Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Джеймс Блэйлок
Глаз идола [сборник]

Невероятные приключения Сент-Ива[1]1
  Перевод Анатолия Ковжуна.


[Закрыть]

СЛУЧАЙ С МЕХАНИЧЕСКОЙ МАРТЫШКОЙ[2]2
  The Ape-Box Affair, 1978


[Закрыть]

На исходе прошлого столетия вокруг необычного происшествия, которое с легкой руки газетчиков обрело известность как «Жуть из Сент-Джеймсского парка» или «Случай с механической мартышкой», было изломано немало копий. Даже и теперь, добрых три десятка лет спустя, эту историю еще помнит кое-кто из старожилов, хотя большинство резко сменят тему, если завести о ней речь. При этом многие так и пребывают в неведении о характере связи – или, вернее сказать, о всяком отсутствии таковой – между коробкой, внутри которой обреталась самая обыкновенная заводная обезьяна, и той космической посудиной, что однажды поутру угодила в утиную заводь тихого парка.

Между тем мемуары профессора Лэнгдона Сент-Ива, оказавшиеся в моем распоряжении вскоре после загадочного исчезновения несчастного ученого, со всей определенностью свидетельствуют о том, что он находился в самой гуще упомянутых событий. Я готов поклясться, что принадлежавший Сент-Иву орангутан и так называемый «пришелец под покрывалом» суть одно и то же существо. Тем не менее логическая нить, которую можно бы и протянуть между этим созданием и «тварью в коробке» (эта последняя также попала мне в руки и представляет собой всего лишь заводную игрушку), остается пугающе тонкой. Фигурка под резной крышкой шкатулки, согласно результатам бегло проведенного расследования, являлась рукотворным подобием небезызвестной «ученой мартышки Моко» – дрессированной обезьяны, ездившей по стране с ярмаркой болгарских цыган и позднее ставшей героиней сонета Роберта Сервиса[3]3
  Он же «канадский Киплинг»; британский писатель и поэт (1874–1958), получивший известность как автор популярных баллад на злобу дня в подражание народному творчеству.


[Закрыть] под интригующим заглавием «Баловни судьбы в очереди за пособием». То, что деревянный примат из шкатулки оказался замешан в приключения бритого налысо орангутана Сент-Ива, стало итогом безумнейшего стечения обстоятельств и первым звеном цепи невероятных, если не нелепых, событий. Итак, перед вами вся история целиком, кое-где приукрашенная в моем стремлении к драматизму, однако в основе своей она неукоснительно следует фактам.

* * *

Профессор Лэнгдон Сент-Ив был блестящим ученым, масштаб влияния которого на исторический процесс обязательно отразят его научные труды, которым еще предстоит увидеть свет. Академия наук могла бы и сегодня оценить достижения профессора высочайшим образом, отнесись ее руководство более снисходительно к скандалу вокруг чингфордской башни и еще к паре пустячных недоразумений подобного рода, мешающих научному сообществу воспринимать эту историческую личность по достоинству, а не как пример помешательства, пусть и незаурядный.

Толчком для развития событий в парке Сент-Джеймс послужили первые опыты Сент-Ива в области космоплавания, каковые проходили – а вернее, достигли своей кульминации – в ночь на 2 июля 1892 года. Космический аппарат Сент-Ива имел форму шара, достаточно большого, чтобы с удобством разместить внутри одного пилота. Экспериментальное судно являлось первой ласточкой в дальнейшем ряду ему подобных, и выступить его пассажиром было поручено Ньютону – дрессированному орангутану, которому, буде он воспарит в космическое пространство, предстояло всего-то, нажав в сообразном порядке несколько кнопок, запустить магнетическое реверсивное устройство и тем самым вернуть корабль на место старта. Голову обезьяне выбрили для более плотного прилегания шапки из золотой фольги: та испускала слабый электрический заряд, навевая своему носителю легкую дремоту. Тому, чтобы орангутан не буянил во время полета, придавалось огромное значение, хотя, как нам предстоит убедиться, нужного успокоительного эффекта головной убор не возымел. Кроме того, животное снабдили парой серебряных башмаков на магнетических подошвах, которые прочно удерживали нижние конечности космолетчика на палубе судна; их задачей было стеснять движения орангутана на случай, ежели тот расшалится – или же (что весьма вероятно в условиях космоса) силы притяжения Земли ослабят свою хватку.

Готовясь к полету, Сент-Ив оснастил капсулу серебристой коробочкой с пружинным механизмом, который мог регулярно выпускать наружу струи насыщенного кислородом газа, возникавшего в результате взаимодействия концентрированного раствора хлорофилла со сжатым гелием. Данная мера позволяла поддерживать в герметично закупоренном аппарате необходимый состав атмосферы.

И вот, надежно устроив обезьяну в кресле пилота и взведя пружину шкатулки с хлорофиллом, великий ученый произвел запуск – отправил космолет в странствие с заднего двора лаборатории, которая размещалась в его харрогейтском поместье. Оттуда Сент-Ив радостно наблюдал, как сияющая штуковина уносится на юг по усыпанному звездами предрассветному небу. Но в тот момент, когда созданный им аппарат превратился, удаляясь, в далекую искру над горизонтом, профессора потрясло вдруг кошмарное осознание: он совсем позабыл своевременно пополнить кормушку орангутана! Малозначимый, казалось бы, факт, если бы не одно обстоятельство: награда в виде горсти зеленых слив, которыми смог бы полакомиться пилот, успешно нажав свои кнопки, обеспечивала успех своевременной настройки гироскопа и благополучное возвращение воздушного корабля в родную гавань. Предсказать поведение животного, оставленного, по сути, без честно заработанного угощения, не имелось никакой возможности. Исправить досадную ошибку – тоже. Мучимый тягостными раздумьями, обеспокоенный и обессилевший Сент-Ив забрался под одеяло, чтобы уснуть. В сложившейся ситуации ему оставалось лишь одно: уповать на лучшее.

* * *

За несколько недель до запуска космолета (уместность подобного отступления весьма скоро станет очевидна) в Челси раскинул свои шатры табор болгарских цыган, которые немедленно устроили распродажу чудодейственных бальзамов, целебных микстур и прочей дурно пахнущей дряни, заодно привлекая клиентов разного рода дешевыми развлечениями. В те дни, как, впрочем, и поныне, на Уайтхолл-роуд, как раз над известным в Лондоне пабом «Тени прошлого», квартировал некий Уильям Кибл – мастер-игрушечник, имевший репутацию человека крайне эксцентричного, если не сказать сумасшедшего. Он приходился недостойным уважения братом Уинифред Кибл, бывшей замужем за весьма состоятельным лордом Плейсером; эта кровная связь приносила всем одни только неприятности. Внося полную ясность, замечу, что Кибл вовсе не был обделен сестринским вниманием, зять невзлюбил его с первого взгляда. Важной персоне претило отвлекаться на причуды низкородного родственничка супруги и уж тем более – на всякие там карнавалы и бродячие цирки шапито. Однако дочь лорда Оливия[4]4
  В поздних произведениях фигурирует под именем Дороти. – Прим. ред.


[Закрыть], тайком покинув отчий дом, уломала дядюшку Уильяма сводить ее в цыганский табор. Раздраженный августейшим высокомерием лорда Плейсера Кибл уступил мольбам племянницы, и они вдвоем отправились на развеселую ярмарку в Челси, аттракционы которой показались им бледноватыми за исключением разве что проказ ученой обезьяны Моко. Откровенно говоря, сама Моко также не представляла собой ничего особенного: насколько мог судить Кибл, ее попросту обучили сидеть в кресле, пыхтеть сигарой и, как могло показаться, сосредоточенно изучать «Таймс»; в реальности же упомянутую газету обезьяна чаще держала перевернутой, а иногда даже жевала или с бессвязным мычанием рвала в клочья.

Сраженная обаянием мартышки, Оливия помчалась домой, чтобы упросить отца позволить ей завести ручную обезьянку, однако идея эта не только заставила всё существо лорда Плейсера вострепетать от ужаса и отвращения, но и вынудила сего достойного джентльмена громогласно проклясть шурина и всё с ним связанное. Лорду совершенно не пришелся по душе тот эффект, который возымело на его дочь посещение ярмарки. Оливия же, чьи надежды оказались столь бездушно растоптаны, поделилась своими горестями с дядюшкой Уильямом, который, сознавая, что подарок в виде живой обезьяны породит конфликты, о глубине коих он не смел и помыслить, не усмотрел особого вреда в том, чтобы смастерить обезьяну игрушечную.

Со всем рвением умелого ремесленника Кибл взялся за дело и считаные недели спустя изготовил заводную механическую забаву по примеру «чертика из табакерки». Она представляла собой серебряную шкатулку, украшенную рельефными сценками из цирковой жизни; при взведении пружины шкатулка эта являла взору забавную обезьянку в наряде китайского мандарина – та выскакивала из-под крышки, вращая глазами и истошно декламируя какой-либо стишок. Уильям Кибл был чрезвычайно доволен результатом своих трудов, но подозревал, что явиться к сестре с таким скандальным подношением было бы сущим безрассудством, учитывая стойкое отвращение ее супруга лорда Плейсера к подобным вещицам. Выход был найден в лице обитавшего ниже этажом паренька, некоего Джека Оулсби, который всегда был не прочь заработать шиллинг-другой. И ранним утром дня, ознаменованного запуском летательного аппарата профессора Сент-Ива, Кибл послал за Оулсби и, обернув шкатулку бумагой и приложив к ней нацарапанную впопыхах записку, выгнал обогатившегося на два шиллинга и шесть пенсов Джека на холод, наказав доставить подарок по назначению. Кибл, стремясь поскорее закончить поделку, усердно работал всю ночь и лишь теперь устало забрался в постель – надо полагать, примерно в тот момент, когда аналогично поступил и Лэнгдон Сент-Ив, осуществивший запуск своего космолета.

* * *

Рассвет того же дня в Сент-Джеймсском парке встречала престранная троица: два малоимущих джентльмена, чья неуклюжесть выдавала в них списанных на берег морских волков, а также сутулый старик в желтой рабочей кепке, имевший некое отношение к складным стульям, расставленным на парковых лужайках. Во всяком случае, показания только этих троих сохранились в официальных отчетах о происшествии. Как сообщала «Таймс», около семи часов утра все трое стали свидетелями того, как в небе над парком появилась, по выражению кого-то из них, «огроменная пылающая штукенция, прям как чертова огненная башка». Довольно меткое, к слову, описание космического аппарата Сент-Ива, который, сбившись с курса, с плеском рухнул в южную часть пруда, устроенного в парке на радость уткам.

Сам по себе визит серебряного шара из космических глубин вполне мог бы разогнать любую праздную толпу, отправив зевак с воплями метаться по городским улицам, но для троицы, встретившей в парке рассвет, это явление показалось сущим пустяком. Их невозмутимость была поколеблена только тогда, когда из распахнувшегося от удара о водную гладь люка наружу стремглав вылетела неземного вида тварь – заросшее мехом существо, чью лысую макушку кокетливо прикрывал золотистый дурацкий колпак прискорбно малого размера. Позднее один из свидетелей этого, джентльмен по фамилии Хорнби, лепетал какую-то чушь о горящих ходулях, но двое остальных сразу в один голос объявили, что на ногах у виденного ими существа были высокие серебристые ботинки, – и все втроем уверяли, будто бы, улепетывая к Вестминстеру, космический гость бережно качал в простертых перед грудью ладонях «адскую машинку» самого зловещего вида.

Тут же, разумеется, поднялись несусветные шум и гам, привлекшие в парк двоих констеблей и стайку сонных взъерошенных конных гвардейцев, которые принялись с сомнением на лицах разъезжать по лужайкам под жалобные причитания упомянутых джентльменов, в то время как бедолага Ньютон (сбитый с толку и проголодавшийся орангутан Сент-Ива) исчезал в городских закоулках. Не минуло и получаса, как на месте происшествия объявились по меньшей мере трое репортеров, вскорости бросившихся назад в редакции, дабы принести миру весть о сфере инопланетного происхождения, прибывшем со звезд чудище и о невиданном, наверняка смертоносном, устройстве, зажатом у того в лапах.

Как и предвидел профессор, где-то в небе над Йоркширом Ньютон не вытерпел и принялся буянить. Это лишь домыслы, оговорюсь, однако логика твердо указывает на проблему с электрической шапкой на выбритой голове обезьяны: устройство то ли вовсе перестало испускать токи, то ли частично, но Ньютон учинил свой дебош уже спустя десяток минут после отрыва космолета от земли. К тому же утру относятся, между прочим, и рассказы очевидцев, описавших хаотичные метания сверкающего шара в небесах над деревушкой Лонг-Беннингтон – разъяренный Ньютон, по-видимому, беспорядочно дергал рычаги управления капсулой. Нам остается предположить, что вышедший из сонливости орангутан, оставшись без присмотра и угощения, устроил форменный бунт и принялся нажимать все кнопки, до каких только мог дотянуться. Однако то, что Ньютон далеко не сразу впал в неистовство, указывает на высокую степень его веры в добрую волю Сент-Ива. В своих записях профессор упоминает, что в итоге вся панель управления капсулой обратилась в груду обломков, а поддерживавшая атмосферный баланс коробочка с хлорофиллом оказалась с мясом выдрана из внутренней обшивки. Подобные разрушения никак не могли возникнуть ранее, чем аппарат объявился у границ Лондона; скорее всего, орангутан перешел к финальному этапу бесчинств где-то над полями у Саут-Миммса, чьи жители могли наблюдать, как летящий в сторону столицы сияющий шар резко теряет высоту.

Хотя животное довольно быстро разорило всю систему управления судном, первые же «сливовые» кнопки активировали (на счастье бестолкового космолетчика) гироскоп устройства самонаведения, выводя сферу на обратный курс. Если, успокоившись на достигнутом, орангутан воздержался бы в тот момент от дальнейшего разгрома, его ждала бы, по всей вероятности, мягкая посадка в Харрогейте, прямо за лабораторией Сент-Ива. Вышло иначе: возвратной тяги аппарата хватило лишь на то, чтобы обеспечить не посадку в прямом смысле слова, но «мягкое» крушение в весьма подходящем месте, ибо лишь благодаря водяной подушке бедняга Ньютон не лишился жизни.

* * *

Джек Оулсби между тем бежал себе вдоль Уайт-холл-роуд, сжимая в руках шкатулку с механической мартышкой Кибла и сладко предвкушая встречу с племянницей мастера-игрушечника, на которую ему и прежде доводилось заглядываться. По природе своей Джек был обладателем качеств скорее положительных, в чем мы со всей очевидностью удостоверимся позже; некоторое время тому назад случай даже свел его с Лэнгдоном Сент-Ивом, заставив принять живое участие в очередной научной авантюре этого знаменитого ученого. Так или иначе, подгоняемый чувством долга и предвосхищением первого в своей жизни разговора с Оливией, паренек минут пять бодро топал по улице, пока не сообразил, что едва ли уместно ломиться в двери лорда Плейсера в столь неурочный утренний час. Куда разумнее, решил Джек, будет обойти площадь и по проспекту Мэлл добраться до парка, прогулка в котором поможет убить медленно тянущееся время. Некий переполох вдалеке и топот бегущих ног, естественно, смешали планы юного посыльного, и он, как и любой другой на его месте, поспешил перебежать на другую сторону проспекта, не подозревая о приближении солидных размеров экипажа, как раз набиравшего скорость по правую руку от него. Крякнул клаксон; Джек, нежно прижимавший к груди свой сверток, прибавил шагу и, обогнув экипаж, влетел прямо под колеса катившему еще правее брогаму. Тот налетел на паренька подобно локомотиву скоростного поезда; возница успел лишь громко выругаться и всплеснуть руками.

Короче говоря, подарок Кибла (предназначенный вовсе не Джеку) вылетел из рук парнишки, описал широкую дугу и, кувыркаясь, исчез в зарослях паркового кустарника, оставшись незамеченным случайными прохожими, которые без промедления поспешили, как и подобало, на выручку несчастному.

Юный Оулсби был сбит с ног и упал на мостовую, но быстро пришел в сознание: пусть без ушибов и не обошлось, он всё же не получил серьезных увечий. Постигшее Джека бедствие не было, впрочем, из ряда вон выходящим, чтобы долго удерживать на себе чье-то внимание, будь то поглощенные делами пешеходы или же сидевший в злополучном брогаме лорд-мэр столицы, которого спозаранку выдернули из теплых объятий постели срочным докладом об опасных космических пришельцах и о невероятных механических конструкциях. Лорду-мэру грезилось, как в скором времени он сядет поболтать с инопланетчиками, раскурит с ними по трубочке и, быть может, пропустит по пинте горького эля – чего ради он собрал, так сказать, официальную делегацию, во главе коей лично выехал поприветствовать необычайных гостей.

Лорда-мэра куда более заботил огорчительный доклад о бегстве пришельца, скрывшегося в путанице южных кварталов, чем серебряная сфера, которая свалилась в пруд. Космолет уже вытянули на берег, но до сих пор никто так и не отважился забраться внутрь, опасаясь неведомого, – прискорбное и значимое замешательство, ведь тщательное изучение капсулы изнутри наверняка позволило бы пытливому наблюдателю разобраться в ее происхождении.

Стоит отдать должное посланцу Кибла: придя в себя после столкновения, он лишь недолго мешкал у берега пруда в толпе других зрителей, а после же всерьез озаботился утратой коробки. Письмо от игрушечника к Оливии по-прежнему лежало во внутреннем кармане его сюртука, но сама шкатулка, казалось, растворилась в воздухе подобно монетке в ловких пальцах фокусника. Джек даже отважился с самым невозмутимым видом вновь перейти проспект и в точности воссоздать, как принято выражаться, сцену преступления – или, в данном случае, дорожного происшествия. Не раз и не два совершенно сбитый с толку исчезновением подарка для Оливии паренек подкидывал к небесам воображаемые коробки, чтобы затем прочесать все парковые кусты и лужайки поблизости от дороги. Знай Джек, что на самом деле произошло, то сразу оставил бы поиски и отправился своею дорогой (пройти оставалось всего ничего) или воротился бы восвояси. Но увы: когда к ногам старого попрошайки Хорнби, опрошенного и отпущенного констеблями, а теперь сидевшего в кустах в тягостном раздумье, выкатилась коробка в яркой обертке, юноша еще лежал на дороге без чувств. В кругу друзей Хорнби не было принято пересчитывать зубы дареным коням из известной пословицы; вот и наш бродяга не стал медлить. Ленточка мигом отлетела в сторону, и обертка была сорвана.

Меня или вас, надо полагать, ненадолго озадачила бы расписная шкатулка, украшенная золотом и серебром, да еще и с загадочной ручкой завода сбоку; Хорнби же поразил благоговейный ужас. Нынешним утром этот бродяга уже видал в точности такую коробочку в лапах у внеземного существа, что – по-прежнему настаивал Хорнби – умчалось прочь в колпаке сказочного волшебника, на пламенеющих ходулях. В свете этих событий он не решился тихо исследовать содержимое шкатулки, но и выскочить из кустов, размахивая ею, тоже никак не мог. Это была честная добыча и, вне всякого сомнения, крайне ценная. Загадкой оставалось лишь то, каким чудом такая вещица могла свалиться на него прямо с неба, но этот едва начавшийся день будто намеренно был создан для подобных происшествий. Не покидая дружелюбных зарослей и не подымаясь с четверенек, Хорнби стал пробираться подальше от столпившихся у пруда зевак. Лишь оставшись один, он встал, отряхнулся и зашагал к Вестминстеру, объятый смутным желанием отыскать какого-нибудь старьевщика, который успел бы прознать об угрозе из космоса и пожелал бы приобрести подобную сомнительную диковину.

Джек же тщетно продолжал свои поиски, не зная, что порученная его заботам шкатулка давно покинула пределы парка. Странное поведение юноши, впрочем, вскоре привлекло внимание констебля, который, подозревая в преступном умысле все и вся, включая и окрестные деревья, напрямик спросил у Джека, чем тот занят. Парнишка объяснил, что ему доверили металлический с виду ларец удивительной красоты и велели доставить его на другой конец города. Каково содержимое подарка, признался Джек, ему неведомо, ибо сам он видел шкатулку лишь мельком. Но подозревает, однако, что внутри какая-то игрушка неясного рода.

– Игрушки у нас тут, значит? Ну-ну! – крякнул инспектор Скотланд-Ярда по фамилии Марлебоун. – И кто же, дружок, дал тебе ее?

– Мистер Кибл, сэр. Тот самый, что живет на Уайтхолл, – простодушно отвечал Джек, не подозревая о существовании другой подобной коробки, вызвавшей немалый переполох и содержавшей, по слухам, ужасающую бомбу. Загадочные ларцы плодились в парке как потомство ветхозаветного Ноя, и спустя минуту или две в разные стороны покатили сразу два полицейских фургона: один с целью выкурить из норы подозрительного Кибла, по-видимому состоявшего в сговоре с пришельцами, а другой – справиться о здоровье лорда Плейсера, жившего близ галереи Тейт. Джек же, сопровождаемый дюжиной полисменов, продолжил свои напрасные поиски среди зеленых насаждений.

Неудачливый посыльный предавался этому утомительному занятию, пока это казалось разумным или даже чуть дольше, поскольку, как было сказано выше, его подначивали и сопровождали представители власти. К тому же и, едва прослышав о возможном наличии поблизости «неизвестного механизма», собравшиеся за зданием военного министерства зеваки дружно ринулись им помогать, прочесывая кусты вдоль мостовой и топча травы на Утином островке. Раздраженные констебли осыпали их проклятиями и нехотя свернули собственный розыск. Вскоре из музея появился облаченный в белый халат статный господин в пенсне. Он ловко набросил на космическое судно брезентовое полотнище, и толпа заметно поредела.

Джек места не находил, коря себя за ротозейство: утрата шкатулки расстроила юношу и вселила в него горечь безнадежности. Из создавшейся ситуации виделся лишь один выход – доставить Оливии дядюшкино письмо, чтобы затем возвратиться в «Тени прошлого» и вернуть два шиллинга и шесть пенсов мистеру Киблу. С тем Джек и зашагал дальше.

* * *

Неизвестно как, хитростью или везеньем, Ньютону удалось пересечь Виктория-стрит и незамеченным раствориться в суетливой толпе лавочников и зеленщиков вдоль Олд Пай. То ли в той части города люди давно привыкли к странного вида прохожим и потому не заметили подвоха, то ли сам орангутан, ведомый звериным чутьем, инстинктивно льнул к стенам домов и, так сказать, держался в тени… Скорее всего, эта вторая догадка верна, ведь Ньютон наверняка был так же смущен и устрашен лондонской сутолокой, как если бы и впрямь был космическим пришельцем; как известно, орангутаны – существа по натуре пугливые, склонные к вдумчивому созерцанию мира, и по возможности стремятся избегать человеческого общества. Причиной вновь возникшей свистопляски стала деревянная тележка с фруктами, груженная, как на грех, сливами любимого Ньютоном сорта – зелеными.

Встречу с орангутаном ехидная судьба устроила бедной домохозяйке – усталой, надо полагать, несмотря на ранний час (около восьми утра), матроне с тележкой свежих слив и двумя дурно воспитанными ребятишками. Торговлю женщина собиралась открыть тут же на обочине, рядом с пекарней, а будучи особой добросердечной, сразу по прибытии повела детей внутрь, дабы купить им пряников на два пенни, и на кратчайший миг оставила тележку без присмотра.

Возвратилась дамочка, жуя теплый хлебный мякиш, как раз вовремя, чтобы увидеть изголодавшегося Ньютона, получившего наконец свои сливы и уплетавшего желтоватые плоды целыми горстями. Как со слов пораженной женщины писала впоследствии «Таймс», шерсть обезьяны густо покрывали потеки липкого сока, а сам Ньютон (эти сведения недостоверны) непрерывно и весьма звучно хохотал, потрясая над головой шкатулкой, зажатой в лапе на манер кастета. Хозяйка тележки исторгла истошный крик, не забыв «воззвать к Всевышнему о поддержке в сей ужасный час».

Как мне представляется, реакция Ньютона была совершенно логична. Уже однажды лишенный людским обманом причитавшихся ему фруктов, орангутан не мог стоически терпеть подобное поругание. Он сунул свою «адскую машинку» в гору слив, схватил тележку за оглоблю и гигантскими прыжками устремился вместе с ней по Олд Пай к улице Сент-Эннс.

* * *

Инспектора Марлебоуна одолевало жгучее желание поскорее докопаться до сути утреннего происшествия, которое на данный момент выглядело откровенным безумием: пришелец-одиночка явился из космоса, чтобы тут же сбежать куда глаза глядят. Нелепые доклады о пламенеющих агрегатах и завывающих великанах самого угрожающего вида, начиная утомлять инспектора, испытывали прочность его терпения. В слухах и сплетнях, во все времена костью застревавших в горле властей, простое население души не чаяло, – здесь, как и всюду. Крикливые заголовки типа «Вторжение с Марса!» и «Жуть из Сент-Джеймсского парка!» повергли горожан в сильнейшее волнение, так что к девяти часам утра в Лондоне уместно было бы объявить внеочередной выходной. Стоило несчастному Марлебоуну переступить порог Скотланд-Ярда, как ему представили доклад о совсем свежем, но уже успевшем обрасти массой преувеличенных подробностей происшествии с тележкой торговки сливами, а ведь инспектор только-только начинал привыкать к мысли, что никакой космической посудины не прилетало вовсе, не было ни заросших шерстью пришельцев, ни страшных устройств неизвестной взрывной силы, а всё перечисленное – лишь кошмарное следствие устриц под испанское вино, коими он наслаждался накануне вечером! Всё рухнуло: в Скотланд-Ярд поступали всё новые панические донесения, горожане массово затачивали кухонные ножи, и, наконец, в кабинет Марлебоуна влетел всерьез озадаченный Уильям Кибл, за которым тенью следовали два констебля с одинаково угрюмым выражением на лицах.

Кибл, коему обыкновенно импонировала романтика приключений, всё же предпочитал держаться от них подальше и, в придачу оставшись без заслуженного сна после ночных трудов в мастерской, он не особенно твердо держался на ногах. Вопросы, которыми его забросал Марлебоун, вконец озадачили игрушечника, посчитавшего их сущей несуразицей. Загадочные металлические ящички поначалу не упоминались вовсе; инспектор в первую очередь интересовался подозрительными сношениями Кибла с космическими захватчиками, пребывая в полнейшей уверенности, что доставленный субъект практически в одиночку несет всю ответственность за толпы любопытных, которые с визгом носились теперь взад-вперед по улицам, спеша к парку в намерении увидеть накрытый брезентом шар космолета на берегу пруда и отыскать некие чудесные подарки, дождем просыпавшиеся с небес на Лондон.

Кибл всё отрицал, ссылаясь на невиновность и неведение: по версии мастера игрушечных дел, он впервые слышал об инопланетном вторжении и, будь его воля, предпочел бы не иметь никакого отношения к подобным выкрутасам. Крайне уставший Марлебоун слушал игрушечника весьма скептически, а шумное появление взбешенного лорда Плейсера (который к тому же был бледен и мутен взором после ночи, проведенной в клубе за картами и бренди) вконец испортило настроение инспектору.

Одно дело измываться над Киблом, и совсем другое – говорить с лордом Плейсером! Мигом натянув улыбку, Марлебоун пустился в объяснения: игрушечник, по всей видимости, замешан в зловещем сговоре с космическими пришельцами, а перехваченный по пути от него к достойному лорду металлический ящичек (впоследствии утраченный) содержал, надо полагать, мощное взрывное устройство неизвестной природы. Всё это звучало довольно дико, и Марлебоун кусал себе локти, жалея, что не прихватил с собой из парка Джека Оулсби, который мог бы ткнуть обвиняющим пальцем хоть в кого-нибудь. Выслушав инспектора, лорд Плейсер, которому на эту минуту было известно даже меньше, чем его шурину (только при упоминании серебряной коробки в сознании Кибла хоть что-то забрезжило), немедленно решил, что способен запросто объяснить весь этот вздор. Из его показаний следовало, что Уильям Кибл несомненно был сумасшедшим, буйнопомешанным, который вознамерился с помощью своих поделок и фантазий свести с ума целый город просто шутки ради. Насколько достойный лорд мог судить, такая версия всё объясняла (если на миг забыть об ужасе ситуации, ведь его вытащили из теплой постели и, доставив в Скотланд-Ярд, обвинили в пособничестве космическому вторжению), отличаясь простотой и изяществом. Лорд твердо придерживался того мнения, что почти всё вокруг можно списать на безумие, и уж тем более – причуды его шурина, реальные или надуманные.

Наконец Марлебоун поддался доводам логики и отпустил обоих восвояси, втайне недоумевая, за каким чертом ему изначально понадобились их показания. По большей части поверив рассказам Кибла об игрушке, изготовленной на манер «чертика из табакерки», инспектор всё же склонялся к высказанной лордом Плейсером теории безумия, пропитавшего весь дольний мир. Инспектор сопроводил лорда к ждавшему его экипажу, горячо извиняясь за причиненные неудобства. Лорд неразборчиво кряхтел в ответ, но, когда копыта лошадей зацокали по мостовой, всё же дал обещание связаться со Скотланд-Ярдом в случае, если по иронии окончательно спятившей судьбы загадочная машина появится однажды на его пороге.

Леди Плейсер, урожденная мисс Кибл, встретила мужа у этого самого порога – тот вылез из двуколки и ввалился домой, бормоча проклятья в адрес ее брата. Если у кого-то в их семействе и заходили, по выражению поэта, «шарики за ролики», так это у Уинифред: быстротою мышления добродетельная леди лишь ненамного превосходила обыкновенную винную пробку. К брату тем не менее она относилась благосклонно и не могла всецело разделить свойственную мужу неприязнь, хотя и чутко прислушивалась к мнению мужа по самым разным предметам, а потому нередко бывала смущена разнонаправленностью устремлений своих души и рассудка. С тем большим удивлением леди Плейснер выслушала сбивчивый рассказ своего супруга об инопланетном вторжении, замеченном в парке чудище и о том, что теперь благодаря треклятым чудачествам ее чертова братца Скотланд-Ярд подозревает ее супруга в причастности ко всей афере.

Оравшие под окнами мальчишки-газетчики уже оповестили Уинифред, что в городе творится нечто неладное, в чем – как она не без изумления обнаружила – якобы оказались замешаны сразу и ее муж, и брат. Когда лорд Плейсер нетвердой поступью удалился в спальню еще хоть немного вздремнуть, мысли Уинифред пребывали в сильном смятении, что мало ее огорчало, ведь это чувство было хорошо знакомо достойной женщине и даже навевало некий уют. Ее настолько неприятно поразило, что муж оказался вовлечен в подобную диковинную переделку, что она даже начала прикидывать, не следует ли отправить дочку от греха подальше, скажем, в дом тетушки близ Дувра, пока всё не придет в норму. Затем Уинифред пришло в голову, что степень угрозы по-прежнему не ясна, что пришельцы могут высадиться в Дувре с тою же легкостью, что и в Лондоне, и что, скорее всего, на самом деле ее супруг едва ли состоял в сговоре с чудовищами из космоса. Отчасти утешив себя этим рассуждением, леди Плейсер прошла на веранду, чтобы полистать модный журнал. По моим расчетам, примерно к этому времени измученный инспектор Марлебоун прослышал о новом повороте в истории со сливами и вновь устремился на улицу – на сей раз в сопровождении целой «делегации встречающих» во главе с лордом-мэром.