Текст книги "Сказание о страннике"

Автор книги: Дэвид Билсборо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 33 страниц)

Единственным существом, которое её волновало, был конь пеладана. Молотобоя экипировали так же напыщенно, как и его хозяина. Полностью облачённый в великолепные доспехи из кожи и тенгриита, он выглядел настоящим боевым конём. Болдх презирал подобное хвастовство, предпочитая навьючить на собственную лошадь минимум снаряжения, чтобы сохранить её живость и выносливость, соблюдая варварские традиции. Если бы он спросил Женг, то узнал бы, что его лошадь очень завидует Молотобою и хочет быть также приодетой. Время от времени она бочком приближалась к коню и, словно случайно, толкала его или покусывала.

Из людей дольше всех хорошее расположение духа сохранял Лесовик. Они видели его нечасто, но при встрече тот никогда не проявлял злости, какой бы тяжёлой ни была ситуация. Казалось, ему в равной степени неплохо и в сухой пещере, и снаружи под дождём. Даже теперь, когда его мокрая волчья шкура воняла ещё разительнее, Лесовик по-прежнему приносил съедобные растения или дичь, сидел со всеми какое-то время и снова исчезал.

Стоило путникам покинуть равнины, как погода сильно переменилась. Внизу они ещё наслаждались теплом поздней весны, а здесь в горах стояла зима: холод, промозглый туман, местами лежал снег. Даже шаману, никогда не уходившему далеко от родных лесов, становилось не по себе. Перестав быть понятным, окружающий мир его уже не волновал.

Тот задор, который Гэп чувствовал в первые весёлые солнечные дни, подёрнулся печалью.

* * *

Остаток дня едва тянулся, дождь всё лил. Эппа вновь принялся причитать, непрестанно постукивая кольцом по амулету в виде факела, и казалось, он пробьёт себе сердце. Он делал так постоянно, а в минуты сильнейшего напряжения говорил всё быстрее, пока кто-либо из спутников не приказывал ему заткнуться. Это всех очень раздражало, и только благодаря своевременному вмешательству Финвольда – лишь ему не докучали чудачества старого жреца – Эппа не был сброшен со скалы.

– Бедная моя Марла, – бормотал старик. – Что она сейчас делает? Самое время вернуться домой с пастбища. Я всегда выпускал её из хлева на рассвете, и она паслась на холмах, возвращаясь к закату, в одно и то же время; её не нужно было пригонять...

Путники ехали по дороге, которая теперь превратилась в каменистую звериную тропу. Подозрения, что сейчас этой дорогой никто не пользуется, подтвердились. Трудно сказать, кто раздражал больше: беспрерывно бормочущий Эппа или Нибулус, по-прежнему твёрдо, но явно необоснованно верящий в чёртовы «Хроники». Тропа бежала на северо-запад, уводя всё дальше и выше, и только уверения их грозного предводителя помогали надеяться, будто через неделю они преодолеют последние горы и спустятся к болотам.

Сегодня им надлежало дойти до Ступеней Истриллы – водопада, образованного горной рекой, что прорезала высоченное гранитное ущелье где-то над их головами. Над самим водопадом располагался небольшой каменный мостик, а за ним, если верить книге, можно было найти не одну пещеру для ночлега.

К Ступеням они вышли поздно вечером. Свет гаснущих лучей солнца скрывали густые облака тумана, заполнившего каждую лощину и каждое ущелье. Путники слышали лишь цоканье копыт по усыпанной камнями тропе да треск рассыпающегося под копытами сланца.

«Нужно поскорее найти пещеру, – с тревогой думал Нибулус, изучая вырисовывающийся над ними горный хребет. – Пока совсем не стемнеет». Тропа шла вверх, сильно извиваясь. Они доберутся по ней до пещер, нанесённых на карту Гвилча, лишь проделав долгий и тяжёлый путь. Дорога сильно петляла, часто почти возвращаясь обратно, всего на несколько футов выше. Нибулус поднял руку, чтобы остановить спутников, и задумался.

Благодаря желанной передышке, все ощутили, какая сверхъестественная тишина здесь царила. Трудно сказать, из-за тумана ли или потому, что в этом сером каменном мире не было жизни. Путники почувствовали безумное одиночество и полную беззащитность. Гэп дрожал, и не только от холода. Ни дуновения ветерка, ни карканья ворон... даже облака не двигались. Всё молчало, лишь изредка раздавался шорох сланца, соскальзывающего вниз по склону, или далёкое блеянье горного козла.

– Чего мы ждём, Нибулус? – тихо спросил Финвольд.

– Не знаю, – ответил пеладан. – Прислушиваюсь к...

Очередное блеянье раздалось где-то высоко над ними, и одинокое эхо тотчас поглотила тишина.

– Пеладан. – Лесовик неожиданно возник рядом с предводителем. – Если мы собираемся остановиться на ночь, то лучше сделать это побыстрей. Нужно найти безопасное место. Здесь в лощине есть ещё что-то кроме козлов. Они боятся, слышишь?

От мрачных слов колдуна Гэп задрожал ещё сильнее. Юноше страстно хотелось домой. Но оказаться одному ночью в горах было все же страшнее, поэтому он постарался успокоиться. Однако Гэпу казалось, что они скачут прямо в лапы неведомой опасности.

Нибулус обратил внимание на тон Лесовика, но, будучи не понаслышке знакомым с опасностью, не испугался слов лесного шамана. Воин принялся изучать скалы. Справа – обрыв в неизвестность, в непроницаемый туман, заполнивший котёл лощины, как колдовское варево. Слева высился крутой склон.

Пеладан задумался. Этот склон, похоже, ведёт к тому самому мосту через водопад. Подъём предстоит трудный, по осыпи, но если они смогут подстегнуть лошадей, то доберутся до моста меньше, чем за полчаса. Тогда ещё останется время, чтобы найти обещанные Гвилчем пещеры и расположиться на ночлег.

– За мной! – выкрикнул Нибулус. – Вверх!

Подъём оказался труднее, чем он думал. Ведь ему приходилось ехать на ностусе – боевом коне пеладанов, лучше которого за деньги не купить. Эти кони были большими и сильными, свирепыми в бою и послушными любому капризу своего хозяина, но совершенно беспомощными на горной дороге из-за своего веса и массивности.

Лучшей чертой ностусов – что в переводе с пендонианского означало «верный» – была их преданность хозяину или главе табуна. Эта черта оказывалась необычайно полезной в длительных походах, когда, в отличие от других лошадей, их можно было оставить без привязи и не стреноженных, чтобы они сами о себе позаботились. Воин мог доехать на таком коне до гор, там спешиться и продолжить путь уже пешком. Когда он возвращался несколько дней или даже недель спустя, ностус поджидал его на том же месте. Более того, эти кони могли объединиться, чтобы отразить нападение хищников – медведей или снежных гиен – даже в отсутствии человека.

Но Молотобой был здесь единственным ностусом, и Нибулус не хотел оставлять его одного ночью. По правде говоря, пеладана охватывал ужас при мысли, что придётся самому в доспехах карабкаться по этому склону.

Боевому коню подъём давался тяжело, как и остальным лошадям. Сделав три шага вперёд, Молотобой тут же съезжал на два шага назад, а когда Нибулус пробовал пустить его зигзагом, оказалось, что коню никак не повернуться. Тем временем Эппе и Гэпу пришлось спешиться и вести пони за собой; а Финвольд вообще был вынужден тащить за удила ржущую Квинтессу, упираясь в щебень каблуками и свободной рукой пытаясь поддерживать равновесие.

Только Болдху подъём давался легко. Копыта маленькой проворной ад'тманки, формой как лопатки – чтобы соскрёбывать снег и лёд с травы, – с необычайной лёгкостью преодолевали крутой склон. Отпустив поводья, странник уже давно мог бы оказаться наверху, но несколько неохотно решил держаться возле остальных.

Взмокнув, несмотря на холод, и окончательно вымотавшись, путники поднимались выше и выше. С каждой минутой становилось всё темнее. Они боялись, что вскоре ничего не смогут разглядеть.

Гэп посмотрел вниз в туманную мглу и вздрогнул. Неведомо, сколько придётся падать, если сорвёшься. К его ужасу, Пугало продолжало соскальзывать по коварному склону, вызывая осыпь мелких камушков. Животное явно начинало паниковать, и не нужно быть колдуном, чтобы понять – его страшил не подъём. Только лошади, Лесовик да исчезнувшие куда-то горные козлы чувствовали чуждое присутствие.

Нечто там, наверху, поджидало их.

И вскоре почувствовали тот же страх, сжимающий всё сильнее, остальные. Обернёшься – никого нет, и словно каменные лица смотрят со скал. Ритм сердца барабанной дробью отдавался в ушах, а впереди уже замаячили очертания каменного мостика, подобные открытой голодной пасти.

Наконец они добрались до вершины. Вновь найдя тропу, путники стояли, часто и тяжело дыша, мокрые от пота, всего в тридцати ярдах от моста. Кроме водопада и самого моста, вокруг не было ничего, только скалы. Никакое зло их здесь не поджидало.

Гэп посмотрел на Ступени Истриллы и удивился, каким странным был водопад: вода не обрушивалась стремительным каскадом, а лениво соскальзывала вниз с крутого склона и полностью исчезала из виду, растворившись в заполнившем всё тумане. Оторвав взгляд от воды, юноша посмотрел на мост.

Вот тогда он и увидел лицо.

Гэпа словно ударили в грудь тараном, тело одеревенело, ноги приросли к земле. Волна сильного первобытного ужаса заморозила кровь в венах.

Болдх тоже заметил лицо. Он видел его прежде уже много раз: огромный, звероподобный лик цвета гранита, который теперь смотрел на них с моста. Два злобных светящихся глаза вызывали тошнотворный страх, гнездящийся в самых глубинах памяти. Казалось, будто железная рука перехватила горло, не давая вырваться крику. Но сдерживаемый вопль помог сбросить оцепенение; страх сменился гневом, а крик перерос в рёв.

– Огр! – предостерегающе закричал странник и выхватил боевой топор.

Гэп стоял, по-прежнему онемев от ужаса, когда Паулус отшвырнул его в сторону и кинулся навстречу огру. В тот же миг ещё один воин перепрыгнул через растянувшегося на тропе юношу, который не мог ничего попять из-за криков товарищей и рёва чудовища.

Болдх с топором стоял на месте, не двигаясь вперёд.

– Моё копьё! – проревел кто-то. – Поднимайся и дай мне чёртово копьё!

– Убирайтесь отсюда! – орал другой голос. – Он не нападёт, если мы оставим его в покое!

Однако избежать схватки было невозможно, она уже началась. Паулус бросился сломя голову вперёд и теперь оказался на мосту лицом к лицу с огром. Горный гигант, вооружённый огромной каменной дубиной, был на два фута выше наховианца. Увернувшись с необычайным проворством, наёмник избежал чудовищного удара дубины, просвистевшей всего в дюйме от его головы. В тот же миг воин замахнулся остро заточенным мечом и нанес удар по животу огра. Гигант заорал от боли, когда меч рассёк его шкуру цвета камня. С жёлтых искривлённых клыков сорвалась слюна.

Но когда Паулус отскочил назад и молниеносно взмахнул мечом, чтобы отразить возможный удар, огромнейшая нога великана неожиданно ударила его в грудь, отшвырнув назад.

В тот же миг к мосту подбежал Мафусаил. Он на ходу уклонился от тела Паулуса, врезавшегося в ограду моста, и мгновенно всадил свой изогнутый клинок в незащищённый бок огра. Гэп от ужаса зажал рот, увидев и услышав, как шамшир глубоко входит в плоть со звуком мясницкого ножа, разделывающего тушу.

Лошади встали на дыбы, они ржали и били копытами; наездники едва могли их сдержать.

Для боевого коня пеладана эта ситуация оказалась вполне привычной. Он чувствовал, что его хозяин хочет ринуться с копьём на таран, но не мог понять, в чём заминка.

– Реднар! – орал Нибулус. – Подай мне моё копьё!

Болдх быстро глянул на оруженосца, который поднялся на ноги, но по-прежнему ничего не соображал. Странник подскочил к лошадке юноши и выдернул из петли копьё пеладана.

– Я! – закричал Финвольд, одновременно хватаясь за копьё. – Я подам. А ты лучше помоги Зилвафлозе!

– Бросайте его сюда! – вопил Нибулус, побагровев от ярости.

Болдх обернулся и посмотрел на мост. Мафусаил, сделав единственный выпад, теперь попал в беду. Невероятно, но рана огра оказалась не смертельной. Несмотря на то, что меч проткнул толстенную шкуру и вошёл глубоко в плоть, он не задел важных органов. А теперь, с мечом в боку, огр резко повернулся и вырвал шамшир из рук Мафусаила. Одновременно гигант замахнулся своей дубиной и стал опускать её прямо на незащищённую голову воина.

Нибулус замер, Финвольд открыл рот в немом крике, Гэп завопил: «Нет!», а Эппа закрыл глаза.

Если бы не Паулус, Мафусаилу пришёл бы конец. В тот миг, когда шамшир вырвался из его рук, южанин отступил назад, запнулся о распростёртое тело наёмника и, запутавшись ногой, стал падать назад. Поэтому огромная дубина просвистела над воином и врезалась в ограду моста. Гранитные осколки полетели в разные стороны, а дубина, как и кусок ограды, рассыпались на части и упали вниз в туман.

– Помогите ему, демон вас забери! – заорал Нибулус на замерших путников.

Болдх наконец отпустил копьё, схватил свой боевой топор и рванулся навстречу огру. Тем временем Финвольд подбежал и протянул копьё Нибулусу.

Безоружный, но не менее опасный огр возвышался над наёмниками с торчащей в боку саблей. Мафусаил посмотрел в его глаза и понял, какой огромный перед ним противник; он только теперь осознал, с кем им пришлось сразиться. Перекувырнувшись через голову назад, как акробат, он оставил наховианца одного перед гигантом. Огр взял наёмника за ногу и рывком вздёрнул наверх, словно кролика. Придя в сознание, Паулус завопил от страха, оказавшись прямо перед ужасным лицом, и со всей силы ударил по нему свободной ногой.

Огр заревел от боли и удивления: прицельный удар сломал ему нос, ведь не зря Паулус носил подбитые железом сапоги. Но это только сильнее разъярило гиганта, и тот решил бросить раскачивающегося наёмника в пропасть.

Неожиданно нога огра подогнулась – это Болдх рассёк топором сухожилия. Великан упал на землю, погребя под собой Паулуса. И снова странник занёс топор для удара, а поверженный огр попытался поймать его рукой. Трижды изувеченный разными противниками, ревущий гигант ещё сопротивлялся, но боевой топор безжалостно кромсал его плоть: вверх – вниз, вверх – вниз, вверх – вниз. Рёв огра перерос в пронзительный вопль, потом сменился бульканьем и наконец затих.

Потрясённый видом первого кровавого сражения, Гэп рухнул на колени и зарыдал. Это была не славная и мужественная битва, как он когда-то воображал, а лишь кровавая бойня. Измученного юношу рвало.

Болдх ушёл с моста; его туника была вся заляпана кровью, а ярость берсерка постепенно покидала тело. Он вызывающе посмотрел на пеладана, посмеет ли тот упрекнуть за промедление вначале.

Но Нибулус молча сидел верхом на коне, всё ещё пунцовый от гнева и разочарования. Он жаждал излить свою злость на Болдха, однако не мог так поступить: ведь странник спас жизнь наховианца, а возможно, и Мафусаила.

Пеладан протянул копьё Финвольду и молча спешился. Быстро подойдя к оруженосцу, он со всей силы пнул юношу по рёбрам. Растянувшись поперёк дороги, Гэп завизжал от боли и в страхе уставился на стоящего перед ним воина в доспехах.

– Если ты когда-либо ещё так поступишь, – пеладан почти выплёвывал слова, – я насажу твою голову на пику. В следующий раз, когда я прикажу что-то сделать, ты выполнишь всё очень быстро! Зилва мог бы погибнуть из-за тебя!

Неожиданно его грубо прервали:

– Не вымещай на нём злость, пеладан, только потому, что твоя забава сорвалась!

Все обернулись и увидели Лесовика, со злостью смотрящего на Ниубулуса. Гэп удивился столь неожиданной поддержке.

– Обвиняй своего долговязого наёмника, – продолжал колдун. – Огры никогда не нападают на противника, большего числом. – Он обвинительно ткнул пальцем в лицо предводителю. – Запомни это.

Прежде чем Нибулус успел ответить, колдун повернулся к Гэпу и довольно ласково сказал:

– Пойдём, малец. Поднимайся с земли.

* * *

Гэп не мог смотреть на Болдха без отвращения. Стать свидетелем жестокой бойни было неприятно; но хуже всего оказался тот взгляд, которым странник наградил свою жертву. Гэп мог понять, как страх вызвал такое жестокое нападение; содрогаться его заставлял сумасшедший огонёк удовлетворения, до сих пор мелькавший в глазах Болдха.

«А ведь он даже не воин!»

Юноша посмотрел на изувеченную тушу огра. Пар завитками поднимался из его чудовищных ран. Паулуса, по-прежнему без сознания, вытащили из-под гиганта. Потом они столкнули кровавое тело через образовавшуюся брешь в ограде. Останки огра канули в туман, поглощённые опустившейся наконец ночью.

* * *

Выспаться никому не удалось. Перейдя мост, путники нашли подходящую для ночлега пещеру, но события прошедшего вечера поселили в их души уныние. Путешественники были слишком возбуждены и потому не могли расслабиться. Битва всё же собрала свою дань.

Направляясь к пещере, они увидели разожжённый внутри костёр. Его тёплый свет манил к себе, подобно колдовским чарам; а войдя внутрь, путники увидели поджидавшего их Лесовика. До сих пор никто даже не заметил, как он ушёл вперёд.

Гэп так и не смог уснуть. Он пролежал всю ночь, прокручивая в голове сражение, вновь воскрешая каждый кровавый миг, пока не почувствовал, что сходит с ума. Этот кошмар наяву преследовал его долгие ночные часы, украв сон, в котором так отчаянно нуждались тело и разум. К рассвету, когда первые лучи солнца прорисовали унылый скалистый пейзаж, юноша обессилел ещё больше, чем до ночлега.

Следующий день выдался тревожным: повисшее напряжение убивало всякое желание заговорить. Нибулус ехал впереди один, молчаливый и угрюмый, подставив лицо сильному ветру с севера. Оруженосец держался от него подальше, и даже друзья пеладана не стремились к нему приблизиться.

Нибулус тяжело вздыхал, после той битвы на мосту морщины изрезали его лицо, подтверждая душевное смятение. «Какое паршивое начало, – думал он. – Мне удалось собрать в поход только семь человек, но и с ними я не могу справиться!»

В отцовских походах такого не случалось. Он был сигном и командовал целым мэмосс-вилохом – двумя с половиной тысячами воинов. Две с половиной тысячи натренированных пеладанов, смелых и сильных, каждые пятьдесят – или олох – под командованием сержанта...

Сейчас его команда скорее напоминала группу базарных торговок, и даже двое наёмников вызывали раздражение. Самое время показать, кто здесь главный, и задуматься, как командовать этими не-пеладанами.

Он мог бы взять пример с Швая Дотчанга, семнадцатого султана Кваладмира, который выслушивал даже самых беднейших подданных, спрашивал их мнение, интересовался их жизнью и этим заслужил любовь и почитание своего народа.

Или ему стоит быть похожим на Ичтатлуса Оленерогого, легендарного Необузданного Повелителя Релма-Файнды, который правил с чудовищной и кровавой жестокостью. Такие методы воздействовали на подданных, как на стаю. Другими словами, если становишься более жестоким и кровожадным, чем соперники, то твои люди будут считать себя самыми лучшими и фанатично выполнят любой твой приказ, даже сомневаясь в его правильности; они будут получать удовольствие, просто следуя сверхжестокости...

Размышляя, какой вид руководства выбрать, Нибулус снова вздохнул – у него не было склонности ни к тому, ни к другому.

Болдх шел позади всех, поглядывая на парящих в вышине орлов-ягнятников, чьи огромные крылья распарывали воздух. Странник оставался таким же молчаливым и неприступным, как всегда. И таким же уставшим. Он очень устал. Гораздо сильнее, чем его спутники. Те путешествовали чуть больше двух недель, а он странствовал уже восемнадцать лет. Восемнадцать долгих лет путешествий, бесцельных переходов от одного места к другому. Возможно, когда он только ушёл из дома, цель была, но не сейчас. Теперь он странствовал лишь потому, что не видел причины остановиться.

* * *

Спустя семь дней после битвы с огром, продолжая взбираться выше в горы, путники наткнулись ещё на одну пещеру. День только начинал клониться к закату, но лошади были уже измучены тяжелейшим дневным переходом, поэтому было решено разбить лагерь пораньше. В конце концов, дорога вряд ли улучшится в ближайшее время.

Весь день, как и три предыдущих, они передвигались со скоростью улитки. Крутые подъёмы, разрушенные мосты, участки дороги, которые обвалились десятки лет, а то и века назад, частые камнепады, – всё будто сговорилось помешать им. Древняя заброшенная тропа становилась хуже и хуже, к тому же она по-прежнему вела вверх.

Сегодня, преодолевая уже пятый подъём за день, Финвольд едва не потерял свою лошадь, таким узким и скользким был путь. Только вчетвером – сам жрец, Мафусаил, Нибулус и Лесовик – они смогли втащить испуганную Квинтессу на горный выступ.

Внимательно изучив пещеру, путники обнаружили, что она гораздо больше, чем казалась на первый взгляд. Несколько ходов вело от основной полости; один из них – узкая щель – вёл в более просторное помещение. Земляной пол покрывала высохшая трава, в глубине валялось несколько обглоданных костей, в воздухе висел мускусный запах какого-то дикого животного.

По крайней мере сейчас пещера была необитаема. Болдх, частенько проводивший ночи в звериных логовах, посоветовал расположиться в первой пещере, запастись сухим хворостом и держать под рукой горящий факел, чтобы в случае необходимости разжечь костёр. Его совет был охотно принят и быстро исполнен.

После тяжёлого дня никто не хотел утруждать себя готовкой. Но все так изголодались и промёрзли, что вскоре общими усилиями разожгли большой костёр и наготовили достаточно тёплой еды. Несмотря на безвкусность и простоту рациона, пища помогла усталым путникам немного расслабиться, а некоторых даже подвигла на беседу.

– Что ж! – начал Мафусаил. – Я знаю о вас не так много, но хотел бы познакомиться поближе.

Никто не ответил.

– Я бы охотно поболтал, отведав доброй горячей пищи, – продолжил южанин, стараясь говорить веселее.

Кто-то язвительно пробормотал о погоде, хорошей в это время года; остальные говорить не захотели.

– Я чувствую себя в силах выдержать всё, – настойчиво продолжал Мафусаил, – что мстительный Скаан готов наслать на нас за убийство своего... питомца.

Его голос, подобно жужжанию краснобрюхой осы, неуверенным эхом облетел пещеру и затих. Путешественники прислушались.

Через некоторое время из глубины пещеры донёсся тихий голосок.

– Кто такой Скаан? – не мог сдержать любопытства Гэп.

– Скаан? – обрадовано воскликнул пустынник. – Ты никогда не слышал о Великом Огре?

– Он же не здесь живёт, верно? – испуганно спросил оруженосец.

– Нет, нет! – засмеялся Мафусаил. – Тебе нечего бояться, юный Реднар. Скаан нигде не живёт. Его никогда не существовало. Это только легенда: Великий Горный великан Скаан, самый свирепый из горных духов, бог огров. Они по-своему поклонялись ему, приносили жертвы и что-то подобное. Короче, чувствовали себя счастливыми. Как и во всех языческих религиях – безобидные забавы.

Присевший на корточки у выхода из пещеры, Лесовик хрипло рассмеялся.

– Теперь ты по-другому запел. «Безобидные забавы!». Маленькая птичка нашептала мне, что ты описался от страха в «Сером псе» во время праздника урожая.

– Только из-за тех сумасшедших дикобразов, – улыбнулся в ответ Мафусаил. – Скажи, ты веришь в Скаана? Если да, то как ты можешь сидеть так близко к выходу? Не боишься, что он, вдруг появится и схватит тебя?

Колдун загадочно усмехнулся.

– Не верю, что какой-нибудь огромный бог огров захочет нанести вред мне. Даже если и так, то эта пещера вряд ли бы защитила. Нет, я сомневаюсь в существовании Скаана, но не стоит надо всем насмехаться. Горные великаны жестоки и свирепы, и все же они – как и мы – дети Эрсы.

– Эрса существует в самых различных обликах, – неожиданно оживился Финвольд. – Всё зависит от верований. Для разных племён она воплощена в бизоне, волке, дереве, даже в солнце. Окружающая обстановка и нужды племени «диктуют» необходимое воплощение. Для твоей расы, Мафусаил, Эрса – Уассайса, Дарящий сады, и Ширэк, Созидатель Великих Песков, который направляет путников...

– Чушь.

– Чушь, не чушь... Я много читал.

– И во всё это веришь?

– Конечно, нет, ты же сам сказал – чушь. Только Куна – истинный.

Презрительное фырканье привлекло их внимание. Лесовик внимательно смотрел Финвольду прямо в глаза.

– Ты слишком доверяешь клочкам бумаги, жрец. Чем бы ни была Эрса, её невозможно заключить в пергамент под кожаным переплётом. Эрсу в силах постичь лишь верящий в неё; тот, кто живёт в ней и чьи чувства не затуманены фимиамом и тьмой. Ты и твоя братия так погружены в себя, что настоящий мир видите хуже эскельцских земледельцев.

– Довольно грубо, – неожиданно заметил Нибулус.

К всеобщему удивлению, Лесовик отступил. Эскельцкие земледельцы действительно всегда ходили, как в тумане; но это из-за пристрастия к джину. Нордвоз объединил людей разных верований, что несколько беспокоило его жителей. Кто-то поклонялся Пел-Адану, кто-то – Куне, однако очень многие по-прежнему придерживались старых верований. До сих пор некоторые почитали Венеру – полнотелое женское божество былых дней, чьё живое воплощение и сейчас в Вида-Эскеленде видели чуть ли не в каждой широкобёдрой селянке лет пятнадцати.

Гэп посмотрел в глаза колдуну, сидящему на корточках в этой каменной пещере высоко в горах, и увидел в них отражение языков костра, сияющих словно кровь.

– Знаешь, как мы называем ваших замечательных лошадей, пеладан? – вдруг спросил Лесовик.

– Лоэфы, – ни мгновения не сомневаясь, ответил Нибулус. – Значит «верный». – Хотя бы эти слова на языке торка он знал и теперь выпрямился, гордый собой.

– Оно значит «стадо», – поправил его колдун, – или «верные дураки». Теми же словами мы описываем и их хозяев. И ещё Несущих Свет. Все вы для нас одинаковы: собираетесь в храмах-конюшнях, подобно баранам, и как дураки преданно ждёте спасения...

Он замолчал, понимая, что зашёл слишком далеко. Воины и жрецы негодовали.

А Гэпу показалось, что колдун говорил о своей вере без сумасшедшего жара фанатика. Его спокойное и уверенное поклонение не нуждалось в пыле. Вера подпитывала его так же естественно, как вода весной поит землю, как дует ветер, как жар струится от огня.

Эппа наклонился ближе к костру, глядя на красные языки, пожирающие потрескивающий хворост. Старый жрец заговорил глухим голосом, словно в трансе, словно глядя в глубь пространства и времени. Оруженосец не был уверен, обращается ли старик к ним, к самому себе или к кому-то иному.

– У Куны есть цель для каждого из нас. Мы сами решаем, какой дорогой идти. Свобода и Закон дополняют друг друга: без первой человек не осознает себя, а без второго не сможет сосуществовать с другими людьми. Случай и Судьба тоже должны дополнять друг друга. Поэтому наши пути идут по кромке равновесия, поддерживая баланс. Нелегко следовать велениям Куны; бесконечная цепь трудностей и лишений преграждают путь. Но нельзя верить в Куну только в спокойное время и отвергать его, когда Другие законы становятся удобнее. Поверьте мне, Несущие Свет – самые сильные духом.

Тут Нибулус не удержался от презрительного замечания, даже не дав Лесовику высказать своё отношение:

– И неверно всё, что делаю не Я, так получается?

Эппа что-то проворчал, не поднимая глаз.

Всё это время Болдх лежал спиной к остальным путникам, плотно укутавшись в одеяло. Казалось, рассуждения спутников интересуют его так же, как корову – жужжание мухи. И всё же странник не спал, глубоко задумавшись. Рассуждения всех трёх жрецов были и правильными, и ошибочными одновременно. Финвольд прав насчёт Эрсы; сам странник видел множество разных проявлений Духа Земли, гораздо больше, чем описывается в толстенных книгах жреца. Однако в мире было множество иных религий, бесчисленных культов и верований. Как даже самый мудрый из людей сможет в них разобраться?

Часто и он пытался связать свою жизнь с какой-то верой, но где его место в бесконечных противоборствах Добра и Зла? Некая беспристрастность Эрсы, казалось, больше подходила Болдху. В конце концов он всегда сравнивал себя с волком-одиночкой. Неужели он, как намекает Лесовик, дитя Духа Земли? Глядя на колдуна, странник сомневался, хотя в его словах многое походило на правду.

Болдх отогнал мысли прочь. Он был истощён духовно и физически. «Путешествовать с религиозными фанатиками нелегко, особенно когда каждый пытается повлиять на тебя». Познакомимся поближе потом.

А сейчас Болдх хотел только одного – спать...

* * *

Стояла глубокая ночь, покров тишины опустился на горы. Ни шёпота ветра, ни шороха осыпающихся камней, ни криков зверей и птиц. Облака, окутавшие вершины гор, глушили все звуки, затмевая и без того скудный свет месяца и звёзд.

Гэп сидел у выхода из пещеры и молча смотрел в ночь. Паулус час назад разбудил его на ночное дежурство; с тех пор он с места не сдвинулся, даже почти не дышал. Тишина была столь полной, что юноша слышал биение своего сердца; а кромешная тьма застила глаза, словно он ослеп. Гэп смотрел в никуда так долго, что начал забывать спутников и друзей детства; усталый и оцепеневший разум отказывался вспоминать их лица. Он будто остался один во вселенной, а всё остальное поглотила пустота.

Странное чувство: сидеть на вершине безмолвных гор глубокой и бесконечной ночью, когда духи стремятся проникнуть в разум, когда сердце отсчитывает секунды жизни, удар за ударом, удар за ударом. Юноша даже не видел очертаний входа в пещеру, и только нежное касание свежего воздуха подтверждало – он там есть.

Обернувшись, Гэп заметил две мерцающие оранжевые точки – последние огоньки погасшего костра. Он вновь посмотрел наружу и с удивлением отметил, что видит два таких же огонька, словно они навек запечатлелись в его глазах. Конечно, они сейчас погаснут, и он снова ничего не будет видеть.

Тут юноша замер, волоски на шее встали дыбом: огоньки не исчезли, а стали перемещаться. Липкий страх сковал оруженосца, и он крепко зажмурился. Когда юноша вновь открыл глаза и присмотрелся – огоньки исчезли.

Борясь с оцепеневшим телом, Гэп молча подошёл к костру и осторожно подул на угли. Теперь ночь пугала его, застрявшего в какой-то пещере на вершине мира. Бережно раздувая костёр, юноша пытался убедить себя, что уставший разум сыграл с ним злую шутку, показав два светящихся огонька. Или то были глаза какого-то неизвестного ужасного создания, которое бродит у пещеры?.. Собственные мысли так напугали Гэпа, что он начал яростнее оживлять костёр.

Юноша даже хотел разбудить одного или двух своих спутников, хотя потом передумал. Что он им скажет: будто вообразил пару смотрящих на него глаз и хочет, чтобы его подержали за руку? Нет, так не пойдёт. Гэп сосредоточился на костре, не давая углям погаснуть, пока танцующие языки пламени вновь не стали радовать взор.

Всё это время юноша гнал прочь знобящее чувство тревоги: он ведь был так беззащитен.

Наконец пламя разгорелось и весело затрещало, а Гэп с облегчением вздохнул. Через десять минут он разбудит Мафусаила, чтобы тот его сменил. Тогда, возможно, удастся спокойно поспать до самого утра. Ночь длится слишком долго...