Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 3
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ЮГ

– Джеки! – голос казался далеким и призрачным. Мне померещилось, что это имя мое – или было моим в туманной давней жизни. Вскоре я припомнил, что у меня есть глаза, и, приоткрыв их, сквозь ресницы увидел Табби Фробишера, с тревогой смотревшего на меня сверху вниз и державшего в руке терновую дубинку. Первой моей мыслью было, что Табби треснул меня ею, но второй – что это довольно маловероятно. Поезд уже двигался, медленно набирая ход.

– Я стукнул подонка сбоку, – сказал мне Табби. – Поломал ему запястье, даю слово. Но он выпрыгнул в дверь вагона и исчез. Наверняка дорожный вор. Он намеревался огреть тебя еще раз, клянусь богом, но я положил конец его мерзкой затее.

Я попытался сесть, но сразу снова сполз по стене, закрыв глаза при внезапном спазме головной боли. На полу рядом со мной валялся кусок ржавой металлической трубы, обернутый замасленной газетой, от которой отвратительно воняло жареной треской. Бумагу усеивали брызги крови – моей крови, понял я. Я бессильно пошарил в карманах пальто и обнаружил, что мои часы исчезли, а с ними, разумеется, и кошелек. Проще говоря, меня оглушили и обобрали. К этому времени нападавший, без сомнения, пешком добрался до Эшдаунского леса через одни из общинных ворот.

Если бы я мог чувствовать что-то еще, кроме головной боли, я бы чувствовал себя беспечным дураком, причем совершенно заслуженно. Не было тайной, что железнодорожные воры покупают билет на поезд с единственной целью – подстеречь ночных пассажиров в тщательно выбранных местах по пути. Восточный Сассекс богат лесами и пустошами, как можно увидеть. Смысла сообщать о происшествии на следующей станции или останавливать состав, чтобы устроить погоню, нет никакого. Никто, черт возьми, ничего не исправит. В этой части страны подобные ограбления, похоже, самая безопасная работа, если только вам не повезет наткнуться на Табби Фробишера и быть уложенным его терновой дубинкой.

Табби помог мне добраться до моего места, и надо мной принялись хлопотать наши взволнованные спутники. Сент-Ив осмотрел мой затылок и объявил, что череп уцелел. Удар пришелся по касательной, к моей большой удаче, поскольку я повалился на пол быстрее, чем он опустил свое оружие мне на голову. По-моему, моя удача была бы гораздо больше, если бы мне удалось обойтись без этого переживания.

– А это что такое? – спросил Сент-Ив, глядя на обернутую газетой трубу, которую Табби принес с собой.

– Оружие… – глупо пробормотал я, но затем понял, что профессора заинтересовала не труба, а газета. Сент-Ив осторожно взял ее и развернул – оказалось, это «Брайтонский вечерний Аргус» двухдневной давности. Публикация, привлекшая его внимание, занимала всю первую полосу. Сент-Ив молча прочел ее, затем отложил газету и уставился куда-то перед собой.

– Ну конечно, – сказал он и устало покачал головой.

Хасбро снова поднял «Аргус» и спросил:

– Вы позволите, сэр, прочесть вслух?

Сент-Ив кивнул. Самые яркие моменты этой примечательной истории были таковы: торговое судно «Индийская принцесса», вышедшее из Брайтона, село на мель за Ньюхэйвеном и прочно застряло в устье реки Уз там, где она вливается в Ла-Манш. Утром прилив снял «Принцессу» с мели с вполне терпимыми повреждениями корпуса и груза. Однако практически вся команда утонула или исчезла, и в этом была загадка. Судно не пострадало. Шторма не было, погода не портилась. Живительнее всего то, что люди, по-видимому, прыгнули или упали за борт вскоре после того, как судно обогнуло Селси-Билл, в нескольких милях от берега; большинство моряков кричали и вели себя как кандидаты на помещение в сумасшедший дом на Колни-Хэтч.

Юнга с «Принцессы», единственный уцелевший в этой трагедии, уснул вскоре после выхода из порта, а разбудил его дикий шум. Мальчуган сообщил, что в тот же миг его настиг припадок безумия. Он ощутил, что истерически хохочет без причины, а потом затрясся во внезапном ужасе, когда его старый дядюшка, умерший три года назад, сейчас одетый в дамские панталоны и жуткий парик, спустился по трапу, свирепо гримасничая. Юнга в ужасе взлетел на палубу, где увидел первого помощника и капитана, укутанных в окровавленную парусину и отплясывавших хорнпайп[50]50
  Английский морской танец, обычно сольный.


[Закрыть] на перилах. Кок отбивал такт на перевернутой кадке, пристроив на голову швабру, лицо его пламенело румянами. Другие члены команды шатались по палубе, распевая или издавая стоны, некоторые рвали на себе волосы и плясали джигу под музыку призрачного скрипача. Потом двое танцоров потеряли равновесие и рухнули вниз головами в море. А кок, вращая глазами, схватил котелок и кокетливо засеменил к мальчику, бормоча непристойности и колотя себя по голове огромной камбузной ложкой. Его нанковые брюки и рубаха были запятнаны багровыми потеками крови. Юнга в страхе попятился, нырнул в открытый люк и понесся на нижнюю палубу, где потерял сознание от удара.

Когда он пришел в себя, то обнаружил, что вся команда исчезла, хотя шлюпки оставались на борту. Его собственный припадок прошел, и призрак дядюшки растаял вместе с ним. Палуба была завалена хламом и перевернутыми бочонками. Тут же валялись кадка кока и большая часть кухонной утвари, тесак торчал из мачты. Кто-то нарисовал на гроте ухмыляющуюся луну и разлил галлоны красной краски, так что казалось – тут была кровавая битва. Поняв, что парусник в дрейфе – паруса хлопали, – юнга сделал всё, чтобы вернуть судно в порт, положившись на милость ветров, но справиться с этим в одиночку ему было не под силу. Однако судьба благоволила мальчугану – «Принцесса» продвигалась по Ла-Маншу, обходя песчаные мели без ущерба. Юнга добрался до Ньюхэйвена и сообщил о происшедшем, отчего незамедлительно попал под подозрение в том, что устроил всё это сам. Однако на следующее утро тела утонувших капитана и кока вынесло на берег у Литтлхэмптона, и одежда несчастных стала подтверждением странного рассказа юнги. Власти, как и в недавнем случае с «Марией Селестой»[51]51
  Бригантина, покинутая экипажем по невыясненной причине и найденная 4 декабря 1872 в 400 милях от Гибралтара кораблем «Деи Грация».


[Закрыть], не находили рационального объяснения причин этого происшествия.

– Превосходно! – скривился Табби, когда Хасбро завершил чтение. – Вот и новая вспышка – третья. В моем понимании третий случай чего угодно отдает заговором, если только эта «инфекция», как ее называют, не разносится ветром и природой.

– Да, в самом деле, – неопределенно пробормотал Сент-Ив, а затем умолк, очевидно глубоко погрузившись в тревожные мысли. – Заговор, – повторил он мгновением позже. – Бедная Элис. Можно вас на пару слов, Хасбро?

Они нагнулись друг к другу и принялись что-то тихонько обсуждать, причем Хасбро кивал в мрачном молчаливом согласии на всё, что говорил Сент-Ив. Как я ни вслушивался, мне удалось разобрать только, что профессор интересовался, помнит ли Хасбро недавнюю смерть лорда Басби, герцога Хемпстедского, или Герцога Хомяков, как его насмешливо прозвала пресса.

Нас с Табби не слишком деликатно исключили из разговора, и мне казалось, что это слегка чересчур, а вот Табби не возражал, потому что уснул.

Поезд вскоре прибывал в Иридж, и мы перешли с него на линию в Акфилд – все, кроме Хасбро. А верный помощник Сент-Ива стремительно, в тот самый момент, когда мы высаживались на платформу, вскочил в лондонский поезд, никак не комментируя свои действия. Вместо четверых нас стало трое.

– Хасбро возвращается в Чингфорд, чтобы привезти то, что, я надеюсь, нам не понадобится, – пояснил Сент-Ив.

Я ждал продолжения, которое непременно должно было последовать, но так и не прозвучало. Мне захотелось задать Сент-Иву пару-тройку вопросов, но подумалось, что разыгрывать из себя Великого инквизитора слишком утомительно. Казалось, мы странствуем уже чертову пропасть дней, с короткой передышкой в «Полжабы», и усталость тяжким грузом лежит на наших плечах. Табби снова захрапел, как только мы тронулись в путь, и я сам, несмотря на головную боль, погрузился в сон, захваченный воспоминанием об ужасном состоянии найденного нами двухдневного трупа лорда Басби.

Басби экспериментировал с крупными драгоценными камнями, стараясь с их помощью получить различные лучи, и видимые, и невидимые. Камни ценой в десятки тысяч фунтов были украдены вместе с бумагами и аппаратами во время убийства. В Скотланд-Ярде заподозрили, что Герцог Хомяков действовал заодно с германоязычными врагами Великобритании, финансировавшими его исследования, и Сент-Ив разделял это мнение. Пруссаки, видимо, просто взяли, что хотели, когда работа Басби дала плоды, и за все усилия, так сказать, заплатили бедняге свинцом.

Я рассказываю вам это потому, что, задумайся я тогда над причиной убийства герцога, и в нашей истории появился бы смысл. Но тогда, в вагоне поезда, на грани сна, я не дал бы за Басби и медного фартинга в том или ином смысле, учитывая, что этот человек был предателем – или становился им. Обедая с дьяволом, запасись длинной ложкой. Короче говоря, мое сознание померкло, и я спал мертвым сном, пока состав не остановился в Акфилде далеко за полночь.

О нашем изнурительном переходе в Блэкбойс мало что могу сказать. Нанять экипаж в Акфилде нам не удалось, но так как погода была сравнительно неплохой, а ночь звездной, мы оптимистично тронулись в путь, погрузив наши чемоданы на одолженную ручную тележку. За час нашего путешествия небо скрыли тучи, начало всерьез дождить, и, несмотря на зонтики, мы скоро промокли насквозь. Грязи было по уши. К этому времени я был в скверном состоянии и брел, тяжело опираясь на руку Табби и мечтая поскорее укрыться от непогоды.

Новости о необычном кораблекрушении отныне изменили ход вещей, придав всему остроту, как мясник сказал бы о своем ноже. Затевалось что-то не имеющее ничего общего с простым розыгрышем, вроде отравленного пунша в Клубе исследователей. Табби, бодрый, как всегда, был воодушевлен близостью нашей цели – и ему не терпелось немедля ворваться в Хитфилд, позабыв о Блэкбойсе и карлике с криминальными наклонностями. Наверняка этот Помазок всё равно грабит сейчас дома. Здравый смысл за то, напирал Табби, чтобы совершать налеты ранним утром, когда бдительность дремлет и тьма в союзниках.

Но я не годился для дела. Табби подал идею, что мне можно устроить бивак в одной из хижин возле угольных ям, где я подожду, пока он и Сент-Ив проберутся в Хитфилд и найдут дорогу к коттеджу племянницы Элис, расположенному где-то на окраине городка. Относительная удаленность этого места работала на нашу затею и в нашу пользу. Они спрячут Элис в телеге для сена – и племянницу с нею – и увезут обеих, похитив, дав взятку или просто силой. Потом подберут меня и поедут на юг, в поместье дядюшки Гилберта в Дикере.

К тому времени я ощущал себя совершеннейшей развалиной и даже не пытался возражать. К тому же любой сухой сарай, даже если б в нем кишели гадюки, представлялся мне чуть ли не преддверием рая. Я был уверен, что Сент-Ив согласился с Табби, поскольку терять время было нельзя, но ошибался. Вместо того чтобы ловить момент, как советовал Табби, профессор напомнил нам об асбестовых шапочках, которые непременно следовало раздобыть, потому что без них в Хитфилд соваться нельзя. Потом Сент-Ив похвалил нас за верность и решительность, но заявил, что для успеха всего предприятия нам нужен Помазок и никто другой.

Итак, наступил предрассветный час, когда мы ввалились в «Олд Коуч Инн» на Хай-стрит, разбудив хозяина, еще не снявшего ночной колпак и несколько огорченного, что его лишили последнего часа сна. Но деньги – дивное средство для подъема человеческого духа, и, получив их, владелец этого заведения без особых удобств с радостью предоставил нам две тесные каморки с кусками грязного ковра на полу, заменившими кровати. Однако нам случалось спать и на камнях, а помещения были, по крайней мере, сухими. Одну каморку занял профессор, а мы с Табби – другую, нам досталась дополнительная роскошь в виде крепких ставней, защищавших нас от первых лучей солнца и любопытных глаз.

Я покряхтел, устраиваясь на полу, и снова упал в объятия Морфея. Несколькими часами позже Табби, вынужденный уступить зову природы, выбираясь из нашей конуры, споткнулся об меня и едва не раздавил мне кисть. Как вы можете представить, я завопил, и сон на этом кончился.

Тусклое солнце пробивалось сквозь щели в ставнях. Мы постучали в дверь соседней комнаты, но профессор, очевидно, был уже на ногах. Рассчитывая найти нашего старшего товарища, так заботливо давшего нам поспать – странное поведение в подобных обстоятельствах, как мне подумалось позже, – внизу, в гостиной, мы с Табби собрались и поспешили туда. Часы отзвонили девять часов. Но в общем зале, кроме нас, не оказалось ни единой живой души. И все столы были пустыми. Каким-то образом путешествие из нашей каморки сюда, в зал, напомнило моей голове о той самой железной трубе. Из кухни тянуло жареным беконом и кофе – в любое другое утро я счел бы эти запахи ароматом самого рая, но теперь мой желудок отреагировал решительным спазмом. Я плюхнулся в кресло у очага.

– У меня всё в порядке, – сказал я Табби. – Это пройдет.

– Ну конечно, пройдет, – согласился Табби еще более жизнерадостно, чем обычно. – Тот кусок трубы лишил бы другого разума, но его отсутствие тебя спасло, Джек. – Он заколыхался вверх-вниз в беззвучном смехе, а затем направился к выходу, наверное намереваясь поискать Сент-Ива. Но дверь в тот же миг распахнулась и едва не врезала Табби по носу. Мальчик лет десяти – помощник конюха, как оказалось, – влетел и застыл, переводя взгляд с одного из нас на другого, тиская, словно полотенце, которое следует отжать, длинный конверт. Лицо у мальчугана было длинное, а волосы стояли дыбом, словно от испуга. Он дотронулся до лба, как бы приветствуя.

– Прошу прощения, ваш’честь, – промямлил он, – но один из вас, наверно, мистер Оулсби? Мистер Джек Оулсби?

– Скорее всего, – сообщил я ему. – Честно говоря, я и есть Оулсби. А ты кто будешь?

– Джон Гантер, – представился мальчик.

И без дальнейших речей протянул мне конверт, где поперек печати было указано мое имя: «Джек Оулсби, эсквайр». Я сразу понял, кто написал это. Необычный почерк Сент-Ива с наклоном влево был уникален.

– Высокий мужчина велел мне отдать это вам лично, сэр, – сказал Джон Гантер, – когда будет девять по часам, и никому больше не показывать. И я должен отдать вам вот эти…

Он вытащил из кармана три гинеи.

– Теперь я свое дело сделал, и сделал хорошо, сэр.

– Именно так, Джон, – подтвердил я и обратился к Табби: – Будьте любезны, дорогой друг, вручите мистеру Гантеру в знак нашей признательности небольшой подарок. Да, мистер Фробишер? Мой кошелек прошлой ночью был похищен грабителем, как вы наверняка помните.

– С удовольствием, – ответил Табби. – Можешь считать это ссудой, Джек.

Табби протянул таращившемуся на нас мальчугану монету, и тот, счастливый, выбегая за дверь, едва не врезался во входящего хозяина, за что получил подзатыльник, был выруган «лоботрясом» и отправлен выполнять свои прямые обязанности.

Мой мозг едва тащился за событиями, потому что лишь тогда меня пронзила леденящая мысль: Сент-Ив ушел в Хитфилд без нас. Ситуация требовала незамедлительного прояснения, и я обрушил на владельца гостиницы град вопросов.

ГЛАВА 4
ДЕНЬ НА ПОСТОЯЛОМ ДВОРЕ

Похоже, Сент-Ив совсем не спал этой ночью и выскользнул наружу с рассветом, снова разбудив владельца гостиницы. Он расспрашивал о Помазке и, несмотря на серьезные предостережения, отправился в сторону хижины последнего в сопровождении сонного Джона Гантера.

– Должно быть, часа три назад, – недоверчиво предположил я.

– С точностью до минуты, – согласился хозяин и добавил, что мальчуган вскоре вернулся с посланием и инструкцией не будить нас, а дождаться, пока мы воспрянем. Так всё и получилось, поскольку Джон действовал под присмотром. На этом мой собеседник ушел на кухню, пообещав завтрак и кофе, что сейчас звучало куда приемлемей для меня, чем несколькими минутами ранее.

– Он оставил нас под крышей, – сказал Табби, бросаясь в кресло. – И обдуманно. Мальчишка мог ведь и разбудить нас, если бы получил такое указание. Бога ради, юноша, читай письмо, и мы узнаем, в чем дело.

Я немедленно вскрыл конверт, хотя, как оказалось, спешить было некуда.

«Табби и Джек, – гласило письмо. – Я отправляюсь в Хитфилд без вас. Прошу прощения за мой обман, но я заверяю вас, что вы сделали всё, что могли. Дальше разбираться во всем предстоит мне одному, и то если получится.

Я реализовал свою идею отбыть с первыми лучами солнца и нанести визит Помазку в его жилище за домами шахтеров у конца Хай-стрит. Парень не был рад видеть меня, но он стал гораздо веселее, получив три гинеи и обещание увидеть еще столько же. Но вести в Хитфилд кого-то, кроме меня, решительно отказался. Тем более целую компанию. Он заявил, что пока дороги и тропы так охраняются, об этом и речи быть не может. Он дважды наведывался туда за последние два дня, и это было тяжелое дело – работа для кота, сказал он, а не для слона.

Конечно, я не говорил ему, зачем иду, и он притворился, что не интересуется, – в конце концов, он получит шесть гиней. Когда мы достигнем нашей цели, я освобожу его от обязательств. Он согласился вернуться в гостиницу, где найдет вас и получит вторую выплату, которую я доверил Джону Гантеру, мальчику-конюху, хорошему парнишке. К этому времени волей Господней я разрушу планы Нарбондо, и мы с Элис будем на пути к югу, к Дикеру, чтобы повидать сэра Гилберта».

Я услышал вздох Табби при упоминании доктора Нарбондо, но продолжал читать, не останавливаясь и с легчайшим удивлением:

«Когда вы отдадите Помазку его деньги, вы очень меня обяжете, немедленно отправившись в Дикер, поскольку нас ожидает путешествие на юг. Но если мы не появимся у дядюшки Табби к закату, всё предприятие утрачивает смысл.

Мне многое стало известно, Джек, и самое время вам с Табби тоже всё узнать. Наш противник – доктор Игнасио Нарбондо. Именно он, прислав фальшивое послание из Данди, заманил нас на север. И, занимаясь там по его наущению чепухой, я оказал ему колоссальную услугу, потеряв две недели и позволив цинично манипулировать собой. Именно Нарбондо убил Басби и украл драгоценные камни и его аппарат, естественно бросив подозрение на пруссаков. А теперь он, скорее всего, воспользовался „вторым лучом Басби“ – лучом безумия. Я не могу объяснить действие луча, но подозреваю, что гравитационное искажение формы волны провоцирует ответное искажение деятельности мозга. Вы помните, что поиски портативной лаборатории Басби, пока герцог был еще жив, успеха не имели. Старый маяк Бель-Ty на Бичи-Хед может оказаться местом, где она спрятана. Если нет, тогда прибор может находиться внутри скалы, в каверне, и меловые стены многократно усиливают действие луча, которым, скорее всего, можно управлять. Это неплохо объясняет происшествие в Клубе исследователей. Субмарину Нарбондо весьма часто замечали вблизи Истборна…»

– Нарбондо! – рявкнул Табби, не в силах больше сдерживать отвращение. – В этот раз дам этой мерзкой рептилии испробовать на вкус мою терновую дубинку. Вот увидите!

– Молитесь, чтобы нам выпал подходящий случай, – заметил я, жестом призывая его замолчать.

«Вы помните эксперимент с сапфировой импульсной лампой Басби, – продолжалось письмо, – когда кристаллическая структура сапфира разрушалась за одно использование? С высокой долей вероятности в лампе, производящей лучи безумия, применяются более устойчивые, однако всё равно подверженные разрушению изумруды. Но даже состояние Нарбондо не позволяет постоянно тратиться на приобретение драгоценных камней – я подозреваю, что три использования лампы обошлись ему недешево. Однако Басби открыл способ растворения изумруда в кислоте, а затем восстановления его нагревом так, что кристаллическая решетка будет безупречной, недоступной дегенерирующим воздействиям аппарата. И опасавшийся за свою жизнь и открытия Басби передал такой рукотворный изумруд мне на хранение. Всего на сутки, если выяснится, что его страхи безосновательны. К сожалению, опасения герцога оправдались, и его жизнь оборвалась в лаборатории в Скарборо.

В руки Нарбондо попали не только лампы, но и заметки Басби. Понятно, что самовлюбленному доктору потребовалось время, чтобы самолично установить, что обычные изумруды обращаются в прах. Но потом он обратился к бумагам убитого им исследователя и узнал не только про существование упрочненного изумруда, но и о том, что я каким-то образом замешан в это дело. Если нет, к чему бы тогда Нарбондо вновь обращать на меня внимание? В противном случае не только Британия со всеми колониями, но и вся планета оказались бы в его власти.

Как вы теперь понимаете, я отправил Хасбро в Чингфорд за упрочненным изумрудом, самой ценной картой в наших руках. Но этот уникальный кристалл следует уничтожить, если даже это будет означать мое собственное уничтожение. Это колоссальное искушение для Нарбондо. И способ отвлечь его. Но ему нельзя позволить завладеть изумрудом. Если меня схватят, вскоре последует требование выкупа. Я достаточно глубоко увяз. По самую макушку!»

Последние слова были жирно подчеркнуты, а в конце, где обрывался росчерк, стояла жирная клякса. Из нас четверых, отправившихся с вокзала Виктория всего несколько часов назад, теперь осталось двое.

– Вот оно как, – вздохнул глубоко несчастный Табби. – Ясно же, что ему не следовало отправляться в Хитфилд одному, не сейчас, когда на кону столько. Слоны!..

– Конечно, это не про вас, – заметил я. – Тут имелось в виду, как это… Метафора, а не оскорбление.

– Я догадался, литератор! А имел в виду, что всей нашей затее отчаянно не хватало именно слона. Почему ему не пришло это в голову? Чертовски скверно упускать такие идеи в мрачные времена… И что за игра в приманку?

– Ставлю всё, что у меня есть, на то, – принялся объяснять я, – что Нарбондо сфабриковал письмо от Томаса Бауча и выманил Сент-Ива на север, в Шотландию. А затем, обнаружив, что Элис по чистой случайности отправилась в Хитфилд, он устроил эту жуткую вспышку безумия, отлично понимая, что Сент-Ив бросится навстречу опасности, как только об этом узнает.

– Устроил? Так это хитроумная ловушка? А что насчет бедлама в Клубе исследователей и корабля, севшего на мель? Что общего у них с Сент-Ивом?

– И ничего, и всё, – ответил я. – Полагаю, что это были просто пробы. Нарбондо облучил их с Бичи-Хед. А вы знаете, что наш Коробейник купил билет на скорый до Бичи-Хед? Я слегка пошпионил там, на вокзале Виктория, когда вы отправились за вещами.

– Правда? – удивился Табби. – Болтливый мордатый дьявол. Надо было уложить его на месте. Но, конечно, ты пренебрегаешь фактом, что кучи людей покупают такой же билет. Например, мы, по крайней мере до Ириджа.

– И еще железнодорожный грабитель, – я продолжил перечисление, внезапно уясняя для себя пугающую истину. – Сходится, разве не видите? Нарбондо не испытывал желания увидеть нашу маленькую армию в Хитфилде. Еще пара минут, и бандит выкинул бы меня, а вернее, мой труп, из вагона и спрятался бы, поджидая. Потом долбанул бы по голове или вас, или Хасбро – смотря кто из вас отправился бы на поиски. А грабил он так, для удовольствия.

– Вот почему подонок махал своей трубой, когда я его так славно приложил! – воскликнул Табби. – Он ведь уже забрал твой бумажник. А простому грабителю не пристало убивать ради забавы.

– Совершенно незачем, – согласился я.

– Можно сказать, что он пытался подрубить ноги слону, прежде чем тот вломится в Хитфилд!

– Наверное, в ваших словах больше поэзии, чем правды, но, скорее всего, так, как вы говорите. Очень похоже, что я обязан вам жизнью.

– Точно, как и той полукроной, что я отдал мальчику.

– Там не было полукроны, – возмутился я, разоблачая бесстыдное надувательство со стороны очень небедного господина Фробишера-младшего. – Я хорошо видел, что вы дали мальчику шиллинг.

– Да господи! – Табби счел за лучшее переменить тему: – Мне точно нужен завтрак. Мои большие кишки поедают мои малые кишки без соли и перца.

И тут, словно кто-то потер лампу джинна, появился завтрак, прервавший наши препирательства.

С ума сводило то, что делать было нечего – только ждать. И Сент-Ив на этом настаивал, и раздобыть асбестовые шапочки не представлялось возможным, а без них соваться в Хитфилд смысла не имело. Нам обоим оставалось только сидеть, изнывая от скуки, но не ропща на свой удел, и надеяться, что Помазок появится, причем скоро. Мне, впрочем, казалось, что времени и так прошло изрядно. Смахивало на то, что этот мелкорослый негодяй получает жалование у Игнасио Нарбондо и за него готов расколоть череп Сент-Иву, если тот будет брать верх в Хитфилде.

Мы скрашивали утреннее безделье, роясь в книгах в гостиной. Я совершил набег на «Жизнь Нельсона» Саути. Табби погрузился в «Холостяка» Эндрю Марвела, периодически отвлекаясь, чтобы с выжидающим прищуром взглянуть в окно. Время от времени он вставал, хватал дубинку и обрушивал ее на видимого лишь ему одному врага. Спустя часы бесконечных партий виста на двоих и чайников чая мы съели жареную утку, начиненную картофелем, поглядывая всё пристальнее на дверь. Но хотя она то и дело открывалась и закрывалась и множество людей входили и выходили через нее, никого напоминавшего Помазка среди них не было. Мы провели последний час светового дня у огня за графинчиком портвейна; дождь всё шел, и кроме нас в зале отдыхало человек шесть.

Дверь гостиницы распахнулась, и, как вы догадываетесь, мы оба резко обернулись. И снова это был не Помазок, а Элис! Она выглядела как невероятно красивая Офелия: темные волосы растрепаны ветром, платье и пальто забрызганы грязью, затравленный взгляд, в тонких пальцах… нет, не букет полевых цветов, а шапочка из асбеста. Элис уставилась на нас, воскликнула: «О, Джек!» – и рухнула на пол в глубоком обмороке.