Текст книги "Воин-Тигр (ЛП)"

Автор книги: Дэвид Гиббинс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 27 страниц)

Прадеш кивнул.

– Прежде койя из Рампы каждый день оставляли здесь немного еды. Они верили, что в святилище обитает бог Рама, которого загнали сюда духи джунглей. Пока его кормят, он будет тут оставаться. И каждую ночь приношения исчезали. Вероятно, на поляну приходил муттадар и уносил все, что не съели животные. А крысы тут вырастают до невероятных размеров. Легенда гласила, что, если приношения прекратятся, Рама вырвется на волю и обрушит свою ярость на лесной народ. При этом он примет обличье конда девата, духа-тигра, и будет рубитьлюдей огромным сломанным мечом.

– Сломанным мечом? – задумчиво проговорил Костас. – Где-то мы это уже слышали, Джек.

– Если предположить, что за мифом кроются исторические факты, то ритуал приобретает смысл, – продолжал Прадеш. – Итак, в древности сюда является принц Рама, впоследствии его обожествляют. С другой стороны, жители джунглей противятся вторжению индуизма в их духовный мир. Храм становится средоточием их культурной независимости. Иноземцев заключают в пещеру. Боги койя берут его в плен. Вот почему повстанческие вожаки в 1879 году собирали на этом месте своих сторонников: здесь, как нигде, можно было бросить вызов чужакам. У входа в святилище они под видом жертвоприношения казнили полицейских констеблей. Однако после обвала койя сочли, что Рама намертво замурован внутри, и постепеннь обычай подношений сошел на нет. В том же году исчез и велпу. Теперь они боялись не Рамы в обличье конда девата, а самого конда девата – духа-тигра.

– Ну а где же изображение самого Рамы? – поинтересовался Костас, поглядев по сторонам. – Ведь храм же посвящен именно ему?

Прадеш помолчал.

– Индуисты верят, что Рама принадлежал к так называемой Солнечной династии, древнему царскому роду. Ему может соответствовать вон то изображение Вишну или какой-нибудь солнечный символ. Или нам просто нужно тщательней искать.

Джек пристально рассматривал шею бога Куберы. Техника обработки камня казалась донельзя знакомой. Он сделал несколько шагов назад, шаря лучом фонарика по помещению, подмечая отдельные детали, задерживаясь на них. Ученый в нем восставал против того, что представало его взгляду, но многолетний опыт археолога, полный невероятных находок, расширил представления Джека о невозможном. Его мысли вновь обратились к Египту и обнаруженному Хибермейером экземпляру "Перипла", к первым намекам на четкий след. На его глазах принимало четкие очертания удивительное открытие, с каждой секундой все ясней проявлялся отпечаток далекого прошлого.

– Какой эпохой датируется резьба? – спросил Костас.

– Якши и якшини, как и змееподобные наги, – по сути, идолы, посвященные богам земли, пережиток раннеиндийской религии, которую со временем вытеснили индуизм и буддизм, – откликнулся Прадеш. – Самые ранние скульптуры якшей относят к третьему веку до нашей эры, но эти могли появиться в первом веке или даже в следующем столетии. Именно тогда формировались образы богов раннего индуизма, которых вы здесь видите. Впоследствии индуистская религия возвысилась над местными культами, поглотив или уничтожив их. Далее, тут не видно изображений Будды, хотя буддийские символы присутствуют – бык на колонне, колесо со спицами… Почти как в раннем христианстве: пока Христа не начали представлять в человеческом облике, использовались символы.

– Таким образом, можно говорить о конце первого века до нашей эры, – подытожил Костас.

– Если мы задались целью обнаружить влияние греко-римской цивилизации, то в плане стиля несоответствий нет, – сказал Джек. – В случае Рима некоторые стилистические и технические особенности могли бы указать на период Поздней Республики.

– Давайте рассмотрим наиболее очевидные варианты, – предложил капитан. – Арикамеду расположен всего в четырехстах милях к югу отсюда. Ни один римлянни не сунулся бы в джунгли без очень, очень весомой на то причины, но нужно учитывать и такую возможность.

Джек покачал головй.

– В Арикмеду скульптор не нашел бы себе применения. Дома из глинобитного кирпича и глины, голый прагматизм… Даже в Беренике, на Красном море, из камня почти ничего не делали. Тут наш ваятель сидел бы без дела.

– А вдруг он сначала был скульптором, а потом сменил ремесло, стал моряком или торговцем? – предположил Костас. – Приехал в Индию пообвыкся, подыскал себе в джунглях уютное логово и вспомнил старую страсть. Джек, ты ведь сам всегда говоришь, что нет ничего невозможного.

Джек ненадолго задумался.

– Профессия ваятеля и каменотеса передавалась по наследству, к тому же в античные времена сменить ремесло было не так-то просто. И если мы говорим о Риме времен Августа, то уезжать оттуда пришло бы в голову только сумасшедшему. Август фактически перестроил город заново – в камне. Это была одна из самых масштабных строительных программ за историю человечества. – Немного помолчав, он наконец озвучил догадку, озарившую его несколько минут назад: – Но мне кажется, ты напал на верный след. В древнеримском обществе существовала прослойка, в которой попадались мужчины всех профессий, обладатели всех возможных навыков.

– Армия, – произнес Прадеш.

– Граждане-солдаты, – подтвердил Джек. – Только надо для начала разобраться с периодом. Во времена Августа армию стали переводить на профессиональную основу – теперь в нее набирали восемнадцатилетних юношей, готовых служить двадцать лет. Если нас интересуют настоящие граждане-солдаты, нужно обратить взгляды на эпоху гражданских войн и – еще дальше в прошлое – Римской республики, когда здоровый мужчина любого возраста мог записаться в армию на менее длительный срок, обычно до шести лет. Здесь речь идет уже о середине первого века до нашей эры и более ранних годах. До пика римской активности в Арикамеду оставалось несколько десятилетий. И тут всплывает еще одна проблема. Нет никаких свидетельств, что Рим посылал в Индию легионеров.

– Может, тут побывал наемник? – вставил Костас. – Или дезертир? Ты сам мне рассказывал, как в Индии восемнадцатого века ловкачи-офицеры из числа британцев и французов сколачивали себе армии из местных и провозглашали себя царями. Не происходило ли нечто подобное и при римлянах?

Луч от фонарика Джека блуждал по стенам.

– Такое не исключено. В "Перипле" сказано, что для защиты от пиратов на кораблях держали вооруженную охрану. – Но к этому времени Джек уже совершенно точно знал, с чем они имеют дело. От волнения у него срывался голос. – Есть и другая возможность. Сбежавший военнопленный.

Тем временем Костас приблизился к статуе Куберы и стал неторопливо осматривать тени, укутавшие массивные камни у стены. Одна щель в особенности привлекла его внимание. Он положил руку на живот идола.

– Я не ошиблся. Тут еще один коридор. А за ним, кажется, еще один зал.

Со стороны выхода донесся приглушенный крик – несколько слов на хинди. Рявкнув что-то в ответ, Прадеш перевел взгляд на стену, о которой говорил Костас, затем посмотрел на часы и раздосадованно покачал головой.

– Мне нужно идти. Сержант Амратавалли вернулся из разведки, нужно его выслушать. Постараюсь не торопить вас без необходимости, но у нас в любом случае не больше часа. Пилот не будет долго ждать. Он мой армейский дргу, но вряд ли ему захочется еще раз подставлять машину под пули. Надо вылетать, пока не подоспела новая партия маоистов. Удачи вам.

Прадеш достал из кобуры револьвер и направился к выходу. Джек первым полез в расщелину между валунами, Костас протиснулся следом. Скопившаяся на камнях влага сыграла роль смазки, так что могучая туша инженера проскользнула без труда. Джек посветил на него фонариком. На том, что прежде было гавайской рубахой, обнаружилось жирное бурое пятно.

– Загубили вещь, – печально буркнул Костас. – Как есть загубили.

Джек поводил фонариком. По размерам второй зал оказался не меньше первого, но вот стены в нем были другими. Мастер проделал огромную работу, обтесав и отшлифовав все валуны, пока они не стали ровными как холст. Хотя на входе Джек заметил еще какие-то глыбы, сейчас луч его фонаря исследовал стену, на которую взгляд вошедшего падал в первую очередь. Его ум все еще полнился образами из соседнего зала – выпуклыми, почти объемными скульптурами индийских богов и демонов. Стена впереди представляла собой одну из сторон огромной глыбы, не менее пяти метров в длину и трех – в высоту. Он зачарованно разглядывал ее. Казалось, здесь потрудился другой человек. Всю стену покрывала искуснейшая рельефная резьба. Взгляд без труда различал воинов, детали их оружия. Это была непрерывная сцена с единым сюжетом, не имевшим никакого отношения к индийской мифологии. У Джека появилось ощущение, будто он вошел в музей древнеримского искусства. В самом центре Рима.

– О Господи… – прошептал он. – Да ведь это битва при Иссе. Там Александр Македонский одержал одну из величайших своих побед, разгромив персидское войско.

Подошел Костас.

– Это же четвертый век до нашей эры, если не ошибаюсь? Джек, когда ты говорил о военнопленных, я вспомнил о битве при Каррах, но это уже первый век до нашей эры. К чему е мы в итоге пришли?

Мозг Джека лихорадочно работал.

– Для легионеров, выступвших в поход на Карры, тема Александра Македонского – а такое нельзя исключать, – то Иссу солдатам могли преподносить как символ боевой славы. Когда эе римлян разбили, победа Александра над персами приобрела мистический ореол. Прибавим сюда следы его великих восточных походов, о которых говорится в том фрагменте "Перипла", – помнишь ведь, сбежавшим легионерам попадались по дороге алтари. При определенном раскладе событий Александр все время оставался бы на заднем плане. Вполне можно представить, как судьба закинула какого-нибудь гражданина-солдата, скульптора по ремеслу, из Рима в Карры, оттуда в парфянский плен и далее – в Центральную Азию. В итоге он прошел тем же маршрутом, что и Александр с его македонцами тремя веками ранее, и закончил путь в джунглях южной Индии.

– И с чего же ты решил, что здесь придставлена та самая битва?

– Битва при Иссе составляет основу знаменитой Александровой мозаики, обнаруженной в Помпеях, – пояснил Джек. – Скорее всего ее было принято изображать именно так. Слева мы видим мужчину с вьющимися волосами – Александра, рвущегося в бой верхом на Буцефале. На нем доспех с изображением горгоны-Медузы. Фигура Македонского помещена ниже, чем игура Дария; возвышаясь над всеми воинами, персидский царь смотрит на своего врага сверху вниз. Персов на мозаике заметно больше, чем македонцев. Таким образом авторы подчеркивали значимость победы Александра. Только посмотрите, как бесстрашно он скачет навстречу непобедимой, казалось бы, армии царя-бога! А Дарий, спасаясь бегством, подгоняет возничего, и в глазах у него испуг. Его правая рука простерта к Александру, словно мгновение назад он метнул копье… или в знак уважения. Он признает поражение.

– Ну и зачем же неизвестному скульптору воспроизводить помпейскую мозаику в самом сердце тьмы, в центральной Индии?

– Послушай мою теорию, – начал Джек. – Рельеф высечен римским солдатом, который в графданской жизни был скульптором. В использованной технике многое прямо указывает на римскую школу погребальной скульптуры первого века до нашей эры. В данном случае речь о типовой скульптуре, рассчитанной на клиентов с ограниченными средствами, – например, рельефных пластинах, которые помещались перед урнами с прахом. Изредка мастерам заказывали более масштабные рельефы для саркофагов. Однако в Риме даже самый скромный скульптор не избежал бы знакомства с великими произведениями искусства. После завоевания Греции во втором веке до нашей эры в город хлынул поток художественных ценностей. Александрова мозаика была изготовлена примерно в то же время, по заказу одного богача из Помпей. Но даже она представляла собой лишь копию знаменитой картины греческого художника Апеллеса, по другой версии – Филоксена Эритрейского. Об этом факте упоминает Плиний Старший в "Естественной истории". Скорее всего в Риме полотно было выставлено на всеобщее обозрение, где его и увидел будущий скульптор в пору ученичества.

Костас провел ладонью по скульптуре.

– По-поему, эти солдаты не очень-то похожи на греков. Как и на персов.

Джек осмотрел стену повнимательнее.

– Ты прав. Слева римляне, а не греки. На них кольчуги и шлемы в раннем римском стиле. Из оружия – пилум, метательное копье, и гладий, меч для колющих ударов. Перед нами легионеры первого века до нашей эры, то есть эпохи Красса.

– Смотри-ка, римские цифры. – Встав поближе, Костас стал разглядывать штандарт, изображенный над легионерами.

– Сначала идут символы XV, потом буквы AP.

– Легион Пятнадцатый "Аполлинарис"! – воскликнул Джек. – Он же упоминается и в наскальной надписи, которую обнаружил дядя Кати в одной из узбекских пещер. Итак, скульптор воспроизвел битву при Иссе, но заменил греков на соотечественников. Похоже, перед нами римская армия, вступающая на поле брани.

– А верзила в центре, на месте Александра, – это Красс, тот генерал?

Джек помотал головой:

– Ни в коем случае. Пережить Карры и все, что последовало за ними, могли лишь самые выносливые из легионеров. Возможно, среди них были ветераны знаменитых кампаний Цезаря – галльской и британской. В сравнении с Цезарем Красс сильно проигрывал как лидер. Не исключено, что солдаты презирали его. Ветеран сражения при Каррах никогда не изобразил бы Красса на месте Александра. И едва ли это портрет самого скульптора – такое было бы не в духе римских легионеров. Солдат отождествлял себя со своим контубернием, то есть низшим подразделением. Однако благодаря этим же узам рождалось глубокое уважение к близким друзьям. Думаю, в этом все и дело. Члены контуберния называли себя братьями – frater. Заметь, наш незнакомец не в генеральском облачении. Возможно, это опцион, то есть командир группы, или центурион, но не более. Перед нами «первый среди равных» – несомненно, лидер, и все же один из солдат.

– Но что-то рост у него неправдоподобный.

Джек поднес фонарик поближе.

– Нет. Приглядись получше. Его избразили в натуральную величину, просто человек сам по себе высокий. Анатомические пропорции такие же, как у всех других фигур, только руки и ноги подлиннее – от природы. И еще его лицо… Мастера погребальной скульптуры штамповали свои изделия по шаблону, но когда дело доходило до лиц, всегда высекали достоверные портреты. Посмотри-ка на этих солдат. Я вижу перед собой выходцев из Центральной Италии – Кампании, Лация, Этрурии – суровых мужей: седых горцев, земледельцев, рыбаков. Скульптор оставил здесь портреты реальных людей, которых знал лично. Это можно определить по неправильности, человечности их черт. Теперь вернемся к высокому легионеру. Лицо у него продолговатое, сухощавое, скулы выше, чем у других. Волосы на затылке собраны в хвост, отчетливая борода. У остальных солдат ничего такого нет. Он родом из Галлии – скажем, из Альп. Не исключено, что когда-то сражался против Цезаря, но впоследствии перешел к нему на службу. А какя жесткость в его чертах, какая сила духа! В глазах чувствуется даже намек на чувство юмора – черного солдатсткого юмора. В этом лице многое вызывает восхищение. Скорее всего это был близкий друг мастера, его frater.

– Кажется, скульптор и впрямь разбирался в законах перспективы, – заявил Костас. – Вокруг нашего великана можно насчитать еще с дюжину солдат, но чуть выше их, в воздухе, в барельефе проступают очертания еще одного легиона.

– Он-то и помог мне сориентироваться, – признался Джек. – Врагов справа от галла я увидел только потом.

– Поясни.

– Я про ту кучку солдат. Их вовсе не пытались показать с расстояния, приемы перспективы тут ни при чем. Это легион призраков.

– Легион призраков?

– Взгляни на штандарт, о котором мы говорили вначале. В чьих он рвказ? В руках призрачных солдат, а вовсе не тех, что внизу. Теперь посмотри, какая фигура высечена на его верхушке. Священный орел, aquila. Между тем у реальных легионеров, той самой дюжины, никакого штандарта нет. А это уже очень странно. Древнеримский скульптор, спитавший все правила и условности тогдашней иконографии, никогда бы не допустил такой оплошности. Выходя на поле брани, легион всегда брал с собой орла. Для скульптора-воина такое упущение было практически немыслимым.

– Так ведь это легионеры, утратившие штандарты в битве при Каррах, – прошептал Костас.

– В точку. По той же причине про Карры можно забыть. Здесь изображено другое сражение. Более позднее. Все принципы иконографии строго соблюдены. Сверху мы видим призрачный легион солдат, павших в битве при Каррах. При них и штандарт с орлом. Снизу – выжившие. Думается, дело обстоит следующим образом. Перед нами пленные, сбежавшие из Мерва. Они ведут бой в далеком восточном краю, где многое напоминает о походах Александра – недаром ведь скульптор взял за образец битву при Иссе.

– Между тем они изображены в полном легионерском обмундировании, – заметил Костас. – Ну как, скажи на милость, им удалось его сохранить после стольких лет плена?

– После побега солдатам наверняка приходилось вооружаться на ходу, хватать все, что плохо лежит. Но в глубине души они все равно оставались римскими легионерами – и когда вступали в бой, представляли себя именно такими. Вот и вся разгадка.

– Ну ладно. Тогда перейдем к их противникам.

Джек посветил правее, и его взгляду предстало нечто, до нелепости несовместимое с образами римских легионеров. Перед мысленным взором всплыла картина прошлого: он и Ребекка смотрят на почти такие же скульптуры – вскоре после первой встречи в Нью-Йорке они побывали на передвижной выставке в Британском музее. Пятно света обошло все изображение, задержавшись на цетральной фигуре, противопоставленной высокому легионеру. Джек присмотрелся повнимательнее. Никаких сомнений.

– Я, конечно, могу ошибаться, – пробормотал Костас, – но это, случайно, не терракотовые воины?

Джеку пришлось перевести дух. От волнения его сердце стучало как бешеное.

– Взгляни на их броню. Она изготовлена из мелких сегментов, как рыбья чешуя. Далее, оружие. Длинные прямые клинки, искусной работы боевые топоры, четко прорисованные луки и стрелы. Лишь одна армия в древнем мире носила такие доспехи. Причем это не какая-нибудь абстрактная китайская броня. Все детали очень тонко подмечены и проработаны. Скульптор ведь и сам был солдатом, так что понимал, на что смотрит. Итак, здесь изображены римские легионеры первого века до нашей эры, вступившие в схватку с воинами, облаченными в доспехи времен династии Цинь – иначе говоря, Первого императора Китая, жившего на два сторелия раньше Красса.

– Но где римляне могли видеть терракотовых воинов?

– Не терракотовых. Настоящих. Не забывай, к римских скульпторов существовала портретная традиция. По возможности наш мастер прдавал фигурам индивидуальные черты, когда работал с реальными лицами. Мы с Ребеккой видели терракотовых воинов на выставке. Хотя там прослеживается определенное число физиогномических типов, они дают лишь иллюзию индивидуальности. Нечто наподобие армии, смоделированной на компьютере для фильма: вроде бы выглядит достоверно, но без особого внимания к деталям. Причем все лица центрально-китайского типа, округлые, без учета этнических различий. А теперь посмотри на этих ребят.

Джек провел лучом вдоль ряда фигур, соперничавших за место на переднем плане: ноги широко расставлены, оружие на изготовку, глаза буравят зрителя. Грубые хмурые лица: напористые взгляды, длинные усы, волосы заплетены в торчащие пучки.

– Очень похожи на отца Кати. Его лицо мне никогда не забыть, – проронил Костас. – Копия Чингисхана.

– Именно, – кивнул Джек. – Степной народ, кочевники с северныз окраин Китая. Личная гвардия Первого императора. Примерно так выглядели воины, с которыми он покорил Китай. Перед нами реальные люди. Но в отличие от римских легионеров в них не чувствуется благородства, человечности. Эти лица скульптор повидал в бою. Если кто-то пытался тебя убить, его черты наверняка останутся в памяти…

– А что там с центральной фигурой?

Джек посветил на воина, смотревшего через плечо на договязого легионера. Чуть ниже дикими глазами взирал на небеса его конь. Скульптор попытался показать животное в момент поворота – по подобию коелсницы Дария, устремлявшиейся прочь от македонцев на Александровой мозаике. Хотя на этот раз перспектива хромала, ощущение движения завораживало. Коня и стоявших рядом воинов покрывали бледно-красные пятнышки, словно кто-то разбрызгал по камню краску. Костас потер одно из них пальцем, принюхался:

– Краситель на основе железа, вроде охры.

Взгляд Джека вернулся к стене.

– При желании скульптор мог раздобить пигменты и других цветов, отыскав в джунглях определеные минералы. Так и поступают койя, когда им нужно раскрасить тело. Нашел же он применение ляпис-лазури. Но в данном случае мастер решил ограничиться красным оттенком. Эффект получается мощный, словно смотришь на черно-белую проекцию через красный светофильтр. В сцене оставлено лишь самое главное – то, что впечаталось в сознание автора. Черты лиц, детали доспехов и вооружения. И цвет крови.

– Воспоминание о битве.

– И этом конном воине, – добавил Джек. – Погляди на его головной убор. Дарий на Александровой мозаике изображен в персидском колпаке, закрывающем подбородок и высоко выдающемся над головой. Скорее всего их шили из войлока для защиты от солнца и степных холодов. Кажется, что, у китайца убор точно такой же… пока не присмотришься хорошенько.

Он передал фонарик другу. Костас поднял его над головой и посветил сверзу вниз, чтобы отчетливей проступили тени.

– Вижу глаза, – пробормотал он. – И клыки, причем большие. Это голова какого-то зверя. Льва.

Джек покачал головой:

– Нет. Тигра.

– Тигра.

– Южнокитайского, – сказал Джек. – Сейчас в диких условиях обитает не более двух десятков особей, но в эпоху Первого императора они наверняка встречались повсюду.

Костас направил луч левее и выше, под чамый потолок пещеры. Над призрачным легионом обнаружился еще один рельеф – медальон около метра в поперечнике. Внутри круга проступали два лица. Костас напряг глаза.

– Все, как ты рассказывал на пути в Арикамеду, – тихо произнес он. – Ну помнишь, о становлении христианства в регионе. Эти двое подозрительно смахивают на мать с ребенком.

– Я заметил их сразу, как вошел, – отозвался Джек. – Хотел сначала осмотреть главный рельеф, но теперь уже разобрался. Для христианства рановато. Как мне кажется, все рельефы были созданы в последние десятилетия до нашей эры. Медальон явно высекла та же рука, на позднейшее добавление он не похож. Эти двое тоже когда-то существовали в реальности. Посмотри сам, с каким старанием поработал здесь мастер. Согласись, женщину красавицей не назовешь. Слишком массивная челюсть, крючковатый нос… У мальчика топырятся уши, глаза сидят чересчур близко к переносице. Но все эти детали переданы с любовью и тщательностью Скульптор души не чаял в этих людях и сохранил их образы в памяти.

– Его жена и сын, – прошептал Костас.

– Медальоны были распространены в древнеримской скульптуре, в том числе и погребальной. Обрати внимание, мастер поместил его в той же плоскости, что и призрачный легион, – словно мать с ребенком вознеслись на небеса. Словно он смирился с неизбежным. Может, тоска по близким и привела его сюда, заставила проделать путь через весь континент на небеса. Словно он смирился с неизбежным. Может, тоска по близким и привела его сюда, заставила проделать путь через весь континент в поисках сородичей. Может, в Арикамеду он встретил наконец римлян и те рассказали ему, потрепанному старому бродяге с далекого севера, всю правду – что жизнь, которую он оставил на другом краю света, навеки сгинула, что теперь у него есть лишь один способ воссоединиться с родными.

– Так ты и вправду веришь, что это был один из легионеров Красса?

Джек кивнул.

– С тех пор как он попрощался с женой и сыном и вышел в поход на Карры, минуло много лет – тридцать, если не сорок. За это время Рим пережил опустошительную гражданскую войну. Об этом нашему легионеру обязательно поведали бы в Арикамеду. Когда он уходил в джунгли, ему оставалось лишь лелеять надежду, что наследник пошел по его стопам и стал скульптором – или жил и умер легионером.

Джек окинул медальон проистальным взором. Скульптор знал, что высек в камне лики давно усопших людей, живых исключительно в его памяти. Стоя здесь две тысячи лет назадд с резцом в руке, он понимал – домой возврата нет. Ему было легче представить их в Элизиуме. Для солдата, оставившего семью ради войны, подобная сцена имела бы катарсический эффект. Дек повернулся к Костасу.

Интересно, видел ли этот медальон Джон Ховард в тот памятный день, когда вместе с Уохопом проник в святилище Рамы? Вспомнил ли тогда лейтенант о собственном сыне, оставшемся в Бангалоре с матерью? А ведь малышу отныне уготовано было жить лишь в его памяти… Какие чувства обуревали Ховарда? Не разглядел ли он в медальоне предвестие смерти? Не этого ли он боялся больше всего, шагая к выходу, спасаясь от храмовой тьмы, – не боялся ли потерять сына?

Костас провел лучом вдоль руки всадника-китайца, простертой к высокому легионеру. Из-за воды, капавшей откуда-то с потолка, поверхность камня между двумя фигурами почернела и пошла трещинами. Инженер стал водить фонариком из стороны в сторону.

– С первого взгляда кажется, что он показывает римлянам кулак. На самом деле у него на руке какая-то перчатка. Сейчас я посвечу с другого угла, и тебе станет виден его меч.

Взгляд Джека проследовал за световым пятном и остановился на руке воина. Мысли бешено закрутились в голове.

– Это рукавица, – дрогнувшим голосом выговорил он. – Точнее, меч с латной рукавицей. Пата.

– Наподобие того, что достался тебе в наследство?

Джек забрал у Костаса фонарик и принялся подсвечивать рельеф с разных направлений. Внезапно изображение стало четким: звериные уши, пасть, оскаленные клыки. Его голос упал до едва различимого шепота:

– Точно такой же. Очевидно, в том бою римлянин одолел китайца и забрал меч себе. Потом принес сюда. А 1879 году его нашел Ховард.

Он притронулся к каменному кулаку. Вчера на "Сиквесте II" Джек точно так же касался настоящего пата, скользя пальцами по знакомым с детства контурам. Неожиданно века обратились в мнговение, и вот он уже стоял бок о бок с человеком, создавшим эту панораму, – стариком, в котором едва узнавались римские черты. Он крошил и отесывал камень, доживая в пещере последние дни, силясь закончить портрет двух любимых людей, прежде чем присоединиться к ним в Элизиуме. Джеку вспомнились фрагменты "Перипла" – первые робкие намеки на невероятную историю, что разворачивалась сейчас в хороводе теней на храмовой стене. Все это было правдой.

Сзади послышался топот, сопровождаемый проклятиями, и на входе возник Прадеш с револьвером в руке – и тут же встал как вкопанный, не отрывая глаз от панорамы. Его слегка пошатывало.

– О Господи!.. – прошептал он.

– Ввести в курс дела? – предложил Костас.

– Нет времени. Сапер доложил, что в направлении поляны движется отряд маоистов. Их не меньше пятнадцати. Сюда прибудут через двадцать – двадцать пять минут. Я уже вызвал вертолет. Надо убираться отсюда. У входа в святилище я заложил несколько зарядом "С-4". Проход опять завалит, и до нашего следующего визита о сохранности храма можно будет не беспокоиться.

– Пять минут, – торопливо бросил Джек, вынимая фотоаппарат.

– Не больше.

Кинув еще один долгий взгляд на скульптуру, Прадеш с выражением тупого изумления на лице скрылся в туннеле. Джек передал фонарик другу.

– Прикрой глаза. У меня вспышка.

И он начал методично фотографировать стену, выжидая несколько секунд между каждым кадром, пока перезаряжалась вспышка. Нечаянно оступившись, Костас чуть не шлепнулся, но все-таки устоял.

– Не отводи луча со скульпруты, – нетерпеливо произнес Джек, слушая, как его друг тихо поругивается. – Мне нужно видеть, что я фотографирую.

– Мне кажется, штука, на которую я сейчас наткнулся, может тебя заинтересовать.

Джек обернулс… и утратил дар речи. До сих пор он думал, что у него за спиной обычные валуны. Однако здесь явно приложил руку человек: рядом со входом располагалась глыба правильных очертаний, примерно два с половиной метра в длину и полтора – в высоту. Взгляд Джека заметался из стороны в сторону, пытаясь оценить размеры объекта. Не в силах удержаться от улыбки, он помотал головой. Размер подходящий, все пропорции – идеальные. Наконец его глаза различили каменную плиту, лежавшую поверх глыбы.

– Это саркофаг! – воскликнул он. – Ты нашел саркофаг. Никакой это не храм. Гробница!

Костас просунул пальцы в щель под крышкой.

– Итак, наш скульптор сам для себя вытесывает гроб и высекает на стене погребальную сцену. Потом, взглянув в последний раз на дорогих ему людей, забирается в гроб и задвигает крышку…

– Последний поступок сильного духом мужчины. Он выносливейший из выносливых – легионер, сумевший выжить в каменоломнях Мерва.

– Старик задувает свечу, ложится и закрывает глаза. Милый образ намертво отпечатался в его мозгу.

– Он снова в Риме, рядом с женой и сынок, – негромко продолжил Джек. – И совсем забыл, что на самом деле медленно умирает на другом конце света, в адском жерле южноиндийских джунглей…

– И навеки там останется.

Джек пригляделся к крышке саркофага. Что-то в ней сбивало с толку. Он наклонился поближе. Песчаник покрывала корка из твердого полупрозрачного вещества, похожего на смолу, – кальцитовые отложения, проделки конденсата, веками капавшего с потолка. В центральной части плиты виднелась вмятина, словно раньше там что-то лежало. Он осветли ее фонариком. Поверх ямки успел образоваться новый слой налета – следовательно, неизвестный предмет сняли с гробницы несколько десятилетий назад, если не век или даже больше. Джек отступил на шаг и внимательней изучил форму вмятины. Ну конечно же! Двадцатое августа 1879 года.

– Рукавица лежала именно здесь, – прошептал он. – До сих пор можно различить очертания кулака и обломанного лезвия.

Костас потрогал влажный камень.

– Удивительно, что от меча еще что-то осталось, с аничных-то времен.

– Если это была китайская хромированная сталь высшего качества, то все возможно.

– Китайская… – пробормотал Костас. – Ты уверен?

– По словам моего деда, давным-давно к пата действительно крепился клинок, ноон был уже сломан, когда Ховард нашел рукавицу. Выбравшись из джунглей, лейтенант отсоединил обломок и выбросил его в Годавари. Осталась одна рукавица.

– И все-таки странно, что он вообще ее взял, – заметил Костас. – Вдруг койя почитали ее не меньше, чем этих сових велпу, – все-таки она хранилась в их святилище.