Текст книги "Воин-Тигр (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 27 страниц)

Джек бросил на него иронический взгляд.

– Не считая того случая, когда во время первой войны в Персидском заливе ты провел канонерку по реке Шатт-эль-Араб.

– Меня отправили служить на авианосец. Там моим навыкам не находилось никакого применения. Надо же мне было как-то убить время…

– …и отхватить Военно-морской крест.

– Кто бы говорил. Таких резервистов еще поискать. Служба десантных кораблей спецназначения, если не ошибаюсь? Дай-ка подумать. Так, ленты на твоем мундире. Фолкленды, Персидский залив, Андриатика…

– В смысле ленты, еще не съеденные молью? Все это давно стало историей.

– Как же приятно поближе узнать таких выдающихся воителей, – с улыбкой произнес Прадеш.

– Археологов, – добродушно поправил его Джек.

– За себя говори, я тут ни при чем, – проворчал Костас. – Я у него так, на побегушках. Решил поучаствовать корысти ради.

Он закончил с гидрокостюмом, под которым обнаружилась цветастая гавайская рубаха. Прадеш смерил его внимательным взглядом, кашлянул. Костас с вызовом посмотрел на Джека, потом на иншийца:

– А вы сами из этих мест?

– Я вырос в дельте реки Годавари, милях в двухстах к северу отсюда. Туда мы и собирается наведаться.

– Когда я звонил сюда из Египта и договаривался о встрече, у меня не было причин подозревать какую-либо связь с нашим случаем, – пояснил Джек Костасу. – Но в ответном письме Прадеш сообщил, что состоит в Мадрасском инженерном подразделении индийской армии, расположение которого находится в Бангалоре. Тогда я упомянул о своем прапрадеде.

– Портрет полковника Ховарда висит в столовой нашего полка на почетном месте, – сказал Прадеш.

– Полковника? – удивился Костас. – Я думал, он был лейтенантом.

– Не сейчас, – урезонил его Джек. – Я до этого еще дойду.

– А полковник Уохоп – один из самых почитаемых у нас героев, – продолжал Прадеш. – В 1880-1890-х годах он трудился в Картографической службе Индии. Во многом благодаря его работе удалось наметить границу между Индией и Афганистаном. Для меня большая честь помогать вам. В офицерской столовой и по сей день поднимают бокалы в каждую годовщину их исчезновения.

– Так исчезли оба? – воскликнул Костас. – Джек, ты рассказывал нам про Ховарда, но оба?

– Не сейчас.

Джек положил Прадешу руку на плечо у казал на воолазное снаряжение, сложенное под тентом в нескольких метрах от пристани.

– Мне уже не терпится посмотреть на ваши находки. До прибытия вертолета всего полтора часа.

Сорок пять минут спустя Джек встал из-за стола, устроенного под навесом, и отложил карандаш. Им с Костасом устроили быструю экскурсию по месту раскопок. По пути они прошли мимо котлована, в котором Хибермейер, обе девушки и группа индийских студентов осторожно работали лопатками, встав коленями прямо на высушенную на солнце грязь. Потом оба вернулись в палатку с водолазным снаряжением, и Джек принялся набрасывать схему площадки. Он взглянул на Прадеша.

– Под воздействием эрозии остатки древнеримского поселения потихоньку уносит в речное русло. Помните участок, где мы видели Хибермейера? Там уже почти проявисля край большого склада из глинобитного кирпича, но, по моим прогнозам, сохранилась в лучшем случае половина. В котловане стоит вода два-три метра в глубину, а под ней несколько метров ила. Там сейчас полным-полно артефактов, но вряд ли они размещаются строго по слоям. С вашим оборудованием гарантированы большие трудностипри раскопках. Вот тут вам и может пригодиться наша помощь.

– Мы пытались использовать грязевой насос, но шахта очень быстро заполняется водой и водолазам ничего не видно.

– Костас! – позвал Джек.

Грек, закончив переговоры по рации, зашел в палатку, поднял солнцезащитные очки и утер пот со лба.

– У нас все готово. Можно подыезти оборудование на большой понтонной лодке с "Сиквеста II", ей мели не страшны.

Джек склонился над схемой и постучал карандашом в нескольких точках.

– Предлагаем вам соорудуть водонепроницаемую перемычку, кессон, и отгородить площадку от остальной части русла. Отфильтрованный ил будете выбрасывать наружу, чтобы вода в самом коробе оставалась чистой. У нас есть с собой специальная установка, которую спроектировал Костас. Ее мы уже опробовали на Черном море. Она похожа на гигантскую формочку для печенья – достаточно поместить ее куда надо, и можно спокойно расчистить участок пять на пять метров. В нее уже вмонтирован грязевой насос. Кроме того, по мере продвижения раскопок ее можно наращивать. От насоса отходит труба с фильтром, в котором задерживаются небольшие артефакты и органический материал. Я попрошу двух наших техников, чтобы задержались и проконсультировали ваших людей.

– Потому что мы с Джеком едем на Гавайи, – пробормотал Костас.

Прадеш кашлянул, критически рассматривая его рубаху:

– Вижу-вижу. Отдыхать?

– Работать, – ответил за него Джек.

Индиец обратил взгляд на реку.

– Я невероятно вам благодарен. В этом месте даже самая скромная находка – на вес золота. А русло может оказаться настоящей сокровищницей. Ну а сейчас позвольте вас покинуть на несколько минут, мне нужно предупредить моих людей.

Он затрусил навстречу группе водолазов, раскладывавших снаряжение на пристани. Джек встал лицом к главному котловану. Что за картина открылась взгляду автора "Перипла", ступившего на эту землю две тысячи лет назад? Расчищенныйот джунглей пятачок на берегу реки – даже меньше, чем футбольное поле. Джеку преставились глинобитные стены, узкие переулочки, склады с плоскими крышами; у пристани выстроились в ряд древнеримские амфоры и ящики с красной глазурованной посудой из Италии. Своей утилитарностью, граничащей с беднотой, Арикамеду походил на Беренику: никаких храмов, никаких мозаик – всего лишь торговый поселок на краю неизведанного. Однако через это неказистое местечко текли в обоих направлениях товары огромной ценности. Здесь в каждом глиняном черепке сохранилась частичка одной из самых необыкновенных авантюр античного мира.

– Джек! – К тенту вприпрыжку подбежали Хибермейер с Айшей и Ребеккой. С археолога ручьями тек пот. – Помнишь, как все было устроено в Остии, главной гавани Древнего Рима? Площадь Купцов, здания с небольшими комнатами-бюро? В той складской постройке все то же самое. Похоже на конюшню – в каждом "стойле" размещалось по одному торовцу, по одной конторе. И ты не поверишь, чью комнату мы сейчас нашли. Эта честь принадлежит Айше.

Подоспел студент-индиец с образцами находок. Айша осторожно сияла с поддона полиэтиленовый пакет достала из него стертый глиняный черепок.

– Мстного производства. Южная Индия, конец первого века до нашей эры.

– А здесь еще граффити, – заметил Джек.

Ашла кивнула.

– Тамильский стиль. Не могла поверить своим глазам, когда увидела. – Ее голос звенел от волнения. – Здесь начертано то же слово, что и на черепке, который мы нашли в доме купца в Беренике. Женское имя – Амрита.

– А теперь посмотрите на другие осколки, – вклинился в разговор Хибермейер и передал одну из находок Джеку: – Винная амфора, изготовлена в Центральной Италии. Можешь разобрать, что тут написано?

– Цифры. Это гроссбух, бухгалтерская книга. Чего и можно было ожидать… – пробормотал Джек и тут же, приметив несколько слов на греческом, ахнул: – Узнаю почерк. Глядите, у всех букв небольшой наклон. Их могла выводить та же рука, что набрасывала на черепках в Беренике текст "Перипла"!

Оживленно кивая, Хибермейер простер руку к котловану.

– Мне все представляетсяпримерно так. Имени торговца мы не знаем – пускай будет Приск. Он сидит у себя в конторе с женой Амритой. Дела ведут вместе, по-семейному. Она уроженка этих мест, так что здесь с деловыми контактами никаких проблем. Когда Амрита уезжает с мужем в Египет, за конторой присматривают ее родственники. Если помните, по нашим первоначальным догадкам купец из Береники специализировался на шелке – и, возможно, приторговывал драгоценностями. Теперь посмотрите сюда. Видите слово serikön? По-гречески это «шелк». Цифры наверняка означают сорта, обемы партий, цены. А вот еще одно – sappheiros, то есть «ляпис-лязурь». Тот же самый термин употребляет и автор «Перипла». Между тем в античные времена лазурит добывали только в копях Бадахшана, на северо-востоке Афганистана.

– Не об этом ли речь? – поинтересовался Костас, достав из кармана шортов переливающийся голубой камешек и продемонстрировав его окружающим.

У Хибермейера отвисла челюсть.

– Так вы утащили его с раскопок в Беренике! Вас никуда нельзя пускать! Да что это такое творится с морскими археологами?

– Ну, за Джеком тоже есть такой грешок, – с невозмутимым видом отозвался Костас. – Я лишь позаимствовал его – наудачу. Как доберемсся до Гавайев, можешь забрать обратно.

Джек с трудом сдержал улыбку.

– Еще что-нибудь, Морис?

Сердито фыркнув на Костаса, Хибермейер кивнул Ребекке.

– Да. Пару минут назад твоя дочь доказала, что более чем пригодна для профессии археолога. А ведь мы пробыли в том котловане всего ничего. Ей везет на удачные находки.

– Знакомая черта, – проронил Джек.

Разжав ладонь, Ребекка показала отцу драгоценный камень идеального оливково-зеленого цвета. Хотя его не позаботились огранить, он ослепительно всеркал в лучах полуденного солнца.

– Перидот! – воскликнул Джек, приняв камень из рук дочери. – С острова Святого Иоанна, возле Береники. Несколько дней назад мы с Костасом как раз пролетали мимо. Стало быть, вы полагаете, что наш торговец вывозил такие камни из Египта?..

– …и выменивал на шелк, – подтвердила Айша. – Нетрудно представить, как сильно мог перидот завораживать китайцев. Он ведь в точности очищенный нефрит.

– Военная империя… – пробормотал Джек, подставляя камень солнцу и глядя, как зеленый свет играет у него на руке.

– О чем ты? – полюбопытствовал Костас.

– Вспомнилась одна моя фантазия. Будто сюда приплывают с востока корабли, а на них – многие и многие воины. Но теперь фантазия приблизилась к реальности.

– Итак, цикл замкнулся, – сказал Хибермейер. – Рим, Египет, Индия, ляпис-лазурь из афганских копей, Великий шелковый путь, легендарный город Сиань. Между двум величайшими империями мира протянулась цепочка контактов в пять тысяч миль длиной.

Костас взял перидот у Джека и наставил его на солнце, не выпуская из другой руки кусочек лазурита. Стоило свету пройти через оба камня, они начали светиться словно единое целое. Костас поднес их поближе друг к другу – и вдруг, вздрогнув, опять развел.

– Горячо, – пожаловался он.

– Видимо, они фокусируют свет, как увеличительное стекло, – заметил Прадеш, вновь присоединившийся к группе. – О чудесных свойствах драгоценных камней всегда рассказывали легенды. Вероятно, их источником служил именно эффект преломления. Один мой знакомый профессор в университете Рурки даже специализировался на этой проблеме. Но я еще не слышал, чтобы подобным образом взаимодействовали перидот и лазурит, особенно необработанные. Интересная тема для исследования.

– Буду рад вас видеть в инженерно-технической лаборатории нашего университета, – с воодушевлением заявил Костас, вернув Ребекке ее камень, а свой спрятав в карман. – Но камушки быстро вам наскучат. Зато сможете посмотреть на подводную робототехнику, я сейчас работаю над парой изумительных проектов. Кое-что пригодится и военным – если не ошибаюсь, это по вашей части.

– Вы серьезно? – обрадовался Прадеш. – Можно поподробнее?

– Для этого у нас еще будет предостаточно времени, – сказал Джек, козырьком приставив ладонь ко лбу. Вдоль береговой линии к ним летел высланный с "Сиквеста II" вертолет – все тот же "Линск". В душе стремительно нарастало волнение. – У нас все готово?

Кивнув, Прадеш мотнул головой на двух мужчин в джинсах и футболках. На спинах у обоих были рюкзаки, в руках – автоматы Клашникова.

– С нами будет пара моих саперов, – пояснил индией. – Совсем не хочется действовать местным племенам на нервы, заявляясь в джунгли с оружием, но риск нарваться на повстанцев-маоистов очень велик. Не желаю нести ответственность за исчезновение одного из самых знаменитых морских археологов в мире…

– …и его закадычного дружка, – добавил Костас.

Ребекка бросила на отца страдальческий взгляд, как бы ненароком выставляя напоказ свою находку.

– Если, как говорит Хими, я действительно доказала свою профессиональную пригодность, то нельзя ли мне теперь полететь с вами?

– Не в этот раз. – Джек выразительно посмотрел на Хибермейера. – Но, может быть, на обратном пути Хими даст тебе порулить "Зодиаком". Только чур не слишком быстро.

– Ух ты, круто!

Ребекка вернула камень на поддон и захлопала в ладоши.

Джек широко улыбнулся, потом сделал Костасу фирменный знак – покрутил пальцами на манер пропеллера.

– Ну что, погнали?

– Погнали.

Глава 8

Через три часа после отлета из Арикамеду Джек сидел вместе с Костасом и Прадешем на баке понтонной лодки, с пыхтением взрезавшей широкое полотно реки Годавари. Носовая волна гребнем наваливалась против течения. Джека тоже несло на волне восторга: наконец-то ему представилась возможность осуществить детскую мечту – пройти по следам своего прапрадеда, лейтенанта Джона Ховарда, и собственными глазами удвидеть то, что он увидел в 1879 году. Джек взялся за поручень, чтобы спокойно осмотреть окрестности и морально подготовиться.

Пролетев по линии побережья на север, у порта Коканада "Линкс", сделал поворот и понес их в глубь материка, вдоль дельты Годавари. Под ними – совсем близко, рукой подать – проносились миллионы акров рисовых полей и плантаций сахарного тростника, и порой все вокруг застилали облака сладковатого пара, побочного результата переработки тростника.

В Довлаисвараме, милях в тридцати от залива, они приземлились на величественной плотине, которой дельта была обязана плодородием. Прадеш показал им, где в 1860-х размещался саперский полк, возводивший это сооружение. Когда они пересаживались на понтонную лодку, предоставленную пароходством Годавари, в голове Джека все еще звучали впечатляющие цифры. Две тысячи миль ирригационных каналов, пятикратное увеличение площади обрабатываемых земель…

Из всех достижений британской власти в Индии это оказалось одним из самых долговечных, но чем выше лодка поднималась по течению, чем дальше за кормой оставалась плотина, тем реже заявляло о себе превосходство человека над природой. Как и в Арикамеду, культура здесь скорее приспосабливалась к естественным условиям, мирилась с ними. Годавари была подобна всем великим рекам, имеющим привычку выходить из берегов, подобна Нилу и Миссисипи: любые попытки укротить ее давали лищь видимость успеха, ибо недолговечным оплотам цивилизации противостояла могучая сила, способная уничтожить самые грандиозные творения человеческих рук в одно мгновение.

– После Ганга Годавари считается второй по святости рекой в Индии, – сказал Прадеш, выводя лодку в центральный канал. – Я хотнл, чтобы последние пятнадцать миль нашего путешествия вы проделали по воде. Так вам будет легче представить себя на месте солдат, плывших в 1879 году на колесном пароходе навстречу неизвестности, совершенно не представляя, что ожидает их впереди.

– Если не считать москитов, – проворчал Костас и хлопнул себя по ноге.

Индиец кивнул.

– К концу кампании в Рампе четыре пятых солдат слегли с малярией. Умерло много людей. У племени койя к этой болезни определенный иммунитет. Они верили, что малярию наслал чужакам в отместку самый ужасный демон местного пантеона – конда девата, дух-тигр.

Костас с подозрением вгляделся перед собой. Сквозь марево на востоке смутно проступали очертания невысоких холмов.

– Не там ли расположенист исток Годавари?

Прадеш покачал головой:

– Нет, это гораздо дальше на западе. Говорят, река изливается изо рта священного идола где-то в окрестностях Бомбея. А еще я слышал, будто через подземный канал она сообщается с Гангом и две величайших реки Индии неразрывно связаны.

– По-моему, это все-таки домыслы, – заметил Джек.

– Как инженер я вынужден с вами согласиться, но мысль все же заманчивая. Знаете, в Индии все течет, все сочится с севера на юг. Этой участи не избежали захватчики, например монголы, не избежали и религии – например, буддизм. Но почти никому из них не удалось проникнуть в этот холмистый край, в эти друнгли. До 1928 года не существовало даже приблизительного плана Рампы. Во время восстания 1879-го на картах вместо этой области стояло большое белое пятно. И по сей день на многих сотнях квадратных миль не бывает никого, кроме охотников койя и других племен. Даже миссионеры туда не забираются.

Следующие полчаса прошли в молчании. Илистые берега Годавари постепенно сходились, ужимая русло от мили до нескольких сотен ярдов. Иногда за кокосовыми пальмами можно было увидеть волов, вспахивавших рисовые поля. В реке купались женщины во влажных сари; другие чины в набедренных повязках прохлаждались в воде у своих лодок. Повсюду виднелись признаки то ли упадка, то ли незаконченного ремонта – определить было трудно. За мирной сценой отступала мысль о грядущем сезоне муссонов, вместе с которым придут паводковые воды и сметут с берегов все и вся.

Они проплыли мимо ряда деревянных столбов, врытых прямо посреди реки, между которыми колыхались под силой течения изорванные останки рыбацких сетей. Джеку подумалось, что ими ловят не рыбу, а саму историю – осколки прошлого, навсегда изгнанные из раскинувшихся впереди друнглей. С самого Арикамеду он пытался настроиться на прихотливую археологию рек: в них могут обретаться истинные сокровища, как золото в лотке старателя, устроившегося у горного ручья. Но случается и так, что они пусты и все интересное давно смыла вода. То была иная, более размытая дисциплина, далекая от морской археологии с ее определенностью.

Как и в Арикамеду, на берегах Годавари следы человеческого присутствия на берегу казались чем-то мимолетным, нестабильным. За время пути им встретилась лишь одна постоянная постройка – красивый белый храм на скалистом островке посреди реки. Поверх расписанных золотых ярусов на крыше святилища переплетались изваяния змей. Сбавив ход, Прадеш запустил руку в специальную чашу и бросил в воду горстку цветочных лепестков.

– Это Вишну, спящий под кольцами пятиголового змея Шеша, – пояснил индиец. – Густая синева, которой славится ляпис-лазурь, – это цвет Вишну, цвет вечности и бессмертия.

– Исповедует ли народ джунглей индуизм? – поинтересовался Костас.

Прадеш покачал головой, потом опять прибавил тяги и заговорил, перекрикивая шум мотора:

– Вверх по течению, на краю джунглей, расположен холм, который называют Шива. Дать ему такое имя было все равно что водрузить христианский крест на древнеримское капище, только здесь никого не обращали в новую веру, не стремлись подавлять древние верования. Индуизм похож на археологическую площадку. Стоит удалить верхние слои – и вот они, старые боги, старые религии. Но в месте, куда мы с вами плывем, удалять нечего. Этот храм – последний бастион, который жители равнин воздвигли на границе джунглей, места, куда не отваживаются заходить даже их боги.

Вскоре людей стало попадаться все меньше и меньше, а потом они и вовсе исчезли. Рисовые поля уступили место кустарнику, а тот, в свою очередь, джунглям. Густые зеленые заросли спускались по склонам к воде и плотно укутывали берега, пальмирские и кокосовые пальмы нависали над серебристыми отмелями. От деревьев поднимался пар и клубами скатывался к реке, оставляя ясным лишь узкий коридор в самой середине. Вскоре холмы по обе стороны взмывали уже на триста и более метров в высоту, и голубовато-зеленый туман скрадывал их верхушки.

Из-за излучины выплыла длинная плоская лодка, нагруженная кокосовыми орехами и стволами тамариндового и красного дерева. Двигатель лодки е работал, и течение свободно влекло ее вперед. На корме развалился полицейский в потрепанной защитной форме и со старой винтовкой "ли-энфилд" в руках. Все врем, что путешественники проплывали мимо, он с подозрением буравил их взглядом. Прадеш дружелюбно ему помахал.

– От полицейских в здешних местах всегда были одни неприятности, – начал капитан. – Для туземцев они защитники дельцов с низин, которые разживаются лесными концессиями, а потом приходят в джунгли и вырубают лучше деревья. И согласитесь, трудно представить, что в случае необходимости наш приятель в лодке сможет отбиться от маоистских боевиков. Но здесь всплывает еще одна большая проблема. Начнем вооружать полицию – племена обозляться пуще прежнего, пошлем сюда армию – рискуем получить второй 1879 год. Саперы – наилучший из вариантов, поскольку за ними числится много полезных дел: они строят дороги, больницы, школы, и лесные племена это видят. Саперы – тоже солдаты, но это совершенно иная порода людей.

– Вижу, – улыбнулся Джек.

Сбросив газ, Прадеш увел лодку с основного течения в бурлящий поток по левую руку. Тут же мягкое пыхтение двигателя потонуло в криках и щебете белолицых обезьянок-лангуров, хитро посматривавших с древесных крон. Вскоре излучина осталась позади, и взорам путешественников предстала кучка невысоких домов, от которых к пляжу вело несколько тропинок. Над кровлями из пальмовых листьев простирали ветви манговые деревья и сучковатые тамаринды. Впервые им встретились койя – смуглые мускулистые мужчины поглядывали на лодку из-под прикрытия пальм. На одном из туземцев красовалась леопардовая шкура, а с шеи его свисал кулон – павлинье перо.

– Перед нами деревня Пулираманагуден, – тихо произнес Прадеш, – что означает "Обитель Бога-тигра".

– Тигры… – пробормотал Костас. – А слоны тут встречаются?

– Редко, зато предостаточно гауров – это местная разновидность быков. Среди койя этот участок джунглей известен как Паппикондалу, то есть Бычьи Холмы. Размерами гауры напоминают небольших слонов. По ночам мне доводилось слышать, как они с ревом и фырканьем ломятся через лес, словно какие-то мифологические чудища, и только белки глаз сверкают в темноте. Даже тигры обходят их стороной.

– В нашем университете умеют выбирать места для отдыха, – проворчал Костас.

Они поплыли дальше сквозь прибрежный туман и вскоре добрались до очередной излучины, откуда уже просматривался основной поток. Прадеш вел лодку поближе к берегу, пока до поворота реки не осталось с десяток ярдов; тогда он снизил скорость почти до нуля, давая течению вынести их на середину русла. Вдруг Джек приметил женщину, сидящую на перевитых корнях баньяна, – слепую и очень старую. У нее были глаза древней статуи: краска давно сошла, остались одни белки. И все же Джека не оставляло ощущение, что старуха смотрит прямо на него, пригвождая взором к месту. Чем-то она напоминала Богородицу, оплакивающую сына. Вспомнилась викторианская фотокарточка, что высела у него в каюте над старым комодиком, – женщина и младенец, прапрабабушка Джека и ее ребенок.

Подняв взгляд к древесным кронам, сквозь брешь в туманной завесе он увидел темные контуры холмов на фоне неба. На миг появилось сильное чувство, будто все это ему уже знакомо, – и тут же схлынуло. Из-за мыса вдруг тяжело вывалился, едва не срываясь с хлипкой привязи, буйвол; от неожиданности у Джека зашкалил пульс.

Наконец течение подхватило их. Прадеш дал полный газ и направил лодку в центральный проток, огибая мыс. Фигура женщины вскоре растворилась в речной дымке. Годавари вновь стала раздаваться, туман рассеялся, и Джек понял, что их путешествие закончилось. Вокруг все было в точности как описывал в дневнике его прапрадед. Послушная воле индийца, лодка ушла в спокойные воды у левого берега и вскоре увязла носом в песке. Джек окинул взглядом противоположный берег – островок, образованный речными наносами и протянувшийся на несколько сотен метров вдоль очередной излучины. Из джунглей выныривало пересохшее русло ручья и делило отмель надвое.

– Вот оно, – сказал Прадеш, показывая в том же направлении. – Место, где все и произошло.

– Знаю, – тихо проговорил Джек. – Именно так я все и представлял.

– Только не надейтесь здесь что-нибудь найти, – продолжал Прадеш. – Каждый год эту отмель смывает муссонными паводками, и потом она нарастает заново. А вот в прибрежную деревушку наведаться стоит. Ее даже видно отсюда – вон там, на холме, у самой кромки джунглей.

– Мы в вашем распоряжении, – отозвался Джек.

Капитан взглянул на часы:

– Вертолет прибудет через час. На нем доберемся до места. Мои саперы уже на борту. Я не стал брать их с собой на реку, чтобы не настраивать против нас койя, но в джунгли мне без них соваться не хочется – при всем уважении к вашей девятимиллиметровой "беретте", Джек.

– Все-таки заметили, – улыбнулся Джек.

– Главное, не выставляйте ее напоказ. Мы тут сидим на пороховой бочке. Есть туземцы, которые меня не знают, и если они заподозрят в нас правительственных чиновников, пиши пропало – из них тогда слова не вытянешь. Но прежде чем идти в деревню, остановимся здесь на привал. Может, в такую жару вам это покажется странным, но мне очень хочется выпить чаю.

Прадеш достал из багажного отделения примус и выдавший виды чайник и занялся приготовлениями. Костас тихонько юркнул в заросли. Джек, предоставленный самому себе, стал осматриваться. Туман остался позади, в узких протоках, и теперь их окружал оазис яркого света, словно воздух кто-то профильтровал. Песчаная отмель у противоположного берега изогнулась саблей, отливая на солнце золотом. За ней переливались стволы деревьев и глыбы песчаника, до блеска начищенные муссонными паводками. А дальш простирался роскошный балдахин джунглей: бесчисленное множество оттенков зеленого выстилало крутые бока утесов, выше по течению смыкавшихся в величественное ущелье.

– В теснине русло Годавари сужается до каких-то двухсот метров, – сообщил Прадеш, передав Джеку стакан чаю. – Утесы по обе стороны достигают в высоту более восьмисот, а река сильно прибавляет в глубине – там без малого сотня метров.

Джек молча озирал стены ущелья в их зеленом убранстве. Было в них что-то одновременно манящее и грозное – как в опасном горном перевале, за которым скрывается цветущая долина. Для немногих обитателей низин, дерзнувших явиться сюда, здесь скрывалась Обитель бессмертных, Небесный город. Первые европейцы грезили о Голконде – легендарном царстве, где добыли когда-то легендарный алмаз Кохинур, "Гора Света". Отсюда до Голконды был один шаг… Однако до появления пароходов любые путешествия на этой точке и заканчивались: не в силах справиться с горным течением, большинство странников разворачивали свои лодки, позволяя реке увлечь их обратно к цивилизации.

Джек всмотрелся в воду… и ничего не увидел. Темная – не из-за тины, а какой-то особенной тьмой – поверхность Годавари словно бы поглощала солнечный свет. Даже стены ущелья в ней не отражались. Это действовало Джеку на нервы – казалось, вместо реки перед ним черная дыра, поглощающая действительность. Быть может, эти берега в манной дымке – не более чем иллюзия? Слишком они походили на его детские представления об этом месте, чтобы быть реальными… Из задумчивости его вывел громкий треск: Костас пулей вылетел из кустарника и запрыгнул на нос лодки. Вид у него был весьма растрепанный, а шорты полуспущены.

– Кто-то покусился на твое мужское естество? – поинтересовался Джек.

– Пауки, – выдохнул Костас, с беспокойством осматривая свои ноги. – Огромные монхатые пауки размерами с блюдце.

– Есть пуков не провоцировать, они совершенно безвредны, – заявил Прадеш, протягивая стакан чаю и ему. – А вот с кобрами держите ухо востро. Койя жуют какой-то корешок вместо противоядия, но мне ни разу не удавалось его найти.

– У Джека всегда под рукой "беретта", – вставил Костас.

– Стреляя в змей, человек портит себе карму, – погрозил ему пальцем капитан. – ну а вообще можете не волноваться. Марша через джунгли не будет. Джек хотел пройти по следам своего предка, но я уговорил его воспользоваться вертолетом. Он согласился. Ваша безопасность очень его заботит.

– Моя безопасность? Джек? М-да, с ним такое впервые, – проворчал Костас, утерев лицо и прихлопнув очередного москита. – По крайней мере препараты от малярии мы приняли.

– Здесь тоже не без нюансов, – торопливо пояснил Прадеш. – В этих краях препараты не всегда действуют. Но в деревне у меня есть один знакомый, который подлатает на иммунитет.

Джек вновь оглядел пейзаж, пытаясь предтавить его сто тридцать лет назад.

– Итак, что же вам известно о событиях двадцатого августа 1879 года?

Прадеш ответил ему пристальным взглядом.

– Скажем так, вы не ошиблись в своих догадках.

– Человеческое жертвоприношение?

Прадеш перевел взгляд на отмель.

– Как я вам уже говорил, моя юность прошла в дельте Годавари, в Довлаисвараме. На самом деле мой дедушка был койя, родом из этих мест. События того далекого дня стали чем-то вроде местной легенды и держались в тайне – даже от антропологов, которые время от времени наведываются сюда с расспросами. Насколько я знаю, то, что вы сейчас услышите, никогда не рассказывали посторонним людям.

– Продолжайте, – попросил Джек.

– Мятежники устроили тут целое представление – казнили полицейский, взятых в плен. Пароход саперов застрял на отмели, так что все происходило ни их главах. Но убийцы вдобавок довели до исступления самих койя, напоив их брагой и еще бог знает чем. В тот день они совершили полную мерию, то есть принесли три жертвы сразу: мужчину, женщину, ребенка.

– Ребенка?.. – пробормотал Джек.

– Местные власти так и не поверили, что имело место жертвоприношение. По их мнению, повстанцы выдали казни за обряд, чтобы те выглядели более устрашающими, – иначе говоря, притворились, будто возвращаются к кровавым обычаям, которые британцы считали давно искорененными. Но власти ошибались. Все случилось по-настоящему. Жертвоприношения не прекращаются и в наши дни. Правда, теперь в этих целях используют обезьян и кур, но ритуал мерии по-прежнему дремлет где-то рядом, в каком-то темном уголке. Достаточно спровоцировать койя, поджечь эту пороховую бочку – и он воспрянет ото сна.

– Но как все происходило? – не унимался Джек. – Почему после того дня мой прапрадед перестал вести дневник?

Прадеш поджал губы.

– Не знаю. Что-то оставило след в его душе. Думаю, зрелище было кошмарное, особенно в случае с ребенком, ведь жертв заживо раздирали на части. Ваш предок мог почувствовать себя бессильным, неспособным помочь людям. Кажется, в то время у него самого был ребенок? Вы говорили, его детство пришлось на восстание сипаев, а тогда в Индии творилось немало ужасов. Возможно, во время жертвоприношения что-то всплыло в его памяти. О нем повсюду отзывались как о прекрасном офицере и выносливом солдате. Что бы он ни увидел, чего бы ни натворил, наверняка речь шла о чем-то очень серьезном.