Текст книги "Глаз идола (сборник)"

Автор книги: Джеймс Блэйлок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 11
ДЯДЯ ГИЛБЕРТ ВЕДЕТ ПЕРЕГОВОРЫ

Удар, повергнувший Табби наземь, был последним, который нанес смотритель маяка, поскольку больше никто и ничто не сдерживало дядю Гилберта. Старик шагнул вперед, пронзая негодяю плечо, провернул клинок и выдернул его, глядя, как вымбовка со стуком запрыгала по камням. Лицо смотрителя застыло в оцепенении, потому что его судьба ясно читалась на лице противника.

– Привет от капитана Соуни! – прокричал дядя Гилберт и, бросая вперед свой немалый вес, занес клинок над шеей смотрителя. Но тот, весьма разумно присев и перекатившись в сторону, повалился на камни – оружие просвистело в воздухе, а его обладателя развернуло вполоборота. Смотритель кое-как встал на четвереньки и боком, по-крабьи, принялся отползать в сторону луга, волоча ногу и зажимая плечо. Похоже, надеялся удрать, но именно в эту минуту из тумана вынырнул Хасбро с пистолетом в руке и взял негодяя на мушку.

Табби потихоньку начал приходить в себя – зашевелился, попытался сесть; лицо его было покрыто запекшейся кровью, как и у дяди Гилберта. Старик некоторое время стоял, тяжело дыша – грудь так и ходила ходуном, потом подобрал упавшие ножны и снова превратил клинок в трость. Когда Табби удалось встать на ноги, оба Фробишера следом за Хасбро и его пленником двинулись к домику смотрителя, дверь которого оказалась распахнута.

– Боже, как удачно вам случилось оказаться рядом! – с чувством сказал Табби Хасбро. – Наверное, всё скрывал этот проклятый туман?

– Наверное, – ответил Хасбро, осторожно пересекая порог дома и держа наготове пистолет. Их глазам открылась единственная просторная комната с камином точно посередине противоположной стены; обгорелые поленья еще тлели. Спальное место в нише, с занавеской, ныне полуотдернутой, и длинным шнуром для манипуляций ею, находилось справа в дальнем углу. Слева имелся закуток-уборная – пустая, как позволяла заметить хлипкая дверь, открытая нараспашку.

В основном помещении располагались узкий обеденный стол с парой стульев, стоявших под окном, выходившим на восток, мягкое кресло возле очага, полка с парой тарелок и чашек, приколоченная возле чугунной плиты. На трехногом умывальнике стояли тазик и кувшин, рядом висело полотенце. А в углу громоздились открытые деревянные сундуки с каким-то содержимым – из упаковок выглядывали непонятные куски меди и железа.

– Вот вам доказательства! – заявил дядя Гилберт, кивая на сундуки. – Наш здешний парень убийца, или я король Георг.

Хасбро шагнул через комнату к занавесу кровати, медленно отвел его в сторону, держа пистолет наготове. Там никого не оказалось, но явно кто-то, не пожелавший присоединиться к схватке у маяка, покинул помещение совсем недавно.

– Посиди-ка в кресле, дружок, – велел смотрителю Табби, махнув своей терновой дубинкой. И тот плюхнулся на сиденье, по-прежнему сжимая плечо, хотя никакого видимого кровотечения больше не наблюдалось.

Хасбро, убрав пистолет в карман, заглянул в верхний сундук, который явил ему небольшие наборы стеклянных и металлических трубок разного размера и нечто вроде трехстворчатого зеркала величиной с его ладонь. Слова «Эксетер Фабрикейторз» были выжжены на деревянных боках сундука.

– Это всё для фонаря наверху, – сказал смотритель, дернув головой. – Собственность короны.

– Собственность лорда Басби, полагаю я, – жестко парировал дядя Гилберт. – Но мы вычерпаем все это до донышка!

Хасбро кивнул.

– Именно, – сказал он. – Я бы отлучился, если у джентльменов всё в порядке. Мои спутники будут тревожиться, если я останусь тут. Возможно, вы захотите подняться на маяк? Если прибор всё еще там, на что особой надежды нет, вам хорошо бы разобрать его. Тогда до скорого рандеву, не так ли?

– Именно так, – согласился Табби. – Мы выйдем, как придет время.

Хасбро шагнул за порог и пропал в тумане.

Дядя Гилберт некоторое время глядел ему вслед, а затем тихо притворил дверь.

– Нам обоим необходимо совершить омовение, Табби, – сказал он и прошел к трехногому умывальнику, налил воды в тазик и, намочив в ней полотенце, оттер высыхающую кровь со своего лица, глядя в зеркало, висевшее на стене. Табби, готовый проломить смотрителю череп терновой дубинкой, если тот вдруг пожелает что-то предпринять, дежурил у кресла. Затем они поменялись местами, и, пока Табби умывался, смотритель маяка нервно поглядывал по сторонам, то на одного, то на другого.

– Не возражаете, если человек выкурит трубочку? – спросил он.

– И кто же этот человек? – поинтересовался у него дядя Гилберт. – Здесь нас всего двое, и ни у одного такой привычки нет.

Смотритель тупо уставился на него.

– Да я просто подумал, что можно бы…

– А! – сказал дядя Гилберт, тяжело опираясь на свою трость. – Меня сбило с толку употребление вами слова «человек». Но я полагаю, что даже скудоумная рептилия вроде вас может выучиться набивать трубку. Ну тогда ладно.

Смотритель вытащил из кармана куртки бриар, с опаской покосившись на дядю Гилберта. С выражением лица, достойным горгульи с готического собора, старик наблюдал, как смотритель заталкивает табак в чашечку и уминает его шляпкой десятипенсового гвоздя, вставив трубку между зубов и доставая люциферову спичку из жилета. Потом тот чиркнул спичкой о подошву башмака и поднес ее к трубке. Тогда дядя Гилберт взмахнул тростью и вышиб трубку у смотрителя изо рта. Она застучала по полу, крутясь, и остановилась у ноги Табби. Табби взял свою палку и толстым концом вдребезги разбил чашечку и отломил чубук.

– Теперь тяга будет как у печной трубы, – сообщил он, добродушно кивнув и вешая полотенце на крючок.

– Выкинь его в Канал, если шевельнется! – велел дядя Гилберт. После этого он шагнул в спальный чулан, обнажил клинок и срубил шнур, висевший у занавеса. Вернувшись с обрезком, он принялся привязывать смотрителя к стулу, а тот молчал, как немой, и лишь взгляд его, полный злобы и страха, перебегал с одного Фробишера на другого.

– Будь хорошим мальчиком, Табби, разведи огонь, – ласково сказал дядя Гилберт. – Яркий, славный огонь, горячий, как двери Гадеса[55]55
  Название ада в древнегреческой мифологии.


[Закрыть]. Мы пока сходим наверх проверить фонарь, а потом посмотрим, умеет ли наш друг петь.

Он ухмыльнулся в лицо смотрителю. Табби свалил наколотые поленья на каминную решетку, и пламя быстро охватило их, выбрасывая искры в трубу камина. А Фробишеры вышли за дверь и направились к маяку, в который попали без малейшего труда.

В прихожей обнаружились несколько ящиков Басби – все пустые, не считая комьев упаковочной стружки. Вверх уходила винтовая лестница, и по ней предстояло подняться на довольно приличную высоту. Дядюшка Гилберт пыхтел, но мужественно лез, Табби двигался пободрее, но оба всё же несколько утомились, пока достигли цели – верхней камеры маяка, где горели большие лампы с сильно выкрученными фитилями; масла в них было залито доверху.

Снаружи по кругу тянулся широкий балкон, выйдя на который Табби и дядя Гилберт заметили прикрученную мощными болтами к перилам двуярусную платформу, вынесенную за пределы балкона.

На нижнем ее этаже было установлено нечто, выглядевшее как большой, с колесо тачки, отлично откалиброванный компас с несколькими стрелками и круговыми шкалами. А вторая платформа, оснащенная множеством шестеренок и рычагов для подъема и вращения, оказалась пуста. Но мусор в ящиках на первом этаже свидетельствовал о том, что тут находилась лампа-излучатель Басби – ее наводили на цель, как дальнобойную пушку.

Больше на маяке делать было нечего, и Фробишеры, бодрым шагом спустившись по лестнице, снова вышли на луг, под весеннее солнце. Утро разгоралось, туман почти растаял. Дядя Гилберт хорошенько пнул входную дверь домика смотрителя, чтобы пленник, который при виде экзекуторов задергал ногами, будто пытаясь убежать как можно дальше, был посговорчивее.

– Сунь кочергу в огонь, Табби! – крикнул старик. – Я этой лживой собаке вытоплю глазные яблоки, словно мармелад!

Он жестоко расхохотался в лицо смотрителю, затем отошел и, прищурившись, оглядел его.

– Молись, парень, если тебе есть чем. Это ты убил капитана Соуни. Ты признаешь это еще до того, как мы с тобой закончим.

– Чертов капитан Соуни! – завопил смотритель. – Я его не знаю! Ты спятил!

– Он был твоим предшественником, жаба ты брехливая! – рявкнул дядя Гилберт. – Человек, которого ты столкнул со скалы!

– Со скалы? Меня прислали из Тринити-Хауз[56]56
  Правительственная организация, отвечающая за навигацию в территориальных водах Великобритании.


[Закрыть], клянусь богом! Я был вторым смотрителем на Дуврском маяке, и за мной из Истборна приехал агент. Сказал, что капитан Соуни шмякнулся вниз головой с вершины Хеда, и я буду его замещать, вроде временно, пока не пройду испытательный срок. Клянусь могилой моей матери!

– И как тебя зовут? – спросил с неожиданно появившейся на лице приятной улыбкой дядя Гилберт.

– Стоддард. Билли Стоддард, ваша честь.

– Билли, да? Звучит как имя для хорошего парня, ведь так? Странно, что убийца носит славное имя вроде Билли. Едва ли похоже на правду. Как там кочерга, племянничек? Нагрелась?

– Докрасна! – отрапортовал Табби, держа светящуюся кочергу.

– Вот и здорово! Начнем с глазных яблок. У него их два. Когда первое взорвется, у него появится шанс обдумать свои поступки, как советует Старая книга[57]57
  Имеется в виду Библия.


[Закрыть]. Видел когда-нибудь, как лопаются глаза овцы, когда варят ее голову, Билли?

Смотритель таращился на старика, разинув рот.

– Сначала они разбухают почти в два раза. Потом выскакивают из глазниц и лопаются, как сосиска на сковороде. Французы любят глазные яблоки. Они их едят вилочками для улиток. Мне рассказывали, что хорошо приготовленные овечьи глаза имеют густоту майонеза, но отчетливый привкус баранины, что, конечно, неудивительно. Теперь дай кочергу мне, племянничек, пока она не остыла. Надо, чтобы шипело как следует.

Табби осторожно протянул железяку, испытывая некоторое смущение. Дядя Гилберт, похоже, слетал с резьбы – несчастливое стечение обстоятельств для смотрителя маяка.

– Возьми-ка его за волосы, Табби, и держи крепко, – велел старик. – Он может дернуться, когда кочерга погрузится в глазное яблоко. Тебе понадобится вся твоя сила. Хотя если он рванется вперед, она поджарит ему мозги, и он будет бесполезен для нас, как и для всех прочих, бедный засранец.

Табби сделал, как было сказано. Если дядя Гилберт спятил и в самом деле собирается выжечь парню глаза, он просто повалит кресло набок…

Прищурившись на дымящийся конец кочерги, старик поднес ее к лицу смотрителя, так что оставался всего дюйм до цели. Пленник смотрел на него, словно кролик на змею.

– Держи его как следует! – прикрикнул дядя Гилберт на Табби.

Тот крепко стиснул смотрителя, вдавив носок башмака в ножку кресла. А смотритель плотно зажмурил глаза и вывернулся вбок, насколько смог.

– Веки лучше поберечь, Билли! – рявкнул дядя Гилберт ему в лицо. – Но если тебе всё равно, я не отвечаю. Зажми его намертво, Табби! Его время пришло!

– Иисусе, Мария и Иосиф! – взвыл смотритель, задыхаясь и крутя головой так, словно пытался просверлить дыру в небесах.

– Думаю, он проглотил язык, – будничным тоном сказал дядя Гилберт. Он вручил Табби кочергу с приказом сунуть ее снова в огонь. Смотритель глядел на это, хватая ртом воздух. – Ну что, друг мой, что ты знаешь о гибели капитана Соуни? Слушай меня хорошенько, ей-богу, ты расскажешь нам всё или отправишься по Даунсу безглазым, как нищий попрошайка!

– Вот ни черта совсем! – выдохнул смотритель. – Клянусь тебе. Мне сказали, что он навернулся с верхушки Бичи-Хед. Тринити-Хауз послал меня на испытательный срок. Полгода на половинном жалованье смотрителя и маленький домик – лучше, чем вторым в Дувре, говорю тебе, и я приехал со своим барахлом.

– Однако сейчас ты привязан к креслу, Билли, вот-вот потеряешь свои глаза и богу ведомо, что еще. Ты напал на нас двоих на крыльце, снаружи, когда мы задали мирный вопрос, и у тебя эти деревянные сундуки, полные добра лорда Басби. Непохоже, чтобы ты был невиновен, Билли.

– Лорда Басби! И его не знаю! Мои они, сундуки эти. Сюда все приносят всякую дребедень, не видите, что ли? Чертовы ученые. Развели тут свою лавочку на маяке. Ну дали мне пару фунтов, чтобы приглядывал, но убийство?.. Богом клянусь, мне человека не убить.

– Совсем недавно тебе это почти удалось, когда уложил нас обоих вымбовкой, – возразил дядя Гилберт.

– Вы же меня тоже лупили!

– А кто еще был в доме? – внезапно спросил Табби.

– Парень. Просто парень. Один из них, говорю вам.

– Что за парень? Как зовут? Быстро!

– Они его звали Помазок. Он что-то такое делал для них.

– А кто эти «они», Билли? – задал следующий вопрос дядя Гилберт.

– Троих знаю, кроме доктора, он эту штуку пристраивал.

– Доктор, точно был среди них? – потребовал подтверждения Табби. – Он пришел и ушел? Оставил тебя следить за всем?

– Ну да. Пару дней назад.

– Они должны были разбить лагерь где-то неподалеку.

– Думаю, в Истборне… – начал было смотритель, но дядя Гилберт мотнул головой, и тот умолк.

– Так не пойдет, Билли. Они не станут скакать, нахлестывая коней, в Истборн и обратно. Это неразумно. Не назову то, что ты рассказал, гнусной ложью, но это что-то на нее очень похожее. – Старик устало покачал головой. – Как сказал поэт, под раскаленную кочергу любой поет фальцетом.

– Да он меня укопает, непонятно, что ли!

– Кто «он», Билли?

– Чертов доктор. Вы его не знаете! Иначе бы не обращались со мной так. Сразу бы поняли, чего это я.

– Я отлично понимаю, – ответил дядя Гилберт. – Вижу собственными глазами. Ты привязан к креслу, а я собираюсь выжечь тебе глаза. Чего тут не знать? Но ты ведь уже сдал своего доктора, понимаешь, Билли? Он знает, что ты говорил с нами. И в курсе, что мы что-то от тебя узнали. На твоем месте я бы всё рассказал и сделал бы ноги. В доках Истборна всегда найдется местечко. Плавание года на два надежно обезопасило бы тебя. Хотя слепому трудно наняться на судно…

– Богом клянусь, я бы так и поступил! – завопил смотритель. – Мне эта работа вот ни на столько не нравится, и доктор не нравится! Спросите меня, и я вам отвечу по чести, но капитана Соуни я не убивал.

– Тогда где лампа доктора? Живо!

– Они ее забрали. Прошлой ночью. Эксперимент кончился, сказали. Почти все убрались. Потом Помазок заявился сюда два часа назад и сказал, что влип и поспал бы чуток, и я его пустил. Какой вред от сна.

– И где они? Куда они спрятались? И никаких выдумок! Расскажешь, и уберешься целым и невредимым.

Смотритель посидел, раздумывая, словно принимая трудное решение, и начал говорить.

ГЛАВА 12
ОКНО В МИР

Мы тихо стояли у входа в пещеру. Конечно, Помазок скользнул именно туда. Негодяй исчез с маяка, чтобы не ввязываться в схватку с Табби, и маловероятно, что он намеревается заманить нас во тьму и напасть, ведь он не знает, что мы здесь. Я взглянул на часы и удивился, поняв, что утро почти прошло. Была половина десятого – еще час тридцать минут до передачи выкупа.

– Куда? – шепнул я.

– Дадим ему еще минуту-две и затем двинемся за ним в скалы, – ответила Элис. – Он выведет нас куда-нибудь. Наше счастье, что он сбежал в лес тогда, в Блэкбойсе.

«Надеюсь», – подумал я.

– А что с другими – Табби и дядей Гилбертом?

– Они взрослые люди, – сказала она. – Отлично справятся сами.

Чайки вились вокруг нас, из трещин в мелу вылетали какие-то мелкие морские птицы и возвращались обратно в свои норки. Хищники парили в восходящих потоках, поднимаясь всё выше и выше. Дядя Гилберт наверняка сообщил бы нам названия всех этих пернатых. Ветер с моря становился пронизывающе-свежим. На западе тянулись Семь Сестер[58]58
  Группа древних меловых скал вдоль побережья в Восточном Сассексе.


[Закрыть], а внизу неумолчно шумел прибой. Низкая бурая дымка у горизонта была, скорее всего, побережьем Франции.

Мы шагнули в сумрак пещеры и снова подождали, давая глазам привыкнуть к темноте. Оказывается, подземелье сразу после входа расширялось – мы оказались в чем-то вроде просторного круглого зала. В куполообразном потолке была дыра, откуда лился свет. Через минуту я понял, что мы туг не одни – пещера кишела разнообразными ползающими и летающими тварями. Мотыльки огромных размеров порхали в воздухе, насекомые в хитиновых панцирях разбегались по полу, замусоренному тем, что явно было костями, возможно окаменелыми, осколками кремня и морских раковин. Сверху капала вода, питавшая многочисленные ручейки, весело струившиеся по стенам и собиравшиеся в довольно полноводный, но мелкий поток, который убегал куда-то вдаль. Сорока или пятьюдесятью футами дальше его и стены озарял свет, проникавший из еще одной дыры.

Элис решительно направилась туда, и я пошел следом за ней, отчаянно стараясь не шуметь, хотя мусор на полу скрипел и скрежетал при каждом нашем движении. Вторая дыра располагалась на уровне наших голов и казалась естественной трещиной в скале. Однако кто-то расширил ее и обтесал края – мел был почти белым там, где его недавно обработали. Дальше подземный зал превращался в тоннель, стены которого были серыми, с черными пятнами и красными потеками, тут и там проступали жилы кварца и кремня. Поток здесь бурлил сильнее – вероятно, его дополнительно питали воды, столетиями просачивавшиеся с поверхности и растворявшие мел.

Мы шли сквозь темноту, снова и снова ступая в поразительно холодную воду – обувь давно промокла, а проход вел вниз, иногда очень круто. Воздух был затхлым, но я ощутил запах соли и внезапно за поворотом стены увидел третье окно, в этот раз почти на уровне пола – света оно давало мало, но позволяло увидеть, что впереди тоннель снова поворачивает раз и другой. Время тянулось бесконечно. Мне казалось, что мы можем легко пройти под всем Бичи-Хед и добраться до одной из Семи Сестер, если не окажемся при таком темпе спуска раньше на уровне моря.

Однако потом проход выровнялся, и в темноте перед нами замаячил крохотный огонек, окруженный золотым ореолом. Вблизи оказалось, что это большой светильник, установленный в специально вырубленной нише. Он вмещал, должно быть, пару пинт лампового масла, что означало наличие кого-то, постоянно доливавшего горючее, чтобы фитиль не погас, – кого-то, кто, возможно, совершал именно сейчас очередной обход вверенной ему территории. Хотя это особого значения не имело, нам оставалось только идти дальше, будучи настороже, пытаясь угадать, нет ли движения в далеких тенях, а в журчании воды – звука чьих-то шагов. Мы одолели еще несколько футов и оказались в довольно просторном подземном зале, пол которого был тщательно выметен, куски мела свалены в кучу у дальней стены и накрыты перевернутой тачкой. Похоже, мы добрались до обитаемых мест, что подтверждала и самая настоящая широко распахнутая дверь, встроенная в специально вырубленный в мелу проем. И там, в соседнем помещении, горел свет. Поначалу всё было тихо, воздух мертвенно неподвижен, а потом что-то задвигалось и зашуршало.

Я пожал плечами и кивнул Элис на проем. Она кивнула в ответ, я обогнал ее и молча шагнул туда. Если одному из нас придется сунуть голову в логово льва, пусть это буду я. Распластавшись по стене, я вывернул шею, чтобы заглянуть в помещение, и увидел… собственное мутное лицо, смотревшее из того, что напоминало зеркало с подсветкой, вставленное в деревянный гардероб.

Признаюсь, неожиданное зрелище ошеломило меня, но я мигом собрался, как только появилось другое лицо, уставившееся на меня из глубины стекла, – гримасничающее лицо доктора Игнасио Нарбондо, сидевшего на кресле с колесами спиной к двери. Он смотрел на меня без малейшего признака удивления. Я незаметно махнул Элис, всё еще скрывавшейся за мной, отсылая ее прочь, молясь, чтобы она исчезла во мраке. А затем спокойно, будто меня пригласили, вошел в комнату.

Надо заметить, что я всего несколько раз видел Нарбондо воочию, и больше – на расстоянии. Он был одним из тех людей, которые держатся в тени, живут в отдаленных деревенских домиках или обустраиваются в трущобах Севен-Дайэлз или Лаймхауза. Полиции он был практически неизвестен – тот тип злых гениев, чьи махинации осуществляются посредством людей, которыми легко манипулировать с помощью жадности или страха. Гномьи черты, невысок, хотя довольно крепок, и бледен, как лягушачье брюхо. И еще в нем был какой-то изъян, хотя я не назвал бы его уродом, – отпечаток то ли порока, то ли душевной болезни, который вы замечали или, скорее, чувствовали сразу. В нем ощущалось что-то мерзкое, бесчеловечное, свирепое и расчетливое одновременно, что делало его похожим на алчущего дьявола. Вообразить Нарбондо наслаждающимся свежеванием мелких зверьков было легко, а представить, что чашка чаю или пинта эля приносит ему удовольствие, – невозможно. Бродячая собака кинулась бы под экипаж, лишь бы избежать встречи с ним.

Нарбондо сидел в своем кресле и смотрел на меня, явно ничуть не огорченный моим появлением.

– Вы приобщитесь к чуду, мистер Оулсби, – сказал он, показывая на зеркало.

И тут я понял, что масляные лампы, стоявшие в стенных нишах овальной комнаты, потушены, однако пространство озарено бледным сиянием, исходившим от вделанных в мел стеклянных дисков, похожих на полные луны. Каким-то образом Нарбондо сумел перекачать солнечный свет глубоко в скалы, будто воду. Мебели, кроме кресла и гардероба с зеркалом, а вернее, короба, в который уходили толстые трубы, начинавшиеся где-то над потолком пещеры, не было. Перед Нарбондо стоял корабельный штурвал со сложным набором передач и рычагов, наверняка соединенный с неким механическим устройством, размещавшимся в гардеробе.

Отражение, как я упоминал, было скверного качества. Черты моего лица расплывались, словно я глядел сквозь жар, поднимающийся от нагретой летним солнцем мостовой. Но потом я заметил какие-то движущиеся тени и стал смотреть за мерцающую поверхность, и там, к моему глубокому изумлению, обнаружился панорамный вид внешнего мира – вид призрачный, словно часть реальности испарилась при путешествии сквозь перископ. Я увидел полосу деревьев, несомненно бывших краем леса Южного Даунса, а за ними луг и нашу рощицу, где остался мой недоеденный сэндвич и в походном чайнике лежал изумруд. А за рощицей по тропинке шел Хасбро, только что спрятавший свои часы в жилетный карман.

Нарбондо повернул штурвал, в точности как если бы он вел судно через пустынный Даунс, следуя за продвижением Хасбро. В стекле появились маяк и домик смотрителя, а за ними – край утеса и небо над Каналом. Хасбро остановился перед дверью домика, поднял руку и постучал. Час выкупа настал. Дверь отворилась, однако тот, кто открыл ее, оставался в тени. На миг всё застыло. Без сомнения, этот кто-то говорил, но я, разумеется, ничего не слышал. Затем Хасбро сделал полшага назад, повернулся к скалам и медленно повалился навзничь. Из глубины дома выступил человек с револьвером в руке и с минуту постоял, глядя на нашего поверженного друга. Это был Сэм Бёрк, Коробейник. Наклонившись, он обшарил карманы Хасбро и достал то, что искал. Хасбро зашевелился, пытаясь сесть, но Коробейник занес револьвер и ударил его в висок, а потом втащил обмякшее тело в домик. Через минуту негодяй вышел и затворил за собой дверь.

И, что было совсем странно, перед тем как направиться через Даунс к скалам и скрыться со сцены, которая теперь была ну просто открыткой с маяком Бель-Ту, он очень торжественно помахал мне – или нам. Ужас того, чему я стал свидетелем, подчеркивался полной тишиной – немое шоу жестокости.

– Что скажете, мистер Оулсби? – спросил Нарбондо. – Вы только что были свидетелем маленького чуда науки, учитывая, что мы с вами в трех сотнях футов под поверхностью земли. Разве это не изобретение столетия? И все устроено с помощью зеркал, как цирковой фокус.

Я смотрел на Нарбондо в каменном молчании, которое он принял за приглашение к дальнейшим объяснениям.

– Представьте себе что-то вроде Момусова стекла, но направленного наружу, а не внутрь. Само стекло изготовить нетрудно, но вот необходимость прокладки тоннелей сквозь мел – это уже другое. Я создал механического крота, чтобы добуриться до поверхности, а затем применил набор медных труб с зеркалами высочайшего качества полировки разной формы и увеличения. На самом деле это игрушка. Но устаешь сидеть в пещерах, понимаете, и хочется взглянуть на мир. Печальный случаи с леди Шалот[59]59
  Персонаж поэмы А. Теннисона «Волшебница Шалот» (1842) о леди Элейн, героине Артурове кого цикла, видевшей мир только в волшебном зеркале.


[Закрыть] Теннисона приходит на ум…

– Коробейник знал, что за ним наблюдают, да? – поинтересовался я. – Почему он махал нам? Это что, всего лишь забава? Может, надувательство?

– Это означало только то, что он выполнил свою работу.

– Да уж, это мы видели.

– Нет, мы не это видели. Мы видели, как он исполнил первый этап – выстрелил в вашего Хасбро. Коробейник воздержался от непосредственного убийства этого человека, однако и оставить его на волю случая никак не мог. Как вы видели, Коробейник втащил его внутрь, где должен был осмотреть его рану и привязать к стулу. А теперь отметьте вот что: в комнате рядом с ним находится адская машина с простым часовым механизмом. В ней довольно взрывчатки, чтобы стереть в пыль маяк и изменить очертания Бичи-Хед. Если только я буду огорчен качеством изумруда, мы оставим вашего друга сидеть там, пока она не сдетонирует. В крайнем случае он умрет от потери крови.

Я повернулся на каблуках и, охваченный холодной яростью, кинулся к двери. Там на куче обломков лежали инструменты. Забью гада до смерти лопатой, как червяка, он и есть червь!

Но в дверях стояли двое, и я едва не врезался в них, и более мелкий – конечно, всё тот же Помазок – подставил мне подножку, и я растянулся на земле. Второго я прежде не видел. У него была рука на перевязи, и я быстро догадался, что это не кто иной, как вагонный вор. В здоровой руке он держал пистолет. Я ясно ощутил, что пистолеты, особенно в руках врагов, меня не вдохновляют на подвиги. Медленно поднявшись, я исподтишка огляделся, ища Элис, и с облегчением нигде ее не увидел. Помазка вроде бы забавляла встреча со мной – нет, он просто лопался от гордости, что снова одолел меня.

– Довольно, джентльмены, – велел Нарбондо. Он возник позади меня в отворенной двери, лицо скрывала тень. – Не позволите ли вы мне одолжить ваше оружие, мистер Гудсон, чтобы проводить нашего доблестного мистера Оулсби в комнату, где его компаньон вкушает отдых? А вы вдвоем можете завершить доставку нашего груза на корабль. Мы отплывем с приливом.

Мистер Гудсон выполнил указание, и оба молча ушли. Я остался с Нарбондо, который махнул пистолетом, и мы снова вышли в нисходящий тоннель; вход в него был почти невидим в темноте. Скоро, однако, мои глаза привыкли, и я смог видеть дорогу в неярком пламени редких масляных ламп. Эта часть пещеры представляла собой путаницу темных конурок и переходов, впрочем, в двух горели лампы и стояли бутыли и ящики, словно это был тайник контрабандистов. В любое другое время меня бы это живо заинтересовало, но мой ум непрестанно возвращался к Элис и к тому, что делать с пистолетом.

Нарбондо шел позади, очень близко, я почта ощущал прикосновение оружия к своей пояснице, словно и он тоже испускал некие физические лучи. Я рассчитывал, как на повороте отобью руку, держащую пистолет, и впечатаю доктора в стену. Я уже собрался сделать это и напрягся для броска, но, похоже, потратил на размышления слишком много времени – туннель стал круче, обернувшись узкой лестницей, вырубленной в мелу. Стена пещеры справа от меня внезапно исчезла, и мы оказались на открытом пространстве – теперь лестница шла снаружи утеса, а рядом уходила вниз бездна высотой в сотню футов, куда любое быстрое и неточное движение могло меня отправить.

Солнечные лучи кое-где падали на меловые ступени, пахло морской водой и водорослями, внизу шумел прибой, в небе парили птицы. В конце пути мы оказались в гигантском морском гроте. Мелкие волны пробегали по поверхности скрытого под утесом заливчика, осыпая брызгами рухнувшие скалы. У деревянного причала стояла субмарина Нарбондо, и даже в сумерках пещеры я различал блики света в иллюминаторах и тень спинного плавника. Было понятно, что доктор дожидался лишь упрочненного изумруда, чтобы уйти в глубину. Когда он добьется своей цели, то просто исчезнет в глубинах, всплывая по желанию пролить безумие на какой-нибудь ничего не подозревающий уголок мира.

Лестница заканчивалась на естественном меловом выступе, ровно обтесанном, чтобы получилась площадка футов двадцати в длину и ширину. Второй пролет спускался от площадки на дно пещеры, до которого было футов пятьдесят. Совсем рядом с нами находилась деревянная дверь, укрепленная дубовыми брусьями. Рядом, на деревянных колышках, висели четыре асбестовых шлема Помазка, выглядевших совершенно неуместно в огромном подземелье.

– Я бы попросил вас отойти от двери, мистер Оулсби, – сказал Нарбондо вежливым тоном, который стократно усилил мое желание придушить его. – У вас вид отчаянного человека. Если вы хотите вернуться в компанию вашего друга-профессора, вам лучше надеть один из этих восхитительных головных уборов. Если же, с другой стороны, вам захочется метнуться вниз по ступеням, мне придется стрелять вам в спину, но могу заверить, что в этом случае вы увидите своего друга поющим в небесном хоре. И ради всего святого, помните о той адской машине. Бедный связанный человек наверху думает только о ней. Если всё пойдет хорошо, вам, вероятно, выпадет возможность оказать ему услугу и спасти его, вне всякого сомнения, бесценную жизнь. Короче говоря, судьба ваших друзей очень сильно зависит от вашего поведения, так что умоляю, не валяйте дурака.

Я отошел, как он и попросил, и выполнил все пожелания. Сняв один из шлемов с колышка, он бросил его мне. Я надел его, наблюдая, как Нарбондо плотно натягивает второй на уши, держа пистолет и неотступно следя за мной с полуулыбкой, словно всё это его слегка забавляет.

– Теперь буду вам благодарен, если вы отворите дверь и войдете, – сказал он.

Послушно вынув брус из гнезд, я отставил его в сторону, потянул створку наружу и оказался в небольшой пещере с окном, через которое задувал крепкий бриз, поднимая пыль с пола. На деревянной платформе стояла лампа Басби, линзы неярко поблескивали слабым зеленым сиянием. За нею виднелось множество склянок и проводов – бунзеновская батарея, которую я заметил в лаборатории Басби в Скарборо. Наверху был маленький столик с колбами и склянками разных химикалий. Слева от двери имелось нечто вроде длинной скамьи, вырезанной прямо в стене, а на ней стоял открытый деревянный гроб, который я видел на фотографии, доставленной в гостиницу. Нижняя часть крышки гроба была привинчена. В нем лежал Сент-Ив, глаза его были закрыты. За веками я улавливал движение, словно он видел сны, и его лицо оживало почти театральной мимикой в череде мгновенно сменяющихся эмоций. Глаза профессора открылись, – он издал быстрый вздох, – а затем снова закрылись, и всё тело задергалось.