Текст книги "Крест. Иван II Красный. Том 1"
Автор книги: Борис Дедюхин
Соавторы: Ольга Гладышева
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 35 страниц)
Влазня, мовь, мовня, мовница, мыльня, баенка... Как же много места в жизни русского человека занимала деревянная, по-чёрному топившаяся баня, если столько милых слов для неё нашёл он!
И возмут на се прутья младые и бьются сами... И обдаются водой студёною... И то творят мовение собе, а не мученье. Речение это, занесённое Нестором в летопись, произнёс, вернувшись из Скифии в Рим, апостол Андрей Первозванный[84]84
...апостол Андрей Первозванный... — Один из двенадцати апостолов христианства, брат Петра, галилеянин, рыбачивший на Тивериадском озере (море Галилейское). Он входил в общину Иоанна Крестителя, а затем был первым призван Иисусом Христом в число апостолов. По некоторым апокрифическим преданиям, которые были затем использованы православием, Андрей проповедовал христианство балканским и причерноморским народам, в частности скифам, и был распят по распоряжению римского магистрата в греческом городе Патры на кресте, имевшем форму буквы «X» (так называемый Андреевский крест). На Руси скифов, которым проповедовал Андрей, стали отождествлять со славянами. В «Повести временных лет» сказано, что Андрей из Херсонеса (Корсуни) дошёл до мест, где в будущем предстояло возникнуть Киеву и Новгороду, благословил эти места, а заодно имел случай подивиться русскому обычаю хлестать себя в бане вениками. Киевская Русь увидела в Андрее покровителя русской государственности. В императорской России он был по преимуществу покровителем русского военно-морского флота.
[Закрыть], и с той поры идёт по всем трём странам света похвальная молва о русской бане: и степные азиаты, и эфиопы африканские, и надменные датчане, свей, немцы, фряги, хоть раз разгорячившиеся банным паром, не устают воздавать ему хвалу. И есть за что: без бани не быти здорову, она бодрит тело и веселит душу.
Иван ещё и в предбанник не вошёл, а уж его охватило то возбуждение, которое предшествует всякому задорному действу. Сруб из липовых брёвен стоял на крутом взлобке реки. У самого входа укреплён был перевесом на двурогой рассохе длинный журавель, с его помощью воду можно было черпать прямо из глубокого чистого омутка. Просторный предбанник сиял белизной: и стол, и лавки, и пол – всё из липы, всё отбелено и отмыто.
Торопливо сбросив с себя одежду, Иван нырнул в парную. По тому, какой сухой и лёгкий, без угару, жар окатил его с головы до ног, понял, что баня и протоплена хорошо, и выстояна довольно.
Широкий полок устлан мягким душистым сеном из июньских цветущих трав. Святогон накинул сверху белую холстину, предложил:
– Ложись, князь, погрейся.
Иван растянулся на полке, Святогон начал помавать на него банным распаренным веником – легонько, с тихим шелестом берёзовых листочков. Первый пот выступил, жар стал проникать внутрь тела, вызывая лёгкий озноб.
– Всё, довольно, Досифей Глебович, я гусиной кожей покрылся.
– Это хорошо! Значит, пора уж, а не довольно. – Святогон отложил веник, взял большой медный ковш, черпанул им из ушата кваса и плеснул на раскалённый спорник из дикого камня. До малинового свечения нагретые валуны отозвались могучим рёвом, хлебный дух начал растекаться по парной. Ещё ковш черпанул – настоя мяты и чабера, снова каменка отозвалась утробным гулом.
Иван лежал на спине, с наслаждением вдыхал хлебный дух. Под потолком расходились серые облака пара. Святогон ещё дважды помавал парку, после чего начал нагонять банный жар на Ивана двумя вениками. Сначала лишь оглаживал ласковой листвой от ступней до головы, резко тряс вениками, не касаясь ими ещё кожи, а затем начал охаживать от души. Иван только постанывал, поворачиваясь с боку на бок. Святогон без устали жикал и жикал с двух рук.
– Довольно, дай я сам теперь. – Иван спустил ноги на приступок. – Поддай-ка ещё парку.
– Не довольно ли, княже?
– Давай, давай, или тебе пара жалко?
– Не жалко, но – жарко! Пар-то у меня зело серьёзный.
– Ничё, плескани ковша два.
Святогон исполнил просьбу и вышел в предбанник. Вырвавшийся из каменки пар – уже не духмяный, а жёсткий и палящий – ошеломил Ивана, всё у него поплыло перед глазами. Каменный спорник, ушаты с водой и квасом, лохань с мокнущими в ней вениками, берёзовый туесок с мылом, мочальные вехотки на лавке... А в углу – нагой старик, облепленный берёзовыми листьями.
– Баинник, помилосердствуй! – взмолился Иван.
– Жив ли ты, князь? – Голос то ли банного домового, то ли Святогона.
– Жив как бы...
– Ишь, как упарился ты! Насилу я тебя отлил, пять ушатов холодной воды на голову тебе опрокинул.
Вышли в живительно прохладный предбанник, развалились на лавках.
– Испугался я за тебя, князь! Сидишь с открытыми глазами, а чё видишь, не понять.
– Это баинник на меня осерчал.
– Нет, князь, он только в нетоплёной мыльне живёт, а пар его выгоняет. Это я виноват, на мне грех – поддал и ушёл.
– Будет тебе, зачем мой грех себе на душу берёшь, или своих мало? – Иван налил в ковш кисловатого мёда со льда, жадно выпил. – Не по грехам нашим Господь милостив, всё нам прощает.
– Нет, есть грех непрощаемый. – Святогон посмотрел как-то странно, по-птичьи, искоса и скрытно. – Иудин тот грех называется.
– Нешто грех непрощаемый и тебя искушал?
Святогон молча выпил ковш мёда, обтёр усы и бороду.
Не спешил с ответом.
– И как же ты избежал его? – подталкивал Иван.
– Обыкновенно. Пришёл к духовнику на исповедь. Сказал, что так, мол, и так, не в силах я управляться с жизнью, напрасно Господь дал мне её.
– А он?
– А он отвечает: «Господь дал, Господь и возьмёт, а ты сам решать то не вправе. Убьёшь Бога в себе, тебя ни отпевать я не стану, ни на погост тебя не отнесут, закопают, как тварь бессловесную, за оградой».
Иван на это никак не отозвался. В задумчивости сидел и Святогон. Над их побагровевшими телами продолжал вздыматься парок. Оба неторопливо прихлёбывали из ковшей ледяной медок, оба об одном молчали. Неужто каждому необходимо пройти через то одиночество, когда человек чувствует себя освобождённым от обязанностей и от обстоятельств, от связей с кем-то и с чем-то, когда в душе его стойко поселяется даже не отчаяние, но равнодушие от сознания полной тщеты своей жизни, тоска без отрады, без надежд и желаний искать что-то новое, что может воскресить радость существования?
Кто знает, сколько бы ещё они просидели в безмолвии, с чего бы возобновили беседу, кабы вдруг не отчинилась банная дверь и в проёме её не появился наместник Жердяй. И не один – следом за ним шагнул в предбанник великий князь Семён Иванович. Появление брата изумило Ивана сильнее, чем явление баинника, облепленного берёзовыми листьями. Никогда не приезжал сюда Семён, видно, из ряда вон забота привела его.
– Что стряслось, Сёма?
– Ничего. Просто захотелось мне с устатку косточки распарить, – хохотнул Семён, не желая, видно, сразу выкладывать причину внезапного наезда. – Приехал, а у вас кстати влазня истоплена, вот как гоже!
– Кто из русичей до баенки не охоч! – одобрил Святогон. – Сейчас поддам парку и попотчую тебя.
– Нет, боярин, жару нагони, а парильщик у меня свой, Алексей Петрович Босоволоков-Хвост. Ну-ка, Жердяй, кликни его сюда.
Хвост стоял за дверью, только и ждал зова. Вошёл и начал наперегонки с великим князем разнагишаться. Ловкий, жилистый, гибкий, он сбросил одежду первым. Семён, тоже мускулистый и крепкий, оказался не столь проворен – и высокий сан, видно, не позволял борзиться, и чрево затрудняло.
Семён первым смело шагнул в парную, да и поклонился до полу, зарычал:
– Во, нечистый дух, нажарганил!
Следом за ним скрылся за дверью и Хвост. Слышны стали мокрые шлепки веников, довольное покрякивание.
Иван терялся в догадках: явно неспроста заявился Семён, какая-то сугубая надобность у него. Но сколь бы ни была она велика, мог бы в Москву вызвать, как заведено было, когда на рать следовало идти али в Орду ехать...
– Иго-го! – заржал Семён по-жеребячьему от удовольствия. – Сильней, Алёшка, сильней жарь! Ещё, ещё лупи!
Веники заходили чаще, с шумом выплеснулся из каменки пар – видно, Святогон ещё поддал.
Наконец вышел окутанный паром Семён, выдохнул:
– Кабыть наново народился!
Налил в ковш всклень мёду, выдул его одним духом. Посмотрел на Хвоста и Святогона как-то странно, то ли ошалел от жары, то ли не узнавал их в облаках пара, то ли ждал от них чего-то. Разомкнул уста:
– Изыйдите! Нас вдвоём с братом оставьте.
Бояре вышли. Семён продолжал молча дуть мёд ковш за ковшом то из одного туеска, то из другого. Иван тоже черпал – не из желания пить, просто в ожидании. Он первый и не выдержал игру в молчанку:
– Ну, чё там, в Москве?
– Колокола начинаем лить. Три больших и два малых.
– А-а... Бориску позвал?
– Да, вернул из Новгорода.
И снова не о чем поговорить братьям.
– Ну а вообще-то что произошло?
– Что?.. Да разное... Васька Ярославский помер. И Василий Ярославич Муромский, Царство им Небесное!
Иван решил про себя, что больше не будет начинать разговор, пусть сам откроется. А Семён и не таился, только некое скрытное волнение выказал, когда начинал разговор:
– Тебе, Ванюша, и Андрюхе тоже... Вам обоим пора обзаводиться княгинями. Андрею я уже сосватал княжну, дочку Ивана Фёдоровича из Галича Мерского...
– А мне кого? – резко перебил Иван, сам дивясь своей дерзости.
Семён смотрел озадаченно, молчал. Иван, словно в холодную воду бросаясь, выпалил:
– Я женюсь только на Шурочке Вельяминовой! Я ей обещал, когда детьми были...
Снисходительная улыбка тронула рыжие усы Семёна:
– Раз обещал, тогда конечно... Хвалю! Вельяминовы в большую силу вошли. С ними породниться – крепкую опору обрести.
У Ивана затрепетало сердце от давно чаемого решения:
– Что, сразу две свадьбы справим?
Семён отчего-то запечалился, глаза в пустой ковшик запустил, что-то высматривать стал у него на дне.
– Вот что, Ванюша, – начал с трудным выдохом. – Я тоже сосватал себе невесту, княжну Евпраксию, дочь Фёдора Смоленского. Так что не две, а сразу три свадьбы сыграем.
Иван резко поднялся:
– Да ты в уме ли, брат? Ведь и года не прошло...
– Замолчь! – заревел, тоже встав во весь свой рост, Семён. – Сам знаю, что не прошло, не минуло... Но трудно вдовцом жить. Тебе и самому это ведомо, а то чего бы это ты с волочайкой стал путаться?
– Сам замолчь! – Иван снова удивился собственной забиячливости, – Да, замолчь! Потому как правду ты не скажешь, но я её и сам знаю. Наследника хочешь скорее!
Стояли два брата друг перед другом в чём мать родила. Одинаковые ростом, глаза в глаза, у обоих сердце распалилось порывистой досадой, но ни у одного не было желания нанести зло огорчившему. Кабы знали, что внезапно вспыхнувший гнев может закоснеть в злопамятстве, сразу бы и высказали друг другу истину во благе, как каждый её разумеет, но Семён занёсся в гордынности, а Иван усовестился и не посмел.
Все бояре Ивана и в Рузе, и в Звенигороде готовились к поездке в Москву на великую свадьбу троих братьев. Чиж и Щегол с другими гудцами и волынщиками готовились веселить гостей. Жердяй и Хмель увязывали возы с провизией и медами. Старший боярин Иван Михайлович укладывал в сундуки наряды жениха и подарки будущей его родне. Видя, как дрожат его узловатые и покрытые гречкой руки, Иван подумал с сожалением, что одряхлел его бывший дядька, пора на покой ему, и решил позвать в старшие свои бояре Досифея Глебовича Святогона. Тот не удивился, сразу согласился:
– Зарок давал не идти на службу ни к какому князю, потому что все они только о богатстве да о власти помышляют. Но ты полное доверие у меня вызываешь, тебе буду служить головой и копьём.
Узнав о таком решении, Иван Михайлович опечалился:
– Почитай, двадцать лет дядьковал я тебя, выпестовал, а теперь, вишь какое дело, на свалку меня...
– Что ты, что ты, милый дядька, ты до смертного часа останешься моим пестуном, я без тебя ни шагу!
Княжеский поезд Ивана из двадцати подвод в сопровождении верхоконных дружинников и детей боярских в канун Преображения прибыл в Кремль.
ОБ АВТОРАХ
ГЛАДЫШЕВА ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА родилась в 1936 году в городе Энгельсе. Окончила Саратовский университет. Работала на Саратовском телевидении, потом в журнале «Волга». На Нижне-Волжской студии кинохроники в разные годы по её сценариям снято более десяти документальных фильмов. Она автор книги для детей «Слушаю ветер», сборника литературно-критических статей «Почерки», романов «Праздник с дождями», «Жертв и разрушений нет», «Оползень». В соавторстве с Борисом Дедюхиным написан роман «Соблазн» о Василии II Тёмном, напечатанный в 1995 году нашим издательством.
Член Союза писателей России. Живёт в Саратове.
ДЕДЮХИН БОРИС ВАСИЛЬЕВИЧ РОДИЛСЯ в 1931 году в деревне Сергеевка Тамалинского района Пензенской области. Окончил Горьковский университет. Работал редактором газет «Сахалинский нефтяник», «Молодая гвардия» (Сахалин), потом заместителем главного редактора журнала «Волга» (Саратов). Свой первый рассказ опубликовал в 1954 году, а в 1961 году выпустил первую книгу. С тех пор издал семнадцать книг прозы и публицистики, в их числе романы «Сейнер», «Тяжёлый круг», «Чур меня», «В братстве без обиды». Повесть «Слава на двоих» переведена на чешский язык и вышла в Праге в 1986 году. По мотивам повестей «Крек» и «Приз Элиты» режиссёр Кира Муратова в 1994 году сняла на Одесской киностудии художественный фильм «Увлечения».
Член Союза писателей России. Живёт в Саратове.
Роман «Крест» печатается впервые.