Текст книги "Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]"

Автор книги: Честер Хаймз

Соавторы: Джордж Хиггинс,Лоренс Сандерс
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

Глава девятнадцатая

Гарлемские детективы хорошо знали этого человека. Они посмотрели на него, а он глянул на них своими тусклыми старческими глазами. Никто не сказал ни слова. Все было ясно и так.

Джонас Литтл, он же Толстяк Литтл, приехал в Нью-Йорк из Колумбуса, штат Джорджия, тридцать лет назад, когда ему было двадцать девять. Тогда Гарлем был открытым местом. Белые гурьбой наполняли его – послушать веселый джаз из Нового Орлеана, поглядеть на беззаботных чернокожих, пляшущих смешные танцы. Чернокожие были только рады доставить удовольствие гостям. Сияя улыбками, они работали в домах белых, принимали от хозяев разные милости, в том числе и такие, которые приводили к появлению в черных семьях детей-полукровок. Гарлемцы довольствовались кишащими крысами трущобами, хлопчатобумажными платьями и комбинезонами, рагу из требухи и костей. Они жили в невежестве и надеялись на Иисуса Христа. Казалось, в Гарлеме Толстяк Литтл нашел свой второй дом. Он знал только такую жизнь. Он знал гарлемцев как свои пять пальцев, это были его братья и сестры.

Трудовую деятельность в Нью-Йорке он начал чистильщиком обуви у парикмахерской на станции метро «Таймс-сквер». Но его соседи по меблированным комнатам на 117-й улице очень полюбили домашнюю колбасу, которую он делал для своей хозяйки, тетушки Синди Лу. Он доставал свиные обрезки от торговцев свининой с западных сороковых улиц (возле товарной железнодорожной станции). Они снабжали его свининой по субботам, прежде чем закрыться на уик-энд. Другие домовладельцы и владельцы закусочных прослышали про чудо-колбасу. Она была полна специй и прямо-таки таяла во рту. Его домохозяйка предоставила капитал, мясорубку, кухню, и они основали фирму «Домашняя колбаса Синди Лу».

Они упаковывали колбасы в коричневые бумажные пакеты и продавали их ресторанчикам, магазинам и организаторам семейных обедов. Вскоре он прославился и стал разъезжать по Гарлему в лимузине с гербом в виде свиных голов на обеих передних дверцах. На его пальце красовался крупный бриллиант в массивной золотой оправе. Гарлемцы стали называть его Колбасный Король. Все это было задолго до бунтов, борьбы за гражданские права и движения «Власть черным». Человек в лимузине и с белой женщиной и так обладал достаточной властью. Впрочем, Толстяк Литтл не интересовался белыми женщинами. Он любил мальчиков.

Не было ничего удивительного в том, что он проявил интерес к подпольной лотерее. Когда был убит Голландец Шульц, то любой гарлемец, кто мог наскрести две монеты по двадцать пять центов, завел лотерейный бизнес. В отличие от большинства, Толстяк Литтл не разорился, в основном потому, что не переставал делать колбасу. Он расширил дело, взял в аренду угольно-дровяной склад в верхней части Парк-авеню у железнодорожного моста. Когда тетушка Синди Лу скончалась, Толстяк Литтл стал единственным владельцем колбасной фабрики. Он выдержал дольше конкурентов, потому что сразу же договорился с Синдикатом и платил его представителям сорок процентов дохода, что позволило ему жить-поживать. Толстяк Литтл преуспел лучше своих самолюбивых собратьев, потому что не питал никаких иллюзий на свой счет. Но Синдикат выжимал из него соки, и скоро Толстяк понял, что колбаса приносит ему больше прибыли, чем подпольная лотерея. Но Синдикат не хотел терять хорошего человека, который знал свое место и не создавал проблем, поэтому Литтла сделали главным в Гарлеме по торговле героином. Тогда-то он и женился на высокой шоколадной лесбиянке, работавшей хористкой в ресторане отеля «Рай». Она и теперь оставалась его супругой. Дел у него было немало: разбираться со своими мальчиками и девочками жены, руководить производством и продажей колбасы, а также распределением героина между гарлемскими сбытчиками. Последнее означало постоянный риск. Он еле-еле успел отделаться от месячной партии героина, отправив ее в мясорубки вместе с колбасным фаршем. Толстяк понимал, что его сердце вряд ли выдержит подобные приключения, и потому с горя он занялся торговлей ЛСД. Теперь он если что себе и позволял, то загул с очередным мальчиком с ЛСД на десерт.

Он держался как респектабельный, достопочтенный гражданин, но никогда не переступал порог полицейского участка без своего адвоката. Его адвокат Джеймс Каллендер был бел, бодр и деловит. Он протянул лейтенанту предписание об освобождении из-под стражи. Толстяк сказал: «Пошли, Кэти», взял высокую шоколадную, пылкую, но невозмутимую секс-бомбу в мини-юбке за локоть и повел ее к выходу. Они вдвоем походили на Красавицу и Чудовище из сказки.

Детективы Гробовщик и Могильщик показали, что привезли покойного в центр, надеясь, что он поможет им отыскать преступника по кличке Детка Иисус. Но, как признал Могильщик, говоривший от имени их двоих, они не нашли, кого искали, а кроме того, понятия не имеют, почему их спутник был отправлен на тот свет. Они не имели информации о том, что их спутник и его убийца знают друг друга. Он отрицал факт знакомства, да и она ничем не выказала это, лишь мельком на него взглянув. Они не заметили, как она вышла из клуба, потому что их внимание отвлекла женщина по имени миссис Кэтрин Литтл, исполнявшая стриптиз. Теперь-то ясно, что она сделала это, чтобы прикрыть выход своей подруги, но как это доказать? Они также затруднялись предположить, знала ли она о планах своей подруги или просто догадалась. Одно было ясно: Джон Бабсон умер, был зарезан женщиной по имени Патриция Боулз. Сейчас невозможно было сказать со всей определенностью, что это: умышленное убийство или самозащита. Приходилось ждать, пока самочувствие Патриции Боулз позволит полиции ее допросить.

С утра они побывали в суде, где дали необходимые показания, после чего они отправились в родной гарлемский участок. Лейтенант Андерсон сидел в кабинете капитана Брайса и просматривал утренние таблоиды. Там было сообщение о последнем убийстве, равно как и заметка о Хендерсоне. Заголовок статьи гласил «Опасная ночь». В ней делались немалые упреки гарлемской полиции, весьма лениво расследовавшей убийство белого человека.

– Чтобы узнать, чем вы занимаетесь, мне приходится читать газеты, – сообщил им вместо приветствия лейтенант.

– Мы только и делаем, что теряем свидетелей, – признал Могильщик, – Мы невезучие, как забеременевшие проститутки. Сначала мы выходам на Лукаса Кови, который сдавал комнату, где был зарезан Хендерсон, но его освобождают из-под стражи, и теперь его ищи-свищи! У Джона Бабсона такая же кличка, что у того типа, которому Кови, по его признанию, сдавал комнату в подвале. Но его убили. Его зарезала лесбиянка, которая якшается с женой Толстяка Литтла, а это известный гарлемский рэкетир и сам извращенец. Никому из них мы даже не смеем сказать «доброе утро». А газеты поднимают вопль о том, что полиция «мышей не ловит». Мы сами в мышеловке.

– Для того мы и держим детективов, чтобы они расследовали, – напомнил Андерсон, – Если бы все сами признавались в совершенных преступлениях, то мы бы вполне обошлись одними тюремщиками.

– Ясно, босс. И потому у детективов есть лейтенанты, чтоб было кому разъяснять им, глупым, что делать.

– У вас разве нет стукачей? – осведомился Андерсон.

– Стукачи – это из другой оперы.

– Тут все из другой оперы. Вы просто слишком давно работаете в Гарлеме. Тут преступления совершаются просто. Насилие и все тут. Если бы вы поработали в центре города, то убедились бы, что там все куда сложнее.

– Может быть, но от этого нам не легче. Нам надо понять, кто убил нашего малыша. Вернее, наших малышей. А для этого нам надо потолковать со свидетелями. Какие еще живы.

– Я начинаю подозревать, друзья, что вы ненавидите всех белых, – вдруг выпалил Андерсон.

Оба детектива замерли, словно прислушиваясь к звукам тихим, почти неразличимым, но предупреждающим об опасности, и потому их необходимо расслышать. Они внимали Андерсону, жадно ловя каждое слово, что могло слететь с его уст.

Но он только грустно сказал:

– Очень на то похоже. Могу побиться об заклад.

– Только не ставьте слишком много денег, – предупредил Могильщик, на что Андерсон лишь покачал головой.

– Тогда почему нам нельзя потолковать с Кови? – не унимался Могильщик. – Нравится ему или нет, но мы бы показали ему покойника.

– Вы уже с ним потолковали, в этом-то вся беда.

– Черт! Он же после этого не ослеп. Так что он в состоянии увидеть труп. Он должен на него посмотреть.

– Ему показали снимки убитого, сделанные полицейским фотографом, и он сказал, что никогда до этого его не видел.

– Тогда пусть из «убийств» нам пришлют снимки Бабсона. А мы покажем их Кови, где бы он там ни прятался.

– Нет, это не ваше дело. Пусть этим занимается отдел по расследованию убийств.

– Вы же знаете: если мы очень захотим, то сами отыщем Кови. Он где-то в Гарлеме.

– Я же сказал вам: оставьте его в покое.

– Ладно, тогда мы поработаем над Толстяком Литтлом. Убийца Бабсона была с его женой в «Файв спот».

– И от Литтла с женой тоже отстаньте. Из того, что вы мне рассказали, вовсе не следует, что она причастна к убийству и ничего о нем не знала. Ну а Литтл занимает достаточно высокое положение в Гарлеме, слишком высокое.

– Мы знаем.

– В таком случае вы, наверное, знаете, что он один из главных спонсоров выборных кампаний в конгресс?

– Отлично, тогда предоставьте нам двухнедельный отпуск, мы поедем половить рыбку.

– Когда убийства так и не раскрыты? Вы шутите?

– Босс, мы не можем работать в лайковых перчатках. Нас вяжут по рукам и ногам на каждом шагу.

– Вы должны сделать все, что в ваших силах.

– Вы говорите, как конгрессмен, босс.

– Не поднимайте волну и мотайте все себе на ус.

– Между нами, девочками, босс, у нас возникает ощущение, что никто не заинтересован в том, чтобы убийца Хендерсона предстал перед судом, потому как может всплыть гомосексуальный междурасовый скандал, который никому не нужен.

Андерсон порозовел.

– Пусть летят щепки, коль скоро надо рубить лес, – пробормотал он.

На лице Могильщика отразилось презрение, а Гробовщик смущенно отвел взгляд. Бедняга босс! Сколько всего ему приходится терпеть от его собратьев по расе.

– Мы вас поняли, босс, – сказал Могильщик.

На этом они и расстались.

На следующее утро детективы отправились в суд, где в отсутствие Патриции Боулз было принято решение о передаче ее в ведение большого жюри и освобождении под залог в пять тысяч долларов. В участке они появились только в девять вечера. Их встретил лейтенант Андерсон.

– Пока вы спали, дело закрыли. Все ваши неприятности позади.

– Как это так?

– Сегодня часов в десять появился Лукас Кови со своим адвокатом и заявил, что прочитал в газетах об убийстве человека по имени Джон Бабсон. Он изъявил желание взглянуть на покойника и понять, тот ли это Джон Бабсон, который снимал у него комнату, где, похоже, был убит Хендерсон. Джон Бабсон был известен также как Детка Иисус и имел обыкновение приглашать в эту комнату белых мужчин. Капитан, отдел по расследованию убийств и прочие, имеющие к делу отношение, убеждены, что именно он и убил Хендерсона. Они вполне этим удовлетворены.

– Удовлетворены? Обрадованы?

– Но дело же тем самым закрывается.

– Если вы удовлетворены, то кому прикажете заявить протест? Женщина, надо полагать, убила его в порядке самообороны?

– На этот счет у нас нет никаких сведений. Но ее освободили под залог в пять тысяч долларов, предложенных Толстяком Литтлом. Из тюремной палаты больницы «Бельвю» ее перевели в частные апартаменты за сорок восемь долларов в день.

– Это кое-что значит.

– Единственной ложкой дегтя стало появление в семь часов человека по имени Деннис Холман. Он сообщил, что является хозяином квартиры Джона Бабсона в Гамильтон-террас и Джон Бабсон не мог никого убить, потому что провел дома весь вечер, и он, Деннис Холман, может поручиться за каждую минуту.

– Еще бы.

– Ни капитан, ни ребята из «убийств», ни прочие заинтересованные лица не пришли от этого в восторг.

– Все небось мечтали, чтобы он взял и растворился, – хмыкнул Гробовщик.

– Что-то вроде того. Но он был очень убедителен. Сказал, что Джон Бабсон был ему как брат. Сказал, что снимал у него комнату три года и что он содержал его жену и ребенка.

– Погодите, погодите. Кто чью жену содержал?

– Жену и ребенка Джона Бабсона.

– Он сам был хорошей женушкой.

– Может быть.

– Не может, а точно.

– А Деннис Холман их содержал.

– Если все это так, то что-то не верится, что Деннис Холман мог позволить Джону Бабсону крутить задом перед белыми мужиками.

– Капитан и «убийства» другого мнения. Хотите с ним переговорить?

– Почему бы нет?

Детективы спустились вниз, забрали Холмана из камеры и отвели в Стукачиное гнездо, звуконепроницаемую комнату без окон, с привинченной к полу табуреткой, на которую были направлены мощные лампы. Там полагалось сидеть допрашиваемым. Деннис уже побывал здесь – его трясли люди Брайса – и был вовсе не счастлив опять вернуться. Это был крупный рыхлый человек в промокшей от пота белой рубашке с закатанными рукавами и черных брюках, сползавших с весьма заметного брюшка. У него было круглое детское лицо, гладкая черная кожа и большие, чуть выпученные глаза. Его нельзя было назвать уродом, он просто выглядел необычно, словно принадлежал к типу человеко-медуз. Рядом с ним не было заступника – белого адвоката, и с ним уже обошлись неласково. Гробовщик и Могильщик тоже не собирались с ним церемониться. Они включили лампы, и в ярком свете Холман превратился в тень, в дым.

– Это необязательно, – выдавил из себя он, – Я буду говорить.

Он работал шофером у очень состоятельного белого, который в основном находился за границей, так что работы у него было немного. Ежедневно, часов в пять, после того, как Джон уходил на работу, Холман посещал шикарную квартиру своего босса на Пятой авеню удостовериться, что ее не ограбили. Но большую часть времени он проводил у себя, он человек домашний. Домом служила четырехкомнатная квартира на углу Гамильтон-террас и 142-й улицы. Джон Бабсон снимал одну комнату и столовался с ним, когда не ел на работе. Он, Деннис, сам готовил и убирал, а также выносил мусор. Джон терпеть не мог никакой работы по дому – ему хватало всего этого в закусочной.

– Для него это было слишком низко?

– Нет, он вообще-то хороший мальчик, очень симпатичный. Просто немного ленивый.

– Но вы ладили?

– Да, мы очень хорошо ладили. Мы никогда не ссорились.

– Он был женат?

– Да, у него была жена и маленькая дочка. Но зря он женился на этой женщине.

– И вообще зря женился?

– Но особенно на этой женщине. Она дрянь. Самая обыкновенная шлюха.

– Ребенок его?

– Она утверждает, что его. Он на это вполне способен, если вас это интересует. Он мужчина как мужчина.

– Точно?

– Ну, по крайней мере, в этом смысле, да.

– Сколько ей лет?

– Кому?

– Его дочке.

– Вроде бы три с половиной годика.

– Сколько он у тебя прожил?

– Года четыре.

– Значит, он ушел от жены еще до рождения дочери?

– Да, он переехал ко мне.

– Стало быть, ты его увел от жены?

– Ничего подобного. Он сам от нее ушел.

– Но она знала про вас?

– Знала с самого начала. И ничего не имела против. Она была готова принять его, если бы он захотел вернуться, или согласилась бы делить его со мной, если бы он стал настаивать.

– Ей было, выходит, все равно?

– Что вы хотите от женщин? – фыркнул Холман. – Они на все способны.

– Ладно, давай вернемся к тому дню, когда погиб Хендерсон.

– Хендерсон?

– Ну, тот белый.

– А, я читал…

– Это нас не интересует…

– Ну, Джон ушел на работу в четыре. Он обычно работает с четырех до двенадцати.

– Значит, он опоздал?

– Это не важно. В четыре часа там работы мало.

– Как он добирался до работы?

– Обычно ходил пешком. Это недалеко.

– А ты оставался дома?

– Нет, я отправлялся в центр, проверял квартиру босса, покупал что-нибудь на ужин. Джон старался не есть это барахло у себя в закусочной.

– Нежный желудок, да? – хмыкнул Гробовщик.

– Даже не знаю, – пожал плечами Деннис, – Просто я обычно к его возвращению готовил ужин. Тогда я сделал крабы – их мне дал один шофер с Лонг-Айленда, а также блюдо из вареной кукурузы, это очень популярно у нас в Вест-Индии, и окру… – я приучил Джона к окре…

Детективы насторожились.

– Ты из Вест-Индии? – быстро осведомился Могильщик.

– Да, я родился в горах над Кингстоном.

– Ты знаешь многих выходцев оттуда?

– Я? Нет, а зачем они мне?

– А откуда Джон?

– Из Алабамы.

– Ты разбираешься в вудуизме?

– Только не говорите, что это все ерунда. Это вещь серьезная.

– Верю, – отозвался Могильщик.

– Почему она его убила? – спросил Гробовщик.

– Я и сам пытаюсь это понять, – отозвался Деннис. – И Господь свидетель, ничего не могу придумать. Он был совершенно безобидным человеком. Он был как ребенок. Ни о ком плохо не думал. Ему нравилось доставлять другим удовольствие.

– Это точно.

– Он в жизни бы не напал ни на женщину, ни на кого-то, одевающегося как женщина.

– Но он вроде бы терпеть не мог женщин?

– Мне кажется, тут произошла какая-то ошибка, – сказал Деннис. – Либо она приняла его за кого-то другого, либо не так поняла его намерения.

– Какие там намерения! Он просто шел по улице.

– Господи, но что же тогда случилось?! – воскликнул Деннис. – Я просто ума не приложу.

– Они что-то не поделили.

– Он бы не стал с ней воевать. Он бы повернулся и убежал.

– Возможно, но это ему не удалось.

– Да, когда я увидел его в морге, то понял, что она напала на него сзади и ударила ножом так, что он уже не мог толком сопротивляться.

Внезапно он обхватил лицо руками, и его грузное рыхлое тело затряслось в сухих рыданиях.

– Она просто чудовище! – воскликнул он, и слезы покатились у него между пальцев. – Бездушное чудовище! Хуже, чем гремучая змея! Самая настоящая мерзавка! Почему вы не заставите ее говорить? Избейте ее! Растопчите!

Впервые в жизни детективы были сбиты с толку проявлением эмоций допрашиваемого в Стукачином гнезде. Гробовщик даже чуть попятился, от Денниса, словно от какого-то противного червяка. Могильщик машинально убавил свет, но на его шее набухли вены от бессильной злобы.

– Мы не можем до нее добраться. Ее выгораживает Толстяк Литтл.

– Толстяк Литтл?

– Ну да.

– Зачем ему это надо?

– Черт его знает.

– … с ним, – буркнул Гробовщик, – Лучше поговорим о тебе. Как ты узнал, что его убили? Кто-то позвонил?

– Прочитал в утреннем выпуске «Ньюз»… Часов в пять утра. Когда Джон не вернулся, я сходил к его бару. Мне сказали, что его забрали вы, полиция. Вас там хорошо знают. Я решил, что вы отвезли его в участок. Я двинул туда, навел справки у дежурного, но вас там никто не видел. Тогда я отправился обратно в бар, но и там вас не оказалось, потому как вы отбыли оттуда. Я не мог вообразить, что вам от него понадобилось, но решил, что раз он с вами, то с ним ничего не произойдет.

– Зачем, по-твоему, он мог нам понадобиться?

– Ну, я думал, вы проверяете…

– Что?

– Я и сам не знал.

– Ладно, что потом?

– Потом я отправился к театру «Аполлон», побывал в магазине грампластинок и разных других местах в том же районе.

– Места, где пасутся педрилы.

– Если угодно, можете называть их так. Короче, вас там никто не видел, и я отправился домой. Ждал, ждал, но уже на рассвете вдруг подумал, не случилось ли с Джоном чего-нибудь такого – может, попал под автомобиль… Короче, я отправился сюда.

– У тебя разве нет телефона?

– Он не работает.

– Ладно, что было потом?

– Я купил утренний выпуск «Ньюз» на станции метро на Восьмой авеню. Там-то в колонке самых последних новостей и увидел сообщение об убийстве Джона Бабсона. После чего я что-то делал, но что именно, не могу припомнить. Я запаниковал. Помню только, как колотил в дверь квартиры на Сент-Николас-плейс, где живет жена Джона, и как ее злюка-хозяйка сообщила через дверь, что ее нет дома. Сам не знаю, зачем я туда пошел. Наверное, хотел, чтобы она опознала покойника – ведь официально он были по-прежнему женаты.

– Тебя удивило, что в такое время ее нет дома?

– Ничуть не удивило. Меня больше удивило бы, если бы она оказалась дома. Когда живешь в одной комнате с ребенком, трудно принимать клиентов.

– Почему же ты сам не поехал на опознание?

– Я не мог заставить себя взглянуть на мертвого Джона. А ей, я знал, все равно – если не считать того, что она получала от нас деньги.

– Но ты знал, что покойника все равно кто-то должен опознать?

– Не в том дело… Я просто хотел удостовериться.

Затем днем, на углу 145-й и Восьмой, он купил еще одну газету и, стоя на перекрестке – опять-таки он не помнил, как именно там оказался, – он прочитал, что тело Джона было опознано техником-смотрителем из Гарлема по имени Лукас Кови. Этот Кови заявил, что Джона он знал также по кличке Детка Иисус и что он сдавал ему комнату, в которой два, нет, три дня назад был убит белый человек.

– А ты, значит, знал имя.

– Какое имя?

– Лукас Кови.

– Я не знал этого человека и впервые узнал имя Кови из газет.

– Ты звал Джона Детка Иисус?

– Никогда. И я никогда не слышал, чтобы кто-то его так звал. Никогда не слышал ни о Лукасе Кови, ни о Детке Иисусе, ни о комнате. Да и об этой Пат Боулз, что убила его, тоже слышу впервые. Джон никогда про нее мне не говорил. Наверное, он вообще с ней не был знаком. Просто она его с кем-то перепутала. Его убили по ошибке. Она приняла его за кого-то другого. Ну а когда Лукас Кови заявил, что сдавал Джону комнату, где и был убит этот белый, я понял, что тут имеет место еще одна ошибка. Или же Кови просто врет. Я стоял на тротуаре под палящим солнцем и на какой-то момент отключился. Да, жизнь наша жутко непрочная, так легко ее потерять из-за чьей-то оплошности. Ну а когда вышла неприятность с этим белым, Джон был дома, в постели.

– Ты готов подтвердить это под присягой?

– Под присягой? Да я присягну на кипе Библий в девять футов высотой. Тут все ясно: он никого не мог убить той ночью, кроме разве что меня. Я могу рассказать, где он был и что делал, по минутам. Он был рядом со мной всю ночь.

– В постели?

– Да, мы провели ночь в одной постели.

– Значит, вы любовники?

– Да, да, да! Если вы так хотите это знать, то пожалуйста – мы были любовниками. Любовниками, мужем и женой, как вам угодно!

– Его жена об этом знала?

– Айрин? Ну конечно. Она, кстати, могла бы развеять все подозрения насчет того, что Джон имел кличку Детка Иисус и убил этого белого. В тот вечер она зашла к нам в дом. Мы были в постели. Она села на краешек кровати и сказала, что хотела бы посмотреть, как мы занимаемся любовью.

– А вы что?

– Нет, мы не такие… Я сказал, что, если ей так хочется полюбоваться на это зрелище, пусть поставит зеркало, когда у нее появится мужчина.

– Ты нашел ее?

– В каком смысле?

– Нашел сегодня?

– Нет, ее не было дома, когда я заходил. Ее квартирная хозяйка присматривает за девочкой. Поэтому мне пришлось самому ехать опознавать Джона. Тогда-то я и убедился, что убийство случилось по ошибке. Уж больно он был порезан. Он был страшно изранен со спины – он не мог спастись бегством. Он был обречен. Подтвердить, что случилось, может лишь… В общем, вам надо поговорить с этой женщиной, что его зарезала.

– Мы не можем до нее добраться.

– Это вы говорили. Значит, вы не можете допросить ее. А я с великим трудом добился в морге разрешения взглянуть на тело, хотя я… его единственный друг. Вот что бывает, когда ты беден. Полиция не поверила ни единому моему слову. Они притащили меня сюда и с тех пор держали в одиночной камере. Но я могу доказать, что все до единого слова – правда.

– Как?

– Ну, с помощью его жены. Если она даст показания. Ей они обязаны поверить. Официально она по-прежнему его жена. И опять-таки официально она имеет право затребовать его тело, хотя за похороны и все прочее заплачу, конечно, я.

– А как насчет твоей собственной жены? Как она относится к твоим любовным похождениям? У вас есть жена?

– Жена? Я оставил ее давно. От нее никакого толку не было… А вот жена Джона может помочь.

– Ладно, попробуем разыскать жену Джона, – сказал Могильщик, записывая адрес Айрин Бабсон на Сент-Николас-плейс. – И еще нам надо, чтобы ты встретился с Лукасом Кови.

– Пожалуйста. Я поеду с вами.

– Нет, ты останешься здесь, а мы приведем его сюда.

– Я тоже хочу поехать.

– Нет, здесь тебе будет спокойнее. Мы не хотели бы потерять и тебя – по ошибке.

Интерлюдия

На двери было выведено темной краской слово «Любовь».

В комнате пахло порохом.

На ковре под прямым углом к кровати, откуда оно свалилось, лежало тело.

– Опоздали, – сказал Могильщик.

Этого они никак не ожидали. Они были обескуражены.

– Из револьвера с любовью, – буркнул Гробовщик.

Лукас Кови покинул этот мир. Причем отнюдь не по собственному желанию. Кто-то прижал револьвер малого калибра к его левому виску и нажал на спуск. Тут мог сработать именно револьвер. Автоматический пистолет может и не выстрелить, если дуло, прижать к телу в упор. Когда Кови рухнул на пол, убийца наклонился и выстрелил вторично в затылок, но уже с некоторого расстояния, слегка опалив волосы жертвы.

В комнате работал телевизор. Сладкий голосок расхваливал колготки, которые никогда не растягиваются. Гробовщик подошел к нему и выключил. Могильщик выдвинул ящик ночного столика и увидел кольт 45-го калибра.

– Так и не смог до него добраться, – заметил он.

– Он был захвачен врасплох, – сказал Гробовщик, – Похоже, кто-то, кого он хорошо знал, приставил револьвер к его виску, заглянул в глаза и прострелил башку.

– Судя по всему, так оно и есть, – кивнул Могильщик, – Он решил, что с ним шутят.

– То же самое думало большинство из безвременно погибших в этом мире.

Интерлюдия

А затем маленький мальчик-сирота задал вопрос, не дававший покоя им всем:

– Почему? Почему? Почему?

– Это был Господь во мне, – торжественно отвечал он.