Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 36 страниц)

Михайлов поднял палец вверх, видя, что Степанов внимательно слушает и кивает головой, продолжил:

– А попросил ее об этом некий Никифоров Петр Алексеевич, капитан милиции, старший оперуполномоченный УБЭП УВД. Он пытался сам узнать мой номер на АТС, но ему отказали в информации, он и воспользовался проституткой, знакомой с моей охраной. Проститутку вы не трогайте, а вот ментом займитесь вплотную, выверните все его дерьмо наружу. И очень прошу, Борис Алексеевич, переговори еще раз с Пустоваловым – никто не должен знать об этом, особенно коллеги по работе, не задействованные в операции, начальник управления и его заместители. Последних тоже подчеркни особо.

И еще, мы не знаем, кто был в Москве. Может сам Стоун, а может нет, скорее всего нет. Но выяснить это необходимо.

Михайлов открыл ящик стола и вынул несколько фотографий, протянул их Степанову с ксерокопией паспорта.

– Спасибо Маше, постаралась. Это фотографии Стоуна и его паспорт. Я думаю, вы сможете установить, был ли он сам в Москве. Сейчас в ЦРУ настоящая паника, Маша специально оставила след и они заметят или уже заметили проникновение в свою базу данных. След выведет их на одного хакера, которого давно разыскивает ФБР. ЦРУ знает, что скопировано электронное досье агента Джека Стоуна, они найдут досье у хакера. Если Стоун задействован в операции, а я уверен, что задействован, ЦРУ не отдаст хакера ФБРовцам, он исчезнет, погибнет при ДТП или еще какой несчастный случай… Это тоже косвенное подтверждение, проследите судьбу хакера, там в бумагах есть его данные.

Михайлов наполнил кружки пивом и отпил из своей залпом половину, закурил, пододвигая сигареты Степанову. Он знал, что тот курит другие, но вежливость обязывала.

– Вам бы в разведке работать, Николай Петрович, такую работу провернули – целому отделу на месяц работы и результат бы еще неизвестно какой был. Неужели ваша Маша может проникать в базы ЦРУ?

Михайлов улыбнулся.

– Может, дорогой генерал, может. Там, где стоят компьютеры – это ее стихия, там она, как рыба в воде и никакие коды ей не помеха. Она может видеть и слышать в радиусе километра от любого компьютера. Обычное несложное дело.

Михайлов замолчал, вновь потягивая свое пиво, и чему-то улыбался про себя. Степанову казалось, что он улыбается от его глупости и серости, именно так он ощущал себя сейчас. Но Михайлов и не думал этого делать, он вовсе не считал Степанова ни серым, ни глупым. Он улыбался оттого, что увидел детей, вышедших на утреннюю прогулку. Степанов сидел подальше от окна и не мог их видеть, но он проследил взгляд и понял, что причина находится на улице и не связана с ним. Ему стало легче и он спросил:

– А что вы ответите Стоуну завтра?

– Наверное, соглашусь. Съезжу дней на 10 через месяц, надо еще многое здесь выяснить, с больными определиться, – ответил Михайлов.

– Но как отреагирует на это ЦРУ, оно понимает, что мы не должны выпускать вас? – обеспокоился Степанов.

– Не беспокойся, Борис Алексеевич, с этим вопросом мы тоже уладим. Перед поездкой вся пресса России станет писать о ней и инициатором стану я, как бы невзначай, к слову. Вы не сможете меня удержать при таком раскладе, они же тоже не дураки. Но здесь важно другое, американцам невыгодно писать о моем приезде – вдруг я не соглашусь остаться. Тогда можно оставить силой, семья-то моя будет со мной, пресса молчит, а бывшие Советы… да мало ли чего напишут голодные русские журналисты. Общественность не «восстанет», а на уровне дипломатов можно сочинить что-нибудь – уехал из страны, сбежал лечить племя Тумбу-Юмбу от страшных болезней, не выдержал их страданий и решил помочь. В общем, сочинить любую ерунду, получше, конечно.

Поэтому Америка тоже станет писать о моем приезде, я позабочусь об этом через журналистов, вы не должны вмешиваться. У американцев не останется козырей, им остается одно – заманивать райской жизнью, большими деньгами. Они, конечно, опробуют и этот способ, но сами поймут, что шансов мало. Другой выход – выкрасть из страны кого-то из членов семьи, наилучший вариант: дети, тогда я в их руках. В худшем случае: меня попытаются убрать.

Степанов курил и пил пиво, ему не нравилась затея с поездкой. Может так все и будет, но риск велик. Соломин с Астаховым не согласятся выпустить Михайлова из страны, но он уже рассказал, как решит эту проблему, им ничего не останется, как утереть нос и следить за его передвижениями в Америке. Время не то, когда можно держать людей в страхе и повиновении, не сталинское время.

Степанов курил, пил пиво и молчал, искал способ уговорить Михайлова и не находил. Спросил невпопад и покраснел.

– Вы поедете отдыхать или выяснять, что хочет ЦРУ?

Михайлов догадывался о мыслях Степанова, ему предстоял тяжелый разговор с начальством. Заклюют, измотают нервы: не уговорил остаться, не убедил. Поэтому и смолол несуразицу.

– Планы ЦРУ – это по вашей части, Борис Алексеевич. Я, естественно, отдохну, сделаю 20 – 50 показательных операций. За деньги. Они дерут с наших граждан по 50 тысяч, я им накину десяточку за скорость и качество, но и возьму несколько неимущих, сделаю все бесплатно. Подспудно и ваш вопрос порешаю, – улыбнулся Михайлов, – куда же от вас денешься – в одной стране живем.

Ничего, Борис Алексеевич, прорветесь, начальству раньше надо было думать – не выпускать меня в Париж. Сейчас поздно, мир знает обо мне, ждет открытий на мирном медицинском поприще и я оправдаю доверие.

Последнее, что я хотел сказать – вам не надо ездить в Н-ск каждый раз при необходимости поговорить. Ваше ведомство не доверяет телефонам, но здесь особый случай. Позвоните мне, Маша сразу определит – есть прослушка или нет. Можно свободно обсуждать все вопросы, Маша не даст подслушать постороннему разговор.

Михайлов глянул в окно – дети играли на улице, Алла и Вика сидели на скамеечке и о чем-то оживленно беседовали.

Он встал, давая понять, что разговор окончен, тепло попрощался с генералом и направился к детской площадке.

Юля и Витя, увидев отца, наперегонки кинулись к нему, он присел ниже, раскинул руки и, поймав обоих, закружил юлой.

Вика радостно заворчала:

– Опять отца своими ботинками испачкали, такие большие, а все на руки норовите.

Она отряхивала платочком пыль от детских ботиночек и счастливо улыбалась. По времени уже было пора принимать водные процедуры, открытый бассейн еще стоял с водой, но в сентябре в нем уже не купались, опасаясь коварства погоды.

Дети кинулись вперед, наперегонки, кто первый прибежит в теплый бассейн.

В бассейне Вика залюбовалась атлетической фигурой мужа, его сверстники уже подкапливали к этому возрасту немного жирка, но у Николая не было его и в помине. Он объяснял это особенностями конституции и небольшими физическими упражнениями. Все пищевые добавки и другие средства от лишнего веса считал ерундой. «Если с организмом все в порядке и не требуется вмешательство эндокринолога – лишний вес необходимо оставлять на тарелке и тренажере. Все остальное – травля организма и шарлатанство», – частенько говорил Михайлов.

Он подпрыгнул и по-особому плавно вошел в воду, оставляя за собой не фонтан брызг, а бурлящую воронку. Вынырнув метров через 10, поплыл кролем, поджидая детей у другой стороны. Приученные с рождения к воде, они плавали великолепно для своего возраста и Вика с Аллой всегда прыгали в воду последними, давая себе возможность полюбоваться мужем, а потом плывущим детским дуэтом.

В рабочие дни, когда взрослые не купались днем, в бассейне оставляли полметра воды, чтобы дети могли встать на ноги, когда устанут плавать, и набирали полный вечером и в выходные дни для семейного плавания. Николай считал плавание самым гармоничным видом физической культуры, укрепляющим большую часть мышц и развивающим легкие.

Освежившись и набравшись бодрости, Алла повела детей на ранний обед, чтобы потом уложить их спать. Обычно Вика ходила с ней вместе, а Николай поднимался к себе в кабинет поработать, но сегодня, не сговариваясь, они ушли в спальню. Видимо, Вику волновала предстоящая поездка в Москву, она еще никогда не покидала своего города, тем более одна, и искала в Николае отдушину утешения.

Расслабившись в постели, Вика почувствовала себя лучше, неясная тревога исчезла и она проводила пальцами по выступающим мышечным контурам мужа, ощущая прилив нежности и теплоты. Положив голову на грудь, она задремала, и ей приснилось, что с другой стороны прикорнула чернобровая красавица афганка с голым животом и прозрачными шароварами. Немой крик застрял в горле, мешая дышать, она обхватила мужа руками, притягивая его к себе, но восточная красавица отдирала руки, выламывала пальцы и Вика проснулась в ужасном испуге. Мать держала ее за руки.

– Что с тобой, доченька, успокойся, это всего лишь сон, – понимая, что приснилось что-то страшное, утешала мать.

Вика вздохнула глубоко, выравнивая дыхание, ее руки и губы еще мелко подрагивали, но постепенно она успокоилась.

– Сон приснился, – Вика рассказала подробности, глянув на грудь мужа, всплеснула руками, – господи, что же я натворила?

На груди Николая алыми полосками выступала кровь от ее ногтей.

– Ничего, милая, ты сражалась за своего любимого и победила. Видишь – я здесь, с тобой, – улыбнулся он.

– Но, тебе же больно!?

– Нет, что ты! Я всего лишь почувствовал острее твою любовь, – снова улыбнулся он, – вот, если бы ты не сражалась за меня – было бы действительно больно. На востоке говорят, что прикосновение любимой женщины излечивает любые раны.

– Все шутишь, дорогой.

Вика провела осторожно пальчиками около ранки. И о, чудо! Она затянулась мгновенно без следа. Вика испуганно отдернула руку, такое она видела впервые. Николай с улыбкой смотрел на нее и на расширяющиеся глаза Аллы. Одно – видеть подобное в кино, другое дело – увидеть все наяву. Они знали, что Николай делает и вещи посерьезнее, но увиденное шокировало их.

– Коленька, а ты случайно не инопланетянин? – спросила Вика, все еще находясь под впечатлением увиденного.

Николай рассмеялся, он вначале хотел пошутить, например, приподнять Вику силой своей внутренней энергии и переложить на другой край постели, но отказался от этой мысли – лица любимых и так выражали удивленную озабоченность.

– Дорогие мои, в мире столько развелось экстрасенсов и биоэнергетиков, что от них уже деваться некуда. Кто-то двигает предметы взглядом, кто-то лечит, и не безуспешно, функциональные болезни и многие из них не имеют даже элементарного среднего медицинского образования. Человечество встало на путь, как ты выразилась Вика, «инопланетян», но оно еще не сделало и шага в своем развитии этого направления. А я сделал и не один шаг. Все чего-то лечат и что-то двигают, предсказывают. Я не делал этого, я начал с себя и мне помогло мое образование.

Человеком управляет нервная система и мне удалось глубже других проникнуть в ее тайны, задействовать «нерабочие» участки мозга. Мой КПД повысился вдвое и я еще глубже проник в недры головного мозга, освоил процессы, которыми управляло наше подсознание.

Ранка бы затянулась и исчезла через неделю, но зачем ждать, когда этот процесс можно ускорить. Я посылаю к ране импульс-катализатор и он убыстряет процесс заживления по схеме цепной реакции. Если заснять этот процесс на кинопленку и прокрутить в замедленном виде, можно увидеть последовательно все стадии недельного заживления раны. Изобрели же люди атомную бомбу, в основе которой лежит цепная реакция, реакция взрыва и разрушения. У меня – цепная реакция созидания и излечения. Ни разу не слышал, чтобы физиков-ядерщиков называли инопланетянами. Может, жены и называют, откуда мне знать.

Михайлов улыбнулся лукаво и спросил еще.

– Разве тебе плохо со мной, Вика? Называй меня хоть марсианином, все равно я останусь землянином.

– Ты не знаешь, мама, зачем мы завели с ним этот разговор? Считали бы его с другой планеты и жили молча. А у него на все есть ответы и объяснения, на сложнейшие вопросы – простые и понятные ответы.

– Так академик же он, Вика, – смеялась Алла, – у них, у гениальных – на все простые ответы. Может он и простой человек, но не совсем – Николай Чудотворец хоть и землянин, но на Олимп вхож. А верующие говорят, что вселился в нашего Николая святой дух Чудотворца. Так что бери выше, Вика, какой там инопланетянин – с полубогом живем!

Женщины рассмеялись, только что они были удивлены и даже может быть немного напуганы – сейчас же весело смеялись и радовались. Как быстро меняется женское настроение, но настоящая любовь неизменна. Николай очень гордился ими и уважал, ему вдруг захотелось сделать им какой-нибудь подарок – Алла и Вика никогда не тратили денег без него, не покупали себе дорогих украшений и вещей. Предпочитали одеваться просто и со вкусом, деньги не интересовали их, как средство наживы.

– Может, девочки съездим по магазинам, дети проснутся, и поедем все вместе. У Вики хорошего колечка нет, а у тебя, Алла, ожерелья или колье. Хочется что-нибудь подарить вам, не на праздник, а от души. Может, платья какие нужны, Вике будет в чем поехать в Москву.

Они смотрели на Николая, стараясь понять его резкий поворот мыслей, почему он вдруг перешел на вещизм.

– А сколько ты на нас хочешь потратить, Коленька? – спросила Вика.

– Возьму 2 миллиона…

– Не-е-ет, дорогой, – перебила его Вика, – не могу я с таким подарком в Москву ехать, да и дома не всегда носить стану. Зачем мне лишние разговоры…

Николай понял, что имела в виду Вика.

– Ладно, девочки, остаемся дома и поговорим о детях. Нет, кстати, дома мы, наверное, не останемся. Некрасиво как-то полубогу иметь некрещеных детей.

– Ой, и правда, Коленька, не подумали как-то об этом, забыли в суете, – всплеснула руками Алла, – обязательно детей окрестим. Давай, Вика, собирайся, платочек не забудь: нельзя без него в церковь.

Николай смотрел, как засобирались они, улыбнулся, вставая.

– Умными растут наши деточки, я вмешался в их генетику и у их детей это уже станет наследственным. Давайте спросим, как оценивает их знания Маша.

Экран осветился, отображая на мониторе Марию Николаевну.

– Уровень развития Юли и Вити примерно одинаков, – заговорила она, – имеются большие разрывы знаний по предметам – в математике уровень 4-ого класса, по русскому языку 1-го класса, по литературе 4-го класса, по природоведению 2-го класса и так далее. К концу сентября знания выровняются и станут на уровне 4-го класса, если Николай Петрович разрешит нам писать.

Он кивнул и Маша продолжила.

– К Новому Году закончим 5 класс, в мае – 7 классов, к трем годам – среднюю школу. Можно быстрее, но Николай Петрович не разрешает.

Михайлов не стал обсуждать с Машей этот вопрос.

– Ты вот что, Машенька, обучи их американскому языку, чтобы говорили, как полагается, через месяц. Если считаешь, что школьная нагрузка низкая – включи в программу 10 иностранных языков. Какие у них наклонности?

– Юля больше гуманитарий, ей лучше идти по вашим стопам, Виктор одинаков в точных и гуманитарных науках. Что развить?

– Экономика, биология, юриспруденция, политика. Спасибо, Маша.

Алла поняла, что Михайлов хочет сделать из Юли доктора, а из Вити политического деятеля, догадалась об этом и Вика. Они молча собирались, обдумывая услышанное по-своему, но в основном их мысли сходились, главное – никто не был против намеченного пути.

А Михайлов думал совсем о другом, он представлял, как дети закончат ВУЗ. Он поработает с ними еще годик – два и можно купить виллу на Багамах или Канарах, или еще где-нибудь в теплом и солнечном месте. Ездить отдыхать туда с Аллой и Викой и вообще посмотреть мир, прокатиться по Европе, побывать на других континентах. Пока мечты…

* * *

«Тушка», набирая скорость и ревя турбинами, взмыла в воздух, уши заложило, и Вика бросила в рот резинку, предложенную охранниками. У стюардессы она отказалась взять конфетки и напитки, стала жевать резинку, в ушах как будто щелкнуло, тембр рева моторов изменился, и она почувствовала себя лучше, рассматривая в иллюминатор удалявшуюся землю и отодвигающийся все дальше горизонт. Самолет окутала белая пелена, облака проносились мимо, иногда пугая непривычного человека резкой сменой клочьев, но скоро самолет поднялся выше, и открылась картина перевернутого неба. Вика смотрела в иллюминатор, не отрываясь, на проплывающие внизу облака, ощущала непривычный и специфический запах самолета, но вскоре, устроившись удобнее в кресле, оглядела соседних пассажиров полупустого салона бизнес класса. В основном новые русские, смесь богатого невежества и немного интеллигенции. Вике захотелось пить, и она нажала кнопку вызова стюардессы, попросила ананасового сока, выпила и задремала.

Степанов летел этим же рейсом, но в аэропорту не подходил к ней и сейчас находился в другом конце салона, уничтожая маленькими глотками минеральную воду.

По прибытии он пригласил Вику во встречавшую его машину, усмехнулся про себя от настороженного взгляда охранников, нащупавших наметанным взглядом оружие у водителя, и приказал ехать к университету международных отношений.

Вика разглядывала Москву, слушая пояснения Степанова, но в мыслях была в ВУЗе. Как примет ее ректор, как пройдут экзамены, придется сдавать одной – там не увильнешь от ответа, не подсмотришь в шпаргалке. Она и не брала шпаргалок, язык знала в совершенстве, но все равно беспокоилась.

– Виктория Николаевна, пока вы общаетесь с ректором, машина отвезет меня и вернется за вами, она в вашем распоряжении. Вот мой сотовый, если потребуется.

Вика благодарно кивнула головой и взяла визитку. Машина остановилась, и Степанов объяснил, как пройти к ректору. Она поднялась с охранниками в приемную, представилась, сразу ставшей вежливой секретарше, и прошла в кабинет.

Ректор принял ее очень тепло, предложил кофе, расспрашивая, как долетела, как чувствует себя Михайлов, над чем работает. Сожалел, что незнаком лично.

Пока Альберт Иванович Загорский уважительно говорил о ее муже, Вика осматривала кабинет, невольно сравнивая его с кабинетом Николая. Больший по размерам, он казался слишком официальным и неуютным, наверное, из-за мебели и длинного стола, стоявшего чуть в стороне.

Альберт Иванович, седой 60-летний мужчина с начинающим появляться животиком, но, вероятно, следивший за своим весом, продолжал расточать комплименты. Его масленые глазки бегали по ее лицу и фигуре и поэтому казались противными, но Вика умела управлять собой, и расточала ни к чему не обязывающие улыбки.

Она пригласила Загорского побывать в Н-ске, осмотреть клинику Михайлова и отдохнуть. «Непременно приезжайте с супругой, – говорила она, – ни на каком курорте вы не наберете столько сил и энергии, как у нас дома».

Закончив обмен любезностями, Загорский попросил у нее аттестат.

– О-о! Вы окончили школу с отличием, прекрасно, прекрасно! Но все-таки некоторые формальности необходимо соблюсти.

Он говорил о сдаче профильного экзамена по иностранному языку, намекая, что можно перевести тесты с английского и в его кабинете. Тон и манера поведения казались странными, и Вика догадалась, что он не может, стесняется заговорить о какой-то болезни. Сам он не выглядел больным, но уж очень старался и суетился, а масленые глазки так и бегали из стороны в сторону.

«Может, больна жена, – подумала Вика, – а масленые глазки вовсе не отражают похоть. Просто такой он есть, надо вернуться к этой теме после экзамена».

– Нет, нет, Альберт Иванович, – возразила Вика, – я свободно владею тремя языками и мне не трудно сдать экзамен. Я бы хотела, если это возможно, решить все вопросы сегодня и вечером улететь домой.

– Ну вот, Виктория Николаевна, лишаете старика радости общения, а я хотел познакомить вас с супругой.

– А вы приезжайте к нам, я уверена, что вам понравится, – ответила Вика, передавая Загорскому визитку мужа.

– Я надеюсь, вы хотя бы не откажете мне в удовольствии пригласить вас на ужин к себе домой, Виктория Николаевна?

Вика поняла, что он хочет познакомить ее с супругой, а дальше бы события развились сами собой и, видимо, Загорский на это очень надеется. Ей стало жалко этого седого мужчину, стесняющегося попросить прямо, и она решилась на свою игру.

– Спасибо, Альберт Иванович, мне бы очень хотелось познакомиться с вашей женой. Скажите, она работает или домохозяйка?

Вика не ответила Загорскому ни да, ни нет, но она спросила о жене, давая себе возможность ответить на вопрос позже. Если бы он пригласил в ресторан, значит, речь пошла бы не о ней, если бы вообще пошла на эту тему. «Нет, это точно жена и она больна, а он не может сказать об этом при данных обстоятельствах – похоже на унижение или своеобразную взятку. Глупенький», – рассуждала про себя Вика.

– Год назад жена ушла с работы по состоянию здоровья, у нее больное сердце.

Вика заметила, что Загорскому с трудом дались эти слова, но ее расчет оказался верен, и она решилась на штурм.

– Альберт Иванович, помните, Ломоносов сказал, что если в одном месте убыло, то в другом столько же прибудет? Разрешите мне покомандовать сейчас, а вы покомандуйте на экзамене?

Загорский от удивления растерялся, не ожидая от разговора такого крутого виража молодой женщины, совсем девчонки. А Вика уже горела напором и не собиралась отступать.

– Я бы хотела пояснить, – не давая ему ответить, продолжала она, – я еще не закончила ваш ВУЗ и даже не поступила. И не обучена дипломатическим разговорам и всяким приемам. Но просьба, исходящая от чистого сердца иногда действеннее иносказательной белиберды. Я уже говорила, что хочу сегодня вечером улететь домой, и меня ждут в приемной два охранника, которые не пустят одну никуда. А с ними ехать к вам домой не совсем удобно, я еще и Москву хотела посмотреть, первый раз в столице. Вечером мы летим в Н-ск вместе с вашей женой и никаких возражений, настоящий мужчина не может отказать женщине в такой маленькой просьбе. Она отдохнет у нас, подлечится, а в выходные вы ее заберете, заодно с академиком познакомитесь. Дом у нас большой, много пустующих комнат, а жену свою вы не узнаете, это уж точно – встретит вас отдохнувшая, помолодевшая и пышущая здоровьем женщина. Вот и славно, Альберт Иванович, жду вас с супругой вечером в аэропорту. Вы проводите меня – где экзамен сдавать?

Загорский отпил из стакана воды. «Нет, не обеднела еще Русь дипломатами, как повернула все… Я стеснялся попросить, а вышло, что она просит. Думал, приведу домой – догадается, а она все здесь выяснила и решила, не зря ее академик выбрал. Первый раз вижу молодую женщину, которую и учить-то нечему, самому впору у нее учиться. А сколько напора и убежденности в словах, настоящая Коллонтай», – рассуждал Загорский.

– Если бы наши обученные политики обладали вашим даром убеждения, Россия бы поднялась на качественно новый уровень дипломатии, – ответил Загорский.

Он еще долго нахваливал Вику, потом уточнил номер рейса на Н-ск и повел ее на кафедру английского языка.

Пока Михайлова сдавала экзамен, а сдавала она его долго, Загорский сидел рядом и наблюдал, иногда усмехаясь, что эта девочка поразила не его одного. Профессорша пробовала с ней говорить на английском, немецком и французском и везде потерпела фиаско – девочка говорила лучше. Она пригласила поговорить с ней коренную англичанку, преподавательницу ее кафедры – та не могла поверить, что Вика не англичанка и никогда не была в Англии.

– Что ж, Альберт Иванович, даже не знаю, что и сказать, – начала профессорша, – с оценкой здесь все понятно. Но не верю я ей, не может девочка, не общаясь с англичанами, так выучить язык.

– А вы верьте, Зинаида Андреевна, – ответил он профессорше, – это же Михайлова, – и на недоуменный взгляд добавил, – жена академика Михайлова. Это у них, наверное, семейное.

Вика покраснела под любопытными взглядами, но ректор пришел ей на помощь, уводя для подписания контракта.

Профессорша, конечно, сразу поняла, что абитуриентка необычная: время экзаменов прошло, набор сделан, и Загорский никогда не водил никого за руку, будь то хоть дочь министра иностранных дел. Зная о болезни жены ректора, поняла – повезет на прием к академику. Но водил-то он ее не по этому, не в его стиле дочек или жен водить – что-то удивило его, чем-то и его она поразила. В душе остался осадок – мог бы и заранее сказать – министры меняются, а такой академик один…

* * *

Степанов, поднимаясь по лестнице, увидел шефа.

– Думал, что ты пораньше подъедешь, – протягивая руку, сказал Астахов, – директор вызвал, пойдем, можешь понадобиться.

Степанов развернулся и последовал за Астаховым.

– Жену Михайлова до МГИМО довез, машину ей оставил, поступать приехала. Вот и задержался немного.

Астахов остановился.

– Почему одну оставил, без охраны, мало ли чего случится, директор три шкуры сдерет, на ремни порежет. Что случилось, не замечал за тобой такой безответственности.

– Все нормально, Михаил Сергеевич, с охраной она приехала, натасканные ребята и машину я им дал.

Астахов успокоился и пошел дальше. В приемной попросил подождать и прошел к директору.

Степанов уселся в кресло, чувствуя себя не совсем комфортно после полета – не мешало бы принять освежающий душ. Огляделся, в приемной находился полковник с другого главка и незнакомый генерал-майор. Полковник подсел ближе.

– Наверное, по званиям будет вызывать, – от нечего делать бросил полковник, – за мной будешь, – он еще не знал, что Степанов получил очередное звание.

Борис Алексеевич догадался, что полковнику предстоит «порка», иначе бы не говорил, как любовник о погоде. Зазвонил его сотик, Степанов вздохнул, вытаскивая его из кармана.

Полковник, не скрывая, прислушивался к разговору, стараясь от бездействия сложить слова Степанова в диалог, но что сложишь из коротких фраз: да, нет, понял, хорошо. Он бросил это занятие и стал изучать трещины на ближнем плинтусе, стараясь не думать о предстоящем разговоре с директором.

– Проходите, Борис Алексеевич, вас ждут, – сказал подполковник, секретарь-референт Соломина.

«Что за день такой сегодня, – подумал про себя полковник, провожая Степанова взглядом, – пришел последний, зашел первый: и тут не угадал».

Соломин сразу показал на кресло, предупреждая жестом руки уставной доклад.

– Садись и докладывай о поездке, – приказал он.

Степанов пересказал в подробностях разговор с Михайловым в Н-ске, протянул Соломину фотографию Стоуна.

– И еще, Игорь Вениаминович, только что, когда я был в приемной, мне позвонил Михайлов. Сообщил, что телефоны Пустовалова и его группы прослушиваются по приказу Чабрецова. Я верю его информации.

Соломин задумался, потом подошел к окну, оставаясь спиной к генералам, долго смотрел в него, не меняя позы. Степанов и Астахов не решались прервать его раздумий, молча ожидая вопросов или указаний.

– Вот что, Борис Алексеевич, – Соломин повернулся к нему, – иди в кадры, пусть тебе Захаров немедленно заменит удостоверение, и вместе с ним вернешься ко мне. У него и форму возьмешь сфотографироваться, передай, что жду через полчаса.

Степанов замялся, он знал, что Захаров его только примет через полчаса.

– Что еще? – спросил Соломин.

– Не успеет за полчаса Захаров.

– А это его проблемы, – взревел всегда спокойный Соломин.

– Есть, – отрапортовал Степанов и пулей вылетел из кабинета.

Следуя к начальнику управления кадров, генерал-майору Захарову, Степанов обдумывал ситуацию. Он знал, что Соломин не делает просто так ничего, но и знал, что Захаров не примет его сразу – полчаса продержит в своей приемной. Быстрота, с которой директор приказал сменить полковничье удостоверение на генеральское – понятна. Снова предстоит командировка в Н-ск: проводить служебное расследование по факту прослушки и генеральское звание будет более уместным. Заодно Соломин, видимо, хочет проверить оперативность Захарова – уже всем надоело сидеть в его приемной, если ты не начальник главка. Конфликтовать с кадрами не хотелось, но выбора не было.

Он зашел в приемную и подошел к сидящему за столом майору.

– Доложи: генерал Степанов, по срочному делу.

Майор встал, извинившись, полковников он не удостаивал такой чести, связался с шефом и бросил обычную фразу:

– Вас примут через полчаса, товарищ генерал.

– Доложи еще раз: мое дело отложить нельзя, – настоял Степанов.

Майор снова связался с Захаровым и ответил, что помочь ничем не может, примут через полчаса.

«Ну и хрен с ним», – подумал про себя Степанов. Он вышел из приемной и спустился в буфет, взял стакан минералки и с удовольствием выпил. Потом заказал еще стакан чая и бутерброд с ветчиной, съел, покурил в курилке и, рассчитав точно время, поднялся в кадры.

– Передай Захарову, что я не могу больше ждать, а его самого ждет директор через минуту.

Степанов повернулся и вышел, представляя, как вытянется лицо Захарова. Он вошел в приемную и уже открыл дверь Соломина, как его нагнал Захаров, проскользнувший в дверь вместе с ним.

– Вызывали, Игорь Вениаминович? – спросил Захаров.

– Все сделал, что передал тебе Степанов? – спросил Соломин.

– Мне передали, что вы меня ждете, со Степановым я не виделся, – ответил он.

– Даю тебе еще полчаса, через полчаса придешь вместе с объяснением – почему продержал в приемной генерала, так и не приняв. Иди.

В приемной Захаров не стал спрашивать Степанова ни о чем и только у себя в кабинете поинтересовался, что тот должен ему передать.

– Директор просил, – начал Степанов, – чтобы вы одолжили мне на время свой китель, сфотографировали и заменили удостоверение. Через полчаса он хочет его подписать.

– Я что тебе, Степанов, фотограф? – возмутился Захаров.

Степанов пожал плечами, явно выводя из равновесия Захарова, и глянул на часы.

– Я только передал распоряжение директора, – ответил он и снова посмотрел на часы, давая понять, что время идет.

«Детский сад какой-то», – подумал он, глядя, как Захаров дает указания своим подчиненным и ищет фотографа. Все складывалось неудачно – Захаров припомнит ему свое унижение, хотя понимает, что он здесь ни при чем. В Н-ске не хотелось ссориться с местным руководством, а по-другому нельзя – незаконно установлена прослушка и если бы не Маша, Чабрецов бы уже знал, чем занимается группа Пустовалова. Двойственность в подчинении никогда не приносила хороших результатов, в этом Степанов был убежден, отсюда и появилась прослушка – кому понравиться, когда начальник не знает, чем заняты его люди.

Надев форменную рубашку и китель, Степанов уселся на стул. Фотограф чуть подправил положение головы, щелкнул аппаратом и убежал. Не сказав ни слова. Видимо, уже получил соответствующий допинг.

Оставшись вдвоем, Захаров не выдержал и спросил:

– Борис Алексеевич, объясни, что за спешка такая?