насыщали пары серы, пахло неприятно и едко.

Когда мы заглушили машины, стал слышен подземный гул – иногда громкий, иногда приглушенный; поначалу я принял его за далекий прибой, разбивающийся о рифы. Сент-Ив предположил, что это грозное ворчание активного вулкана, и указал на оранжевое свечение, тонкую линию текучей лавы, змеившуюся по гребню хребта, – я счел ее последними лучами заходящего солнца. Когда опустилась темнота, стали видны раскаленные камни и снопы искр, прочерчивавших огненные следы по небу, очень похожие на фейерверки в ночь Гая Фокса. Склоны горы то вспыхивали, то, мерцая, угасали. Со временем вулкан успокоился. Пламя на вершине угасло, ночь затихла, и остров стал черной тенью на фоне звезд. До нас долетал только рокот прибоя. Поток лавы переполз через край конуса и лениво прочертил путь вниз по склону, воспламеняя лес вдоль своего пути.

Гилберт намеренно бросил якорь вдали от морской пещеры.

– Мы заглянем туда завтра утром, – сказал он, когда мы стояли у борта. – Не стоит выглядеть алчными. Думаю, жадность капитана «Целебесского принца» оскорбила духа острова, и за это и он сам, и его команда заплатили жизнью.

– Духа острова? – спросил я, не сумев скрыть свое изумление.

– Да, именно, – ответил старик, показав на спящий остров и подмигнув мне. – Есть многое на свете, друг мой Джек, что и не снилось нашим мудрецам.

Конечно, это была чепуха (не цитата из «Гамлета», а сама идея об оскорбленных духах), но некоторые верят в подобную чепуху, даже куда более губительную, чем эта. В конце концов, верования сэра Гилберта не могли вызвать такого духа, по крайней мере я на это надеялся.

– Ну, это прочно сделанное судно, Джек, – вмешался Табби. – Что скажешь, дядя? Мы же не вверим свои жизни чугунным чушкам и седельному клею, точно?

– Нет, сэр, – сказал старик, – ни в коем случае. Корпус «Нэнси Доусон» во время переоборудования был усилен стальными балками. Прокатная сталь, джентльмены – бессемеровский процесс[70]70
  В настоящее время устаревший метод передела жидкого чугуна в сталь путем продувки сквозь него сжатого воздуха, обычного атмосферного или обогащенного кислородом. Был изобретен в Англии Генри Бессемером в 1656 году.


[Закрыть], но тройной очистки. Не стоит, конечно, искушать судьбу, но корабль нас не подведет. Никак нет.

Секунду я боялся, что Хасбро снова припомнит Ханиуэлла в связи с переоборудованием, но он просто кивнул в знак согласия. И тут быстрая вспышка над вулканом, осветившая облачка раскаленного пепла, привлекла наше внимание.

– Не откроете ли название нашего острова? – спросил Сент-Ив. – Теперь это не принесет вреда, мы стоим на якоре у самого его берега.

– Никакого вреда, профессор. Он известен как Санта-Луска, хотя вы не найдете его названия ни на одной карте, уверяю вас. Я долго искал. – Он швырнул окурок сигары за борт при этом сообщении, отчего немедленно раздались мягкие всплески – рыба кинулась к добыче.

– Не припоминаю Санта-Луску в том описании… – протянул Хасбро. – Возможно, Санта-Лусия?

– Ничуть. Остров Санта-Лусия находится в цепи Малых Антильских, чуть к юго-западу. Это Санта-Луска. Языческая святая, чему я не удивляюсь, в этой части света они куда влиятельнее.

В этот миг зажглось слепяще яркое палубное электрическое освещение, и остров исчез из виду. Тут же раздался громкий скрип и лязг мощного парового крана под управлением Фиббса, который, к моему изумлению, стал поднимать то, что я считал частью палубной надстройки, – исполинский предмет около двадцати футов длиной и десяти шириной, накрытый просмоленным брезентом, закрепленным батенсами[71]71
  Металлические или деревянные рейки.


[Закрыть]. Выяснилось, что это небольшое судно. Оно повисло за бортом и опустилось в спокойное море, где было отверповано[72]72
  Закреплено с помощью временного якоря.


[Закрыть] вдоль нашего корабля и подтянуто к кранцам, сделанным из холщовых мешков, набитых пробкой. Вся операция прошла быстро и слаженно и напомнила мне, что не стоит недооценивать Гилберта Фробишера, который был невероятно успешным магнатом литейного бизнеса и большим авторитетом в орнитологии. Причин, позволяющих предполагать, что теперь он окажется полным профаном, просто не существовало. Скорее всего, до того как «Нэнси Доусон» отплыла из Истборна, Фиббс и его люди не один день отрабатывали последовательность действий, добиваясь слаженности и автоматизма. Два матроса убрали батенсы и брезент, скрывавшие штурвал, бойлер, топку, паровую машину и кран поменьше, и перед нами предстал оснащенный двигателем двухвинтовой катер, построенный по образцу обычных лихтеров, какими кишели лондонские доки.

Широкая крышка люка на верхней палубе «Нэнси Доусон», пять минут назад скрытая под катером, откинулась на железных петлях, открыв водолазный колокол, стоявший в секции трюма. Его также подняли с помощью крана, перенесли через борт и аккуратно установили на катер, сильно осевший, но выдержавший вес.

– Колокол изготовлен по проекту Эдмонда Халли, если не ошибаюсь, – сквозь шум заметил Сент-Ив.

– Да, сэр, – ответил Гилберт, когда мы отошли. – Подача воздуха осуществляется посредством принципиально нового мотора Портера-Аллена, для безопасности установлен и еще один агрегат. Но вы будете поражены, профессор, когда узнаете, что колокол отлит из алюминия – его сделали на Карнфортовском металлургическом заводе, не считаясь с расходами. Он сравнительно легок, что является главным его достоинством, но может безопасно погружаться на сотню фатомов.

– И оборудован окнами по всей окружности, – добавил Табби, – для развлечения пассажиров, в число которых, кстати, я не включен. Я скорее решусь на битву со слоном, чем опущусь ниже поверхности океана.

– Стыжусь признаться, однако разделяю фобию Табби, – сказал дядюшка Гилберт. – Но я счастлив добавить, что акулы, упомянутые Джеймсом Дугласом, тоже не склонны покидать свою водную стихию. – Он взглянул на меня поверх очков. – Не стоит бояться, что они проберутся к тебе в колокол, Джек.

Мы славно побеседовали за едой и напитками в картохранилище под возобновившееся ворчание вулкана и шум работ на палубе, выступавших перемежающимся фоном. Гилберт потчевал нас описаниями своих передвижных трюмов, уделяя особое внимание прочности люков, способных выдержать вес катера.

– У меня вызревает идея, – говорил Гилберт, – наполнить трюм ямайским ромом в духе «Целебесского принца», но я откажусь от нее, если мы достанем этот шар серой амбры. Я в общем не жаден. – Затем, после паузы, он повторил погромче: – Запомните это, друзья. Я не жаден и никогда таким не был.

И он подмигнул, словно уже перехитрил судьбу.

Пресловутый дух острова не выходил у меня из головы, когда я ночью лежал в своей койке. Сквозь иллюминатор каюты мне был виден вулкан, плюющийся огнем; его склоны вновь ожили, ярко-оранжевые языки в кратере плясали и прыгали, ручьи текучей лавы становились широкими, словно реки.

Рассвет застал нас возле темного устья морской пещеры, видимого в утреннем полумраке, как и описал Джеймс Дуглас. Океан был относительно спокоен, слабый прибой плескался у рифов, перегораживавших маленькую бухту. Однако у меня всё равно было тягостное чувство. С северо-востока задувал легкий бриз, способный за доли секунды набрать силу. Вулкан, зловеще рыча, изрыгал дым и пепел пополам с тлеющими, как бомбы, камнями. Я никогда не бывал на войне, хвала Господу, но мне казалось, что сейчас мы переживаем последние минуты неестественного спокойствия перед великим сражением. Сэр Гилберт и Табби подошли ко мне, и мы вместе встали у борта. Табби принес корзину с сэндвичами и металлическую флягу крепкого горячего кофе, благодатно скрасившего импровизированный завтрак, остатки которого мне было приказано отнести Сент-Иву, уже занятому водолазным колоколом. Табби напялил свой нелепый боллинджеровский цилиндр с павлиньими перьями. А его дядюшка пребывал в редком для его натуры мечтательном состоянии духа; лицо старика освещалось лучами восходящего солнца, дарующего миру ощущение скорого посрамления дьявола. Он сопроводил добрую порцию хлеба и мяса в желудок соответствующим глотком кофе и сказал мне:

– Подходящее утро, Джек, для начала нашего предприятия. С одной стороны спокойный океан, а с другой – буйный остров. Тот самый вид равновесия, который так любят на Востоке, где последний мальчишка-посудомой, и тот философ. Завидую тебе, Джек, говорю честно, ты уплываешь за славой на борту катера, а я буду изнывать на палубе. Такой сорт славы почти перевелся в нашем мире…

Его прервал жуткий грохот вулкана, выплюнувшего кусок скалы величиной с зачетную зону поля для регби; громадные валуны, улетевшие далеко в океан, подняли столбы воды, достойные стаи китов. Широкий поток лавы хлынул из расщелины на склоне горы и покатился вниз.

– Будем молиться, чтобы вулкан швырял камни не в нашу сторону, – нервно усмехнулся я, мысленно посылая всякую славу к черту.

– Вулканы постоянно выкидывают такие фокусы, – ободряюще сказал дядя Гилберт. – Я изучал их. Они выгружают части своих внутренностей, чтобы ослабить давление, – это как хорошенько рыгнуть после тяжелой пищи. Теперь он будет поспокойнее. Можешь на это положиться, Джек. – Неубедительно улыбнувшись, старик поглядел на хронометр. – Однако нам пора начинать. Полагаю, какое-то время мы будем обходиться без компании в лице нашего друга Билли Стоддарда. Лучше всего было просто разнести в щепки его шлюп, тогда, у мыса Лизард, но получилась бы большая резня, а мне такое не по сердцу – наверное, слабость. Но если он явится снова, пощады не будет! Нет, сэр. Через три часа я намерен оставить этот уголок океана. Думаю завтра остановиться в Кингстоне, увидеть женщину, которую знавал в юности, некую мисс Бракен, очень милую – или когда-то бывшую такой. Конечно, я говорю не в библейском смысле, что «знал» ее, хотя если мне повезет, может, что-то переменится, а?

Он промокнул лоб платком, потому что утро становилось жарким.

– Как только вы, ребята, проберетесь в пещеру, Фиббс выключит все прожекторы, и вы будете в темноте дожидаться солнца, точно так, как в описании Дугласа. Меньше возможностей привлечь… э-э-э… нежелательное внимание.

Дядюшка Гилберт подмигнул, развернулся и спустился по съемному трапу на палубу катера, где было полно народу. Мы с Табби последовали за ним, а фраза «нежелательное внимание» крутилась в моем мозгу. Внезапно я страстно захотел поскорее оказаться под водой. Никогда не любил ждать.

Фиббс ждал приказа. Хасбро, в парусиновых штанах, закатанных по щиколотки, широкополой соломенной шляпе с низкой тульей, подбрасывал уголь в топку, из которой валил дым. Сэр Гилберт прокричал что-то своему механику, огляделся, кивнул с видимым удовлетворением и направился обратно к трапу на палубу паровой яхты. Там столпилась часть команды, стоял гвалт, четверо моряков с пиками охраняли воображаемые границы. Голова капитана Дина виднелась над картечницей Норденфельда – этот морской волк был на свой лад не менее кровожаден, чем пираты.

Я посмотрел на Сент-Ива сквозь один из иллюминаторов покачивавшегося на шлюпбалке колокола, закрепленного цепью, по которой был пропущен воздушный шланг – для нас источник и воздуха, и давления, хотя, если всё пойдет как надо, нам вряд ли понадобится что-то, кроме небольшой подпитки свежим воздухом; или амбра там есть, или ее нет. Переговорная трубка тянулась рядом со шлангом. К верху колокола изнутри крепилась большая механическая клешня, которую можно было как опустить в воду, так и убрать внутрь аппарата. В этот момент манипулятор находился в воде. Вот он поднялся со сжатыми когтями-пальцами, затем растопырил их и снова сжал – Сент-Ив осваивал управление. Металлические когти были скрыты под толстыми накладками, чтобы не повредить наш приз. В палубу катера, как раз под колоколом в походном положении, было встроено круглое стекло – я заметил под суденышком проплывающую рыбу, – глядя в него, Фиббс мог найти амбру и нацелить нас на нее.

Мне подумалось, что человеку свойственно принимать на веру совершенно невероятные вещи, но не всякому и не всегда. В общем, вход пенни, выход фунт – много десятков тысяч фунтов, если ты Гилберт Фробишер. На некоторое время распрощавшись с Табби, я залез в колокол по короткой лесенке, которую втянул за собой, и уселся на обитое кожей сиденье напротив Сент-Ива, поставив ноги на подставку; механическая клешня висела над нашими головами. На стенке были закреплены две длинные медные обзорные трубы – приспособления, позволявшие заглянуть непосредственно под колокол. В аппарате было прохладно и сыро, давление слегка закупоривало уши, равномерно гудел двигатель. Мы с Сент-Ивом могли слышать друг друга вполне отчетливо.

– Полагаете, эта штука там будет? – спросил я.

– Нет, – ответил профессор. – Представить, что она лежит в углублении среди камней, которое было ее гнездом, совершенно невозможно. Индейцы уронили ее, и, скорее всего, ее подхватило прибоем, а потом унесло в открытое море. Я не слишком озабочен поисками серой амбры, Джек, хотя, конечно, это любопытный феномен. Однако что до ее цены, то покупка и переоборудование «Нэнси Доусон» таким экстравагантным образом поглотили куда больше, чем стоит любое подводное сокровище, даже если оно еще лежит там, где его видели сорок лет назад, что, ясное дело, только уменьшает вероятность находки. Полагаю, мы просто на каникулах.

Колокол дрогнул и принялся раскачиваться на шлюпбалке, я вцепился в одну из ручек возле иллюминатора справа от себя.

– Мне тоже кажется, что мы тут на каникулах. Или не совсем так. На посылках? – сказал я Сент-Иву. – Я не о Гилберте Фробишере – он истинный джентльмен. Но я чувствую, что мне вся эта затея совсем не нравится. Я не суеверен, однако в этом месте есть нечто чертовски странное, нечистое. Вулканом этого не объяснить.

– Разделяю твою оценку и думаю, что Джеймс Дуглас чувствовал то же самое.

– Вообще он был всего лишь мальчик, – возразил я. – Я-то, полагаю, перерос такие страхи.

– Ерунда, – ответил Сент-Ив. – В последние годы мой разум изменил своему прежнему рациональному взгляду на вещи, и я обнаружил, что придаю теперь куда большее значение тому, что мы ошибочно именуем предрассудками. Помнишь название острова?

– Санта-Луска, – сказал я, – не путать с Санта-Лусией.

– Название интересно само по себе. Мне оно попадалось в описаниях этой части мира, но многие его объяснения были откровенно сказочными. Представления Гилберта об острове отчасти коренятся в местных легендах, хотя, возможно, он не знает об этом, просто пытается описать свои ощущения, как и ты.