Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

ТАЙНА КОЛЬЦА КАМНЕЙ[60]60
  The Adventure of the Ring of Stones.


[Закрыть]
Роман

Морская история для Дейзи и Кидда

ПРОЛОГ
ПУТЕШЕСТВИЕ «ЦЕЛЕБЕССКОГО ПРИНЦА»

В году 1843-м я, Джеймс Дуглас, нанялся на клипер «Целебесский принц» на рейс из Портсмута на Эспаньолу. Я получил место корабельного юнги, ибо в ту неделю мне исполнилось от роду двенадцать лет. Мы должны были вернуться с ромом, сахаром и морской губкой; рейс легкий, как морская прогулка, если ветер будет попутный. «Целебесский принц» был тем, что называют опиумным клипером, и я прекрасно знал, что он возит контрабанду, но был мальчиком без предрассудков, как верно определил мое умонастроение капитан. Первый помощник сказал мне, что у них был юнга моих лет, который погиб, упав с грот-мачты и ударившись головой о каронаду [61]61
  Корабельная пушка с относительно коротким, облегченным стволом, предназначенная для стрельбы на близкие дистанции. Изобретателем считается генерал Роберт Мелвилл, предложивший идею нового орудия в 1759 году.


[Закрыть] , и, думаю, за этим что-то стояло. Я умел обращаться с секстаном и знал звездное небо не хуже любого члена команды, кроме капитана – отличного моряка, но мрачного и жестокого человека, с пристрастием к рому из Порт-Ройала, который неминуемо свел бы его в могилу, не предназначь ему Провидение иной конец.

Вскоре мы поймали попутный ветер и двинулись северо-восточным торговым путем к Карибским островам, отмеряя ежедневно по лагу до ста сорока миль. В Санто-Доминго мы погрузили ром, сахар и морскую губку, запаслись пресной водой и снялись с якоря, потому что капитан боялся «желтого Джека» [62]62
  Желтая тропическая лихорадка.


[Закрыть] , в этот сезон оказавшегося особо смертоносным. Также мы взяли на борт двух ловцов губок – темнокожих мужчин. Мне сказали, что они из последних индейцев таино, которые на Эспаньоле почти вымерли. Одного частые погружения уже довели до глухоты, другого – до помешательства. Я никак не мог понять, какой прок от этих людей, если наши трюмы и так полны губкой.

Мы, как я думал, взяли курс домой. Если удача не отвернется, нас ожидал быстрый переход к Портсмуту или другому порту поблизости, с предварительной остановкой в уютной бухточке для выгрузки рома. На второе утро я проснулся затемно, с восьмыми склянками, и вышел на палубу. Судно стояло на якоре, покачиваясь на умеренной зыби. Прямо по штирборту лежал остров – скалистый берег с бушующим прибоем, длинный риф, а за ним бухта, подходящая для швартовки корабельной шлюпки. Даже в темноте я рассмотрел посередине острова гору, извергавшую дым, – вулкан, подумал я, хотя ни одного прежде не видел. Мрачное, суровое место – только отвесные высокие скалы да черное устье пещеры. У рифов, несомненно обнажающихся с отливом, клокотали озаренные луной волны. Воздух был чист, звезды сияли, и исключительно из любопытства – меня занимало, сколько мы прошли этой ночью – я принес инструмент и вычислил координаты; Санто-Доминго был в 18 градусах к северу и чуть меньше чем в 70 градусах к западу. Результат меня поразил – почти 200 морских миль! У острова имелось и название, но я не хочу ни писать его тут, ни произносить.

Четырьмя часами позже, с восьмью ударами колокола, обозначающими начало утренней вахты, мы спустили шлюпку и отправились к бухте – четыре человека налегали на весла, я среди них. Для мальчика я неплохо справлялся, и капитан отличал меня. Оставшиеся на борту получили наказ выпалить из бакового орудия, если покажется парус, потому что компания была нам ни к чему. Индейцы сидели на корме. Никто не разговаривал, а такого сосредоточенного человека, как капитан в то утро, я еще никогда не встречал. Правда, за чем он охотится, тогда я и представления не имел. За пояс он заткнул два пистолета, и оружие вкупе с молчанием заставили мой ум работать, и чем дальше, тем больше я склонялся к мысли о сокровищах – к чему-то на морском дне, что требовало навыков ныряльщиков за губками. Любому видно было, что капитан наполовину состоит из рома, даже в этот ранний час. Плоть его пропахла им. Видимо, он не спал и, дожидаясь рассвета, прикончил бутылку.

Мы вошли в бухту, прикрытую рифом, который выступал сейчас из воды, и нам открылась морская пещера. Ее свод грубо обтесанным куполом нависал над нашими головами в пятнадцати футах, по стенам гнездились ужасно шумные птицы. В пещеру сносило морской мусор и плавник, вода под ним была чернильно-черной, и в окружавшей нас полутьме я не мог определить, какая там глубина. Мы бросили якорь в стороне и вытравили пятнадцать фатомов троса, что отчасти проясняло ситуацию.

А потом в напряженном молчании мы чего-то ждали, со страхом поглядывая на капитана. Вставало солнце, но в пещере по-прежнему царил полумрак. Капитан то и дело доставал карманные часы – наверное, чтобы поглядеть, как уходит время, но наконец подмигнул мне и сказал: «Терпение, мистер Дуглас, сейчас вы кое-что увидите», хотя было похоже, что он скорее говорит сам с собой. Как только эти слова слетели с губ капитана, солнечный свет озарил пещеру – он проник через похожую на полуоткрытый рот трещину в восточной части свода, которой там вроде до этого не было. Солнечный луч заиграл на воде, и сквозь прозрачную, как воздух, воду стало видно морское дно. Прямо под шлюпкой глубоко внизу я заметил длинную темную акулу, вскоре рядом стали кружить вторая и третья. Ловцы губок, уже находившиеся в воде, тоже увидели хищников и поспешно подплыли к борту. «Да ну, ерунда!» – бросил им капитан, однако убедить ныряльщиков погрузиться ему удалось только при помощи пистолетов. Я так понял, что терять время было нельзя: как только солнце поднимется чуть выше, пещеру вновь окутает тьма и скроет то, что лежало на дне, до начала следующего дня.

Это казалось гигантской жемчужиной, какую можно увезти лишь на тачке. Оно покоилось в центре кольца из белых валунов, выглядевших специально так расставленными, хотя вряд ли подобное возможно. Камни надежно защищали свое сокровище от приливного течения, способного смыть его в океан, морские перья склонялись над ним и расправлялись обратно, являя его во всей красе. Конечно, это подводное диво не могло быть жемчужиной, не такого же размера! «Серая амбра, мистер Дуглас», – сказал капитан, кивая мне, пока мы наблюдали за тем, как индейцы спускаются на глубину, перехватывая руками якорный канат. Почти у самого дна они отцепились и, подплыв к добыче, вдвоем ухватили огромный ком. Потом мне рассказали, что серая амбра очень легкая, обычно она плавает на поверхности, а на дно уходит спустя много лет, когда становится плотной. Ловцы губок устремились к поверхности, преследуемые одной из темных акул, длиной в три человеческих роста – она могла ободрать своей грубой шкурой любого из них, просто проплывая мимо, – и выпустили свою ношу. Серый шар пошел ко дну. Индейцы, находившиеся под водой три минуты, всплыли с пустыми руками. Капитан выругал их за потерю и взглянул на трещину – свет теперь стал желтым, будто солнце било прямо в нерукотворное окно.

Боцман сказал, что нам следовало прихватить канат и сеть, и предложил, взяв всё это, повторить попытку завтра утром. Он был абсолютно прав, но ром затуманил разум капитана, и тот жаждал завладеть серой амброй немедленно. «К дьяволу завтра!» – рявкнул он и снова послал индейцев вниз, хотя они вскарабкались бы в лодку, если бы не пистолеты. Еще дважды они пробовали и терпели неудачу, акулы же проявляли все меньше интереса. Вода становилась темнее. Четвертая попытка едва не оказалась успешной, но иные события привлекли наше внимание: мы услышали пушечный выстрел и увидели дымок над баковым орудием. Стало ясно, что с «Целебесским принцем» что-то случилось. Корабль трясся, как собака, отряхивающаяся от воды, и сильно кренился на левый борт, словно под сильным порывом ветра, хотя никакого ветра не было. Найти хоть какое-то объяснение происходящему не удавалось, по крайней мере отсюда, из пещеры, где мы засели.

Капитан уставился на корабль, резко помотал головой, словно силясь загнать на место уплывающий разум. Индейцы поднимались со дна, стиснув огромную «жемчужину» между своими телами, каждый цеплялся за якорный канат одной рукой, и лодка оседала под их весом. Баковое выпалило снова. Индейцы приближались к поверхности, пузырьки поднимались из их ноздрей. Я видел то, чего не видели они: черная тень вырастала между ними. Одного из них – думаю, того, глухого – рвануло вниз. В воде заклубилась кровь, ком амбры выпал. Я видел лицо человека в последний миг его жизни, оторванную ногу в челюстях акулы; исполинские сородичи твари поднимались из глубины, и каждый мог потопить нашу шлюпку, врезавшись в нее вслепую. Кромешный ужас!

Голова второго индейца показалась над водой. Глаза его были полны смертельного страха, он отчаянно стискивал канат – последнюю надежду на спасение. Но капитан взмахнул своим тесаком и без единого слова перерубил трос – индеец осел вниз, а шлюпка сдвинулась в сторону от толчка. «Брось его!» – крикнул капитан, двинув боцмана в скулу, когда тот перегнулся, чтобы поймать руку индейца. Ловец губок сделал два гребка в нашу сторону, и внезапно его тело на мгновение наполовину высунулось из воды – одна из акул атаковала его снизу, ее зубы перерубили индейца пополам в районе пояса; на нас плеснул кровавый поток. Волна, поднятая броском свирепой твари, едва не опрокинула лодку, погнав ее дальше к устью стремительно погружавшейся в полутьму пещеры. Мы налегли на весла, не в силах отвести глаза от кровавого пиршества акул, раздиравших добычу на части. Затем солнце окончательно ушло, пещера стала жутким порталом в сплошную черноту, а мы, покинув бухту, снова оказались в открытом море, променяв один ужас на другой, как выяснилось позднее.

Теперь «Целебесского принца» подбрасывало, – это напомнило мне, как акулы обходились с телами несчастных индейцев. Грот-мачта рухнула поперек бортов, а паруса и такелаж накрыли палубу, будто судно пережило удар урагана. Но мы так и не видели врага. Корабль будто оказался в хватке некоего могучего духа, терзавшего его так же яростно, как акулы – ловцов губок. Боцман обвязался линем и вскарабкался по трапу, капитан за ним, остальные полезли следом. Вокруг раздавались оглушительный скрип и треск раскалывающихся тимберсов корабля, визг и крики. Я стоял один на качавшемся дне лодки, окаменев от страха, и окровавленные ныряльщики вставали в моей памяти.

Когда меня уже собирались втянуть на борт, я заметил облако, проплывавшее над чем-то, похожим на остров, к северу отсюда, и это побудило меня предоставить «Принца» его судьбе, каковую я в любом случае не мог изменить. Как только это пришло мне на ум, я развязал узел линя и, усевшись на банку, решительно взялся за весла – теперь, когда я знал, к чему стремлюсь, стоило поторопиться. Однако прежде, чем я отплыл на тридцать ярдов от корабля, раздался оглушительный треск, «Целебесский принц» накренился на штирборт, и, Господь мне свидетель, кормовой якорь проломил борт судна возле ватерлинии. Он вошел в него, как стрела в солому. Я утроил усилия, и когда оказался в виду желанного острова и в полумиле от корабля, увидел, что тот снова накренился и в этом положении начал погружаться. Его затянуло под воду за три минуты. Сердцем я чувствовал, что обязан вернуться и подобрать выживших, но не мог совладать с собой. Я понял, что остров с морской пещерой проклят, а море вокруг него обитель зла.

Высадился я на замеченный мной зеленый остров еще до заката, увел шлюпку вверх по ручью, вытекавшему из джунглей, потом перевернул ее вверх дном, соорудив подобие хижины, и жил так, пока некое судно не зашло пополнить запасы пресной воды. Я был спасен. Мне пришлось придумать историю, объяснявшую мое бедственное положение, и о лодке я даже не упоминал, потому что она не вписывалась в эту ложь. Скоро я вновь оказался в Санто-Доминго, прожил там три месяца и наконец, через год и два месяца после отплытия от берегов Британии, сел на корабль, следующий в Портсмут. К тому времени морская пещера и гибель «Целебесского принца» перешли в область ночных кошмаров – по ночам мне снились морские перья, колышущиеся над шаром серой амбры, кружащие над ним акулы и вода, багровая от крови.

Я записал этот рассказ собственной рукой сразу по возвращении домой и вручил его по доброй воле моему другу Реджинальду Соуни. Выжил ли кто-нибудь, кроме меня, после крушения «Целебесского принца», узнать мне так и не довелось. Клянусь, что всё изложенное здесь правда.

Джеймс Дуглас

ЧАСТЬ 1
ЖУРНАЛ КАПИТАНА СОУНИ
ГЛАВА 1
ЗАСАДА В «ПОЛЖАБЫ»

На неделе, последовавшей за резней на Сноу-Хилл, взбудоражившей Смитфилд и остальной Лондон, я снова оказался в таверне «Полжабы Биллсона» на Ламбет-Корт, принадлежавшей Уильяму Биллсону, рядом с блистательным профессором Лэнгдоном Сент-Ивом и его слугой Хасбро, путешествовавшим вместе с Сент-Ивом много лет и бывшим скорее другом, чем фактотумом. Мы дожидались Табби Фробишера и его эксцентричного и сказочно богатого дядю Гилберта, опаздывавших вот уже на четверть часа, что уже начинало тревожить. Табби добирался из Чингфорда, а Гилберт – из своего особняка в Дикере. Старику не терпелось поговорить с нами глаза в глаза. Он нас и вызвал. Почте доверять нельзя, писал Гилберт, и мы должны уничтожить послания, призвавшие нас в «Полжабы». Мы в общем-то успели привыкнуть к чудачествам старика и выполнили его просьбу, уяснив, что задумано морское путешествие сроком в несколько недель, пункт назначения – строжайший секрет. Судя по длительности вояжа – немногим больше месяца, – цель находилась где-то в Атлантике, но в высоких северных широтах или в тропиках, мы не знали. Личная океанского класса паровая яхта дядюшки Гилберта была пришвартована в Вест-Индских доках. Наше любопытство пробудилось, и мы прибыли в «Полжабы» с корабельными гамаками. Сент-Ив явно обрадовался шансу вернуться к активности после долгого периода оцепенения.

Почти год прошел после ужасных событий, связанных с Айлсфордским черепом. Сент-Ив успел переехать в Кент и стал с успехом исполнять роль джентльмена-фермера. Он присматривал за постройкой хмелесушилки в их с Элис немаленьком поместье в течение мягкой осени и зимы, а весной сажал вишневый сад. Однако бризы раннего лета, способствуя выработке определенного вида нервной энергии, пробуждают в человеке врожденную тягу к странствиям, и Сент-Ива она буквально захлестывала, словно прилив. Разумеется, сам он это отрицал, однако миссис Сент-Ив, прекрасно зная натуру мужа, настояла на том, чтобы он согласился на путешествие с Гилбертом. А сама Элис с детьми и моей обожаемой Дороти решила погостить в Скарборо у своей престарелой бабушки, оставив управление угодьями в руках миссис Лэнгли, старого Бингера, смотрителя имения, и юного Финна Конрада.

Пешеходов в Смитфилде, как и посетителем в таверне, тем вечером было непривычно мало – кровавые убийства бросили мрачную тень на этот приятный район. Но нам с Табби и Гилбертом для секретной встречи это было только на руку. Биллсон, наш щедрый хозяин с телосложением кузнеца и умом натурфилософа, сосредоточенно крутил хитроумную жаровню, на вертелах которой истекали жиром две дюжины колбасок, изготовленных его супругой Генриеттой, и три пухлых фазана; огонь радостно шипел. Биллсон только что подал нам, в качестве лакомства, порции нежнейшего лабскауса[63]63
  Традиционное морское блюдо, негустая каша или суп-пюре из овощей, солонины или рыбы.


[Закрыть] в крошечных формочках, источающего облака пара пахнувшего мускатным орехом, ягодами можжевельника и солониной. Кстати, Биллсон пристрастился к привычке подавать лабскаус с лионским соусом, и я горячо рекомендую такой способ подачи блюда. Только не забудьте предварительно сдобрить соус толчеными галетами. Теми самыми, что с казенным клеймом – перевернутой стрелой, – хорошо заметной до того, как повар истолчет галеты вымбовкой.

Биллсон, понимаете ли, был моряком до того, как женился на Генриетте и купил «Полжабы». Вот как оно было: он привез из Вест-Индии гигантскую резную суринамскую жабу, фантастическую носовую фигуру, которая украшала корабль, разбитый в щепки, и превратилась в снаряд, едва не прикончивший Биллсона, когда бухнулась, словно метеорит, футах в трех от его головы. Но деревянная жаба и стала залогом его спасения в волнах – Биллсон цеплялся за нее всю долгую ночь, а прочие члены команды затонувшего судна погибли. Героическая амфибия смотрела теперь со своего насеста на Фингал-стрит, и ее широченный рот, растянувшийся в загадочной улыбке, напоминал весельчакам о «Моне Лизе» Леонардо, причем эта параллель особенно ярко прослеживалась после того, как в этих самых весельчаках оказывалась пара кварт лучшего Биллсонова эля «Старина тритон».

Я, решительно отставив свою порцию в сторону, потому что мы договорились поумерить наш аппетит в плане еды и выпивки, пока ждем Табби и Гилберта, восхищался в счастливой мечтательности старыми дубовыми панелями, гравюрами Хогарта, украшавшими стены, и фазанами на вертеле; ум мой был праздным, но вполне довольным. Ларс Хоупфул, слабоумный кухонный работник, снова наполнил наш кувшин элем, благодатный вечерний ветерок влетал в открытое окно. Под перезвон колоколов церкви Святого Варфоломея миссис Биллсон поставила в печь хлебный пудинг, который снова явится, горячий, облитый маслом и пылающим ромом, когда он позже нам понадобится этим вечером. Размышляя об этом, я повернулся к окну и взглянул на высящуюся квадратную зубчатую башню Святого Варфоломея, когда раздалась дикая брань, грянул пистолетный выстрел и послышался топот бегущих ног.

Мы все вскочили, вдвойне обеспокоенные из-за недавних убийств. Я высунулся в окно и был поражен, увидев ожидаемого нами Фробишера-младшего, преследующего по Ламбет-Корт смуглого человека крепкого сложения, правда не такого массивного, как Табби, который неистово крутил своей дубинкой из терна, зажатой в кулаке. Сейчас наш друг очень походил на разъяренного бегемота, на голову которому кто-то надел старую боллинджеровскую шляпу с широкой, как чаша, тульей, украшенной павлиньими перьями. Куртка бегущего человека была в крови от раны в плече – без сомнения, от пули, – хотя та, похоже, не мешала ему бежать.

Я выскочил через окно на тротуар и включился в погоню с вилкой в руке, не зная, что Сент-Ив и Хасбро тоже принимают участие в потехе, только выбежали они через входную дверь. Путь мне преградили последовательно экипаж, запряженный четверкой, и мужчина, гнавший стадо злобно шипящих гусей, и пока я их огибал, время ушло. Я потерял из виду Табби, но предположил, что он, наверное, последовал за своей дичью в проулок за Лонг-Лэйн, кинулся туда – и вовремя! Преследуемый нашим другом тип показался в дальнем конце узкого прохода, а еще один, без сомнения сообщник, вынырнул из-за трубы от камина и подставил Табби подножку. Табби грохнулся лицом вниз, его дубинка укатилась прочь, а приятель бегуна занес крикетную биту, чтобы размозжить ему череп.

Я завопил: «Стой или я оторву тебе башку!» и помчался на негодяя с вилкой наперевес. Пистолета у меня, конечно, не было, но был шанс, что он слышал выстрел или видел кровавую рану в плече своего компаньона и примет ручку вилки за дуло пистолета. В любом случае он замер, оценил быстро сокращавшееся расстояние между нами, безнадежно оглянулся в поисках своего сообщника и резво помчался в другую сторону – пугливый такой, хвала Господу.

Я поравнялся с Табби, который с трудом вставал на ноги. Увидев вилку, он расхохотался – природная веселость оказалась сильнее желания рассыпаться в благодарностях или всерьез огорчиться из-за ненадлежащего использования крикетной биты. Отряхнув руки и поведя плечами, Фробишер-младший подобрал свою дубинку и слетевшую шляпу, которая укатилась, будто колесо тачки, и мы отправились в гостиницу. По пути Табби развивал гипотезу, что мужчина принял меня за каннибала, когда увидел вилку.

– Ты вселил в него страх, Джек, – говорил он. – Страх быть съеденным – один из первобытных инстинктов. Парень до смерти перепугался и спасся бегством.

Табби выбил свой боллинджер о бедро, отдал мне дубинку и разгладил пальцами павлиньи перья.

Ответ на его замечание про вилку должен был содержать толику остроумия в его стиле или того, что могло за него сойти.

– Ваш боллинджер немного вышел из моды, – сообщил я ему, решив оскорбить его головной убор, который был изрядно перепачкан и измят. – Конечно, мне он безумно нравится. Он… в меру приправлен. Злые языки могут сказать «испачкан» или «компрометирует», но только не я. Шляпа человека – это его дело.

– Я тебе ее не продам, и не проси. Она приносит удачу. Перья павлиньи, кстати, от королевской стаи. Сомневаюсь, что ты когда-либо видел такой блистательный сапфировый цвет. Считаю, он оттеняет мои глаза.

Мы вошли в «Полжабы». Наши друзья, включая дядю Гилберта, снова сидели за столом возле окна, Фробишер-старший только что осушил стакан эля и утирал платком испарину со лба. Он встал, с явным облегчением увидел, что Табби не пострадал, сердечно потряс мою руку, говоря: «Рад встрече, Джек». Затем снял свой гладстоновский саквояж с моего стула, обождал, пока мы сядем, и наполнил наши стаканы из кувшина.

– Да, сэр, это была настоящая засада, – сказал Гилберт Сент-Иву, возвращаясь к истории, которую начал рассказывать до того, как мы пришли. – Хвала Господу, я захватил пистолет, иначе пришлось бы хоронить мертвецов. – Он воодушевленно покивал. – Понимаете, я узнал этого типа, как и Табби, его зовут Билли Стоддард, эту вонючую рептилию. Мы прищучили его в его берлоге два года назад, в Бичи-Хед, как вы, наверное, помните.

– Смотритель маяка Бель-Ту? – спросил я, сознавая, что это могла быть спина именно того мерзавца, которого я видел в зеркале Нарбондо.

– Никогда не забуду его лица, – поморщился старик, – свиной пузырь с изюминами вместо глаз. Я бы оказал ему услугу, смахнув ему голову с плеч и поднеся ему же на блюде. Тогда, в домике смотрителя маяка. Швырнули бы тело с утеса, сделали бы с ним то же, что он сделал с бедным капитаном Соуни, упокой его Господь.

– Не имел удовольствия встречать этого Билли Стоддарда, – ответил Сент-Ив. На самом деле профессор лежал в коме внутри пещеры в тех меловых утесах, когда временный смотритель маяка улепетывал по кручам.

– Может, Стоддард хотел отплатить вам за тот позор, которому вы его подвергли? – предположил Хасбро.

– Нет, – заверил нас Гилберт, отрицательно крутя головой, словно ставя знаки препинания. А потом наклонился вперед, заговорщицки улыбаясь. – Я совершенно уверен, что он хотел… Эта вещь – причина, по которой я позвал вас сюда… – прошептал он.

Мы кивнули, хотя в чем тут соль, понимали с трудом. Гилберт попросил нас прийти – это факт, но зачем?

Меж тем Фробишер-старший раскрыл гладстоновский саквояж, явивший нашим глазам пистолет, и вытащил маленькую тетрадь в кожаном переплете, сильно потертую и изъеденную солью. Открыл первую попавшуюся страницу, которая, как оказалось, содержала журнал наблюдений птичьих гнездовий, который вел его друг капитан Соуни – смотритель маяка Бель-Ty, тот самый, который был скинут Билли Стоддардом со скалы и разбился. Тем временем Гилберт открыл тетрадь на первой странице и показал ее нам. Там стояла надпись: «Эспаньола, Реджинальд Соуни, 1844». Как я и думал, это был журнал наблюдений за птицами, только проводившихся сорок лет назад на Карибах, изобиловавший датами, подсчетами и видами: красношейный голубь, антильская эуфония, багамская шилохвость, мексиканский ходулочник, чернолицый тиарис и дюжины других. Зачем кому-то настолько понадобился бесконечно устаревший дневник орнитологических наблюдений, что он устроил засаду на двух толстяков, оставалось тайной для всех, кроме Гилберта Фробишера. Разгадка явно находилась у него в руках.

– Без сомнения, вы, джентльмены, считаете, что дневник вполне безобиден, – сказал Гилберт. – Что скажешь, Джеки? Ты любитель птичек?

– Разумеется, – заверил я его. – Хорошо зажаренных и поданных с картофелем и зеленым луком.

Старик подмигнул мне и захохотал. Он уже не собирался никого лишать головы. Просто совершеннейший Табби с его превалирующим над всем чувством юмора, лишь чуточку обидной улыбкой превосходства и впечатляющими габаритами! Отличия же между Фробишерами заключались в возрасте – Гилберту было за шестьдесят, хотя он мог похвастаться отличным здоровьем и великолепной формой, – и в размере шевелюры – на дядюшкиной макушке волос не было вовсе. В остальном они могли быть близнецами.

– Признаюсь, что не вижу в нем никакой особой ценности, – признался Хасбро, после того как дядя Гилберт закрыл дневник и вернул его в саквояж, – хотя, конечно, для натуралиста он представляет интерес. Карибские острова должны быть сущим кладом для любителей птиц.

– И не только птиц, джентльмены, уверяю вас, – вполголоса сказал старик. – Там немало сокровищ, превосходящих любое воображение.

Он откинулся на спинку стула и замолчал, с явным удовольствием глядя на разделанные тушки фазанов, а также сосиски, жареный картофель, стручковую фасоль в сливочном соусе и горку хрустящих лососевых оладий – в качестве закусок; рыба и птица вместе, по совету Генриетты, хотя, как правило, они подаются раздельно, однако на этот раз наш спешный график требовал, чтобы большая часть была подана сразу. Также имелось изрядное количество бутылок с бургундским и еще большее количество лукового соуса, на этот раз с добавлением шалфея. Дядюшка Гилберт явно наслаждался тем, что держал нас в напряжении, пока ел. Он прекрасно знал, что слово «сокровище» сейчас заслонило всё прочее в каждом уме, подобно тому, как Гилберт царил за столом. Казалось, старик провел в море на сухарях и солонине несколько лет и теперь наконец дорвался до приличной пищи: он выбирал фазанью ножку и, поливая ее луковым соусом, свободной рукой накалывал на вилку жирную колбаску, словно осьминог, а затем поедал оба блюда одновременно. Понимаете, Гилберт и Табби первоклассные едоки – обширное пространство внутри них взывает о заполнении, и сам процесс напоминает засыпку песка в бездонную дыру. Бутылки шли по кругу, картофель, фасоль и колбаски исчезали с их тарелок, а Генриетта подкладывала еще и выставляла новые бутылки, убирая пустые. Снова появились хлеб и рыба.

Я настолько взбодрился, что предложил победоносно наполнить стаканы и провозгласил тост: «За наше предприятие, джентльмены, чем бы оно ни обернулось, и пусть открытие, которое обещает, состоится по эту сторону могилы».

Мы проглотили свой эль, Гилберт подмигнул мне и кивнул. Осмотрев фазанью ножку, он обглодал ее начисто, затем высунулся в окно, осторожно огляделся, убрал голову и плотно затворил за собой ставни. Ткнув в мою сторону костью, он спросил:

– Что ты знаешь о китах, Джек? О спермацетовом ките? О кашалоте?

– Я читал книгу мистера Мелвилла, – ответил я.

– Тогда ты, безусловно, самый грамотный человек в мире. Мистер Мелвилл не пояснял… – Здесь старик снова осмотрелся и, понизив голос, закончил: —…феномен серой амбры?

Теперь мы все придвинулись друг к другу, забыв об ужине, слово приковало наше внимание, как он и предполагал.

– Описание субстанции было предметом краткой главы, насколько я помню, – начал вспоминать я. – Кажется, она возникает в брюхе кита и время от времени выделяется твердыми комками, часто содержащими клювы кальмаров. Считается, что эти клювы могут служить раздражителями, которые и провоцируют возникновение субстанции.

– Клювы кальмаров! – воскликнул дядя Гилберт, веско кивая. – Именно так. Без сомнения, ценная информация, Джек, для человека, способного представить такую вещь, как клюв кальмара. Но вот парфюмеры, не имеющие ни малейшего представления о клювах, сколько они платят за само вещество? За унцию, скажем. Не за твою омерзительную, недавно извергнутую дрянь, но за амбру, подобную жемчугу, промытую и очищенную солью моря и океанскими ветрами. Достаточно плотную для того, чтобы погрузиться на дно моря, клянусь богом! Знаешь, французы ее едят, хотя французы мало чего не едят. Вообрази, если сможешь, огромный шар, в три или четыре раза больше человеческой головы, – старик развел руки в стороны, украдкой глянув на остальных. – Огромный шар дюймов тридцать в диаметре, круглый как луна. Вообрази, если захочешь, кита, извергнувшего ее, кита длиной в сотню футов, гигантского левиафана, который, если пожелает, может проглотить столько Ион, сколько надо для вечеринки вроде нашей, и останется место для Валаама с заговорившей ослицей. Что ты на это скажешь, Джеки? Сможешь назначить цену на такую вещь?

Дядя Гилберт подождал – и мог ждать вечно, потому что ничего такого я представить не мог.

– Чертова куча золотых дукатов, – ответил я.

Старик откинулся на спинку стула и улыбнулся, забавляясь.

– Ну ты и хитрец, Джеки! Умоляю, открой, сколько составляет чертову кучу? Определись с термином.

– Сотни тысяч фунтов, – вставил Хасбро, переходя к самой сути. – Много сотен. Однако прецедентов таких не было – я об описанном вами размере. Парфюмеры никогда не видели такого товара, если он существовал. И он, скорее всего, принадлежал бы не им, а сказочно богатому коллекционеру. Только человек с необычайным состоянием сможет позволить себе обладать им.

– Вот именно, – сказал Гилберт, медленно кивая. – Но есть еще вариант – человек, который нашел это чудо и забрал себе. – Он внушительно подмигнул. – О, друзья, он существует, воистину существует; так и не иначе! И теперь я могу поведать вам секрет журнала капитана Соуни.