Текст книги "Сочинения в двух томах. Том 2 "

Автор книги: Дэвид Юм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 60 страниц)

Действие сочетания аффектов, при котором один из них преобладает и поглощает другой, будет объяснено впоследствии.

ГЛАВА II

в первом случае, определенная недостаточность во втором. Объект любви или ненависти—это некоторая другая личность. Причинами аналогичным образом являются превосходство или же недостаточность.

У всех этих аффектов причина есть то, что возбуждает эмоцию, а объект есть то, на что дух направляет взор, когда эмоция возбуждена. Наше достоинство, например, вызывает гордость; и для гордости существенно, чтобы Мы обратили взор на самих себя с удовлетворением и самодовольством.

Далее, поскольку причины данных аффектов весьма многочисленны и разнообразны, хотя их объект однороден и прост, было бы любопытно рассмотреть, каковы обстоятельства, в которых сходятся все эти различные причины, или, другими словами, какова реальная действующая причина аффекта. Начнем с гордости и униженности.

3. Чтобы объяснить причины данных аффектов, мы должны поразмыслить об определенных принципах, которым философы вообще мало посвящают внимания, хотя эти принципы имеют большое влияние на всякую операцию как ума, так и аффектов. Первый из них—это ассоциация идей, или принцип, согласно которому мы осуществляем легкий переход от одной идеи к другой. Какими бы неопределенными и изменчивыми ни были наши мысли, их изменения не протекают совершенно беспорядочно и нерегулярно. Обычно они с регулярностью переходят от одного объекта к тому, что с ним сходно, смежно ему или им производится ³⁶. Когда в нашем воображении находится какая-нибудь идея, другая идея, связанная с ней при помощи этих отношений, естественно за ней следует и всплывает с большей легкостью благодаря указанной связи (introduction).

Второе свойство, которое я отмечу в человеческом уме, есть подобная же ассоциация между впечатлениями, или эмоциями. Все сходные впечатления связаны друг с другом, и, как только проявляется одно, другие естественно следуют за ним. lope и разочарование вызывают гнев, гнев—зависть, зависть—злобу, злоба же—снова горе. Точно так же, когда наше настроение повышено под воздействием какой-нибудь радости, мы естественно переходим к любви, великодушию, мужеству, гордости и другим сходным аффектам.

В-третьих, относительно этих двух видов ассоциации можно заметить, что они оказывают друг другу большую помощь и поддержку и переход [от одного аффекта к другому] производится гораздо легче, когда оба вида ассоциации совпадают в одном объекте. Так, если человек, обиженный кем-нибудь, очень расстроен и раздражен, он способен находить тысячи поводов для ненависти, неудовольствия, нетерпения, страха и других неприятных аффектов, особенно если повод к этому он может открыть в том лице, которое было объектом его первоначальной эмоции, или в чем-либо близком этому лицу. Принципы, управляющие сменой идей, совпадают здесь с теми, которые воздействуют на аффекты; объединив свои действия, те и другие сообщают духу двойной импульс.

По этому поводу я могу процитировать отрывок из сочинения одного тонкого писателя, который высказывается следующим образом¹". «Если воображение находит удовольствие во всем великом, необычайном и прекрасном и чувствует его тем сильнее, чем большее количество таких совершенств оно открывает в одном и том же объекте, то оно способно получать новое удовлетворение посредством другого внешнего чувства. Так, какой-нибудь непрерывный звук, например пение птицы или шум падающей воды, возбуждает дух зрителя и делает его более внимательным к красотам местности, расстилающейся перед ним. Благоухание и аромат усиливают удовольствие, испытываемое воображением; они сообщают даже новую прелесть краскам и зелени ландшафта, ибо идеи, доставляемые обоими внешними чувствами, усиливают друг друга и в совокупности возбуждают больше удовольствия, чем когда они проникают в дух в отдельности, подобно тому, как отдельные краски картины, будучи хорошо расположены, оттеняют друг друга и поэтому получают дополнительную прелесть» . В этих явлениях мы можем подметить ассоциацию как впечатлений, так и идей, а также взаимную поддержку, которую они оказывают друг другу.

4. Мне кажется, что оба указанных вида отношений имеют место при возникновении гордости или униженности и являются реальными действующими причинами указанных аффектов.

Что касается первого отношения, а именно отношения идей, то в этом не может быть сомнения. Все то, чем мы гордимся, должно некоторым образом принадлежать нам. Мы всегда имеем в виду наше знание, наш ум, нашу красоту, наше имущество, нашу семью, когда расцениваем самих себя. Я, которое является объектом аффекта, должно быть, кроме того, связано с тем качеством или обстоятельством, которое вызывает аффект. Между ними должна быть связь, должен иметь место легкий переход воображения, или же легко доступное пониманию передвижение от одного к другому. Там, где этой связи не хватает, объект не может вызывать гордости или униженности; и, чем больше вы ослабляете такую связь, тем больше вы ослабляете аффект.

5. Единственным объектом исследования является вопрос о том, имеет ли место нечто подобное отношению впечатлений, или чувствований, когда ощущается гордость или униженность; возбуждает ли предварительно то обстоятельство, которое вызывает аффект, чувствование, сходное с аффектом; и имеет ли место быстрый переход одного в другое.

Чувство, или переживание (feeling or sentiment), гордости приятно, а униженности—болезненно. Приятные ощущения связаны, следовательно, с первым, болезненные—с последним. И если мы обнаружим в результате исследования, что каждый объект, который вызывает гордость, вызывает также особое (separate) удовольствие, а каждый объект, который возбуждает униженность, возбуждает аналогичным образом особое неудовольствие, то мы должны будем допустить, что данная теория полностью доказана и установлена. Двойное отношение идей и переживаний будет признано неоспоримым.

6. Начнем с личных достоинств и недостатков—наиболее очевидных причин указанных аффектов. Было бы совершенно излишне для нашей настоящей цели исследовать основания моральных различений. Достаточно заметить, что вышеупомянутая теория относительно происхождения аффектов может быть основана на любой гипотезе. Наиболее вероятная система, выдвинутая для объяснения различия между пороком и добродетелью, состоит в том, что в силу первичной организации нашей природы или чувства (sense) общественного или частного интереса некоторые качества при непосредственном их созерцании возбуждают в нас неудовольствие, а другие точно таким же образом причиняют нам удовольствие.

Эти неудовольствие или удовольствие, вызываемые в наблюдателе, составляют существо порока и добродетели. Одобрять какое-нибудь качество—значит чувствовать непосредственное наслаждение при его появлении. Не одобрять его – значит ощущать по его поводу некоторое неудовольствие. Итак, неудовольствие и удовольствие, будучи в известной мере первичными причинами порицания или похвалы, должны также быть причинами всех их действий и, следовательно, причинами гордости и униженности, которые являются неизбежными спутниками этой пары (that distinction).

Но предположим, что эту теорию морали принимать не следует; тем не менее очевидно, что неудовольствие и удовольствие если и не являются причинами моральных различений, то по крайней мере неотделимы от них. Уже одно созерцание великодушного и благоразумного характера доставляет нам удовольствие, он очаровывает и радует нас даже тогда, когда предстает в какой-нибудь поэме или сказке. С другой стороны, жестокость и вероломство по самой своей природе не нравятся нам, и мы никак не можем примириться с этими качествами независимо от того, проявляются ли они в нас самих или же в других. Следовательно, добродетель всегда вызывает удовольствие, отличное от гордости или удовлетворенности собой, которые ее сопровождают, а порок – неудовлетворенность, отличную от униженности или раскаяния.

Но высокое или низкое мнение о самих себе определяется не только теми душевными качествами, которые, согласно общепризнанным этическим системам, признаются составными частями нравственного долга,—их вызывают и всякие другие качества, имеющие отношение к удовольствию и неудовольствию. Ничто так не льстит нашему тщеславию, как способность нравиться благодаря своему остроумию, веселому нраву или другим преимуществам, и ничто не смущает нас так сильно, как неудачные попытки, предпринимаемые в указанном направлении. Никто еще никогда не был в состоянии определить, что такое остроумие, и доказать, почему одному сочетанию мыслей должно быть дано это название, а другому должно быть в нем отказано. Дело решает вкус, и у нас нет другого мерила для суждений по этому поводу. Но что такое указанный вкус, который, так сказать, дает начало истинному и ложному остроумию и без которого ни одна мысль не может претендовать ни на одно из данных наименований? Очевидно, не что иное, как ощущение удовольствия от истинного и ощущение неудовольствия от ложного остроумия, причем мы не в состоянии объяснить причины указанного удовольствия или неудовольствия. Таким образом, способность вызывать эти противоположные ощущения составляет саму сущность истинного и ложного остроумия, а следовательно, она и является причиной вызываемого ими тщеславия или униженности.

7. Всякого рода красота доставляет нам особое наслаждение и удовольствие, тогда как безобразие возбуждает в нас неприятное чувство, какому бы предмету оно ни принадлежало и в чем бы мы его ни усматривали – в одушевленном или неодушевленном объекте. Если красота или безобразие являются свойством нашего собственного лица, фигуры или личности, это удовольствие или неудовольствие превращается в гордость или униженность, так как в данном случае имеются налицо все условия, необходимые для того, чтобы произвести полный переход в соответствии с настоящей теорией.

Нам представляется, что сама сущность красоты состоит в ее способности производить удовольствие. Все ее действия, следовательно, должны проистекать из этого обстоятельства. И если красота, как правило, является предметом тщеславия, то это только потому, что она есть причина удовольствия.

Относительно всех других телесных преимуществ мы можем вообще заметить, что все полезное, прекрасное или выдающееся в нас самих является предметом нашей гордости, а все противоположное—предметом униженности. Эти качества сходны в том, что они производят особое удовольствие, и не сходны более ни в чем.

Мы гордимся удивительными приключениями, которые мы пережили, своим удачным спасением, а также опасностями, которым мы подвергались, равно как и вызывающими удивление проявлениями энергии и активности с нашей стороны. В этом-то и заключается источник столь распространенной лжи, когда люди без всякой пользы для себя и исключительно из-за тщеславия нагромождают целую кучу необычайных происшествий, которые или являются созданиями фантазии, или, будучи истинными, не имеют никакого отношения к ним. Их богатое воображение подсказывает им массу разнообразных приключений, если же подобный талант у них отсутствует, они присваивают себе чужие приключения ради того только, чтобы удовлетворить свое тщеславие, так как между указанным аффектом и чувством удовольствия всегда существует тесная связь.

8. Но хотя естественными и наиболее непосредственными причинами гордости и униженности являются качества нашего духа и тела, т. е. наше л, мы узнаем из опыта, что существует много других объектов, порождающих указанные аффекты. Мы испытываем тщеславие не только по поводу наших личных достоинств и талантов, но и по поводу принадлежащих нам домов, садов, экипажей. Это бывает, когда внешние объекты приобретают особое отношение к нам, когда они ассоциированы, или связаны, с нами. Красивая рыба в океане, хорошо сложенное животное в лесу—вообще все, что не принадлежит нам и не имеет к нам отношения, не оказывает никакого влияния на наше тщеславие, какими бы необычными качествами оно ни обладало и какую бы степень нашего удивления и восхищения естественно в нас ни вызывало. Оно должно быть каким-то образом ассоциировано с нами, чтобы затронуть нашу гордость. Его идея должна некоторым образом зависеть от идеи нашего я, и переход от одной к другой должен быть легким и естественным.

Люди гордятся красотой своей страны, своей провинции, своего прихода. Тут идея красоты, очевидно, порождает удовольствие, а это удовольствие связано с гордостью. Объект или причина указанного удовольствия, по предположению, связаны с я, или объектом гордости. Благодаря этому двойному отношению между впечатлениями и идеями происходит переход от одного впечатления к другому.

Люди гордятся также климатом той страны, где они родились, плодородием родной почвы, хорошим качеством вин, фруктов или съестных припасов, которые она производит, мягкостью и силой родного языка и другими подобными обстоятельствами такого рода. Ясно, что все эти предметы имеют отношение к удовольствиям внешних чувств и с самого начала считаются приятными для осязания, вкуса или слуха. Как же могли бы они стать причинами гордости, если не посредством объясненного выше перехода?

Бывают люди, находящие совершенно противоположный повод к тщеславию и старающиеся унижать свою страну по сравнению с теми, по которым они путешествовали. У себя дома, окруженные своими соотечественниками, эти люди видят, что близкое отношение между ними и нацией разделяется столь многими, что для них оно как бы теряет цену; тогда как их отдаленное отношение к чужой стране, образовавшееся потому, что они видели ее и жили в ней, усиливается при соображении, что других людей, проделавших то же, немного. Поэтому они всегда восхищаются красотой, полезностью и необычностью всего заграничного, предпочитая все это родному.

Если мы можем гордиться страной, климатом или каким-либо неодушевленным предметом, имеющим к нам отношение, то неудивительно, что мы гордимся качествами тех людей, которые связаны с нами узами дружбы или крови. Поэтому легко заметить, что те же качества, которые вызывают в нас гордость, когда мы наблюдаем их у себя, возбуждают, хотя и в меньшей степени, тот же аффект, когда мы открываем их у лиц, близких нам. Гордые люди старательно выставляют на вид красоту, ловкость, достоинство, известность и почести своей родни, и это является одним из важнейших источников их тщеславия.

Гордясь собственным богатством, мы в целях удовлетворения своего тщеславия желаем, чтобы все имеющие к нам какое-либо отношение также обладали таковым, и стыдимся своих друзей и родственников, если они низкого происхождения или живут бедно. Поскольку наши предки считаются нашей ближайшей родней, каждый, естественно, заинтересован в том, чтобы принадлежать к хорошему семейству и происходить от длинного ряда богатых и знатных предков.

Те, кто гордится древностью своего рода, бывают рады, когда они могут присоединить к этому и то обстоятельство, что многие поколения их предков непрерывно были собственниками одного и того же участка земли и что их род никогда не менял своего владения и не переселялся в другое графство или другую провинцию. Еще одним предметом их тщеславия является тот факт, если они могут им похвастаться, что указанные владения передавались в наследство исключительно по мужской линии и что, следовательно, почести и богатство никогда не проходили через женские руки. Постараемся объяснить эти явления при помощи вышеизложенной теории.

Когда кто-нибудь ценит себя за древность своего рода, то предметом его тщеславия является не только давность времени н число его предков (ведь в этом отношении все человечество находится в одинаковом положении), но эти обстоятельства, присоединяющиеся к богатству и влиянию его предков, отблеск каковых как бы падает на него самого в силу его отношения к ним. Следовательно, если аффект зависит от указанных отношений, то всякий раз, когда связь усиливается, должен возрастать и аффект, а всякий раз, когда связь ослабевает, аффект должен уменьшаться. Но непрерывность владения, очевидно, укрепляет отношение идей, имеющее своим источником кровные и родственные узы, и воображение при этом легче переходит от одного положения к другому, от самых дальних предков к их потомкам, которые являются в то же время и их наследниками. Благодаря этой легкости чувство сохраняет при переходе большую цельность и в большей степени возбуждает гордость и тщеславие.

Так же обстоит дело и тогда, когда почести и богатства передаются через одну мужскую линию, минуя женскую. Одним из очевидных свойств человеческой природы является то, что воображение естественно обращается ко всему важному и значительному, и, если перед ним находятся два предмета, один из которых маленький, а другой большой, оно обычно оставляет первый и останавливается исключительно на втором. Вот почему дети обычно носят фамилию отца и считаются более благородного или же более низкого происхождения в зависимости от его фамилии. И хотя мать может превосходить своими достоинствами отца, как это часто бывает, все же, несмотря на исключения, преобладает общее правило согласно доктрине, которая будет объяснена впоследствии. Даже в том случае, когда дети склонны считать себя представителями скорее материнской, чем отцовской, фамилии вследствие какого-либо большого превосходства первой или каких-либо других оснований, все же общее правило сохраняет свою силу настолько, что ослабляет отношение и производит как бы перерыв в линии предков. Воображение уже не пробегает ее с прежней беспрепятственностью, оно не в силах перенести почести и известность предков на их потомков, носящих то же имя и фамилию, с той же легкостью, как в том случае, когда переход согласуется с общими правилами, т.е. ведет нас по мужской линии от отца к сыну или же от брата к брату.

9. Но собственность, поскольку она обеспечивает самую полную власть и господство над любым объектом, является отношением, которое оказывает величайшее влияние на указанные аффекты ³⁷.

Все, что принадлежит тщеславному человеку, оказывается таким, что лучше не сыщешь. Его дома, экипажи, мебель, платье, лошади, охотничьи собаки—все это, по его мнению, лучшее, что только может быть, и легко заметить, что малейшее преимущество любого из указанных предметов дает ему новую пищу для гордости и тщеславия. Если поверить ему, то его вино имеет лучший букет, чем любое другое, его кухня самая изысканная, его стол сервирован лучше, чем у других, его слуги более опытны, воздух там, где он живет, больше всего полезен для здоровья, почва, которую он обрабатывает, наиболее плодородная, его плоды зреют лучше и раньше. Такая-то вещь замечательна своей новизной, другая—своей древностью; эта – произведение известного художника, та – некогда принадлежала какому-нибудь принцу или великому человеку. Словом, все вещи, отличающиеся полезностью, красотой или необычайностью или же имеющие какую-либо связь с таковыми, могут возбудить в человеке упомянутый аффект, если только они составляют его собственность. Все они сходны в том, что доставляют удовольствие. Лишь данное качество свойственно им всем, и потому оно и должно быть тем качеством, которое порождает аффект—действие, общее им всем. Так как каждый новый пример является новым аргументом и так как сходные примеры бесчисленны, эта теория, но-видимому, в достаточной мере подтверждается опытом.

Богатство подразумевает возможность приобретать все, что представляется приятным, и, охватывая многие частные объекты тщеславия, с необходимостью становится одной из главных причин этого аффекта.

10. На наши мнения всех видов оказывают сильное воздействие общество и симпатия, и нам почти невозможно стать сторонником какого-нибудь принципа или разделить какое-либо чувство при отсутствии общего согласия с каждым, с кем мы состоим в дружеских или близких отношениях. Но из всех наших мнений те, которые мы принимаем как свидетельствующие в нашу пользу, какими бы высокомерными и самонадеянными они ни были, являются по существу самыми хрупкими, и их легче всего могут поколебать противоречия и возражения со стороны других. Мы проявляем в данном случае немалую озабоченность, и это быстро ввергает нас в тревогу и заставляет наши аффекты быть настороже. Осознание своей пристрастности заставляет нас бояться ошибки, и сама трудность вынести суждение относительно объекта, который никогда не находится на должном удалении от нас и не виден с надлежащей точки зрения, заставляет нас тревожно прислушиваться к мнению других лиц, в большей мере способных образовывать соответствующие истине мнения относительно нас. Отсюда та сильная любовь к славе, которая свойственна всем людям. Именно для того, чтобы подтвердить свое благоприятное мнение о самих себе и увериться в нем, а не в силу какой-либо изначальной страсти они ищут признания других лиц. И когда человек желает, чтобы его восхваляли, то это происходит по той же самой причине, по какой красавице приятно смотреться в зеркало, в котором надлежащим образом отражены ее прелести.

Хотя и трудно во всех пунктах рассуждения отличать причину, которая увеличивает действие, от причины, которая единственно лишь производит его, однако в данном случае явления, по-видимому, вполне ясны и их достаточно для того, чтобы подтвердить вышеуказанный принцип.

Нам доставляет гораздо больше удовольствия одобрение тех, кого мы сами уважаем и одобряем, чем одобрение лиц, ненавидимых и презираемых нами.

Когда мы добиваемся уважения после долгого и близкого знакомства, то оно особенно удовлетворяет наше тщеславие.

Одобрение тех, кто робок и нерешителен в своих похвалах, сопряжено для нас с дополнительным удовольствием и радостью, если мы все же окажемся в состоянии его добиться.

Когда великий человек бывает щепетилен в выборе лиц, пользующихся его благосклонностью, то каждому бывает особенно лестным его расположение и поддержка.

Похвалы других людей лишь тогда доставляют нам большое удовольствие, когда они соответствуют нашему собственному мнению о себе и превозносят нас за такие качества, которыми мы в особенности выделяемся среди других людей.

Эти явления, по-видимому, доказывают, что благосклонное одобрение всех окружающих мы рассматриваем только как авторитетное подкрепление или подтверждение нашего собственного мнения. И если мнения других лиц оказываются более влиятельными в данном вопросе, чем в иных, то это легко отнести за счет самой природы вопроса.

11. Таким образом, лишь немногие объекты из числа тех, которые так или иначе связаны с нами и доставляют нам какое-либо удовольствие, способны в значительной степени возбудить гордость и самоудовлетворение; это имеет место лишь тогда, когда они являются также очевидными для других лиц и вызывают одобрение у тех, кто их наблюдает. Есть ли еще какие-либо установки духа, которые были бы столь же желательны, как спокойствие, умиротворенность, довольство, позволяющие столь легко переносить все превратности судьбы и сохранять величайшую безмятежность при самых крупных неудачах и разочарованиях? Однако, хотя эти установки и признают добродетелями или совершенствами, они редко оказываются основанием большого тщеславия или самовосхваления, ибо они лишены блеска или внешнего лоска и скорее радуют сердце, чем придают воодушевление беседам и поведению. Так же обстоит дело и со многими другими качествами духа, тела или имущества; и это, равно как и двойное отношение, указанное выше, следует признать обстоятельством, весьма существенно влияющим на возникновение данных аффектов.

Второе обстоятельство, которое существенно в данной связи,—это постоянство и длительность объекта. То, что является крайне случайным и непостоянным и находится вне пределов обычного хода человеческих дел, доставляет мало радости и еще меньше гордости. Мы не очень-то удовлетворяемся самой такой вещью и еще меньше способны чувствовать какую-то новую степень самоудовлетворения в связи с ней. Мы предвидим и предвосхищаем ее изменение, и это делает нас мало удовлетворенными ею. Мы сравниваем ее с нами самими– существами, чье существование более длительно, и непостоянство ее кажется благодаря этому еще большим. Представляется смехотворным делать себя объектом аффекта в связи с каким-либо свойством или предметом владения, которые столь недолговечны, что сопровождают нас в течение крайне незначительного отрезка нашего существования.

Третье обстоятельство, которым не следует пренебрегать, заключается в следующем: чтобы вызвать гордость или самоуважение, объекты должны быть специфически присущи нам или по крайней мере быть общими для нас и немногих других. Преимущества солнечного света, хорошей погоды, благоприятного климата и т. д. не отличают нас от кого-либо из наших товарищей и не обеспечивают нам какого-либо предпочтительного положения или превосходства. Сравнение, которое мы в любой момент склонны делать, не приводит нас к какому-либо выводу, свидетельствующему в нашу пользу, и мы, несмотря на все эти удовольствия, продолжаем оставаться на том же уровне, что и наши друзья и знакомые.

Здоровье и болезни непрерывно сменяют друг друга у всех людей, и ни один человек не обладает исключительно и постоянно тем или другим. Эти случайные блага и несчастья до известной степени отдалены от нас и не рассматриваются как основания тщеславия или униженности. Но всякий раз, когда болезнь настолько укореняется в нашем организме, что у нас уже не остается надежды на выздоровление, она отрицательно влияет на наше мнение о самих себе, что видно на примере стариков, которых ничто так не сокрушает, как мысль об их возрасте и недугах. Они стараются как можно дольше скрывать свою слепоту и глухоту, свой ревматизм и подагру и сознаются в этих недостатках лишь с неохотой и неудовольствием. И хотя молодые люди не стыдятся каждый раз головной боли или простуды, зато, с другой стороны, ничто так не способно унизить человеческую гордость и внушить нам презрительное мнение о нашей природе, как то соображение, что мы в каждый момент своей жизни подвержены таким недугам. Это доказывает, что телесные страдания и болезни сами по себе являются действительными причинами униженности, хотя привычка судить о всех вещах более исходя из сравнения их с другими, нежели исходя из их собственной ценности и значения, заставляет нас пренебречь этими несчастьями, поскольку мы видим, что они приключаются со всеми, и дает нам возможность не принимать их в расчет при образовании идеи о нашем достоинстве и характере.

Мы стыдимся тех болезней, которые небезразличны для других людей, т. е. опасны для них или же неприятны им. Стыдимся, например, эпилепсии, потому что она приводит в ужас всех присутствующих, чесотки, потому что она заразительна, золотухи, потому что она обычно передается потомству. Люди всегда считаются с чувствами других, вынося суждение о самих себе.

Четвертое обстоятельство, которое оказывает влияние на указанные аффекты,– это общие правила, посредством которых мы образуем понятие различных групп людей в соответствии с властью или богатством, которым они обладают; указанное понятие не изменяется в зависимости от каких-либо особенностей здоровья или темперамента личностей, которые могут лишить их всех радостей от обладания собственностью. Привычка легко заставляет нас выходить за должные пределы в наших аффектах, равно как и в наших рассуждениях.

В данном случае будет уместно отметить, что влияние общих правил и максим на аффекты в весьма значительной мере облегчает и воздействие всех принципов или внутренних механизмов, которые мы здесь объясняли. Ведь представляется очевидным, что если бы какая-либо зрелая личность, обладая такой же природой, как наша, внезапно попала бы в наш мир, то ее приводил бы в замешательство каждый объект и для нее было бы нелегким делом определить, какую степень любви или ненависти, гордости или униженности либо какого-нибудь другого аффекта должен вызвать тот или иной объект. Аффекты часто изменяются в силу очень незначительных принципов, а последние не всегда действуют вполне регулярно, особенно при первом их испытании. Но когда привычка или практика проливает свет на все эти принципы и устанавливает точное значение каждой вещи, это определенно должно способствовать легкому порождению данных аффектов и давать нам посредством установленных общих правил путеводную нить при определении соотношений, которые мы должны соблюдать, предпочитая один объект другому. Это замечание, возможно, поможет устранить затруднения, возникающие и связи с некоторыми причинами, которые мы здесь приписали частным аффектам и которые можно оценивать как слишком утонченные для того, чтобы действовать столь определенным образом, как это оказывается на деле.

ГЛАВА III

1. При обозрении всех причин, которые вызывают аффект гордости или униженности, легко приходит на ум следующее: то же самое обстоятельство, будучи перенесено с нас на другую личность, сделало бы ее объектом любви или ненависти, уважения или презрения. Добродетель, гений, красота, семья, богатство и власть других людей порождают благоприятные чувства к ним,

и, наоборот, глупость, уродство, нищета и убожество возбуждают чувства противоположного характера. Двойное отношение впечатлений и идей по-прежнему действует на указанные аффекты любви и ненависти, так же как и на предЩествующие аффекты гордости и униженности. Все, что доставляет отдельное удовольствие или неудовольствие и относится к другому лицу или связано с ним, делает его объектом нашей привязанности или отвращения.

Поэтому нанесение нам вреда или же проявление презрения к нам является одним из величайших источников нашей ненависти, а услуги или уважение—одним из величайших источников нашей дружбы.

2. Иногда отношение к нам самим вызывает привязанность к какому-либо другому лицу. Но здесь всегда подразумевается отношение чувств, без которых другое отношение не оказывает влияния ³⁸.

Лицо, которое имеет отношение к нам или связано с нами благодаря узам крови, сходству судьбы, перипетиям жизни, профессии или месту жительства, вскоре становится для нас приятным компаньоном, потому что мы легко и привычно вникаем в его чувства и представления. Здесь нет для нас ничего странного или нового, наше воображение, переходя от я, которое всегда внутренне иалично в нас, плавно перемещается соответственно отношению или связи и постигает с полной симпатией человека, который тесно связан с нашим л. Этот человек немедленно оказывается желанным для нас и сразу становится на короткую ногу с нами. Ни расстояния, ни скрытности не существует там, где лицо, с которым мы знакомимся, как предполагается, столь тесно связано с нами.