Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 9
КОСТИ И ШЛАК

Мы увидели дом сэра Гилберта Фробишера, дядюшки Табби, с середины ясеневой аллеи – просторный георгианский дом с тремя рядами окон. Первый этаж выглядел достаточно вместительным, чтобы расквартировать там роту морских пехотинцев, на каминной трубы валил дым, что было добрым знаком. Рядом были большой пруд, в котором отражалась луна, лодочный сарай и причал с коллекцией тесно пришвартованных гребных лодок.

– Дядя Гилберт чистой воды лодочник! – И Табби громко расхохотался над своим неуклюжим каламбуром.

Барлоу, привратник Фробишера-старшего, так быстро впустил нас, будто дни напролет с нетерпением ожидал нашего появления. А дядя Гилберт собственной персоной встретил в вестибюле и провел в роскошную, отделанную дубовыми панелями залу с кессонными потолками и витражами, изображавшими рыцарей и драконов, где обнаружился Хасбро, который сидел в кресле, потягивая виски из узорчатого хрустального стакана. При виде нас он просиял, но потом лицо его вытянулось. Он не смог сдержаться. Ведь он был полон той же надежды и тревоги, что и несколькими часами ранее мы с Табби – ожидая Помазка в гостинице в Блэкбойсе, мы полагали, что вскоре вернется и Сент-Ив. Но теперь надежда исчезла, и по глазам Хасбро было видно, что от нее осталось. Положение сильно скрашивало присутствие Элис. В конце концов, за этот день произошло что-то хорошее. Верный помощник профессора выглядел измотанным, словно не спал целые сутки. Впрочем, так оно и было: Хасбро успел добраться до Чингфорда, вернуться в Лондон, сесть там на экспресс до Истборна, а оттуда выехать в Дикер, куда прибыл только полчаса назад.

Постепенно в моем сознании разгорелся свет оптимизма – наша компания наконец собралась вместе, «слон» воссоединился, ожидание в основном закончилось. Мне говорили, что для военных и моряков обычная вещь испытывать и безотчетный страх, и укрепляющий подъем духа перед боем, что подтвердили мои собственные эмоции этим вечером. В камине такого размера, что в него мог бы войти не сгибаясь человек, если бы захотел изжариться заживо, плясали длинные языки пламени. Горели масляные лампы, и комната полнилась золотым свечением, наши тени метались вместе с огнем. Стены были увешаны картинами с птицами и парусниками. Я подумал, что не припоминаю более приятной гостиной с более приятными компаньонами, – если бы тут еще был Сент-Ив! Дядя Гилберт, который мог бы быть старшим близнецом Табби, если бы такое не противоречило природе, но лысым, с пучками волос, сохранившимися лишь на висках, совершенно очаровал меня. Старик от души радовался неожиданному появлению Табби, поскольку рассказ Хасбро о событиях в Лондоне и не только в нем его сильно встревожил. Но неподдельное удовольствие он получил, когда хорошенько рассмотрел Элис.

– Восхищен, моя дорогая! – воскликнул он, кланяясь, будто придворный королеве, и целуя ей руку. – Просто восхищен. Вы истинный бриллиант рядом с этими двумя кусками угля, – он махнул в сторону меня и Табби.

Потом добродушно пожал мою руку, извинился, что назвал меня куском угля, призвав считать это не за оскорбление, а за правду и затем снова извинился уже за то, что ему нечем накормить нас, кроме сухих костей и шлака. Если бы он точно знал, что мы едем, то забил бы откормленного тельца.

Барлоу отвел меня в сторону, чтобы осмотреть мою руку, нуждавшуюся в серьезной обработке и перевязке, потом ссудил мне одну из своих рубашек, поскольку моя превратилась в кровавые лохмотья, и унес с собой мое пальто, пообещав узнать, не сможет ли миссис Барлоу привести его в порядок. А миссис Барлоу в тот момент занималась проблемами Элис. Нас обхаживали со всех сторон. У меня было отчетливое впечатление, что Земля, которую последние недели качало то в одну, то в другую сторону, наконец утвердилась на своей оси.

Своих сотоварищей я нашел в столовой – они сидели и глодали сухие кости и шлак, обернувшиеся сосисками и пюре с маслом и подливкой, холодным фазаном, хлебом, сыром и бутылками доброго бургундского. Барлоу выдернул пробки из трех бутылок, и стаканы были полны. Вероятно, вам несложно представить, что мы, включая Элис, накинулись на еду и напитки с жадностью изголодавшихся дикарей, в перерывах отвечая на миллионы вопросов дядюшки Гилберта. Он кивал нам, всерьез проклинал типа, который треснул меня по голове, изумлялся хитроумным уловкам Игнасио Нарбондо, заслуживавшего, по его мнению, хорошей порки кучерским кнутом перед тем, как его заколотят в бочку с бешеным горностаем и пустят по волнам. Помазка дядюшка знал со времен охотничьих вылазок в Блэкбойс. И полагал, что он – наживка для виселицы. Подонок. Червяк. Кишечная слизь.

– Мы с ним решим, – сказал он мне, сердечно кивнув и подмигивая. – Сунем его головой в ведро.

Старик казался таким же обеспокоенным судьбой профессора, как и мы, словно они были старыми друзьями. Но то, что он употребил слово «мы», обеспокоило меня. Я упомянул, что нам придется выйти еще до рассвета, а значит, времени для сна почти не остается…

– Конечно, я пойду с вами, – заявил дядя Гилберт. – Вам понадобится еще одна твердая рука, когда вы настигнете этих мерзавцев.

Он встал со своего кресла, подскочил к стене, снял саблю, рассек ею воздух и принялся наступать на высокий застекленный дубовый комод, полный хрусталя, словно собираясь разрубить его на части. Я подумал о Табби перед чучелом кабана в Клубе исследователей. Как я уже говорил, мне нравился дядюшка Гилберт, но он явно был легковозбудим. Однако мой прямой отказ прозвучал бы не по-джентльменски, поэтому я надеялся, что Табби придумает что-нибудь, чтобы сбить родственника со следа.

– Ты же знал Герцога Хомяков, дядя? – спросил Табби, пока Барлоу снова наполнял вином наши бокалы.

– Ты имеешь в виду лорда Басби? Конечно, мы были знакомы. Вместе учились в Кембридже до того, как нас выставили из-за недопонимания, что такое прекрасный пол, ха-ха. Прошу прощения, – обратился он к Элис, – и вполовину не такой прекрасный, как вы, моя дорогая. Тем не менее я безмерно сожалел об отчислении, но быстро оправился, поскольку никогда не был склонен к наукам. А вот для бедного Басби это было тяжело, потому что он был ужасно чувствительным юношей. Каждая мелкая обида обрушивалась на него, как удар. Он стал легкой добычей для проныр-журналистов – эти их мерзкие заметки о Герцоге Хомяков!.. Хотя у него и в самом деле были весьма вместительные щеки. Он проделывал такой фокус: набивал их половинками грецких орехов, а затем поедал те один за другим, пока мы сидели в часовне. И ничего смешного в этом не видел, понимаете ли! Можно было не делиться с другими и грызть орехи во время проповеди. Бедняга Басби после этого скандала потерпел много неудач и стал этаким ученым отшельником. Я очень скверно себя чувствовал, когда прочел, что его убили. А что у него общего с нашей миссией?

Я пересказал ему всё, что знал, – о пруссаках, об экспериментальных лучах Басби, которые, по слухам, искривлялись, уходя за горизонт, и таким образом становились невероятно опасными, об ощутимом страхе ученого: когда мы с ним впервые встретились, он вел себя словно мышь, ожидающая неминуемого появления змеи. В тот раз он спрятался на верхнем этаже гостиницы в холмах, с видом на залив Скарборо. Настоящее логово проституток и уличных воров, но Басби пришлись по душе скрытые переходы. Всё в его лаборатории было установлено на специально сконструированных подставках из прочных деревянных ящиков, поэтому могло быть упаковано и увезено прочь за минуты.

В тот раз я был свидетелем действия сапфирового луча, – это разящий луч, сгенерированный устройством, которое Басби определил как «преобразующая лампа». Свет метался внутри цилиндра, вмещавшего сапфир, пока не вырвался узким потоком голубого света – «укрощенной радиации», как сказал Басби, хотя для меня это словосочетание было сущей бессмыслицей. Луч сорвал стеклянное пресс-папье со стола перед лампой и пронес его сквозь открытое окно куда-то в море. Оно исчезло в глубине без видимых брызг и было, насколько я понял, вбито в морское дно. В результате кристаллическая структура сапфира разрушилась, деградировала, поскольку являлась результатом «несовершенного гидротермического синтеза», – почему это данное Баксби определение осело в моем уме, сказать не могу. Кристаллы от матушки-природы, проще говоря, были низкого качества. Словом, эксперимент оказался весьма затратным (расходы, очевидно, несли пруссаки), но он поразил Сент-Ива. Мне не хватало научных познаний, чтобы он поразил и меня.

Мы договорились встретиться с герцогом на следующий день. Я полагаю, Сент-Ив хотел побеседовать по поводу этих пруссаков, попытаться деликатно вразумить ученого, но Басби, возможно предвидя нечто подобное, наутро исчез из гостиницы со всем своим имуществом. Я не имел понятия, что Басби доверил Сент-Иву сведения об упрочненном изумруде, и это было правильно. Чудовищная штука во всех смыслах слова, которую лучше держать в секрете. Чуть позже мы с Сент-Ивом нашли Басби мертвым на верхней площадке декоративной башни в Северном Кенте.

Дядюшка Гилберт покачивал головой в знак горя и изумления. Но когда речь зашла об изумруде, глаза его засияли неподдельным любопытством школяра, а когда Хасбро вынул из мешочка с завязками зеленый кристалл и положил его на стол, расширились до предела. Огромный образец, отметил я как человек, несколько лет назад владевший гигантским изумрудом, который заказал огранить для свадебного подарка Дороти Кибл, своей суженой. Но рядом с искусственным изумрудом Басби, размером как раз с ладонь Хасбро, мой казался бы кусочком сахара. Странно плоский, ограненный, видимо, совсем не ради красоты. В нем было что-то почти угрожающее, как в ядовитой жабе или, по пословице, в дурном ветре, не приносящем добра. Элис, как я заметил, не пожелала взглянуть на камень. Хасбро убрал его в мешочек.

– А что ты нам скажешь о маяке, дядя? – спросил Табби, обгладывая косточку фазана.

– Там чертовски ненадежный свет, – ответил старик. – Не разглядеть. Блеф. Когда идешь из Истборна, пока не окажешься на полпути к Бичи-Хед, не заметишь. В тумане не поймешь, где оказался. До недавнего времени его смотрителем был капитан Соуни. Большую часть времени или спящий, или пьяный, как лорд, он держал светильник в полном порядке, масло заливал доверху и подрезал фитили. Думаешь, он грохнулся с лестницы, поднося масло или убирая разбитое стекло? А вот и нет. Однажды ночью в тумане бедняга шагнул с утеса! Пошли его искать потому, что свет стал тусклым из-за нехватки масла, и нашли на камнях внизу, с разбитой головой; его уже ели крабы. На пляже внизу, на мысу, где нет ничего, кроме острых меловых скал. Он, видишь ли, сыплется вниз, стоунами и годами.

– Дядя Гилберт ценил капитана Соуни и как знатока птиц, – сообщил нам Табби. – Бичи-Хед знаменит своими пернатыми.

– Именно так, – согласился старик. – Есть такая коровья тропа, тянется вдоль Ист-Дин. Первосортные места гнездовий, славятся на весь Южный Даунс. Филины, ушастые совы, лебеди-кликуны, кречеты. Слепой может увидеть за день две дюжины разновидностей, открыв полглаза. Капитан Соуни много лет вел записи, исписал сотни страниц. Бог знает на что они сгодятся. Возможно, рыбу заворачивать.

– Теперь там новый смотритель? – насторожился Хасбро.

– Около трех месяцев или больше. Я был там дважды, когда погода стала теплее, прошелся по Даунсу с биноклем, но новый смотритель так и не спустился. Капитан Соуни всегда любил поболтать. Это, видите ли, давало ему шанс перехватить рюмку перед обедом. Время дня значения не имело. Он выносил бутылку и пару стаканов. Иногда я прихватывал бутылочку и оставлял ему, чтобы проставиться в свою очередь. Если погода позволяла, я поднимался оглядеться. Большей частью мы следили за судами, пробирающимися по Каналу в шторм. Капитану всегда хотелось знать, каких пернатых я видел и что там нового. Ему нравились совы…

Голос дяди Гилберта прервался – он прочел что-то в выражениях наших лиц.

– Его убили? – спросил он, помолчав. – Он не упал? Его столкнули?

– Очень похоже, – вздохнула Элис. – Мне очень жаль.

– Тогда этот новый парень… он в сговоре с доктором Нарбондо? Они поставили туда своего человека? – Не ожидая ответа, старик мрачно покачал головой. Посмотрев на свои руки, сжал и разжал кулаки. – Уже поздно, – сказал он тихо и грустно. – Мне надо отдохнуть. Предлагаю отложить всё на утро. У меня есть идея, как выйти на них, – он решительно кивнул. – Мы их проучим! Вот увидите.

От фазана остались одни кости, вино было допито, хлеб и сыр лежали в руинах. Предложение дяди Гилберта отдохнуть было весьма актуально. Что может быть полезнее, чем несколько часов укрепляющего сна? Вставая из-за стола, я размышлял о том, что могло означать «выйти на них» и как дядя Гилберт намеревался «их» проучить.

ГЛАВА 10
ИДИ ИЛИ ВОЗВРАЩАЙСЯ

Утро застало нас в Даунсе. По крайней мере троих из нас: Элис, Хасбро и меня, спрятавшихся в кустарнике, растущем на вершине холма к западу от маяка, поедающих сэндвичи, извлеченные из корзинки, собранной Барлоу, и запивающих их чаем из походного чайника хитроумной конструкции. Чирикали птицы, сквозь листья пробивалось утреннее солнце, по морской глади неслась шхуна, появляясь и исчезая во встающем утреннем тумане.

Я следил за маяком через очки-бинокль для наблюдений за птицами, одолженный у дядюшки Гилберта. Спустя пять минут крупный мужчина, скорее всего смотритель, вышел с подзорной трубой на кольцевой балкончик, чтобы оглядеть Даунс, словно в ожидании чьего-то появления. Из трубы примыкающего домика поднимался дым, в окне горел свет – похоже, внутри кто-то был. Может, даже несколько «кого-то», если смотритель сам вышел, но оставил гореть лампы. Наверняка ему приходится беречь масло.

Сейчас бриз сносил белый туман из пролива, заслоняя маяк и край утеса. Когда прояснилось, стали видны Табби и дядя Гилберт, шагавшие по тропе в сторону Истборна, как Твидлди и Твидлдам[53]53
  Персонажи сказки Л. Кэрролла «Алиса в Зазеркалье» – толстые чудаковатые близнецы. В русском переводе – Труляля и Траляля.


[Закрыть]. Табби пользовался своей терновой дубинкой как посохом, а дядя Гилберт опирался на трость со спрятанным в ней клинком. Это была штука не из дешевых, сделанных напоказ: тяжелая, с остро заточенным лезвием. Оба они были в куртках для прогулок и в сдвинутых на лоб очках-биноклях – настоящие хорошо упитанные натуралисты-любители, пользующиеся утренней тишиной. Дядя Гилберт остановился на тропе, показал в небо и надвинул очки на глаза, наблюдая за соколом, описывавшим широкий круг в северном направлении. Табби записывал наблюдения в маленьком блокноте. Покров тумана снова проплыл перед нами, минуту я не видел ничего. Туман ушел, и Фробишеры оказались уже на полпути к самому маяку. Дядя Гилберт показывал на свет, а потом на шхуну в Канале, явно разъясняя секреты мореплавания племяннику.

План, предложенный дядей Гилбертом, был прост: они с Табби поболтают со смотрителем маяка, спросят, как бы случайно, не разрешит ли тот им взглянуть на окрестности сверху. В конце концов, дядя Гилберт не чужой в Даунсе – смотритель не заподозрит ничего. Веселая экскурсия на маяк – не слишком странная просьба. Если парень разрешит, это, конечно, не послужит доказательством его невиновности, зато мы сумеем узнать хоть что-то о местонахождении лампы Басби, пусть и отрицательное. А если смотритель не будет сговорчив? Они его убедят, ответил дядя Гилберт, хохотнув при этом. Но всё должно быть сделано к одиннадцати часам, поскольку Хасбро надлежит явиться с выкупом к маяку. Если похитители не передадут ему живого и здорового Сент-Ива, тогда он не отдаст ничего, но покажет им свой пистолет.

Табби постучал в дверь домика, и теперь они с дядюшкой стояли, дожидаясь. Потом он снова постучал, на этот раз палкой, и они снова подождали. Но дверь оставалась закрытой, занавески задернутыми, хотя дым продолжал клубиться над трубой. Тогда Фробишеры одолели расстояние от домика до маяка и там произвели сходные действия, после чего отошли в сторону, чтобы не толпиться перед смотрителем, если тот откроет, что и произошло незамедлительно.

Это был смуглый грузный мужчина. Сквозь очки-бинокли я видел, что он хмурится, будто человек, которого только что разбудили. Дядя Гилберт показал на Даунс, наверное объясняя, что им нужно, а потом на маяк. Смотритель покачал головой, решительно произнося слова отказа, и, шагнув назад, закрыл за собой дверь. Табби развернулся, явно собираясь уходить, но дядя Гилберт не шелохнулся. Он стоял, разглядывая дверь, изучая ее, а затем треснул по ней несколько раз изо всей силы, зажав набалдашник трости в кулаке. Звуки ударов через мгновение достигли нас.

– Вот и неприятности, – сообщил я Элис и Хасбро, который мог достаточно ясно видеть, что я имел в виду. Теперь дядя Гилберт извлек из трости клинок и изготовился к бою, держа его в правой руке, а ножны – в левой.

– Нам придется действовать, если мы потеряем их в тумане из виду, – сказал я, – или если дверь распахнется.

– Но не всем троим, – вмешался Хасбро. – Вообще-то, у меня есть револьвер. Я помогу им, а вы продолжайте прятаться.

– Хорошо, – согласилась Элис.

Хасбро достал из кармана бархатный мешочек, вытащил изумруд, опустил его в чайник и закрыл крышку.

– Нет смысла брать его с собой, – пояснил он.

События у маяка развивались своим чередом. Теперь Табби вернулся к дяде Гилберту и что-то сказал ему, явно стараясь увести старика. В конце концов, наша война не со смотрителем маяка, хотя, может быть, дядя Гилберта и считает иначе. Наверное, ему хотелось отомстить за капитана Соуни.

Дверь маяка снова распахнулась, и смотритель, прикрыв ее за собой, шагнул на небольшой мощеный пятачок. В руке он держал вымбовку[54]54
  Деревянный или металлический рычаг, служащий для поворота рулевого колеса или ручного ворота, переката бочек.


[Закрыть]. Дядя Гилберт разразился длинной гневной речью, всё повышая голос; Табби прикрывал старика сзади. Смотритель махнул вымбовкой, приказывая незваным гостям убираться. Затем клок тумана закрыл их, а когда он уплыл прочь, картина изменилась. Дядя Гилберт лежал на спине, как перевернутая черепаха, а Табби заносил терновую дубинку для удара. С неразборчивыми криками смотритель бросился на Табби, поднырнув под удар, и огрел нашего товарища вымбовкой по виску. Но дядя Гилберт к этому времени встал на колени и, хотя по лбу его стекала кровь, отвесил смотрителю крепкий удар тростью по затылку. Хвала богу, что клинок находился в ножнах, потому что иначе голова смотрителя раскололась бы, как арбуз, и хотя, как говорится, мертвые не кусаются, лучше это на практике не проверять.

После этого смотритель дернулся вперед, и дядя Гилберт жестко врезал ему снова, а потом отвел руку для третьего удара – ножны, кувыркаясь, слетели с клинка. Табби остановил оружие дубинкой, спасая дядю от виселицы, а смотритель с удивительной для такого массивного тела ловкостью удержался на ногах и попытался нанести своему спасителю второй зверский удар в висок. Табби успел отклониться, и вымбовка задела его по плечу. Из тумана вынырнул Хасбро, незаметно подбежавший по склону к маяку, и снова исчез в сгустившейся пелене. И тут я заметил, что на окне домика дернулась занавеска, а потом дверь его распахнулась, и оттуда стремительно выбежал человек очень маленького роста. Это был Помазок, нежданный-негаданный, в своей обвислой шляпе. Я обследовал холмы сквозь очки-бинокль, пытаясь проследить за ним, но натыкался лишь на стену тумана. Потом я на миг увидел карлика на самом краю мыса, где он исчез за грядой, словно гоблин или псих, решивший пройти прямо к Бичи-Хед и переплыть через Канал во Францию.

– Я за ним! – шепотом крикнул я Элис, что было полной бессмыслицей, если она не видела, как мелкорослый негодяй выскочил из домика смотрителя маяка, пробрался к краю рощи и побежал к утесу. Оказавшись почти на краю, я сбавил ход, понимая, что могу повторить судьбу капитана Соуни, и быстро оглянулся на маяк – из тумана долетали смутные звуки борьбы. Я снова устремил взор на утес – видно было футов на тридцать – и заметил тень Помазка, пробиравшегося к чему-то, похожему на узкий проход, прорубленный в меловой скале. Издалека снизу доносился приглушенный шум волн, накатывавшихся на скалистый пляж. Мне ничего не оставалось, кроме как следовать за мерзким карликом…

Я начал осторожно красться дальше, и за выступом скалы – дальше, похоже, начинался спуск – мне справа на уровне колен попался на глаза веревочный узел такого же цвета, как мел утесов, и оттого почти незаметный. Веревка была примотана к толстому железному кольцу на стержне, загнанном в скалу, – крепление, позволявшее человеку осуществить спуск неведомо куда относительно безопасно. Кольцо, как и стрежень, – ржавые, изъеденные непогодой, – явно находились здесь не первый год. Я подождал, пока Помазок уберется за пределы видимости, а затем ступил на узкую тропку, крутую, но, на счастье, чистую от всякого мусора. Я не мешкал, но намеревался действовать под прикрытием тумана, что означало одним глазом поглядывать себе под ноги, а другим смотреть на тропу, на случай если мелкорослый негодяй вынырнет из мглы.

Торопливо, но беззвучно переступая, как следует ухватившись за веревку, я продвигался всё дальше и дальше, держа ухо востро, и одолел около пятидесяти футов от края гряды, когда задул ветер, прогнавший туман. И тогда стало ясно, что я иду по карнизу отвесной скалы, а пятью сотнями футов ниже море неторопливо облизывает галечный пляж. Зрелище это вызвало у меня такой силы головокружение, что мне пришлось вжаться в камень, цепляясь за веревку и зажмурившись. Когда я снова открыл глаза, приступ прошел. Помазок окончательно исчез, хотя он мог и спрятаться где-то дальше на тропе, укрывшись за каким-нибудь выступом, зато над моей головой раздалось какое-то шуршание.

Но это была Элис, спускавшаяся по тропе с куда большей уверенностью и грацией, чем я. Придерживая юбку одной рукой, второй она скользила по веревке. Через минуту Элис стояла рядом со мной.

– Смылся? – поинтересовалась она, явно имея в виду Помазка. – Я сообразила, что ты кинулся за ним в погоню, и решила присоединиться. Он приведет нас к Лэнгдону.

– А как же изумруд? – спросил я.

– Этот кристалл меня не интересует, Джек. Он не нужен никому, кроме Нарбондо. А мне нужен мой муж, который интересует Нарбондо как средство получить изумруд. Круг замкнулся… – Она пожала плечами, гладя на море, словно Сент-Ив был где-то там, за горизонтом.

– Мы найдем его, – заверил я миссис Сент-Ив, вновь зашагав вниз по тропе – стоило поспешить, пока видимость вновь не ухудшилась.

Через какое-то время я оказался на развилке: одна тропа уходила вверх, другая, стремившаяся вниз, упиралась в огромный меловой обломок, съехавший сверху и застрявший в неустойчивом положении среди выступов скал. Веревочные перила в этом месте заканчивались. Может, их продолжение следовало искать где-нибудь внизу. Я подумал, что Помазок, если он заметил нас на тропе, когда исчез туман, может поджидать нас за исполинским камнем. И ему, вероятно, будет не очень сложно столкнуть глыбу, когда мы поравняемся с ней, и мы полетим в море, хватаясь за воздух. Словом, я остановился. И тогда Элис сказала, что нам нужно или двигаться дальше, или возвращаться, причем последний вариант она не рассматривает. И мы осторожно подкрались к огромному камню. Под ногами теперь похрустывали и поскрипывали кусочки мела разных размеров – любой затаившийся вверху или впереди негодяй, хоть Помазок, хоть кто другой, непременно услышал бы эти звуки. Однако никто так и не появился. Но теперь, когда мы приблизились к скале, я ни в жизни бы не понял, как он сумел через нее перебраться, если только он не был обезьяной: глыба нависала над краем, придавая утесу отрицательную кривизну.

И лишь подобравшись совсем близко, мы увидели выход в прямом и в переносном смысле – то была узкая темная щель непосредственно под глыбой. С моря вход в пещеру показался бы длинной тенью, отбрасываемой и утесом, и самим нависающим камнем. Но это была именно пещера, и мы, обратившись в слух и не улавливая ничего, кроме криков чаек и дыхания океана, замерли, вглядываясь в ее темное нутро.