Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 7
ТРЕБОВАНИЕ ВЫКУПА

Нам хватило минуты, чтобы подготовиться к путешествию. Карета уже стояла во дворе, кучер ужинал в общем зале.

У нас было сорок минут до отъезда, и мы решили не тратить их попусту. Представить, что ожидало нас в Бичи-Хед, было сложно, но почти наверняка могли произойти новые вспышки безумия, и в этом случае нам требовались асбестовые шапки, за которыми следовало отправиться в резиденцию Помазка. Скорее всего, негодяй туда не возвращался, поскольку он не так храбр, чтобы заявиться в Блэкбойс, зная, что Элис сбежала, а мы вдвоем дожидаемся в гостинице. По крайней мере, мы надеялись на это. Табби предлагал Элис пойти вдвоем и по завершении операции спалить хижину негодяя дотла, но здравомыслящая ныне женщина не принимала идею игры с большими ставками и не относящимися к делу удовольствиями. Вариант отправить с поручением меня и подождать в гостинице с Табби ей тоже претил.

Итак, мы вышли втроем, ночь была благословенно сухой и пронизанной лунным светом. В конюшне мы отыскали нашего юного друга, угощавшего кучерскую упряжку овсом из больших торб. Увидев нас, он подскочил, словно чертик из табакерки, и спросил, чем может служить. Видимо, Табби все-таки дал мальчугану полкроны, ибо он был готов исполнить любое наше пожелание. Мы же просто попросили дать описание хижины Помазка, что Джон Гантер и исполнил с особым тщанием.

– Это такая низенькая халупа, – сказал он, – стоит отдельно в самом конце дороги, у леса. Рядом увидите кучу старья, а дверь полуоторвана. Верхняя петля совсем проржавела, и вместо нее приделан крюк с проушиной, на который дверь и закрыта. Такая лентяйская хитрость – ведь любой дурак с легкостью поймет, как туда попасть: просунув рычаг в щель или откинув тот крюк.

– Вижу, вы весьма разумны, мистер Гантер, – ободрил Табби, подмигнув ему. – Не окажете ли нам теперь еще одну услугу?

Мальчуган, не переставая глазеть на Элис, ответил, что с удовольствием, всё что потребуется.

– Нигде и никогда не упоминайте, что мы тут с вами беседовали, – посоветовал ему Табби. – И если в хижине Помазка нынче ночью случится нечто из ряда вон выходящее, надеюсь, что вы будете добры оставаться в полном неведении.

– Так я ничего и не знаю, – ухмыльнулся мальчишка и повернул невидимый ключ у своих губ. – Ненавижу этого чертова Помазка. Таким, как он, ничего не желаю, кроме кандалов и проклятий, подлый карлик, прощу прощения у леди.

– И проследите, чтобы почтовая карета не уехала без нас, – попросил Табби, вручая помощнику конюха еще полкроны, которые тот с радостью принял, сочтя день явно счастливым.

С этим мы оставили свои сумки на его попечение и в едином порыве, но беззвучно, словно призраки, промчались по Хай-стрит, миновав два квартала шахтерских домиков. Сырым воскресным вечером деревня была тиха, народ сидел по домам, что было очень удачно в случае, если Элис задумала что-то недоброе. Она была так же отважна, как и Сент-Ив, хотя на нее, так сказать, было куда приятнее смотреть, чем на профессора, лицо которого с годами избороздили морщины. Элис была наделена тем, что можно назвать природной красотой, которая поражает, даже если ее носительница только что вошла с непогоды или возилась в саду. Довольно высокая, стройная, с проницательными глазами, видевшими, казалось, всё необычайно ясно. Ее темные волосы были, наверное, лучшим ее украшением – постоянно в легком беспорядке, они отказывались быть покорными, как и сама их обладательница. Конечно же, я пишу всё это лишь в интересах литературной точности. Моя возлюбленная, Дороти Кибл, красавица другого типа, сказала бы про Элис то же самое, будучи ее лучшей подругой.

Хижина Помазка удобно стояла на отшибе, на приличном расстоянии от деревни, на полпути к травянистому спуску – на нашу удачу, потому что нас нелегко было увидеть или услышать. Всё выглядело так, как описал мальчик, вплоть до кучи хлама и двери, кое-как висевшей на озаренной лунным светом импровизированной петле. Мы подобрались довольно близко к дому, когда под краем занавески мелькнул свет, словно кто-то приоткрыл заслонку потайного фонаря, чтобы взглянуть, что делается.

– Нам неслыханно повезло, – прошептал Табби. – Мерзавец, готов поклясться, прокрался обратно, за добычей, прежде чем смыться. Я пригляжу за передней дверью, а вы обойдите сзади, ладно? У него есть лаз. Без сомнения, он нацелится в лес.

Мы без промедления зашагали по мокрой траве, мысленно благодаря занавески на окнах, которые скрывали нас от Помазка, как и его – от возможных наблюдателей, если, конечно, это он орудовал сейчас внутри. Табби, конечно, взял свою терновую дубинку, но у меня не было никакого оружия, и у Элис тоже. Однако среди сорняков обнаружился кусок ржавой трубы, о который я споткнулся. Несмотря на то, как жестоко обошлись со мной в поезде, идея сходным образом отделать кого-то другого мне не слишком нравилась, хотя мысль, что Помазок может ускользнуть, радовала еще меньше, и я был готов применить эту полезную находку.

Мы едва успели занять позицию возле задней двери, когда раздались треск и грохот падающей основной, рев Табби и топот убегающих ног. Я воздел трубу и двинулся вперед, но тут дверь распахнулась, и навстречу мне вылетел Помазок в надвинутой на нос шляпе, волоча холщовую сумку. Он явно собирался удирать проторенным путем через лес, только сделал бы это позже, не преследуй его Табби. Я бросился вперед, пригнувшись и занеся трубу на манер крикетной биты. Помазок попытался притормозить, но по инерции скатился по ступеням деревянной лестницы, чудом не потеряв равновесие, и понесся на меня, размахивая сумкой. Я получил серьезный удар по плечу, отбросивший меня в сторону, но, падая, размахнулся трубой и крепко влепил ему сзади по ноге, под колено. Сумка вылетела у негодяя из рук, а сам он немного съехал вниз по склону. Элис подхватила сумку, и всё закончилось.

Тут подбежал Табби, пыхтя и отдуваясь, как кит.

– Внутри прямо ломбард, – сказал он, топая к поверженному негодяю.

Чудом, несмотря на все кувырки, на Помазке оставалась шляпа, которую Табби сдернул теперь с его головы и пару раз хлестнул ею по физиономии.

– Ты в присутствии леди, проклятый мерзавец! – рявкнул он и запустил шляпу с холма, где она исчезла за озаренным луной валуном. Помазок глянул на него с ненавистью, казалось готовый взорваться.

Элис распустила завязки сумки, заглянула внутрь и вытащила две асбестовые шапки. Бросив их мне, она стала изучать ее содержимое дальше.

– Серебро Сидни, – сказала она. – Столовое серебро и канделябр.

Затем она достала сумочку с застежками и отщелкнула их.

– Драгоценности – драгоценности Сидни – и изрядное количество монет. Вот еще моя брошь и мое ожерелье…

– Ты ползучий кусок грязи! – Табби грозно занес дубинку над головой Помазка. Тот съежился, уверенный, что сейчас его ударят, но Элис покачала головой.

– В дом его, – сказала она, – быстро.

Не подумав, я схватил Помазка за ворот пальто, крутанул кистью и вздернул его на ноги. Но быстрее, чем я успел что-то сказать, он выхватил из ножен в сапоге короткий клинок и полоснул меня по руке, распоров рукав моего пальто. Я ощутил, как лезвие рассекло кожу, затем острую боль и горячую кровь на предплечье. От неожиданности я разжал руки, отшатнулся и тяжело сел. А Помазок по-заячьи стремительно метнулся в заросли. Табби кинулся в погоню, но скорость была неравной, и когда я присоединился, капая кровью, Помазок уже исчез в сумраке леса.

Вскоре вернулся Табби, казавшийся совершенно несчастным. Я не мог ничего сделать, кроме как произнести извинения, хотя, разумеется, смысла в них не было. Никто из нас не заметил ножа, и всё могло окончиться гораздо хуже.

– Я в порядке, – заверил я Элис, заметив, как она встревожена. И, зажав рану как можно крепче, я подарил ей лучшую из своих улыбок.

Не говоря ни слова, мы вошли в хижину. Фонарь Помазка всё еще горел там, где стоял, когда Табби вынес дверь, которая валялась поперек проема. Комната была завалена крадеными вещами – фарфором, безделушками, картинами, мехами и разной одеждой. Помазок был усердным воришкой. Как он рассчитывал скрыться со всем этим добром, ума не приложу, разве что поблизости ждала телега. Возможно, вернулся только за деньгами и драгоценностями… Однако времени на разгадывание этой загадки у нас не было – возможно, почтовая карета уже готова к отправлению. Болтаясь здесь, мы рискуем привлечь к себе внимание и даже отстать.

Элис обработала мою рану джином, соорудила перевязь из шелкового шарфа, и мы выбрались через заднюю дверь, аккуратно закрыв ее за собой. Элис несла холщовую сумку. Я чувствовал себя превосходно, несмотря на располосованную руку. Мы вернули украденное у Элис и ее племянницы и получили еще две асбестовые шапки в придачу. Мы не прекратили раз и навсегда злодейства Помазка, но поубавили ему ветра в парусах – настоящий прогресс, как по мне, и вся работа заняла лишь полчаса.

Карета ждала во дворе, лошади топали и фыркали, с юга дул свежий ветер со слабым привкусом соли. Джон Гантер с весьма взволнованным видом стоял у нашего багажа. Увидев нас, он, помахивая чем-то вроде мятого конверта, помчался навстречу.

– Мне это сразу, как вы ушли к Помазку, человек один дал, – сообщил мальчик. – Уродливый такой, голова с луну.

– Одет в коричневый твид? – уточнил я.

– Ага, точно.

– Коробейник! – вынес вердикт Табби.

Элис достала из конверта увеличенную фотографию и поднесла ее к газовому фонарю, чтобы разглядеть. И в ту же минуту что-то случилось с ее лицом – оно побелело до прозрачности, став таким, как час назад, когда Элис упала в обморок в гостинице. Потом она овладела собой и протянула отвратительно воняющий химикалиями снимок мне. И я увидел Лэнгдона Сент-Ива, лежащего в деревянном гробу. Но не мертвого, как поначалу мне показалось, а в состоянии помешательства: глаза его были распахнуты неестественно широко, словно он видел какой-то нисходящий на него ужас, руки подняты, пальцы скрючены так, что казались когтями. Внизу на фото кто-то грязным пером нацарапал: «Маяк Бель-Ту. Одиннадцать утра. Приносите камень».

Суть была ясна. Они не выдвигали своих требований раньше, например отправив послание с убегающей из Хитфилда Элис, потому что намеревались усилить его, подчеркнуть фотографией, которая была мерзостно непристойна. Они сделали это довольно быстро – предугадав к тому же наши ходы, а мы-то, идиоты, воображали, что действуем самостоятельно, но на самом деле неизбежно следовали чужой воле.

Я держал фотографию в пламени газового фонаря, пока она не вспыхнула и не сгорела до половины, опалив мне пальцы, а после швырнул ее на булыжник двора и растоптал. Мое еще недавно приподнятое настроение испортилось. Я жалел, что позволил Помазку обыграть себя. Что Табби не дал мне уйти в Хитфилд одному. Что не был в гостинице, когда Коробейник принес фотографию. Ночь внезапно обернулась бурей сожалений. Я говорил себе, что могу еще увидеть всю эту компанию мерзавцев болтающейся на виселице, но это было слабое утешение.

Элис очень спокойно попросила Джона оказать нам еще одну услугу. Она даже сумела улыбнуться мальчугану, уставившемуся на мое окровавленное пальто с немым вопросом. После нашего отъезда, объяснила Джону Элис, ему следует отыскать констебля и рассказать, что, прогуливаясь неподалеку, он увидел, как кто-то выскочил из дома Помазка, причем дверь была окончательно сорвана с петель, и побежал вниз по склону холма. Она вложила монету в ладонь мальчика, и тот кивнул в знак согласия.

Мы втроем уселись в карету с тем же нетерпением, с каким нас дожидался кучер. Наши дела в Блэкбойсе подошли к концу. Власти обнаружат оставшуюся воровскую добычу прежде, чем кто-то еще додумается ограбить хижину. Когда здравомыслие вернется в Хитфилд, а это, видимо, уже произошло, жертвы Помазка смогут по крайней мере вернуть утраченное.

Итак, мы забрались в пустую карету, – она закачалась, словно на волне, когда в нее поднялся Табби. Кучер прикрикнул на лошадей, и экипаж, стуча и скрипя, тронулся к дороге на Дикер. Луна стояла высоко, лес вдоль дороги полнился серебристым сиянием, и свежий ветер раскачивал ветви деревьев.

ГЛАВА 8
НА СТОРОНЕ АНГЕЛОВ

Сент-Ив очнулся внезапно, придя в полное сознание, но без единой идеи о том, где он находился минутой раньше. Теперь он лежал на спине в движущемся фургоне, пропахшем сеном, и с определенным удобством покоился в этой субстанции, вглядываясь в тусклый свет, проникавший сквозь туго натянутый холст. Руки и ноги его были связаны, хотя веревка соединяла лодыжки так, что он мог бы ковылять, будь у него для этого место. Он мог припомнить схватку в Хитфилде, побег Элис, но почти ничего после этого, кроме сомнительного воспоминания о встрече с королевой, принявшей облик исполинской галки, увенчанной высокой золотой короной. Другие образы проносились в его сознании: поездка в Суррей в тележке, запряженной свиньей, полет над Лондоном верхом на гигантском снаряде, выпущенном из пушки в день Гая Фокса, спуск в бездны ада, где он вел долгие разговоры с унылым дьяволом, очень похожим на него самого. Он знал, что сходит с ума и что сейчас он в руках врагов, но сколько это продолжалось, часы или дни, сказать не мог. Не мог он сказать и того, в каком направлении движется фургон; только то, что двигались они с умеренной скоростью, подпрыгивая и сотрясаясь на ухабах дороги.

Через некоторое время возница натянул вожжи, и лошади встали. Сент-Ив закрыл глаза, притворившись спящим. Дверца фургона откинулась, и ночной ветер закружился вокруг него, а с ним пришел и свистящий звук отдернутого брезента. Фургон осел на рессорах, когда кто-то забрался внутрь, потом донесся острый запах нашатыря, сунутого ему под нос, и глаза рывком открылись против его воли. Голос произнес: «Это взбодрит нашего профессорчика». Его тут же выволокли через заднюю стенку повозки и, всё еще связанного, швырнули наземь.

Минуту он так и лежал, ожидая пинков, но мужчины – Сэм Бёрк Коробейник и второй, с рукой на перевязи, – отошли и предоставили его собственной судьбе. Сев, Сент-Ив возблагодарил ее за счастье дышать свежим ночным воздухом и глянул сквозь деревья на луну, стоявшую на якоре среди флотилии звезд, что подсказало ему – они едут на юг. «Бичи-Хед», – подумал он, учуяв теперь запах моря в дуновении ветра. Однако они были не на дороге к Дикеру, а на чем-то вроде широкой тропы через лес, чуть шире фургона.

Неподалеку на небольшой поляне его сопровождающие установили небольшой столик, а рядом «волшебную печь Сойера» с зажженным фитилем. Коробейник налил в котелок воды и поставил на огонь, а затем достал из корзинки свечи, чайник и чашки, каравай хлеба и кусок чего-то похожего на фермерский чеддер; всё извлеченное он сгрузил на столик и аккуратно расставил, словно испытывая от этого особое удовольствие. Зажег свечи и удовлетворенно кивнул.

Однорукий насмешливо оскалился.

– Можно подумать, что ты паршивый содомит, глядя на твои утонченные манеры, Коробейник, – сказал он.

– Это называется цивилизованность, мистер Гудсон, – ответил ему Коробейник. – Моя старушка-мать была очень строга насчет сервировки чая. Она считала, что наше происхождение ведется от ангелов, а не от грязных обезьян, как тщатся доказать некоторые ученые. «Я на стороне ангелов», – говаривала она, суетясь с чайником. Конечно, ей не выпало удовольствия знать вас, мистер Гудсон. Вы бы заставили ее изменить свое мнение. Чашечку чая, профессор Сент-Ив? Прошу прощения, что предложил не сразу, но вы должны сделать скидку на наши непростые обстоятельства.

Сент-Ив не счел нужным отвечать.

– Ах, я и забыл, что вы связаны по рукам и ногам, профессор. Как тут удержишь чайную чашечку. Нам следует развязать руки нашему пленнику, мистер Гудсон. Однако сперва набросьте ему петлю на шею. Тогда вы сможете отвести его в лес, чтобы он там облегчился в безводном клозете матушки-природы. Чай заварится к вашему возвращению. Мы дадим профессору нечто более укрепляющее – может, стаканчик взбадривающего бренди.

– Пусть твоя старая мамаша ведет его в лес, – ответил Коробейнику Гудсон, выплевывая каждое слово.

Затем он перешагнул через низенький столик, схватил круг сыра, откусил здоровенный кусок, выплюнул его себе в руку и бросил сыр обратно. Встав рядом, он принялся жевать, будто корова, разглядывая Коробейника, который спокойно достал из кармана большой складной нож, открыл и, срезав обгрызенный край, отшвырнул его в сторону. Затем подбросил нож в воздух; клинок сверкнул в лунном свете и вонзился в столешницу, задрожав.

– Доктор обязательно оценит ваше сотрудничество, мистер Гудсон, уж это непременно. Он щедрый человек, наш доктор, щедрый. Никого нет щедрее, когда работа сделана хорошо, – Коробейник пристально глядел на Гудсона, явно обдумывавшего свое поведение. Через секунду, заглотив пережеванное, громила с недовольным видом залез в фургон и вытащил кусок веревки; одна его рука по-прежнему болталась на перевязи. Он неуклюже сложил скользящую петлю, подошел к Сент-Иву и, накинув веревку ему на шею, затянул потуже. Теперь пришел черед рук – Гудсон развязал их, пронзая пленника мрачным взглядом.

– Встал и пошел, парень, – велел он, натягивая веревку, и Сент-Иву пришлось кое-как подняться на ноги, чтобы не быть задушенным. Он раздумывал, как бы ловчее отблагодарить наемников Нарбондо коротким броском в лес. Сент-Ив покосился на Гудсона, стараясь оценить, удастся ли повалить громилу, причинив ему как можно больший урон, прежде чем Коробейник вмешается в схватку. Похоже, вряд ли – Гудсон несколько раз намотал веревку на здоровую руку и, без сомнения, удержал бы пленника на поводке, крепко затянув петлю при малейшем намеке на неверное движение. Со спутанными ногами шансов взять верх нет, но даже в этой ситуации стоит предпринять хоть что-то, как только счет немного уравняется.

Когда они снова вернулись на поляну, Коробейник стоял возле фургона, доливая в чашку бренди. Он приветливо кивнул Сент-Иву:

– Глоточек перед сном, профессор? Лучше выпить, пока руки свободны. Это будет выглядеть достойнее.

Ясно, что вопрос был командой. Сент-Ив принял чашку, делая вид, что вне себя от счастья, попробовал бренди и, едва не выплюнув глоток из-за горького привкуса хлорала, со словами:

– Ваше здоровье! – выплеснул отравленный напиток в лицо Коробейнику.

Потом, развернувшись лицом к Гудсону, Сент-Ив вцепился в веревку и, рванув на себя, врезал потерявшему устойчивость громиле коленом в нос с такой силой, что голова того запрокинулась и он рухнул на спину с по-прежнему с намотанной на руку веревкой. В результате Сент-Ива потянуло вперед, несмотря на отчаянные попытки освободиться. Руки Коробейника сомкнулись у него на груди, и он полетел на землю, успев последним ударом впечатать каблук в лоб Гудсона.

Побитый громила с трудом поднялся на ноги, из носа у него лилась кровь.

– Подержи-ка его, Коробейник, – рявкнул он.

Закрепив еще туже веревку на здоровой руке, он отвел ее назад и резко ударил Сент-Ива в скулу; удар рассек кожу. Он ударил бы еще раз, если бы Коробейник не оттащил его.

– Хватит! Поди, принеси воронку. Нет, лучше весь ранец. Давай сюда поводок.

Коробейник снова повалил Сент-Ива на землю и быстро связал ему руки за спиной той же веревкой, что обвивала его шею. Потом ухватил за пояс, приподнял и затолкал в фургон, всё еще жмурясь от едкого бренди.

– В ваших интересах вести себя тихо, профессор, иначе я разрешу Гудсону обойтись с вами по-своему. Вот так. А теперь ложитесь-ка сюда на солому.

Он понадежнее связал Сент-Иву ноги, затянув узлы на совесть, и сходил за валявшейся в грязи чашкой. Приняв от Гудсона ранец, Коробейник вынул оттуда бутылку французского коньяка, бутылочку поменьше, явно от аптекаря, и воронку с длинным носиком. Постучал чашкой о борт фургона, сбивая грязь, и налил туда коньяка с приличной порцией хлорала. Сент-Ив лежал, глядя на луну, взвешивая шансы и не видя реальной возможности хоть что-то предпринять. Сопротивление бесполезно. На этот раз лучше уступить. Когда Коробейник велел ему открыть рот, он подчинился, и в его горле оказался кончик воронки, через которую внутрь устремился обильно сдобренный хлоралом коньяк. Хотя ядовитый напиток и миновал язык, Сент-Ив едва не задохнулся от пахучей горечи отравы.

Дверца была поднята, холстина опущена, и он оказался лежащим во мраке; голова раскалывалась от боли, издалека долетали какие-то звуки – крики ночных птиц, звяканье чашек и стук складываемого столика. Сент-Ив подвигал челюстью и успокоился – несмотря на боль, она не была сломана, а вот хлорал начинал действовать, и это расстраивало.

Фургон снова тронулся, и очень скоро Сент-Ив заскользил в наркотическую тьму. Последние искры его разума были обращены к друзьям – они где-то рядом, и Элис с ними, в безопасности.