Текст книги "Воин-Тигр (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 27 страниц)

– Не забывай, Ховард с Уохопом были солдатами. В первую очередь они военные, во вторую – инженеры, в третью и последнюю – антропологи. Их научили обращаться с холодным оружием. Наверняка у них что-то было и при себе, но Ховард все же предпочел захватить еще один клинок, пусть даже сломанный. Если дело дойдет до схватки, времени на перезарядку револьверов может не остаться, а два клинка явно лучше, чем одни. Они сюда-то добрались едва ли не чудом, так что поводов для опасений хватало. Ховарду приходилось думать о собственном выживании, о жене и ребенке. В ту минуту офицеров не слишком заботила сохранность местной культуры. Надо полагать, времени у них было в обрез, а снаружи уже были военые барабаны…

– Как и сейчас, Джек.

– Ладно. Время вышло.

– Кажется, я поторопился. Нехорошо.

– Что такое?

– На месте, гед лажала моя рука, какая-то надпись. Я сначала подумал, это камень такой пористый…

Снаружи уже доносился шум вертолета, стремительно заполняя помещение. Джек резко перевел луч фонарика на бок саркофага. К его изумлению, так обранужилось пять строчек на латыни. Он присел на корточки и прочел их вслух:

HIC IACET

LICINIUS OPTIO XV APOLLINARIS

SACRA IULIUM SACULARIA

IN SAPPHEIROS NIELO MINIUM

ALTA FABIA FRATER AD PONTUS AD AELIA ACUNDUS

ЗДЕСЬ ПОКОИТСЯ

ЛИЦИНИЙ, ОПЦИОН 15-ГО ЛЕГИОНА "АПОЛЛИНАРИС"

ХРАНИТЕЛЬ НЕБЕСНОГО КАМНЯ

В КОПЯХ, ГДЕ ДОБЫВАЮТ ТЕМНЫЙ SAPPHEIROS

ДРУГОЙ У ФАБИЯ, БРАТА, УШЕДШЕГО ЗА ОЗЕРО

НАВСТРЕЧУ ВОСХОДЯЩЕМУ СОЛНЦУ

– Sappheiros! – воскликнул Костас. – Сразу припоминается «Перипл». Это, случайно, не ляпис-лазурь?

По коридору пронесся раскатистый голос:

– Пора!

Костас в последний раз обвел зал фонарирок. В его задней части обнаружилась еще одна темная трещина, откуда и доносился звук сочащейся воды. После недолгих размышлений инженер подошел к ней, взялся за край стены и просунул голову внутрь. Несоклько секунд он стоял не шевелясь, лишь луч света по-прежнему буравил темноту.

– Джек, сбылся мой самый жуткий кошмар. Я даже чувствую запах. Поскорей выовди меня отсюда.

Снаружи послышался еще один звук – грохот стрельбы. Джек подбежал к другу. Тот не отрывал глаз от пятна света. С первого взгляда казалось, что перед ними еще одна скульптура, каменная шишка, но через мгновение Джек с ужасом понял свою ошибку. Это был человеческий труп. Мертвец распластался прямо на камнях водопада. Руки его безвольно свисали за спиной, голова под живописным углом завалилась вперед. От шеи остались одни кости да сухожилия. Лицо гротескно распухло и стало неузнаваемым. Костас слегка пошатнулся, и Джеку пришлось поддержать его за плечо. Он заставил себя посмотреть снова. Голову трупа стягивала петля, крепившаяся к валуну над водопадом. Судя по всему, человек умер от медленного удушения: веревки едва хватало, чтобы стоять на чыпочках. Это могло продолжаться несколько часов или даже дней. От ног мертвеца шарахнулись черные тени, и тут же выяснилось.ю что его икры обглоданы почти до кости. Через большую прореху в рубашке виднелся нетронутый участок кожи на плече.

И тут Джек с холодной уверенностью осознал, что открылось его взгляду. Татуировка в виде тигра. По сравнению с наколками убитых геологов она была выполнена более искусно. А веь Катя рассказывала ему о татуировке дяди… И тут его осенило. Она знала, что его может постигнуть такая смерть.

– Это Хай Чэнь, – хрипло выдавил Джек. – Дядя Кати.

Он сглотнул комок. Хватит, насмотрелся. Пострекотала еще одна очередь. Он развернул Костаса и подтолкнул к выходу из зала, а сам в последний раз окинул взором большой рельеф. Его мысли не успевали друг за другом. Римляне. Раумана. Рама. Святилище Рамы. Высокий легионер в центре. Неужели тот самый Фабий? Джек осветил нагрудник воина, пояс с мечом, венок. Ему нужно было еще раз взглянуть на одну деталь. Он заметил ее сразу же, но оставил без внимания, счет за неизвестный знак отличия времен Римской республики. Только теперь Джек знал, с чем имеет дело. На поясе легионера висел мешочек, а в нем лежал предмет – круглый, как солнце, испускающий лучики. Предмет, похожий на драгоценный камень. Снаружи послышался очередной крик, и стрельба возобновилась. Джек достал "беретту" и снял с предохранителя.

– Пора делать ноги.

Глава 13

Человек с винтовкой следил за двумя фигурами, замершими среди валунов на берегу озера. Видимость приближалась к идеальной. На востоке вставали Тянь-Шаньские горы – граница самой Небесной империи. Он вел наблюдение всю вторую половину дня – дожидался минуты, когда в лучах заходящего солнца очертания всех предметов станут кристально четкими, но тени будут еще не слишком длинными. От него не ускользала ни одна деталь в поведении этих двоих, ни один сокровенный жест – его бабушке не было бы стыдно за такого ученика.

Высокий объект, мужчина, оказался неуклюжим, угловатым, склонным к резким движениям, особенно во время работы на тракторе. Имелась у него и другая склонность – тихонько наблюдать за женщиной, когда та, согнувшись в три погибели, скребла, отчищала и фотографировала камни. В таких случаях высокий мог не двигаться очень долго, иногда до получаса и больше, точно не хотел выдать свой интерес.

Снайпер брезгливо скривил губы. Как и его собственные предки, киргизы были степными кочевниками, но со временем сошли с воинского пути и стали не лучше овец. Он искренне презирал их. Как жаль, что нельзя застрелить мужчину первым! Увы, его приоритетной целью оставалась женщина. Он перевел на нее взгляд. Черноволосая, стройная, спортивная и одновременно манящая формами; когда она приседала, эластичные брюки туго облегали бедра. Вид женщины возбуждал снайпера, но от этого огонь в его душе разгорался лишь сильнее. Ее клан сбился с истинного пути. Братство не оставляет такого без возмездия.

Наконец освещение стало таким, как надо. Он поднял глаза к изломанной линии снежных вершин, потом дал взгляду вернуться к двум фигурам. "Всегда начинай с горизонта, – учила его бабушка, – и тогда все встанет на свои места". Он вспомнил ее красивое казахское лицо, украшавшее почтовые марки и стены по всей огромной стране, – живой символ победной поступи Советского Союза. Вот только производила она… смерть. Ее наставник, знаменитый советскй снайпер Зайцев, назвал ее "зайчонком", но немцы предпочитали другое имя – Todesengel, «Ангел смерти». В Сталинграде счет уничтоженных ею противников шел на сотни. «Золотая звезда» Героя Советского Союза…

Ему вспомнились слова, произнесенные бабушкой на смертном одре – высоко в горах близ границы с Китаем, их настоящей родиной. Она сказала, что в конечном счете убивала не во имя высокой цели. Такое уж было ее ремесло. В его глазах бабушка разглядела ту же бездну. А он без всяких эмоций глядел на нее, желая лишь одного – продолжить с того места, где она закончила.

Теперь бабушкина винтовка принадлежала ему. Он на животе отполз назад, в каменистую ложбину на гребне холма, и начал развязывать длинный коричневый сверток, лежавший рядом с ним. За семьдесят лет кожаный чехол не утратил эластичности, хотя и пропитался насквозь оружейным маслом. Мужчина извлек винтовку и бережно обхватил правой рукой цевье, стараясь не задеть оптический прицел. Провел левой ладонью по древесине под ствольной коробкой, чувствуя пальцами вмятинки и цапарины, оставленные войной, – раны, от которых оружие не слабело, а лишь набирало мощь. По традиции советские жинщины-снайперы давали личным винтовкам имена. Свою бабушка называла "Змеем Горынычем". Он оглядел маркировочные знаки на металле. Винтовка Мосина, год выпуска – 1917-й, изготовлена по российскому заказу в Ульямсбурге, штат Мэриленд. Бабушку это обстоятельство не переставало веселить – как-никак в годы "холодной войны" под ее надзором выросло несколько поколений снайперов, готовых применить стрелковые навыки против американцев. Впрочем, она любила повторять, что орудия смерти не имеют гражданства. С течением времени он узнал ее винтовку, как знал самого себя. Еще бабушка говорила, что каждое убийство – как страстное единение любящих тел, и чем больше он будет стрелять из винтовки, тем лучше станет понимать, чего она хочет, тем сильнее срастется с ней душой.

Мужчина открыл затвор, касаясь пальцами пленки свежего масла на ствольной коробке. Затем достал из кожаного подсумка две гильзы и вручную зарядил их, отмерив порох с точностью до микрограмма, используя одинаковые капсюли. Этому его тоже научила бабушка. Начистив гильзы до блеска, он ставил патроны в магазин и движением затвора дослал один из них в ствол. Медленно уложил дуло на зажатый между камнями мешочек с песком, стараясь не слишком давить на конец ствола. По-пластунски подполз к краю гребня, зажамая приклад плечом. Лицо его было вымазано мелом и гразью, а на винтовке не нашлось бы ни одной отражающей поверхности. Против солнца его никому не разглядеть.

Взгляд снайпера вернулся к объектам. 880 метров. Так подсказывало ему чутье. У него был природный дар. Он принялся вращать маховички оптического прицела, подстраиваясь под условия стрельбы. Воздух у озера был разреженный, ветра почти не чувствовалось. Цели находились ниже его уровня – следовательно, гравитация утянет пулю вниз. Чтобы компенсировать фактор рельефа, он выставил расстояние на одну восьмую больше реального. Вокруг трактора воздух расплывался маревом, искажая перспективу. Целиться нужно чуть левее головы женщины, на камень с петроглифами. Жертв даже не услышит выстрела – через секунду после выстрела пуля прошьет ей горло и перебьет позвоночник. Снайпер набрал полную грудь воздуха, потом выдохнул и задержал дыхание. Послушное его воле, сердце стало биться медленнее. Синхронизируйся с ритмом собственной души. Подушечка пальца маяко легла на спусковой крючок, и убийца приник к прицелу. Велика добродетель Первого императора. Царство его – вся Вселенная.

А дальше ничего не было. Соскользнув обратно в ложбинку, мужчина перекатился на спину, лицом к небесам, прижал винтовку к груди и открыл затвор. Так он доводил себя до грани не один раз. Бабушка называла эту технику шиаце – самодисцилиной. Он уже разделался с дядей женщины – отщепенцем, чье место ему суждено занять среди двенадцати избранных. Для него не было загадкой, что разговорить человека, прошедшего подготовку по системе воинов-тигров, невозможно. Поэтому он бросил жертву издыхать в грязи, оставил в пещерном храме на съедение крысам. Внутри стрелок и его люди нашли саркофаг с надписью.

К счастью, до нежданного появления маоистов им хватило времени, чтобы прочесть ее и определить, где вести дальнейшие поиски бесценной святыни. Но прежде чем приступить, он приехал сюда – следить за женщиной, у которой могли найтись для них дополнительные сведения. Им стало известно, что дядя рассказал ей о своих исканиях, о ключах к разгадке, попавших ему в руки. У Братства повсюду имелись глаза и уши. Теперь ее судьба предрешена. Когда один из двенадцати сбивается с пути, расплата ожидает и его клан. Так повелось с давних пор. Однако снайперу пришлось напомнить себе: он здесь не для того, чтобы убивать, – его дело подмечать, выслеживать. Чтобы стать одним из двенадцати, сначала нужно выдержать эту проверку, пройти обряд инициации. Такое испытание назначило Братство. Он закатал руках и притронулся к татуировке на предплечье. Та не торопилась заживать и кровоточила.

Он протянул руку к лошади, терпеливо ждущей рядом. Бока животного едва заметно вздымались и опадали, глаза с красными ободками оставались полуоткрыты. Стрелок прижал татуировку к лошадиному брюху, и верхнюю часть его руки оросила кровь, вместо пота проступавшая на могучем теле. Не зная себя от восторга, он откинулся на спину. Теперь в их жилах течет общая кровь. Они стали единым целым. Кровь небесного коня. Кровь воина-тигра.

Самолет дал крен и затрясся, жалобно взвыли двигатели. Вздрогнув, Джек пробудился ото сна, но шум уже начал стихать. Он потуже затянул ремень безопасности. На соседнем кресле сидела Ребекка и читала, включив индивидуальне освещение. Напротив забылись в тревожном полусне Костас и Прадеш. Сверившись с навигационной картой на откидном дисплее, Джек выглянул в иллюминатор. Внизу долин Инда уже уступала место морщинистым предгорьям Белуджистана, северо-западной провинции Пакистана. Сейчас они пролетали недалеко от афганской границы, над малозаселенными землями, которые мало изменились со времен британского владычества.

За Афганистаном лежал пункт их назначения – Кыргызстан, бывшая советская республика, зажатая между горными хребтами. С одной стороны гор раскинулся Китай, с другой – Россия, а сама страна будто уселась верхом на сетку караванных путей и каменистых горных перевалов, образующих северное ответвление Великого шелкового пути. Джек всматривался в атмосферную дымку, крепко сжимая подлокотники. Где-то там, в одном из самых неприветливых районов планеты, ждала Катя. Здесь перспектива встречи с ней казалась немыслимо далекой, однако при хорошем раскладе им предстояло увидеться через несколько часов.

Взгляд Джека замер на спящих товарищах. На Костасе красовалась новая гавайская рубаха, которую он непонятно когда успел припрятать на "Сиквесте II". Холмик на правом плече отмечал место, где была наложена повязка, – к счастью, дело ограничилось царапиной. Индиец облачился для путешествия в военную форму без явных знаков отличия – в пакистанском воздушном пространстве такие меры предосторожности не казались избыточными. Вечером накануне он сдвумя саперами сдерживал наступление маоистов, давая вертолету время приземлиться. В итоге им удалось отделаться парой вмятин в фюзеляже. Прадеш знал свое дело, и Джек был ему благодарен. По возвращении на "Сиквест II" они наскоро помылись и переоделись, но времени на сон уже не оставалось: еще вчера из Англии выслали за ними реактивный "Эмбраер", собственность ММУ. Ранним утром "Линкс" отвез их с корабля на военный аэродром в окрестностях Мадраса, откуда им предстоял долгий перелет на север. Джек проверил вермя. Почти четыре часа в пути… Ближе к обеду они приземлятся на американской авиабазе в Бишкеке.

Ужасная картина, поджидавшая их у водопада, до сих пор стояла у Джека перед глазами. У него не было сомнений, что полуразложившийся труп принадлежал Хай Чэню, дяде Кати. Несмотря на более детальное исполнение, татуировка на его руке изображала то же существо, что у мертвых китайцев на поляне, – устрашающего тигра, едва ли не дракона. Теперь стало ясно: Хай Чэнь – не безвинная жертва, не простофиля-антрополог, оказавшийся в не лучшем месте в не лучшее время. Чейто жестокий расчетливый разум уготовил ему медленную, мучительную смерть. Он шел по следу, у которого обнаруживалось все больше точек соприкосновения с поисками самого Джека, только вот исход оказался решительно неприятным. На кону стояло нечто большее, чем спекуляции горнодобывающих компаний. Нужно поговорить с Катей с глазу на глаз. Теперь ей придется выложить все, что она знает.

Джек попытался выкинуть из головы отвратительный образ и сосредоточиться на археологии. При мысли об их открытии у него и сейчас захватывало дух. Римская гробница на юге Индии. В окрестностях Арикамеду это еще можно было представить – так вполне могли похоронить какого-нибудь купца или морехода. Но ведь они нашли могилу древнеримского легионера! Легионера, который мог участвовать в битве при Каррах. Отсюда протягивалась четкая ниточка к фрагменту "Перипла", писывающему злоключения солдат Красса в Центральной Азии. Если скульптор действительно был одним из них, то на какой-то точке Великого шелкового пути ему пришлось свернуть на юг и пробираться примерно тем же маршрутом, по которому сейчас следовал их самолет. А еще эта удивительная надпись на саркофаге… Прищурившись, Джек посмотрел в иллюминатор, но вместо афганских гор увидел все тот же утренний туман. В голове у него вертелось одно слово из надгробной надписи – sappheiros, ляпис-лазурь. Легионеру попал в руки предмет такой огромной ценности, что он счел нужным упомянуть о нем на собственном саркофаге. Но кое-что навсегда осталось у Фабия, его боевого товарища, увековеченного на рельефе. Предмет из двух частей. Джек забарабанил пальцами по подлокотнику. Теперь они не просто шли по следу захватывающих событий, случившихся две тысячи лет назад. Они охотились за сокровищем.

– Пап, – подтолкнула его локтем Ребекка, – потрясающая книга.

Он взглянул на титульную страницу. Лейтенант Бенгальского военного флота Джон Вуд. "Записки о походе к истоку реки Окс". Джек поднял спинку кресла.

– Одна из моих любимых. Вуд написал ее в 1830-х годах, еще до того, как британцы начали вмешиваться в дела Афганистана, – начал он, хлебнув воды из бутылки. – Как и многих британских путешественников раннего периода, его отличало искреннее сочувствие к аборигенам. Сам он родился в Шотландии и любил повторять, что стал таки благодаря жизни в горах. А еще это увлекательный рассказ о приключениях. По следам Александра Великого… Твой прапрапрадед очень ценил эту книгу и много над ней размышлял. Когда я беру ее в руки, то чувствую себя ближе к нему.

– И я, – сказала Ребекка. Оставив в книге закладку, она взялась за машинописный текст, полученный от отца, – биографию лейтенанта Ховарда: – А это еще поразительней. Я едва не расплакалась, когда читала о его маленьком сине. Бедняжка заболел и в тот же день умер, а его отец в это время был в сотнях миль от него, в джунглях… Сердце разрывается. Страшно представить, что чувствовала мать малыша. Только утром она держала его на руках, а теперь уже предает земле… – Ребекка говорила тихо, стараясь не разбудить остальных, но от волнения ее голос срывался. – Когда речь заходит о приключениях и войнах, то о женщинах вспоминают редко, правда? Это удел вашего пола. Но на долю женщин выпадало столько потерь, столько боли… Кто-то может подумать, что в те времена из-за высокой детской смертности пережить утрату ребенка было легче, но мне в это не верится. Может, все их рассуждения о викторианской твердости духа не более чем попытка приспособиться.

Джек кивнул.

– В Индии британцев ждали большие приключения, но жизнь здесь показывала свою хрупкость. Болезни вроде холеры, дифтерии, малярийной гемоглобинурии могли ударить без всяких видимых причин и за день свести человека в могилу. Все наши представления о светской жизни викторианцев в Индии сильно преувеличены: все эти чаепития, безмятежные партии в крокет, воркующие семейства на террасах – лишь видимость. Засыпая, человек никогда не знал, где проснется – в кровати или в гробу. Индия была страной для авантюристов, для людей, которым нравилось ходить по краю.

– Не отсюда ли и твоя любовь к истории, папа? Признайся, тебе ведь в глубине души хотелось бы служить в королевских инженерных войсках? Тут тебе и война, и приключения, и возможность покомандовать, и даже археология, если ты топограф. Плюс все эти отпуска и увольнения, когда можно шастать по горам и разыскивать древние клады. Просто загляденье.

Джек рассмеялся.

– К счастью, все это и наши дни можно устроить. А вернуться в прошлое совсем не трудно. Чтобы встать на путь открытий, для начала надо поставить себя на место людей, судьбу которых пытаешься выяснить, понять ход их мыслей.

– Костас твердит, что главный твой дар – умение переключаться. Мол, стоит тебе к чему-нибудь проявить интерес, как всплывает следующая находка. Говорит, тебе нужно найти женщину, чтобы тебя кто-то держал в узде. Вот тогда на тебя можно будет положиться.

Джек кивнул на бесформенную массу, храпящую в сосоеднем кресле.

– Кто бы говорил.

– А как у него, это самое… с личной жизнью? – поинтересовалась Ребекка.

– Ну, у него полно друзей – я, ребята из университета…

– Нет, я имела в виду подружку.

Фыркнув, Джек показал пальцем на Костаса:

– У этого типа? Да ты, наверное, шутишь. Дольше десяти секунд они с ним не задерживаются. И кто бы стал их винить?

Ребекка покачала головой.

– Мужчины такие дураки, когда доходит до них самих. Вы даже не знаете, чем может мужчина привлечь женщину.

– Да ладно тебе, он ведь технарь. Ему до таких вещей и дела нет.

Девушка еще раз покачала головой и вздохнула. В кабине зажглось освещение, и голос пилота сообщил из динамика:

– Джек, ты просил разбудить вас, как пересечем афганскую границу. До места назначения меньше двух часов.

Костас с Прадешем заворочались и проснулис. Самолет опять пряхнуло. Индиец через плечо Костаса посмотрел в иллюминатор. По местному времени было четыре часа утра, еще не рассвело, и далеко внизу мерцали огоньки.

– Трасет точно по графику, – заметил Прадеш. – По-моему, в этом месте всегда турбулентность. Мы только что пролетели над Кветтой,³¹ теперь внизу должен Боланский перевал. А это уже Афганистан.

– По коням, – выдал Костас, зевнув и от души потянувшись. Подняв спинку кресла, он достал из бортового холодильника банку апельсинового сока. – Голова болит. Ох уж эти джунгли. Организм обезвожен.

Он осушил банку одним глотком и потянулся за следующей.

– Скажи спасибо пальмовой бражке, – сказал Джек. – Я тебя предупреждал.

– Да я ведь только парочку глотков! – запротестовал Костас. – Но ладно, обязуюсь впредь не отступать от своего правила – во время операций не пить. – Он допил сок и выбросил банку в корзину. – Зато теперь первая текила на пляже покажется в два раза вкуснее. Ну, когда приедем на Гавайи. То есть завтра.

Он смерил друга туманным, чуточку обвиняющим взглядом.

– А мы, в общем, туда и летим, – отозвался Джек. – Только кружным путем.

– Из Индии в Кыргызстан, в Центральную Азию, – проворчал Костас. – Ну да, как же.

Кыргызстан… Скоро они приземлятся в Бишкеке, а еще через пару часов он будет с Катей. По возвращении из джунглей Джека ждала на "Сиквесте II" весточка о ее потрясающем открытии. Он тотчас же перезвонил ей и рассказал о дяде. Как Джек и предвидел, удивления в ее голосе не слышалось, лишь некая холодность. Он поспешил перевести беседу в русло археологии. Катя в общих чертах описала ему свою находку и попросила помочь живым советом. Этой причины ему хватило бы и в обычных обстоятельствах, сейчас же вдвойне имело смысл поторопиться. Он немедленно сделал другой звонок и распорядился, чтобы через два часа "Эмбраер" ММУ заправленным поджидал их на Мадрасском аэродроме.

– Ладно, Джек, не томи, – напомнил о себе Костас. – Что произошло с твоим предком потом? Итак, Ховард и тот американец, Уохоп, живыми выбрались из джунглей. И сдается мне, их дальнейшая судьба как-то связана с тем, ради чего мы летим сейчас в Кыргызстан. И с той надписью на саркофаге. Не только ведь из-за Кати ты сорвал нас с места.

Собравшись с духом, Джек кивнул:

– Хорошо. Вот вам завершение истории. Вместе с саперами Ховард и Уохоп вернулись на "Шэмрок". Бебби похоронили прямо в джунглях, хотя плиту установили, как мы уже знаем, возле деревни. Однако ни тот ни другой офицер не оставили никаких отчетов о тех событиях. У нас на руках лишь рапорт лейтенанта Гамильтона о перестрелке с повстанцами да коллективная память койя – тут нам все известно от Прадеша. А вот Ховард остался нем как стена, хотя и был командиром. Дневник поего предка обрывается на утре того саомго дня, что никак не вфжется с его профессионализмом. Меня это с самого начала насторожило.

– Может, это попытка замолчать смерть того чиновника, Бебби? – предположил Костас. – Если его и вправду застрелили саперы.

– Думаю, не все так просто, – расстановкой проговорил Джек. – Мне кажется, отчасти тут дело в шоке, испытанном или во время жертвоприношения. Далее, святилище. Скорее всего они увидели там то же, что и мы. Оба со школьной скамьи неплохо знали латынь. По свидетельствам современников, Уохоп во время походов читал греческих и римских классиков. И вот они прочли эту надпись – и связали друг друга обещанием никому не рассказывать о ней. Когда они уходили, обвал заблокировал вход в святилище, так что секрет так и остался между ними.

– Что случилось с ними после восстания?

– Уохоп перешел из саперного полка в Картографическую службу Индии. Об этом назначении мечтал любой офицер инженерных войск. Следующие двадцать лет он по большей части провел на северо-западных рубежах страны, постепенно продвигаясь из Белуджистана на восток. По поручению Пограничной комиссии Уохоп проводил съемку местности в районе, ныне известном как "линия Дюрана", намечая границу с Афганистаном. Его пограничные знаки дожили до нашех дней, точно как алтари Александра Великого. Уохоп славился как искусный и выносливый скалолаз, альпинизм был у него в крови. Но в конце концов его сразила малярия, подхваченная еще в Рампе, и в 1900 году ему пришлось досрочно уйти в отставку. Пролечившись пять лет на горных курортах Швейцарии, он вернулся в любимую Индию и стал исследовать уединенные приграничные долины, где жил среди диких племен и даже носил трацидионную одежду. Последний раз его видели в начале лета 1909 года, в Кветте. Тогда ему было пятьдесят пять.

– А Ховард?

– Из офицеров саперного полка он покинул Рампу последним, на месяцы позже остальных. Кроме него, малярия не пощадила никого – вероятно, тут сказалось детство, проведенное в Индии. Смерть полуторагодовалого сына Эдварда стала для лейтенанта страшным ударом. Ему прочили славную воинскую карьеру, однако Ховард предпочел путь инженера и поступил на службу в Индийское управление общественных работ, а чуть позже уехал в Англию, в Чатем. Там мой предок начал преподавать геодезию в Школе военной инженерии и с головой погрузился в академическую жизнь корпуса. Он активно участвовал в движении, из которого в конце концов вырос язык эсперанто – возможно, в памяти о событиях в Рампе, где бринатцам оказалось не по силам общаться с койя без переводчика. Возможно, так Ховард чаял искупить какой-то свой грех… В Индию он вернулся, лишь когда его дети подросли и разошлись по частным школам. Мне всегда думалось, что его выбор карьерного пути был во многом продиктован судьбой маленького Эдварда, желанием растить детей в нормальных условиях, в Англии. Но кажется, не все так просто. По-моему, след опять-таки тянется к 1879 году. И дело тут вовсе не в храме. Что бы ни увидел, что бы ни натворил лейтенант в тот роковой день, на душе у него осталась незаживающая рана. Может, причина в жертвоприношении. В невозможности предотвратить трагедию.

– Что-то воинской славой и не пахнет, – проронил Костас.

Прадеш сразу оживился.

– Мне понятны его чувства. Нет худшей участи для солдата, чем оказаться в ситуации, когда нужно делать дело, а у тебя ни полномочий, ни ресурсов. Мне довелось пережить это на себе, на миротворческой миссии в Африке. Бессилие перед лицом геноцида… Если вмешаешься и спасешь хотя бы одного человека, чувство беспомощности навалится на тебя с удвоенной силой. Один мой сапер застрелил страшно изувеченную женщину. Потом ее лицо стало преследовать его. Он говорил, что теперь вместо безликой массы убитых видит индивидов, реальных людей – и что это невыносимо. В кошмарах они являлись к нему и спрашивали, почему он не оборвал их страдания. Бедняга не смог с этим жить и пустил себе пулю в лоб.

Взглянув на лицо Ребекки, Джек сжал ее руку.

– Может, так же вышло и с Ховардом, – тихо сказал он. – Нам очень мало известно о том, как викторианцы справлялись с эмоциональными травмами. Ясно одно: людям, воспитанным на идеалах благородства и романтики, приходилось видеть и творить ужасные вещи. Потом они всю жизнь носили их в себе – наглухо закупорив в памяти, черпая силы в знаменитом викторианском мужестве.

– Значит, он возвратился в Индию… – напомнил Костас.

– …и здесь начинается самое удивительное, – откликнулся Джек. – Некоторое время Ховард трудился в Управлении общественных работ – строил мостя, каналы, дороги, параллельно управляя инженерным колледжем для местного населения. Наконец в возрасте пятидесяти лет, в 1905 году, он вернулся в действующие войска. Его назначили главным инженером Кветтской дивизии Индийской армии, база которой располагалась в Белуджистане, вплотную к афганской границе. Это была одна из "горячих точек" на карте Британской империи, чуть ли не самое опасное место на земле. Ховард быстро вошел во вкус, и поначалу всем казалось, что он задумал наверстать упущенное время. Однако в 1907 году, уже в звании полковника, он внезапно перевелся на половинное жалованье и вышел в отставку.

– Квета, – пробормотал Костас. – Не там ли обретался и Уохоп?

– В точку! – воскликнул Джек. – Мы подошли к ключевому моменту нашей истории. Итак, после Рампы пути офицеров расходятся. Не исключено, что еще в джунглях они продумали план действий на будещее, договорились в оидн прекрасный день вновь объединить силы. В следующий раз им удалось повидаться в 1889 году, когда Уохопа направили в Чатем на курсы повышения квалификации. Они даже написали в соавторстве какую-то работу о римских монетах на юге Индии и планировали представить ее в Королевском институте вооруженных сил в Лондоне, однако Уохопа срочно призвали на службу. Прошло почти двадцать лет. В 1907 году наши офицеры, оба в отставке, встречаются в Кветте. В качестве почетных гостей они посещают несколько офицерских столовых, заводят знакомство с Аурелем Стейном,³² часами прохаживаются по базарам и беседуют с путешественниками, присматривают снаряжение. И вот одним апрельским утром они закупают все необходимое: ботинки на шипованной подошве, обмотку для ног, твидовые бриджи-джодпуры, куртки из овчины, тюрбаны, рюкзаки, револьверы. Два немолодых полковника решили устроить себе последнее великое путешествие. Кветте такое не в новинку. Их провожает тибетец Хуань-Ли, слуга Ховарда, повсюду сопровождавший его со времен восстания сипаев, когда маленького Джона укрывали от войны в Тибете. Двое офицеров выходят в сторону Боланского перевала, в направлении Афганистана, и теряются в горах. Больше ни их, ни Хуань-Ли никто никогда не видел.

– Круто! – подала голос Ребекка. – Очень напоминает рассказ Киплинга "Человек, который хотел стать королем". Теперь понятно, зачем ты мне его подкинул на "Сиквесте II". Двое британских солдат пускаются в горы на поиски сокровищ…

– Сокровищ? – встрепенулся Костас.

– Кажется, Ребекка забегает на шаг вперед, – проворчал Джек.

– Вся в отца, – ухмыльнулся Прадеш.

– Ну и что хорошего все эти ребята находили в Афганистане? – поинтересовался Костас.

– Приключения. Войну.

Прадеш открыл небольшой дипломат у себя на коленях. Внутри были рядком уложены ордена – слева три звезды искусной работы, справа – три памятные медали. У двух к лентам крепились разноцветные пряжки, отмечавшие участие в отдельных кампаниях.