Текст книги "Воин-Тигр (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

– Дай-ка догадаюсь, – пробормотал Костас. – Это как раз нынешнее поколение?

Девушка ответила кивком.

– Вот почему в последнее время все так оживилось. Дядя сам ввел меня в курс дела. Ему было известно, что я уже неплохо знакома с историей Братства и смогу разделить его страхи – и что в последующих изысканиях ему не обойтись без археолога его класса. Поверив в меня всей душой, он взялся за мою подготовку. Время работало против него, но мне и вголову не приходило, что все может оборваться так быстро. – На мнговение она потупила взгляд, затем продолжила: – Дядя подхватил поиски с места, на котором закончил У Чэ. Но чуть только появился реальный шанс найти камень, его начали пугать последствия. Десять лет назад внезапно умер представитель клана Фэйлянь, и место в Братстве перешло к его сыну, Шан Юну. И вновь Китай одолевали перемены. Коммунизм стал давать трещины, заявил о себе капитализм. Кое-кто сумел на этом нажиться, остальные – наоборот.

В Росии некоторые воспринимают эпоху царизма как своего рода золотой век. В Китае с той же любовью смотрят на Первого императора. Среди таких людей был и Шан Юн, хотя это не мешало ему извлекать огромную выгоду из новых возможностей. Дядю многое в нем настораживало. Семья Фэйлянь как раз контролировала "Интакон". Чем богаче становилась компания, тем сильнее разгоралась в Шан Юне мания величия. Он сделал из Братства личный военный совет. Это с его подачи "Интакон" превратился в банду эксплуататоров, отнимающих землю у аборигенов по всему миру. В число намеченных территорий попали и джунгли в окрестностях Рампы. На открытой разработке бокситов можно было сделать колоссальное состояние. Мой дядя выступил резко против этих планов. как антрополог и гуманисть, он оставался одним из немногих членов Братства, не поддавшихся фанатизму. Его с самого начала тревожило растущее влияние Шан Юна. В силу своей наивности мой дядя слишко мпоздно осознал опасность. Ко времени, когда он рассказал мне оставшуюся часть истории, на него уже шла охота.

– И ему пришлось расплатиться сполна, – проронил Джек.

– Как и тот китайский дипломат, он невольно разворошил змеиное гнездо, – медленно проговорил Костас. – У Чэ подарил Братству торговлю опиумом. Твой дядя возобновил поиски камня и одновременно вывел Шан Юна на другую сокровищницу – джнугли Рампы.

– Есть еще одно соображение, которое дошло до него слишком поздно, – откликнулась Катя. – Боюсь, он мог даже заключить сделку с маоистскими боевиками – от отчаяния, ведь ему не к кому больше было обратиться. Местным властям только и нужно, что контракт с "Интаконом", а койя и сами беззащитны. Вообще-то это чистой воды самоубийство, но ему и без того уже подписали смертный приговор. Позже я узнала, что он отрекся от Братства. На его глазах культ Первого императора превращился в культ Шан Юна, возомнившего себя реинкарнацией Шихуанди.

– И где же можно найти Шан Юна? – поинтересовался Джек.

– В пустыне Такла-Макан, по ту сторону Тянь-Шаньских гор, – ответила Катя. – Сотни тысяч квадратных километров, на которых нет ничего, кроме барханов да свирепых ветров. Для путешественников, двигавшихся вдоль Великого шелкового пути на восток, Такла-Макан представляла собой последнее значительное препятствие; далее дорога выводила их через Центральный Китай к Сианю с его шелком и императорским мавзолеем. В пустыне всегда был риск потеряться без вести, поэтому хозяева приграничных твердынь вовсю охотились на карааны, проходящие мимо. Такла-Макан – одна из последних крупных бандитских вольниц, даже коммунисты не смогли ее обуздать. Там часто попадаются полуразрушенные крепости, наполовину занесенные песком, – так бывает, когда пустыня поглощает очередной оазис. Шан Юн засел в одной из них, в сотнях километров от ближайших дорог. Построив взлетно-посадочную полосу, он стал потихоньку превращать крепость в мир своих фантазий. В глазах Братства Такла-Макан всегда оставалась важнейшим символом – бастионом на рубежах внешнего мира, живым доказательством того, что за пределами Китая ничего не существует, как и утверждал импреатор. А для Шан Юна пустыня стала еще и великолепным командным пунктом, откуда можно без труда вести дела "Интакона" в Центральной Азии, точнее – в Тянь-Шаньских и Каракорумских горах. И более того, если верить моему дяде, то геологи "Интакона" зафиксировали в недрах самой пустыни громадные залежи нефти. Такла-Макан преватилась в вотчину Шан Юна. Теперь его интересы простираются очень далеко. Есть опасность, что скоро под его властью окажется весь запад Китая, а влияние на внешний мир примет пугающие масштабы.

– Так вот что волновало твоего дядю на саом деле… – пробормотал Джек.

– А что ты имела в виду под "миром фантазий" – поинтересовался Костас.

Катя помолчала.

– Сейчас вам станет ясно, почему камню придают такое значение и в чем заключается угроза. Последняя встреча Братства, на которой довелось присутствовать моему дяде, проходила как раз в пустыне. Посреди развалин располагалась постройка с куполом – бывшая несторианская³⁹ церковь. Дядю провели по наклонному коридору к массивным бронзовым дверям, за которыми царила практически непроглядная тьма. Вместе с другими одиннадцатью он занял место за низким столом. Во главе сидел Шан Юн. Увиденное далее изумило и напугало дядю. Перед его глазами ожили знакомые образы «Исторических заметок». Шан Юн воссоздал в церкви облик гробницы Первого императора. Прежде такое сочли бы в Братстве неслыханной ересью. Над головами собравшихся вздымался купол небес, со свех сторон виднелись реки, горы и дворцы. На заднем плане маячили фигуры терракотовых воинов. По словам дяди, ощищение было такое, будто он попал в планетарий, оборудованный новейшей голографической аппаратурой и передающий даже звуки – шум воды и ветра, топот лошадей. Он провел в Такла-Макане несколько дней и постепенно стал замечать, что предводитель Братства проводит в чудесном зале все больше и больше времени, причем в одиночестве. В поведении Шана появились тревожные признаки, еще когда он был мальчиком. Он пристрастился к компьютерным играм – вселенной, где правят бал мгновенные результаты и непогрешимая уверенность, где мораль и гуманизм неуместны. И моим дядей овладело чувство, что Шан Юн из игрока превратился в часть игры, попал по ту сторону монитора.

– Такие вундеркинды, воспитанные на компьютерах, едва могут отличить фантазию от реальности, – проговорил Костас. – Потом они вырастают, сколачивают огромные состояния и начинают думать, что теперь им ничто не мешает сделать шаг, о котором в детстве оставалось только мечтать, – шагнуть прямо в экран, в мир, где все будет под их контролем. В отличие от реальности.

Катя кивнула:

– Именно. Шан Юн считал виртуальную реальность развитием концепции у-ди, согласно которой с обретением небесного камня и приходом эры света миры живых и мертвых сольются в один. Однако со стороны казалось, будто портал в эту вселенную уже открылся ему. Дядя понимал, что мнимое могущество камня может оказаться не более чем выдумкой, легендой, но даже и так Шан Юн мог углядеть в нем источник устрашающей силы. И если ему взбредет в голову, что камень – последняя ступень на пути к обожествлению, мистическому слиянию с Первым императором, то его мания величия может разрастись до ужасающих масштабов. Вот что напугало моего дядю больше всего. Тогда-то он и решил утаить свои изыскания от Братства и попытаться найти камень самостоятельно.

– Вот только Шан Юну уже было и них известно, – заметил Джек. – Твоему дяде оставалось жить ровно столько, сколько требовалось времени, чтобы выйти на след камня.

– Ну и что же тип шпионит сейчас за нами? – полюбопытствовал костас.

Катя ответили ему долгим взглядом.

– Вы сами мне рассказали про койя и их нежданных визитеров. В джунгли ушли семеро "интаконовцев", вернулся лишь один – тот, что со снайперской винтовкой, новопосвященный. Убийство дяди было для него вступительным испытанием. Теперь он стал одни из Братства. Если кто-нибудь из двенадцати сбивается с пути истинного, то отступника и его ближайших родственников устраняют – такая традиция. Место дяди занял представитель другой семьи, входящей в тот же клан и удостоенной сей чести за воинскую доблесть.

– Теперь у них появился воин-тигр, – тихо промолвил Джек.

– Только вот само понятие сильно извращено. Этот новичок – психопат. И У него есть четкая специализация. В годы Великой Отечественной войны его бабушка служила снайпером в Красной Армии, на ее счету сотни убитых. Она передала все свои навыки внуку. Став профессионалом, что теперь его "послужной список" будет даже подлинней, чем у бабушки. Он получил от нее в наследство старую винтовку системы Мосина, которой и пользуется до сих пор.

– Для снайпера винтовка – как любимая кисть для художника, – пробормотал Джек. – Подержанная советская винтовка с поворотным затвором может послужить убийце не хуже, чем новейшая модель от "Барретт".⁴⁰

– У меня созрел один вопрос, – сказал Костас. – Твоя семья варилась во всем этом со времен Первого императора, шестьдесят шесть поколений подряд. С чего нам верить, что ты не такая же злодейка, как и другие?

Катя бросила на него недобрый взгляд.

– С того, что они убили моего дядю. Что других родственников у меня не осталось. С того, что две тысячи лет назад мои предки дали клятку. И с того, что кощунственные планы Шан Юна не имеют ничего общего с нашей историей. С того, наконец, что он обязательно попытается убить меня – всех нас, – как только мы выведем его на небесный камень. Только и всего.

– Коранское ущелье, говорите… – произнес Костас, глядя на Джека. – По-моему, это мечта любого снайпера. Стоит ли рассчитывать на поддержку МССБ?

– Можно нагрянуть туда с целым батальоном десянтников и разведчиков, прочесать все склоны – и все равно упустить снайпера, – отозвался Джек.

Тут нарушил молчание Прадеш, внимательно слушавший их разговор:

– Мы с Джеком обсуждали такую возможность. Надеяться, что МССБ станут ради нас охотиться за каким-то снайпером, – дохлый номер. В тамошних горах есть влиятельные полевые командиры, которые и сами справляются с талибами. Для руководства МССБ это неплохой способ решить проблемы чужими руками, не наживая лишних врагов. Когда талибы стояли у власти, изнасилованиям и убийствам не было конца, а афганцы такого не забывают. В общем, рассчитывать стоит максимум на медицинскую эвакуацию или кое-какие реактивные действия в случае нападения. Как только покинем файзабадскую авиабазу, останется уповать на собственные силы – пока не встретимся с тем занкомым Алтаматы, местным полевым командиром из бывших моджахедов. По пути нам надо будет проехать через пару-тройку деревушек, где вполне могут прятаться талибы. Кроме того, всегда есть риск нарваться на самодельное взрывное устройство или террориста-смертника. Но если у Алтаматы и вправду выйдет привлечь того афганца на нашу сторону, это решит многие проблемы.

– А какая у нас легенда? – спросил Костас. – Нас, случайно, не примут за агентов ЦРУ?

– Сьемочная группа, – откликнулся Джек. – Идем по следам Джана Вуда. В 1836 году он разыскивал тут исток реки Окс. Особо сомневающимся предъявим старую викторианскую книжку.

– Похоже, ты и в самом деле не прочь бы этим заняться, – заметила Катя.

– В один прекрасный день, – улыбнулся ей Джек. – С огромным удовольствием… Когда закончатся бои.

Костас вгляделся в карту:

– Напомни-ка, как называется то место с лазуритовыми шахтами?

– Коранское ущелье.

Самолет начал крениться на левое крыло, снизу послышался грохот – выдвигались шасси. Услышав слова Джека, Алтаматы оторвался от иллюминатора, посмотрел на Катю и негромко проговорил:

Агур джануб дошух на-хам буро

Зинаар Мурроу ба джануб тунги Коран.

Костас повернулся к ней.

– Перевод?

Она наградила его холодным взглядом.

– Фраза на пушту. Алтаматы выучил ее в плену у мождахедов. Если не стремишься к погибели, сторонитесь тесного Коранского ущелья.

Самолет запрыгал по посадочной полосе.

– Великолепно, – проворчал Костас. – Еще одно местечно, где можно без забот провести отпуск.

Глава 17

Афганистан, 22 сентября 1908 года

Двое мужчин неуклюже, вприпрыжку скользили вниз по груде щебня, наполовину засыпавшего вход в шахту, отчаянно пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, нащупать ногами хоть какую-то опору. И вдруг в один и тот же миг оба резко остановились, ничком растянувшись у основания кучи. Далеко наверху, на расстоянии пистолетного выстрела, по-прежнему виднелась узкая полоска серого неба. С противоположной стороны туннель обрывался пеленой мрака. Воздух здесь, на высоте двенадцати с лишним тысяч футов, был сильно разрежен – им с трудом дышалось в облаке пыли, которую они же сами и подняли. Джон Ховард повернул голову к лежавшему рядом человеку, поморгал и уставился на стену шахты. Поверхность испещряли многочисленные сколы. На потолок упал луч света от входа. Теперь не оставалось никаких сомнений. Синие прожилки с золотыми крапинками. Его охватил то ли смех, то ли – он сам не понял – плач, через миг сменившийся мучительным кашлем.

– Роберт, – прошептал он, – ты видел? Это лазурит!

– Я как раз присмотрел образец.

Слышать голос Уохопа было большим облегчением. Несмотря на долгие годы службы в Британской армии, в нем до сих пор чувствовалась американская гнусавость, сдобренная ирландским анцентом. Снаружи завязалась такая ожесточенная схватка, что Ховард уже и не чаял вновь услышать этот голос. Еще разок проморгавшись, он попробовал оценить ситуацию. Он лежал на животе, широко раскинув ноги и руки. В правой все еще был старый "кольт"; из гнезда барабана, в котором каких-то несколько мгновений назад сидел патрон, вилась струйка дыма. В левой руке Ховард крепко сжимал видавшую виды бамбуковую трубку дюймов десять длиной, почерневшую и залоснившуюся от старости. Они как раз оствили все пожитки на дне ущелья и хотели прочесть хранившийся в трубке папирус, как на них напали. Из последних сил карабкаясь по склону, он прижимал ее к груди, в то же время стараясь выбирать тропки, которых скакун их преследователя не сумел бы одолеть.

Уохоп перекатился на спину. Ховард молча наблюдал, как тот откидывает барабан своего "уэбли", вытряхивает стреляные гильзы и заряжает новые патроны, беспрестанно поглядывая в сторону выхода. Наконец он отложил револьвер и взял один из синих осколков. Другой рукой Уохоп залез в мешочек, висевший у него на шее, и приподнялся на локте, болезненно сморщившись. Достав из мешочка старый исцарапанный монокль, нацепил его на левый глаз и выгнул шею, чтобы получше рассмотреть осколок.

– Семидесят лет назад лейтенант Вуд написал, что существует три степени качества. – Он еще раз пригляделся к камню: – Перед нами лазурит высшего качества. Вот эти золотые блестки не что иное, как вкрапления железного колчедана, или пирита. Говоря словами Лициния, нам попался nielo.

Он снял монокль и откинулся на спинку. Какое-то мнговение слуха Ховарда не достигало ничего, кроме звука его же собственного дыхания – неприятного, хрипящего. В холодном горном воздухе оно превращалось в пар. Уохоп повернул к нему голову.

– Ты ведь понимаешь, что это означает?

– Это означает, – ответил Ховард, – что по какой-то прихоти Провидения чертовы упыри загнали нас именно в тот туннель, в какой надо. Если верить Вуду, лазурит высшего качества добывали лишь в одной шахте. А теперь посмотри на эти сколы. Посмотри на сажу – она осталась от костров, с помощью которых плавили породу. Этой выработке тысячи лет.

Ховард прикрыл глаза. Острые камни должны были колоть ему живот, но он почти ничего не ощущал. Странно. Он оглядел Уохопа. Сейчас оба офицера мало походили на людей, которые три месяца назад вышли из Кветты в сторону границы, чтобы без следа раствориться в афганских дебрях. И вот теперь они здесь. С побега из лесного храма прошло тридцать лет. Их лица обгорели на солнце и покрылись щербинками, словно горные ущелья. Двое закаленных всеми ветрами стариков с запутанными седыми бородами… На головах у обоих красовались пыльные тюрбаны, тела были укутаны в громоздкие тулупы из овчины, перехваченные посредине кушаком для защиты от горных холодов, которые на последнем этапе путешествия становились все суровей. Под вздернутым воротником у Роберта виднелась кожаная портупея, накинутая поверх полевой формы; на правом плече можно было разглядеть корону и полковничьи звездочки. Формально оба вышли в отставку, но без формы афганцы приняли бы их за шпионов, а тогда их ждала бы участь куда менее завидная, чем смерть. Они тридцать пять лет прослужили в королевских инженерных войсках, так что надеть мундиры, в которых прошла большая часть их взрослой жизни, казалось более чем естественным – ведь им предстояло плечом к плечу отправиться навстречу последнему и лучшему своему приключению.

Ховард перехватил взгляд Уохопа. На губы мужчин набежали улыбки, а через секунду обоих затрясло в приступе неудержимого хохота. У них получилось! Вдруг Джон закашлялся и харкнул кровью на щебень.

– Боже мой, – выдохнул Уохоп. Рывком выпрямившись, он склонился над другом. – Да ты ранен!

– Меня достали мечом. – Ховард с трудом сглотнул. Во рту стоял резкий вкус крови. – Тот всадник, что нас догнал… Человек с мечом и латной рукавицей. Когда мы карабкались по склону, он проткнул мне спину. Слева.

Уохоп принялся развящывать его тулуп. Мягко выудив бамбуковую трубку у Ховарда из руки, он примостил ее на камнях и начал высвобождать плечо товарища из рукава.

– Потихонечку, потихонечку…

Приподняв тулуп, он пощупал намокший бок Ховарда, потом отпустил овчину, бережно подоткнул под него и осторожно заправил левую руку обратно в рукав, пока та не легла как раньше. Наконец он приобнял Джона за плечи. Напряжение Уохопа передалось даже его пальцам.

– Дело плохо, да? – негромко спросил Ховард.

– Печень точно не задета. Скорее всего удар пришелся на плевральную полость, под легкое. После такой раны люди восстанавливаются в два счета, своими глазами видел.

– Мне попали в легкое, Роберт. В крови слишком много пены. Не хватает дыхания.

Привстав на колени, Уохоп какое-тов ремя разглядывал пятно света, потом тяжело вздохнул, развязал кушак и скинул с себя тулуп. Поправил съехавшую портупею, пристроил поудобнее кобуру, отряхнул гимнастерку… Ховард закрыл глаза. Значит, конец близок.

– Оно где-то здесь. То, за чем мы пришли.

Уохоп мотнул головой в сторону темного жерла.

– Им это известно не хуже нас.

– Зато им неоткуда знать, в какой шахте мы спрятались. Когда я открыл огонь из револьвера, они отступили. Так нам удалось выиграть немного времени. А когда нас и в самом деле найдут, им никто не скажет, что это та самая шахта. Нас занесло именно в тот туннель, в котором Лициний две тысячи лет назад спрятал самоцвет.

– Они обыщут все тунелли. Сначала обнаружат нас, а потом и камень.

Камень. К горлу Ховарда подступила кровь. Появилось чувство, будто он медленно погружается в воду. Отставить страх! Он перевел взгляд на бамбуковый цилиндр.Тридцат лет назад велпу помог им выйти живыми из преисподней. Та ночь, тот мрак отпечатались в его сознании с такой четкостью, будто все происходило вчера. Ховард сохранил туземную реликвию – как и рукавицу с тигриным ликом, – и пару часов назад тот явил себя на руке их преследователя, к ужасу старого полковника. Они подозревали, что за ними следят, но враг нанес удар лишь на дне ущелья, когда офицеры уже стояли на пороге легендарных лазуритовых копей Сари-Санга. Ховард увидел фалангу вооруженных людей, во главе которых ехал всадник в маске дракона-тигра. Неизвестный выхватил меч, и рукавица на его запястье сверкнула золотом. Точно такую же Ховард некогда похитил из святилища в джунглях.

Теперь при нем не было рукавицы, однако велпу они все-таки взяли с собой – ради вещи, которая в нем хранилась. Спустя десять лет после событий в Рампе дороги Ховарда и Уохопа пересеклись вновь в Школе военной инженерии в Чатеме. Однажды ночью они заперлись в библиотеке и вскрыли бамбуковый футляр. Их взглядам предстал не идол, не языческий бог, а свиток папируса. В детстве Ховард видел такие в Британском музее. Древнеегипетский папирус в джунглях южной Индии. Уже один этот факт поражал воображение. Однако на нем был записал текст, исполненный в том же стиле, что и надпись на саркофаге, как с уверенностью заявил Уохоп. Hic iacet Licinius optio XV Apollinaris. Sacra iulium sacularia. «Здесь покоится Лициний, опцион 15-го легиона „Аполлинарис“, хранитель небесного камня». Однако текст на папирусе был длиннее.

Те удивительные слова навеки запечатлелись в разуме Ховарда. Мерцала свеча. Двое мужчин склонились над древним свитком, пытаясь разобрать его смысл, насколько позволяли их познания в латыни. Слова унесли Джона назад в детство, исполненное грез о благородных приключениях. Слова точно вырвали его из тьмы, в которой прозябала его душа с того рокового дня, с которой надежда на искупление превратилась в излишество. Хотя он даже не был уверен, совершал ли тот страшный поступок, мысль о нем неотступно таилась в мозгу Джона с той самой секунды, как его палец надавил на спусковой крючок. Мальчик-койя, рыдающий малыш, чьих страданий он больше не мог выдиеть, – а ведь в это самое время его родной сын доживал последние часы, напрасно призывая отца. Теперь его путешествие подошло к концу. Подняв глаза на Уохопа, он прошептал последние слова текста, что впервые прозвучали в темной библиотеке: Cave tigris bellator. «Бойся воина-тигра».

У Ховарда закружилась голова. Он снова сглотнул, и кровь отхлынула от горла. Когда всадник мчался за ними по ущелью, Джону бросилась в глаза татуировка на его руке – оскалившийся тигр-дракон. Удивительно, но воины, две тысячи лет назад загнавшие Лициния в джунгли, до сих пор не исчезли, до сих пор были готовы обрушиться на любого, кто отважится выйти на поиски сокровища, похищенного и перепрятанного легионерами. На пути к шахтам Ховард ломал голову, пытаясь понять, как врагам удалось их выследить. Перед отправлением из Кветты они с Уохопом условились, что на возможные вопросы будут отвечать одинаково: перед ними стоит цель пройти по следам экспедиции Вуда к истоку реки Окс, что в Панджшерском ущелье на севере Афганистана. Правда, им пришлось попросить совета у путешественника Ауреля Стейна, однако истинных своих намерений офицеры ему не сообщили. По мнению знаменитого венгра, отправляться в Гиндукушские горы без носильщиков и проводников было равносильно самоубийству, но все же он пожелал им успеха. Два немолодых полковника собрались в последнее путешествие – все в лучших британских традициях.

И вдруг Ховард вспомнил. Много лет назад, когда он закончил службу в саперском полку и вернулся в Англию, кое-что произошло. Возвращение было попыткой отвлечь жену Хелен от скорби по маленькому Эдварду, подарить ей и себе самому новую жизнь. Незадолго до этого Джона повысили до капитанского звания и дали место преподавателя геодезии в Школе военной инженерии. Однажды ему довелось выступить с лекцией в Лондоне, в Королевском институте вооруженных сил. Темой доклада стали памятники древнеримской культуры в южной Индии, его любовь и страсть – еще в детстве он начал собирать коллекцию из серебрянных и золотых римских монет, которые отец и дядья покупали для него на базарах Мадраса и Бангалора. Между делом Джон упомянул в лекции о некоем пещерном храме, в котором сохранились, по слухам, древнеримские резные изображения – вероятно, сцены битв. Ему хотелось внушить аудитории, что на юге Индии бывали не только торговцы, но и солдаты. Удивительная возможность. Потрясающее открытие.

Его энтузиазм зашел слишком далеко. Теперь он понимал, что подсознательно хотел извлечь хоть какой-то полжительный результат из трагедии в джунглях, до сих пор не отпускавшей его разум, и невольно ослабил бдительность. Одной короткой фразой все и ограничилось: Ховард не стал рассказывать ни о местоположении храма, ни о достоверности слухов. Они с Уохопом договорились, что все увиденное в храме останется между ними, однако во время лекции его выдал, должно быть, искренний пыл, огонек в глазах, скрытое желание поделиться с миром их открытием. Внимательному наблюдателю эти детали многое могли поведать.

После лоекции к нему подошел чиновник из посольства Китайской империи, чтобы поздравить его, а заодно и разузнать о его источниках. Ховард вежливо ушел от разговора, еще раз подчеркнув, что все это не более чем слухи. Это случилось двадцать с лишним лет назад. Неужели с тех самых пор за ним следили, обращали внимание на каждую его странность? Бамбуковая трубка хранилась под замком в Шкоел военной инженерии в Чатеме, сред множества экзотических артефактов, завезенных в Англию несколькими поколениями офицеров. Куратором школьного музея был Джон, и единственный ключ принадлежал ему. Ну откуда еще кто-нибудь мог прознать о велпу?

И тут он подумал о своих слугах. Один из них провел подле Ховарда всю жизнь – его верный Хуань-Ли, внучатый племянник его обожаемой айи, уроженки Тибета. Хуань-Ли не оставлял хозяина ни в Бангалоре, ни в Чатеме, а когда тот вернулся в Индию, преданно последовал за ним. У тибетца всегда было много друзей среди азиатов – кули,⁴¹ матросы, обитатели опиумных притонов, в которых он пропадал по ночам. Ховард смотрел на его связи сквозь пальцы: разумней мириться с тайными обществами и обрядами, чем подвергать их запрету. Хуань-Ли оставался с ним до самого конца – именно он собирал для них в Кветте рюкзаки с провизией, он провожал их в путь. Все это делалось с воодушевлением, весьма неожиданным для человека, который видит хозяина в последний раз. Он набил их вещмешки пожитками, от которых им не было особого толку, – китайскими лекарствами, целебными травами и рочей ерундой. От всего это вскоре избавились. Хуань0Ли вделал все от него зависящее, чтобы двое вояк живыми добрались до места назначения. Чего-то подобного и ожидаешь от преданного слуги; Ховарда тронула его забота. Однако теперь его мысли приняли другой оборот. Не потому ли было так важно схранить им жизнь, что они могли вывести на след нужных лдей? Да возможно ли такое?

Ховард закашлялся. Теперь ничто из этого уже не имело значения. Он хотел повернуть головой, но внезапно его вырвало кровью – пенистой, обильной. Накатила мучительная боль. Хуань-Ли уложил в его рюкзак настойку лауданума. Сейчас она очень бы ему пригодилась. Уохоп склонился над другом, придерживая его голову. Ховард пристально на него.

– Я пока еще не собираюсь испускать дух, – хрипло прошептал он. – Нам еще нужно найти тот камень.

Уохоп вновь кивнул в сторону туннеля, погруженного во мрак:

– Он где-то там, я уверен.

– А ведь есть и второй камень. Его забрал второй римлянин, имя которого упоминается в надписи, – Фабий.

– Не все сразу, старик.

Лицо Ховарда скривилось в гримасе.

– Бессмертие… Вот откуда вся эта суета вокруг небесного камня, правда? Сейчас нам бы не помешала хотя бы щепотка.

Окинув выход тревожным взглядом, Уохоп опять повернулся к товарищу.

– Может, незадолго до смерти, в джунглях, Лициния охватили те же чувства. Меня всегда волновало, каким человеком он был. Нет ли между ним и нами чего-то общего? Иногда мне казалось, что иного способа постичь загадку, вставшую перед нами, не существует.

На губах Ховарда мелькнула бледная улыбка. Начался очередной приступ кашля. Он сглотнул, дал себе отдышаться и только тогда заговорил. Его голос был не громче шороха.

– Помнишь медальон на стене пещеры – женщина и ребенок? Для Лициния бессмертие означало бы вечность наедине с горем и чувством утраты. Какой смысл в бессмертии, если все дорогие тебе люди покинули этот мир, а твои запасы любви давно исчерпаны? Мне кажется, он сознательно предпочел участь смертного. Может, Элизиум был для него более приемлемым вариантом, если уж на то пошло.

– Ну а что тут делаем мы? Ты и я? Зачем мы здесь?

– Нами двигает то же, что двигало Лицинием и Фабием. Может, на самом деле они стремились попасть в Элизиум, мечтали не о бессмертии, а о достойной смерти. Может, соблазны бессмертия открылись им случайно, по пути. Может, Лициний прознал о них после расставания с Фабием, уже когда направил стопы на юг. Может, с ним был человек с Востока – путешественник, который и принес оба камня в эти края. Скорее всего легионеры ограбили какого-нибудь торговца и взяли его в плен, потому что нуждались в проводнике. Если римляне узнали обо всем раньше, то мне непонятно, зачем Лициний и Фабий разулчились сами и разделили камни.

– Возможно, боги не пожелали открывать человечеству тайну бессмертия.

– И возможно, из лучших побуждений.

– И все-таки ты не ответил на мой вопрос. Что мы тут делаем?

Уохоп не отрывал от него глаз. не скрывая беспокойства. Ховард понимал, что в действительности старый товарищ пытается подбодрить его, удержать от обморока, выжать из дружбы все до последней капли, наслаждаясь каждым мгновением. Он с благодарностью встретил его взгляд.

– Нас привела сюда та же причина, что заставила этих римлян отправиться в последнее путешествие. Помнишь надпись на саркофаге? Пятнадцатый "Аполлинарис". Все во славу легиона! Они шагали бок о бок с тенями усопших товарищей, надеясь, что однажды прихотливая судьба заведет их в потустороннее царство, даст умереть с достоинством. Они оставались верны своему ремеслу. Они были солдатами. Потому-то, наверное, мы и очутились здесь. Во славу нашего легиона – корпуса военных инженеров. Во имя всех, кто ушел до нас, во имя павших. Ubique.⁴²

– Ubique, – тихонько повторил Уохоп. – Слова настоящего сапера.

Тем временем поле зрения Ховарда сжалось до узкого туннеля с нечеткими темными краями. Теперь он видел лишь бородатое лицо и тюрбан Уохопа – казалось, перед ним старый портрет сепией, заключенный в рамку. Возникло ощущение, будто тело отрывается от пола, а руки и ноги покалывают тысячи иголок. В этом было даже что-то приятное. Он подумал, что надо бы пошевелиться, но замялся: а вдруг это сон и малейшее движение разрушит чары? Если замереть, то можно в любой миг воспарить и двинуться по туннелю навстречу свету…

– Роберт, – пробормотал он, – что-то я почти ничего не вижу.

Уохоп крепко сжал его руку. Вдруг со стороны входа послышался шум – лошадиное ржание, перестук копыт. Взоры офицеров устремились к его источнику. В воздухе клубились теплые испарения, на глазах обретая форму; шахта засасывала их и увлекала к притихшим внизу людям – казалось, дыхание дракона лижет мерцающие синевой стены… Сверху вновь донесся звериный храп. Наконец их глаза привыкли к свету, и они увидели лошадиный силуэт на фоне красного солнца. В его свечении пот животного блестел подобно крови. Скакун мотал гривой, разбрасывая алые брызки. На нем сидел человек в пугающей маске. Его бедра защищал металлические пластины, тяжелый меч с латной рукавицей сверкал на фоне неба. Лезвие покрывали не засохшие еще пятна крови. Моей крови. Сердце Ховарда начало бешено колотиться, изо рта у него полилась пена. Вдали начали бить барабаны. Размеренная, неотвязная дробь становилась все громче, постепенно подбираясь к их шахте.