Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 36 страниц)

Степанов снова пожал плечами, не собираясь объяснять ничего.

– Не знаю, Сергей Викторович, не знаю, сам не пойму. Я только что с самолета и сразу к директору. Захожу к нему, он отправляет к вам. Наоборот – у вас хотел спросить, что за спешка, с чем это связано, что произошло, пока меня не было?

Степанов прекрасно знал, что Захаров пояснить ничего не сможет, но хоть в покое потом оставит, не станет строить пакости. Он вернулся в кабинет директора.

Соломин сразу же спросил:

– Как считаешь, Борис Алексеевич, Михайлов приедет, если я попрошу о встрече с ним?

– Трудно сказать однозначно, Игорь Вениаминович, наверное, нет. Он «помешан» на своих больных и расписаны они у него на весь месяц. Тяжелые больные, наверняка кто-нибудь умрет, пока он ездит. Поэтому считаю, что он откажется, предложит перенести встречу на месяц, когда больным еще не назначен день лечения или пригласит к себе вас.

– Он один занят, а мне делать нечего, – проворчал Соломин, – получишь новое удостоверение – езжай домой, отдохни. Вечерним рейсом в Н-ск, проведешь служебное расследование в устной форме. Если все подтвердится, вернешься вместе с начальником управления, Михаил Сергеевич возьмет твою работу здесь на себя. Я понимаю, что ты устал, третий раз подряд летишь в Н-ск, но новых людей нельзя вводить в дело, ты сам это знаешь.

Соломин опять задумался, что-то прокручивая в голове, попросил принести чашечку кофе, пододвинул ее Степанову и отошел к окну. Эту оконную привычку знали все офицеры и генералы, бывающие в кабинете частенько. Серьезные решения принимались именно у окна.

Соломин повернулся к Степанову.

– Если мы не отпустим Михайлова в Америку, какие действия возможны с его стороны? – решил уточнить Соломин.

Директор прекрасно знал, что может предпринять Михайлов и Степанову показалось – словно его проверяют на стойкость. Вдруг он качнется и выскажет сомнение в каком-нибудь варианте. Тогда можно надавить на вариант, маловероятно, но вдруг появиться возможность удержать Михайлова в России. Очень уж не хотелось директору отпускать ученого за границу, поэтому и старался он всеми силами уменьшить головную боль.

– Я думаю, Михайлов сделает упреждающий ход, как он уже говорил – подключит прессу. И не только российскую. Этим он убивает двух зайцев – лишает американцев возможного тайного похищения и нас возможности мирного удержания в стране. ЦРУ должно «пристреляться» к Михайлову, изучить, поэтому в первый приезд они не должны применить радикальных мер, а информация, которую может вытащить из них академик, благодаря его способностям, бесценна. Считаю: целесообразнее помочь ему с поездкой, подстраховать от неприятностей. Если плотно обложить его в Нью-Йорке, американцы воспримут это нормально – беспокоится Россия о своем ученом. Наоборот, наша пассивность может вызвать подозрение. А пока есть время, необходимо отработать связи Никифорова, изучить Стоуна, отследить судьбу хакера…

Степанову хотелось узнать, как отреагирует на его слова Соломин, но вошедший Захаров, принеся новое удостоверение, лишил его этой возможности. Директор вручил удостоверение, пожал руку и отправил отдыхать домой.

С новым генеральским удостоверением Степанов летел домой, как на крыльях. Еще и потому, что мог провести дома несколько часов – отдохнуть и выспаться. Он почти залпом выпил бутылку пива и залез в ванну, полежал несколько минут расслабившись, окатился прохладным душем и плюхнулся в кровать. Уснул сразу, без раздумий и перебора событий.

Здоровому организму вполне хватило восстановить силы за 3 часа. Он проснулся и на свежую голову стал анализировать прошедшие события. Выходило, что последнее время он ездил в Н-ск, как на работу в родном городе, Степанов усмехнулся. Бесконечные поездки изматывали, но без них не обойтись. Никифоров висел на нем и беспокоил больше всего. Установить круг общения милицейского опера очень сложно, требуется много людей и сил. Еще сложнее пропустить круг через сито, отсеять ненужное – по работе опер общался с массой людей и этот круг постоянно обновлялся. Но, нужен один человек…

Как связник, милицейский опер бесценен для разведки – свобода передвижения, общение с людьми, сбор установочной информации без особого риска, проверка деятельности человека и фирм. Да мало ли чем он мог заниматься, прикрываясь служебным удостоверением.

До самолета оставалось еще пять часов, и Степанов решил поваляться. Думать о работе, Соломине и Астахове не хотелось, и он попытался расслабиться, но мысли все равно лезли в голову, путаясь и переплетаясь. Он задремал.

Его разбудил звонок, Степанов глянул на часы – прошло пять минут, как он уснул. «Какой-то ненормальный день, кого еще принесло»? Он мотнул головой и понял, что звонит телефон, ворча про себя, взял трубку.

– Алло.

– Борис Алексеевич, прошу срочно подъехать к директору.

Голос Астахова окончательно разбудил его.

– Есть, – кратко ответил он.

Одеваясь, думал – зачем вызвал его директор, но ответа не находил. «Чертов день, хоть дали ополоснуться и выспаться».

Машина уже ждала его, он плюхнулся на сиденье, и она понеслась на грани возможных аварий. «Что за спешка, ни хрена не пойму… И машину свою отправил… Ну, да, Астахов знает, что моя работает с Михайловой», – вспомнил он.

Уже который раз войдя в приемную, Степанов увидел того же полковника. Его лицо походило на подтаявшее мороженое. «Пьет, видимо, или почки отказывают».

– Проходите, товарищ генерал, вас ждут, – пригласил его подполковник.

Боковым зрением Степанов увидел, как у полковника дернулись брови. «Удивился, не знал, что мне присвоили генерала», – подумал он, входя в кабинет.

– Отдохнул немного? – сразу же спросил его Соломин.

– Да, товарищ генерал-полковник, душ принял, поспал немного, – ответил Степанов.

– И не надоело тебе в Н-ск летать? – с улыбкой спросил директор.

Степанов растерялся – ни как не ожидал подобного вопроса и замер в замешательстве. А директор продолжал улыбаться.

– Обзавелся бы домиком в Н-ске – есть где отдохнуть, расслабиться, поспать. Не гостиница все же…

– Можно обзавестись… – наконец ответил он, постепенно соображая, куда клонит Соломин.

Но это не радовало. Места там действительно красивые – и охота, и рыбалка, но не столица… Дача была бы прекрасная, но летать далеко. Перевод отдела в Н-ск не прельщал. Правда, лучше быть генералом в Н-ске, чем полковником в Москве, но он-то уже генерал. И в Москве. Потом – два генерала в одном городе… Не-е-ет.

Соломин специально разыграл эту карту, предложить старшую легче.

– Ты правильно подумал, Борис Алексеевич, есть мнение о твоем переводе в Н-ск, – уже твердо отчеканил директор, – но не начальником независимого отдела. Я предлагаю должность начальника управления, а отдел тебе новый дадим. Сам начальника подберешь – Пустовалов или еще кто, – сразу определил направление Соломин. – Парень ты грамотный, толковый, Астахов уверен, что ты справишься. Даю тебе подумать 5-10 минут, больше, к сожалению, дать не могу. Согласишься – летим сегодня вместе, представлю тебя, помогу на месте с квартирой… Иди, думай – жду ответа.

Степанов вышел в приемную, закрыл за собой дверь и прислонился к ней – предложение удивило, озадачило и обрадовало его. И он бы вряд ли сумел ответить, чего было больше.

Измаявшийся в приемной полковник внутренне посочувствовал – вставили, видимо, генералу под завязку, как из парной вышел.

Постояв минуту, Степанов прямиком направился в курилку, затянулся дымом до самой прямой кишки. По-всякому выходило – надо ехать. Что за жизнь в разъездах, пора и осесть где-нибудь, обзавестись семьей. Вон Михайлов, в 45 лет женился, уже и ребятишек двое… Должность высокая, не каждому предлагают сразу в начальники – замом обычно где-нибудь годик, два держат.

Он затушил сигарету, не докурив до конца, вернулся.

– Судя по времени – ты согласен, – прищуриваясь, посмотрел на него Соломин.

– Согласен, Игорь Вениаминович.

– Тогда давай, шпарь свои условия, что можно, постараюсь сделать, – посерьезнел Соломин.

Степанов пожал плечами.

– Да нет, собственно, никаких условий. Обычные рабочие вопросы, которые и так поможете решить. С квартирой бы, конечно, хотелось определиться – с расчетом на будущую семью. Но один вопрос есть – что со старым начальником?

Степанов не договорил, что ему не хотелось бы с ним работать. Оброс связями, станет мешаться под ногами, в лучшем случае висеть балластом – не сам же уходит с должности. Но его вопрос Соломин понял прекрасно.

– Скажу честно, Борис Алексеевич, я еще не определился по его судьбе. У меня его рапорт на продление срока службы – 60 лет исполнилось. Скорее всего, на пенсию…

Соломин встал, махнув рукой, чтобы Астахов и Степанов сидели, подошел к стеллажу с книгами, достал томик стихов Есенина, повертел в руках.

– Кстати, вы в курсе, что его последнее стихотворение написано собственной кровью? Это я так, к слову, чтобы дать отдых мозгам, – пояснил он, предотвращая возможные толкования. – Перейдем к делу. Еду я в Н-ск еще и для встречи с Михайловым. Вместе поговорим, Борис Алексеевич. А сейчас смотри.

Соломин достал карту и расстелил ее на столе.

– Это Н-ская область, вот здесь, – он показал на красный кружок в лесном массиве, – находится один объект – ядерные ракеты стратегического назначения, а вот здесь другой объект – биологическая лаборатория. Это теперь твои объекты, Борис Алексеевич, поэтому и придается тебе целый отдел. Ими занимался полковник Ремезов, сообщишь Михаилу Сергеевичу, когда будешь готов, он направит Ремезова к тебе для передачи дел.

Кроме основных задач управления, у тебя еще и эти два секретных объекта, и Михайлов. Вопросы?

– В ходе разговора с Михайловым наверняка возникнет вопрос защиты объектов, потребуются подробности, в которые посвящен Ремезов. Его необязательно знакомить с Михайловым, но нас он сможет ввести в курс в любое время. Потом и меня провезет по объектам, представит лично. Ему целесообразно поехать с нами, – осторожно намекнул Степанов.

– Что ж, резонно, – немного подумав, ответил Соломин, – распорядись, Михаил Сергеевич.

Он отправил Степанова домой, понимая, что тот едет не в обычную командировку – вещей необходимо собрать больше, а до самолета оставалось немногим более 2-х часов.

* * *

Мария Степановна Загорская чувствовала себя, мягко говоря, не очень хорошо. Больное сердце давало о себе знать, а тут еще эти волнения. Муж кое-как уговорил ее лететь, и она поддалась только из-за того, что доставляла страдания и ему. Они вместе уже давно нигде не бывали: не посещали гостей, театров и концертов, не устраивали вечеринок по праздникам и юбилеям. Альтернативы нет, и она бы не простила себе в дальнейшем такую жизнь, приносящую страдания мужу, которого безумно любила. Иногда ей хотелось умереть, но сердце не зашкаливало за черту, мучая не болью, а прикованностью к дому и, в основном, постельному режиму. Любое упоминание о концерте или домашнем празднике доконало бы ее, и она летела в самолете с ранее незнакомой молодой женщиной к ней, в чужой город, не в силах подавить в себе стыд незваного гостя. Сердце реагировало на самолет и ее гипертрофированную стеснительность – она приняла вторую таблетку.

Вика наблюдала боком за этой красивой 45-летней женщиной, начавшей немного подкашливать и закрывающей рот платочком. Казалось, нос ее слегка посинел, а щеки спереди необычно порозовели, отдавая серостью изнутри. Но это не портило лица, может быть, придавая ему облик умной и чахнувшей в святости дворянки.

Вика хотела заговорить и не решалась, покашливание соседки останавливало ее. Загорская наверняка читала много книг, считала она, что еще делать одной дома, когда не выходишь в люди, и книжная тема, возможно, развлекла бы ее, помогла отвлечься от кашля.

– Вы любите читать книги? Я недавно прочла одну очень интересную. Абсалямов – «Белые цветы».

Загорская, убрав платочек, с интересом взглянула на Вику.

– Да, я читала ее в «Роман-газете», правда очень давно, лет 25 назад. Мне очень понравилось.

Она серьезно задумалась, забыв о своей болезни. Почему Михайлова спросила именно об этой книге? Молодежь вообще не читала Абсалямова, считала она, и не ожидала услышать такой вопрос сейчас. «Что это – намек на цветы или предстоящее выздоровление, а может просто понравившаяся книга? Совпадение? Вряд ли, скорее выздоровление и цветы. Что ж, я готова к этому, – рассуждала Загорская. – Таких врачей трудно отблагодарить полностью, но Абсалямов нашел решение, значит и мне его нужно найти, не повторяясь».

В книге доктор вылечил тяжело страдающую молодую девушку и потом многие годы находил под дверью белые цветы. Загорская еще не знала, как отблагодарить Михайлова, которого еще даже и не видела, но уже почему-то абсолютно поверила в свое исцеление.

– Говорят, чтобы полностью понять книгу, – продолжала Вика, – ее нужно прочесть трижды – в детстве, юности и зрелом возрасте. Читая заново, познаешь скрытые уголки мыслей автора.

Она взглянула в глаза Загорской, та почему-то смутилась и отвела взгляд.

– Да, я согласна с вами, Виктория Николаевна…

– Зовите меня просто Вика, – перебила она Загорскую.

– А меня Марина, – в ответ улыбнулась Загорская, она не любила, когда ее называли Машей, – муж говорил, что вы свободно владеете английским, лучше его профессоров.

– Нет, Марина, это не совсем так. Да, я говорю без акцента, но совсем не знаю этой страны, ее обычаев, нравов. Поэтому и решила подучиться, узнать побольше о странах, о народах.

У меня маленькая биография – школа, замужество, сейчас поступила в ВУЗ. Больше и сказать нечего. Марина, расскажите немного о себе, – попросила Вика.

Она передала ей чашечку минералки, предложенную стюардессой, взяла себе и, попивая, ждала ответа.

– Я преподавала французский в МГИМО, там и познакомилась с мужем. Врачи запретили мне рожать из-за сердца, хотя еще год назад чувствовала себя нормально, потом что-то не заладилось…

Она разволновалась и закашлялась, немного успокоившись, продолжала:

– Это сердечный кашель – кровь застаивается в легких… а хочется еще пожить…

– Простите меня, пожалуйста, Марина, я совсем не хотела волновать вас, – она взяла ее за руку, – немного осталось, самолет, кажется, пошел на снижение. Завтра, нет – сегодня вы уже забудете о болезни, вспоминая, как о дурном сне. И рожайте себе детей на здоровье. Может 45 и поздновато для первого ребенка, но Николай Петрович поможет вам – прилетите к нам рожать и родите, как в 20 лет без всяких проблем. А вы были во Франции, Марина? – сменила тему Вика.

Загорская кивнула и потянулась к сумочке.

– Надо выпить таблетку, врач обязательно просил выпить перед посадкой. Я звонила ему, спрашивала – смогу ли перенести полет и поняла, что он не уверен. Но решилась, надоело быть больной – любой исход был бы лучше для меня…

Она помолчала минуту, проглотив таблетку, и снова повернулась к Вике.

– Спасибо вам, вы добрая женщина и я уверена, что доживу до посадки, а ваш муж сделает из меня человека, – Загорская улыбнулась, – а Францию надо видеть. Вы еще посмотрите ее своими глазами, какие ваши годы…

Вика вспомнила поездку матери во Францию. Она, собственно, ничего и не видела там – журналисты не дали, атаковали со всех сторон, налетая, как стервятники. После этого она стала ненавидеть их – люди без чести и совести, лгут, фальсифицируют, извращают. Чужая жизнь – копейка, будь то простой человек или принцесса. Никто не пострадал за смерть Дианы, никого не привлекли к ответственности за вранье о Чечне. В последний день матери и Николаю пришлось отсиживаться в посольстве, а как хотелось посмотреть Париж… От мыслей отвлекла Загорская.

– Вы знаете, Вика, кто впервые посоветовал мне обратиться к вашему мужу – не поверите. Наш Патриарх, Алексий II. Я, конечно, не знала, как это сделать, он сам заговорил о Николае Петровиче, как о проблеме, которую нужно решать. Вашего мужа называют Николаем Чудотворцем, и паства спрашивает о нем у служителей Бога.

Вика удивилась.

– Я думала, что так зовут его только в нашем городе.

– Нет, милая Вика, его знает вся страна, а верующие так и зовут, – она улыбнулась, – Чудотворцем. Разные люди вкладывают в это слово свое понятие – кто духовное, а кто коренное. Я даже волнуюсь немного – как буду общаться с великим чудотворцем.

– И я волнуюсь, соскучилась уже.

Они обе рассмеялись. Загорская удивлялась Вике – как она умеет легко и просто снять напряжение. И никакого высокомерия!

Самолет долго катился по бетонке и, наконец, замер, заглушая моторы.

– А вот и Коля нас встречает! – радостно воскликнула Вика.

– Где? – заволновалась Загорская, поняв о ком идет речь, закашлялась, прикрывая рот платочком, на котором выступили алые пятна.

Вика тихонько шепнула охраннику, чтобы организовал быстрый выход.

– Успокойтесь, Марина, все нормально, Николай Петрович здесь и значит с вами ничего не случиться. Пойдемте на воздух.

Вика встала с кресла, жестом позвала второго охранника, и они аккуратно приподняли Загорскую.

– Но еще не объявили выход, – с трудом попыталась протестовать она, продолжая кашлять и вытирая кровь с посиневших губ.

– Ничего, нам можно, – успокоила ее Вика.

Подошедшая стюардесса пригласила их к выходу, желая здоровья и удачи. На воздухе ей стало легче, но Загорская настолько ослабла, что боялась спускаться по трапу, в голове билась мысль: «Только бы не упасть и не умереть сейчас». Охранники осторожно сводили ее вниз, с каждым шагом силы возвращались, кровавый кашель исчез, и она первый раз вздохнула полной грудью.

На бетонке Вика представила ее мужу.

– Я рада познакомиться с великим доктором, видимо правду говорят люди, что даже ваше присутствие приносит облегчение. Думала – помру, но сейчас ничего, кровь перестала бежать и одышка исчезла.

– А у нас воздух особенный, Мария Степановна, целебный, – в ответ улыбнулся Михайлов – не объяснять же ей, что он уже подправил ее болезнь. – Приедем домой, коньячка выпьем за ваше здоровье.

– Что вы, Николай Петрович, мне нельзя – сердце, – испуганно ответила она.

Михайлов расхохотался.

– Здесь вам все можно, Марина Степановна, доверьтесь мне, – он пригласил ее в машину. – Сейчас заедем в клинику, я посмотрю вас, ну, а домой ко мне вы зайдете здоровой женщиной. Больных в доме не держим, – он снова улыбнулся.

Загорская чувствовала себя необычно – не верилось в скорое излечение, хотя она слышала, что он лечит за 10 минут любую болезнь. Слышать одно – ощущать другое. И почему-то исчезла одышка. «Куда она подевалась, полной грудью я не могла вздохнуть несколько месяцев. Неужели он действительно Чудотворец и его присутствие исцеляет!? – она взглянула – нет ли у него нимба над головой и покраснела. – Что это, совсем разум потеряла?!

Машина остановилась.

– Это моя клиника, Марина Степановна, пойдемте.

Вика поняла, что Николай хочет прооперировать ее немедленно, видимо, она действительно могла не дотянуть до утра.

Доктор ушел переодеваться, а Вика помогла Загорской раздеться, уложила ее на каталку и вкатила в операционную. Ярко горевшая бестеневая лампа, Михайлов в белоснежном халате, взволновали больную, но Николай Петрович успокоил ее.

– Не беспокойтесь, Мария Степановна, все будет о кей, – и приказал ей спать.

Вика вышла, муж никогда не разрешал присутствовать на операциях, и ждала его в приемной, приготовя, как обычно, чашечку кофе и сигарету, но, подумав, заменила кофе пивом. Он вышел через 10 минут, как и всегда.

– С трудом верится, что она смогла перенести этот полет… Ну, здравствуй, дорогая моя студенточка, – он поцеловал ее, – я переоденусь, а ты побудь с ней, она проснется при твоем появлении.

Михайлов обратил внимание, что приготовлена его традиционная послеоперационная сигарета, и чашечка кофе заменена на пиво. Он улыбнулся – как же хорошо изучила его Вика, ее внимание разлилось теплом по телу, захотелось обнять и постоять, молча минуту, прижимая крепко жену к себе.

Загорская открыла глаза, увидев операционную и Вику, 10 минут исчезли из ее памяти, и она не поняла, куда девался Михайлов, только что стоявший здесь.

– Поздравляю, Марина, Николай Петрович прооперировал вас и вы абсолютно здоровы.

– Как? – удивленно вскрикнула она, оглядывая тонкий длинный рубец под грудью, идущий в бок.

– А это и есть чудо, Мариночка, – засмеялась Вика, – все уже срослось и зажило, сердце тикает, как часики и не было никакой болезни, – она улыбнулась, – пойдемте одеваться.

Загорская медленно и осторожно, по старой привычке, встала на пол, держа руку под левой грудью – то ли все еще не веря в появившийся послеоперационный рубец, то ли придерживая сердце. Вика решила ускорить процесс адаптации, взяв ее за руки.

– Вы же здоровы, Марина, – немного укоризненно и хитровато сказала Вика, – давайте попрыгаем на радостях! Ура-а-а-а!

Вика подпрыгивала, увлекая руками Загорскую, та вначале имитировала прыжки, не отрываясь от пола, но увлеченная пылким задором забылась и запрыгала вместе с Викой, забыв о предосторожностях.

Напрыгавшись, Марина вспомнила о своем сердце, испуганно замерла, ожидая кашля и легочного кровотечения, ее рука искала боль под грудью и не находила ее. После прыжков сердце работало немного учащенно, но ровно, боли и одышка исчезли. С трудом до ее сознания доходило – она здорова и даже может прыгать без всяких последствий. Глаза наполнились слезами и потекли, губы подергивались, она с трудом сдерживала себя какое-то время, но потом, уткнувшись в грудь Вике, разревелась.

Вика какое-то время молчала, гладя ее волосы, давая вылить эмоции, потом отстранилась и с улыбкой заговорила, протягивая платочек.

– Вытрите, Николай Петрович терпеть не может слез, он их не выносит. Сейчас придет сюда, а вы не одеты, – использовала она веский аргумент.

Марина глянула на себя, стоявшую абсолютно голой, ахнула и, быстро смахнув слезы, заторопилась, пулей выскочив в предоперационную. Одевалась, иногда не попадая от спешки в рукав и моля Бога, чтобы не вошел Михайлов. Вика наблюдала за ней, улыбаясь, и делала вид, что придерживает дверь рукой, она знала – Николай ждет их в кабинете.

Загорская оделась и облегченно вздохнула – успела. Вика протянула ей зеркальце, Марина снова ахнула, увидев свои размазанные глаза, схватила сумочку, вытаскивая необходимое. Минут через пять она уже смотрелась другой женщиной – порозовевшее от спешки лицо не отдавало серостью, синева с носа исчезла и только грудь вздымалась чаще обычного от волнения.

– Ну вот, больше 40 вам не дашь и это еще только начало. Придется отдавать вас мужу под расписку – не узнает. Приедет – вы еще лет на пять помолодеете, – радовалась Вика.

Она повела Загорскую в кабинет, Марина шла, волнуясь и радуясь.

– Я же говорил, что все будет о кей, – встретил ее Михайлов, – а рубец через месяц исчезнет и вы даже доказать не сможете, что были больны когда-то.

Она обратила внимание, что он посмотрел на ее грудь, представила себя голой и покраснела. «Я бы не смогла ему отказать, – подумала она и покраснела еще больше, опустив глаза. – Как должно быть тяжело Вике – не одна я такая». Загорская подняла взгляд, намереваясь благодарить Михайлова, но он опередил ее.

– Не нужно ничего говорить, Марина Степановна, лучше позвоните мужу, он наверняка очень волнуется, ожидая от вас весточки. Мы с Викой подождем вас в приемной.

Михайловы вышли. Николай обнял Вику, прижимая крепко к себе, вдыхал ее запах, иногда целуя в шейку и ощущая рост внизу. Вика тоже почувствовала.

– Присядь, милый.

Она улыбнулась и поцеловала его в щеку, налила ему и себе пива. Рассказывала о поездке, Загорском, сдаче экзамена и впечатлениях о Москве. Вышла Загорская.

– Вы знаете, Николай Петрович, по-моему, муж не поверил про операцию, но понял, что я чувствую себя прекрасно и просил передать вам самые теплые слова благодарности. Я сама только теперь поняла по настоящему – почему люди молятся на вас, и благодарю вас от всего сердца, которое теперь и ваше.

Марина глянула на Вику и успокоилась – ее поняли правильно. Михайлов предложил пройти домой и она, выходя из клиники, успела немного осмотреть ее.

Большой холл или коридор, скорее что-то среднее, мягкие удобные кресла около журнальных и шахматных столиков. Стены отделаны необычным деревом, видимо осветленным каким-то составом. Чистота бросалась в глаза. Марина обратила внимание на стоявший диспенсер – можно заварить чай, кофе или попить прохладной воды. Кофе, чай в пакетиках, сахар и посуда – на столике рядом. Человек 40 могли ожидать своей очереди, отдыхая в креслах. Для лежачих и кто хотел уединения – отдельные палаты с телевизорами и холодильниками, мягкими уголками. И все это на несколько часов – никто из больных не оставался на ночь, уходя здоровыми и счастливыми. При входе не было обычных больничных бахил – удобные тапочки, обувь ставилась в отдельные полуоткрытые ячейки.

«Вот тебе и периферия, – подумала Загорская, – в Москве нет подобных клиник, с таким шикарным уютом». Она приостановилась у стенда – расценки шокировали ее. Стоимость сложнейших операций вместе с обследованием от 3-х до 5-ти тысяч рублей, участникам Великой отечественной, Афганской и Чеченской войн, детям, пенсионерам и инвалидам – плата 1 рубль.

– А почему 1 рубль, – спросила она.

– Бесплатно только птички поют, – ответил, улыбаясь, Михайлов, – каждый труд должен быть оплачен, Марина Степановна. Близкие и друзья тоже платят по этой таксе, поэтому не сочтите за труд, оплатите рубль в кассу, но завтра, сегодня мы отпразднуем ваше второе рождение.

Они вышли на улицу, машин не было, но вся охрана оставалась на месте, и Марине показалось, что их стало больше. «Интересно, на чем мы поедем», – подумала она, идя рядом с Викой и заметив, что они следуют в кольце охранников. «Зачем охрана, когда все готовы носить его на руках, на него молятся, его уважают. От поклонников и почитателей, бывших и будущих пациентов, – догадалась она. – Иначе никуда не пройдешь, всем захочется поблагодарить, пожать руку, поговорить или попросить о приеме».

Разве она сама в другой ситуации не постаралась бы выразить ему слова благодарности при любой встрече. Она не согласилась на операцию в Москве, хотя ее уверяли в успехе, сколько бы пришлось валяться на койке, выдерживать режим и все равно сердце бы не стало 20-летним мотором. Она улыбнулась, вспомнив, как говорила Вике о чудотворце, что каждый вкладывал в это слово свой смысл. Теперь смысл для нее один – с большой буквы – Чудотворец. Она снова улыбнулась. «Все-таки я права, у каждого свой смысл и я стала другой».

Они прошли метров 300 вдоль забора, и Загорская увидела открывающиеся ворота.

– Это наш домик, Марина, – пояснила Вика.

«Метров 100 с лишним и детская площадка во дворе, бассейн с горкой. Ничего себе усадьбочка», – подумала она, входя на территорию. Вика познакомила ее с мамой, чуть позже с прислугой и провела в ее комнату.

– Мы ждем в холле, – бросила Вика, закрывая за собой дверь.

Марина, не смотря на усталость, не хотела присесть и отдохнуть, ей было интересно в этом доме все – размеры, обстановка, радушие, с которым ее встретили. Она не хотела, чтобы ее ждали, быстро ополоснулась, нанесла несколько капель духов за уши и торопливо вышла в холл, где уже накрыли стол с холодными закусками. Михайлов налил коньяк в маленькие рюмочки.

– Как я и обещал, за ваше здоровье, Марина Степановна.

Она хотела возразить, поблагодарить доктора, но не успела, он уже опрокинул рюмку в рот, закусывал и улыбался одними глазами. Немного перекусив, Вика поинтересовалась:

– Марина, мы, наверное, отпустим маму и Колю, им завтра с утра на работу, а сами посидим немного, если вы не очень устали?

– Да, да, конечно, я и так принесла вам много хлопот, извините, – заволновалась Загорская.

Николай Петрович ничего не ответил на ее слова, покачав укоризненно головой, и попросил Вику провести, как он выразился, политбеседу с гостьей, пожелал спокойной ночи и удалился с Аллой Борисовной.

Марина чувствовала себя неловко, словно «татарка» за незваным столом, она устала от поездки, волнений, но уйти из вежливости не могла. Вика налила в рюмки коньяк, предложила выпить и закусить лимоном. «Так делает мой муж, – пояснила она, – получается совсем неплохо».

– Знаете, Вика, – начала Загорская после коньяка, – мне так неудобно, скажу честно: я прямо сгораю от стыда, все мои дипломатические познания здесь не срабатывают, и я не знаю, что делать. Как мне отблагодарить Николая Петровича, не обидев и выразив благодарность, как вести себя, я просто теряюсь?

Вика улыбнулась в ответ, ей понравилась честность и прямота Марины, вызывающая к себе расположение.

– Самое лучшее, – ответила она, – будьте раскованной, словно вы находитесь у старых и давно знакомых друзей. Вы же не станете ломать голову, как отблагодарить их за предложенную таблетку аспирина. Николай Петрович давно уже понял вашу сердечную признательность и не надо ничего выдумывать, он не любит лишних слов и благодарной суеты. И самое главное – не чувствуйте себя обязанной. Мы простые и обычные люди, ценящие, прежде всего искренность от души. Вы уже поняли, что деньги нас не интересуют, хотите отблагодарить особо – подарите ему какую-нибудь книгу, символическую безделушку или что-нибудь еще в этом роде. А можно и просто цветы, но не каждый день, – намекала Вика на Абсалямова, – лучший подарок – когда Коленька чувствует, что ему действительно благодарны от души, а потом это его работа. Мы же не изводим себя поисками способов благодарения кассира, который выдает нам зарплату, хотя многие ждут ее с не меньшим беспокойством и ожиданием.

Загорская поразилась Вике: не столько ее словам, сколько манере говорить – обыденности, уверенности и силе убеждения. Она словно рассказывала рецепт вкусного блюда, которое постоянно готовила, и оно не могло не понравиться Марине.

– Спасибо, Вика, у меня словно камень с души свалился, расскажу мужу – не поверит. Я будто родилась заново – и телесно, и душевно, навсегда запомню этот день, день второго рождения. Но, наверное, пора и отдыхать, – Загорская вопросительно взглянула на Вику.

– Пойдемте, я провожу вас.

Вика проводила Марину до спальни, пожелав друг другу спокойной ночи и приятного сна, они расстались, довольные друг другом.

Загорская приняла душ, разглядывая и трогая рукой рубец, словно не веря в его существование и не понимая, откуда он взялся. Ей еще иногда казалось, что вот-вот заломит в груди от боли, начнется одышка и засочится горлом застоявшаяся кровь. Она чувствовала, что плачет, не понимая почему, и струйки воды смывали слезы, освежая лицо.

Как хорошо двигаться и дышать свободно, не хватаясь за сердце, не принимая обрыдлых таблеток, следя за движениями без резких подъемов и нагрузок. Она вдруг резко присела и встала, присела и встала, и душ снова смывал, катившиеся по щекам слезы. Она почувствовала дрожь в ногах – мышцы не привыкли к нагрузкам.