Текст книги "Исцеление (СИ)"

Автор книги: Борис Мишарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 36 страниц)

Ткани легкого восстанавливались, и рана послойно затягивалась, оставляя послеоперационный рубец. Михайлов провел рукой по средней линии живота…

– Необходимо убрать метастазы, – пояснил он Катрин.

Она смотрела на него с чуть приоткрытым ртом удивленно-восхищенными глазами, а Михайлов в душе посмеивался и молчал, выкидывая в тазик грязно-белые комочки. Поменяв перчатки, он «зашил» рану.

В предоперационной послышался нарастающий шум. Оставив больного на столе спящим, Михайлов вышел туда. Охрана стояла насмерть, не впуская рвущихся в операционную врачей.

– В чем дело? – строго спросил Михайлов.

– Это вы должны объяснить, в чем дело, – язвительно бросил один из врачей, указывая рукой на лежавшего Стоуна, – что вы с ним сделали?

– Я не намерен объясняться с идиотами или вы разучились оказывать помощь при обмороке? Выбросить их всех отсюда, – приказал он охране.

Врачи уходить не собирались, и охрана применила силу, начались свалка и потасовка… Стоун пришел в себя, но, видимо, его приключения еще не кончились.

– Что случилось, больной умер? – с испугом спросил он.

– Нет, Джек, все в порядке, твои идиоты подумали, что я что-то сделал с тобой, видишь, какую бузу устроили.

– Я упал в обморок, – объяснил им он, – если бы вы видели этого гениальнейшего хирурга, как он оперирует – устоять невозможно. Невозможно представить себе такое и в фантастических фильмах. Словами это не выразить, это надо видеть, но попытаюсь…

– Нет, Джек, у нас еще четверо больных, расскажешь потом.

Михайлов вернулся в операционную и разбудил больного.

– Вот и все, все болезни для вас закончились, впереди здоровье и счастье жизни, – объяснил ему Михайлов.

Больной оглядел себя – два свежих рубца появились на теле и он задал законный вопрос:

– Сколько я проспал – месяц, три или больше?

Михайлов усмехнулся.

– 10 минут, как я и обещал. Опухоль удалена, рана зарубцевалась.

Он подал знак Катрин, и она вывела больного из операционной.

Через час Михайлов закончил все операции, и они собрались в кабинете Стоуна. Джек достал виски и два бокала, Михайлов покачал головой и показал на третий. Стоун улыбнулся, доставая третий бокал, налил всем и разбавил содовой.

– В следующий раз, Джек, закажи коньяк и лимон, по крайней мере мне, а сейчас я бы хотел выпить за прекрасную Катрин. Не люблю слов восхищения и благодарности, – предупредил он возможные дифирамбы, – за Катрин!

Три бокала сошлись со звоном, Стоун сделал пару глотков и отправил сестру узнать, как чувствуют себя «русские крестники», ему не терпелось услышать об их самочувствии. Правильно говорил русский – лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Его операции чем-то роднились с фокусами, и Стоун считал, что Михайлов пользуется силой внутренней энергии, гипнозом и телекинезом. Глубокий сон больного, расслоение тканей, вытаскивание опухоли он мог объяснить этими понятиями, но гибель микробов и вирусов не укладывалась ни во что. Значит, русский обладает исключительными знаниями в микробиологии и вирусологии, он ушел далеко вперед, возможно на десятки лет. «Только у нас, в Америке, в экономически развитой стране, Михайлов может получить полное признание, почет и уважение. Проявить свои силы и знания в полной мере. Только здесь ему смогут предоставить первоклассные лаборатории и создать все условия для работы. Неужели он этого не понимает?.. Зачем ему эта разваливающаяся Россия, просравшая свою мощь и силу?.. Нет, он понимает все прекрасно, он гордый и просить не станет, надо предложить ему, купить, наконец. Кто не покупается за большие деньги, продается за очень большие». Стоун усмехнулся.

– Катрин очень славная девушка, – забросил он удочку, – я вижу, она вам нравится… Думаю, она не откажется пообедать с вами, – намекнул Стоун.

Михайлов хитровато улыбнулся, взглянув в глаза Стоуну, и закурил.

– Да, она славная девушка, но моя Вика лучше. Разве я не прав, Джек?

– О-о! Нет, Ник, нет. Вы меня не правильно поняли. Разве можно сравнить вашу прекрасную красавицу жену с ней? Госпожа Михайлова – само природное совершенство, – рассыпался он в похвалах.

Зашла возбужденная Катрин.

– Там целый фурор… не знаю, как правильно высказаться. Пятеро прооперированных больных показывают свои зажившие рубцы, которых не было утром и в помине. Чувствуют себя прекрасно, журналисты совсем очумели, коридоры и палаты кишат репортерами, полиция не может их выпроводить, Стокфорд вызвал еще полицейских, но не может справиться с писаками. Если так пойдет дальше – придется вызывать военных, считает Стокфорд. Все каналы телевидения транслируют нашу клинику, для журналистов – это суперсенсация! Неизлечимая стадия рака – 10 минут и вы здоровы! Это получше космических фильмов!

Стоун включил телевизор – захлебывающиеся от потока слов журналисты показывали послеоперационные рубцы больных, цитировали лечащих врачей клиники, которые утверждали, что больные, бывшие больные, действительно были неоперабельны, и им оставалось жить несколько недель или месяцев. Один из докторов пояснял, что такие операции длятся по времени несколько часов, но русский настолько быстро все делает, что за ним невозможно уследить. Его руки и инструменты мелькают, словно кадры в ускоренной съемке, у доктора Стоуна закружилась голова, и он упал в обморок.

– Вот врет, так врет! – засмеялся Михайлов, – придется, Джек, вам дать интервью сегодня. Катрин, вас не затруднит пригласить сюда Стокфорда?

– Да, конечно, господин Михайлов, я приглашу его, – она улыбнулась и покраснела, выскакивая за дверь.

Стоун с Михайловым рассмеялись.

– Да, уж очень стеснительная. Где ты такую нашел, Джек?

Стоун, смеясь, пожал плечами. В кабинет буквально ворвался Стокфорд.

– Что-то случилось? – уже по привычке ища глазами репортеров, спросил он.

– Нет, Билл, все в порядке, – ответил Михайлов, – вы сможете меня доставить домой, минуя репортеров? Джек даст им интервью, а я бы в этот момент уехал?

Стокфорд ответил не задумываясь, наверняка он уже просчитывал, как вывести тихо Михайлова – шумиха с журналистами не входила в планы ЦРУ и если ее нельзя исключить полностью, необходимо свести до минимума.

– Я все организую, господин Михайлов, вернусь за вами минут через 10.

Действительно, через 10 минут Стоун вышел к журналистам, а Михайлов спустился к черному выходу, который совсем недавно еще контролировался репортерами, но сейчас они все слушали Стоуна. Без проблем они сели в машину и тронулись, Стокфорд выругался, показывая на двоих людей с кинокамерами.

– Черт, заметили, сейчас станут встречать у дома.

Он позвонил в полицию, приказал организовать встречу. Михайлов тоже увидел, что за ними тронулась машина и сейчас висела на хвосте, как привязанная.

Шестеро прибывших к дому полицейских не смогли сдержать толпу, словно обезумевших корреспондентов газет и телевидения. Полицейские окружили Михайлова и с трудом пробивались к дверям. Он остановился и поднял руку. Шум быстро утих.

– Господа, сейчас доктор Стоун у себя в клинике дает интервью. Встречи с журналистами не входили в мои планы, но думаю, что смогу выкроить для вас час или два времени через 4 дня. С условием, что в течение этих дней вы не станете «охотиться» за мной. Место и время пресс-конференции вам сообщит господин Стокфорд. Благодарю.

Михайлов в окружении полиции вошел в дом, разочарованные журналисты постепенно рассасывались, но Стокфорд выставил постоянный пост полиции у дверей дома – предосторожность не помешает.

Николай, войдя в комнату, обнял Вику, Аллу и детишек, которые смотрели на него с лаской и преданностью, расцеловал всех и плюхнулся в кресло.

– Фу-у, наконец-то я с вами, как надоели все…

Он не договорил до конца, но его любимые поняли, что подразумевалось дальше, они подошли к нему, Витя с Юленькой забрались на колени, Алла с Викой обняли его сзади по бокам и прижались всем телом. Вика ласково водила губами по его щеке, иногда причмокивая и прижимаясь еще ближе.

– Ну и наделал ты шума, дорогой, какой канал не включишь – ты или больной, показывающий рубец – Вика прижалась к нему сильнее, – Ты у нас самый популярный человек в Америке, Коленька.

– Точно, мы пошли сегодня покататься на знаменитых американских горках – куда там, – смеялась Алла, – сразу вычислили говоруны и бумагомаратели, проходу не дали, в магазин зайти невозможно. Проехались на машине, посмотрели Нью-Йорк из салона автомобиля и все. А за нами так и следовали машины этих писак, от бликов фотовспышек до сих пор рябь в глазах стоит. – Она засмеялась сильнее, потом сквозь смех кое-как вымолвила, – Витя сказал им, что они хуже полчища комаров, мельтешат, пищат своими вопросами прямо в уши, каждый хочет напиться информации, как крови. «Вам же все равно, господа комары, – говорит им Витя, – чью кровь высасывать – из популярной задницы бегемота или с лица юной девушки».

Михайлов расхохотался от души.

– Здорово ты им врезал, сынок!

– Да-а, я думал они отстанут, а они словно ополоумели после этого, – отмахнулся Виктор, – еще хуже приставать стали. Какой умный ребенок, какой умный…

Дети убежали играть, а Михайлов выпил баночку пива и спустился в холл с Викой и Аллой.

– Откровенно сказать, я не предполагала, доктор, что вы такая знаменитость, поздравляю, вы в прекрасной форме, – кокетничала Эмилия Стоун, выставляя напоказ свои длинные ноги.

Она то покачивала бедром, то наклонялась чуть вперед, выставляя для обзора свою насиликоненную грудь с едва прикрытыми сосками, не вызывая у Аллы и Вики ничего, кроме смеха, который они старались скрыть. Но Эмилия замечала скрытые улыбки и считала, что это верный признак женской зависти, смотрела с превосходством, готовая еще короче надеть платьице или юбку, но короче уже было некуда.

Последнюю ее фразу можно было отнести как к профессионалу, так и к мужчине, но все понимали, что о профессионализме здесь речь не идет.

– Благодарю вас, – сухо ответил Михайлов, – а как вы провели время?

– О-о! – воскликнула Эмилия, посчитав, что Михайлов заинтересовался ею, – прекрасно! Хотя ваша жена и бабушка неплохие собеседники, но с вами бы было гораздо интереснее…

Она, как на панели, выставила ногу и откровенно напрашивалась… «Как Стоун может жить с такой пробкой»? – подумал Стокфорд, – она же может все испортить, застанет его одного и полезет в наглую, потом обязательно Вике намекнет. Скандал… Нет, ее срочно надо убрать отсюда». Пока он подыскивал варианты, Михайлов решил осадить немного зарвавшуюся Эмилию.

– Вы правы, госпожа Стоун, моя жена и ее мама абсолютно уверены, что со мной было бы интереснее…

Но Эмилия не поняла сказанного, и в разговор вмешался Стокфорд.

– Госпожа Стоун, у меня к вам деловой разговор, собственно я за этим сюда и приехал.

Михайловы поднялись к себе, замечая, как Стокфорд что-то убежденно объясняет Эмилии. Минут через пять она бесцеремонно ворвалась к ним.

– Извините, но я вынуждена срочно уехать, жаль, что не смогу пообщаться с вами, меня пригласили сниматься в одном из самых популярных журналов. Билл давно дружит с моим мужем и специально приехал сообщить мне эту новость. Жаль, но с вами тоже было бы интересно, господин Михайлов.

Она вышла и Вика подумала: «Интересно, куда ее спроваживает Стокфорд, ясно одно – он не хочет напряженной обстановке в доме, эта шлюха не отстанет от Николая».

Пока Эмилия собиралась в дорогу, Стокфорд висел на телефоне: «Да, да, да, – кричал он в трубку, – встретьте ее по высшему разряду. Делайте все, что угодно – снимайте, фотографируйте, обещайте, соблазняйте… Что угодно, но чтобы ее 10 дней было не видно и не слышно. Ни на вилле, ни дома. Хоть на Багамы везите, хоть в тартар». Он положил трубку и, глубоко вздохнув, вытер платочком выступивший на лбу пот. «Как с ней живет Стоун? Союз денег и тела, – он усмехнулся, – да, в сексе она разбирается»…

Он проводил Эмилию и задумался, пора заняться Михайловым. Стокфорд чуть было не вылетел из Лэнгли за провал операции по академику. Из России пришла кассета с какой-то порнухой, но академика там не было и в помине, Чабрецов исчез, продал квартиру и исчез. Если бы не приезд Михайлова в Нью-Йорк, его бы уволили, а просто так из ЦРУ не уходят – автокатастрофа, пищевое отравление, инфаркт…

«Михайлов не дурак и его на бабе или пьяной потасовке не возьмешь, конечно, можно подсыпать снотворного и подложить девицу, снять во всех позах, но все не то, не пройдет этот финт с академиком, Вика не поверит снимкам. Надо показать роскошь американской жизни, уважение к семейной ячейке, пока он оперирует, заняться женой и тещей, она, видимо, доминирует в семье. Упреждать все желания, дорогие подарки… Нет, они не возьмут дорогих вещей, значит на счете у Михайлова должно оказаться много денег и законных денег, он сам им все купит, – Стокфорд усмехнулся. – Каждый пациент из благодарности перечислит на его счет по 200 тысяч долларов, для них это мелочь, когда ворочаешь сотнями миллионов, а тройка миллиардеров и по 500 отдаст, если не больше. Сами отдадут и станут думать, что еще мало заплатили, только необходимо натолкнуть их на верную мысль. Здесь не будет проблем, главное, чтобы его женщины захотели одеться, купить украшения, пусть он потратит на них хотя бы миллионов пять. И это за пять дней работы, эту мысль тоже необходимо подсказать им – сколько же тогда он бы мог иметь при постоянной работе здесь. Америка – не Россия, с его головой здесь можно иметь все – виллы на побережье, личные самолеты, власть и славу. Да, так и будем действовать, не получится в первый приезд, получится во второй, пригласим его зимой позагорать и покупаться на море, жена и теща не откажутся. А сейчас главное убрать журналистов, они все могут испортить своей бесцеремонностью и надоедливостью, пусть славят его по всем каналам каждый день, но к нему и семье – даже не суются».

Стокфорд стал обзванивать редакции газет и телевидение, требовал, просил от себя и Михайлова. Покончив с этим, он поднялся на второй этаж, постучал.

– Войдите, – ответил Михайлов.

Стокфорд вошел.

– Извините, господин Михайлов, я бы хотел кое-что обсудить с вами, – Вика и Алла встали, но Стокфорд предупредил их, – нет, нет, у меня нет секретов, разговор касается всей семьи. Я переговорил практически со всеми редакторами газет и журналов, с телевидением, мне обещали, что репортеры не станут докучать вам.

– Слава Богу! – обрадовалась Алла Борисовна.

– Я всего лишь делаю свою работу, – скромно ответил Стокфорд, – правда стал обожаемым почитателем господина Михайлова, поверьте, в Америке могут и умеют ценить настоящий талант. Пока ваш муж и зять оперирует, вы с детьми можете спокойно осмотреть Нью-Йорк, побывать в магазинах, на детских аттракционах… Мой помощник будет постоянно с вами и все устроит, а после обеда я готов выполнить все пожелания господина Михайлова и ваши лично. Вечером можно сходить в театр…

– Спасибо, Билл, пусть дети с вашим помощником и Михаилом порезвятся на аттракционах, посетят магазины игрушек, а мы все съездим в магазин, я что-нибудь куплю дамам.

Стокфорд даже не смог скрыть огромную радость, все шло, как он задумал, но спросил по-деловому:

– Когда прикажете подать машины?

– Дети могут ехать сейчас. А мы… – он посмотрел на Аллу с Викой.

– Через полчаса, – ответила Вика.

Стокфорд вышел и Вика спросила Николая – что он хочет купить им? Михайлов улыбнулся.

– Должны же мои любимые иметь что-нибудь из солидных украшений, посмотрим, что нам предложат Нью-йоркские ювелиры.

Женщины привели себя в порядок, и они поехали, но не сразу в магазин, а в одно из отделений фирмы Visa, туда уже успели перечислить деньги все 25 пациентов Михайлова. Он временами сканировал мозг Стокфорда и поэтому знал, что так и произойдет. «Да, он времени зря не теряет, но, а мне незачем отказываться от денег, эти толстосумы могут выложить и побольше за свою жизнь», – подумал Николай.

Стокфорд привез их в один из самых элитных ювелирных магазинов города, встречать Михайлова вышел сам директор и долго рассыпался в словах благодарности за оказанную честь. Вика с Аллой отметили, что Билл сдержал слово – корреспондентов нигде не было и это их радовало больше, чем льстивые слова директора магазина.

Михайлов достал платиновую карточку, давая понять, что он хочет потратить солидную сумму денег и заметил, что глаза у директора засветились ярче, чем от их появления. Он стал еще любезнее, пригласил их в свой кабинет, предложил напитки и после этого разложил на столе украшения. Алла и Вика взяли понравившиеся два лучших колье, но по незаметному знаку Михайлова покачали головой, оценивая примерную стоимость в 200 тысяч долларов каждое, и небрежно бросили их на стол.

– Билл, – сказал Михайлов вставая, – здесь есть поблизости солидный магазин, где мы бы могли купить настоящие украшения, а не этот ширпотреб?

– Конечно, господин Михайлов, это недалеко отсюда, – ответил Стокфорд, сверкнув глазами на директора.

– Господа, господа, – затараторил директор, – вышла небольшая оплошность, я от волнения взял не те коробочки, сей момент все исправлю, прошу прощения, не надо никуда ходить.

Вике стало смешно – директор настолько лебезил и низко кланялся, что походил на китайца или японца. Она прикрыла рот платочкам, не в силах сдержать улыбку. Директор выскочил за дверь, Стокфорд последовал за ним и, как только закрылась дверь, схватил его за грудки.

– Ты что, собачья котлета, – тыкая в нос удостоверением специального агента ФБР, шипел в ярости Стокфорд, – нацию позоришь? Если еще сейчас принесешь какое-нибудь говно, я из тебя приготовлю отбивную с кровью, ты у меня в тюрьме сгниешь от постоянного зондирования прямой кишки.

Он оттолкнул побелевшего директора от себя, размял пальцы и вернулся в кабинет с улыбкой на лице. Билл уяснил еще одну деталь – женщины Михайлова разбирались в драгоценностях, а значит им и жить в Америке, в России не носят таких дорогих украшений, разве что единицы.

– Прошу прощения, сейчас директор принесет лучшие украшения, они находятся в сейфе и не выставляются на витрину – слишком опасно. А эти он показал так, чтобы было чем заняться, пока он ходит.

И действительно через минуту стол был завален разными драгоценностями, у Аллы и Вики разбежались глаза. Минут 10 они перебирали изделия, прикидывали их на себе, а мужчины пробовали спиртные напитки. Наконец, выбор был сделан и Михайлов одобрил его, Алла и Вика выбрали себе по колье с бриллиантами и по перстню, Николай подобрал им сережки. Единственное, чего он боялся – чтобы женщины не ахнули, когда директор назовет цену, но его тревоги были напрасны. Алла и Вика оцепенели в душе, но вида не подали, наоборот – внешне казалось, что они как-то брезгливо отнеслись к сумме в 3,5 миллиона долларов.

Стокфорд сделал для себя еще один вывод – Михайлов не жалеет денег ни жене ни теще, жену он любит, но почему делает одинаково дорогие подарки ее матери. Может быть, она пыталась расстроить свадьбу и теперь он «выслуживается» перед ней или, скорее всего, она знает о нем какую-то тайну и за подарки не открывает ее дочери. Тогда тайна может быть только одна – измена, видимо, она застукала Михайлова с какой-нибудь медсестрой. Но он не клюнул на красавицу Катрин, значит, женщин он выбирает сам и теща знает про это, но молчит из-за его славы и денег. Скорее всего так, но может быть и что-то другое, ему нельзя ошибиться. Он вздохнул и повез их в магазин одежды.

Пока женщины выбирали платья, Михайлов и Стокфорд разговаривали.

– Билл, это хорошо, что 20 пациентов заплатили мне вперед, видимо, кто-то подсказал им, рассчитывая на что-то свое. В принципе, это меня устраивает и дает определенные гарантии. Если предположить, что кто-то по каким-то причинам захочет помешать мне прооперировать всех, они сотрут его в порошок, будь то хоть сам директор ЦРУ. Как вы считаете, Билл, разве не люди из Лэнгли подсунули мне в спальню несколько скрытых видеокамер? Но они все равно не работают, что-то напортачили там технические умники.

– Не может быть, – изумился Стокфорд.

– Что не может быть – что подсунули или что не работают? – усмехнулся Михайлов, – ФБР ни к чему следить за мной, а тем более полиции, остается ЦРУ, на крайний случай военная разведка, но это вряд ли. Камеры установлены и это факт, вы в этом убедитесь лично, когда приедем.

Стокфорд усиленно соображал: «Зачем Михайлов рассказывает это все ему, тон его речи не походил на жалобу, скорее был издевательским. Выходит, он не верит, что я сотрудник ФБР и считает меня человеком Лэнгли. Но где я мог проколоться, где? Как он все просто и гениально вычислил – обычный человек, хоть и талантливейший, но не политик и тем более не разведчик. Но он психолог, отличный психолог».

В вопросах психологии Стокфорд считался одним из лучших в ЦРУ, под его выбранную маску не мог проникнуть прежде никто. Ведение диалога, умение раскусить противника или «запудрить» ему мозги, в этом не было ему равных в Лэнгли. Не случайно выбор пал на него, он возглавил операцию по Михайлову. «А может я рассуждаю, как разведчик и поэтому ситуация мне видится в определенном свете. А если представить все по-другому: ну, нашел Михайлов видеокамеры… за многими следят спецслужбы. Попросили врачи выяснить, как он делает свои операции – где же тогда подслушивать, как не в спальне». Стокфорд приободрился.

– Господин Михайлов, – огорченно начал Стокфорд, – я совсем не думаю, что вы вводите меня в заблуждение и сказанное вами неприятно для любого гражданина США. ФБР не считает, что вы можете причинить Америке зло, и не станет следить за вами, наоборот, радо приветствовать ваш гуманный труд. ЦРУ, я думаю, вы тоже не интересны, как объект – вы врач. Но есть понятие экономической разведки, может это слово и не очень подходит здесь, но каждый доктор очень хотел бы знать ваш метод лечения и овладеть его тайнами. Другого объяснения я не вижу, только по заданию кого-то из докторов подсунули вам видеокамеры, и сделал это не профессионал, раз вы смогли обнаружить их. Я сделаю все возможное и выясню, кто мог сделать это, поверьте, мне очень жалко, что самыми гуманными на свете людьми использованы далеко не законные методы.

Михайлов улыбнулся, подумав, что даже он сам не смог бы так искусно вывернуться из щекотливой ситуации, но ничего, это еще только цветочки…

– Спасибо, Билл, ваш ответ меня полностью удовлетворил, думаю, что вы верно обрисовали нарушение прав человека в демократической стране, но я не стану поднимать из-за этого шума, вы разберетесь сами.

Его позвали Алла с Викой посмотреть и оценить выбор, разговор вовремя прервался.

* * *

За несколько дней Михайлов стал настолько популярен в Америке, что его пресс-конференцию транслировали все телеканалы США, его портреты не сходили со страниц газет и журналов. Самые известные звезды Голливуда могли позавидовать его популярности и славе. Огромный зал не мог вместить всех желающих журналистов и, предотвращая давку, полиция прекратила доступ в зал.

На сцене поставили небольшой столик с микрофонами и два стула, вскоре появились Джек Стоун и Михайлов. Немного дав поснимать себя и Михайлова, Стоун заговорил:

– Господа, вы уже знаете, что доктор Михайлов оперировал в моей клинике 25 человек, 25 пациентов, которые готовы были принять неизбежную смерть через несколько недель или месяцев из-за болезни. Сейчас они все чувствуют себя прекрасно и абсолютно здоровы. Перед вами находится гениальнейший врач, который смог победить тяжелейшие болезни в их самой последней стадии и дать людям новую жизнь. Господин Михайлов, – Стоун указал на него рукой, зал разразился аплодисментами, – прошу вопросы.

– Господин Михайлов, если вы русский – где вы научились говорить по-американски без акцента? Спасибо.

– Вы сомневаетесь, что я русский? – Михайлов улыбнулся, – я еще не говорил здесь ни на каком языке, – в зале раздался смешок, – говорить я научился во сне, существует несколько известных методик обучения иностранному языку, что-то на основе эффекта 25-го кадра. Главное, чтобы учитель говорил без акцента.

– Доктор Михайлов, правда ли, что вы режете без ножа? Спасибо.

– Это правда, но в России есть и другое понимание этого выражения. Например, за какой-то двойственный или некорректный вопрос вам понизили зарплату – зарезали без ножа.

В зале снова раздался смех.

– Господин Михайлов, говорят, что вы полковник Российской армии, это правда? Спасибо.

– Я полковник медицинской службы в запасе.

– Ваши впечатления, господин Михайлов, о нашей медицине в сравнении с вашей? Спасибо.

– Очень расплывчатый вопрос, тем более, что кроме клиники доктора Стоуна, я нигде не был, а она наверняка не отражает все ваше здравоохранение.

– Вы прилетели в Нью-Йорк всей семьей. Кто ваша жена? Спасибо.

– Любимая женщина.

– Как вы относитесь к Американскому образу жизни?

– С уважением.

– Ваш талант хирурга, господин Михайлов, по достоинству можно оценить только здесь, в Америке. Что вы думаете по этому поводу? Спасибо.

– Талант и профессионализм любого врача, прежде всего, оценивается больными и коллегами. Своему выздоровлению одинаково радуются русские, французы, американцы, итальянцы и так далее. Я совсем не считаю, что талант оценивается на пресс-конференциях.

В зале опять раздался смех.

– Вы человек с юмором, господин Михайлов, в чем секрет вашего успеха врача? Спасибо.

– И это естественно – юмор продлевает жизнь, – он подождал, пока стихнет смех, – мой успех в конечном результате.

– Вопрос господину Стоуну, что вы можете сказать о докторе Михайлове? Спасибо.

Стоун не ожидал вопросов, по крайней мере, не сейчас, он растерялся на мгновение, но быстро собрался с мыслями.

– Эти пять дней я оперировал вместе доктором Михайловым, вернее сказать – стоял рядом. Восхищался, удивлялся, где-то не понимал, пугался и даже падал в обморок. Его талант шагнул намного вперед режиссеров фантастов, если можно так выразиться. В докторе, в одном лице воплотилось несколько гениальных направлений, он обладает гипнозом, биоэнергетикой, телекинезом, экстрасенсорикой в совершенстве. Слово совершенство вряд ли подходит к нему, но я не могу подобрать другого слова, может – абсолютное совершенство… Он видит больного насквозь лучше любого УЗИ, мгновенно ставит диагноз, силой внутренней энергии расслаивает ткани, не разрезает, а расслаивает и они не кровят. Он не гнет ложек, не двигает предметы взглядом, как это сейчас модно показывать по телевизору, он этим методом вытаскивает раковую опухоль из тела больного, не повреждая при этом и микрона здоровой ткани. Это надо видеть – опухоль начинает шевелиться в теле, приподниматься и постепенно прилипает к его перчатке, извиваясь, как грязно-белый паук, не оставляя в теле ни единой своей частички. Когда я первый раз увидел это, у меня закружилась голова, мне стало страшно, и я упал без чувств.

Стоун отпил глоток воды и продолжил:

– Все эти дарования наслоились на огромный, большой опыт настоящего хирурга, хирурга от Бога и я думаю, что доктор Михайлов еще не раскрыл все свои уникальные способности и может гораздо больше, чем нам кажется. Давайте поприветствуем этого уникума от медицины, шагнувшего уже сейчас в далекое будущее.

Зал устроил овацию.

– Господин Михайлов, вы даете людям новую жизнь, исцеляя от недугов и это бесспорно заслуживает самой высокой оценки всего человечества, но я хотел спросить о другом. Вы никогда не задумывались, чтобы лечить не одного, а тысячи людей сразу? Для этого вам, возможно, необходимо уйти из практической медицины и заняться научно-исследовательской работой, например, в вирусологии. Тысячи людей гибнут от всевозможных вирусов, и пока не существует лекарственной панацеи, может вам удастся создать ее?

– Очень хороший вопрос и я, естественно, задумывался над ним, но не только задумывался, но и работал, в том числе и в области вирусологии. Есть такое понятие, как невостребованное открытие или открытие, опережающее время. Сейчас масса людей гибнет от вируса иммунодефицита, так называемого СПИДа, способ лечения которого я открыл еще два года назад, – зал недоверчиво зашумел, – и вылечил от этого заболевания достаточно много больных. Но их уже измучили анализами и исследованиями, они здоровы и, естественно, нет никаких следов СПИДа. Мнения ученых разделились – одни утверждают, что СПИД все равно проявит себя, другие считают, что они не были больны раньше.

– Господин Михайлов, в России никогда не умели ценить настоящий талант, почему бы вам не остаться в США?

Зал зааплодировал, Михайлов поднял руку.

– Спасибо за приглашение. Но почему вы считаете, что в США умеют ценить талант, а в России нет? Вы, видимо, думаете, что врачи США не знают, как лечить СПИД и уж тем более не станут замалчивать такое открытие. Абсолютнейшая чушь, господа. Специалисты США не только знают о моем открытии – они единственные, кто смог доказать, что мое лекарство не миф, но почему-то молчат и ученым медикам давно понятно, почему они молчат.

– Не может этого быть, это провокация, – раздался выкрик из зала.

Зал гудел эмоциями, многие журналисты были готовы бежать и звонить в редакции, многие так и делали уже, оставаясь на прямой телефонной связи.

– Господа, – начал говорить Михайлов и зал постепенно утих, – здесь не профсоюзная забастовка и выкрики, я думаю, не уместны. Я докажу вам правдивость своих слов за несколько минут, наберитесь терпения. Последнее время ваши средства массовой информации широко осветили миру успехи в области исследования ДНК. Американские ученые изучили геном человека. Вирус иммунодефицита, попадая в организм, встраивается в структуру ДНК, становится как бы ее неотъемлемой частью, подавляя иммунитет человека. Лекарство, полученное мною, вырывает вирус из ДНК и уничтожает его. Ваши ученые смогли это подтвердить на опытах, но молчат, иначе им придется открыть миру способ изучения генома человека, а это не входит в ваши жизненные интересы, как вы любите твердить всюду. Любой ученый генетик мира подтвердит мои слова, и даже ваши ученые не решаться на откровенную ложь. Они не лгали, они молчали, а это не одно и то же для ученых и потом мне кажется, что не по своей воле молчат ваши ученые. На этом все, господа, спасибо.

Зал еще мгновение молчал под впечатлением услышанного, потом зашумел, закопошился, как муравейник. Кто-то с места начитывал информацию по телефону, кто-то бежал в редакцию или на телевидение сообщить о сенсации, прикидывая в уме – кто подаст в отставку, как отнесется Президент к мировому скандалу, а может его и не будет.

Уже сидя в машине, побледневший Стоун спросил от безысходности, зная ответ и правду: