Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 36 страниц)

– Вот гнида, – не выдержал Стив, – но тогда причем здесь авто авария, вернее наезд на Майкла?

– Гнида, она, конечно, и есть гнида, – усмехнулся Нельсон, – но наезд был на самом деле, Майкл сумел увернуться и его только слегка царапнуло. Но видевший все это Стокфорд вызвал своих людей, они появились под видом скорой, вкололи Майклу дитилин, он естественно перестал дышать, его подсоединили к аппаратуре и отвезли в клинику. Там вкололи еще тубокурарин-хлорид, быстро подыскали нужные снимочки и все свалили на наезд. С такими снимками никто не усомнится в диагнозе, а Джон не разрешил бы вскрытия – зачем терзать мертвого. Очень тонкий расчет и никакого, якобы, убийства.

– Сволочь, – скрипнул зубами Сэндс, потом повернулся к Нику, – а как вы догадались, что это не снимки Майкла?

– Я могу сканировать, видеть сквозь тело и я видел, что у Майкла нет никаких травм. Его позвоночник и основание черепа целы, а на снимках действительно были жизненно несовместимые травмы, я ничего не наврал, все правда. Прибывший доктор Джек наверняка бы дал разрешение на отключение аппарата искусственного дыхания и был бы прав, исходя из диагноза по рентгеновским снимкам. Он удивлялся, почему я запретил ему делать это, но приказ господина Ларсона выполнил, пусть как прихоть, но выполнил и тем самым спас жизнь Майклу. На это я и рассчитывал, – ответил Ник.

– Но зачем, чем помешал Стокфорду Майкл? – допытывался Сэндс.

– ЦРУ не устраивало, что я нахожусь с вами, а не со Стоуном, – пояснил Михайлов. – Вы люди влиятельные и им меня просто так отсюда не вытащить. Я еще нужен Стоуну, он должен договориться со мной о следующем приезде. Вся затея сводилась к тому, чтобы я остался жить в Америке и работал бы над созданием особого оружия. А в случае с Майклом мы все съезжаем отсюда – чья-то отдельная жизнь ничего не значит для спецслужб.

Нельсон и Джон успели «остыть» в самолете, а Стив бушевал вовсю:

– Я этого так не оставлю. Я еще дам просраться директору, Лэнгли пожалеет, что связалось с нами. А Стокфорда я сотру в порошок.

– Успокойся Стив, Стокфорд уже арестован, хотя вряд ли он доживет до утра, – Михайлов усмехнулся, – живые свидетели ЦРУ не нужны.

– Ну, уж нет, – возмутился Сэндс, – я позвоню и его станут охранять, как зеницу ока, никому до него не добраться. Пусть он все расскажет на суде, как есть.

Сэндс взял телефон и отошел в сторонку, чтобы ему не мешали.

Михайлов усмехнулся про себя: «Эх, Стив, Стив, даже такой влиятельный, как ты человек, здесь бессилен. И ничего ты не сможешь, и не успеешь сделать. К этому нужно готовиться заранее, тут наскоком не возьмешь».

Сэндс долго говорил с кем-то по телефону, потом опустил трубку и минут пять сидел молча, обхватив голову руками. Затем подошел ко всем и с сожалением произнес:

– Стокфорда застрелил полицейский по дороге в участок, якобы при попытке к бегству. А из ЦРУ он уволен еще до встречи с тобой, Ник. Врач тоже изменил свои показания, он заявил, что прекрасно знал об увольнении Стокфорда и тот его заставил принять Майкла в клинику, пригрозив убить жену и детей, но миорелаксанты он не вводил. Их ввели еще на скорой, а тех парней не нашли и, вероятно, никогда не найдут. Машину скорой обнаружили сгоревшей, она угнана. Врача выпустили под залог, уберут и его со временем, Лэнгли заметает следы чисто.

Под шатром снова повисла тишина, Виктор посмотрел на всех и улыбнулся.

– Что носы повесили, дяди и тети, хоть бы за новорожденного Майкла выпили что ли?

Дженнифер прыснула со смеха, отпуская Майкла и заливаясь во все горло, а через секунду многоголосый раскатистый смех уже летел над островом, вновь срывая птиц с насиженных веток. Женщины наперебой кинулись рассказывать Джону, Нельсону и Майклу, как деточки заботились и успокаивали Дженни. Смех, умолкая, вновь набирал силу при новом рассказе, заставляя расслабиться и сбросить эмоциональное напряжение окончательно и бесповоротно.

* * *

Через три дня Михайловы вернулись в Н-ск, где их встречали родные улицы города, родные стены дома и «воздух Родины, он особенный, не надышишься им».

Не раздеваясь, они завалились впятером на кровать и лежали минутку, не шевелясь. Потом дети убежали радоваться дому, побывать у всех домочадцев, поделиться впечатлениями. А взрослые разделись, разошлись по двум спальням и снова улеглись на кровать, ощущая неповторимую и сладостную истому родного очага.

Об их приезде не знал никто, из аэропорта Михайлов позвонил домой, и охрана прилетела мгновенно, увозя их в родные стены. Но приезд известных личностей не остается незамеченным никогда, множество нетерпеливых звонков натыкалось на Машу, отвечавшую ровным голосом автоответчика, что Михайловы отдыхают и лучше позвонить завтра. Запоминала, что и от кого передать и не реагировала ни на какие просьбы. В ближайшей программе новостей объявили, что академик прибыл, и обещали устроить с ним интервью, как только это станет возможным.

Узнав по телевизору, что Михайловы вернулись и находятся дома, Светлана и Люба обрадовались, каждая по-своему, но одновременно и обиделись одинаково. На сестру Аллу, могла бы и позвонить, считали они. Но, не смотря на обиду, встретились и вместе поехали домой к сестре.

Люба действительно хотела увидеть родственников и поболтать с ними, а вот Светлану в первую очередь интересовали украшения, купленные в Нью-Йорке. «Это же надо, – постоянно причитала она про себя, – купить колье и перстни на 3,5 миллиона долларов! Тут от 3,5 миллионов рублей можно в обморок упасть, не то, что от баксов». Но по телевизору не показали украшений, только назвали сумму, и она сгорала от нетерпения, надеясь, что что-то перепадет и ей. Родственная связь была для нее вторичной, она тщательно скрывала это, в душе начиная ненавидеть сестру и племянницу. Она поняла это, когда ее охватила лютая зависть. Михайлов не взял ее с собой, как первого зама, взял ничего из себя не представляющего завхоза. Ей и в голову не приходило, что Михайлов взял не завхоза, а мать жены. «Но ничего»… Она усмехнулась, радуясь своей ненависти. Зависть и ненависть, в будущем навсегда закроют для нее двери Михайловского дома.

Ворота, привычно открывающиеся всегда при их появлении, на сей раз безмолвно скрывали двор дома. Вышедший навстречу охранник, вежливо пояснил, что Михайловы спят и их лучше не беспокоить.

– Я сама знаю, что лучше… – возмутилась Светлана, но ворота уже закрылись, она пнула в них пару раз от злости, все еще ворча про себя. – Подсунула дочку академику и строит теперь из себя, в дом даже не пускает, – снова разошлась она, идя обратно и жалея, что отпустила такси.

– Могла бы, конечно, уделить минут пять, но насчет дочки ты хватила через край, Света, такого я от тебя не ожидала, – Люба укоризненно посмотрела на нее.

– Какие же вы неблагодарные, – вздохнул Станислав, – вы поставьте себя на ее место… Вы-то бы точно заелись. И академиком он не был… Должность у тебя, Люба, о которой любой главбух только во сне и мечтать может. И ты, Света, медсестра в замах у академика, гендиректора… Стыдно за вас, девочки.

Григорий молча, насупясь, ехал в машине обратно. Получили по носу правильно, считал он, давя неприятный осадок в душе и не одобряя слов жены. Многое сделал для них Михайлов, пользуются они почетом и уважением за его счет, вылезли из финансовой ямы и правильно сказал Станислав, стыдно… Сегодня Светлана ругает Аллу, а завтра станет лебезить перед ней, охать и ахать, восхищаться и нахваливать. Стыдно…

– Знаешь что, Света, – решительно сказал он, – любой профессор не получает и 10 % твоей зарплаты. Уволит тебя Михайлов за твою завистливую дурь, и пойдешь снова спиртовой ваткой задницы мазать за семь тысяч рублей. И заметь – без всякого гонора, прогибаясь перед любым врачом, а не перед академиком. Так что уж молчи лучше…

– Что ты на меня навалился, – защищалась Света, – я же не про работу и зарплату говорю. Она же сестра мне, пусть и двоюродная…

– А сестра может поспать с дороги? – прорвало Григория. – До Москвы из Нью-Йорка часов восемь лететь и здесь еще… Во времени разница…

– Может, конечно, – удивилась Светлана его тону.

– Вот и все… Вопрос снят с обсуждения, – поставил точку над «и» Григорий.

* * *

На небольшой поляне под сенью высоких сосен, удачно вписываясь в пейзаж, стояла открытая беседка, выкрашенная под цвет деревьев – зелень иголок сочеталась с черно-коричневой, местами золотистой корой. Вокруг росли ландыши, ромашки, незабудки… – никаких садовых цветков.

Широкая тропинка к речке соответствовала розе ветров и поэтому в беседке всегда чувствовалась речная свежесть, даже в самые жаркие дни, когда по соседству воздух звенел зноем и комарами, выдуваемыми с беседки речным ветерком.

Пройдя по тропинке метров 40, можно искупаться в речке, спокойной и тихой, только весной она разливалась, затапливая соседние участки леса, стоящие ниже Михайловской дачи. Сам домик отстоял от берега метров на 100 и участок, обнесенный забором с трех сторон, выходил одной не огороженной стороной к воде. За трехгектарным участком леса простиралась 5-ти километровая запретная зона, охраняемая мощным компьютером, доступ в которую имело ограниченное число людей. Грибники и ягодники натыкались на таблички: «частная собственность, проход запрещен», но не пытались обойти их, за несколько лет твердо узнавшие, что территория принадлежит их уважаемому доктору.

Михайловы приехали на дачу еще вечером в пятницу, и сегодня Николай на утренней зорьке пошел на рыбалку. У него было свое место на речке, где он добывал окуней и ельцов в свое удовольствие. Потом они солились и вялились, причем он это делал сам, не доверяя никому этот несложный процесс, и к пиву появлялась на столе обычная закуска. Через час к нему подошла Вика, заглянув в ведерко, в котором уже плескалось с десяток средних рыбешек, она сказала:

– Я так и думала, что найду тебя здесь, – она обняла его со спины, мешая подсекать рыбу, – как мне хорошо с тобой, Коленька! – он ласково поцеловал ее руки, не отпуская удочку. – Сегодня такой замечательный день, я просто сгораю от счастья и нежности к тебе!

Поплавок резко ушел под воду, и Николай чуть повел плечами. Вика немного отстранилась, и он вытащил очередного окуня. Радуясь, словно ребенок, Николай, отцепив окуня, бросил его в ведерко.

– Да, милая, я очень давно ждал этого дня и сегодня действительно замечательный день. Начинают сбываться мои первые надежды, воплощаться в жизнь начальные мечты.

Он отложил удочку и закурил, повернувшись лицом к Вике.

– Это только маленькая частичка моих планов и надежд, которые я собираюсь воплотить в жизнь. Очень большое дело задумано мною, милая, очень много работы предстоит сделать. Пора России выбираться из экономической ямы, пора зажить людям лучше. Не о себе думаю, о государстве российском. Много еще времени утечет, но твердо верю: встанет отчизна на ноги, окрепнет, прекрасно заживут в ней люди. Главное: не отрываться от народа, знать его чаяния, уметь и мочь воплотить их в жизнь. А меня сейчас вон какими заборами и запретными зонами окружают. Все берегут от иностранных разведок, словно им здесь вольная воля.

Николай замолчал, попыхивая сигаретой, и задумчиво уставился на плескавшихся в ведерке рыбок – некоторые плавали боком или вверх животом, другие же пока резвились. «Вот так и в жизни», – подумал он.

Михайлов встал и, сматывая удочку, ласково смотрел на жену. За восемь лет их совместной жизни она расцвела и похорошела еще больше. Настоящая красавица и чудесная жена, подумалось ему. Родившая четырех детей, она стала нежнее, добрее и ласковее, а Николая полюбила еще больше.

– Пойдем, родная, – он обнял ее за плечо, неся в другой руке ведерко и удочку, – я еще немного поработаю до завтрака и на сегодня все… До приезда гостей буду только с вами. Наверняка Светлана и Люба раньше приедут, к завтраку подгадают. Надо бы чем-то занять их…

– Пусть загорать идут на речку, ничем я их занимать не буду. Надоели уже… одним не дают побыть нисколько. Мама уже говорила им – не понимают, грубо сказать: язык не поворачивается – родственники.

Вика замолчала, в душе проклиная назойливых тетушек, которые наповадились в выходные дни приезжать к Михайловым семьями, считая, что всем места хватит и, не понимая, что дело вовсе не в месте, а в потребности побыть одним.

Михайлов ушел к себе в кабинет, налив пива, задумался, как отреагирует на изменение своей должности Светлана. Зарплату он оставит ей прежнюю, но с должности заместителя генерального директора по лечебным вопросам уберет. Он и так много лет держал медсестру на этой высокой врачебной должности, пусть поработает в медсестрах – без изменений условий труда и зарплаты. Юристы все подготовят, если не согласиться добровольно – уволю, решил он. Главное, юридически будет все правильно, а морально – тем более.

Михайлов откинулся на спинку кресла и потягивал пиво, закрыв глаза, думая о том, что сегодня можно и не работать. Его родные дети Виктор и Юля, Оксана Граф уже завтра начнут его дело. Через годик к ним присоединиться Миша Гаврилин, а через два – его сыновья Борис и Глеб, Надя Степанова и Таня Зеленская. Николай вспомнил, как еще совсем недавно дети занимались с компьютером по школьной программе и улыбнулся.

Он решил не откладывать разговор со Светланой на потом и, узнав, что она приехала, пригласил ее к себе в кабинет.

– Светлана Ивановна, – начал официально он после того, как она вошла и устроилась поудобнее в кресле. – Вы у меня работаете уже 8 лет и работаете неплохо, справляетесь со своими обязанностями и поручениями, которые я вам даю. Сейчас возникла необходимость взять мне настоящего помощника, заместителя по лечебным вопросам, который бы умел делать операции, лечить и исцелять больных, который бы мог в полном объеме заменить меня на любой операции. У вас остаются прежние обязанности и зарплата, но в штатном расписании по должности вы будете проходить иначе – как медсестра. Я предлагаю вам написать заявление о переводе на эту должность.

Михайлов внимательно наблюдал за реакцией Светланы, на ее лице появилось явное неудовольствие.

– Значит, вы хотите избавиться от меня, Николай Петрович, сначала заберете должность, потом снизите зарплату, а через годик и вообще выбросите на улицу.

«Это в ней заговорила, прорвалась наружу копившаяся годами зависть, а отсюда переоценка и недовольство», – подумал Николай.

– Думайте, о чем говорите, Светлана Ивановна, – как можно мягче сказал он, – у вас все остается, как прежде – и обязанности и зарплата, меняется название должности в силу названных мною причин. У вас все-таки среднее медицинское образование…

– Значит, Юльку свою хотите взять, малолетку, а меня выбросить. Я всегда знала, что вы печетесь только о своей семье, о своей Вике с ее мамочкой… А она для меня, своей сестры, и палец о палец никогда не ударит, заевшаяся и зазнавшаяся эгоистка. Подсунула свою дочку и села вам на шею…

Михайлов встал – это уже было слишком, не заметить или простить такое нельзя. Говорить более не хотелось – все равно не поймет. Он нажал кнопку – вошел вызванный Николаем Петровичем Зеленский.

– Миша, проводи, пожалуйста, Светлану Ивановну, организуй, что бы ее отвезли домой. С этого момента двери моего дома для нее закрыты.

Николай первым вышел из кабинета – не хотел услышать еще какой-нибудь гадости, думая о том, что Алла, конечно же, будет переживать. Она сразу поймет, что сестра фактически станет безработной. Получая по 50 тысяч, она не сможет прожить на зарплату обычной медсестры – семь тысяч рублей. И то, если кто-то возьмет ее на работу. В душе Аллы всегда будут бороться два чувства – чувства нанесенной обиды и сострадания к сестре.

Он зашел в детскую и, отозвав тихонько Аллу, рассказал ей все в своем кабинете.

– Ты правильно поступил, Коля, – упавшим голосом сказала она, – я всегда последнее время боялась, что когда-нибудь ее дерьмо прорвется наружу. Она и с Григорием часто ругалась по этому поводу, он не одобрял ее жадной зависти и высокомерия. Откуда это у нее – не понимаю, с работой она справлялась, ее уважали…

Алла посмотрела на Николая, ища в его глазах ответ.

– Видимо, ей тоже хотелось иметь такие же колье и кольца, как у тебя с Викой. Но главное – в обществе она всегда оставалась в тени, заслоняемая Викой и тобой. Она считала, что я заслужил тот ореол славы, в котором нахожусь, а вот вы – нет, вы пользуетесь им, как родственники, но и она родственница, а известность ее обходит стороной…

Николай замолчал, не сомневаясь, что Алла правильно поняла его, и еще раз убедился в этом, услышав ее ответ.

– Да, наверное, ты, как всегда прав, Коля, я думала об этом и раньше. Но так и не поняла – зачем ей это все нужно? Мне, Вике и детям нужен ты, а не твоя слава. И драгоценности не влияют на нашу любовь. Видимо, Светлана такой человек…

Она помолчала некоторое время и спросила:

– А что будет с Григорием? Он же еще ничего не знает.

– Все очень сложно, Алла, Светлана наверняка расскажет ему все не так, как было на самом деле – в своей интерпретации. Он вряд ли ей поверит. Григорий неглупый и порядочный мужик, я думаю, он захочет узнать правду, и ты ему поможешь в этом. Компьютер прокрутит ему пленку с записью разговора. Очень жаль, но мне кажется, он ее бросит после того, как узнает подробности – Светлана не отступит от своей версии… Объясни еще, что в отличие от жены, он всегда может прийти к нам. Выбери время, пригласи сюда Станислава с Любой – они тоже должны знать правду, а я с детьми поиграю до обеда.

– Хорошо, Коленька, я все сделаю, чего уже теперь… А Вика как?

– Ей лучше узнать завтра, если это будет возможным – не надо омрачать ей праздник.

Алла задумалась, Николай налил ей в бокал сладкого вина, пусть встряхнется немного, подумал он.

К обеду стали подъезжать гости. Первыми приехали Александр Граф с женой Ниной и дочкой Оксаной. Нина, как и Вика, похорошела, ее фигура, немного округлившись, стала еще привлекательнее на фоне узкой талии. Оксана походила, скорее всего, больше на отца, чем на мать. Эта семилетняя девочка относилась к разряду немногочисленных, завораживающих своей необъяснимостью, дам. Видимо, эту необъяснимую привлекательность придавали лицу глаза и сочные, но не полные алые губы.

Следом за ними приехали Гаврилины – Александр и Зина с сыном Михаилом. Шестилетний Миша не был похож в большей степени ни на мать, ни на отца. Мальчик с большими голубыми глазами уже сейчас, по-детски, нравился Юлии.

Не заставили себя ждать и Степановы – Борис, Света и пятилетняя дочка Наденька, которая сразу же упорхнула в детскую к своим друзьям и подружкам. Пятилетняя Танюшка большей частью всегда находилась в доме Михайловых, как ее отец и мама, Алена Зеленская, верная помощница Аллы Борисовны.

Основные гости собрались, оставалось дождаться губернатора, Шумейко и Белецкого, которые были приглашены на час позже – Николаю хотелось, что бы дети успели пообщаться между собой.

Столы, уже накрытые в беседке, ждали своих избранников, пока безмолвно прикрытые белыми скатертями. Рядом, на невысоком пьедестале, возвышалась большая гранитная книга, как символ науки и знаний, специально изготовленная к этому случаю.

Вскоре все уселись за стол. Николай поднялся.

– Дорогие друзья! Сегодня впервые в истории России и всего человечества мы собрались отпраздновать ряд выдающихся событий. Наши дети – Виктор, Юлия и Оксана закончили ВУЗы и защитили докторские диссертации. Они еще малы ростом и им всего лишь по семь лет, но они обладают цепким, острым и талантливым умом, позволяющим мыслить лучше и глубже взрослого человека планеты. Это беспрецедентный случай во всем мире, никогда и никто еще не заканчивал ВУЗы в семилетнем возрасте, когда обычные дети только идут в школу, и тем более еще никто не защищал в этом возрасте докторских диссертаций. Дорогие наши Витя, Юля и Оксана! Вам выпала честь стать первыми людьми планеты Земля, которые научились использовать все возможности своего головного мозга. Это почетная, но и трудная миссия, потому что многое предстоит вам сделать, многое совершить впервые. Именно вам предстоит жить в развитом обществе, без войн и локальных конфликтов, когда атом станет использоваться лишь в мирных целях, отступят болезни, изобретут новые виды энергии. Но от этого нас отделяют еще 2–3 десятилетия и огромная, невообразимо большая масса работы. Пусть этот день станет началом новой эры развития человечества, эры мира и созидания всех людей.

В этот замечательный и знаменательный день я бы хотел зачать новую традицию. У моряков есть своя традиция – о корабль, спускаемый со стапелей, они разбивают бутылку шампанского. Сегодня мы пускаем в жизненное плавание Виктора, Юлю и Оксану. Так давайте же разобьем шампанское о гранит науки, который они грызли семь лет!

Николай, а за ним и все, вышли из-за стола. Он протянул Виктору, Юле и Оксане по бутылке шампанского, которые они под радостные крики и возгласы разбили о гранитную книгу.

Вернувшись к столу, Михайлов кратко напутствовал их:

– В добрый путь, юные созидатели! Ура-а!

В едином порыве сошлись бокалы, полетел хрустальный звон, рассказывая цветам, листьям и деревьям о великом замысле и грядущих переменах! Приободрились они, сильнее потянувшись к солнцу, принимая и на свой лад будущие свершения, надеясь, что перестанут люди травить и портить природу, заживут с нею в единстве и согласии, получая взаимную выгоду. Легкий ветерок, отгоняя комаров, приносил то свежесть речной прохлады, то нежный аромат лугового клевера с тонкими добавками незабудок и васильков.

– Как у вас здесь прекрасно, Николай Петрович! – сказал Тимофеев, – в городе такая духота и пыль, а здесь свежесть и чистота, легко дышится. Природа и друзья – что еще надо человеку?!

Сергей Ильич помолчал немного, съев кусочек помидора и огурца, и продолжил:

– Ваша Юленька, Николай Петрович, естественно станет работать с вами, а Виктора и Оксану я бы хотел пригласить к себе, пока помощниками губернатора. Заодно и присмотрю за ними, а может и они за мной, что б дров не наломал. – Он засмеялся. – Пусть курируют – Виктор правовые, а Оксана экономические вопросы. Так что, если Виктор Николаевич вызовет вас к себе, Борис Алексеевич, – улыбаясь, обратился он к генералу, – извольте прибыть… и отчитаться.

Тимофеев снова тихонько засмеялся, хитро поглядывая на Степанова, видимо не рассчитывая, что он запрыгает от счастья при подобных словах.

– Почту за большую честь, Сергей Ильич, если Виктор Николаевич будет уделять нашему ведомству побольше внимания, – ответил Степанов, – тем более, что наконец-то куратор станет делать свое дело. Всегда же было как – куратора присылали с оказанием практической помощи, что соответствовало записи в командировочном удостоверении, но на деле все сводилось к банальной проверке и последующей раздаче «наградных». Исключением, и то не всегда, были командировки чисто по конкретным мероприятиям. Это по нашему ведомству, а ваши кураторы-правоведы, Сергей Ильич, фактически всегда все сводили к статистике – за прошлый год столько, за этот – столько. Если одинаково – морщились молча, если меньше – получай по шее, если больше – нормально, свободен. Так что почту за честь и буду надеяться на встречи почаще.

Мужчины закурили, благо на воздухе не надо было никуда выходить, но, видимо, рефлекс курительного кучкования погнал их к реке.

– Вот видишь, Саша, – обратился Тимофеев к Графу, – что бы из тебя было, если бы ты вовремя не завязал с мафией?.. А дочка твоя – разве бы стала доктором экономических наук? Нет, мало еще мы ценим Николая Петровича! – сделал он вывод.

– Что это ты, Сергей Ильич, в здравицу ударился, – перебил его Михайлов, – чай не на собрании… И так захвалил меня со всех сторон. У тебя даже посевная без моего имени не обходится. Сейчас вспомню. Да, да – «сеять рачительно, по-михайловски»! Словно я известный хлебороб, – Николай засмеялся.

– А как ты хотел, Николай Петрович? – заупрямился подвыпивший Тимофеев, – тебя люди знают и уважают. Под твоим лозунгом действительно делают все лучше, хоть ты и не хлебороб. И ты это сам знаешь не хуже меня, не хотят люди подводить даже твоего имени!

– Это точно, – подтвердил Белецкий.

– Ладно, пойдемте к столу, – махнул рукой Михайлов.

Николай взял Тимофеева за руку, и они медленно двинулись обратно. Чуть приотстав от всех, Михайлов заговорил тихо:

– Один вопрос все-таки тревожит меня, Сергей Ильич, всякие люди на земле живут, могут раздуть целую компанию, что использую труд малолетних…

– Ну-у, этому не бывать, Николай Петрович, – искренне возмутился Тимофеев, – никто в нашей области на такое кощунство не пойдет, да и во всей России… Пусть ответят – кто и где видел малолетних докторов наук? Поэтому и подход другой, будут работать по три часа – мне эти три часа дороже многих взрослых специалистов станут. Это же умницы, таланты, – опять ударился в похвалу он. – Где же я найду еще таких специалистов – они ой как области и России нужны! Если запад начнет свою идеологию в этом вопросе – заткнем глотку сразу. И знаешь, кто это сделает? – он засмеялся, – Танюша Зеленская. Она же на факультет журналистики поступила – черкнет пару строк о том, что как, например, американцы к тебе потом за медицинской помощью поедут? С каким бессовестным рылом? – Он опять засмеялся, – там не народ – сами магнаты этих идеологов задавят сразу. Мол, пишите, что хотите, а Михайлова не трогайте. Жить всем хочется здоровыми…

Они вернулись к столу и снова зашумели тосты и поздравления. Дети пили безалкогольное шампанское и все радовались, что журналисты не могут сюда проникнуть. Это был их праздник!..

Тимофеев уже сел рядом с Михайловым и, обнимая его за плечо, тихо, ему одному, говорил ласково:

– Знаю я тебя, бестию! Сердцем чую, не будь я Тимофеевым, опять что-то задумал?

Николай улыбнулся и налил ему легкого вина, наблюдая за собравшейся компанией.

– Вот так и решаются государевы дела, – показывая на Михайлова и Тимофеева, улыбался Граф.

Он, как председатель совета акционеров, в настоящее время занимался только фармзаводом, изредка спрашивая совета Николая по вопросам, в которых у него возникали сомнения. Завод, в сравнении с семилетней давностью, расширился в десятки раз и стал крупнейшим отраслевым заводом мира. Новейшее оборудование и технологии позволяли ему удовлетворять мировой спрос определенных лекарств, разработанных и созданных Михайловым. Других препаратов завод не выпускал и был единственным монополистом в этой области. Граф не касался вопросов, требующих специальных знаний, он занимался «политическими» вопросами бизнеса и имел своего рода разведку практически по всему миру, а также, на первый взгляд, большой штат юристов, специализирующихся на международной юриспруденции. Если где-то начинали производить михайловские препараты – это становилось известно Графу. Будь то Америка, Африка или Австралия, неважно… Сразу же подключались юристы и Граф, закрывая нелегальное производство, например, в Австралии – получал еще и прибыль после судебных перипетий. Его творческая, ранее мафиозная душа, развернулась широко и полно в этом бизнесе, закрывая лазейки для опосредованного оттока денег и предупреждая изготовление некачественных товаров. Фактически Граф являлся королем политической и разведывательной фармакологии, этого редкого словосочетания. На то он и первый…

Михайлов отпил глоток вина и начал издалека:

– Про здоровье не спрашиваю, Сергей Ильич, знаю, что в норме. Да и вроде бы не надоело тебе, не устал областью руководить, – он цепко оглядел Тимофеева, – есть пара задумок… Одну, главную, без тебя решу. А вот в другой ты мне поможешь – здание необходимо под школу. Наберу туда детей сам в возрасте около года, конечно, если родители будут за. Ну, а дальше, в семь лет, после ВУЗа – за работу. Пора растить и воспитывать новое поколение. Докторских диссертаций после ВУЗа не обещаю – с этими-то, – он показал на детей, – я с рождения работаю, но соображать кое-что будут, по крайней мере получше современной профессуры. Уровень современного доктора наук станет минимальным уровнем троечника нашего выпускника. Поэтому о диссертациях не говорю – ценз станет другим. Хватит, застоялись в науке и производстве…

Михайлов рубанул рукой с плеча по воздуху и понял, что привлекает внимание всех.

– Извини, Сергей Ильич, в преждевременное влез, а школа нужна, жизненно необходима. Сам знаешь – кадры решают все! Я тебе сказал про здание, не само здание нужно, а место под него. Деньги есть, школу сам построю. За моей клиникой еще немного места осталось – вот пусть мэрия мне его отдаст под строительство. За год построят, а я как раз учеников подберу. Вика все это возглавит, все равно сейчас без дела сидит.

Тимофеев облокотился на руку и смотрел на Михайлова с обожанием, не обращая внимания, что уже давненько сидит полубоком, почти спиной ко всем гостям. Потом сел нормально и вместо слов махнул рукой, давая понять, что все решено, а слова здесь вроде бы и ни к чему. Солнце припекало, но тень деревьев и крыша беседки не пропускали горячих лучей, создавая с ветерком благодатный микроклимат. И все равно в солнечный день хотелось искупаться, порезвиться в воде, окунувшись в ее прохладу, и дать солнцу согреть и обласкать тело после купания.

Раздевались прямо на берегу, оставляя одежду на песке, бросались в воду, наслаждаясь прохладой и удивительным пейзажем. Потом пили холодное пиво с вяленой рыбкой и благодарили в душе Бога за прекрасный день на природе, любовались красотой луговых трав и цветов, наблюдая за прилетевшим дятлом, отстукивающим свою «песню». Накупавшись, пошли к беседке.

Есть и пить уже никто не хотел – всем понравилось холодное пиво с вяленой рыбой. Дети еще остались купаться и до беседки долетали их радостные выкрики и шумные игры.

– Кто мог подумать, – начала разговор Шумейко, – еще совсем недавно, что такое возможно, что маленькие дети смогут усваивать такое количество знаний и обойти взрослых в этом вопросе. Это счастье, что нам выпало жить в это время, стать очевидцем великих преобразований человеческого разума, тем более, что мы живем рядом с отцом и создателем этого разума. Мы с вами свидетели и участники больших, огромных исторических событий, дата которых войдет в историю навсегда, как начало новой эры возрождения России и планеты Земля. И мы гордимся тем, что знакомы с отцом новой эпохи.

– Как она тебя расхвалила, Николай Петрович, а ведь все правильно сказала, без преувеличений, – поддержал разговор Степанов, – сегодня мы действительно запустили в жизненное плавание, как сказал отец новой эпохи, наших детей с новым, более развитым уровнем мышления и сегодня была создана новая традиция, которая, я надеюсь, войдет в века. Трое наших старшеньких окунуться завтра в океан жизненных нелегких событий, через год к ним присоединится Миша Гаврилин, а через два сразу четверо – Борис, Глеб, Надюша и Таня. Их крестный отец и родной конечно, Николай Петрович, первым встречал их появление на свет в роддоме и с того дня ведет их по жизненному пути. Я знаю, что он не любит слов похвалы, но, не смотря на это, предлагаю наполнить и поднять бокалы в его честь, ибо сегодня он получил еще одно имя – славное и историческое имя отца эпохи возрождения России! За вас, наш любимый и уважаемый Николай Петрович!