Текст книги "Заклинатель кисти (СИ)"

Автор книги: Дарья Абрамова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 29 страниц)

Глава 8. Инур

Далеко убежать мне, правда, не удалось: на выходе из кладбища у сандалии порвался ремешок, и я распластался на земле. Хорошо, что хоть ничего серьезно не повредил, но падение волшебно выбило из меня весь прежний страх. Кладбищенский сторож, по-прежнему сидевший на пеньке, даже не поднялся: только кисло посмотрел на меня.

– Долго ты еще будешь целовать землю? – после паузы спросил он сипло. Вздохнув, я перевернулся на спину и посмотрел на небо. Оно было ясным, чистым и нежно-голубым. Весеннее солнце вовсю светило и согревало, однако куда ласковее, чем летом. Я больше не слышал ни смеха Унис, ни оскорблений других призраков кладбища.

– Тебе-то какая разница?

– Никакой, – пожал плечами старик и снова закурил трубку.

К тому моменту подоспел встревоженный Уджа.

– Унир! Унир, ты в порядке?! – принялся голосить он и тут же помог подняться с земли. – Ты так внезапно убежал! Что случилось?!

Естественно, я не идиот, чтобы рассказывать о том, как мне чудятся тут да там всякие призраки и чудища, и лишь тряхнул плечами.

– Ничего.

Однако данное прозвучало так же глупо, как признаться в своих галлюцинациях: Уджа недовольно сдвинул брови.

– Что-то не похоже на ничего. Видел бы ты себя... как будто привидение увидел!

– Глупость все это, – проворчал я. – Не бывает никаких привидений!

– А, может, и бывают, – вдруг вторгся в наш спор голос старика.

Мы удивленно воззрились на него, однако сторож только пожал плечами.

– Чего только не услышишь подчас в ночи: то завоет кто, то собака какая залает, то проберется кто-нибудь... со всеми этими звуками, шорохами и редкими разговорами кто угодно поверит, что не все так просто с этим местом, – однако говорил об этом старик так спокойно, словно о чем-то будничном и пустяковом. Хотя, впрочем, таковым-то данное для него и являлось. Старик вдруг тяжко вздохнул и проворчал: – Да только с этим пареньком я не удивлен, если мертвые и правда поднимаются из могил из-за его шумных визитов.

Сначала мне показалось, что сторож имел в виду кого-то из нас двоих, однако, изумленно посмотрев на Уджа и встретившись с таким же недоумевающим взглядом, все-таки решился спросить:

– Пареньком?..

– Ага, – поморщился старик так, словно съел что-то кислое, – заходит тут периодически один. Худощавый, с мордашкой смазливой и черными волосами по плечи. Такими... завивающимися. Зовет себя Инур. Уже порядком достал меня историями о том, какую бабу или мужика окрутил на этот раз. Как будто мне интересно...

– Инур?! – не сдержал изумления я.

Даже старик удивился моему возгласу – заинтриговано вскинул бровь и спросил:

– Ты его знаешь?

Сложно было не знать ученика отца, который фактически являлся частью нашей семьи... хотя чего уж являлся... остается. По-идее.

– Да, – хмуро признался.

– Тогда скажи ему, чтобы перестал меня доставать, – фыркнул сторож. – Он похуже паразита!

– Скажите, а давно он приходил?.. как часто приходит?

– Заходит раз в пару недель. Как раз сейчас, вроде, срок, когда должен придти снова, – старик снова состроил недовольную физиономию. – Как будто заняться больше нечем. Небось, кто-то важный ему тут похоронен.

Между нами воцарилась короткая пауза.

– Хорошо, спасибо, – не зная, как продолжить дальше беседу, сухо сказал я, хоть и желая задать еще вопросов и побольше разузнать об Инуре и его визитах, да только был более чем уверен, что дальнейшие расспросы только сильнее разозлили бы и так неприветливого старика.

Тот пожал плечами.

– Да не за что.

– Сегодня он приходил?

И действительно, старик сверил меня таким недовольным взглядом, словно еще вопрос, и он с радостью врежет мне.

– Неа. И лучше бы не приходил – не в настроении терпеть его россказни. Никто не в состоянии столько выпивать за один вечер, спать с таким количеством женщин за одну ночь и выигрывать столько денег от одного лишь похода в игорное заведение!

Да, после этих слов я полностью убедился, что сторож говорил о том самом Инуре: он-то в состоянии столько выпить за один вечер, переспать с огромным количеством женщин за одну ночь и выиграть огромную сумму в один лишь поход в игорное заведение. Никогда не понимал, как у него это получается, но таков уж этот мужчина – словно персонаж какого-то анекдотического рассказа, который может невозможные вещи и влипает во всякие вульгарные истории. По правде говоря, после смерти Унис он-то и был моим главным источником доходов, то и дело принося в дом мешок денег, которые обыкновенно выигрывал в какой-нибудь азартной игре или получал от очередного любовника или любовницы, примеряя при помощи заклинания кисти временное красивое личико и очаровывая (подчас при помощи чар) очередного ротозея или ротозейку. Так бы продолжалось еще долго, и я бы, скорее всего, не влез в долги и не угодил бы в бордель, не поссорься мы с ним, и не выстави я сводного родича за дверь. Причина была проста – он надоел водить в дом всех своих ухажеров и своим кутежом мешать мне работать. Мало того, что они за моей спиной могли сексом заняться, так еще и любовники и любовницы частенько лезли под руку, желая посмотреть, что я там творю на этот раз. Некоторые даже умудрялись красть инструментарий, рисунки и зарисовки! Хотя стоило признать... порой я скучал по этому очень везучему кутиле.

Невольно улыбнувшись при воспоминании о сводном родиче, я еще раз поблагодарил старика и попрощался с ним. Затем глянул на неуверенного Уджа и сказал:

– Пойдемте выпьем чаю. Я знаю тут неподалеку небольшой чайный домик.

Тот глянул на меня с сомнением и нахмурился.

– А что насчет могилы твоей матери?

Я пожал плечами, надеясь таким жестом свести этот разговор на нет, но хозяин борделя продолжал глядеть на меня с неприятной задумчивостью. Помедлив, он отошел, поднял валявшуюся на земле сандалию и вернулся ко мне, осматривая ее.

– Проклятье... я не смогу ее сейчас починить, – недовольно цокнув языком, проворчал господин. – Придется тебе надеть мои.

Я отмахнулся.

– Что вы... так пойду, без них.

Уджа недовольно нахмурился.

– И речи идти не может. Я тебе не позволю.

Я раздраженно вздохнул.

– Какая разница? – однако Уджа смотрел на меня так хмуро и обеспокоено, словно заботливый супруг или очень сердечный друг, что пришлось сдаться и надеть его сандалии. Они, конечно, были мне великоваты, но раз это немного успокоило господина, пришлось терпеть.

Старикан, все это время уныло смотревший на нас, фыркнул, поднялся с пня и зашагал в сторону кладбища. Похоже, наше общество его утомило.

– В чайную, значит? – проводив взглядом сторожа, спросил у меня неуверенно Уджа. Похоже, мужчину совсем не радовало то, как легло я решил соскочить с посещения могилы матери... либо же хозяина борделя обеспокоила моя недавняя вспышка страха. Честно говоря, меня тоже пугала вся эта жуть с призраками и галлюцинациями... вот только не мог я никому об этом рассказать: в лучшем случае покрутили бы у виска, в худшем – отправили бы в дурдом. Спасибо, мне уже борделя достаточно.

– Да.

Уджа хотел что-то сказать, но в последний момент передумал, покачал головой и натянуто улыбнулся.

– Веди.

По пути к чайному домику, располагающемуся неподалеку от храма Иаду, мои мысли вновь невольно обратились к сводному родичу. Инур – выходец из купеческой семьи Аму, которая почти вся погибла во время таинственного пожара, случившегося в их резиденции. Будущему ученику отца тогда было около тринадцати-четырнадцати лет (на шесть лет старше меня), и выжил только он один, старший сын, который, как выяснилось, являлся заклинателем кисти, но скрывался родителями от мира ввиду врожденных пятен на лице, очень похожих на сильные ожоги – одно крупное на правой стороне, охватывающее область вокруг глаза, ухо и немного щеку, и один поменьше – на левой щеке. Не самое страшное зрелище в моей жизни (гравюры бати с монстрами бывали пострашнее), но не очень приятное, и я прекрасно понимаю, почему в меру знатная супружеская пара решила скрывать чадо. Мало ли, что могли подумать люди, увидев такое... либо то, что ребенку кто-то специально нанес ожоги, либо то, что оно с рождения... проклятое. Или что-то такое. Не удивлюсь, если сами родители Инура полагали нечто подобное – люди у нас могут быть очень суеверными.

После смерти родителей и младшего брата тот остался сиротой, и мой отец, прознав об этом и его даре заклинателя, решил вдруг взять мальчишку в ученики, хотя до этого имел в ученичестве лишь парочку личностей, будучи очень требовательным, строгим и не всегда справедливым наставником, к которому мало кто хотел идти.

В наш маленький домишко мальчишка явился под своим старым именем, Иясу, но батя заявил, что отныне тот будет носить имя Инур и должен позабыть о своей прежней жизни, ибо теперь является членом нашей семьи. Унис такой поворот событий удивил, но слабо – матушка вообще редко когда была склона выказывать сильные эмоции. Лишь со временем я понял, что имя Инур было образовано путем небольших перестановок в моем – Унир. Интересно, что бы это значило?.. что отец принял его в семью как своего сына? Или данное было своего рода издевательством? Ленью?.. чем?.. Унис до самой смерти не воспринимала Инура как своего сына – лишь как ученика мужа да хорошего друга, она даже запретила ему попрощаться вместе с нами с батей, когда тот решил свалить по какому-то своему очередному дурацкому желанию. Не то чтобы я помнил причину его ухода от нас (да и не особо-то и желал узнать), но какая же он все-таки... свинья... Инур тоже не подарок, но ему еще очень далеко до отца. Эх, может, все-таки стоило переступить через свою гордость и обратиться к нему в минуту нужды – он-то о моих долгах слыхом не слыхивал, да и, небось, не знает, что я в бордель угодил.

Кто бы мог подумать, что, придя в небольшой чайник домик близ реки, протекающей рядом с городской стеной, мы натолкнемся там на моего сводного родича.

***

Инур

Мне хорошо известно чувство забитости и озлобленности, свойственное животным, которых держат в заключении да еще и ненавидят при этом. Моя семья была такой. Важный на людях отец всегда смотрел на меня с отвращением, обыкновенно вежливая и улыбчивая на публике матушка одаривала сочувствующими взглядами, а младший брат считал себя выше и постоянно унижал. И все из-за этих дурацких пятен на лице, заклеймивших меня в их глазах проклятым... или вовсе демоном. Однако, вспоминая сейчас все это, на ум приходит мысль... может, я действительно демон? Демон, способный творить заклинания кисти. Демон, который сжег свой собственный дом. В тот момент у меня не было намерения убивать свою семью – я просто разозлился так сильно, что невольно, повинуясь какому-то заложенному с рождения позыву, схватил бумагу и кисть и написал на ней заклинание, которого не должен был знать на тот момент, но которое всплыло в голове само собой. Заклинание призыва огненного дракона. Сложное и обычно неосуществимое даже самыми опытными мастерами, однако я смог нарисовать его без всяких проблем – мальчишка, которого никто никогда не обучал этому мастерству. Который на тот момент даже и не знал, кем является.

Могучий мужчина с огненно-рыжими волосами, похожими на непослушную львиную гриву, явился на мой зов. Рисунок засветился, и дракон на нем исчез, а вместо него передо мной возник этот незнакомец, на тот момент показавшийся великаном.

– Я желаю знать, – сказал он строго, стоя нагишом посреди моей небольшой комнатки, которая раньше отводилась одной из служанок дома, и взирая на меня сверху-вниз мрачным взглядом, – ты ли призвал меня?

И я в изумлении, сам того почти не помня, ответил ему:

– Да.

Помню, что мужчина усмехнулся – так, что губы его почти не дрогнули. Только затем на несильно загорелом лице появилась слабая улыбка.

– Хорошо, – сказал он с насмешкой, – в таком случае, я, огненный дракон Рюу, вверяю силу и всего себя в твои руки, юный хозяин.

Таким образом, я нежданно-негаданно получил к себе в услужение легендарное создание, всего лишь забыл по незнанию нанести пару финальных мазков в рисунок, таким образом не призвав мифическую тварь единожды, а заключив с ней долгосрочный контракт. Он будет действовать вплоть до того, пока на оставшиеся в левой стороне рисунка иероглифы сутры не будут нанесены последние черты: если же данного не случится, а я умру, то Рюу перейдет во владение любому, кто найдет рисунок. Эту бумагу невозможно ни порвать, ни сжечь, а если потеряешь, она всегда вернется к тебе и никогда не обветшает.

Первым моим приказом Рюу было сжечь этот проклятый дом. Прозвучал он сгоряча, без каких-либо уточнений, и таким образом я обрек всю свою семью и прислугу на страшную гибель в огромном пожаре, охватившем резиденцию. Жаль ли мне?.. нет. Я никогда не считал себя хорошим человеком – этот мир просто не дал мне шанса им быть, с самого начала окатив волной нелюбви и презрения со стороны людей, которые должны были любить, несмотря ни на что.

Однако затем ко мне вдруг проявил доброту и заботу тот, на кого меньше всего могло подуматься – после пожара я остался сиротой, и Рюу, разузнав о том, что в столице проживает почетный мастер кисти, настоял, чтобы я пошел к нему в ученики. Многим лучше, чем разбойничать или побираться на улицах... а для того, чтобы идти учиться военному мастерству, я был слишком слабым и болезненным. Да и Рюу неоднократно отмечал, что раз мне удалось призвать его в столь юные годы, моя сила как заклинателя кисти должна быть огромной.

Мастера, к которому обратился воплощенный в человеческом обличье дракон, звали Ниур, и он, несмотря на стабильное денежное состояние, проживал с семьей в небольшом домишке, заваленном свитками, бумагой да прочим инструментарием, необходимым для рисования. Когда впервые пришел туда, мне показалось, что я попал в странную издательскую контору или типографию.

Нам открыла невысокая, но очень красивая и стройная женщина с аккуратным пучком на голове и в темно-красном халате с множеством рисунков на нем в виде золотых перьев. Это была Унис. Она задумчиво оглядела нас и без тени интереса спросила:

– Вы к кому?

– К мастеру Ниуру, – ответил Рюу, держа меня за руку, словно маленького ребенка. Однако стоило признать, что отпускать его не хотелось – была весна, до летнего тепла было еще далеко, а рука дракона приятно согревала.

Женщина непонимающе вскинула бровь, но пропустила нас без всяких расспросов. Дом их состоял из одной лишь комнатки, в которой мужчина лет, может, тридцати с растрепанными и собранными в неаккуратный маленький хвост черными волосами сидел возле расстеленного на полу большого полотна, на котором изображался дракон. Чей-то заказ. Однако, когда мы подошли к нему, я с удивлением узнал в этом существе Рюу... в его драконьей форме. Рядом с мастером сидел со скучающим видом мальчик лет шести-семи, внешне очень походивший на мать – настолько, что сначала принял его за девочку с мальчишечьей стрижкой. Унир. Даже тогда у него уже была кислая физиономия – та самая, которую до сих пор любит примерять, отстраняясь в мыслях от происходящего. Однако вид здоровенного Рюу под два метра ростом заставил мальчишку отвлечься от угрюмых мыслей и с удивлением посмотреть на гостя. Мое жуткое лицо тоже сыграло роль и привлекло внимание мальчика. Однако, что интересно, никого в доме оно не напугало – наоборот большая часть домочадцев (не считая любопытного, но молчаливого Унира) отнеслась к нему безразлично, словно... данное было совершенно нормальным явлением. Такая реакция ввела меня в сильное недоумение, ибо до этого люди обыкновенно либо приходили в ужас при виде пятен на моем лице, либо испытывали отвращение.

– Нам нужно поговорить, – легко, просто и не совсем вежливо обратился к мастеру Рюу, лишь мельком взглянув на его картину.

– О чем? – мужчина с неохотой и полуопущенными веками посмотрел на него.

Рюу склонился к нему и прошептал что-то, чего я не смог разобрать, однако от этих неизвестных слов лицо мастера кисти переменилось: глаза распахнулись, а на лице отразилась смесь изумления и любопытства. Затем, нахмурившись, мужчина попросил женщину сходить с мальчиком куда-нибудь прогуляться.

– Мне нужно поговорить о важных вещах с этим господином.

Унис задумчиво посмотрела на него, кивнула, затем подошла к мальчишке и сказала:

– Пошли, Унир.

Тот хотел заупрямиться, но передумал и с неохотой поднялся с пола. Взяв женщину за руку, он вышел с ней из дома. На прощанье мальчишка полуобернулся уже у входной двери и задумчиво посмотрел на меня. Тогда мне и в голову не могло придти, что очень скоро этот любопытный станет мне как брат.

***

Вопреки моим сомнениям и проявившемуся неудовольствию, Рюу рассказал Ниуру все, как было на самом деле: и о моем насильном затворничестве, и о призыве дракона, и о контракте (однако мужчина специально не стал пускаться в его подробности), и о пожаре, и о гибели моей семьи. Естественно, данное совсем не пришлось мне по душе, ибо боялся, что мастер кисти сдаст нас охранителям закона, да только ожидания, к счастью, не оправдались: художник слушал с интересом и ни разу не перебил рассказчика. Когда же Рюу закончил объяснять ситуацию, мужчина задумчиво вздохнул и сказал:

– Поверю тебе, если докажешь, что являешься драконом.

На что мой слуга усмехнулся и заявил:

– Да будет так, – затем поднялся, бесстыдно снял одежду прямо у нас на глазах... и обратился драконом: не в натуральную величину, как пояснил мне потом Рюу, ибо сломал бы жилище, однако даже его уменьшенной формы хватило, чтобы убедить мастера в истинности рассказанного. С длинным, как толстая нить, телом, с головой верблюда, рогами оленя, рыбьей красной чешуей, лапами подобными тем, что имеют тигры, однако с когтями более острыми – как у орла или сокола. При одном его появлении в таком обличье в давно остывшей жаровне загорелся слабый огонь. Мастер кисти смотрел на Рюу завороженно и во все глаза – так, словно никогда ранее не видел такого дива. Впрочем, данное было истинным, ибо никто давно не видывал этих созданий, ставших частью древних легенд.

Когда Рюу вскоре вернул себе человеческое обличье, Ниур без каких-либо споров и возмущений согласился взять меня в ученики. Любопытно, что мужчина не принялся восхищаться и расспрашивать дракона о всевозможных секретах и его происхождении. Отец Унира вообще такой человек – немногословный да себе на уме. Подчас может казаться, что ее вовсе ничего в жизни не впечатляет, однако думать о мужчине данное – глупо, потому что в корне неверно. Унир унаследовал от него такую черту: с виду, вроде, не заинтересован, но в голове может роиться такое, чему любой сверхчувствительный человек позавидует.

Официально Ниур меня не усыновлял, однако данное касается лишь вопросов наследования, а я никогда не претендовал на долю имущества, будучи и без того благодарным семье за то, что они приютили меня, кормили, поили, одевали да обучили мастерству кисти. И все это делалось так легко и бескорыстно, словно было естественно. Никто за все время ни разу не напомнил мне, что не принадлежу этому роду – да, ни Унис, ни Ниур никогда не относилась ко мне, как к родному сыну, однако и не говорили об этом, за что я был им благодарен. Даже маленький Унир относился к данному по-взрослому спокойно и с пониманием.

Рюу же отказался от предложенного места в доме, то и дело пропадая на месяц-другой, скитаясь в неизвестных мне местах. Он по-прежнему оставался моим слугой, однако возжелал попутешествовать и посмотреть мир, сильно изменившийся с его последнего далекого призыва.

– Что бы ни случилось, лишь позови меня, и я тотчас услышу тебя, обернусь драконом и прилечу в мгновение ока, – напоминал мне Рюу каждый раз в конце своего очередного визита в дом Ниура после очередного долгого путешествия, которые мужчина любил совершать пешком.

Свое прошлое имя, Иясу, я вынужден был бросить (однако сделал это без чувства сожаления), чтобы стать Инуром, кем по сей день и являюсь. Много лет назад, когда Униру было десять лет, а мне – шестнадцать, Ниур ушел в далекое странствие, сказав лишь, что намерен отыскать легендарные Врата в мир богов, располагающиеся, согласно легендам, где-то на краю человеческих земель. Учитель всегда увлекался легендами и множество всяких поведал нам с Униром, однако сам полностью поверил в них лишь тогда, когда познакомился с Рюу. После этого он все больше и больше начал грезить о том, чтобы отыскать божеств и прочих легендарных существ. Однако сколько бы ни начинал поднимать этот вопрос в беседах с Рюу, тот всегда отказывался помогать мужчине и твердил, что человеку лучше оставаться в том мире, к которому он принадлежит, а иначе легко потеряться в межмирье и не найти дорогу обратно. Вот только упрямство дракона лишь сильнее раззадоривало любопытство мастера кисти: Ниур от этих слов с большим усердием принимался за поиски предположительного местоположения Врат, основываясь на многочисленных легендах, почерпнутых из рассказов ученых мужей и библиотечных свитков, а также мемуарах тех, кому якобы удалось хоть немного соприкоснуться с божественным. Если первые пару лет Ниур еще как-то обучал меня с Униром, да и заказов принимал много от господ и победнее, и побогаче, то затем жажда познания овладела им настолько, что постепенно мастер забросил все свои прошлые дела, проводя дни и ночи за свитками в поисках давно мучивших ответов. Исполнение заказов со временем полностью легло на плечи Унис. Мы же с Униром принялись совершенствовать мастерство кисти, работая сообща и придумывая новые техники и заклинания, а также улучшая уже то, что знали. Время от времени нам помогала Унис, обучая тому, что ей известно, и давая тот или иной полезный совет. Она, в отличие от Ниура, никогда не давила на нас и не заставляла до ночи засиживаться с тренировками, однако была куда более безразличной насчет нашего обучения, чем ее муж – подчас мне вообще начинало казаться, что женщине было наплевать на всех кроме своей работы. Такое впечатление производила она молчаливостью и малоэмоциональностью. Однако, вспоминая о тех днях сейчас, я не соглашусь с прежним собой: Унис делала куда больше, чем могло показаться – она следила за домом, время от времени готовила пищу (хотя нередки бывали случаи, когда мы ели в забегаловках или то, что дарили щедрые заказчики), вела беседы с клиентами, общалась с печатниками и издателями... а Ниур тем временем либо рисовал, либо зарывался носом в свитки, либо уходил куда-нибудь перекусить. Он не курил и не злоупотреблял выпивкой, хотя, судя по картинам, в женщинах толк знал... однако я ни разу не видел, чтобы мастер посещал подобного рода заведения.

Шли годы, и, спустя несколько лет моего пребывания в доме, Ниур заявил, что уходит на поиски Врат, примерное местонахождение которых смог, наконец, вычислить. Унис, никогда обыкновенно не ругавшаяся с ним, и на этот раз не начала возмущаться: хуже того, она вообще ничего не сказала, от нее не послышалось даже прежних редких подколов в духе «Снова в своих свитках вычитал всякую чушь?» Я никогда не понимал, что творилось у той женщины в голове... и, похоже, больше уже не узнаю. Интересно, ее отец, великий заклинатель кисти Ниир, тоже был таким же странным? Рюу тогда в городе не было, да только сомневаюсь, что он бы в противном случае смог бы отговорить Ниура – если мастеру что-то взбрело в голову, тот всегда шел напролом, и ничто не могло его переубедить.

В тот день Унис сказала, что они с Униром остались теперь вдвоем, и меня это, сказать по правде, ранило, однако я все равно продолжал любить их обоих так, как некогда желал любить свою погибшую семью, отвергшую меня. Ничто не сможет стереть из моей памяти те счастливые дни, которые мы проводили вместе. Как Унис наносила на мои пятна травяную мазь, говоря из раза в раз, что она поможет. Как Ниур заставлял меня смотреть на свое лицо в зеркало, утверждая, что я должен принять себя таким, какой есть, а иначе творить заклинания особо не выйдет, ибо истинная сила заклинателей кисти заключается в вере в себя. Как Унир рассказывал мне, когда родителей не было дома, о монстрах, которых в ночи рождала его богатая фантазия и странные гравюры учителя с чудовищами.

Унис долго болела и умерла одной зимней ночью. Мы с Униром помогали ей с заказами и лечением как могли, но ничто неспособно было вылечить женщину – все врачи лишь качали головами да разводили руками, предлагая малоэффективные лекарства, чтобы хоть немного облегчить страдания. Более того, от Ниура уже много лет не было ни весточки, что только ухудшало ситуацию и общее настроение. Меня в ту ночь не было дома, и Унир, спавший рядом с матерью на расстеленном матрасе, нашел ее в таком состоянии уже ранним утром – женщина лежала на боку и смотрела на него неживым взглядом. Увиденное настолько потрясло юношу, что якобы призрак матери начал время от времени являться к нему по ночам. Я пытался образумить и успокоить сводного родича, говоря, что все это не более чем чувство вины да грусть потери, но не похоже, чтобы он слушал меня.

Похоронив Унис, Унир принялся дольше сидеть за рисованием, оттачивая технику, однако по эмоциональной части его работы так далеко и не продвинулись, оставаясь... по большей части безжизненными. Красивыми, но неживыми. Как мастерски сделанная кукла – одни найдут ее очаровательной, а другие наоборот зловещей. Одни заказчики были очень довольны результатами его работы, другие же приходили в ярость, и последнее вводило Унира в отчаяние, хотя он всеми силами старался не выказывать этого. Я же перестал рисовать гравюры, принявшись использовать силу кисти только для сокрытия пятен на лице и для того, чтобы очаровывать особо упертых мужчин и женщин. Кутить, играть в азартные игры да получать деньги от любовников и любовниц у меня получается куда лучше, чем рисовать, хотя Унир и утверждает обратное... однако, по сравнению со мной, он гений, который с годами, думаю, сможет сравниться или даже превзойти мастерство своего отца. А я же... ха... все, что нормально могу – только лицо себе рисовать, подстраховывать лестные речи в адрес очередной красавицы да всякие огненные заклинания творить. Неудивительно, что в один прекрасный момент Унир, сытый всем этим по горло, взял и выставил меня за дверь. Я его не виню... даже не обижен. Ну, разве что самую чуточку. Настолько чуточку, что спустя пару месяцев так ни разу и не свиделся с ним и не разузнал, как идут дела у сводного родича... Эх, ладно, все-таки я серьезно на него обижен. Нехорошо вот так просто выставлять своего старшего брата без гроша в кармане... пускай я ему, правда, не особо-то и старший брат. Повезло, что в то время Рюу вернулся в город: я даже, ночевавший то в одной гостинице, то в другой, не успел полностью растранжирить деньги, полученные от одного богатого любовника, однако со мной особо не задержавшегося – моя любовь к ним эфемерна, и не имею привычки оставаться надолго в их постелях. Вдвойне повезло еще с тем, что слуга принес с собой целый мешок с серебряными монетами! На них мы смогли купить достойный дом: конечно, не хоромы аристократов, но побольше чем то, где я жил с Униром. Рюу, узнав о смерти Унис и нашей ссоре, изъявил желание помирить меня со сводным родичем, но отказался... из вредности, наверное. Да и вообще! Почему это я должен идти к нему мириться?! Он меня выставил за дверь! Не сделал я ничего настолько плохого, чтобы оказаться в таком положении! Рюу на мои аргументы вздохнул и назвал меня и Унира детьми малыми. Я вовсе на слугу за такое не обиделся!.. совсем нет! Ни капельки!

После своего последнего возвращения Рюу решил остаться со мной, сказав, что в городе назревает нечто странное и заинтересовавшее его. Вот только оно-то все зреет да зреет, да слуга ничего мне толком не объясняет, и в столице как была тишь да гладь, так она и осталась. Не считая, конечно, преступников, снующих в ночи, и карманников с шарлатанами при свете дня, но это – обычное дело.

Сегодня – в этот безоблачный весенний день – мы решили посетить могилу Унис: я-то хожу к ней раз в две недели (даже кладбищенский сторож меня уже знает – хороший старикан, да только угрюмый слишком), но Рюу за все время не был там ни разу, сначала странствуя, а потом захваченный вихрем бытовых дел в виде покупки дома и наведения там уюта. Однако до того, как пойти на кладбище, мы остановились выпить чаю в небольшом чайном домике близ реки. Скромное заведение с миниатюрной кухонкой, парой шкафов с закусками да семью крупными столами, за которыми кроме нас в такой ранний час никого не было. Однако я все равно решил наложить на лицо чары, дабы не привлекать лишнего внимания.

Рюу сидел и прихлебывал свой чай, а я задумчиво глядел на него – красивого, мускулистого, так и не постаревшего за все эти годы... вот только была одна вещь, раздражавшая меня...

– Сбрей усы, они тебе не идут. Гадкие и тоненькие, как два угря.

Рюу глянул на меня и усмехнулся.

– Когда я дракон, у меня тоже есть усы.

– Те усы милые, а эти – нет, – демонстративно надул я губы, словно дитя малое, однако, как показал опыт, этот капризный жест отлично работает.

Рюу обреченно вздохнул.

– Подумаю над этим...

Я усмехнулся и пригубил чашку-пиалу с чаем. Бабка, хозяйка заведения, ютилась на кухонке и не обращала на наши разговоры никакого внимания. Более никого помимо нее в заведении из работников не было, хотя ранее время от времени видывал какую-то девушку (может, ее дочка?), которая помогает старушке в часы, когда клиентов много. Мы с Рюу молчали: он о чем-то думал, а я любовался им. До недавнего времени наши отношения были исключительно дружескими, однако, когда мы купили общий дом, меня отчего-то так и стало тянуть к нему. Забавно, но обыкновенно недоступный, как величавая крепость, дракон ответил на мои чувства взаимностью. Для меня наши нынешние отношения – не просто игра, как со всеми прошлыми любовниками и любовницами, а нечто куда большее... хотя признаюсь, в постели он для меня крупноват – потом утром все болит.

– Ты выглядишь мрачным. Что-то случилось?.. или это из-за того, куда мы идем?

Рюу покачал головой.

– Нет, дело не в этом. Люди умирают – это естественно... меня беспокоит кое-что другое...

– Что же?

Мужчина помедлил, словно что-то обдумывая.

– Это насчет недавнего пожара в заведении господина Уджа. Слышал о нем?

– Совсем немного. Кажется... кухня там загорелась, да?

– Да. Мне удалось потолковать с пожарником, бывшим там, и он рассказал, что тамошний огонь странный был. Не гасился.

– Не гасился? – удивился я. – Но ведь огонь в конечном счете смогли погасить.

– Судя по словам того мужчины, это сделал заклинатель кисти. Он призвал водного дракона, и тот смог погасить его.