Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 25 страниц)

Подстегнутый этим зрелищем, я вслед за парнишкой спрыгнул на отмель, намереваясь убежать, но, когда снова взглянул на прилив, понял, что такое мне не по силам. Четверть мили до берега – это просто очень далеко. Даже лоцману и Сент-Иву придется поднажать, чтобы спастись. На севере, на гребне дюны, с которой стрелял долговязый, было пусто. Похоже, увидел надвигающийся прилив и скрылся, как всякий здравомыслящий человек.

– К фургону! – крикнул я Финну, и мы оба забрались в экипаж, круто накренившийся задом к приливу. На лице у парнишки застыло выражение сумасшедшей радости, будто нас ожидает веселое приключение, а не смертный приговор. Мои собственные мысли были такими же безумными: я не сомневался, что фургон может спасти нас и что я сумею сохранить извлеченное со дна залива устройство, ставшее причиной стольких жертв. Да будь я проклят, если мы его сейчас потеряем! Я велел Финну привязаться к станине лебедки тросом от крюка-захвата, а сам вцепился в ящик и потащил его в заднюю часть фургона, поближе к по-прежнему висящему на крюке подводному аппарату с распахнутым люком. Следующее действие чуть не стало причиной моей бесславной гибели в зыбучих песках – я поднатужился и зашвырнул чертов ящик в открытый люк, едва не вылетев следом за ним. Изъеденные океаном доски разлетелись в труху, прибор скользнул под сиденье, как змея в мышиную норку, а я перевел взгляд на залив и приоткрыл рот от изумления.

На нас стремительно наступало море, валы вздымались на высоту, которой я и представить себе не мог, и мне не оставалось ничего, кроме как броситься на пол фургона и вцепиться в мачту подъемника, словно морской желудь, прежде чем прилив накроет нас. Волна ударила в зад фургона, отчего тот взбрыкнул, будто испуганная лошадь. На наши спины обрушились сотни галлонов ледяной соленой воды. Меня подкинуло вверх, но пальцы я не разжимал, слыша треск дерева – похоже, колеса и ось оторвались от днища фургона, словно гнилые палки. Нас затрясло, будто в лихорадке – неистовая мощь моря вырвала экипаж из цепкой хватки песков, и я грохнулся на пол, с изумлением обнаруживая, что мы летим вперед на гребне прилива с невероятной скоростью.

За несколько мгновений я осознал, что судьба нас не настигла, по крайней мере пока, и рискнул оглядеться.

То, что я увидел, было чудовищно странно: впереди лежали сухие песчаные пляжи и дюны, ракушечные заводи и разнообразный мусор, позади простиралась морская гладь, а по бокам – и под нами! – бушевал и ярился прибой, тащивший нас, словно щепку; мы летели на переднем краю прилива за славой или смертью.

Я слышал, как Финн кричит – не от страха, а от запредельного первобытного восторга, пока мы неслись вдоль залива, подскакивая и мотаясь на волнах. Я держался руками и ногами за станину лебедки, а парнишка балансировал стоя, размахивая одной рукой и придерживаясь лишь локтем другой, приседая и ловко изгибаясь – вероятно, так же уверенно он мчался на спине неоседланной лошади по арене цирка Даффи.

Мы рыскали по заливу, уклоняясь то к западу, то к северу, так что нас могло выбросить где-то за Грэйндж-на-Песках. Я различил «воронье гнездо» на «Обломке», оставшемся позади, и густые рощи вдоль болотистых низких берегов Хэмпсфилд-Фелл впереди. Я так промерз и пропитался солью, что был полон благодарности – даже больше чем благодарности, – когда перед нами наконец замаячила полоска суши. В одно мгновение приливная волна протащила наш фургон по гальке с песком и швырнула в прибрежное болото, где мы быстро потеряли скорость, зацепившись за невидимые под темной водой корни деревьев, и наконец остановились. Теперь двигался только чудом не слетевший с крюка и не перевернувший нас во время этой безумной гонки аппарат для погружений – он медленно раскачивался на лебедке, словно маятник огромных часов.

ГЛАВА 8
«ПО ДЕЛАМ УЗНАЕТЕ ИХ»

Утро выдалось тихое, если не считать воплей чаек. Нежаркое весеннее солнце пробивалось сквозь листву над головой, залив Моркам застыл исполинским блюдцем. Рев прилива остался лишь в воспоминаниях. Казалось, мы шагнули из суматохи шумной бальной залы в зачарованный сад.

– Держись как можно дальше от этой лужи, – сказал я Финну, выискивая глазами более-менее надежное местечко для высадки – останки нашего фургона с довольно приличной скоростью погружались в трясину, словно пески залива и его топкие окрестности решили взять реванш. Парнишка прыгнул на облюбованный им кусочек относительно сухой земли, ловко приземлившись на ноги, я последовал за ним, так напрягая мышцы, что у меня заныли лодыжки.

– Смотрите, сэр! Он ускоряется! – Финн показал мне на переднюю часть накренившегося фургона, ушедшего еще на пару дюймов под воду. Топь сыто вздохнула, предвкушая поживу. Аппарат для подводных погружений довольно сильно отклонился от станины лебедки.

– Если мы закрепим крюк и трос на стволе дерева, – предложил я, – то еще сможем попытаться вытащить фургон с помощью блока и лебедки и спасти подводную камеру с ее содержимым.

– Сейчас попробую, – бодро сказал Финн, отступил назад на несколько ярдов и, похоже, приготовился совершить кульбит. Я остановил его на полушаге. Спрыгнуть сверху – это одно, но запрыгнуть наверх – совершенно другое.

– Может, лучше забраться туда с ветки? – И мы с парнишкой взглянули вверх. Удача не покинула нас – над фургоном, футах в десяти от поверхности, нависала мощная ветвь, отходившая от ближайшего дерева.

– Подсадите меня, сэр, – попросил Финн и через мгновенье уже стоял на моих плечах. Подпрыгнув, он зацепился за какие-то сучки и стал подниматься по стволу, словно крупная белка. Я отошел немного в сторону, чтобы видеть парнишку, и стал прикидывать: если мы поспешим, закрепить трос на обломках фургона будет достаточно легко, а вот вытянуть, если это вообще возможно… Нам не помешала бы сейчас лошадка, а то и целая четверка лошадей! Внезапно где-то поблизости раздались голоса, и я, бог весть почему решив было, что это Сент-Ив пришел нам на помощь, обернулся, чтобы вмиг оценить фатальные последствия своей ошибки. По узкой тропе вдоль залива шли два человека, которых я давеча видел на Ламбет-Корт в роли чернорабочих. Высокий нес ружье, а его низенький обезьяноподобный приятель, чуть не прикончивший Мертона, мог похвастаться лишь невероятно длинными руками. Пару минут мы настороженно рассматривали друг друга, причем мне-то было отчего волноваться: противников двое, и они вооружены. По лицу долговязого скользнула кривая ухмылка, когда он перевел взгляд с меня на фургон, а потом медленно поднял ружье и прицелился. Я замер, хотя, вероятно, следовало попытаться хотя бы шмыгнуть за дерево, а Финн, судя по всему, затаился в ветвях.

– И кого мы тут видим, а, Спэнкер? – протянул долговязый.

– Малохольного недоноска, сэр, – глумливо ответил низкорослый. – Жаль его бедную матушку.

– Слушай, если он шевельнется, он труп, но если будет смирным, может оказаться полезен людям вроде нас.

– Он притащил нам камеру для погружений, – мотнул головой Спэнкер. – Разве плохо вернуть докторову краденую собственность?

– Просто персик! Садись и отдохни, приятель, – велел мне долговязый, – вон у того дерева. Спэнкер, открути ему башку, если он заблажит. Я поищу кусок веревки – закрепить фургон, а потом посмотрим, во что ценят этого красавчика друзья – в пару фунтов и старый пенни, думаю.

Я сел, как было велено, решив не испытывать судьбу, и стал смотреть, куда направится долговязый. А он уверенно шагал сквозь густой подлесок к какой-то известной ему цели. Негромко заржала лошадь, и тут я в отдалении заметил край брезентовой палатки, какое-то оборудование и колеса то ли фаэтона, то ли двуколки. Оказывается, прилив вынес нас прямо к временному лагерю наемников Фростикоса, который можно отыскать, только если знаешь, где он находится! Аккуратно упрятанный бивак, разбитый достаточно близко к дороге, – вероятно, эти двое видели и слышали нас прошлым утром, когда мы мчались к Грэйндж-над-Песками в нашем фургоне. Конечно, на пост их выставил добрый доктор, а вот как они отчитывались о проделанной работе… Я вспомнил, что Сент-Ив размышлял о подземных реках и связывающих их пещерах, а потом подумал, что Фростикос мог и всплывать время от времени на своей субмарине и проделывать милю-другую к северу по нижним притокам реки Кент, где она расширяется и впадает в залив.

Я бросил украдкой взгляд на кроны деревьев и заметил Финна, затаившегося в листве на повисшей над останками фургона ветке. Парнишка просиял и принялся яростно жестикулировать. Он тыкал пальцем в меня, складывал руки вместе и показывал, что готов броситься вниз головой с ветки. Я понятия не имел, что Финн имеет в виду, но он повторял движения снова и снова, то и дело показывая на меня, и я догадался: он хочет, чтобы я нырнул. Он явно сошел с ума.

Долговязый шастал по временному лагерю и, без сомнения, скоро должен был вернуться. Спэнкер подрезал ногти убийственного вида ножом. Он послал мне зловещую ухмылку, и я ухмыльнулся в ответ, а секунды летели. «Доверься мальчику», – сказал мне мой взбаламученный разум, и пока он не поведал ничего иного, я метнулся оттуда, где сидел, прямо в болото, стараясь убраться подальше и нащупать хоть что-то твердое под ногами, но почти сразу увяз.

Ошарашенный моей выходкой Спэнкер бросился ко мне, протягивая свою длинную руку, но, когда Финн спрыгнул с ветки на останки фургона, отдернул ее и принялся звать своего напарника. Я, изо всех сил сдерживая естественное стремление дрыгаться и брыкаться, старался сохранять спокойствие, но подозревал, что если не утону, то буду застрелен. За секунды Фини проверил стопор лебедки, вытравил трос футов на десять и, раскрутив крюк, швырнул его, едва не угодив мне в лоб. Я в который уже раз за это утро вцепился в холодное мокрое железо, услышал, как вращается лебедка, и начал скользить вперед, рассекая, словно подцепленная щука, вонючую темную жижу. Оглянувшись, я увидел, что долговязый вернулся с мотком веревки. И хотя ружье его по-прежнему стояло у дерева, нехорошая улыбка снова кривила его рот.

Бежать нам было некуда. И он это понимал – в самом деле, куда денешься с тонущего корабля? Я добрался до нашего многострадального экипажа и перевалился через борт. Болото неспешно – медленнее, чем нам показалось сначала, – но неуклонно поглощало его, подводный аппарат отклонялся всё дальше на своем тросе, болтаясь уже на высоте всего одного фута над поверхностью. Через мгновение он будет просто недосягаем.

– Камера, – сказал я Финну вполголоса, и он понял меня сразу. Без промедления я потянулся, ухватился за погнутый манипулятор, подтащил аппарат поближе и сумел открыть люк. Втолкнув Финна внутрь, вполз туда сам, выгреб мусор, оставшийся от разломанного сундука, и надежно задраил люк. Шансов уцелеть в этой переделке у нас не было никаких, зато появилось время рассмотреть то, ради чего всё затевалось. Я аккуратно водрузил странный яйцевидный прибор, который пастор Гримстед обнаружил в своем навозохранилище, на сиденье. Он походил на большой каравай хлеба, склепанный из металлических пластин, причем я опознал только латунь и медь. Они потускнели под слабыми черточками ярь-медянки, хотя прибор хранился всё это время в прорезиненной упаковке. Наверху, словно розочка из теста, был установлен кристалл, отделенный от металла кольцом из материала, похожего на эбеновое дерево. Кристалл был прозрачен, но замутнен искрами разрядов, и разглядеть то, что могло находиться под ним, никак не удавалось.

– Разрешите мне его подержать, сэр? – попросил Финн, и я не нашел причин для отказа. Нам определенно не оставалось лучшего времяпрепровождения. Парнишка поднял прибор, держа за концы, и заглянул в кристалл. В эту минуту останки фургона сильно просели. С берега донесся взрыв хохота наших преследователей, и долговязый весело помахал нам, как бы желая счастливого пути. Затем они принялись возиться с тросом.

– Эта штука теплая, – сказал задумчиво Финн. – Как яйцо из-под наседки. Интересно, что это такое?

Я коснулся прибора, действительно здорово нагревшегося всего за пару минут; правда, его освещало солнце, отражавшееся в гранях кристалла… Или он начал светиться сам? Но с чего бы? Мы ведь всего лишь вытащили эту штуковину из-под скамейки.

В камере было определенно душно, и я привычно потянул за рычаг, впуская свежий воздух; давление, увы, упало, хотя оксигенатор еще действовал. Однако вскоре нам придется пойти на решительные меры или сдаться. В любом случае лучше было сделать это до того, как камера окончательно утонет.

И с этой мыслью я взглянул на пульт управления, жалея, что даже не попытался перенять опыт Сент-Ива. С другой стороны, профессор же сумел разобраться в этом самостоятельно, значит, и у меня получится сделать что-то полезное. Я нашел рычаг, открывавший балластные цистерны, и решительно опустошил их, заставив наших друзей на берегу отвлечься от своих занятий. По крайней мере, мы замедлим свое погружение, подумал я.

А затем мне в голову пришла другая мысль: если мы освободим трос, то даже если останки фургона погрузятся на самое дно топи, они нас за собой не утащат. Что там говорил Сент-Ив? Две сотни футов линя? Похоже, фургон станет нашим надежным якорем…

– Я вот подумал… Ты сможешь выскочить и снять стопор с лебедки, чтобы камера смогла плавать? – спросил я у Финна.

– Сделаем! – кивнул парнишка, укладывая прибор на сиденье. Я распахнул люк, мальчик мгновенно оказался снаружи и освободил трос. Меня удивило внезапное погружение камеры – дюймов на шесть – в глубину. Я мигом усомнился в правильности принятого решения, твердя себе, что, возможно, широкое днище фургона на самом деле являлось нашим временным спасением, а теперь нас засосет проклятая грязь. Финн влетел обратно в каюту и, захлопнув люк за собой, снова взял в руки прибор, будто стремился уберечь его.

Возившийся на берегу долговязый взглянул на нас, но не принял наши действия всерьез и, возможно, был прав. Приспешники доброго доктора уже вытравили и надежно обвязали вокруг ствола дерева трос, и по нему Спэнкер, с его сложением флотского марсового, быстро взобрался на ту же ветку, что и раньше Финн. Потом низкорослый негодяй тяжело спрыгнул на останки нашего фургона и, не обращая на нас никакого внимания, закрепил трос за основание станины лебедки. Затем он метнул крюк на берег, где долговязый зацепил его за дерево, и, перебравшись к лебедке, выбрал слабину троса. Спэнкер даже попытался продернуть его дальше, поднять из трясины, но без особого успеха. Теперь в распоряжении наших преследователей – им казалось, что аппарат для погружений никуда от них не денется, – были два троса. Перед тем как выбраться на берег, Спэнкер заглянул в наш иллюминатор, скорчил несколько свирепых рож, без слов изобразил мучения задыхающегося, печально покачал головой и удалился.

– Мы в гробу, – констатировал Финн, – сомнений никаких. Но я ставлю всё, что у меня есть, на профессора и старого мистера Мертона. Они уже в пути.

– Ну конечно, – согласился я.

– А вы посмотрите сюда, сэр, – Финн кивнул на прибор. Кристалл светился отчетливее, из самой глубины, и на ощупь был горячим, как кровь. – Думаю, оно просыпается, – продолжил парнишка. – Что оно делает, как вы думаете?

Слово «просыпается» встревожило меня.

– Делает? – переспросил я. – Боюсь, не имею представления. Профессор Сент-Ив, кажется, полагал, что оно стало причиной очень странного поведения скота, но это мало что говорит.

– Скота? Точно? – Финн недоверчиво посмотрел на меня.

В этот миг прямо под нами раздался отчетливый и глубокий, зародившийся, казалось, где-то на самом дне трясины чмокающий звук – будто кто-то втянул в себя большую макаронину; аппарат вздрогнул и сместился. Мы застыли. Теперь я был уверен, что освобождение троса погубило нас и что когда-нибудь кто-нибудь – Фростикос или Сент-Ив – выудит из этой трясины подводную камеру с двумя трупами внутри.

Но мы не погружались! Аппарат еще раз дернулся, застыл на пару минут, а затем нас затрясло, словно осиновый листок на ветру. А на берегу приспешники Фростикоса завтракали, устроившись как дома – чайник, две кружки, всё очень изящно сервировано – явно чтобы помучить нас. Спэнкер положил на здоровый ломоть хлеба несколько ложек джема, поднял его в издевательском приветствии, а потом сожрал в три укуса. Долговязый собрался, похоже, отсалютовать нам кружкой, но заметил, что с нашим аппаратом не все в порядке, поставил ее на траву и уставился на нас, явно напряженно размышляя над увиденным.

А мы – мы не тонули, мы поднимались в небо!

– Двинулись! – объявил Финн, словно так и должно было быть. – Это всё прибор, он для того и сделан, ей-богу! Это как шары с горячим воздухом, ну, похоже.

Звучало это объяснение полным бредом. Как такое могло зависеть от металлического каравая с кристаллом? Шар с горячим воздухом? Но наш подводный аппарат вел себя именно так. Теперь мы смотрели на негодяев на берегу с высоты, медленно, но неуклонно поднимаясь. Долговязый кричал что-то Спэнкеру, который ловко вскарабкался на дерево и полез по ветке, мимо которой нас уже пронесло. Теперь он выглядел озадаченным и встревоженным и сразу начал действовать – ухватился за свисающую с нашей камеры веревку, которая начала разматываться, словно зачарованная змея, и повис на ней. Аппарат вздрогнул под дополнительным весом и, перестав мелко трястись, начал было опускаться, но потом застыл в воздухе. С минуту мы лениво раскачивались в одной точке. А затем снова устремились ввысь – двинулись, как определил это Финн, – с болтающим ногами, извивающимся Спэнкером в качестве балласта.

– У него крыша поехала, – ухмыльнулся Финн. – Чего он цапнул веревку, когда до лебедки всего ничего?

– У него с крышей, похоже, всегда были проблемы, – сказал я.

Еще некоторое время Спэнкер, тщетно стараясь совершить то, с чем не справлялась гравитация, тряс и раскачивал нас. А затем, видимо осознав, что оказался на опасной высоте и что мы летим по ветру, словно натуральный воздушный шар, разжал руки, намереваясь приземлиться на останки фургона. Наша камера стала легче, и ее снесло в сторону. Мы вовремя выглянули, чтобы увидеть, как Спэнкер перевернулся в воздухе и вошел головой в болото всего в паре футов от фургона с силой, достаточной, чтобы погрузиться до пояса – одна рука придавлена к боку, а ноги торчат, как на картине о падении Икара. Свободная рука и ноги угодившего в смертельную ловушку негодяя яростно двигались, затягивая его всё глубже. Долговязый сорвал веревку с узлами, которую так удачно завязал сам Спэнкер, и поспешил на помощь, но находился он слишком далеко. Ветер сносил нас к северу, позволяя рассмотреть происходившее внизу со всех ракурсов, и мы видели, как долговязый делал очередную попытку набросить веревку на щиколотки своего напарника в тот самый момент, когда тот окончательно исчез в глубине.

По правде говоря, то было жуткое зрелище, несмотря на преступные намерения Спэнкера, и мне пришла в голову странная мысль, что лучше бы и не знать его имени. Впрочем, ничего странного в этом не было. Я попытался сформулировать свои соображения в философском ключе, чтобы поделиться ими с Финном, но парнишка уже сам задумчиво покачивал головой.

– В цирке Даффи была такая история, – сказал он мне, – Самсон, старый слон, уселся на своего дрессировщика, будто тряпичную куклу одели на чайник. Мерзкий был тип, по имени Уолш, и голова его вошла точнехонько слону в дырку, если вы понимаете, о чем я. Доктор сказал, что Самсон воздал своему мучителю по заслугам.

В тот момент возвышенные чувства так переполняли меня, что я не мог понять, как мне удавалось прежде подозревать мальчика. Все мои сомнения были умозрительными. Его поступки ясно доказали чистоту его помыслов и верность. Вот уж воистину: «По делам узнаете их». А слишком высокое мнение о собственных логических способностях, укорил я себя, может лишить человека человечности.

– Взгляните-ка туда, вниз, сэр, – сказал Финн, указывая в сторону залива.

Я взглянул. Там были Сент-Ив и Мертон, наверное, в четверти мили от Грэйндж-на-Песках, едущие по тропе вдоль берега. У Мертона с собой было ружье. Они увидели нас, плывущих над вершинами деревьев, и остановились на минуту полюбоваться этим зрелищем. Мы же наслаждались видом серебристо-серой Атлантики, причем темная линия на западе была, я думаю, берегом Ирландии, а перед ним черточкой с бурунами представал с высоты остров Мэн. Я отпер люк, впустил внутрь пьянящий ветер и, помахав друзьям, указал вниз, на долговязого, замершего на краю топи в глубоком раздумье. Он, очевидно, заметил поданный мной сигнал, сделал вывод, что прибыло подкрепление, и бросился очертя голову к своему лагерю, унося ружье.

После бессонной ночи Сент-Ив и Мертон, разумеется, двигались куда медленнее противника. Когда они добрались до бивака наемников Фростикоса, долговязый уже умчался в своей двуколке, бросив всё снаряжение. С высоты мы видели, как он несется по дороге, но сделать ничего не могли, и это ужасно расстраивало. Хасбро был за несколько дней дважды ранен этим самым человеком – человеком, у которого не было для этого никаких причин, кроме чисто охотничьих, что говорило об общей деградации рода человеческого, но размышлять на эту тему здесь я не очень расположен. Боюсь, что справедливость – не самый частый гость на земле, или мы не всегда замечаем ее проявления. Но когда мне вспоминается Спэнкер, роющий себе дорогу в ад, я нахожу, что такого рода справедливость приносит некоторое удовлетворение.

Мы спустились со своих высот после долгого перекрикивания с Сент-Ивом. Устройство, антигравитационный механизм, который начинал действовать при нагреве – в нашем случае это были солнечные лучи и тепло тела – стал, фигурально выражаясь, сбавлять обороты, когда Финн положил его вновь под скамейку. Позже Сент-Ив додумался, что естественно высокая температура навозной кучи в хозяйстве пастора Гримстеда оказалась достаточной, чтобы поднять в воздух скот, оказавшийся в непосредственной близости. Наш спуск с небес был таким же тряским, как и подъем, хотя куда более разочаровывающим из-за ощущения утраченной свободы полета.

Что касается доктора Фростикоса, то он и его субмарина больше так и не появились, и потому нам пришлось оставить у себя его камеру для погружений до того момента, пока он ее не затребует. Нас, естественно, радовало, что все предприятия доброго доктора потерпели крах и что в последнем безумном броске на подводной лодке он исчез из нашей жизни, по крайней мере на какое-то время.