Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 36 страниц)

Михайлов объяснил майору, что ему еще предстоит сегодня после обеда сделать 20 плановых операций, городская больница со всем ее мощным операционным штатом за неделю делает меньше операций, чем он один за день. И у него частная клиника – операции все платные, с гарантированным излечением. Он усмехнулся, глядя на майора, не полномочного решать финансовые вопросы, и добавил, что цены смешные в сравнении со сложностью операций – три тысячи рублей.

Майор, видимо что-то прокручивая в голове, наконец, решился.

– Мы заплатим, Николай Петрович, только, пожалуйста, поставьте его на ноги, он может знать, вернее не может не знать – кто сотворил это побоище. Хоть убиты и бандиты, но, видимо, начался какой-то передел сфер влияния, кто-то решился захватить теневую власть в городе. Мы должны, обязаны знать, кто из авторитетов стремится в бесспорные лидеры преступной среды. У нас нет сомнений, что это междоусобные разборки, однако есть множество но…

Михайлов слушал майора и думал: «Интересно, с какой статьи бюджета вы станете платить, наверняка спонсоров тряхнете», – и вслух ответил:

– Хорошо, привозите своего раненого, я распоряжусь – охрана впустит вас и сообщит мне о поступлении больного. Поставлю его, как вы просите, на ноги, – Николай Петрович усмехнулся, – если живым довезете.

Майор потянулся к телефону – позвонить, что бы везли раненого, но Михайлов, хорошо знавший нюансы, пояснил, что везти его необходимо только на реанимационной машине скорой помощи, в ней есть специальная аппаратура для поддержания жизни даже в условиях клинической смерти. Врачи уже не будут отвечать за жизнь больного, как только он покинет больницу и им все равно, каким образом осуществится его доставка. Поэтому лучше организовать скорую и оплату, естественно, кому-то этим необходимо заняться не по телефону.

– Да, доктор, спасибо, я займусь этим лично, все организую.

Майор покинул кабинет, и Михайлов попросил по селектору Вику пригласить начальника охраны.

– А обед, Николай Петрович?

– Его зовут Михаил, а не обед, Виктория Николаевна.

– Извините, Николай Петрович, – обиделась Вика.

«Спокойнее, чего распсиховался, Вику зря обидел, все нормально, – ругал себя Михайлов, – да ненормально, однако, если веду себя по-свински, обижая самого дорогого человека». Он действительно занервничал, но не из-за майора или раненого – из-за пустой, необоснованной грубости, которую непростительно допустил по отношению к любимой женщине. Мысли прервал вошедший Михаил, Николай Петрович показал рукой на кресло.

– Срочно позвони Графу, пусть приедет немедленно. Немедленно, – еще раз подчеркнул он. – Купишь ему цветы, пока он едет, пусть подарит Алле Борисовне и Вике – вроде бы повод для приезда.

Более ничего Михайлов объяснять не стал, посчитал это достаточным, а Граф поймет, не дурак, если просят приехать немедленно, значит, есть в этом необходимость.

Михаил вышел, и в дверь заглянула Вика.

– Заходи Вика и прости, пожалуйста, нервы, сорвался, зря тебе нагрубил, – оправдывался Николай.

– Сама виновата, еще не могу привыкнуть – где ты муж, а где начальник.

Она пошире приоткрыла дверь и пропустила вперед мать с чашками, тарелочками, кружечками…

Алла накрывала на стол, а Николай притворно ворчал:

– Опять все сама готовила, у нас что – денег не хватает заказать вкусный готовый обед?

– Главное, Коленька, нам тебя хватает, – отшучивалась Алла, – а домашнее всегда приятнее и вкуснее ресторанного. Были бы руки да желание – готовить для любимого зятя и дочери: одно удовольствие.

Николай поцеловал ее руку, и они сели обедать, изредка перекидываясь фразами. Свиные отбивные, которые готовила Алла, не подавали ни в одном ресторане, она готовила это блюдо в совершенстве, как считал Николай, и в искусстве приготовления пищи превосходила всех его знакомых женщин. Вика тоже старалась не отстать от матери и давно превзошла своих сверстниц, но опыт приходит со временем и ее лучшие блюда были еще впереди. Алла сама и с удовольствием ходила на рынок и в магазины, выбирала продукты и более уже не считала копейки – могла купить все необходимое и понравившееся.

– Скоро начнется строительство нашей новой клиники, там мы не будем обедать в кабинете, – объяснял Николай.

– Ты запланировал столовую? – спросила Вика.

– Нет, дорогая, обедать мы будем дома. Дом станут строить одновременно и рядом с клиникой, и они будут соединены подземным тоннелем, про который посторонним, родственникам, кстати, тоже, знать ни к чему. Я думал начать строительство весной, по теплу, но придется начинать с января.

– А почему ты спешишь, насколько мне известно – строить зимой дороже?

– Иначе не успеем, милая, из роддома ты должна сразу войти в новое жилище. Детям простор и нам удобнее, – пояснил Николай.

– А какой он будет, наш дом? – Алла отложила вилку в сторону и заинтересованно ждала ответа.

Николай тоже уже покушал и обдумывал, как лучше ответить – он еще на самом деле не решил, какой коттедж строить, но минимум сказать мог.

– Трудно сейчас говорить, Алла, не определился я еще с размерами и планировкой, но полагаю не менее 500 квадратов по периметру, то есть на этаже. На нулевом этаже бассейн, на первом – кухня, гостиная и прочее, на втором спальные комнаты, комнаты отдыха, детские, кабинет мой, третий, летний этаж – спортзал: тренажеры, бильярд. Позже, в выходные, вместе обсудим его планировку сообразно запросам, наверняка не уложимся в 500 квадратов.

– Но у нас, Коленька, нет таких запросов.

Николай явно шокировал Аллу и Вику своим сообщением, понимал это и не собирался проводить подготовительную речь. Пусть привыкают, считал он.

– Аллочка, а как ты собираешься принимать у себя дома, допустим, жену Президента США? Пусть не ее, но не менее знатную или известную персону – актрису с мировым именем, принцессу какую-нибудь, миллиардершу, да мало ли кого. Им и так такой домик покажется клетушкой. И не надо удивляться, девочки, вскоре мы выйдем на мировой уровень, и к нам станут приезжать известные личности. От болезней не застрахован никто, кого-то мы захотим пригласить домой на ужин или обед. По возможности необходимо встретить достойно гостей.

Николай закурил сигарету, наблюдая, как переваривают его слова Алла и Вика, трудно сразу даже мысленно перебраться из 2-х комнатной в такой коттедж.

– А ты знаешь, Коленька, иностранные языки? – спросила Алла, видимо, уже переварив размеры будущего дома.

– Это не сложно, скоро и ты будешь знать английский, немецкий, французский, причем говорить практически без акцента, как коренная парижанка, например, или англичанка. Всему свое время, но заверяю тебя, что когда потребуется, ты будешь знать необходимый язык, хоть китайский, и сюсюкать на нем, словно в Пекине выросла, – он засмеялся от души, видя недоумение на их лицах.

Их разговор прервал вошедший Граф.

– Извините, что помешал вашей трапезе и беседе, добрый день, – он улыбался, вручая Алле и Вике цветы и целуя ручки, – трудитесь на благо Родины, даете стране здоровых работников и поднимаете ее экономику, – он засмеялся, а потом заворчал: – Ну, доктор, у тебя и охрана: никак пускать не хотели, спасибо, старый знакомый помог.

– Они такие-с, – в тон ответил ему Михайлов.

Граф присел на свободное кресло и сразу перешел к делу, объясняя, что приехал посоветоваться – у одного знакомого постоянно голова болит, может что-то функциональное или органическое – трудно сказать, неспециалист. Михайлов сделал вид, что даже обиделся – всех лечим, а для друзей очереди не существует, Вика запишет на любой день и время.

– Может, и необходимости нет, так, не серьезное что-нибудь, заочно проконсультируешь, Николай Петрович, – неуверенно попросил Александр.

Николай посмотрел на Вику и Аллу, они, поняв, стали убирать посуду.

– Извините, милые дамы, но разговор о болезнях входит в компетенцию врачебной тайны, – уточнил Михайлов.

Оставшись вдвоем с Графом, он поинтересовался, как чувствуют себя «засони» и, получив нейтральный ответ, пояснил, что хотел подъехать и отобрать среди них людей, которые станут верно служить Александру.

– Ты знаешь, доктор, прямо скажу, не стану кривить душой, да и бесполезно это, не проходят с тобой такие номера. Ямку им уже вырыли на пашне, зароем, забросаем снегом, пусть пшеничка урожай богаче дает – все польза какая-то.

«Вот она, мафиозная жизнь: сегодня ты жируешь, веселишься, а завтра тебя зароют, как собаку в яму и креста не поставят. Будет ездить над тобой трактор, колоситься пшеничка и никто не узнает, где могилка твоя», – подумал Николай Петрович, вздохнул и вслух сказал:

– Вчера один охранник остался жив, получил тяжелое ранение в голову, находится сейчас в реанимации городской больницы и вряд ли выживет, как сказал один, отиравшийся здесь три часа мент. Я его принял и пообещал вылечить раненого, его привезут через час – полтора. Для них важно получить информацию из первых рук, и я им в этом помогу. Так менты бы все равно косвенно на тебя вышли, многие скажут, что тебя кончать поехали, а в результате?.. Так-то вот, не прямая, но косвенная улика, менты вопросами и слежкой задолбят. А что этот раненый видел – как знакомые машины въехали во двор и расстреляли всех, он наверняка лиц в темноте не разглядел, но станет утверждать, что это были люди Вано и Олега. Вот и выстроится ментовская версия – внутренние разборки. Поехали, якобы, кончать тебя, а кончили не ожидавшего ничего Брома. Внезапность – великая вещь, но и сила с опытом не малые составные, вот и покончали друг друга. Им главное хорошая версия, а за такую менты уцепятся, она их устраивает и докажут они ее, подтвердят фактами, не впервой заблуждаться или липу гнать.

Михайлов прикурил сигарету, предложил Александру и, пуская дым, продолжил:

– Домой к тебе они, естественно, нагрянут, убедятся, что никаких следов стрельбы нет, обыск проведут – хороший повод лишний раз пошмонать. Но, я надеюсь, ничего криминального не найдут. Еще раз убедятся, что ты был липовой подставкой, что бы легче Брома кончить. Раньше семи они, я думаю, не появятся, ты вывези «засонь» к яме, я подъеду, там и отсортируем. Не заморозь их, пусть в машинах спят, оставишь человечка, покажет дорогу, куда ехать, я в семь буду, даже раньше, – Михайлов затушил сигарету, – все, Саша, выпьем по кружечке кофе и за работу или вопросы есть?

– Да какие там вопросы, – махнул рукой Александр, – думал, что больше ты меня удивить не сможешь – ошибался, как видишь. Великий сыскарь в тебе заживо погиб. Представляю – если бы ты работал в ментовке, всех бы пересажал.

– Ну, это ты загнул через край, – засмеялся Михайлов, – преступность – явление социальное и одними тюремными методами ее не искоренить. Конечно, уровень преступности снизился бы, пусть и намного, но искоренить, – он снова засмеялся, – не-е-е-т.

Николай Петрович пододвинулся ближе к селектору и попросил Вику приготовить кофе, посидеть вместе с ними. Она почти сразу же вошла с четырьмя чашечками, видимо предугадала, что кофе потребуется.

– Знаете, Александр Анатольевич, Коленька, наверное, думал, что я откажусь с вами кофе выпить, первый раз пригласил меня к себе в кабинет.

Она, расставляя чашки, улыбалась какой-то светлой улыбкой, и в кабинете становилось уютнее и теплее. «Словно солнышко из-за тучки выглянуло», – подумалось Александру.

– Ты, друг любезный, уважай невесту на работе, – попросил он Михайлова, – гайки-то поменьше закручивай.

Вика присела в кресло, взяла свою чашечку и задумалась на мгновение, а потом неожиданно сказала каким-то тихим и необычным голосом:

– А мне больше нравится слово жена… Скоро матерью стану, – она нежно и осторожно погладила свой живот.

– Ну, Николай Петрович, друг любезный, этого я тебе простить не смогу: такую новость от меня скрыл, – Александр погрозил ему пальчиком, но Михайлов только рассмеялся в ответ.

– А я знаю, Саша, как получить твое прощение быстро и в полном объеме, не прилагая, так сказать, никаких усилий.

– Тебе трудно не верить, доктор, наверное, невозможно даже, но и прощать я тебя просто так не собираюсь, не-е-ет, – он снова погрозил ему пальчиком.

Николай Петрович хитро улыбался.

– Не стану тебя разубеждать, Саша, мы с Викой хотели пригласить тебя в крестные отцы, но, видимо, другого придется подыскивать…

– Что вы, что вы, – замахал руками Александр, – прощаю, все прощаю, шантажист ты эдакий, – смеялся он, – кто хоть будет-то – мальчик или девочка?

– Коленька мой все знает: и мальчик, и девочка, двойня у меня! – смущаясь, радостно ответила Вика.

– Ну, вы даете, дом надо строить, – посоветовал Александр.

– Это хорошая мысль, я подъеду вечерком, обговорим, а сейчас извини, Саша, больные ждут.

Он остался доволен, что так удачно замотивировал свою будущую вечернюю поездку и вместе со всеми вышел из кабинета.

Раненого привезли в 15–30, раздели, и Светлана Ивановна сразу же вкатила его в операционную. Он действительно был плох и не дышал сам, Светлана поддерживала его жизненные силы «гармошкой», простеньким ручным аппаратом искусственного дыхания. Михайлов отправил ее назад, она вышла и видела, как майор попытался заглянуть в операционную, но уткнулся лицом в грудь охранника.

– Вам лучше подождать в той комнате, – охранник показал майору на дверь, но тот не среагировал на его слова, – в нашей клинике просьбы выполняются всеми и сразу, – уже настойчивее предложил охранник.

Майор махнул рукой и, не споря, вышел.

Михайлов оглядел больного и не удивился – ранение было в грудь, пуля вошла по центру и, пробив грудину, застряла в позвоночнике. «Видимо, ментам что спинной, что головной мозг – все едино», – подумал он, раз получилась такая путаница.

Николай Петрович опустил руку ниже, ближе к ране, пуля выскочила к нему на ладонь, следом брызнула струйка крови и сразу исчезла. Он переложил пулю в другую руку и стал убирать омертвевшие от удара ткани, рана постепенно затягивалась снизу и превратилась в рубец.

– Расскажи, что произошло вчера вечером, – приказал ему Михайлов.

Больной, не просыпаясь, начал говорить монотонным голосом:

– Мы поджидали машины, должны были приехать люди Олега и Вано после того, как они покончат с Графом. Машины зашли и перестреляли нас всех, а Вано с Олегом устроили бойню там, в доме, внутри посторонних не было.

– Ты кого-нибудь в лицо видел, узнал? – уточнил Михайлов.

– Темно было, но это точно олеговские и грузинские гориллы, в доме-то посторонних не было, я сознание не сразу потерял, слышал – кто же стрелял тогда там? Бром жив?

– Ты все расскажешь в милиции, все, что ты видел и знаешь, но не раньше семи вечера, будешь ссылаться на слабость и усталость. Про разговор со мной забудешь навсегда. Проснись.

Михайлов не ответил на вопрос больного, а тот таращился на него в недоумении:

– Где я?

– Я тебя оперировал, ты в клинике Михайлова, тебя ранили вчера где-то, но сейчас ты здоров, иди, – Николай Петрович показал ему на дверь.

Он вышел и наткнулся на майора. Майор растерялся – то ли наручники одевать, а может нельзя, вредно больному? Подошедший Михайлов объяснил, что клиент здоров, слаб только, отдохнуть требуется часа три, потом можно допрашивать. Майор пристегнул пациента к себе наручниками и удивленно, благоговейно глядя на доктора, спросил:

– Слышал, но верил слабо – неужели вы один за 10 минут поставили его на ноги, вся больница не могла, а вы…

Михайлов не дослушал и удалился обратно в операционную. Через минуту Светлана Ивановна вынесла майору пулю, которую забыл отдать Николай Петрович, и тоже занялась своей работой.

Сегодня они закончили на полчаса раньше и Михайлов с удовольствием пил свое послерабочее пиво. Он брал на стол по 40 человек и уставал меньше, плюс один раненый не считался. Развалясь в кресле, он смаковал пивко, к которому пристрастился после ухода из армии, но не злоупотреблял им, как не злоупотребляли этим и Алла с Викой. После операций они могли заходить к нему свободно и с удовольствием полчаса проводили вместе, пока Николай отдыхал. Когда в приемной никого не было, Вика и Алла находились у него, охрана не соединяла его ни с кем и не впустила бы в кабинет никого, даже губернатора. После получасового отдыха Вика выходила в приемную, и если никого не было к Николаю Петровичу, они уезжали домой.

Но сегодня в приемной поджидала Любовь Ивановна, она прошла к Михайлову и протянула ему новое штатное расписание, подписав его, он понял, что она хотела поговорить, иначе бы отдала штатку Вике на подпись и получила ее обратно тем же манером.

Он поинтересовался рабочими вопросами, спросил про здоровье Виктора и догадался, что она еще раз хотела поблагодарить его за сына. Мальчик полностью окреп и становился через чур резвым, сказывалось, наверное, длительная болезненная вялость. Поблагодарив ее за теплые слова, он попросил пригласить Вику с Аллой – он никогда не разговаривал с кем-либо из персонала в присутствии других и не понимал руководителей, у которых всегда толпится народ в кабинете.

– Ну, что, девочки, все на сегодня? – спросил он входящих Вику и Аллу, – я отвезу вас и еще к Александру заеду ненадолго, порешаю вопрос с домом.

Алла догадалась, что он не хочет брать их с собой, потому что любит сюрпризы и не желает заранее обсуждать подробности в их присутствии. Потом будет не интересно, она и так поняла, что дом задуман шикарный, но все равно ее Коленька приготовит какой-нибудь сюрприз.

Но Вика вдруг неожиданно сказала:

– Не хотела тебе говорить, Коля, пока ты отдыхал, но звонила секретарша губернатора часа в 4, настаивала, что бы ты немедленно связался с губернатором, такая стерва оказалась. Кричит мне в трубку: вы знаете, с кем разговаривайте, я секретарь самого губернатора… Дура напыщенная. Я отвечаю, что знаю, но доктор все равно от этого из операционной не выйдет. А мне, отвечает, плевать, откуда он выйдет, чтоб был и все тут. Я долго и вежливо ей объяснить пыталась – не понимает, стерва, угрожает еще, что вообще нашу «лавочку» закроет.

– Ты у меня умница, Вика, – он обнял ее за плечи, – вежливость это тоже сила и иногда немалая. Правда, не все это понимают вовремя. Но ничего, разберемся как-нибудь. Звони ей, я переговорю с Губернатором.

Вика набрала номер и сказала, что доктор Михайлов готов переговорить с Губернатором.

– Отыскался докторишка, – послышался голос в трубке.

– Он никуда и не пропадал, – покраснела от обиды Вика, – я же объясняла вам, что он оперирует и не может подойти к телефону, не может оставить больного.

– А мне все равно, пусть ваш больной хоть подохнет, если я говорю, значит, он должен подойти к телефону, – зло бросила секретарша.

– Что вы себе позволяете?

– А ты вообще молчи, мымра, завтра же тебя уволю, а сейчас соединяю твоего хахаля с губернатором.

У Вики от обиды потекли слезы, Николай положил ей руку на плечо, усадил в кресло и взял телефон.

– Добрый вечер, господин губернатор – Михайлов, вы хотели со мной переговорить.

– Здравствуйте, Николай Петрович, я хотел с вами увидеться завтра.

– Хорошо, Сергей Ильич, но я могу только до 9 утра или после 18 вечера, сами понимаете – операции. Больные назначены, ждут, некрасиво откладывать.

– И не надо, я сам к вам заеду в шесть вечера, заодно и посмотрю все на месте – как вы устроились, каковы условия, я же должен знать, где у нас работает знаменитый врач.

– Хорошо, Сергей Ильич, буду ждать. У меня просьба одна, можно?

– Можно, почему нельзя.

– Хочу, чтоб вы одну запись телефонного разговора послушали.

На глазах удивленных Вики и Аллы он достал маленький магнитофон и включил его. У Вики сразу же высохли слезы, она действительно поразилась появлению магнитофона и уже с другим чувством слушала повтор разговора.

– Доктор, примите мои личные извинения и передайте вашему секретарю, нет, ничего не надо передавать, я сам завтра переговорю с ней, извинюсь за хамство. Считайте, что мой секретарь уже уволена, до свидания.

– Вот так, милая Вика, жди завтра извинений от самого губернатора, – он провел ладонью по ее лицу, убирая остатки слез, – хотела она уволить, но забыла про частицу «ся», которую иногда нужно добавлять к глаголам, и осталась без работы. Как теперь она станет наезжать на людей? – Николай пожал плечами, – ну, да ладно, не наше это дело, поедемте домой, мне еще к Саше заскочить, – напомнил еще раз он.

Вика прижалась к нему и не хотела отпускать.

– Как хорошо с тобой, Коленька, и все невзгоды ты можешь уладить. А все-таки жалко эту секретаршу, мог бы и выговор объявить, где она теперь работу найдет? – рассуждала Вика.

– Зато она тебя сильно жалела, – вмешалась в разговор Алла, – что заслужила, то и получила, – констатировала она.

Высадив Вику с Аллой у дома, Танцор с Михайловым понеслись к коттеджу Графа, взяв там проводника, они подъехали к яме. Все уже были в сборе. Тела спящих лежали в битком набитых микроавтобусах. Пришлось убирать сиденья и удивляться крепости рессор и амортизаторов.

Яму выкопали огромную, экскаватор «Беларусь» копал на всю глубину ковша, и в нее могли войти все тела. Николай Петрович огляделся. По огромному заснеженному полю, окруженному со всех сторон сосняком, мела поземка. Метров через сто от края возвышалась свежая насыпь земли, судя по ее размерам, в яме можно закопать человек 80. Хорошо потрудились ребята и место глухое, зимой никто не ездит. Летом сюда вела одна дорога, которую и дорогой не назовешь – несколько раз проходил трактор: вспахать, засеять, заборонить. Ближе к осени приезжал комбайн для уборки хлеба и все. Правда иногда торили дорогу грибники, но все равно она успевала каждый год зарастать травой, оставляя заметные углубления от колеи.

На большой глубине не учуют собаки и медведи запаха мертвечины, да и не подходят медведи близко к городу, будут считаться бандиты пропавшими без вести и находиться в вечном розыске. Да и кто станет их искать долго? Поплачут близкие, порадуются пострадавшие от их рук и дел люди и забудут. Время все накроет своим забвением.

Началась сортировка, Михайлов делил их на три части: одних сразу бросали в яму, других на снег около машин, третьих оставляли в машинах. Просканировав мозги каждого, Михайлов подошел к Графу.

– С этими, что в яме – понятно, а с этими, – он показал рукой на лежащих в снегу, – решай, они станут на тебя работать, но серьезного дела я бы им не доверил.

Немного подумав, Граф приказал:

– В яму их, меньше головной боли будет.

Их утащили и бросили, экскаватор начал свое погребальное дело, засыпая слоем земли в три метра еще живые тела. Спящие, они не почувствуют боли или удушья, но не проснуться им уже никогда.

Площадку разровняли, забросали снегом, замели молодыми сосенками и трудяга ветер, вначале спотыкаясь об оставленные неровности, уже вольготно гулял по чистому полю. Весной вспашет землю трактор, засеют поле пшеницей, осенью уберут хлеб и станет повторяться цикл из года в год. Может через десятки или сотни лет случайно натолкнутся на останки костей люди, а может и нет, значит, последней была их встреча с людьми.

– Да успокоятся их грешные души, – Граф сплюнул в снег, – а с этими что?

Видимо, он еще не простил им намерений убить его и его товарищей, не повинных горничных. А получилось так, что кто пришел убивать – сам убит стал, и не печалила его мысль о только что усопших бандитах, не свербела занозой в голове.

– Эти станут преданными псами тебе, – ответил Николай Петрович, – когда менты уйдут после обыска из твоего дома, привезешь их, набьешь по шишке на голове. Им это будет сигналом проснуться, да и шишка на голове не позволит сомневаться – перехитрили, отоварили сзади, вот и провалялись сутки без сознания. Политработу, естественно, с ними проведешь.

Они рассмеялись вместе.

– Ладно, они все равно ни хрена не знают, – Граф отвел Михайлова в сторону и уже тише спросил: – А мои ребята не расколются при случае?

– Ты им веришь?

– Верить – верю, но говорят: доверяй, но проверяй, – засомневался вдруг Граф.

– Способные на предательство остались в поле, да и помнить они завтра об этом уже не будут – ни к чему лишние знания, – отмахнулся от этого вопроса Михайлов, – пойдем, посидим в машине, там теплее, – съежился он, возможно представив – каково сейчас некоторым в земле. – Поговорим о другом вопросе. Здесь уже все, пусть твои увозят их поближе к дому.

Граф отдал распоряжения и машины, заурчав моторами, тронулись одна за другой. Остались Рак с Танцором, они тоже не стали мерзнуть на улице, усевшись в другой автомобиль.

– Ты знаешь, что Вика беременная, в августе ей рожать, – начал Михайлов, – хотел дом к следующему Новому Году построить, начал бы нулевой цикл по теплу, гораздо дешевле, чем зимой начинать. Но придется, видимо, Вика с детьми должна в новый дом въехать. Что посоветуешь, Саша?

Граф задумался на минутку, прикурил сигарету, давая прикурить и Михайлову, вытащил две банки пива, подавая одну Николаю Петровичу, отхлебнул несколько глотков. Потом уже не спеша заговорил, словно еще обдумывая каждое слово.

– Недалеко, где ты живешь сейчас, пустырек имеется, три года из-за него споры идут. Хотели построить детский сад, а Бром себе лачужку поставить с приусадебным участком. Губернатор тебе этот пустырек без проблем отдаст, он мужик с головой, умеет думать перспективно. И с клиникой поможет, построит за счет средств города и области, я уверен в этом. Но если уж нет, то я тебе помогу, одного никогда не оставлю, можешь не сомневаться даже. Так, что будешь ты и с домом и с клиникой. А с губернатором советую поближе сойтись, не любят его в Москве за самостоятельность, вы и поддержите друг друга.

Александр с удовольствием припал к банке, холодненькое пиво тонизировало в теплой машине.

– Да, он мне звонил сегодня, обещал подъехать завтра к шести вечера, посмотреть, поговорить.

– Не в шесть, в пять или раньше приедет, я его знаю, сам все посмотрит, с больными поговорит. Уверен, и помещение получше найдет, пока клиника строится, умнейший мужик, не дают ему развернуться…

– Хорошо бы помог, – вздохнул Михайлов.

– Поможет, доктор, поможет. Он кровно заинтересован, выборы через год. Он уже сейчас наверняка понимает, что ты его можешь в кресле оставить или пнуть под зад коленом. Для Москвы он очень несподручный, а за тебя зацепится – никто его не свернет.

– Я не собираюсь в политику лезть, зачем мне это? Косвенно, правда, придется…

– Ни хрена себе косвенно, – удивился Александр, – ты перед выборами скажешь по телевизору, что не помогает тебе губернатор и кранты ему, не проголосует народ. Скажешь, что благодаря ему у тебя новая клиника и помощь оказывает всяческую – и будет он единственным губернатором России, кто смог такое огромное количество голосов набрать. У тебя уже сейчас народный рейтинг самый высокий в области, а что через год станет?

– Непривычно как-то, – пожал плечами Михайлов.

– Девочкам твоим тоже непривычно в шубах ходить и с охраной ездить. Ничего – ходят, ездят.

Они рассмеялись оба.

– Повезло мне с ними, хорошие они, настрадались в свое время до соплей. Очень они мне дороги – и жена и теща, а ты почему, Саша, не женишься, не мальчик уже, давно пора?

Николай Петрович почувствовал, что задел больную тему, Александр задумался, потом нехотя заговорил:

– Нравится мне одна и я ей вроде бы. Иногда мне кажется, что любит она меня, иногда, что мои деньги. Страдаю, мучаюсь и заговорить не решаюсь – она знает, что я раньше с другими спал и с ней в том числе. Боюсь получить отказ или жену по расчету, – он вздохнул тяжело и скис совсем.

– Знаю, о ком говоришь, видел, как она на тебя смотрит. Верь – любит она тебя по-настоящему, и попрекать никогда не станет. Ты же их не только для домашних работ брал и они знали, на что шли. Так, что здесь другая история с пересыпкой, – он улыбнулся, – а других потом уволишь, она себе сама горничных найдет.

– Ну, доктор, с тобой вообще находиться рядом опасно, – Саша приободрился, – все видишь, все подмечаешь и убедился уже – всегда твоя правда. Слова твои, как ее признание в любви для меня, снял с души камень, спасибо.

Александр протянул руку, и Николай Петрович крепко пожал ее. Они попрощались и Граф, уже выходя из машины, бросил напоследок о том, что дом строить лучше такой же, как у него – проектная документация есть вся полностью, намного дешевле обойдется.

Танцор сел за руль и они тронулись. Михайлов задумался над последними словами Александра. Готовая проектная документация как раз компенсирует зимние наценки строительства и можно успеть выстроить коттедж к августу. Дело за отводом земли – губернатор переговорит с мэром, тот с соответствующими людьми и все в порядке. Подрядчика подскажет Александр и можно начинать, вначале он поможет с деньгами, а потом Михайлов и сам справится. Брома нет и лишние деньги платить не надо, никто более не будет крышевать доктора, прошли времена первого становления.

Михайлов посмотрел на Танцора.

– Я слышал – все твое отделение здесь? – спросил Николай Петрович его.

– Так точно, доктор, все здесь, – по-военному ответил он.

– Не жалеешь, что от Графа ко мне ушел?

– Я этому рад.

Танцор отвечал сухо и кратко, Михайлов попросил:

– Говори откровенно, не стесняйся.

– Не по душе мне такая работа, хотя Граф и лучше других, беспределом не занимался, людей не убивал, как некоторые за деньги, исключительно при самообороне, не пытал никого утюгом или паяльником. Сам из бывших солдат, но все равно не по душе работенка. Выбора не было. Пришел из армии – куда идти, где устроиться на работу? Везде требуются специалисты с опытом работы, словно они уже рождаются таковыми. Блат нужен, а где его взять? – Он замолчал, объезжая брошенную или вывалившуюся на дорогу коробку. – А в армии меня уважали, костяк отделения собрался сам – случай. Других подбирали, все спортсмены, ниже третьего дана никто не имел. В отделении никакой дедовщины и в роте нас не трогали, знали, что отпор дадим – мало не покажется. Договорились после армии держаться вместе, а получилось вот как… отдали долг России, Родине и никому не нужны, – он вздохнул и замолчал.

«Действительно, – подумал Михайлов, – демократия в России сейчас переживает сложный, труднейший этап своего развития, правильнее сказать становления. За бортом оказалась масса людей не готовых к демократии, тем более в ее худшем проявлении, не готовы целые социальные слои общества – работники образования, культуры, здравоохранения, бытовой сферы, пенсионеры, влачащие нищенское существование. Время парадоксов – не может общество, например, без учителей и не нужны они ни кому, время крайней нищеты и богатства, беззакония и огромного количества нормативных документов… Не конкретный человек, а общество, его социальные условия толкнули Михаила на путь в мафию, но, то же самое общество и отвергает мафию. Сколько людей сейчас вернулись бы в социальные отношения 70 – 80 годов, а сколько осталось бы в настоящем времени? На этот вопрос не ответит Президент, правительство, депутаты. НИИ, как всегда наврут, но статистики, наверное, могли бы сказать, ответить на этот вопрос. На сложные вопросы есть простые ответы – люди получающие зарплату, на которую можно жить, остаются в больной демократии, остальные бы вернулись назад. Прост ответ и не прост – большинство не всегда право».