Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 36 страниц)

Михайлов понимал, что беспокоится Соломин не зря, и они действительно станут стремиться к этому любыми силами и средствами, используя при этом и крайние меры. Но его сила и заключалась в том, что он мог предвидеть их шаги наперед, поэтому был непобедим и спокоен. Михайлов посмотрел прямо в лицо Соломину, оно казалось осунувшимся от тяжести предстоящих решений.

– Не беспокойтесь, Игорь Вениаминович, мы предпримем все необходимые средства защиты и без полной, абсолютной уверенности в своей безопасности – никто туда не поедет. Однако, американцы знают, что я врач и не знают о моих познаниях в точных науках. Отсюда можно предположить, что их интересуют мои медико-биологические познания и нам очень важно знать, какие конкретно задачи их интересуют, какие виды биооружия они разрабатывают. Главное – свести на нет их разработки: или пустить по ложному пути, или изобрести контроружие. Может какие-то антидоты, сыворотки или что-то еще. Но и это должно быть в полном, строжайшем секрете, пусть работают себе на здоровье и не знают, что изобретенное ими – пыль.

– Да-а, богат русский язык, – в задумчивости протянул Соломин, как, впрочем, и Россия умами. Хорошо, Николай Петрович, я свяжусь с вами позже, как только решение будет принято.

Он встал, давая понять, что разговор окончен, но внезапно спросил:

– Чуть не забыл, вы звонили Стоуну?

– Да, звонил, ничего не обещал, но дал понять, что приеду с семьей через месяц. У меня на месяц вперед больные расписаны по дням и часам. И не нужно беспокоиться, с нами там ничего не случится, а польза будет огромной.

– Что ж, Николай Петрович, удачи вам, я перезвоню в ближайшее время.

Соломин пожал ему руку, Степанов тоже попрощался и они ушли.

* * *

Последние дни Никифоров вел себя очень странно, доставляя много хлопот пустоваловским ребятам. Три дня подряд он наблюдал за клиникой в одно и то же время – утром, в обед и вечером и ни разу не видел, как Михайлов входит и выходит из больницы. Пустовалов сообщил об этом Михайлову, и они договорились о совместных действиях.

Сегодня Никифоров занял свой пост наблюдения на чердаке здания в 700 метрах от клиники очень рано, в 6-45 утра. Оперативники ФСБ предварительно проверили чердак и убедились, что первые этажи клиники и дома отсюда не просматриваются – мешал высокий бетонный забор, стоявший на холме. Но вход в клинику был отлично виден, как и вход на территорию коттеджа.

Михайлов, получив сообщение о наблюдателе, вышел с Аллой Борисовной из дома и по улице прошел с ней в клинику, вернувшись по тоннелю обратно, чтобы позавтракать. Никифоров сразу же ушел и занял свой пост за полчаса до обеда, дождался появления Михайлова и снова объявился на посту в конце рабочего дня. На этот раз ему пришлось ждать долго. Только перед сном Николай с Аллой вернулись по тоннелю в клинику, и вышли из нее уличным путем.

Никифоров сел в свои «Жигули» и укатил домой, ни с кем не общаясь. В его одежду, машину и домой чекистам удалось поставить «жучки» и они всегда знали, где находится, с кем общается их подопечный.

На следующий день Никифоров из автомата позвонил в клинику и попытался записаться на прием, как больной раком. Он просил принять его через месяц, но получил ответ, что записи на этот период нет, отказался от предложенного ему «окна» через неделю, сославшись, что не успеет собрать необходимую сумму денег, и повесил трубку, предотвращая возможные вопросы и предложения.

Он вернулся в управление и собрался вплотную заняться висевшим на нем заявлении, пока устно набрасывая необходимые мероприятия. Его вызвал начальник УБЭП.

– Насколько достоверна эта информация? – спросил полковник, поглядывая на лежащий на столе секретный рапорт Никифорова.

– Пока не знаю, товарищ полковник, это свежая информация и я еще не проверял ее, источник новенький, не могу за него поручиться, – ответил он, заготавливая себе возможность «заднего хода». – Но, судя по данным, это вполне может быть, предварительно я хотел с вами посоветоваться.

– Ну-у…

– Может, стоит провести негласную проверку: установить количество принимаемых больных, взять расценки и установить примерную сумму дохода. С налоговой инспекции затребовать данные и сравнить их. Если возникнут большие расхождения – можно спокойно отправлять к нему КРУшников.

– Ты хоть понимаешь, к кому КРУшников направлять собрался, – занервничал полковник.

Никифоров прекрасно понимал волнение шефа и незаметно ехидно улыбнулся, глядя на регистрационный номер рапорта. Он не собирался сдаваться…

– Я понимаю, товарищ полковник, никто к нему КРУшников и не направляет, проверить сначала необходимо. Количество больных и расценки известны, можно высчитать его доход с большой степенью вероятности и сравнить с данными налоговой инспекции. Отсюда и плясать в дальнейшем. Если не подтвердится информация – спишите рапорт в дело.

– Хотя бы устно предварительно доложил, – как-то обреченно бросил полковник.

Никифоров еще раз ухмыльнулся, прикрывая рот рукой.

– Но вы же сами требуете…

– Ладно, иди. Готовь запрос в налоговую, я подумаю, – оборвал его зло полковник.

Никифоров вышел, злорадствуя внутренне. «К генералу побежит докладывать, самостоятельно поссать не может, – зная о нерешительности шефа, думал он. – Небось, о губернаторе и то бы меньше волновался, – рассуждал про себя Никифоров, – ни хрена, деваться ему некуда, подпишет запрос в налоговую, а это, по сути, официальное разрешение на проверку, которой он всегда сможет прикрыться». Он вернулся в кабинет и занялся заявлением.

Но на этот раз Никифоров ошибся. Информация, естественно, взволновала полковника, и он не решился доложить о ней даже генералу. Последствия могли быть нежелательными для него, и он вечером поехал домой к своему приятелю – начальнику налоговой инспекции, рассказал щекотливую ситуацию.

Долго они сидели за бутылочкой коньяка, обсуждая эту и другие проблемы, поздно вечером уехал полковник домой с чувством, что не все сказал ему оперок, не все поведал.

Михайлов никогда не делал бесплатных операций, действительно некоторые больные платили по 10 тысяч за операцию, но не все. Участники ВОВ и дети оплачивали рубль, «афганцы» и «чеченцы» два, пенсионеры, малоимущие, безработные платили три рубля за самые сложные операции. Третий год работал Михайлов, и недавно была у него плановая проверка, которая и сняла сразу все возможные подозрения.

Злился на Никифорова полковник, чуть не поставил он его в неловкое положение. Но, слава Богу, все обошлось благополучно. «Зачем ему потребовался Михайлов, что он хотел выяснить?» – никак не мог понять полковник Никифорова. Утром он написал резолюцию на рапорте: «Информация не подтвердилась, в дело, – и, подумав, дописал: «Тов. Никифоров, обратите внимание на качество получаемой информации».

Пустовалов изучал сводки негласного наблюдения, стенограммы прослушки. Кроме торчания на чердаке, звонка в клинику и разговора начальником УБЭП, интересной информации не было. С выводами он не спешил, решив еще раз обдумать все основательно. Налил кофе, отодвинул в сторону бумаги и задумался, делая маленькие глотки. Вначале можно было предположить, что Никифоров наблюдает за Михайловым из интересов своего управления. Но звонок в клинику и разговор с начальником явно не вписывались в это предположение – не могло быть у Никифорова подобного информатора. А вот под другие интересы подходили и звонок, и рапорт, которым он добивался официального разрешения на негласную проверку. Никифоров убивал двух зайцев – разрешение прикрывало его действия и главное: ему нужна информация. Какая, зачем? То, что Никифоров интересовался графиком дня, уходом и приходом Михайлова с работы, заботило Пустовалова больше всего. «Надо бы поставить «обманку» у входа в клинику, пусть он думает, что Михайлов ходит на работу вдоль внутренней стороны забора и сразу попадает в клинику, – рассуждал Пустовалов, – тогда они не будут точно знать, где он находится, а это им, видимо, необходимо. Прослушка на расстоянии – не получится, выкрасть – но как переправить за границу? Зачем звонил? Скорее всего, как раз уточнял вопрос, ведется ли запись приема больных на предполагаемый период поездки в Америку. Значит, у него есть связь, причем оперативная связь, должен же он слить куда-то свою информацию. Надо усилить наблюдение, не проморгать контакты.

Пустовалов решил еще раз просмотреть пленки, он рассортировал их на несколько групп: маршруты по работе, личные маршруты, контакты рабочие и личные. Личное общение и рабочие встречи не давали повода думать о возможной связи.

Он поставил кассету «личные маршруты», внимательно просмотрел ее еще раз, ничего не обнаружив подозрительного, как и на других пленках. Никифоров в одном месте даже два раза нигде не бывал. Вывод напрашивался двоякий: или он проморгал, не уловил возможный контакт, или встречи нечастые и все еще впереди.

Стоп, в подсознании промелькнуло что-то неуловимое, он еще раз включил запись. Никифоров шел по парку неторопливой прогуливающейся походкой, на следующий день – то же самое. И время совпадало, время! Он перемотал назад и снова включил запись – ничего существенного. Никифоров проходил по почти безлюдной аллее и выходил из парка, ни с кем не общаясь. Немногие прохожие, гулявшие в это время, не встречались на кассете два раза. Он снова просмотрел пленку и не нашел ничего особенного. Устав от напряжения, выключил видеомагнитофон, откинулся в кресле и допивал свой остывший кофе. В голове навязчиво гудела мысль: упустил, упустил, упустил.

Пустовалов закрыл глаза, но словно во сне видел Никифорова. Вот он идет, поворачивая голову в сторону… Стоп! Он даже вздрогнул от возможной догадки и быстро включил «видак». Никифоров шел своей неторопливой походкой, потом, чуть замедлив шаг, повернул голову, посмотрев на мусорную урну, и пошел дальше, прикуривая сигарету.

Прокрутив пленку, он просмотрел второй день – точ в точ замедление шага и поворот головы. Пустовалов глянул на часы: до указанного времени оставалось 1,5 часа. От догадки заломило виски, Пустовалов потер их пальцами и вызвал сотрудника. Прокрутил ему пленку.

– Давай, жми быстро туда, организуй съемку всех проходящих по аллее лиц, особенно если кто-то что-либо бросит в урну или черкнет на ней мелом, помадой, ну, сам понимаешь. Если мы угадали, Никифоров появится там в 13–30, наблюдение без моего разрешения не снимать. Докладывайте о всех брошенных предметах немедленно, о знакомых лицах тоже. Держи связь с ведущей его группой, имейте в виду, что возможно наблюдение профессионала на предмет обнаружения слежки за Никифоровым и урной. Будьте предельно бдительны. Давай, ни пуха тебе… – пожелал удачи Пустовалов и, получив соответствующий ответ, расслабился в кресле.

Оставалось ждать, он принял решение и надо доложить об этом генералу.

Начальник управления выслушал его очень внимательно.

– Оставайся здесь, будешь отсюда руководить операцией, – резюмировал генерал, – Не нравится мне все это.

Степанов взял рацию. Спросил Пустовалова:

– Кто наблюдает за Чабрецовым и за парком?

– 21-ый – за Чабрецовым, условно называем его старик, 32-ой за парком, товарищ генерал. Никифорову дали кодовое имя Оборотень.

– 21-ый – первому.

– 21-ый на связи.

– Где объект?

– Объект дома. Повторяю – объект дома.

– Сообщать о всех передвижениях немедленно.

– 21-ый понял.

Степанов положил рацию.

– Будем ждать, Валентин Петрович. Ох, не нравится мне все это, – повторил он.

Подумал про себя: «Молодец! Разглядел Никифорова, а мог и не разглядеть, ни за что зацепился, за поворот головы, вот тебе и мелочи…

– Первый – 21-му, – заработала рация.

– Первый на связи.

– Объект вышел из дома, направляется в сторону моста, пытается оторваться.

«Это в другую сторону от парка», – подумал Степанов, – но время у него еще есть».

– Соблюдайте предельную осторожность, при альтернативе – лучше потерять, чем засветиться.

– 21-ый, понял вас.

Через полчаса 21-ый доложил, что потерял объект. Степанов откровенно поморщился: «Не могут старика проследить, молодежь пошла» – подумал он и вслух сказал по рации:

– Встречайте объект на северном выходе из парка, повторяю: предельная осторожность и без проколов, – приказал генерал.

– 21-ый понял, перемещаемся к северному выходу.

– Полагаю, это возможный связник Никифорова, вернее, его шеф, скоро все прояснится, – в раздумье проговорил Степанов Пустовалову, – свяжись со своими в парке.

– 32-ой – 15-му.

– 32-ой на связи.

Генерал взял рацию.

– Говорит первый, если появиться старик, немедленно сообщите 15-ому.

– Понял вас, первый.

Время тянулось медленно, казалось, что часы стояли, а секундная стрелка крутилась вхолостую, и только разговор по рации сдвигал «отяжелевшие минутки». Словно метроном, тикали на стене зависшие часы, нагнетая в кабинет напряженность. Пустовалов прокашлялся в гулком, как ему показалось, помещении. Не верилось, что Чабрецов стал предателем, может где-то кроется ошибка?

Заработала рация.

– 15-ый – 32-ому.

– 15-ый на связи.

– Старик появился в парке, свернул с аллеи. Двинулся в нашу сторону. Прием…

Степанов схватил рацию.

– Говорит первый, немедленно уходите на безопасное расстояние, главное – не засветиться. Полагаю, старик осмотрит окрестности и выйдет к урне. Не проморгайте, если он что-то выбросит.

– Понял вас, первый. Выполняем.

Степанов закурил, нервничая, перебирал телефонный провод пальцами. «Какой гад выискался, пришел пораньше провериться – нет ли где-нибудь слежки».

Чабрецов всегда заранее продумывал маршруты передвижения и строил их так, что практически трудно топтуну не засветиться, а если не знать местность, то и фактически невозможно. Но этим не ограничивалась его хитрость, он всегда предусматривал возможность отрыва от топтунов, даже если слежки и не было. Поэтому он легко бросил хвост, который заметить не смог – слишком опытный профессионал шел за ним.

Чабрецов осмотрелся в парке, определяя возможные места, откуда можно производить скрытую съемку, и двинулся в этом направлении. Не обнаружив ничего подозрительного, он вернулся на аллею и тронулся к северному выходу. Прикурил сигарету, выбрасывая пачку в урну, и бодро зашагал, помахивая от нечего делать сорванной травинкой.

– Первый – 32-ому, – запищала рация.

– На связи первый.

– Объект закурил и выбросил пачку «Мальборо» в урну. На пачке имеются написанные цифры – 2 и 10. Продолжаем наблюдение.

– Ждите второй объект, этот не сопровождайте. Его встретят на выходе из парка.

Исходя из ситуации и из того, что доложил Пустовалов, вскоре должен появиться Никифоров, тот же поворот головы – и информация считана.

Степанов перебирал в уме возможные варианты. Объекты не обменивались другой информацией, кроме этих цифр, которые могут означать все, что угодно. У них наверняка есть заранее оговоренные места встреч, цифра 2, скорее всего, обозначает место встречи номер два, а 10 – время.

– Вот что, Валентин Петрович, Чабрецова и Никифорова до этого вели разные отделы, мы не были уверены, что они связаны между собой. Принимайте на себя руководство операцией, я соответственно распоряжусь, держите меня постоянно в курсе событий.

– Есть, товарищ генерал.

Пустовалов пошел к себе, думая, чего не хватало бывшему шефу, почему переметнулся? На такой должности мог натворить ого-го… а может и натворил… Он не борец за идею – деньги, зелененькие, за них он продал всех: товарищей, Родину. Сволочь, еще командовал тут, подлец…

Здание управления ФСБ старинной постройки внешне сохранило свой первоначальный вид, просторные кабинеты занимали по 2 офицера-оперативника, руководители отделов восседали в таких же кабинетах, но мебель и отделка стен были другими, получше. Кабинеты замов, одинаковые по площади, естественно отличались дизайном, и только одно помещение в здании было очень просторным и даже отдавало некоторой роскошью.

Степанов ничего не менял в нем, кроме настольных принадлежностей, не гармонирующих друг с другом. Серый пластмассовый стаканчик для карандашей уживался каким-то образом с изящной бронзовой статуэткой – часами, а старая, потрескавшаяся от времени, деревянная подставка для перекидного календаря старалась подружиться с современным письменным прибором.

Стаканчик и перекидной календарь исчезли, как и сделанная на заказ статуэтка человеческой головы с большими ушами, глазами и зашитым ртом – своеобразное подражание статуэтки шефа Абвера Канариса, означающая все вижу, слышу и молчу. Но зашитый рот символизировал жестокое насилие, вовсе не означающее, по мнению Степанова, желание молчать. И на столе появилась другая фигурка с большими ушами, глазами и прижатым к губам пальцем, заменяющая принуждение на добровольность.

«Распороли шовчики «зелененькие ножницы», развалили «зеленью» до задницы, обнажая алчное нутро, – думал о Чабрецове Пустовалов. – Ходит еще эта гниль по улицам, коптит Россию смердящими делами».

Он зашел в свой кабинет, закурил с наслаждением и принялся за работу. Многое предстояло сделать: разработать план мероприятий, скорректировать действия групп, наблюдающих за двумя объектами. Степанов не поделился с ним своими мыслями, значит, доверяет, считает, что будет принято правильное решение, рассуждал Пустовалов.

Уважал он этого молодого генерала и самому не хотелось опарафиниться. Исполняя обязанности начальника отдела, не хотелось опозориться, не справиться с порученным делом, да и пост начальника отдела не помешал бы ему, считал он себя достойным этой должности.

Объединение двух операций под одним руководством позволяло Пустовалову сосредоточить силы в нужном направлении, перегруппировывать их в зависимости от изменения ситуации. Это уже была его операция, его первое серьезное дело, из которого он должен выйти с честью.

Он сосредоточил силы на возможной встрече объектов завтра в 10 часов, рассуждая, примерно, как Степанов, не исключая возможность контакта где-нибудь в лесу за городом, когда близко подойти станет небезопасно для обнаружения. Обнаружат слежку объекты – и все пропало, затаятся, затихнут и очень трудно будет разоблачить их. Что они могут предъявить сейчас суду – свои мысли и планы, уверенность в совершенных объектами правонарушениях? Смешно!

Он решил еще раз собрать вечером всех сотрудников, когда объекты будут находиться дома и не потребуют большого количества людей для наблюдения. Объяснить и проинструктировать повторно, скорректировать действия не помешает – поможет общему делу.

На инструктаже они подробно разобрали свои действия с учетом того, как оторвался эксгенерал от слежки. Завтра он, вероятно, пойдет на встречу, где обменяется информацией со вторым объектом, а это уже зацепка и она может быть серьезной. Поэтому Чабрецов приложит все усилия, все свои возможности, чтобы оторваться от вероятной слежки.

Пустовалов видел, что сотрудники понимают поставленную перед ними задачу, предполагая неординарные действия объекта – с уходом через вторые двери, затаивание в какой-нибудь подворотне с целью выявления хвоста. Они понимали так же, что Чабрецов, зная досконально силы и возможности управления, обязательно попытается выявить вначале ведущееся за ним наблюдение, как он это чуть не сделал в парке. Если бы не команда Степанова, никто бы и не ушел оттуда, принимая бывшего начальника за своего старшего товарища, который много лет руководил подобными операциями.

Ночью Пустовалов спал плохо, все время прокручивая в голове возможные варианты. Забывшись под утро, поморщился от звонка будильника, но вскочил резко, принял холодный душ и попытался позавтракать. Проглотив несколько маленьких ломтиков ветчины и выпив крепкий кофе, уехал на работу. И вовремя, Чабрецов уже вышел из дома и кружил по городу, явно выявляя возможное наружное наблюдение. Только знание одного из дворов спасло сотрудников от провала.

Чабрецов зашел в арку двора и затаился в подъезде, поджидая бывших коллег. Они уже было сунулись немного погодя за ним, но один оперативник хорошо знал это место и пояснил, что это тупик и из него нет другого выхода, кроме как подняться на чердак и спуститься по пожарной лестнице на другую, соседнюю улицу.

Группа разделилась, одна осталась поджидать объект на выходе, другая переместилась на соседнюю улицу, где мог появиться Чабрецов. А он, выждав минут 15, действительно через чердак перебрался на соседнюю улицу и пошел по ней неторопливой походкой прогуливающегося пенсионера.

Внезапно остановив частника, он быстро нырнул в машину и проехал в ней пару кварталов, выйдя у кооперативных гаражей. Через несколько минут он уже выезжал из гаража на УАЗике, о существовании которого в управлении не знал никто. Машину «пробили» по номерам, она принадлежала другому человеку. Скорее всего, Чабрецов ездил на ней по доверенности, «раз в год по обещанию». Красть машины он не станет – все-таки генерал, хоть и в отставке.

Он ехал тихо, не нарушая правил дорожного движения, и только один раз на светофоре, перед выездом из города, проскочил на красный свет, еще раз пытаясь убедиться, что все чисто, хвоста нет. Через 20 километров свернул в лес на проселочную дорогу, по которой мог пройти только УАЗик или джип, но никак не могли пройти никифоровские «Жигули», которые уже отъезжали от дома.

Пустовалов сверился с картой, дорога вела к трем заливам, и он вспомнил цифру «2». «Второй залив, да, да – второй залив», – барабаня пальцами по столу, соображал он.

Чуть дальше от места, где свернул Чабрецов, проходила вполне приличная дорога, которая также вела к трем заливам. Значит, Никифоров поедет по ней, и они встретятся на заливе. Хитро придумано – Чабрецов точно хвоста не притащит по ухабистой дороге и приедет вперед, проследит за подъездом мента.

Пустовалов отдал команду – бросить Чабрецова, проследовать дальше и по хорошей дороге первыми выйти к заливу. Затаиться и ждать.

Чабрецов проехал по бездорожью, загнал машину в лес так, чтобы ее не было видно ни с воды, ни с дороги и пошел пешком навстречу Никифорову. Метров через 500 свернул на обочину, углубляясь немного в лес, и затаился. Прошли никифоровские «Жигули», но он ждал еще минут 5 и, убедившись, что за ним никто не следует, вернулся на берег.

– Опаздывайте, Владимир Иосифович, договаривались же на 10, – упрекнул Никифоров Чабрецова. – Кстати, на чем вы приехали? – он еще раз осмотрелся, но ничего не увидел.

– Давай к делу, – усмехнулся про себя Чабрецов, – что удалось узнать?

– Работает он с понедельника по пятницу, выходные отдыхает, принимает по 30 больных в день, строгого графика работы не придерживается. Ходит на работу к 9-ти, на обед в 13 часов, плюс минус 30 минут, иногда задерживается вечерами допоздна – не возвращается домой в одно время. Но прием больных после 18 часов не ведет, в среднем заканчивает в начале шестого – видимо занимается наукой вечерами. Доходы от налогов не утаивает, много проводит практически бесплатных операций – малоимущим и участникам войны.

У меня есть подружка в налоговой, она рассказала мне сама все, что знает о нем. Считает, что он работает задарма, мог бы и побольше зарабатывать, а то берет с участников войны по рублю за операцию, которая за рубежом тысяч 50 долларов стоит. Кроме зарплаты – доходов не имеет, вся прибыль идет на погашение кредита, правда беспроцентного, за строительство клиники. Она частная и оформлена на него. Думаю, что в деньгах он нуждается, а оперирует бесплатно для авторитета, да и все равно деньги бы уходили на погашение кредита.

Администрация относится к нему лояльно, не требует погашения кредита сразу. Вы же знаете, что губернатор его дружок, но и сроки кредита еще не истекли. Я написал рапорт о том, что он якобы совершает хищения, вернее укрывает доходы от налогов, и мне должны были разрешить официальную проверку его деятельности, но получил рапорт обратно с резолюцией, что там все о кей. Поэтому «крутиться» около него официально я не могу.

– Ты говорил, что у тебя есть знакомая, которая с ним в близких отношениях была? – спросил Чабрецов.

– Есть такая бабочка, классно трахается, не хотите? Правда берет дорого, – Никифоров похабно захохотал.

Чабрецов поморщился.

– Ты прибери ее к рукам, узнай получше…

– А чё ее узнавать – у кого деньги, у того она и в руках. За зеленые мать родную продаст и с отцом переспит.

Чабрецов сжал кулаки, еле сдерживая себя, но говорил спокойно.

– Вот и хорошо, пусть она его окрутит, денег на это не жалей, мне обязательно нужно, чтобы она затащила его в постель и продемонстрировала все свои способности. Но она не должна знать, что ты все снимешь на пленку. Скажи, что поспорил с другом: академики тоже люди и могут «сходить налево», а он не верит. Кинокамеру возьмешь через три дня на вокзале. Вот номер и шифр ячейки. Запомнил?

Никифоров кивнул и Чабрецов сжег бумажку, на которой написал цифры – он почему-то не рискнул произнести их вслух.

– Встречаться станем реже: каждую пятницу в тоже время и там же будешь узнавать о месте встречи. Экстренная встреча по старой схеме. Скажи этой шлюхе, что если она переспит с ним – получит штуку баксов, если сделает это за две недели, начиная с этого дня – получит 2 штуки. Тысячу долларов получишь ты, кинокамеру можешь тоже оставить себе, после завершения съемки.

– А мне, хм-м-м, на расходы…

– Здесь одна…

– Сами говорили – денег не жалеть, а мне ее еще ублажить надо, в кабак сводить…

– Здесь 500…

Никифоров быстро убрал в карман зелененькие.

– Какова будет моя доля, если я ее уговорю?

– Получишь четыре тысячи.

– Пять…

Чабрецов посмотрел на него, сплюнул на землю.

– Хорошо, расходимся, отчаливай первым.

Пустовалов выключил запись разговора, привезенную ему прямо с залива. «Вот сволочи, – ругался про себя он, – и это генерал ФСБ и капитан милиции»…

Картина начинала проясняться. Ни разу не было названо имя Михайлова, но и без этого было понятно, что речь идет о нем. «Компра» в России и деньги там сделают свое дело, на это рассчитывали американцы. «Посмотрим», – вслух произнес Пустовалов. Никифоров мелкая сошка, он наверняка не знает и не догадывается – зачем это все нужно. А Чабрецов? Здесь предстояло поработать, установить все его связи, выйти на ЦРУ, узнать: что еще он успел натворить? Как секретоносителю, ему можно и нужно закрыть дорогу за границу, он не расценит это, как «колпак».

Пустовалов набросал план мероприятий и понес на утверждение Степанову.

* * *

Мария Степановна проснулась раньше обычного, лежа, с открытыми глазами, размышляла: выполнил ли Альберт ее просьбу? То, что он мог это сделать, она не сомневалась, но хватило ли ему времени? Исполнить ее заказ не трудно, все упиралось во время, вернее в его практическое отсутствие для исполнения заказа. Найти мастера, поручить изготовление индивидуального, особенного шедевра можно, но времени на его исполнение слишком мало, слишком… Но она верила, что муж постарается, приложит все возможности и силы, использует связи, которые у него были не маленькие.

В способности Альберта она верила и скорее всего думала – возможно ли вообще изготовление такого изделия за несколько дней? А уезжать, не отблагодарив Михайлова, не хотелось.

Взгляд Загорской упал на компьютер. Ранее она и не предполагала, что есть такие: говорящие, умеющие понимать человеческую речь и отвечать на нее. Дом, напичканный электроникой, до сих пор удивлял ее и особенно поражал Михайлов, способный делать такие операции, о которых знаменитые хирурги не могли и мечтать. А его дети… Это вообще неподражаемые создания: маленькие, славненькие пупсики, говорящие по-взрослому.

Она любила вспоминать, как впервые увидела и заговорила с ними по-детски просто. Они отвечали, как их зовут и сколько им лет, что любят конфеты и любят играть. А когда пошли к себе, Юля сказала Виктору по-французски: «Ничего тетка, можно общаться, если в детство впадать не будет». Мария Степановна, услышав, пришла в неописуемый восторг, а Юля покраснела и добавила: «Извините, они не знали, что вы понимаете по-французски». Загорская представила, как поразятся ее знакомые, услышав рассказ об удивительных и замечательных детях.

Она вздохнула, вспомнив о подарке и муже. Была бы ее воля – перевела бы время на несколько часов вперед, когда можно ехать в аэропорт, встречать мужа. Поднявшись с постели, она приняла душ и сейчас сидела, подкрашивая брови, ресницы, придавая лицу привлекательность и красоту. Дни, проведенные у Михайловых, сильно изменили ее – тренажеры помогли сбросить несколько килограммов веса, лицо посвежело, тело налилось энергией. Столько радости, сил и здоровья она не получала ни на одном курорте.

Прилетевший за ней в Н-ск муж так и сказал, что ее не узнать, выглядит, как 15 лет назад, а может и больше, не знал, что Михайлов еще и омолаживает! Довольная похвалой, она ответила, что это здоровье, которое ей дал доктор, омолодило ее, тренажерный зал, бассейн и свежий воздух довершили дело.

Ей не терпелось узнать другое – привез ли муж подарок, который она заказывала по телефону, но спрашивать при Вике, тоже поехавшей встречать Загорского в аэропорт, не стала. По виду догадалась, что привез, и Марине очень хотелось взглянуть на него – правильно ли понял ее Альберт, сумел ли мастер передать ее мысль?

Ничего не подозревавшая Вика, подумала, что им хочется побыть вдвоем и по приезду домой сразу, оставила их одних, сославшись на домашние дела.

Первым делом Загорская попросила показать подарок, а ему хотелось расспросить ее о здоровье, как прошла операция, как она себя чувствует? Альберт Иванович подавил свое нетерпение, поняв, что со здоровьем и самочувствием все в порядке. Он не рассчитывал увидеть жену такой цветущей.

– Знаешь, Машенька – ответил он, улыбаясь и доставая коробочку, – очень сложно было уложиться в такие сроки, но, увидев тебя, я понял, что мои труды не напрасны. Ты действительно выглядишь великолепно! Я и представить себе не мог, что Михайлов такой кудесник, думал, что пресса, как обычно, преувеличивает его способности.

– Не кудесник, Алик, а Чудотворец! Ну, не тяни, пожалуйста…

Она взяла из его рук коробочку и открыла, ахнула от удивления.

– Получилось, Алик, получилось! Какой ты у меня молодец, – Марина обняла его и поцеловала торопливо в щеку, – сегодня же за обедом подарим. Пойдем, я покажу тебе дом…

Любуясь ею, Альберт придержал ее за руку. Марина обняла его и покраснела, чувствуя, его горячее дыхание.

– Потерпи, милый, до вечера…

За обедом, когда все уселись за стол, Загорская встала и попросила слова.

– Уважаемый Николай Петрович, я очень переживала и беспокоилась, что так и не сумею отблагодарить вас за блестяще проведенную операцию, за то радушие и гостеприимство, с которым вы меня приняли в своем чудесном доме. – Она подняла руку, чувствуя, что Михайлов сейчас вежливо прервет ее, как бы прося его этим знаком помолчать еще немного. – От всего своего сердца хочу подарить вам этот скромный и маленький подарок.