Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 36 страниц)

– Вы и так молодой, – усмехнулся Михайлов.

– Что вы? Мне говорили – в рубашке родился, а я-то знаю: это у вас руки золотые…

– Это уж точно, – поддакнула Алла Борисовна.

– Пойдемте, лейтенант, объясните толком, что случилось, – Михайлов провел его в комнату.

– Тут такая неприятная история, – начал он, – вот эта гражданочка…

– Я вам не гражданочка, – занервничала Алла Борисовна.

– Алла Борисовна, пожалуйста, пусть он расскажет, – ласково попросил Михайлов.

– Пришла она, Алла Борисовна, – начал лейтенант, – значит, в поликлинику, нашумела, накричала, обозвала врача коновалом и плюнула ему в лицо. Есть свидетели, заявление. Хулиганство…

Михайлов от души захохотал, все удивленно замолчали.

– Плюнула ему в лицо? А он, наверное, говорил, что больная неизлечима, что они сделали все возможное и невозможное и вот: благодарность, – продолжал смеяться Михайлов.

– Да-а, вот и карточка у меня… как вещественное доказательство, – похлопал лейтенант по папке.

Михайлов сразу сообразил, что Петрова старшая попала в неприятную ситуацию. Пока разберутся что к чему, поймут, что Вика абсолютно здорова – много воды утечет, испишут кучу бумаги, измотают нервы. Николай Петрович понимал желание Аллы Борисовны – плюнуть в лицо врачу. Много горя ей пришлось пережить, начиная от гибели мужа, инвалидности дочери и заканчивая, может быть, где-то и черствостью врачей.

– Теперь давай поговорим серьезно, лейтенант. Как боевые офицеры, – голос его затвердел. – Вам этот врач наверняка объяснил, что у Аллы Борисовны дочь три года назад попала в аварию. Что она может передвигаться только на костылях и то с большим трудом, – Михайлов сделал паузу и продолжил, – а если этот врач лечил ее три года не так… плохо лечил, не сумел вовремя увидеть, что кости срастаются неправильно, образуются контрактуры, сдавливающие нервы… Но нашелся другой врач и вылечил ее. Плюнули бы вы ему в лицо?

– Нет, наверное, – задумался лейтенант, – я бы морду набил!

– А ты говоришь хулиганство! – Михайлов, потом Вика и Алла Борисовна захохотали.

– Вика, покажи лейтенанту свой паспорт. Бери, бери лейтенант, читай, – еще смеялся Николай Петрович.

– Петрова Виктория Николаевна…

– А теперь сравни с медкартой. Вика, пройдись, покажи лейтенанту, что тот врач – трепло!

Вика выскочила на середину комнаты и отвесила реверанс.

– Вот тут тебе и костыли, и свидетели, и вещдоки, – снова засмеялся Михайлов, – как, лейтенант, можно плюнуть такому срачу в лицо?

– А я ему поверил, гаду, заявление взял, сюда пришел для очистки совести, Алла Борисовна настояла, не верил я ей, простите, Алла Борисовна.

Видно было, что внутри у него все кипит: попадись ему сейчас под руку тот врач – точно врезал бы ему по морде!

– Чего уж там, работа у вас такая, – сгладила напряжение Алла Борисовна.

Отходчивый и отзывчивый человек по натуре, она уже не обижалась ни на врача, ни на милиционеров, под «конвоем» которых была доставлена домой. При виде любимой дочери, здоровой и счастливой, при виде Николая Петровича, ставшего самым желанным человеком в доме, она не могла даже думать о чем-то плохом, ей еще все не верилось в выздоровление – слишком быстрое и успешное и состояние радостной эйфории не покидало ее. Раздался звонок, Михайлов глянул на часы – три.

– Извини, лейтенант, гости у нас, надеюсь, с заявлением ты все уладишь?

– Он у меня это заявление в сухую сожрет, сволочь!

– Ну, ну, не надо так строго, – усмехаясь, проводил милиционеров Михайлов, одновременно встречая и здороваясь с Любовь Ивановной и ее сыном.

Петрова сразу же потащила сестру на кухню, ей надо пошептаться, рассказать, что произошло, понял Михайлов. «Тогда я займусь мальчиком».

– Как тебя зовут, малыш?

– Витя, – испуганно ответил он.

– А меня дядя Коля, наверное, врачи замучили, боишься их?

– Уже не боюсь, надоело все, – по-взрослому ответил Виктор, – мама сказала, что вы хороший, у нее все хорошие, но вы лучший и у меня есть шанс…

Михайлов поразился зрелым рассуждением этого девятилетнего мальчика. «Или от природы такой, или, скорее всего, его взрослила болезнь, сколько же ему пришлось выстрадать бедному», – думал он.

– Давай, Витек, разденемся, и я посмотрю тебя.

Он помог ему раздеться и положил на диван.

– Спать, – приказал Михайлов и начал осматривать больного.

«В чем только душонка держится, – разглядывая исхудавшее тело, думал он. – А эта синева под глазами, настоящий дистрофик».

Михайлов начал работать с костным мозгом, он запрограммировал первопричинные, злокачественные клетки на самоуничтожение и, когда они погибли, стал регенерировать здоровые, как бы заполняя пустоты. Костный мозг уже продуцировал нормальные, здоровые клетки крови. Наконец, он закончил и сказал:

– Я рад за тебя, мальчик, проснись!

Виктор открыл глаза.

– Одевайся, маленький, теперь ты будешь совсем здоровым.

– Совсем, совсем?

– Совсем, совсем.

– И мне не надо завтра ехать в больницу на переливание?

– Не надо. Тебе, дорогой, не нужно больше переливание крови, ни какие таблетки и уколы. Ты здоров, Витек, я тебя вылечил, пока ты спал.

– Ура-а-а! – закричал мальчик, обняв дядю Колю за шею, прижался к нему всем своим хиленьким тельцем.

В комнату на крик сразу же прибежали все Алла Борисовна, Любовь Ивановна и Вика.

– Мама, мама, дядя Коля сказал, что нам завтра не надо ехать в больницу, ложиться на переливание, дядя Коля сказал, что я здоровый!

– Конечно, здоровый, – он согнул Витину руку в локте и потрогал бицепс, – вон какой богатырь! Были бы кости, мясо нарастет.

Все ждали объяснений, Любовь Ивановна умоляющими глазами смотрела на Николая Петровича, губы ее начали подрагивать.

– Одна просьба, – начал Михайлов, – без слез и женского рева. Договорились? – посмотрел он в сторону Любовь Ивановны.

Она кивнула.

– Я уничтожил злокачественные, так называемые юные клетки крови. Костный мозг у него сейчас работает в норме, пересадка не нужна. И вообще никаких лекарств и таблеток. Фрукты, витамины, полноценное питание – это все, что ему сейчас необходимо. Кроме, как недостатком веса, ваш мальчик ничем не страдает. Он абсолютно здоров!

Любовь Ивановна упала на грудь сестре и зарыдала.

– Мама, ты же говорила, что врачей нужно слушаться, а сама плачешь.

Она обняла сына, смахивая все еще бежавшие слезы.

– Правильно, Витенька, правильно, я больше не буду, – и виновато посмотрела на Николая Петровича.

– Я пойду на кухню, покурю…

Женщины остались с мальчиком, обсуждая выздоровление, радовались. Ни у кого не зародилось и капли сомнения, что Виктор не здоров. Чудотворное излечение Вики служило ярким примером. Сколько пережито горя, сколько страданий перенесли сестры и дети, сколько исхожено дорог по врачам и больницам в безнадежных поисках и надеждах. Только русским матерям под силу перенести такую тяжесть страданий, только они готовы отдать за своих любимых сыновей и дочерей все, включая жизнь.

Вскоре все собрались на кухне, Вика спросила:

– Николай Петрович, вы волшебник?

Михайлов засмеялся.

– Я не волшебник, я только учусь, – подражая голосу юного героя «Золушки», ответил Михайлов и, улыбаясь, продолжил: – Я владею определенными методиками, которыми не владеет никто.

– Но, вы должны быть знаменитым!

– Надеюсь на это. Открыл я эти методики и стал использовать совсем недавно. Это результат кропотливого, упорного труда.

Михайлову стало немного стыдно, но он не мог ответить по-другому, его бы просто не поняли. Он задумался, почему он стал способным лечить такие болезни быстро и эффективно. В голову возвращалась сверлящая боль, пришлось прогнать вопросы и еще раз убедиться, что боль приходит с ними, словно кто-то не хотел, что бы нашелся ответ.

– Николай Петрович, помните: я вчера говорила о пятидесяти тысячах – мы собрали двадцать, я вам завтра занесу их или лучше съезжу за ними прямо сейчас.

– Любовь Ивановна, я вылечил вашего сына не за деньги, но помочь вы мне можете.

– Каким образом? Я сделаю все, что в моих силах и, пожалуйста, зовите меня по имени, я младше вас и стольким вам обязана, – она посмотрела на Аллу Борисовну.

– Да, да, и меня тоже.

– Хорошо, милые мои девочки, а помочь мне просто. Вы, Люба, сходите с Виктором к своему лечащему врачу, скажите ему, что некий доктор Михайлов вылечил вашего сына. Он, конечно, не поверит, этот вид лейкоза на данном этапе считается неизлечимым. Они сделают анализы и убедятся, что ребенок здоров, убедитесь в этом и вы.

– Что вы, Николай Петрович, я и так в этом не сомневаюсь, – она посмотрела на Вику.

– Понимаете, Люба, я должен объяснить вам, всем – зачем мне это необходимо. Мне 45 лет, я кадровый офицер и в этом году вышел в запас, то есть сейчас я на пенсии и нигде не работаю. Здесь мне необходима своя, частная клиника, что бы лечить людей, да и самому как-то жить. Что бы мне разрешили это, я должен показать свое умение, профессиональное мастерство, и вы мне в этом с Аллой поможете. Правда?

– Значит, мы должны разафишировать излечение Вики и Виктора, выявить потенциальных клиентов и свести с вами. Я правильно поняла? – спросила Алла.

Михайлов удивился умению Петровой схватывать все на лету, в нескольких словах она выразила все его трудовые планы.

– Абсолютно правильно! В доверительной, частной беседе друзья и знакомые больше доверяют тем врачам, у которых есть реклама. Рекомендации конкретного излечения, особенно, если об этом говорят друзья, коллеги по работе, а не телевизионщики или газетчики, пускающие из-за денег любое дерьмо в эфир.

Люба, Алла и Вика заулыбались.

– Естественно, мы сошлемся на случай с Виктором и Викой, но что еще, Николай Петрович, вы можете лечить? – спросила Люба.

– Все, девочки, все! – и, видя удивленные глаза женщин, пояснил: – Я могу лечить, нет, правильнее сказать: излечить любой рак, в любой его стадии развития, переломы, причем больной сразу же уйдет на своих ногах – кости срастутся почти мгновенно, сердечно-сосудистые заболевания, хирургические болезни… Лю-бы-е заболевания, – протянул он.

– Вы гений! – прошептала Алла, не сомневаясь в его словах, – и вам еще что-то нужно доказывать? Лучше бы профессора доказывали свое умение лечить, – она посмотрела на Вику.

На лицах Аллы, Любы и Вики застыло выражение испуганного восхищения, благоговейного восторга.

Михайлов понимал, что без разъяснений не обойтись, нельзя оставлять вопрос открытым – иначе его начнут считать полубогом, пришельцем или кем-нибудь еще. Неизвестное всегда не только звало, манило и восхищало, но и пугало. И сейчас очень важно упростить ситуацию.

– Представьте себе, перенеситесь на тысячу лет назад, – Михайлов чуть отступил от них и повел руками. – Поле. Идет битва, слышен звон щитов и мечей, победные крики и стоны. И вот на пригорке, в легких сумерках, появляется современный человек с автоматом. Дает очередь по захватчикам, пламя с грохотом вырывается из ствола его автомата, невидимые пули косят людей сквозь щиты и доспехи. Затем через мегафон громовым голосом, разносящимся по долине, обращается он к воинам с призывом о мире и согласии. В глазах воинов он будет подобен громовержцу Зевсу, и падут они ниц перед ним.

Но будет ли он для вас, уважаемые дамы, Зевсом? Нет, не будет. Вы хорошо знаете, что такое порох, автомат, мегафон, а для тех воинов еще не настало время изобретения огнестрельного оружия, громкоговорящей связи, они не поймут объяснений. И поэтому будет это для них чудом и волшебством, божественным явлением, а может и дьявольским.

Автомат и мегафон – сейчас это просто, как просто и то, что делаю я. Еще не настало время, я немного опередил его, может всего на десяток лет или больше. Поверьте, в моей методике лечения нет ничего сверхъестественного, необычного и я обязательно поделюсь ею с коллегами. Но делать это нужно не сейчас и не здесь. В этой ситуации необходимо идти от результата к научному обоснованию, а не наоборот, мое открытие не будет тайной для человечества, придет время и на международной научной конференции зазвучит мое имя, имя нашей Родины – России!

Но вначале мне нужно получить свою клинику, заработать имя, иначе, как вы сами понимаете, меня и слушать никто не будет.

Михайлов вытащил сигарету, подкурил и жадно затянулся, выпуская клубы дыма в сторону от женщин.

– Здесь, Николай Петрович, вы не правы, мы не только слушаем, но и абсолютно верим вам, – возразила Люба.

Михайлов усмехнулся, «наивный человек, не о тебе речь». Он еще раз затянулся дымом и затушил сигарету, не желая, видимо, более задымлять и так небольшую кухню.

– Нет, Люба, я понимаю – народ и даже пресса меня поймут и поддержат, и это много, но не достаточно. Ученые мужи и различного рода администраторы вначале захотят понять сами сущность открытия и большинство из них, не понимая происходящего, постарается решать судьбу этого открытия. Они будут биться за политический и наличный капитал, зарабатывая авторитет и деньги. Я, как личность, им безразличен и буду только мешаться, путаться, так сказать, под ногами.

Поэтому я прошу вас, все, что вы сегодня услышали – должно остаться тайной, ни о каком открытии в настоящее время не может быть и речи. У вас есть знакомый врач, который лечит людей быстро и хорошо, а как – вы не знаете. И вы действительно не знаете, просто в разговорах не нужно употреблять такие слова, как открытие, новая методика…

– Оказывается, все так запутано и не запутано. Не первый раз пронырливые посредственности пользуются талантом великих… Мы, Николай Петрович, сделаем все, что вы скажите и не дадим, по мере своих сил, украсть ваш труд. Рассчитывайте на нас.

– Спасибо, Алла, за теплые слова и еще я хотел попросить вас – нельзя ли пока мне попринимать больных в вашей квартире, тем более это будут ваши знакомые?

Михайлов слегка покраснел – не привык к высоким похвалам, да и не любил этого в отличие от большинства.

– И вы еще спрашиваете? – всплеснула она руками, – в любое время.

Алла заметила его смущение и обрадовалась. «Гений, но ничто человеческое ему не чуждо», – подумалось ей.

– Спасибо, спасибо вам, милые женщины!

– Господи, мир точно перевернулся – это мы должны благодарить вас, наш дорогой и любимый доктор!

На этот раз покраснела Алла.

* * *

Проводив посетителя, Иван Петрович Лаптев задумался, с таким случаем он сталкивался впервые, да и наверняка не только он. Лаптев старался не отставать от практической медицины – был в курсе отечественных и мировых открытий, новых разработок и методов лечения. Насколько это возможно не практикующему врачу – организатору.

«Если бы я упустил что-то, мои сотрудники всегда напомнят, ознакомят, введут в курс дела, если бы действительно существовал такой способ лечения – о нем бы знали. Это же настоящий переворот, скачок науки! Да и какой способ»? – рассуждал он. Но в голове прочно засела и свербела брошенная кем-то из начальников отделов фраза о чудотворном излечении мальчика.

Ему, как руководителю комитета здравоохранения, нельзя принимать поспешных решений, мало ли чего наплел там этот Михайлов. А может, не наплел?.. Надо разобраться.

– Вера, соедини меня с главным гематологом, – поудобнее устроившись в кресле, попросил он секретаршу.

– Соединяю…

– Здравствуйте, Иван Петрович, как здоровье?

– Здравствуй, Иван Львович, на здоровье пока не жалуюсь, ты мне лучше скажи, что там у вас за случай с мальчиком?

– Вот сороки, уже растрепали… Есть такой случай, Иван Петрович.

– А почему я узнаю о нем не от вас? Это что – обычный случай? – начал раздражаться Лаптев.

– В том то и дело, что не обычный – хотелось разобраться, сделать анализы.

– Сделали?

– Анализы сделали, но…

– Приезжай, – перебил его Лаптев и положил трубку. – Верочка, организуй, пожалуйста, чайку, – добавил он по селектору.

Лаптев занервничал: «Черт те что творится, приходит какой-то псих с предложениями, мальчик неизвестно как излечивается… Бардак, надо бы построже. А может не псих – сколько безвестных талантов сгубили «серые» профессора… Уж он-то знает… Но здесь – ни с того ни с сего», – размышлял про себя он.

Попив чаю, Иван Петрович успокоился. «Сейчас можно немного расслабиться – новый губернатор дал конкретно понять, что руководитель здравоохранения его устраивает, но ухо надо держать востро. Может быть, поменять зама на главного врача горбольницы: губернатор явно к ней неровно дышит. Нет, этого делать нельзя, а то и я через годик вылечу, лучше держать ее на расстоянии, выказывая уважение и почаще поощряя, а потом поручить верным людям, что бы «подстроили ей козу», и наказать помягче»… Он тихо и нервно засмеялся.

Школу интриг он проходил еще в партии, четко знал, кому поклониться и где рявкнуть, выжил в перестроечном периоде и прочно сидел в демократии.

Конечно, он был за демократию, но тайно, для себя, придавал этому слову философское значение. Верил он только законом природы или в то, что «если не ты, то тебя».

Лаптев уже более 20-ти лет руководил здравоохранением области, знал все подводные течения и камни, старался не участвовать, по мере возможностей, в аппаратных играх, но потенциальных претендентов на свое кресло выявлял и устранял заранее. Делал он это так тонко и умело, что никто не мог догадаться о его кознях и считался в администрации области незаменимым человеком.

Для простого народа жизнь не стала лучшей, а забот и хлопот прибавилось. Старые люди, пенсионеры – нищают, у молодых нет уверенности в завтрашнем дне.

Произошла переоценка ценностей – если раньше власть и деньги принадлежали партии, то сейчас это принадлежит примерно такому же количеству людей, называемых себя демократами. Секретарь обкома зовется губернатором, генсек – Президентом, но сейчас это выборные должности. Пусть попробуют какой-нибудь Ваня от станка или Маша-доярка баллотироваться хотя бы в губернаторы. Шиш с маслом… Баллотироваться-то они, конечно, могут, в этом и есть прелесть демократии, но вот пройти, выиграть выборы – это уж, извините, никогда! Не пустят их в калашный ряд со свиным рылом.

Обнищал народ – зато олигархов стало больше за их счет, мафия разгулялась, воровать стало проще. Много украл – значит, не посадят. Знал Лаптев и то, что многие думали так же, но мысли вслух никогда не высказывал.

«Эх, жизнь моя жестянка», – ностальгически вздохнул Лаптев и вздрогнул – в дверь постучали.

– Можно, Иван Петрович?

– Заходи, Иван Львович, присаживайся. Что там у нас за мальчик-спальчик?

– Я на всякий случай его историю болезни захватил, – начал Иван Львович и, не видя никакой реакции шефа, продолжил: – Шевелев Витя, девять лет, страдает неизлечимой формой лейкоза, вот, Иван Петрович, можете убедиться сами, – протянул он историю болезни, но Лаптев не отреагировал. – Наблюдается у нас длительный срок, состояние ребенка, особенно в последнее время, ухудшилось. Мы посоветовали маме сделать Вите пересадку костного мозга, лучше всего в Германии, но, на мой взгляд, это ничего не изменит – пока найдут донора, деньги, а мальчик погибает на глазах.

– Зачем тогда советовал?

– Что-то же надо говорить, нельзя убивать последнюю надежду, свои силы мы исчерпали. Этот вид лейкоза не лечится ни у нас, ни в Европе, ни в Америке.

– И что дальше?

– А дальше, неделю назад, приходит мать с мальчиком и заявляет, что он здоров, что какой-то Михайлов его вылечил. Мы, конечно, не поверили, но на всякий случай мальчика полностью обследовали.

– И что?

– Здоров, абсолютно здоров!

– И что?

– Ну, я же говорю – здоров!

– А ты мне лучше не говори, ты мне лучше объясни, господин главный гематолог, каким образом этот мальчик вылечился и кто такой этот Михайлов, черт бы его побрал? – Начал раздражаться Лаптев.

– Я не знаю, Иван Петрович, вы же сами хорошо знаете, что эта болезнь не излечима.

– Что ты заладил – неизлечима да здоров? Тебя поставили перед фактом, кто у нас главный гематолог области: я или ты? Если мальчик здоров – значит, болезнь излечима, есть способы лечения. Какие меры ты принял?

– Какие меры тут примешь…

– Ты узнавал о новых методах, открытиях, кто такой Михайлов, я у тебя спрашиваю, ты с ним встречался? – уже начал кричать Лаптев, что водилось за ним крайне редко.

– Нового в лечении таких лейкозов нет, по крайней мере – что бы вылечить больного, я узнавал, созванивался с институтом гематологии, объяснил ситуацию. Мне посоветовали полечиться самому, – он саркастически усмехнулся, – кто такой Михайлов: я не знаю.

Иван Львович нервничал, в институте гематологии с ним разговаривать не стали, не поверили. Но факт имеет место, в Европе и Америке таких не лечат – помогают, продлевают жизнь, но не излечивают, он узнавал. Один случай – это еще ничто, но он не мог найти самого Михайлова, его постоянно нет дома, он бы вытряс из него всю информацию.

– Надо было узнать, черт подери, – продолжал Лаптев, – встретиться, у тебя неделя была, у тебя неизлечимого излечивают, а ты сидишь здесь, сопли жуешь!

– Вы выражения подбирайте, Иван Петрович…

– Какие еще к черту выражения! А если сейчас пресса статейку тиснет, разговоры пойдут и идут уже – не от тебя первого слышу. Что я губернатору скажу, министру? Что у меня главный гематолог сопли жует, у психиатра лечится, работать не хочет, что мне самому приходится встречаться с этим Михайловым. Да, да, не удивляйся, я уже с ним встретился… Выражения ему, видишь ли, не нравятся, работать батенька надо, тогда и выражений не будет, – продолжал сердиться Лаптев.

– И что Михайлов?

Иван Львович понял, что сейчас лучше не перечить. «Говно лучше не ворошить – иначе задохнешься», – так он считал. Многие из практиков не любили председателя облздрава – лез он частенько в дела чисто лечебные, давал указания, хотя на санфаке и не готовят лечебников. «Сидел бы где-нибудь в санэпидстанции, давал указания ЖЭКам по помойкам», – подумал он, гася закипавшую ярость.

– Это я у тебя, голубчик, должен спросить, что Михайлов? – опять возмутился Лаптев.

– А может у этого мальчика брат есть… близнец, тогда все объяснимо, – решил сыграть простачка Иван Львович. Обида туманила ум, и он понимал, что ляпнул несуразное.

– Может, и есть, может, его тоже Витей зовут… Это ты мне должен сказать. Все! Иди отсюда, слышать тебя больше не хочу, – взорвался Лаптев.

Некомпетентность главного гематолога, конечно, его возмущала, но главное было чувство не уходящего беспокойства, внутренней тревоги, словно в мозге мигала красная лампочка – ALERT, ALERT!

«Хорошо, что попросил Михайлова прийти завтра, нужно повнимательнее к нему присмотреться, расспросить подробнее, может предложить подходящую должность», – рассуждал про себя Лаптев.

* * *

Михайлов поудобнее устроился в кресле и приготовился слушать, он так и не понял вчера – одобряет ли его идею Лаптев или нет. Но одно он понял наверняка – про мальчика Лаптев знает, значит, будет проверять, наводить справки. Пусть наводит. Интересно, какое решение он примет, логически – отказать не посмеет, не решится. Или согласится, или будет наводить тень на плетень, тянуть резину. «Можно сопротивляться вторжению армий, вторжению идей сопротивляться невозможно». Читал ли В. Гюго Лаптев?

Иван Петрович сел напротив, попросил секретаршу принести чай и ни с кем его не соединять.

«Принимает уже лучше, значит, заинтересовался», – подумал Михайлов.

– Пейте чай, Николай Петрович, – Лаптев выдержал паузу, – я восхищаюсь вами, еще никто, насколько мне известно, не лечил таких лейкозов! Как вам удалось добиться таких поразительных результатов? Где, когда, каким способом? Невероятно!

«Что ж, – подумал Михайлов, – его интерес понятен, уже наверняка проштудировал историю болезни мальчика, встретился с гематологами, но ответа не получил. Иначе бы не принимал так. А как бы поступил я? Скорее всего, предложил бы поработать в гематологии, место бы, естественно, нашел. Чужая душа – потемки, поэтому сейчас наверняка состоится прощупывающий разговор. Но ничего – мы тоже «потемним».

– Вы же врач, Иван Петрович, а забыли понятие врачебной тайны, – засмеялся Михайлов, сводя все к шутке.

Лаптев принял его игру…

– Что вы, Николай Петрович, какая же тут может быть тайна между коллегами, – широко заулыбался Лаптев.

– Да, конечно, никакой, Иван Петрович, это наоборот вы держите от меня секреты – я так и не знаю вашего отношения к моей идее, – решился на прямой вопрос Михайлов.

– Николай Петрович, батенька, мы что – похожи на ЦРУ, какие у нас могут быть секреты? – засмеялся Лаптев.

«Вот гнида, – подумал Михайлов, – ушел от ответа, ему нужно узнать способ лечения, а потом он вежливо попросит меня прийти еще раз и еще… Дудки, господин Лаптев».

– Это хорошо, Иван Петрович, без секретов и жить проще, что вы мне ответите? – улыбнулся Михайлов, снова спрашивая в лоб.

«Ни черта я тебе не отвечу, пока не узнаю, как ты вылечил мальчика, тоже мне – игрок нашелся. Не таких обламывали. – Лаптев начал сердиться. – Спокойно, надо успокоиться, сердиться – не в мою пользу».

– Ох, и хитрец вы, извините Николай Петрович, сразу берете быка за рога, а сами ничего так и не сказали. Вы пейте чай-то, пейте.

«Что ж, господин Лаптев, поиграем в звездный час, посмотрим, кто больше слов составит».

– Что вы, Иван Петрович, – засмеялся Михайлов, – я только и делаю, что говорю, вы же сами подметили – чай даже не пью, – взял он кружку.

«Ничего, братец кролик, просто так тебе меня не взять, есть еще порох в пороховницах». Лаптев приосанился.

– Вы простите меня батенька, Николай Петрович, старый стал, прослушал про мальчика, уважьте старика матерью ученья, – в свою очередь засмеялся Лаптев.

«Я бы тебя уважил другой матерью»…

– Почтенный Иван Петрович, с удовольствием повторю, вы же сами хотели говорить без секретов, а напустили столько тумана, я же вам не электорат…

«Это уже оскорбление, – подумал Лаптев, – может выгнать его к чертовой матери и все дела? А вдруг у него это излечение не случайное – вон как нагло себя ведет, даже предвыборную компанию сюда приплел. И собственно чего он просит – помочь с решением вопроса о создании частной клиники. Он и без мальчика может просить, документы у него в порядке, законом не запрещено. Нет, надо подождать, проглотить обиду, а отыграться я всегда успею и с лихвой». Лаптев встал.

– Всегда приятно поговорить с умным человеком, заходите, не стесняйтесь…

– И мне приятно, Иван Петрович, я думаю, мы обязательно еще увидимся, всего доброго.

– До свидания.

«Вот, вот, – подумал про себя Михайлов, – до свидания».

Оставшись один, Лаптев обдумывал разговор, старался анализировать беспристрастно. По сути, он его проиграл, по большому счету, может быть, свел вничью. Такого с ним никогда не случалось. «Не прост этот Михайлов, ох, не прост. Надо действовать наступательно».

Их разговор походил, скорее всего, на сценку юмора.

– Верочка, соедини меня с начальником УВД.

– Соединяю, Иван Петрович.

– Здравствуй, Кирилл Сергеевич, как у вас дела, область еще не украли? – засмеялся Лаптев.

– Есть еще на карте такое название, день добрый, Иван Петрович, а люди не вымерли? – в свою очередь засмеялся он.

– Вроде ледникового периода не намечалось, но разговорчик есть.

– Приезжай, поговорим.

– Добро, еду.

Лаптев особо не дружил с генералом, были они приятели, общались, как руководители одного ранга, помогали по мелочам друг другу. Сейчас Лаптев нуждался в помощи, совете, подсказке, поехал узнать мнение со стороны.

Усевшись и попивая кофе, начал:

– Понимаешь, Кирилл Сергеевич, какая штука получается, появился у нас в городе некий Михайлов Николай Петрович, врач, полковник запаса, сейчас на пенсии, молодой, сукин сын, 45 лет, завидую… Но, к делу, приходит он ко мне и просит помочь методически и материально в создании частной клиники, например, на основе ООО. Материально просит помочь и город, и область в виде долгосрочного кредита. Администрация строит или сдает в аренду здание, соответствующее условиям стационара, а он там лечит больных, причем не обычных, а не излечимых. В доказательство приводит случай излечения одного мальчика от рака крови, которого мы практически списали, простите за такую формулировку.

– Переговори с мэром, губернатором, я считаю, такое лечение стоит любого кредита.

– Не так все просто, генерал, я не знаю, как он это делает, он не объясняет свой метод.

– Но делает же, людей излечивает, причем, как ты сам говоришь, неизлечимых.

– Пока только один случай, я не могу на этом основываться.

– Дай ему возможность, пусть проявит себя.

– Как я ему это дам, он же у меня нигде не работает, сразу клинику просит… и в больницах места заняты.

– Я понял, что он кредит просит помочь взять и организационные вопросы решить. А от меня ты чего хочешь, что-то не пойму никак?

– Что бы покрутили его, посмотрели, может прижать чем-то – он и расколется…

«Вон куда ты загнул, – генерал неприязненно посмотрел на Лаптева, – хочешь чужой жар своими руками загребать», – достал сигарету, закурил и вслух сказал:

– Мы уже покрутили и посмотрели, кстати – это не единственный случай. Вылечил он еще одну девушку, тоже неизлечимую, а ее мать пришла и плюнула в лицо доктору, который ее раньше лечил. Пришлось мне взять грех на душу – замять этот скандал. А наши люди Михайлова знают по Афганистану и Чечне – прекрасный военный хирург, ас в своем деле, не одного воина спас от смерти. И ведет себя очень корректно – объясняет излеченным, что нет здесь врачебной ошибки, просто он лучший. Думаю, тебе надо изменить к нему свое отношение.

Лаптев задумался, генерал тоже не на его стороне и про еще один случай знает, хвалит, значит, прижимать не будет. А было бы так просто… с системой ему не совладать. Но в области пока он начальник здравоохранения!

– «Доказанное примерами никогда нельзя считать полностью доказанным». Как губернатору доложить, прямо не знаю?

Лаптев сам не понял, зачем он сказал последнюю фразу, проявил слабость и беспокойство.

– Так и доложи, что появился талант, гений, надо бы ему помочь. Если он будет так и дальше лечить – об этом скоро вся Россия узнает, мир весь. Вот и обсудите, как ему создать условия, что бы, как принято сейчас говорить, он из региона в центр не сбежал, а того хуже – за границу. А насчет примеров – думаю, что ты не прав.

– Да не я это сказал, – отмахнулся Лаптев, – философ один, Лейбниц.

Он уже понял, что зря приехал к генералу, не получил того, что хотел, проиграл битву, но сдаваться не собирался.

«Вот ведь гнида, пиявка больничная, – подумал генерал о Лаптеве, – хотел такого врача под себя подмять, на чужом таланте взлететь, тебе бы я и кобылу лечить не доверил».

* * *

Ехал Михайлов расстроенный, не удалось добиться в комитете здравоохранения никакой помощи, даже понимания. Видимо, рано он туда поехал, нужно было скопить больше материала для разговора, больше случаев излечения, тогда бы Лаптев никуда не делся. Поторопился немного, а может, и нет – он бы постарался запихнуть поработать в какую-нибудь больницу под его начало, где самостоятельно ничего не сделаешь, новой методики не применишь без одобрения, лекарства не откроешь без руководства.