Текст книги "Сказание о страннике"

Автор книги: Дэвид Билсборо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

Теперь он, казалось, воспарял из клетки плоти, поднявшись на самые верхние ветви. И с этой высоты смотрел он вокруг глазами ворона. Не задерживаясь ни секунды, взлетел ворон, неся душу колдуна над кронами деревьев. Вот остались позади пастбища. Душа Лесовика замирала от восторга, наслаждаясь картинами внизу. Вскоре они уже летели над колыхающимися полями возле Нордвоза, и домики крестьян были похожи на деревянные игрушки. Люди, работавшие там, смахивали на снующих по земле муравьев.

Ворон направился к городу. Казалось, птица летит к высокой башне, которая была частью Винтус-холла. Всё ближе и ближе, пока наконец не опустилась на подоконник.

Неожиданно колдуна охватила тревога. Видение начало меркнуть намного раньше, чем следовало. Что-то пыталось вмешаться и развеять чары, прежде чем шаман смог бы увидеть нечто важное. Эрса! Боже, только не сейчас! После стольких усилий!

Колдуну пришлось действовать быстро. Повинуясь порыву, Лесовик послал ворона внутрь комнаты в последней отчаянной попытке увидеть как можно больше.

Особо смотреть было не на что: на краю кровати сидел мужчина и точил боевой топор. У него были курчавые редеющие каштановые волосы – определённо чужеземец. Сидящий мужчина внимательно посмотрел на птицу, но не стал её прогонять.

Колдун лишь один раз мельком взглянул, но знал, что навсегда запомнил этого человека: ранние морщины тяжёлой жизни, преждевременно врезавшиеся в лицо, беспокойный взгляд и странные вытатуированные на руках драконы.

Тут видение померкло, и Лесовик вновь оказался в орешнике у речки.

– Ну же! – в гневе прокричал он деревьям. – И это всё, что я получил, рискуя жизнью с баккой?

Но ответа не было, Лесовик чувствовал себя обманутым. Очевидно, Скелы, способные влиять даже на решения богов, включая Эрсу, решили по какой-то причине вмешаться.

– Дело, наверное, очень серьёзное, – пробормотал колдун.

Лесовик в тревоге кусал губы. От него определённо ждали многого, но он до сих пор не понимал чего. Мужчина в видении – безусловно, ключ. Конечно, он мог бы просто отправиться в город и напрямую спросить чужеземца, однако что тот ответит? «Извините, я думаю, вы важны для моего бога. Скажите, почему?» Нет, так не годится. Жители Нордвоза уже считают его, Лесовика, немного сумасшедшим, и это только подтвердит их мнение.

Остаётся бросить руны и надеяться, что те прояснят видение.

Колдун отыскал у ручья место посуше, опустился на колени и приступил к действу. Узловатые пальцы с длинными заострёнными ногтями нырнули под волчью шкуру и достали кожаный мешочек, в котором что-то брякнуло. Колдун развязал ремешок, положил мешочек на землю между колен и воздел руки. Подняв лицо к солнцу, он сделал глубокий вдох.

Всё кругом стихло. Смолк птичий щебет, ветер улёгся, листья деревьев более не шептались. В этой неожиданной тишине шаман начал свою песнь. Сначала его голос напоминал угрожающее рычание большой дикой кошки: пугающее, даже злобное. Затем оно сменилось глухим стенанием, идущим из глубин естества, – стенанием, которое срывалось с губ дыханием призрака. И вот наконец полилась завораживающая песнь. Жители Нордвоза не услышали бы в этих заунывных напевах слов, но они были – хранящие силу слова древнего и тайного языка торка.

Лесовик замолчал, открыл глаза и моргнул, щурясь от солнечных лучей. Перед ним лежал голый, потрескавшийся берег реки. И тут неожиданно пришло новое видение: всё вокруг почернело, факел освещал лишь потрескавшуюся каменную плиту. На миг колдун почувствовал запах лошадиного пота и услышал странные звуки, словно ныла женщина... А воздух был морозным.

Видение исчезло.

«Странно, – подумал колдун. – Я ведь ещё даже не бросил руны».

Пожав плечами, он опустил руку в кожаный мешочек и перемешал руны. Ему понадобится восемь рун, по одной на каждую серёжку с ветки орешника, что принёс ворон. Подумав, Лесовик задал первый вопрос.

Кто этот чужеземец с боевым топором, гостящий у пеладанов?

Отведя взор от мешочка, он вынул руку и бросил её содержимое на землю.

– Одна, – пробормотал Лесовик. – Немного...

Лишь одну-единственную руну вытащила рука. Тем не менее, колдун перевернул сделанную из орешника руну, провел пальцами по гладкой, стёртой от времени поверхности и уставился на выгравированный и прорисованный кровью символ:

Дорога.

Сама по себе эта руна раскрывала мало. Она могла означать поход, путешественника, даже большое расстояние. Касательно человека из его видения, было бы просто предположить по его внешности, что он – путешественник. Но Эрса не стала бы тратить руну на столь очевидный ответ. Нет, скорее всего, имелся в виду поход. Тот мужчина должен отправиться на поиски чего-то очень, очень важного.

Лесовик не медлил – ведь у него оставалось еще семь рун. Положив обратно в мешочек символ дороги, он задал второй вопрос.

Куда лежит его путь?

На сей раз выпало две руны. Колдун подобрал их и нахмурился. Ничего хорошего:

Рогр – Неведение.

Очень неопределённо. Рогр могло означать как самого рогра, так и какую-либо надвигающуюся беду. Чтобы узнать точнее, ему пришлось бы спросить об этом у человека из видения. С Неведением дело обстояло иначе. Значило ли это, что чужеземец ничего не знает о Рогре или о бедствии, или он должен предотвратить что-то ужасное, но не ведает как?

А что ещё хуже, вдруг он сам может вызвать то самое бедствие, однако не имеет об этом представления?

Продумав все три возможности, Лесовик задал третий вопрос, тщательно подбирая слова.

Какой бог стал причиной неведения чужеземца?

Звучало несколько самонадеянно. Вопрос был с подвохом, если он правильно истолковал три предыдущие руны. По ответу он сможет узнать, против каких сил выступил чужеземец, и следует ли ему помогать или наоборот мешать.

Лесовик снова бросил руны.

И опять выпал Рогр, да ещё Щит.

Но теперь всё было хорошо: руны многое прояснили. Он верно истолковал руну Рогра: становилось ясно, что имеется в виду божество, а не какое-нибудь бедствие. Именно рогр – цель похода. Лесовик всегда был против разрушительной силы рогров. Теперь колдун мог понять свою роль: если чужеземец пребывает в неведении, а рогр от этого только выигрывает, то ему, Лесовику, надлежит стать посланником Эрсы и просветить чужеземца.

Однако о чем говорит руна Щит? Обычно она обозначает Скел, «стражников», но какое отношение они имеют к рограм? Колдун вспомнил всё, что знал о Скелах и их отношениях с богами. Решение пришло само собой: хотя именно рогр получает преимущество от неведения чужеземца, в самом неведении виноваты Скелы. Они вечно скрывают и утаивают. Скелы не позволяют богам раскрываться перед преданными жрецами: только видение или знамение, только неясное толкование рун; ничего очевидного, лишь предположения и догадки.

Выходит, из-за вмешательства Скел бог-противник рогра не смог передать послание своему слуге. Какой это бог, сказать трудно, по крайней мере пока не удастся поговорить с чужеземцем. Сразу же на ум приходил Куна Дающий Свет, главный противник Ольхора, Повелителя Зла. Хотя это может также быть и его богиня – Эрса, Владычица Природы. Ведь Ольхор всегда презирал землю и её питомцев.

И всё же мужчина из видения не походил на последователя этих культов. Может, он служит какому-то малому божеству или даже не истинному...

Пришло время задать четвёртый вопрос: как им с чужеземцем получить скрываемые Скелами знания.

Как мы сможем узнать то, чего не знаем?

Взглянув вниз, Лесовик удивился. Все три руны лежали на земле у его ног, последние три руны, данные ореховой ветвью.

Червь Земли. Древо Знаний. Луна.

Эти последние руны раскрыли ему все. Чужеземец не поклонялся Эрсе, он служил другому божеству. Скелы не позволили тому богу передать необходимые для уничтожения рогра знания. Но Эрса придумала, как обмануть Скел, как передать чужеземцу намёк за их спинами! И это знание придёт во сне – так говорит руна Луны, руна ночи.

Тайком от Скел многого передать невозможно. Сны и видения могут быть истолкованы неверно даже таким как он, и последствия тогда будут ужасающими. Но и полученные крохи знаний способны пошатнуть Равновесие...

Лесовик – человек-волк, Лесовик – торка, Лесовик – колдун снов должен сопровождать бедного растерянного чужеземца и через служение Эрсе передать ему лунное знание.

Колдун дико подпрыгнул, словно лягушка, почувствовав необыкновенный прилив сил. Вооружённый видениями, он станет стражем всего Линдормина.

Не тратя более ни минуты, он направился в Винтус-холл. Волчья шкура развевалась вокруг бегущего шамана, неистовство отражалось в его глазах. В мягких сапогах из овчины колдуй несся словно олень, практически бесшумно, и вскоре священные поляны и тёмные шепчущиеся дебри с их обитателями остались позади.

Глава 3
Странник

А с высокой ветки на него смотрел ворон, поблескивая на солнце чёрными бесстрастными глазами. В клюве он держал ореховую ветвь.

От леса до города было довольно далеко. Дорога поднималась вверх по древней плотине, петляла через сочные зелёные луга с полевыми цветами. Лесовик всё бежал и бежал вперёд, пока пастбища не сменились полями с живыми изгородями, окрашенными всеми цветами поздней весны. Потом поля уступили место загонам для скота, и вот уже показался грязный скотный рынок, за которым лежали убогие глинобитные лачуги, жмущиеся к крепостной стене города. За стеной колдуна ждали пряные и красочные улицы самого Нордвоза.

Пряным этот укреплённый город назвали некие образованные люди. В течение последних недель Нордвоз оправдывал своё название: всё больше и больше путешественников прибывало сюда, добавляя колорита и аромата.

Так было всегда, стоило появиться известию о новом походе пеладанов. В город стекались самые разные люди: наёмники и торговцы, актёры и провидцы, акробаты и воины, ремесленники и оракулы, продавцы сувениров и поставщики пива, жонглёры и сказители, рабы и освободители, ловкие кукольники и менестрели, уродцы и мошенники, фокусники и проповедники, балаганщики с самыми разными чудными созданиями...

Деньги пытались вытрясти буквально из всего. Город охватывало нечто сродни золотой лихорадке, и избежать её было невозможно. Куда ни пойди – повсюду наткнешься на добропорядочного разумного горожанина; и каждый добропорядочный горожанин, не закрывая рта, отчаянно пытался продать любую ерунду, вплоть до ножки стула собственной бабушки, чтобы тотчас потратить вырученные деньги на столь же бесполезную вещицу, из которой не соорудишь даже хлопушки.

Здесь, в Нордвозе, любая оплата была в ходу: от златых до соболей. Были и монеты, представляющие собой тиснёные цилиндрика из меди, серебра или золота; те широко ходили в Линдормине, однако редко встречались в этих северных краях. Практичные жители Нордвоза предпочитали златы: медные, серебряные или золотые квадратики, отрезанные от длинного бруска. Торговцы из дальних стран привозили необыкновенно дорогие драгоценные камни, но здесь предпочитали расплачиваться агатами, топазами и аметистами, которые в изобилии добывались в окрестностях, и потому их легко было оценить.

Самыми необычными средствами оплаты в Нордвозе, пожалуй, оставались соболиные меха. Прекрасные и весьма прочные, эти «банкноты» клеймили специальным гербом, а самые пенные шкурки даже подписывались шестью служащими монетного двора. Сегодня на рынке Нижний Котёл соболя переходили из рук в руки столь быстро, словно люди жонглировали раскалёнными угольками.

Запах пережаренного мяса и лука, дурманящий аромат незнакомых специй, рёв вьючных животных, удары кузнечного молота, назойливые выкрики продавцов амулетов, визгливый смех детей у ширм кукольников, оглушающая какофония голосов, свиста, мелодий, колокольного звона – всё поднималось ввысь и проникало сквозь увитое плющом окно в маленькую комнатку наверху башни Винтус-холла. Но мужчина, поселившейся там, ни на что не реагировал.

Болдх лежал на кровати, уставившись в потолок. Невозможно припомнить все города и посёлки, что он посетил за восемнадцать лет странствий. Стоило ему войти в какое-либо поселение и позволить себе роскошь дешевого постоялого двора, как он, уединившись, ложился на кровать и несколько часов просто смотрел в потолок.

Бездумно перебирая рукой зазубрины на древке боевого топора, Болдх размышлял о прошлом. Ему не хотелось думать о том, сколько потолков он перевидал. Но не мог не вспоминать прошлое: потолки, дома, постоялые дворы... пройденные города, государства, континенты. Святой Пел-Адан!

Большинство ночей Болдх проводил под открытым небом. На провонявших отбросами и скисшим молоком задворках, в грязных хлевах, на переполненных палубах кораблей, в сырых полях, где рос хмель, на кладбищах и вблизи свалок гниющих туш, в кишащих москитами джунглях, на пружинящей хвое в лесу, в безграничных пустынях с холодными шепчущимися песками, в трясущихся фургонах, в разрушенных храмах, на опасных горных выступах, под каменными мостами – он стремился провести ночь там, где мог бы избежать неумолимого и безжалостного внимания любопытных, но таких недобрых людей.

Встречи с ними приносили самые серьёзные испытания. Дождь, хотя и угнетал, не доставлял в дороге особых проблем. Ночные насекомые раздражали, однако Болдх мог смириться с ними. Даже хищники не смущали его сон. Но люди! Они приставали снова и снова: «Эй, откуда ты? Зачем здесь? Чего нужно? Ночлег? Проводника? Травку? Все остальные здесь злые, но я с гор – я честный! Эй, друг! Куда пошёл? Почему не говоришь? Почему ты такой? Ну и вали тогда в преисподнюю!»

Всегда подсматривают, донимают, ухмыляются и льстят; вечно норовят обмануть, используя хорошо знакомую ложь, старые трюки; слоняются возле портов, переправ, у лошадиных барышников. Воры, проводники, дельцы, сектанты и просто зануды и бездельники никогда не оставляли его в покое, следуя по пятам, и всё лезли, лезли, лезли с вопросами...

Ухмыляющиеся лица попрошаек, угрюмые и косые взгляды – а под плащами белеют костяшки пальцев, напряжённо сомкнувшись на рукоятях.

Злоба клокотала в Болдхе, а тело напрягалось от несправедливых обид. Порой он проходил через города с их любопытными жителями не останавливаясь, отказывая себе во временном избавлении от голода и невзгод. Что угодно, лишь бы не встречаться с неотвязной толпой.

Почему его никак не оставят в покое?

В самые тяжёлые минуты он убеждал себя, что люди наказывают его, завидуя свободе. Но в глубине души всегда знал, что мир жесток и безжалостен, отчего и людям приходится быть такими же. И он сам не исключение.

Однажды ему станет совсем худо; тогда, чтобы выжить, придётся собрать последние крохи сил.

– Почему я не могу остановиться? – сорвалось с губ чужеземца, и он только теперь осознал, что всё это время говорил вслух.

А ведь ему даже не нравилось путешествовать. Уже через год странствий Болдх обнаружил, что любое новое место вскоре перестаёт отличаться от прочих. Стоит хоть раз увидеть горы или пустыни, и можешь считать, что видел их все. Манящая романтика дороги, которую он остро чувствовал ещё мальчиком, живя с матерью в далёком Моэль-Брине, давно испарилась. А столь желанная свобода стала казаться худшей клеткой, чем домик, где так скучно было расти.

По крайней мере тогда он хотя бы мог мечтать...

Болдх повернулся на бок, и его взгляд упал на платяной мешочек, в котором он привык хранить амулеты и различные безделушки. Достиг ли он чего-нибудь за время путешествий? Сине-красный мешочек содержал нажитое за годы странствий имущество.

Дешевые побрякушки, которые привлекли внимание где-то на базаре. Приглянувшиеся блестящие и необычные вещицы. Там не было ничего, что свидетельствовало бы о великих приключениях.

Болдх вздохнул. Много раз ему хотелось всё бросить, осесть и начать нормальную жизнь. Но за годы странствий он так и не нашёл того «волшебного» места, которое заставило бы его отказаться от бесконечной дороги, что неизменно выходит из любого города и манит вдаль. Болдх ненавидел дорогу – и не мог с неё сойти.

«Ни одно место, – размышлял странник, – и ни одна...»

Он оборвал предложение, но не смог так же легко оборвать мысль: ни одно место и ни одна женщина. Да, именно.

Болдх знал, что уникален; такой уверенности в себе и независимости нет ни у кого. Однако из-за этой уникальности он утратил многие человечные черты. Он утратил способность любить. Когда это случилось, Болдх не помнил; возможно, в юности. Он был лишён тепла привязанности в столь раннюю пору созревания чувств, что семена любви попросту иссохли.

Порой Болдх убеждал себя, что его путь странника не позволяет найти ту самую, которая может принести успокоение, но это было не так. Подтянув дорожный мешок, Болдх вытащил маленькое зеркало – стекло закрывало тщательно отполированную серебряную пластину. В его совершенную поверхность он стал рассматривать свою отнюдь не совершенную внешность. Болдх никогда не был красавцем.

В первые годы путешествий случались времена, когда он заводил друзей. Путешествуя через огромные пространства голых степей или пустынь, ему доводилось присоединяться к другим людям, обычно торговцам или погонщикам с охраной, которые не меньше года двигались по сухопутным торговым путям, ведя за собой сотни верблюдов, лошадей и бизонов. Поначалу он старался быть замкнутым, ведь он – Болдх-странник и знает о путешествиях поболе их. Но в дороге происходят такие события, когда всем надо быть заодно; можно называть это если не дружбой, то взаимовыручкой. В итоге Болдх на некоторое время сбрасывал оковы одиночества и мог вновь ощутить восторг открытий, наслаждаться солнцем и ветром, разделяя с другими радость при виде оранжевого солнца, садящегося за неизведанный и волшебный горизонт.

И хотя странник никогда бы не признался, то были лучшие дни. Остальное время он, подобно привидению, бродил меж людей, не в силах присоединиться к ним. Как случайный гость на свадьбе, Болдх мог лишь смотреть и слушать, зная, что к нему происходящее отношения не имеет.

– Великое пожирающее душу Одиночество, – произнёс он вслух.

* * *

Неожиданный стук в дверь вырвал странника из размышлений. Раздражённый, Болдх встал, быстро подошёл к двери и рывком распахнул её.

– А, ты... Что надо?

Финвольд был захвачен врасплох непривычным акцентом странника и его резкостью.

– Не могли бы мы поговорить? Недолго?

Болдх вздохнул.

– Мы уже говорим. – Ему хотелось и дальше оставаться одному, чтобы разобраться в своих мыслях. В компании он сейчас нуждался меньше всего.

– Мне необходимо с тобой поговорить, – настаивал нежеланный гость.

Болдх открыл дверь пошире, приглашая жреца войти.

– Ну, что ты мне хочешь сказать?

Финвольд понял, что разговаривать нужно без околичностей, поэтому поспешил начать:

– Я знаю, что существует множество мнений относительно способов уничтожения рогра, и не собираюсь вновь их обсуждать.

– Хорошо, – перебил жреца Болдх, вновь растягиваясь на кровати. – Вот и не надо.

Финвольд продолжил:

– Все мы знаем, в чём проблема, но Эппа полностью положился в её решении на тебя.

Жрец замолчал, ожидая ответа странника. Тот по-прежнему молча смотрел в потолок.

– Я его уже несколько раз спрашивал, – вновь заговорил Финвольд, ёрзая на жёстком стуле, – каким образом уничтожение связано с тобой, и почему он так в тебя верит. Ты знаешь, что тебе надлежит делать?

– Нет. А разве должен? Зачем? – только и ответил странник, повернувшись к жрецу.

Финвольд был по меньшей мере удивлён и очень сильно раздражён явным равнодушием чужеземца.

– Да. Честно говоря, я считаю, что ты должен знать.

– Ты знаешь, – ответил Болдх. – Ты так сказал на совете. Тогда в чём проблема? Уже начал сомневаться?

– Я знаю, верно. Но меня очень беспокоит Эппа. Его разум не столь ясен, как прежде, а идеи с каждым годом становятся всё причудливей.

– Сколько ему лет?

– Говорят, семьдесят.

– Серьёзно? Он выглядит старше.

– Согласен. Нибулус прав – он слишком стар для серьезного путешествия. Особенно на Дальний Север. Он держит двадцать две овцы, да ещё души не чает в корове. Ему следует заботиться о своём стаде... Я беспокоюсь за него, понимаешь?

– Мне кажется, он хочет пойти, – вежливо ответил Болдх.

– Но зачем? – продолжал настаивать Финвольд. – Просто смешно! Говорю тебе, он впадает в старческое слабоумие и... Когда мы начнём пробираться через опаснейшие места, Эппа станет для нас камнем на шее. И всё из-за сумасшедшей идеи, будто только он один сможет подсказать тебе, как убить Дроглира... Послушай, я не пытаюсь преуменьшить его заслуги. Он желает добра, но каждому попятно, что рвения и приверженности истине недостаточно для такого тяжёлого похода.

– А разве не это проповедует ваш культ?

– Очевидно, ты не понимаешь...

– Думаю, это ты не понимаешь. Твой собрат Эппа уверен, что он должен пойти, что без него, как и без меня, весь поход не имеет смысла. Отговорить его невозможно.

Финвольд поднялся и стал расхаживать по комнате. Выглянул в окно, затем вновь повернулся к Болдху.

– Как ты познакомился с Эппой? – спросил он.

«Лучше бы ты заткнулся», – подумал странник. Необычность знакомства со старым жрецом до сих пор тревожила его.

Несколько дней назад Болдх въехал в город с юго-востока. Была тёмная и ветреная ночь, предвещавшая бурю, да и сам странник пребывал в мрачном расположении духа. Взобравшись на вершину холма, он увидел тёплые огни Нордвоза, и в нем вновь проснулось презрение к горожанам. Болдх пустил лошадь лёгким галопом – так плащ развевался на ветру, и в то же время странник приближался размеренно, что должно было выглядеть достаточно грозно. Несмотря на погоду, на рынке, который он проезжал, было много гуляк, по они не обратили на его манёвры никакого внимания.

Оставив лошадь в конюшне, Болдх отправился в ближайший трактир. Его намерение сойти за облачённого в плащ с капюшоном чужеземца, раскуривающего трубку в тёмном углу, оказалось тщетным – все тёмные углы уже были заняты другими загадочными чужеземцами. Поэтому ему пришлось довольствоваться ярко освещенным столом в центре трактира и компанией крестьян, привёзших хмель из Оттры, которых его общество не раздражало.

Тут и возник Эппа, словно ждал его появления. Увидев Болдха, он подошёл сразу к нему, как к старому знакомому, и сел за стол. Так всё началось.

Болдх отвернулся от Финвольда и ответил:

– Я въехал в город несколько дней назад, а Эппа заговорил со мной в том трактире, что на улице Водокачки.

– Ты говоришь про трактир «Погоня»? – Финвольд явно удивился. – Обычно Эппа не ходит в такие места.

– Спроси его сам, если не веришь.

– Нет, я тебе верю... – Жрец по-прежнему хмурился. – И что случилось потом?

– Он купил мне пинту пива и спросил, не могу ли я ему помочь?

– Вы раньше встречались?

– Никогда прежде его не видел. Говорю же, я впервые в этом городе.

– Что именно он сказал тебе?

– Что-то о видении, в котором его бог поведал, будто бы, если я не пойду с ним к острову Мелхас, всему миру придёт конец.

– И всё? – удивился Финвольд. – О чем ты тогда подумал?

– Его слова показались мне достаточно правдивыми.

– Верно. И ты решил пойти с нами?

– Как видишь, – закончил странник, лениво позёвывая. Обычно он терпеть не мог расспросы, но сейчас это его немного веселило.

– Поверить не могу! – воскликнул Финвольд, всплёскивая руками. – Какой-то старый жрец, совершенно незнакомый, подходит к тебе в трактире и требует, чтобы ты сопровождал его в самое жуткое место Линдормина, ибо ему было знамение, – и ты соглашаешься?!

– Так уж получилось, – кивнул странник.

Частично это было правдой, ведь Болдх никогда не путешествовал в компании, если только не имел на то особых причин. Собственная прихоть – вот что всегда им двигало. Куда бы он ни направлялся, выбор был за ним. Странник есть странник. «Почему бы и нет?» – подумал Болдх тогда. На Дальнем Севере он прежде не бывал; путешествие могло оказаться захватывающим и интересным. Конечно, те края суровы, но кто лучше его сможет там пройти? Болдх не думал, что в тех краях подстерегает опасность. Он ведь не воин.

Причем убедило его нечто в самом Эппе. Определённо, вокруг старого жреца витал некий дух истины, нашедший отклик у Болдха.

Не впервые странник действовал по наитию. Несколько последних лет шёл он извилистым путём на запад, через степи Кроу, Молельные Равнины и Рег-Наховию, словно ведомый Судьбой. Он уверял себя, что не хочет возвращаться в родной Пендониум; однако, каким бы окольным ни был путь, ноги неумолимо несли странника на запад. И сейчас в крошечной спальне Винтус-холла мысли Болдха вновь и вновь возвращались к земле его детства.

Путь Болдха лежал к дому, и не важно, готов он это признать или нет. Он уже был рядом с родными краями, и здесь говорили на похожем языке. Но Болдх даже Эппе всего не рассказал, не говоря уж о Финвольде. Он никого не пускал в душу.

Финвольд снова сел на стул и спросил:

– Ты, наверное, неистово веришь в Куну. Ты – Несущий Свет?

– Ну уж нет! – презрительно усмехнулся Болдх.

– Тогда кому ты поклоняешься?

– Никому, – пробурчал странник. – Я не поклоняюсь вашим богам.

– Но ты веришь в богов? – продолжал настаивать жрец.

– О да. Я верю в богов, – ответил Болдх. – Я видел немало свидетельств их влияния: храмы, деревни, целые города, разрушенные до основания или порабощенные; целые страны начинали войны из-за незначительного расхождения в вере... Какие-то боги существуют, какие-то – нет; мне это безразлично, ибо от меня им не добиться поклонения.

Независимость Болдха проявлялась ещё и в полной неспособности к самообману, хотя обычно люди охотно ради спокойствия отрицали то, что сами в глубине души считали верным.

– Я воспитывался как пеладан, – задумчиво продолжил странник, говоря скорее сам с собой. – Но осознал, что верить в...

Болдх замолчал и выругался про себя. В его намерения не входило раскрывать своё прошлое.

Финвольд был не в силах осознать всю чудовищность сказанного странником: как человек может жить без веры!.. Болдх уже привык к подобной реакции, он встречался с ней повсюду, и зачастую его развлекал вызываемый гнев.

Понимая, что вновь оказался в тупике, Финвольд решил оставить вопрос веры, как есть. И попробовал подобраться с другой стороны.

– А что привело тебя в Нордвоз?

Болдх злорадно усмехнулся.

– Я – оракул.

На сей раз он почти не лукавил. Болдх на самом деле «трудился» оракулом. Он зарабатывал на жизнь, предсказывая людям будущее. Если это называется жизнью. Странный выбор для того, кто воспитывался воином. В маленьком городке Моэль-Брин, в стране Пендониум, что лежала далеко на западе, отец Болдха – пеладан – воспитывал его с братьями согласно своей вере. Странник плохо помнил те годы, но никогда не забывал жгучую ненависть, что он испытывал к строгим правилам и догмам, преподносившимся с самых ранних лет. Его отца убили в дальних краях, когда Болдх был ещё ребёнком. Позже, по достижении четырнадцати лет в юноше что-то сломалось: никого не предупредив, он собрал немного еды, схватил меч и навсегда покинул дом. И до сих пор он не знал, что побудило его уйти – так неожиданно всё произошло; так вдруг ломается ветка под тяжестью выпавшего снега.

Моэль-Брин лежал на пересечении важных торговых путей. Юноше удалось наняться в охрану каравана, идущего к Алому морю. Однако те наёмники ему не понравились, и через шесть месяцев он от них ушёл. Сначала, по наивности, бродил от деревни к деревне в поисках сезонной работы, по столь тяжёлый труд приносил мало денег, едва позволяя выжить, не говоря уж о продолжении странствий. Требовалось найти ремесло, которое принесло бы приличные деньги за короткий срок. Кузнечное Дело? Конечно, он обладал необходимыми для этого навыками, но таскать повсюду за собой кузнечный горн было несколько непрактично. К тому же юноша решил оставить все навыки пеладана в прошлом.

Стать целителем? Люди платят большие деньги за врачевание, а он достаточно уже об этом знал и, задавшись целью, узнал бы ещё больше. Нет, целителям частенько приходится иметь дело с ампутацией и открытыми ранами, а Болдху становилось плохо при виде крови.

Однажды его осенила идея стать предсказателем – оракулом. Легче лёгкого, достаточно лишь обзавестись дешёвыми амулетами, а в дальних странах его чужеземная внешность только поможет желающим, особенно женщинам, поверить в предсказания. Чтобы платили больше, странник всегда предсказывал исключительно то, что от него хотели услышать.

– Да. – Болдх улыбнулся. – По сути мы не такие уж разные. Основное различие в том, что мне за предсказания платят.

Финвольд потерял дар речи.

– Вы же, религиозные предсказатели, – продолжал странник, – всегда сулите ужасные бедствия.

– А если это правда? – пылко воскликнул Финвольд.

– Разве не ты недавно сказал, что рвения и приверженности истине недостаточно для похода? – съязвил Болдх. – Большинство людей презирают правду. Ты был бы гораздо удачливее, если бы иногда лгал; люди предпочитают быть обманутыми.

Глаза Финвольда, казалось, стали ещё чернее.

– Болдх. – Голос жреца дрожал от гнева. – В Нордвозе ты пришлый. Позволь мне узнать причины, побудившие тебя присоединиться к нам в этом опасном путешествии.

– Деньги, конечно. Вы ведь платите наёмникам?

Финвольд задумчиво покачал головой.

– Дело не только в деньгах. Мы направляемся к Мелхасу, помнишь? Может быть, мы все погибнем в походе, никакие деньги не стоят подобного риска.

– Брось, – усмехнулся Болдх. – Насколько это опасно?

– Ты представляешь, сколько ужасного таит в себе Дальний Север? – настаивал Финвольд, оглядывая растянувшегося на кровати странника.

– Не имею представления, – равнодушно ответил тот. – Я тебе что, оракул? Именно ты должен...

Болдх умолк. До сих пор ему нравилось подшучивать над жрецом, однако теперь, глядя в его пылающие угольно-чёрные глаза, он подумал: не превратит ли Финвольд его в соляной столб.

Но тут напряжение спало, и жрец стремительно вышел из комнаты. Болдх встал, закрыл за ним дверь и подошёл к окну, вдыхая «букет ароматов» рыбы, навоза и всевозможных специй.

«Святошам до меня ни в жизнь не добраться», – подумал он, невесело улыбаясь.

* * *

– Вас ждут снаружи.

Вздрогнув, Эппа очнулся. Даже в кладбищенской тишине погружённого во мрак храма он не услышал приближения Несущего Свет, который теперь стоял рядом с ним. Всё это время старый жрец неистово молился своему красноглазому богу. Старик не произносил слова вслух, как другие; его обращение к богу было тайным, чтобы никто не услышал. Эппа так глубоко погрузился в молитву, что, вырванный из транса собратом по вере, испытал шок от возвращения в мир живых.

– Кто это? – сбивчиво спросил старый жрец, подслеповато щурясь на облачённую в серую хламиду фигуру. – А, ты, Томмас...