Текст книги "Враг престола"

Автор книги: Дмитрий Гарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 24 страниц)

Какое–то время горы молчали, будто обдумывая его слова.

– Ты выходить к нам, Ош. Один выходить. Мы думать.

Ош собрался выйти из–за укрытия, но в его плечо впились пальцы Зоры.

– Ты совсем сдурел? – прошептала девушка. – Они же прикончат тебя.

– А какой у нас выбор?

Он хотел убрать её руку со своего плеча, но Зора сама отдёрнула её.

– Если они меня убьют, попытайся увести остальных.

– Если они тебя убьют, – прошипела Зора, – я унесу отсюда головы этих тварей.

Ош вышел из–за камней, подняв лук над головой. Он стянул меховой капюшон, чтобы нападавшие могли лучше его рассмотреть. В любой момент он ожидал стрелы, которая пронзит его грудь, живот или шею, но невидимки медлили.

– Хватит, – остановил его голос орка. – Ты бросать лук. Я выходить.

Ош повиновался. От скалы словно отделился кусок снежного покрова, тихо упав на дно ложбины. Присмотревшись, Ош понял, что это вовсе не снег, а приземистая фигура, закутанная в белое меховое одеяние.

Распрямившись во весь свой небольшой рост, незнакомец двинулся к Ошу. Оказавшись на расстоянии пяти–шести шагов, он остановился, откинув капюшон.

Никогда ещё Ош не видел таких орков, Приземистый крепыш с бледно–серой кожей зарос густыми белыми волосами, покрывающими голову и большую часть лица. Только заострённые уши и большие янтарные глаза выдавали в нём сородича.

– Каршас Охотник. – Незнакомец стукнул себя кулаком в грудь.

– Племя Белой Головы.

– Ош, – с невольным облегчением ответил Ош, повторяя жест.

– Племя Ургаша.

– Зачем вы идти в большой каменный дом человека?

– Мы идём напасть на них, – честно сказал Ош, надеясь, что ему поможет нелюбовь горных орков к людям.

Каршас критически осмотрел Оша и остальных орков, всё ещё прячущихся за камнями.

– Глупо, – заключил коротышка. – Слишком мало. Вы все умирать.

– Мы не будем биться с ними сами, – пояснил Ош, указав на юг.

Там большое войско. Нам нужно только открыть ворота.

– Большое войско? – заинтересовался Каршас. – Орки?

Ош пожалел, что сказал об этом. Теперь ему нужно было как–то ответить на этот неудобный вопрос. Он опасался, что может потерять расположение сородича, если раскроет всю правду.

– Люди, – честно ответил он.

На мгновение бородатое лицо Каршаса нахмурилось. Большие глаза превратились в жёлтые щёлочки. Ошу вдруг почудилось п этом взгляде что–то знакомое.

– А ты хитрый, Ош, – внезапно улыбнулся коротышка, погрозив Ошу пальцем. – Хотеть заставлять один человек убивать другой человек? Нам нравится. Мы не любить людей.

– Ты поможешь нам, Каршас из племени Белой Головы?

– Вы идти за нами. Мы показать вам путь в большой дом. Скрытый путь. Никто не знать.

Каршас повернулся к склону ложбины, подав сигнал своим соплеменникам, На глазах Оша заснеженная гора буквально родила ещё четырёх коренастых орков в таких же белых меховых одеждах. Их способность оставаться незамеченными поражала.

В свою очередь Ош призвал и своих орков покинуть укрытие.

– Вас всего пятеро? – немного удивился Ош, вновь обратившись к Каршасу. – И вы убили всех этих людей?

– Да, – гордо подтвердил коротышка, демонстрируя трофейный кинжал. – Они не мочь убить то, что не мочь увидеть.

Не теряя времени, горные орки принялись обирать тела двух убитых соратников Оша, забирая всё более–менее полезное.

– Ах, вы… – возмутилась Зора, но Ош остановил её:

– Пускай берут. Их добыча.

– Вы идти? – Пересекая ложбину, Каршас призывно махал им рукой.

– Я им не доверяю, – тихо сказала Зора, сжав покрепче копьё. – Они что–то скрывают.

– Ты никому не доверяешь, – усмехнулся Ош, перекинув лук через плечо. – Идём.

Вслед за нежданными проводниками отряд Оша направился вглубь Железных гор.

Глава третья
Муаз’аммаль

Солнце пробуждает нас ото сна. Так оно пробудит и их, окрасив ночь кровью и пламенем. И вскипит море, и обрушатся небеса на твердь, и возопиют живые забытым: спасите нас! И услышат ответ лишь те, кто не пустил ложь в сердце своё.

Назим Кус'Рулах.

«Слово о муаз’аммале». Перевод

Чёрные, как уголь. Тяжёлые, как вина. Доспехи сидели напротив Эдуарда немым железным человеком. Боевые шрамы, покрывающие металл, выглядели так, словно были сделаны вчера. Ни ржавчина, ни плесень не тронули древней брони, словно её окружал незримый заслон чьей–то воли, хранящий боевое одеяние от порчи и тлена.

Стало быть, его отец тоже был там. Видел ли он то, что показал ему хранитель? Эдуард не сомневался в правдивости этих картин. Воспоминания мертвецов, проносящиеся через столетия. Теперь он тоже был участником древней войны. Столкновения, начавшегося за многие века до его рождения, но длящегося до сих пор.

Правильно ли он поступает? Действительно ли этого хотел бы его отец? Многие знания открылись Эдуарду, но они не изгнали из его сердца сомнений.

Юноша прикоснулся к холодному металлу. С тех пор как Эдуард покинул пустынное святилище и вернулся в улус, он постоянно ощущал их близость. Иногда чувство, что за спиной кто–то стоит, было так сильно, что он хотел обернуться, но вместе с тем страшился того, что может увидеть. Иногда украдкой, иногда неистово и напористо, они стучались в его разум, как неожиданные ночные гости. Неведомые. Незнакомые. Опасные. Не о них ли предупреждал дух отца? Теперь, когда он знал правду, не стоило ли ему остерегаться их?

– Ждёшь, когда они заговорят?

Голос К'Халима прервал его мысли. Конечно, пустынник пошутил, имея в виду доспехи, но по спине Эдуарда всё равно пробежал неприятный холодок.

– Я сделал то, о чём ты просил, – продолжил К’Халим. – Ты уверен, что они придут?

Пустынник больше не называл его дахилом. Кроме того, он неожиданно заверил юношу, что отныне будет помогать ему во всех его начинаниях.

– Они придут, – Эдуард обратился к очагу, снимая с него закопчённый котелок, – если у них ещё сохранилась хоть какая–то честь.

Ярви в юрте не было. С тех пор как Эдуард разнял их в пустыне, вор стал мрачен и неразговорчив. На все вопросы он отвечал уклончиво, уверяя, что понятия не имеет, за что К'Халим на него взъелся. Пустынник, в свою очередь, вовсе не хотел это обсуждать. Правда, по просьбе Эдуарда всё же пообещал больше не задирать Ярви, в то же время призывая к осторожности. По его словам, вор не заслуживал доверия.

– Постой, К'Халим, – остановил Эдуард кочевника, когда тот уже собрался удалиться. – Присядь, раздели со мной чашку чаю. Я хочу немного поговорить с тобой.

Эдуарда тяготило уединение, которое будто тянуло к нему незримые руки. К тому же действительно накопились кое–какие вопросы.

Пустынники прилежно чтили обычаи, связанные с гостеприимством, домом и трапезой, а потому К'Халим попросту не мог отказаться. Подобрав полы просторного облачения, он уселся на циновку напротив Эдуарда. При этом его ноги сложились так, что юноше больно было даже смотреть на них.

– О чём ты хотел поговорить со мной, мухтади?

– Я давно хотел спросить тебя, – Эдуард передал ему небольшую чашечку с отваром местного растения, которое пустынники сушили на солнце и заваривали в крутом кипятке, – почему ты помог нам? Я имею в виду тогда, у Трещины, и вообще…

К’Халим задумался.

– Вам нужна была помощь, – улыбнулся пустынник, – разве это не так?

– Но было ведь и что–то ещё? – не сдавался Эдуард. – Почему ты отвёл меня к тому человеку? Кто он? Я знаю, ты что–то скрываешь. Расскажи мне, если в самом деле больше не считаешь меня чужаком.

– Я… – К'Халим мешкал, пристально вглядываясь в глаза Эдуарда. – Не знаю, как говорить о таком. Я боюсь… ошибиться.

– Если это касается меня, я должен знать.

– Пусть будет так, – сдался наконец кочевник, – но эти слова лишь для твоего уха. За многие вещи я не могу поручиться, потому как и сам не понимаю их до конца.

Эдуард понимающе кивнул.

– Ты знаешь, кто такие «говорящие»?

– Так вы зовёте таких, как Хазар? – предположил Эдуард.

– Нет, – улыбнулся пустынник. – То – табибы… тёмные. Их много среди нас. Обычно по одному на каждый улус. У них есть сила и знания, но и только. «Говорящий» всегда один. Он – тёмный из тёмных. За последние восемь сотен лет земля явила нам лишь пятерых.

– Чем же они отличаются от тёмных?

– Тёмные учатся. Почти любой может стать одним из них при должном навыке и усердии. «Говорящие» не учатся. Они рождаются. Я мог бы попытаться рассказать тебе, на что они способны, но и сам не очень в это верю.

К'Халим отхлебнул немного отвара, прикрыв глаза. То ли он хотел сосредоточиться на вкусе напитка, то ли так память служила ему лучше.

– Однажды я встретился с ним. – В голосе кочевника послышались нотки благоговения. – Много лет назад. Тогда я был ещё совсем мальчишкой, а тебя и вовсе не жило на свете. Мой дед умер на великой войне, о которой ты, вероятно, знаешь и без моих рассказов.

– Война Двенадцати, – догадался Эдуард.

– Да. Тогда останкам моего родича посчастливилось вернуться в родные земли. Когда мы проводили обряд памяти, я услышал что–то. Услышал вещи, которые не мог слышать. Увидел то, что не мог видеть.

– У тебя было видение?

– И да и нет. Оно было расплывчатым и нечётким. Голоса сливались в неясный шум, но я знал, что это говорил со мной мой дед. Я сказал об этом отцу, он отвёл меня к тёмному, а тот послал к говорящему, думая, что в моём видении может быть что–то важное.

– Тогда ты встретил его?

– О, это было совсем непросто. Мы провели с отцом две недели в пути по пустыне, переходя от одного улуса к другому, от колодца к колодцу. Наконец мы нашли его. Я ожидал увидеть бога, а мне предстал дряхлый старик.

Очередная порция воды в котелке забурлила, и Эдуард кинул туда несколько щепоток сушёных трав. Рассказ К’Халима уводил их в далёкое прошлое, и пока что Эдуард не видел, как он может быть связан с его собственной судьбой.

– Он отослал отца прочь и говорил со мной. – Глаза К’Халима стали пустыми и далёкими. – Столько лет прошло, а я всё ещё помню его голос.

– Что же он сказал тебе? Он объяснил твоё видение?

– Он объяснил мне, что произошло. Рассказал, как умер мой дед, что тот хотел сказать мне, но не мог. – Голос пустынника внезапно дрогнул. – А потом он сказал мне, что будет. Он возложил на меня дело, увидев его в моей судьбе.

Эдуард не прерывал его, понимая, что они добрались до самого важного.

– Старик сказал, что умирает, но обещал, что на смену ему придёт особый человек. Что он будет не просто мухтади, а муаз’аммаль, говорящий из говорящих. Тот, которому суждено спасти людей в надвигающейся тьме.

Эдуард тут же вспомнил страшное предостережение мёртвого отца. Тот тоже говорил про отчаянное бедствие, ожидающее всех в скором будущем.

– Что же это за беда, которая постигнет нас? – спросил Эдуард, но К’Халим лишь отрицательно покачал головой:

– Этого он не сказал. По правде говоря, я надеялся, что ты расскажешь мне об этом.

– Я? – удивился Эдуард, и его тут же пронзила догадка. – Стой, не хочешь ли ты…

– Он сказал, что однажды я встречу человека с запада и он будет мухтади, как ты.

– Но я не первый человек, который пришёл к вам с запада, – предположил Эдуард, опасаясь того, к чему вёл этот разговор, – и, уж тем более, не последний.

– Он сказал, что лик этого человека будет помечен печатью боли.

Помимо своей воли Эдуард тронул бледный рубец, перечеркнувший лицо. Но этого всё ещё было недостаточно. Много у кого сегодня были шрамы. Войны, тяжкий труд и дикие звери позаботились об этом.

– Наконец, он сказал мне, что с ним будет спутник. Двуликий казуб, лжец, что служит двум господам.

– Ярви? – удивился Эдуард. – Вы поэтому подрались с ним?

К'Халим кивнул.

– Я не верю ему, мухтади, – признался пустынник. – Он не тот, за кого себя выдаёт. Его клинок поведал мне об этом.

– Ты прав лишь в одном, К’Халим, – твёрдо сказал Эдуард. – В том, что ты можешь ошибиться. Ярви много раз спасал мне жизнь. Да, он вор и разбойник, даже убийца, но я доверяю ему во всём.

– Я не сказал тебе самого главного, мухтади, – признался кочевник, посмотрев на древние доспехи странным взглядом. – Я тогда и сам не понял его слов. Их смысл открылся мне лишь тогда, когда я увидел тебя меж светом и тенью. Старик сказал мне, что придёт время, и муаз’аммаль станет чёрен и холоден, как сама ночь. Именно так я узнал тебя. Ты – Эдуард Колдридж, сын мёртвого владыки. Ты – мухтади, тот, что следует верным путём. Ты – муаз’аммаль, человек, которому суждено спасти всех нас.

Безумные слова! Эдуард не хотел верить им. Ему хватало своего груза ответственности, своей разрушенной судьбы и разбитых надежд. Спасти всех? От чего? Когда? Зачем? Много лет назад какой–то старик решил сыграть в пророка, предсказав его судьбу. Это просто совпадение. Почему он должен верить в это, как верил, похоже, сам К’Халим?

Да, именно такие мысли одолевали Эдуарда, но у них была и оборотная сторона. Его сны, его видения. Они никуда не делись. Приходилось признать, что он действительно обладал неким даром. Даром, который сам он считал сумасшествием. Да и дар ли это был? Сам Эдуард чаще считал его проклятием.

Но колдун действительно обладал силой, позволяющей ему знать вещи, которых он попросту не мог знать. Это ли было могуществом «тёмного»? К чему он прислушивался во время их встречи? Кто нашёптывал ему на ухо? Слышал ли он те самые голоса, что часто терзали самого Эдуарда по ночам?

Наконец безжалостный внутренний голос намекнул юноше, что тот может попросту использовать это суеверие. Он собирался напомнить пустынным вождям о тех соглашениях, которые они некогда заключали с его отцом, обещаниях, которые так и не выполнили. Пустынники охотнее пойдут за муаз’аммалем, чем за наследником свергнутого и казнённого графа.

Он не успел додумать эту мысль. Снаружи послышались окрики и звон оружия. В юрту ворвался человек, одна рука которого лежала на эфесе кривого меча, а другая сжимала свиток пергамента из верблюжьей кожи.

К’Халим поднялся на ноги, но не обнажил оружия.

Незнакомец не удостоил его вниманием, сразу посмотрев на Эдуарда.

Богатая одежда, расшитая бисером, и короткие седые волосы. Годы и палящее солнце сделали его кожу похожей на мятую бумагу. Несмотря на почтенный возраст, он всё ещё был крепок и силён.

Выражение лица пришельца не сулило Эдуарду ничего хорошего.

– Почтенный О'Кейл, – поприветствовал К'Халим незнакомца на языке королевства, – мы приветствуем тебя. Раздели с нами пищу и очаг.

Старик проигнорировал его. Вместо этого он бросил пергамент к ногам Эдуарда.

– Ты думаешь, что можешь такое, малец? – Его акцент оказался гораздо меньшим, чем у К'Халима. – Что заставило тебя поверить в то, что ты вправе это делать? Вот так просто взять и созвать племенной хурал? По какому праву?

– По праву крови, – уверенно ответил Эдуард. – Я – Эдуард Колдридж, сын и наследник Натаниэля Колдриджа, истинного правителя Простора. И я собираюсь напомнить вам о вашем обещании. Напомнить о слове, которое вы не сдержали, обрекая отца на гибель.

Даже сквозь смуглую кожу Эдуард увидел, как к лицу О’Кейла прилила кровь.

– Как смеешь ты обвинять нас, щенок? Думаешь, что я не вижу твоих помыслов? Тебе не удастся стать новой Дюжиной! Не удастся ввязать мой народ в войну!

– Это решать не тебе, О'Кейл, – твёрдо ответил Эдуард. – Это решать великому хуралу.

– Но ты не сможешь говорить на нём. – Выхватив меч, старик вонзил его в песок. – Эдуард Колдридж, я объявляю тебе шай’хир! Мы будем драться на закате.

Резко развернувшись, О’Кейл вышел из юрты, чуть не столкнувшись на входе с Ярви.

– Что это было? – поинтересовался вор, посмотрев на Эдуарда.

– О'Кейл Саг, – гордо ответил К’Халим, обращаясь скорее к Эдуарду, чем к его спутнику, которому он всё ещё не доверял, – наиб нашего племени и… мой отец.

Глава четвёртая
Поединок

Шай'хир (Shai K`hir) – смертельный поединок, практикуемый в племенах Сыпучего моря. Причины могут быть различны. Победитель несёт ответ за судьбы зависимых членов семьи побеждённого.

Братья Вико. «Дети песка»

– Я же могу отказаться!

Опускающееся к горизонту закатное солнце становилось всё краснее. Светило словно предвкушало кровь, которая должна была сегодня пролиться под его лучами.

– Нет, не можешь, – ответил К'Халим, и Эдуард никак не мог понять, что за чувства владеют сейчас этим человеком. – Он объявил шай’хир, право обнажённого меча. Один из вас умрёт сегодня.

– Как ты можешь говорить об этом так спокойно? – воскликнул Эдуард, теряя самообладание. – Проклятье, ведь это твой отец!

– А ты – муаз’аммаль, – ответил пустынник. – Ваши судьбы едины.

– Но что, если ты ошибаешься?

– Тогда мой отец убьёт тебя до того, как ночь опустится на пустыню.

– Эти люди чтут силу и храбрость, – встрял в их разговор Ярви.

Устроившись у очага, вор ужинал пшеничной лепёшкой и верблюжатиной, жаренной на углях. Эдуард так и не спросил его, где он пропадал весь день.

– Если ты откажешься, – продолжил Трёхпалый, отрезая кусок подрумянившегося мяса, – они никогда не будут тебя уважать.

– Но я не хочу его смерти!

– Как и я, – признался К'Халим, – но он сделал свой выбор, как и ты свой, когда пришёл сюда.

В словах пустынника был тот странный, почти пугающий фатализм, присущий, как уже заметил Эдуард, всему их народу. Именно это отличало их от людей королевства, и именно это сделало победу над ними столь непростой.

– Сейчас я оставлю тебя, – сказал К'Халим, отдёрнув полог юрты. – Хочу поговорить с отцом, пока вы не начали. Они уже зажигают факелы. Не заставляй его долго ждать.

Когда кочевник вышел, Эдуард посмотрел на изогнутый меч, всё ещё торчащий посреди жилища. Оружие казалось ядовитым скорпионом, готовым ужалить любого, кто протянет к нему руку.

– Что мне делать? – спросил он у Ярви.

– О, теперь ты спрашиваешь у меня совета, парень? – усмехнулся вор. – А я думал, что ты теперь дружишь только с господином широкие штаны.

– Мне сейчас не до шуток, – упрекнул его Эдуард. – Оставь свою ревность на потом.

– Ревность? – Ярви оторвался от ужина, подняв на Эдуарда глаза. – Этот гад пытался меня прикончить, смекаешь? Они тут все полоумные.

– Они могут помочь мне. Тогда, в пустыне, я узнал, что пустынники в долгу передо мной. В долгу перед моим отцом.

– Помочь тебе? В чём? Вернуть место правителя Простора? Порубить в куски тех, кто укоротил твоего папашу? Кто–то когда–то сказал мне, что мечи могут посадить на трон любую задницу. Вся штука в том, что на них неудобно сидеть.

– Ты не понимаешь! – возразил Эдуард. – Дело не в Просторе. Это гораздо больше нас обоих. Если бы ты только видел то, что видел я. Это не месть. Это справедливость!

Эдуард не знал, может ли объяснить своему товарищу то, что показал ему дух древнего храма. Впрочем, Ярви и не требовал этого рассказа. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Тогда в чём дело? – спросил вор, ухмыльнувшись. – Боитесь ручки запачкать, ваше лордство? Думаешь, что на этом пути не будет крови?

Ярви был прав. Эдуард хотел ему возразить, но не мог. Если он действительно собирается что–то изменить, ему придётся пойти на это.

Был ли у него выбор? С тех пор как они вернулись из пустынного святилища, Эдуард не раз думал об этом. Он мог попытаться вернуться и рассказать людям правду. Быть может, даже донести её до кого–то из виконтов и других вельмож. И что потом? Что это даст? Поверят ли они его словам или решат, что он сошёл с ума, как и его отец? Захотят ли они вообще узнать такую правду?

«Власть их над твоим сердцем велика», – вспомнились слова старого Хазара.

Нет, ему придётся взяться за меч. Противник слишком могуч, коварен и безжалостен, чтобы Эдуард мог победить его одними словами. Это была та самая дорога, по которой пошёл отец. Путь, на котором он готов был принести в жертву своих людей и даже собственную семью ради высшей цели. Ради истины, свободы и справедливости.

– Нет, – признался Эдуард, опустив глаза, – я так не думаю.

– Тогда возьми этот проклятый меч, – подытожил вор, вернувшись к вечерней трапезе.

Эдуард сжал костяную рукоятку и извлёк оружие из песка. Меч оказался неожиданно лёгким. Гораздо легче тех мечей, которыми ему доводилось драться в тренировочных боях под крышей Дубового чертога. Мальчишка… Тогда он представлял себя великим воителем. Теперь же по спине его пробежал неприятный холодок. Никогда ещё ему не приходилось биться насмерть, защищая свою жизнь.

Отец говорил ему, что в самой смерти нет ничего страшного или постыдного. Стыд заключался в том, за что именно умирает человек. Быть может, именно поэтому в день своей казни он ушёл С ВЫСОКО ПОДНЯТОЙ головой.

– Надевать будешь? – спросил Ярви, кивнув на доспехи.

– Нет. Не думай, что это здесь принято.

– Тогда, если тебя убьют, я оставлю их себе, – сказал вор, отрезая себе ещё кусочек верблюжатины. – В Аксарае я выручу за них хорошие деньги.

– Это меньшее, чем я мог бы отплатить тебе, – улыбнулся Эдуард и вышел.

В центре улуса уже собиралась толпа. Люди всего племени пришли посмотреть на загадочного мухтади, вернувшегося из места памяти в священном облачении. Они хотели увидеть человека, которого вызвал на шай'хир сам О'Кейл.

Факелы освещали место будущего поединка. Сжимая рукоятку меча, Эдуард двинулся навстречу судьбе.

С каждым шагом страх наливал ноги тяжестью. Поединок всё расставит по своим местам. Если Эдуард проиграет, то найдёт покой в смерти. Если одержит победу, О’Кейл станет первым…

Жертвой, которую он никогда не забудет. Не сможет забыть.

Они вышли в круг света одновременно. Крепкий юноша с мрачным лицом и поджарый старик в широких шароварах и остроконечных кожаных сапогах с серебряными пряжками. Торс наиба защищала лишь добротная кожаная безрукавка, надетая на голое смуглое тело, украшенное множеством боевых шрамов.

Эдуард сразу понял, что, несмотря на разницу в возрасте, победить этого человека будет непросто. В конце концов, О'Кейл бился в войне Дюжины, когда Эдуарда ещё не было на свете.

Из толпы показался К'Халим Саг. Лицо кочевника выражало непостижимое спокойствие и покорность судьбе. Было ли ему известно, что произойдёт дальше? Видел ли он это в своих видениях? Кочевник поднёс отцу красивые ножны, из которых тот извлёк сразу два изогнутых меча.

«Он будет биться двумя руками», – подумал Эдуард, судорожно вспоминая уроки мастеров фехтования в Дубовом чертоге.

Старший брат Эдуарда Грегори должен был наследовать земли отца. Самому Эдуарду, как это часто делали в знатных семьях, была уготована военная карьера. Именно поэтому его подготовкой с малых лет занимались самые умелые бойцы Простора.

Однако у него до сих пор не было опыта реального боя.

Когда Простор раздирала гражданская война, Эдуард был ещё слишком юн, чтобы принять в ней участие. Позднее он угодил на каторгу, где все его занятия свелись к работе тяжёлой шахтёрской киркой…

Пламя блеснуло на стали клинков, и зрители тут же ожили, разразившись криками восторга и одобрения. Вне всяких сомнений, они были не на стороне Эдуарда.

О'Кейл размялся, совершив несколько круговых движений мечами. Его бугристое, жилистое тело напоминало связку старых древесных корней. Такое же жёсткое и сморщенное. В лице старика не было ни ярости, ни злобы. Лишь упрямая, мрачная решимость.

Эдуард понял, что О’Кейл совсем не жесток. Наиб не хотел убивать. Юноша сам вынудил его к этому. Единственный способ, который мог предотвратить его участие в хурале.

Они вошли в круг факелов и начали движение вокруг его центра, подобно хищникам, выбирающим подходящий момент, чтобы сцепиться в смертельной схватке. О'Кейл медлил. Он не знал, на что способен молодой соперник. Эдуард же просто не осмеливался напасть первым.

– Ты ведь никогда никого не убивал, верно? – спросил старик, глядя ему прямо в глаза.

Эдуард промолчал. Он не хотел, чтобы О'Кейл вселил в него страх.

– Как ты поведёшь их на сечу, если не знаешь, что это такое?

Меч Эдуарда рванулся вперёд. Тело само вспомнило движения, вбитые в него наставниками много лет назад. Атака была неплохой, однако О’Кейл с лёгкостью отразил её.

– Отступись, мальчишка. – Старый воин согнулся, изготовившись к броску. – Ты не один из нас. Ты – дахил. Признай своё поражение. Ты всё ещё можешь уйти. Я не стану тебя преследовать.

Память воскресила воронов, вспорхнувших над главной площадью Варгана. Юноша вспомнил вязкий удар топора и страшный, глухой стук, с которым голова его отца покатилась по дощатому полу эшафота. Они убили его за то, что он хотел восстановить справедливость. Они заставили Эдуарда смотреть на это, а потом заперли его в тёмную яму, лишив свободы, радости и надежды. Лжецы. Предатели. Чудовища.

На улус налетел порыв холодного ветра, рванув пламя факелов на запад. Толпа затихла, почувствовав в воздухе что–то необычное. Что–то пугающее.

– Я не могу, – сквозь зубы произнёс Эдуард. – Не могу остановиться.

В глазах О'Кейла блеснул лёд.

– Тогда я вынужден забрать твою жизнь, дахил.

Старик рванулся вперёд с проворством дикого зверя. Человек, который видел наиба впервые, никогда не ожидал бы от него такой прыти.

Изогнутые клинки обрушились на Эдуарда стальным вихрем. Парируя удары О’Кейла, юноша отпрянул в сторону.

Стиль боя пустынников был ему незнаком. Его обучали мечники королевства. Люди, покрывшие себя воинской славой задолго до его рождения. Они никогда не готовили своего ученика к подобным поединкам. Однако сила, приобретённая юношей за два года тяжёлого шахтёрского труда, наделила его руки невероятной быстротой. Он почти не чувствовал веса меча, управляясь с ним так, словно это была лёгкая тростинка.

Соперники разошлись и вновь начали кружить вокруг друг друга.

Эдуард почувствовал, что по его плечу стекает что–то вязкое и тёплое. Он сам не заметил, как получил лёгкий порез от меча вождя. Рана была не особенно глубокой, но это была первая кровь, й кровь эта принадлежала Эдуарду.

В О'Кейле не было торжества. Он тяжело дышал, мрачно глядя на Эдуарда. Вероятно, старик надеялся покончить с юношей одной стремительной атакой, но противник оказался сильнее, чем он предполагал.

Наиб был опытнее и лучше владел мечом, но на стороне Эдуарда были юность, выносливость и сила.

Ступая по рыхлому песку, Эдуард почти чувствовал потоки судьбы, которая несла его подобно бурной горной реке. Она привела его сюда, и теперь он должен был отстоять своё право двигаться дальше. Был ли прав К'Халим, называя его спасителем людей? Мёртвый отец говорил, что он должен быть готов, когда придёт время. Значит, он действительно муаз'аммаль? Так или иначе, всё это не будет иметь никакого значения, если он останется лежать на песке в луже собственной крови.

Солнце почти скрылось за горизонтом. Эдуард понял, что О'Кейл попытается решить всё следующей атакой. Вождь был стар. Он не мог позволить себе затяжного боя.

«Хороший мечник использует не только клинок своего орудия, но также и гарду, и эфес, – они порой куда опаснее, поскольку не всякий этой опасности ожидает», – вспомнил Эдуард наставления Годфри Пейтона. Старый капитан стражи Дубового чертога частенько прикладывал его тренировочным мечом, раз за разом вбивая ещё немного ратной науки в господского отпрыска.

Теперь Эдуард по–новому увидел своё оружие. Концы гарды меча были изогнуты наверх, напоминая рога быка. Обычная конструкция для надёжной защиты руки владельца от скользящих ударов.

Решив, что юноша отвлёкся, О’Кейл вновь атаковал его. Бросившись сначала в одну сторону, он резко изменил направление, нанося двойной удар слева. Эдуарду удалось разгадать маневр, а потому мечи вождя встретил его клинок.

Когда лезвие одного из них упало на изогнутую гарду, Эдуард вложил всю свою силу в руку и резко рванул оружие вбок, поворачивая его. Попавший в ловушку меч вождя повело в сторону. Туда, где на него обрушился его же собственный второй клинок. Благодаря сноровке Эдуарда О'Кейл сам заблокировал часть своей атаки. Однако юноша не собирался на этом останавливаться. Ухватившись за рукоятку обеими руками, он ещё сильнее вывернул меч, отчего один из клинков его противника выгнулся и отлетел в сторону.

Эдуард надеялся, что наполовину обезоруженный О’Кейл вновь отступит, но старик не сделал этого. Резко развернувшись на месте, чтобы не упасть, старый воин перехватил оставшийся меч в правую руку, попытавшись достать соперника снизу.

Если бы телом Эдуарда в этот момент не завладели рефлексы, удар вождя был бы смертельным. Мышцы на ногах юноши резко напряглись, бросая тело назад. Описав сверкающий круг, алчное лезвие прочертило тонкую красную линию на животе Эдуарда. При этом юноше на мгновение показалось, что по лицу вождя пробежал алый солнечный блик. Должно быть, отблеск заката отразился в мече Эдуарда, ослепив соперника на какое–то спасительное мгновение.

Рука, сжимающая меч, безжалостно опустилась вниз, как топор палача. Раздался глухой, влажный шлепок, за которым последовал вопль О'Кейла. Пальцы отрубленной кисти вождя всё ещё сжимали меч, когда она упала в песок. Схватившись целой рукой за окровавленную культю, старик упал на колени, не в силах подняться.

Безмолвие, повисшее над пустынниками, прорезал звонкий женский крик.

– Отец! – Она использовала язык королевства, словно желая, чтобы Эдуард понял её.

Толпа извергла из своих недр девушку, облачённую в традиционный наряд пустынников. Ярко расшитое платье из плотной ткани, подпоясанное тонким плетёным поясом. Её лицо скрывал тёмный платок, а ноги украшали изящные остроконечные сапожки, покрытые замысловатым орнаментом.

Впрочем, эти детали ускользнули от внимания Эдуарда. Нависая над поверженным, но всё ещё живым соперником, юноша застыл в нерешительности. Его меч медлил, не нанося вождю решающего удара.

Подбежав к дерущимся, девушка бросилась к О’Кейлу, заслоняя его своим телом.

– Прошу тебя, господин, – взмолилась она, перевязывая кровоточащую культю отца, – найди в сердце сострадание. Не губи!

Рука Эдуарда дрогнула. На мгновение он увидел себя со стороны. Безжалостный палач, заносящий острую сталь над беззащитным, сломленным человеком.

– Оставь, дочь, – глухо сказал вождь, морщась от боли. – Он победил. Его право.

– Молю! – Она бросилась к его ногам, обхватив их тонкими смуглыми пальцами. – Пощади! Если твоё сердце жаждет крови – убей меня, но сохрани его.

Чтобы перевязать искалеченную руку О’Кейла, она сняла с головы платок, и теперь Эдуард мог видеть её лицо. Как только юноша опустил на девушку глаза, меч выпал из его обмякшей руки, а колени подогнулись сами собой.

Юная и прекрасная, на него смотрела его мать.